КОРБ, ИОГАНН-ГЕОРГ

ДНЕВНИК ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВСКОЕ ГОСУДАРСТВО ИГНАТИЯ ХРИСТОФОРА ГВАРИЕНТА, ПОСЛА ИМПЕРАТОРА ЛЕОПОЛЬДА I К ЦАРЮ И ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ ПЕТРУ АЛЕКСЕЕВИЧУ В 1698 Г., ВЕДЕННЫЙ СЕКРЕТАРЕМ ПОСОЛЬСТВА ИОГАННОМ ГЕОРГОМ КОРБОМ

Ваше Сиятельство и Высокопревосходительство,

Милостивый Государь!

Окажи мне снисхождение, превосходительнейший господин граф, дозволь посвятить твоему имени этот незначительный труд, ничтожный и недостойный печати; он, будучи украшен твоим достославным именем, мог бы быть опубликован и получил бы признание. Труд мой, по всей справедливости, принадлежит тебе, как главному его виновнику, потому что тебе одолжен тот муж, достохвальные деяния которого на пользу цесаря и отечества описал я в этой книге, своим назначением чрезвычайным послом ко двору великого князя московского; тебя же считает он виновником и тех милостей, которые он удостоился получить от императора. Твоему ходатайству обязан он в настоящее время поездкой своей на Восток. Этим ты дал ему возможность служить и при Оттоманской Порте с тем же усердием, с каким служил он при дворе московском, и, оказав, под твоим покровительством, при обоих дворах большие заслуги, достигнуть тех даров счастия, которые ему назначило твое благоволение.

Кому не известно, что все уверенные в доброте твоей прибегают к тебе, нимало не сомневаясь, что под сенью твоего великодушия обретут себе верную помощь, и что ты их примешь и, оказав им покровительство, привяжешь к себе своими бесконечными благодеяниями. К людям часто влечет нас сочувствие; ты же побеждаешь сердца и внушаешь к себе удивление оружием более доблестным — твоею добродетельною благотворностью. У меня недостало бы ни перьев, ни чернил, чтобы написать столь большую книгу, какая составилась бы, если бы я вздумал повествовать порознь о всех облагодетельствованных тобою особах. Ты в этом отношении гораздо выше французского Геркулеса, так как ты доблестнее делами, чем красноречием, и по твоему изволению короны и скипетры делаются покорным в твоих руках орудием. Поэтому ты пользуешься величайшими милостями самого великого из государей, Леопольда. Монарх сей, желая по возможности оказать свое благоволение, пожаловал тебе знаки ордена Золотого Руна, а чтобы приблизить к своей особе, возвысил тебя в звание действительного тайного государственного советника. Монарх многократно имел случай удостовериться в мудрости твоих советов: он видел, что при обсуждении важнейших государственных дел каждое слово твое имело силу оракула. Свежо еще и никогда не изгладится у всего христианского мира [24] воспоминание о Ризвицком договоре, который ты, в качестве цесарского полномочного посла, так искусно заключил, что можно было подумать, будто ты заботился о благе всех сторон, заключавших помянутый договор, между тем как ты имел в виду лишь выгоды одной Римской империи. Несомненно, что, следуя примеру своих достопамятных предков, ты ознаменовал свое славное служение великими успехами, доказывающими, что в тебе одном соединилась вся возвышенность ума и сердца, принадлежавшая каждому из них. Но оставляю перо, утомленное восхвалением твоих знаменитых деяний; страшусь, что, повествуя о твоих славных делах, нарушаю твою скромность. Страшусь и того, чтобы похвала моя не обидела тебя, так как красноречие мое ниже твоих славных дел. Будет достойнее тебя и соответственнее моей посредственности, если я почтительным молчанием прейду то, что не могу выразить достойным тебя красноречием. Умоляя тебя быть благосклонным ко мне, равно как и к труду моему, пребываю вечно преданным

Твоему Высокопревосходительству

Иоганн Георг Корб,

секретарь цесарского посольства. [25]

Дневник Иоганна Георга Корба во время посольства Леопольда I в Московское государство

Августейшему, державнейшему и непобедимому монарху и владетелю, государю Леопольду, избранному императору Римскому, беспрерывно августейшему королю Немецкому, Угорскому, Чешскому, Далматскому, Хорватскому, Славонскому, эрцгерцогу Австрийскому, герцогу Бургундскому, Брабантскому, Штирскому, Хорутанскому, Карниольскому, маркграфу Моравскому, герцогу Люксембургскому, Верхней и Нижней Силезии, Виттенбергскому и Тешинскому, князю Швабскому, графу Габсбургскому, Тирольскому, Ферретскому, Кибургскому и Горицкому, ландграфу Эльзасскому, маркграфу Священной Римской империи, Бургскому, Верхних и Нижних Лужиц, обладателю Крайны Словинской, Наонского Порта и Соляных Копей и проч , и проч., всепресветлейший и державнейший монарх, государь, царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия, Малыя и Белыя России самодержец, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский, государь и великий князь Смоленский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и прочих земель, государь и великий князь Нижегородский, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кон-дийский и всей Северной страны обладатель, государь Иверский, земель Карталинской и Грузинской, царь Кабардинский, князей Черкасских и Горских, и многих прочих Восточных, Западных и Северных владений и областей дедич и отчич, потомственный государь и обладатель, по заботе своей о благе христианских земель, предложил наступательный союз против врагов Святого Креста. Его священное цесарское величество, дорожа постоянной его царского величества дружбой и сам также имея в виду преимущественно пользу христианства, не только заявил готовность со своей стороны к заключению такового союза, но даже вошел по этому предмету в соглашение, против тех же неприятелей, с союзниками своими, доблестнейшим Польским королевством и всепресветлейшею Венецианской республикой. Вышеупомянутое Польское королевство, [26] не менее ревнуя о благе христианства, прислало к цесарскому двору послание, в котором изъявило согласие на такой полезный союз. Венецианская республика тоже уполномочила своего посла при цесарском дворе войти в этот союз. Вследствие сего их сиятельства и высокопревосходительства, священного императорского величества тайные советники: господин Франциск Удальрик граф Кинский, королевства Чешского великий канцлер, кавалер Золотого Руна; господин Эрнест Ридигер граф фон Штаренберг, генерал-фельдмаршал, председатель Военного совета, Золотого Руна кавалер; господин Винибальд Севастиан граф фон Зейль, вице-председатель Надворного императорского совета, в чрезвычайных случаях в должности вице-канцлера Священной империи; уполномоченные по этому делу его высокопревосходительство вышеупомянутой всепресветлейшей Венецианской республики при цесарском дворе обыкновенный посланник господин Карл Руцини, кавалер и его высокородие, его царского величества посланник при цесарском дворе Козьма Никитич Нефимонов, предъявив сначала уполномочивающие их грамоты и обменяв взаимно списки с оных, согласились, по приказанию своих государей и доверителей, 9 января 1697 года в следующих статьях трехлетнего союза.

1. Каждая союзная сторона обязывается и на море и на сухом пути сколь возможно с большими силами нападать на общего неприятеля и поражать его своим оружием.

2. Союзные державы обязаны взаимно сообщать сведения о своих предположениях относительно войны, а во время переговоров о мире каждый из союзников должен стараться получить от неприятеля удовлетворение.

3. Ни один из союзников без ведома других мирного договора заключить не может. Бесспорно, предложения о мире, согласно с честью, могут выслушиваться каждою из держав, но о них они взаимно ставят друг друга в известность. Все державы союзные должны быть введены в заключенный договор.

4. В случае, когда общий неприятель вторгнется в какие-либо владения, принадлежащие той или другой стороне, то остальные союзники обязываются сделать со своей стороны движение в пользу нападаемой стороны.

5. Настоящий договор имеет силу в течение трех лет со дня его подписания, что не препятствует, однако, в это время вести переговоры о его продолжении. По истечении назначенного срока союзники сохраняют, впрочем, прежнюю дружбу и согласие.

6. Настоящий договор отнюдь не изменяет тот священный союз, который существует между посвященным его императорским величеством достоуважаемым королевством Польским и всепресветлейшей республикой Венецианской. [27]

7. Таким же образом сохраняется во всей силе прежний договор между его царским величеством и всепресветлейшим королем и Посполитой Речью.

Утвердив вышеприведенный договор 25 февраля того же года, император признал нужным назначить ко двору московскому посланника, чтобы иметь при его посредстве своевременные и точные известия обо всех планах тамошнего правительства.

Поистине, ни одно дело в управлении государством не требует такой осмотрительности, как выбор лиц, назначаемых в посольство к иностранным государям или народам. Посланных в иноземные государства можно сравнить с жилами, находящимися в недрах земли, назначение которых — препровождать сообразно со слоями, через которые они проходят, в свою отчизну целебные или вредные для ее состава соки. Потому-то и его священное цесарское величество милостивым оком, с врожденным ему монаршим благодушием, измерял силы тех, которые изъявляли желание возложить на себя сие почетное бремя. Наконец его священное цесарское величество решил избрать достозамечательнейшего господина Христофора Игнатия, благородного господина Гвариента-Ралля, Священной Римской империи и королевства Угорского кавалера, действительного надворно-военного советника его цесарского величества. И действительно, не могло быть удачнее выбора. Дипломат этот, по многолетнему опыту, основательно знает свет, и ум его изощрен практикой в государственных делах. Монарх имел также в виду и его заслуги. Из любви к отечеству Гвариент-Ралль дважды подвергался опасностям путешествия в Константинополь. При осаде Вены ежеминутно жертвовал он своей жизнью на пользу всех христиан. С большой сметливостью и самоотвержением угадывал он в стане магометан все мусульманские предначертания и сообщал о них в письмах, пересылавшихся им ежедневно с большой тщательностью в столицу августейших цесарей. Большое значение придает сему мужу в глазах императора и то, что он весьма хорошо знает нравы и дух московского народа, потому что Гвариент еще прежде состоял при цесарском посольстве в Московии. Господин Гвариент, получив милостивейшее цесарево назначение стать во главе сего посольства, приготовил все нужное, чтобы отправиться в путь с приличной его новому назначению важностью. Но по причинам, не зависевшим от его воли, встретились препятствия, удержавшие Гвариента еще целый год на месте. Наконец, с помощью Божией, устранив все, что могло его долее задерживать, он отправил вперед следующих с ним и пожитки, и 10 января, около полудня, благополучно началось давно предположенное путешествие. Всего было восемь повозок для людей и под вещи, лошадей же пятьдесят.

Свита посла выезжала из Вены в следующем порядке. 1. Верхом, впереди всех, ехал конюший, за ним следовали двое верховых слуг, [28] они вели в поводу лошадей отличных статей; лошади были покрыты медвежьими шкурами. 2. Следовал собственный господина посла экипаж, запряженный шестерней карих лошадей отличной породы и накрытых, в предохранение от дурной погоды, разными чехлами. 3. Следовал первый экипаж должностных лиц, который занимали три миссионера. Экипаж этот, равно как и экипаж господина посла, отличался искусной отделкой. 4. Второй экипаж должностных лиц. 5. Дорожная телега с кухонною посудою. 6. Громадная телега с грузом разного рода, весьма неудобная для дороги. 7. Дорожный экипаж, занятый официантами и курьерами. 8. За ним следовали две телеги, нагруженные вином и разными вещами; в них везли даже английских собак, замечательных по величине и быстроте.

Дунай уже разошелся вследствие преждевременного тепла, и нам нужно было переправляться через реку на судах. По распоряжению председателя Палаты, покойного графа фон Брейнера, приехал на берег Дуная верховой с графским предписанием к начальнику водяных сообщений, чтобы вещи господина посла были переправлены в целости, прежде всех находившихся там лиц. Предосторожность эта пришлась очень кстати, потому что при вскрытии реки снесло мост и собралось столько со всех сторон народа, желавшего переправиться через реку, что невозможно было бы в продолжение целого дня перевезти всех присутствовавших. Переправа была продолжительна, потому что река широка, да и плавающие повсюду льдины затрудняли перевоз, так что мы только поздно вечером достигли противоположного берега. Оттуда приехали мы на ночлег в Стамерсдорф. Едва успели перенести из повозок в комнату требовавшиеся нам вещи, как приехали к нам двое нарочных, присланных господином послом: одному поручено было отвезти в Вену конюшего, замешанного в какие-то неизвестные мне дела, а другой обязан был заменить его на время отсутствия.

Январь

11. На следующий же день они были уволены от своих поручений, потому что один увел назад с собою конюшего, а другой был назначен в нашу свиту и должен был продолжать с нами путь. Погода была прекрасная, когда мы, проехав через Ейгенсбрун, прибыли к полудню в Волькдорф, а к вечеру приехали мы в Гаунерсдорф. Обычное у католиков по субботам богослужение напомнило нам должное поклонение Богородице. Один из миссионеров (три священника этого ордена сопровождали нас в Москву) читал нам Лоретанские литании, а мы за ним их пели, и впоследствии мы свято наблюдали за тем, чтобы всегда отправлять сие богослужение.

12. На рассвете (день был воскресный), после обедни, которую все наши люди по очереди слушали, отправились мы в дальнейший путь и во втором часу пополудни, миновав Шрик, приехали в [29] Вульферсдорф, принадлежащий князю Лихтенштейну, известный дворцом княжеским. С левой стороны примыкает к Королевской улице холм, на котором устроены набожными жителями места, напоминающие страдания нашего распятого Спасителя; кроме прочих изображений мест страдания Господня, сад оливковый и гроб Господень поддерживают в жителях религиозные чувства; там же поставлен памятник и св. Розалии. Оставив это место, приехали мы к вечеру в Кецельсдорф.

13. Когда мы проснулись, солнце уже взошло, но было заволочено густыми тучами. Дурная погода с сильным ветром. Дорога, по которой приехали мы в Дразовы Дворы, замечательна плодородием соседних холмов. Замок Фалькенштейн, который теперь необитаем, в четверти часа езды отсюда. Неподалеку и другой замок, который получил от Дресенгофа свое название или же ему оное сообщил, а вблизи возвышается храм во имя св. Витта. Здесь находится граница между Австрией и Моравией. Около полудня приехали мы в Микулов, принадлежащий князю Дитрихштейну. В Нижней Вистонице имели мы ночлег и из предосторожности от огня, который, по причине сильного ветра, мог бы быть очень опасен, поставили стражу, поочередно сменявшуюся. На другой день назначена здесь большинством голосов дневка, по той основательной причине, чтобы дать лошадям отдохнуть и собраться с силами для дальнейшего пути.

14. Сегодня исправлено все, что было потеряно или повреждено каким-либо другим образом. По случаю воскресенья была обедня с музыкой.

15. Все уладив хорошенько, на восходе солнца пустились мы со свежими силами в дорогу. Чиновник, принявший было на себя временно должность смотрителя над лошадьми, принужден был отправиться по собственным делам в Вену. Обстоятельство это не представилось ему неожиданно, он его предвидел. По отъезде его пришлось нам сообща выполнять его обязанности. Скверная дорога принудила нас, проехав местечко Немчице, остановиться на ночлег в Дельнице, но день этот не обошелся без неприятности. Лошади, запряженные под повозкой с кухонной посудой, непривычные к своему кучеру, взбесившись, понесли по окраинам дороги и по пустырям и остановились тогда только, когда опрокинули телегу; из двух поваров, сидевших в ней, один был ушиблен, но не особенно сильно и потому не нуждался в продолжительном лечении. То же самое случилось и дальше, но на этот раз кучер был ловчее, лошади успели только свернуть с дурной дороги и понести по закраинам.

16. На следующий день, несколько лучшей дорогой, через местечко Русинов, принадлежащее его сиятельству графу Кауницу, приехали мы, до заката солнца, в город Вишков. Ров обнесен [30] частоколом, а город стеною, за городом монастырь отцов капуцинов. В числе прочих порядочных построек заслуживают внимания замок и приходская церковь с часовнею. Город этот состоит под духовною и светскою властью епископа оломуцкого.

17. Наиболее нагруженные повозки были отправлены на рассвете вперед. До полудня проехали мы половину дороги и через Бродек прибыли в Кралице, затем через Славонии, около трех часов пополудни, приехали мы в Оломуц, и так как в городе нельзя было скоро найти гостиницу, довольно обширную для помещения наших лошадей и повозок, то, проехав это главное местопребывания оломуцкого епископа в стройном порядке, остановились мы в предместье, в гостинице под вывеской “Золотая Лошадь”. Там уже второй день ожидал нашего прибытия новый конюший, назначенный господином послом на место уволенного, и немедленно, на основании приказа, им с собою привезенного, был введен того же дня вечером приличным образом в должность.

18. Тут должны мы были остаться в городе на целый день для закупки подставочных лошадей, так как в смете расхода, данной императором, предписывалась нам по этому предмету возможная бережливость. Главный начальник городской стражи господин Гаслинген, бывший в то время оломуцким комендантом, оказал нам во многих отношениях свою дружескую благосклонность.

19. Прошло уже 10 часов, прежде чем мы успели приспособить всех лошадей к поднятию тяжестей. Дорога, которой мы ехали через Доляны и Ивову, показалась нам очень тяжелой, но по пути в Граничне пришлось ехать еще сквернейшей дорогой, заваленной громадными сугробами снега, в котором так глубоко вязли лошади, что не могли идти; тщетно выбивались они из сил; без самых усиленных стараний кучеров лошади не могли бы пройти эти суметы. Возле самого селения находится на дороге опасное для путешественников место, большой овраг, прикрытый снегом. Когда мы к нему подъехали, совершенно стемнело, так как было уже восемь часов. По скату ухаба повозки наши так глубоко спустились, что мы не могли бы их оттуда вытащить без помощи местного судьи, который, снисходя на основательность наших просьб, позвал на помощь к нам всех своих поселян, спавших уже по своим гнездам мертвым сном. Однако же мы пробились на этом месте до самого рассвета. Вся дальнейшая дорога была в дурном состоянии; множество выбоин, овраги и большие снеговые сугробы мешали нам ехать, так что мы не прежде полуночи доехали до Беруна.

20. Сегодня дорога не лучше. Через Рейхартице, Дворце, Вейбальд и Бильчице (Гейденпильч; последний получил название от плода гейденкорн, которого там много) приехали мы в Лесковец. [31]

21. Сегодня приехали мы через Бенешов в Лихтнов, не встретив больших затруднений по дороге. Селение Лихтнов, со своими дачами и домами, тянется на целую милю; здесь нашли мы квас, и так как дорогой очень разгорячились, то, не разбирая много, пили его с большим удовольствием. Около четырех часов вечера приехали мы в Карнёв. Город этот, окруженный окопом, рвом и стеною, состоит во владении князя Лихтенштейна. Здесь перед отъездом слушали мы обедню у отцов миноритов.

22. Сегодня проехали мы много деревень, как то: Дернице, Вратишовы, Мокре, Добешовы и Майдельберг. По правой стороне последней находится замок, который выстроен на высоком холме и принадлежит графам Коловратам. Не ранее шести часов вечера приехали мы в Прудник, потому что пришлось перебираться через две снежные горы и, спустясь с одной, тотчас подниматься на другую.

23. Небо ясно, дорога довольно хороша. Перед вечером, миновав Полькерсдорф, приехали мы довольно рано в Нису. Город этот, укрепленный окопами и рвом со стеною, заимствовал имя свое от реки Нисы, над которою построен; принадлежит он к владениям вратиславского епископа и украшается коллегиумом ордена Иисуса и приходской церковью. Один из императорских миссионеров отправился по своим делам на почтовых лошадях в селение Лейбе, обещая дождаться нас во Братиславе. Мы получили письма от господина посла, касающиеся некоторых особ нашего поезда, преимущественно же конюшего.

24. Переночевав в Нисе, приехали мы со всеми нашими пожитками, около четырех часов пополудни, на ночлег в Гродек. Дорога была отличная, день прекрасный.

25. Отправясь с рассветом в дальнейший путь и проехав Леттенберг, Зинту и Россов, приехали мы поздно в Олаву, названную этим именем по реке, протекающей перед городом. Мы в нем остановились, имея нужду переменить подставочных лошадей. Въезжая в городские ворота, встретили мы пастора аугсбургского исповедания, сопровождавшего тело покойника, которого везли на санях. Горожане — аугсбургского исповедания. Замок довольно хорош, в нем в это время жил королевич Яков со всепресветлейшею своею супругою, эрцгерцогинею Нейбургской; принц этот — старший сын покойного польского короля Иоанна. На крыше Сенатского дворца поставлен медный петух, который, как только часы на колокольне пробьют час, вращается кругом, посредством нарочно устроенного механизма. Сегодня вечером конюший уехал с почтою вперед во Братиславу, чтобы отыскать до нашего приезда гостиницу, удобную для помещения людей и лошадей.

26. Сегодня поутру слушали мы обедню в католической церкви вышеупомянутого замка. Пользуясь отличной дорогой, проехали мы [32] станцию довольно скоро и до полудня прибыли во Братиславу. Ос-тановясь в предместье, известили мы конюшего о нашем приезде. Мы оставались там до его прибытия, приводя между тем в надлежащий порядок лошадей и повозки. После сего весь наш поезд был введен им в стройном виде во Братиславу, пребывание епископа.

27. Необходимо было иметь здесь дневку, так как требовалось отыскать новых подводчиков для дальнейшей перевозки нашей поклажи. Господин посол просил письмом барона Нейдгарта, вице-президента Силезской Палаты, оказать в настоящем случае помощь тем из чиновников, которые были обязаны заботиться о сем предмете.

28. И сегодня остались мы еще на месте, занимаясь весь день перегрузкой вещей с прежних повозок на новые, чтобы быть в полной готовности к отъезду на следующее утро.

29. На рассвете все мы собрались в дорогу. Возле городских ворот присоединился к нам и тот императорский миссионер, о котором я сказал, что он по своим делам от нас отлучился. Сегодня, проехав селения Вейден, Гинген и Голау, остановились мы на ночлег в деревне Кляхе.

30. На рассвете мы отправились далее по неровной, каменистой и гористой дороге. Оставив за собой Торнаст и Шейрен, приехали мы к обеду в селение Тейчгаммер. Здесь осматривали мы медеплавильный завод. Протекающая мимо него речка приводит в движение, посредством колеса, молот. Проехав потом сплошной лес, простирающийся на 3 мили, прибыли мы на ночлег в местечко, называемое Милич.

31. В полдень переехали мы границу Польши и прибыли в первое ее местечко Здуны, принадлежащее генералу польских войск Лещинскому. Таможенный начальник, хотя и немец, не обращая внимания на предъявленное нами свидетельство на свободный пропуск нашего имущества, утверждал, что таких громадных тюков без осмотра пропустить нельзя, и тогда только отступился от своего требования, когда подводчик подтвердил под присягой, что он кроме привилегированных вещей господина посла более ничего не везет. Пустое притязание этого чиновника подало нам повод к громкому и весьма основательному смеху. Еще сегодня вечером приехали мы в город Кротошин. В отсутствие старосты, господина Галецкого, подстароста его, господин Добровольский, принял нас хорошо, хотя и знал, что приехал только один поезд господина посла. Были доставлены для людей пиво, водка и хлеб, а для лошадей овес и сено; таковая присылка особенно дорога при той бедности, в какой находится в настоящее время Польша. Жена господина Галецкого посетила путешественников и щедро снабдила рыбою. Гости превозносили такое гостеприимство, так как до сего города не встречали ничего подобного. [33]

Февраль

1. На другой день путешественники были еще более приятно поражены обходительностью и вниманием, которые они здесь встретили, когда возвратившийся староста явился к ним с самыми любезными пожеланиями счастливой дороги. Господин Галецкий убедительнейше просил каждого выпить его наилучшей водки и, провожая нас из дому, обстоятельнейше рассказал, как и где безопаснее проехать. Такое указание было особенно полезно, так как в то время в Польше не стихла еще вражда партий. Многие из наших людей полагали, что ради сильного мороза они могут позволить себе выпить водки более обыкновенного; эти люди среди зимы, когда даже и лучи солнца не греют, вообразили, что если лишнее выпьют, то согреются, как летом. Но вся польза, которую они от того имели, состояла лишь в том, что водка их жгла, а мороз щипал. Лошади, почувствовав, что ездоки их дремлют, посбрасывали иных с седел, другие же попадали с телег и барахтались в снегу. Это было презабавное зрелище для тех, кто, сохранив меру, не потерял рассудка. В полдень, чтобы дать роздых лошадям, остановились мы на короткое время в Козмине; тут со всех сторон послышались оханья, стоны и брань, но как не было повода опасаться худых последствий для наших пьяных, то сетования их служили только предметом шуток и насмешек. На ночлег прибыли мы в Ярочин.

В Польше повсюду шатается неимоверное число воров, а кто этому не верит или не соглашается с этим, пусть сам на свою беду испытает. Мы же, придерживаясь мнения, которое было для нас безопаснее, приняли хорошие меры против ухищрений мошенников.

2. Так как принятая нами в прошедшую ночь предосторожность, состоявшая в очередном карауле, оказалась бесспорно полезной, то и решено было, с общего согласия, продолжать то же и впредь. Проехав селения Шаршлоге и Погоржельце, провели мы сегодняшнюю ночь в каком-то небольшом селении (которое знакомый с местностью подводчик называл Блинденфидлер).

3. Был жестокий мороз, но так как мы в селении Скаплях хорошо обогрелись около печки, то он нас не так сильно беспокоил. Через Бович приехали мы сегодня вечером в Орхов.

4. Мороз сегодня немного полегче. На закате солнца, через Лович и Марквич, прибыли мы в Иновроцлав и остановились в предместье. Здесь нас посетили многие поляки: все они старались выставить перед нами свою преданность новоизбранному королю и сопровождали свои уверения неуместными телодвижениями. Мы втайне смеялись над чванством этого хвастливого народа.

5. Мороз сдал, дорога была отличная, и мы еще до вечера приехали в Торунь. Этот город находится в Королевской Пруссии и пользуется преимуществами, подобными тем, которые имеют так [34] называемые вольные города Римско-Немецкой империи. Немецкий язык здесь в большом употреблении, но с примесью польского. Хотя большая часть жителей аугсбургского исповедания, тем не менее и католики невозбранно исполняют обряды своей религии. На рынке города, около приходской католической церкви, сооружены красивые триумфальные ворота, для достойного приема новоизбранного короля польского.

6. Здесь, на другой день нашего приезда, имели мы дневку собственно для наших лошадей, изнуренных беспрерывной дорогой. Отсутствие господина посла было известно; жители, показывая вид, что ожидают его приезда, назначили депутатов приветствовать его в то время, как он будет проезжать по почте через город, немецкой речью, которою они хотели выразить ему пожелания счастливого пути, а также изъявить свое достодолжное почтение и свою нижайшую преданность его императорскому величеству, равно и свою верность и непоколебимое повиновение новоизбранному польскому королю.

7. Когда мы уже совсем собрались в дорогу, подводчик известил нас, что ему отказывают в проезде через Вислу, пока он не заплатит за принадлежащих ему подставных лошадей обычной пошлины, называемой das Bruecken-Geld (Мостовое (нем.)), но когда объяснили сборщику, что пошлина эта взимается только за перевозку собственной клади и что по этой причине подводчик не обязан платить за переезд, то он отказался от своего требования, и мы, проехав Лысоминице, Осташев и Гизиву, прибыли в епископский город Хелмно. Смотря на этот город, можно подумать, что все адские фурии, покинув свои жилища, на него напали, ограбили и разорили его; он в двух милях расстояния от Хелмно и потому называется Епископским Хелмном. Великолепная церковь каноников замечательна как памятник вознаграждения за обиду, нанесенную каноникам жителями Торуня не католического исповедания во время крестного хода, совершаемого канониками в Торунь. В наказание торунцев и возмездие каноникам за поношение, им причиненное, обязаны были торунцы построить эту церковь собственным иждивением.

Этим временем господин посол был допущен милостивейшим соизволением к целованию, с должным и покорнейшим высокопочитанием, священнейшей руки августейшего императора, всепресветлейшего короля римского, и, по приведении к обычной присяге его высокопревосходительством, господином фельдмаршалом и председателем Надворного военного суда господином графом Штаренбергом, был внесен в список надворно-военных советников. Сделав по долгу уважения прощальные посещения важнейшим министрам его [35] императорского величества и приняв напутственное благословение, во имя всемогущего Бога, от его светлости кардинала Колонича, господин посол отправился на почтовых в путь. Прибыв на берег Дуная в сопровождении супруги, друзей и родных, он с ними там распрощался и переехал Дунай, который вторично уже замерз.

8. Отправясь далее, приехали мы, через Шоттенбрук, в Грудзендз.

9. Здесь монастырь девиц ордена св. Клары, в котором мы сегодня слушали обедню. Дальнейшее путешествие наше весьма замедлялось скверными дорогами. Тяжело нагруженные повозки с трудом подвигались по холмистой местности, занесенной снежными сугробами. В полдень приехали мы в Новое, а на закате солнца в Песко.

10. Проехав Риндеслоге, в одной версте расстояния от Штрасенбара, места нашего ночлега, одна из повозок по небрежности подводчика опрокинулась с окраины дороги, и нам стоило усердного двухчасового труда в ночную пору, чтобы поднять ее и втащить на дорогу. Конюший поехал вперед нас в Гданск, чтобы отыскать там до нашего приезда удобную гостиницу для помещения нас и лошадей наших.

11. Следуя за ним с самого утра, через Лонгенау и Шеверинг, приехали мы около полудня в предместье Гданска, откуда въехали в самый город в приличном порядке. Гостиница, где мы остановились, называется “Зеленый Луг”.

12. Здесь должны мы были оставаться до получения нового, личного или письменного распоряжения господина посла. После обеда пошли мы осмотреть триумфальную арку, воздвигнутую гданским магистратом для достойного приема новоизбранного короля польского. Мы единодушно нашли, что она очень замечательна, блестяща, как по размерам и великолепной постройке, так и по остроумию символов.

13. Главнейшая церковь сего города, лютеранская, носит еще на себе следы религии католической. При входе особенно обращает на себя внимание, как величиною, так и изяществом отделки, медная купель для крещения; но еще более замечателен в этой церкви образ Страшного Суда: на нем художник весьма живо изобразил те чувства, которые вызывает в людях это грозное событие. Сорок лет провел Яков Гейк из Амстердама над написанием этого образа: он первоначально был предназначен в базилику св. Петра, но корабль, на котором везли этот художественный памятник в Рим, потерпел крушение. Весь груз судна был поглощен морем, но водная стихия, как бы уважая святыню, принесла на своих волнах этот драгоценный образ к Гданску, и образ хранится между драгоценнейшими сокровищами здешней церкви. Так сказать, божественная кисть художника верно выразила различную судьбу веселящихся праведников и скорбящих грешников; наименьшие фигуры нарисованы с [36] таким тщанием, что на них, как на живых, видны все движения чувств и страстей. Следует при том заметить, что живописец был хороший оптик, потому что глаз невольно обманывается, глядя на этот образ, который представляется в каком-то тройственном виде. Главный престол церкви обложен листами литой латуни; на лицевой стороне его изображен хор ангелов, на верхней доске престола — венчание Девы Марии. Другое изображение Богородицы, прекрасно сделанное из камня, хранится под ключом; рассказывают, что безумная чернь отбила у этой статуи одну руку. Осмотревши упомянутые достопримечательности, мы отстояли обедню в ближайшей часовне. Нам еще оставалось осмотреть крепость, называемую Мюнде; крепость эта построена для защиты пристани. Никто не имеет права войти в Мюнде без особого на то пропуска, выданного от магистрата. Позволение сие было охотно дано нам главным начальником Гданска, Шмидтом. Мы наняли за умеренную плату столько саней, сколько могли найти, и отправились на них по льду реки к той части ее, которая называется Мюнде. Мы прибыли туда весьма скоро. Мюнде, омывая наружные стороны вала, защищает крепость. Река здесь тщательно очищена пешнями от льда. Перевозные лодки находились на берегу крепости под охраной солдата. Он объявил нам, что, пока комендант не осмотрит наш паспорт и не отдаст приказания пропустить, до тех пор он не перевезет нас. Паспорт был отдан, и вскоре мы уселись в судно, в котором подплыл к нам солдат; он перевез нас к крепости, куда мы и вошли через первые ворота. Нас встретил здесь караул, стоявший под ружьем. Поручик, вследствие полученного им приказания, принял нас весьма приветливо и, проведя по внешним укреплениям, показал нам все, что заслуживало внимания посетителей; затем мы были введены во внутренность крепости, где нас встретил новый караул и дожидался нас другой офицер. Последний также показал нам все, что еще было достойно внимания Множество орудий, вполне удовлетворительное укрепление стен и окопов, наконец порядок, в котором содержится крепость, заслуживают удивления. Тем же порядком, каким были мы введены в крепость, нас и вывели; при этом мы должны были везде показывать свой пропускной вид. Санная прогулка до того всем нам понравилась, что мы хотели было проехать на санях до самого взморья, но это оказалось невозможным, так как лед не простирался столь далеко, поэтому мы уселись в трехвесельное голландское судно, стоявшее у окраины льда, и все осмотрели.

14. В воздухе туман, шел проливной дождь, заслонявший солнце. Зима слабела, дуновение весеннего ветра умеряло ее жестокость. Слизкость по улицам затрудняла пешеходов, и потому невозможно было развлекаться продолжительными прогулками по городу. Однако ж, несмотря на это, мы ходили к обедне в монастырь отцов кармелитов. [37]

15. Сегодня получили мы от посла нашего письмо, в котором он нас извещал, что находится уже в дороге и скоро приедет. Пополудни мы вздумали осмотреть Дворец сенаторов. По средам и субботам после обеда здание сие наиболее посещается сенаторами и купцами. В эти дни по завещанию какого-то купца городская музыка, за известную плату, услаждает слух посетителей прекрасно разыгрываемыми симфониями. Зал сенаторов замечателен по своей живописи, и, между прочим, к достопримечательностям его относят и то, что простонародный шут, известный под прозвищем Eulenspiegel (Шут (нем.)), прислонясь к большой печке, делает кривляния заговаривающим с ним и показывает им заднюю часть тела, оставив осмеянными тех, которые искали случая посмеяться над ним. На потолке зала видишь столь искусно изображенный кистью свет, что, глядя на него, присягнул бы, что он настоящий: до такой степени в сем случае искусство подделалось к природе. Герб города Гданска — олень, потому стены этого зала разрисованы различными картинами из истории и мифологии, в которых между прочими животными фигурирует олень: тут Орфей привлекает в лесах звуками своей лютни различных зверей, там гибнет Актеон, растерзанный собственными собаками, далее опять какая-то охота.

6. Весь этот день был посвящен нами богослужению у отцов доминиканцев. Мы выслушали проповедь, обедню и разные молебствия.

17. Частый дождь задержал нас опять дома: только те и выходили со двора, которые любили посещать винные погреба или которым хотелось узнать точную цену товаров.

18. Пользуясь хорошей погодой и тем, что небо было совершенно безоблачно, мы отправились за город. Дорога к монастырю ордена цистерсов, находящегося недалеко от города, идет по весьма живописной местности: сады, увеселительные дома, прекрасные дачи, тенистые терновники, обильные ручьи, стекающие с холмов, живописно разбросанные сады — всюду глаз встречает пленительное разнообразие. У подошвы одной горы расположен монастырь ордена цистерсов, именуемый Оливою; вся окрестность в четверти часа расстояния от города принадлежит сей обители. Границей ее владений по направлению к морю и Висле служит крепость Мюнде. Монастырь основан Судиславом, князем поморским, в память обращения в католическую веру настоятелем холмским. Тот же князь перевел сюда из другого монастыря и монахов ордена цистерсов. Монастырская церковь великолепна; мы там нашли много эпитафий; одну из них считаю нелишним привести здесь: “Убежище сие нашла под сим утесом Олива. Да найдет она себе в Бозе свет, жизнь и верный покой”. Монастырь богат, имеет свою типографию и аптеку. Всей [38] Европе известно, вследствие каких побуждений проживал в сем монастыре французский принц Конде, предлагавший себя в короли польские.

19. Четыре роты саксонской кавалерии пришли в город для охранения короля, который сюда прибудет.

20. Прибыли две роты телохранителей польского короля и расположились на квартирах: одна в предместье Стольценберге, другая же в Шотландском предместье. Некоторые из нас вышли за город посмотреть на вступающих солдат, другие пошли на городскую башню осмотреть часы с музыкой, очень искусно сделанные.

21. Какой-то миссионер служил сегодня обедню в монастыре бригиток. По духовному завещанию основателя монастыря, в нем должно бы помещаться 24 монаха и 60 монахинь; но лютеране не нашли нужным соблюсти волю завещателя и ограничили число отшельников 8-ю, а число монахинь 30-ю; доходы же, которые собираются для содержания недостающего числа монахов и монахинь, обращаются в городскую казну. Сегодня, в третьем часу пополудни, приехал на почтовых посол в двух экипажах. Ему, по распоряжению магистрата, отведены наилучшие комнаты в доме какого-то сенатора, которые он сейчас же и занял.

22. На другое утро двое сенаторов явились к приезжему с приветственной прекрасной речью на немецком языке от лица всех своих товарищей. Сенаторы заявили при сем искреннейшую и почтительнейшую преданность его величеству августейшему императору. Господин посол отвечал с большой приветливостью, уверяя господ депутатов, что в первом же своем верноподданническом донесении представит в самом выгодном свете почетный прием, сделанный ему магистратом, и нижайшее оного заявление искренней преданности его величеству августейшему императору. Послу поднесены были при этом случае чрезвычайной величины рыба и 12 кружек с винами, рейнским и испанским.

23. Посланы верхом два бирюча, чтобы возвратить слуг, отправленных отыскивать заблудшую собаку. Вечером, пользуясь прекрасной погодой, обошли мы вокруг города, перешедши по льду реки Вислу и Мотлаву.

24. Наконец продолжительный наш отдых кончился; ожидая к этому времени господина посла, запаслись мы всем необходимым для дороги. В два часа после обеда оставили мы Гданск, и с повозками, тяжело нагруженными, проехав счастливо какую-то гору и Вислу, до сих пор еще не замерзшую, прибыли мы, в восемь часов ночи, в Шёнберг.

25. Сегодня нужно нам было переезжать Вислу, но не без опасности, так как солнце грело в полдень уже сильнее прежнего, и поэтому лед сделался гораздо тоньше, однако, несмотря на это, нам [39] пришлось, до нашего приезда на обед в селение Ропах, вторично подвергаться той же опасности, проезжая через другую реку, называемую Ногат. До вечера еще въехали мы в Эльблонг, город Королевской Пруссии. Он имеет большие перед другими городами преимущества. Река Ногат обтекает Эльблонг; если же захотят жители, то они могут так устроить, что река эта совершенно окружит Эльблонг и, таким образом, послужит защитой против неприятеля. Ногат, судоходная река, способствует торговле. Эльблонг состоит под верховной властью польских королей, пользуется обширными правами, вроде тех льгот, какие имеют имперские вольные города. Высшая власть в Эльблонге сосредоточена в руках двух сановников: бургграфа и председателя; первого назначает король, а последнего выбирает Сенат. Бургграф ведает делами военных и внешних сношений, председателю же предоставлены дела гражданские. В бытность нашу здесь в городе сооружали триумфальные ворота и власти готовили торжественный прием своему новоизбранному королю, который должен был приехать сюда для принятия подданнической присяги. Всем известно, что этот город долгое время находился во временном владении курфюрста бранденбургского, будучи отдан ему в залог на основании Быдгощского договора. Курфюрст имел даже здесь свой гарнизон. Известно, что это случилось вследствие того, что полюбовная сделка двух владетелей не состоялась. Уверяют, что польское правительство вновь отдает в залог за 400000 флоринов это богатейшее украшение своей короны.

26. Снова продолжая дорогу, приехали мы к обеду в католическое местечко под названием Новая Церковь; нужно было переезжать реку Преголу. Проехав далее Фрауенберг, прибыли мы на ночлег в Браунсберг. Невдалеке от сего последнего места находится граница, отделяющая Королевскую Пруссию от Княжеской. Отцы ордена Иисуса имеют здесь свой коллегиум.

27. Выслушав обедню, отправились мы в дорогу, проехали местечко Секерку Свенту и обедали в селе Федерау. Пока приготовляли обед, некоторые из нас, соблазненные прекрасною погодой и весьма приятным местоположением, пошли гулять на соседние холмы и в лесок терновника, иные занялись охотою за зайцами и мелкою дичью и подверглись разным приключениям. Здесь возвышается холм над скрытой речкой; казалось, что лед, прикрытый толстым слоем снега, должен поднимать человека; однако же кто только на него вступал, тотчас проваливался в воду; но так как речка не была ни глубока, ни быстра, то это приключение очень забавляло тех, которые спокойно смотрели, как упавший в воду с небольшими усилиями оттуда вылезал. Но конюшему угрожала большая опасность; в то время, как он стрелял по птицам, ружье его разорвало на части и осколком ранило его руку. Бог один спас, что этот случай не [40] кончился гораздо печальнее, так как конюший стрелял около окна комнаты, в которой господин посланник преспокойно беседовал с некоторыми особами из своего поезда, нисколько не думая, что может случиться что-либо подобное. Но это приключение очень встревожило его, и он тотчас дал приказание осмотреть все заряженные ружья и те из них, которые окажутся сомнительными, разрядив, зарядить как следует людям, понимающим это дело. Вечером мы прибыли в Бранденбург.

28. На следующий день, в одиннадцать часов, мы въехали в Краловец. В ожидании обеда пошли мы в приходскую католическую церковь, где служил обедню какой-то миссионерский священник. Здесь есть благочинный. Курфюрст бранденбургский обязан платить ему годичное жалованье в тысячу флоринов; он содержит при себе трех миссионеров иезуитского ордена, которые живут от подаяний, а потому жаловались, что терпят во многом нужду. Краловец, столица Княжеской Пруссии, находится под верховной властью курфюрста бранденбургского. Наместником его состоит один из герцогов Голштинских, который в то же время заведует и главным управлением. Узнав о нашем прибытии, герцог тотчас же прислал своего чиновника к послу с приветствием и с приглашением пожаловать на завтрашний день на обед в замок. Посол за такое внимание через своих чиновников выполнил взаимно долг вежливости, но от обеда уклонился, вероятно, по политическим соображениям. Тем не менее наместник не преминул прислать к господину послу музыку курфюрста и караул для охранения наших особ и имущества.

 

Март

1. Господин посол намеревался выехать из Краловца сегодня, но был задержан подводчиками. Вначале они запросили с каждой лошади до Вильны по 10 империалов, при дальнейшем же торге каждый раз повышали цену, сначала до 12 империалов с лошади, а потом стали уже требовать по 12 империалов собственно не ходячих, а полновесных. Люди эти, рассчитывая на необходимость найма, думали воспользоваться удобным случаем, чтобы сорвать с путешественников сколь возможно более. Посредничество в этом случае консула города Любека и войта Зандера не принесло никакой пользы. Поэтому господин посланник вынужден был купить лошадей, называемых Muschinli.

2. Из того имения, где лошади были куплены, не могли их привести ранее, как на следующий день, почему надо было еще промедлить в Краловце. Посол сегодня ввечеру через секретаря поблагодарил герцога Голштинского за назначение караула. Ответ герцога был очень вежлив, и он извинялся, что до сих пор не мог еще беседовать с послом. [41]

3. Запасшись всем, что по времени года необходимо было для предстоявшей нам дальнейшей дороги, продолжали мы вновь наше путешествие; обедали в селе Гёнрат. Было еще не поздно, когда мы прибыли в Тапяву; но так как поблизости не находилось постоялого двора, то мы там и остановились. С нами были две отличные английские охотничьи собаки, и мы для своей забавы, купив борова, отдали его собакам в жертву.

4. Город Прегола омывается рекою одинакового с ним имени. Проехав город и реку, обедали мы в полдень в селении Пиоттен, а вечером приехали в город Инструц. Поезд с лошадьми ночевал в предместье, господин же посланник с некоторыми чиновниками — в городе. Предместье от города отделяется рекою Преголой, на которой устроен деревянный мост. Предместье не состоит под управлением городского магистрата, но зависит в силу каких-то прав непосредственно от бранденбургского правительства. Один человек из нашего поезда стрелял из пистолета на рынке города, и хотя его предостерегали, что заряд слишком велик, но он из хвастовства или по упрямству не хотел уменьшить его насколько следовало; кончилось тем, что при выстреле пистолет разорвало силой пороха в мелкие куски. Замок, находящийся в этом городе, принадлежит курфюрсту бранденбургскому; в нем живет курфюрстский войт, который во всем, однако, выполняет постановления и предписания магистрата.

5. Взяв с собой проводника, приехали мы в Калапину на обед. Подкрепив свои силы, поехали мы далее, но на дороге сломалось у нас дышло, и это обстоятельство немного нас позадержало; починив дышло, доехали мы до Столупян. До сего места, говоря о Пруссии, евреев нет, но в Польше, особенно же в Литве, их множество.

6. Повозки, тяжело нагруженные, остановились на ночлег в одной миле за нами, и потому назавтра мы оставались в ожидании их приезда до девяти часов на месте. В Верболове какой-то польский дворянин очень самонадеянно присоединился к нам и о многом касательно Польши нас расспрашивал. Но поляк этот возвратился от нас домой не с обширным запасом сведений, так как мы ему очень мало отвечали. В то время стояла там на зимних квартирах рота кастеляна Дуроцкого. Она в нашем присутствии входила сюда церемониально, с распущенным знаменем. Рота выступила было с целью пресечь дорогу неприятелю, и нужды нет, что, сделав 15 миль, не нашла его и следа, тем не менее, хотя и не одержала победы, но, по врожденному тщеславию этого народа, возвращалась победительницей. Здешние жители не имеют иных неприятелей, кроме своих же сограждан; все они разделяются на две враждебные стороны. Во главе их стоят Сапега и Огинский. Приверженцы того и другого взаимно опустошают владения своих предводителей, нанося, таким образом, вред себе же самим. Вечером прибыли мы в деревню Вильковишки; с этого места евреи уже содержат питейные дома. [42]

7. Мы въехали в лес, называемый пущею; лес этот простирается на 9 миль. Дорога так была дурна, что мы вынуждены были в лесу оставаться. Здесь изредка попадается жилье, но нигде невозможно добыть ни пищи для людей, ни сена и овса для лошадей, равно как ни хлеба, ни пива. Посланные за припасом в Ковно вернулись только в полночь. Едва ли где-нибудь вынесли мы столько лишений и мучений, как в этом лесу. Неподалеку от нашей стоянки была печь для выжигания смолы: мы полюбопытствовали ее осмотреть. Ночью мы установили очередной караул возле обоза для поддержания огней, так как боялись воров, которыми наполнен этот лес.

8. С рассветом, проехав остальную часть леса, прибыли мы, в два часа после обеда, в город Ковно, но наши повозки с кладью подоспели к нам не ранее семи часов вечера. Отцы ордена иезуитов встретили господина посланника приветствием.

9. На другое утро, отслушав у них обедню, посол со всей свитой отправился в их трапезную. Здесь ученики приветствовали его рацеями в стихах и прозе. В здешнем коллегиуме состоит 10 иезуитов, которые и занимаются преподаванием первых начал учения. В бытность в городе господина посланника отцы иезуиты были озабочены постройкой нового костела. Они не имеют для своего существования никакого фундуша и зависят от Виленского коллегиума. После обеда посол со свитою посетил Ковенский женский монастырь св. Клары. Духовник монастыря, монах францисканского ордена, открыл перед нами двери обители и трапезной. Хору сестер при богослужении вторили наши музыканты. Нам была показана довольно значительная часть Креста Господня. Мы все до одного приложились к нему. Щедро одарив монахинь, посол в сопровождении здешнего духовника отправился в соседний монастырь францисканцев. При вступлении нашем в церковь монахи, при звоне колоколов, запели: “Тебе Бога”. Для здешнего места это очень хороший монастырь. Одарив монахов подаянием, мы вернулись домой. Какой-то дворянин польский, назвавшийся хорунжим генерала Огинского, добился свидания с господином послом, но, как оказалось, для того только, чтобы выпросить себе пособие.

10. На другое утро господин посол слушал обедню в женском монастыре; здесь его пригласили на завтрак, устроенный сестрами сообразно с их скудными средствами: так, подавали на нем мед, водку и несколько банок варенья. Посол не только благосклонно принял угощение, но, по свойственной ему щедрости относительно монахов и бедных, дал пособие. После завтрака мы тронулись в путь. Снегу было так много, что едва не завязли в нем две наших повозки, одна с поклажей, а другая с кухней. С большим трудом общими усилиями повозки эти были вытащены. Миновав красивый монастырь бенедиктинцев, мы заночевали в Румшишках. [43]

11. Около полудня доехали мы до села Жижмор и имели ночлег в Алембоке.

12. Обедали мы в Довятах, а ужинали в Ваке.

13. Мы приехали в Вильну в одиннадцать часов. Отцы иезуиты приветствовали посла со счастливым приездом. Князь Сапега, напольный гетман литовский, узнав от наших чиновников, ехавших впереди для найма подводчиков, что сзади их едет посол, ежедневно стал наведываться, не приехал ли он. Сапега уверял, что должен поговорить с ним о каком-то важном деле. Но так как езда наша, вследствие различных обстоятельств, весьма замедлилась, князь же Сапега должен был ехать в Гродно на сеймик литовской шляхты, то он и не мог нас дождаться.

14. Профессора и студенты Виленской академии явились сегодня на квартиру посла с приветствием. При этом студентами Академии сказаны были панегирики, как в стихах, так и в прозе. Обедня была отслушана нами у иезуитов, после чего мы посетили их коллегиум. Здесь в особенности замечательны библиотека и аптека. Заведующий последней, по польскому обыкновению, потчевал нас различного рода весьма вкусными водкой и наливками. Заведующий аптекой принадлежит к ордену иезуитов, но прочие подручные его, весьма полезные люди, суть светские. Лучший костел в Вильне иезуитский; главный алтарь в нем отличается богатством и искусной отделкой. В сем храме находится мраморная часовня св. Казимира, короля польского; драгоценнейшее украшение этой часовни составляет серебряный вызолоченный престол. Богатство обстановки как бы возвышает еще святость сего места. Тело святого почиет в серебряном гробе, который на серебряных цепях висит над престолом. Голова св. Казимира хранится во Флоренции; город этот домогался сего на том основании, что в честь Казимира учредил рыцарский орден. Близ костела возвышается башня; она, как уверяют, составляет остаток замка, в котором жил Казимир. Двери, через которые Казимир входил в храм, ныне заделаны. Уверяют, что заделали их потому, что люди, обремененные тяжкими грехами, будучи удерживаемы какою-то сверхъестественной силой, никак не могли сквозь них проходить. В Вильне, столице Литовского княжества, находятся весьма порядочные монастыри доминиканцев, францисканцев, братьев милосердия и св. Василия (базилиан).

15. Товарищ виленского воеводы господин Шуйский, гродский судья Швыйковский и гродский писарь Вольский представились нашему послу от напольного гетмана литовского Сапеги и между прочими приветствиями заявили, что князь Сапега весьма сожалеет о том, что крайне спешные дела не дозволили ему дождаться господина посла. Ответ посла был сообразен с сомнительным положением обстоятельств и преисполнен изысканной вежливости. [44] Приготовясь вновь к дороге, продолжали мы наше путешествие. Мы проехали сегодня 4 мили и остановились на ночлег в местечке Медниках. Здесь монахи ордена св. Августина имеют монастырь, в котором мы присутствовали при богослужении.

16. Мы хотели ускорить нашу езду, но встретили препятствие в неимоверно глубоких снегах. Полозья под телегой с кухонной посудой сломились, экипаж господина посланника опрокинулся; и лошади, и люди сегодня очень утомились. В Ошмянах, местечке, принадлежащем Сапеге, обрели мы конец нашим трудам, в надежде назавтра иметь лучшую дорогу. Близ двора, где мы остановились, был монастырь доминиканцев; около четырех часов пополудни из него показалась процессия; так как это было в Великий пост, то участники ее нещадно секли себя плетками. Вместе с прочими и мы пропели молитву в честь Пресвятой Девы (Salve Regina! (Будь благословенна, Царица! (лат.))); затем в монастыре сказана была на польском языке проповедь, пропета песнь о Господних страданиях и, в заключение, заиграли на органе. Под звуки сего инструмента народ вновь стал бичевать себя.

17. В двенадцатом часу приехали мы в Боруны. Здесь находится монастырь ордена униатов базилиан. Монастырь сей славится в отдаленных местах чудотворной иконой Божией Матери. Сюда стекаются несчетные толпы богомольцев: поляков, литовцев, греко-униатов и других. Желая выказать здесь нашу набожность, просили мы отцов миссионеров отслужить в этом храме обедню; при звуках нашей музыки пели Лоретанскую литанию. Так как в это время базилиане приискивали средства на построение нового храма, то наш посланник, по свойственной ему щедрости, сделал им пособие на этот предмет. Отправясь далее, приехали мы вечером в Фабриц.

18. Целый день мы копались в снегах; хотя мы и поставили в Вильне все наши повозки на полозья, но это нисколько не помогло нам. Путь наш лежал по узким дорожкам, по которым часто нельзя было пробраться, сквозь беспредельные леса, по беспроходным тропинкам, заслоненным деревьями с перевисшими ветвями. Для прохода требовалось обсекать сучья и срубать многолетние деревья. Какой-то татарин, по имени Ризван, имеющий в своем распоряжении много других татар, был вместе с ними потребован в Вильну для перевозки наших вещей на небольших санях. Они-то, по просьбе и по приказанию, вытащили из снега нашу телегу и прочие повозки, которые так глубоко завязли в снегу, что, казалось, невозможно было их высвободить. Один из татар, погонявший лошадей без всякой осмотрительности, хотя те, уже совершенно выбившись из сил, не могли двинуться с места, был ушиблен в ногу заупрямившейся лошадью. Он вверен попечениям нашего лекаря. Поздно ночью [45] добрались мы до села Доры. Господин посланник с миссионерами и высшими чиновниками провел ночь на каком-то хуторе виленского кастеляна Слушки, все же прочие ночевали в жидовской корчме.

19. Сегодня праздник святого Иосифа, воспитателя нашего Спасителя. Казалось что будет затруднительно отпраздновать этот день, так как в городе другого храма, кроме русского, не было; однако же нашлась деревенская часовня, которая и удовлетворила нашему стремлению к молитве. Миссионеры отслужили в ней сряду три обедни. Было уже около десяти часов, когда мы тронулись с места и, едучи постоянно лесом, доехали до Ракова, но день не обошелся без неприятностей. Экипаж, назначенный для собственного употребления господина посланника, опрокинулся на одном из снежных сугробов, в других же экипажах поломались дышла. Но имея сегодня ночлег в более удобном и пристойном, против прежних, постоялом дворе, мы забыли о вчерашнем дне и о всех нами испытанных неприятностях. Здесь нашли мы два монастыря, один доминиканский, другой базилианский.

20. Дорогой, идущей по дремучим и бесконечным лесам, занесенным снегами, добрались мы к обеду до деревни Старое Село. Местный староста в знак особенного уважения прислал господину послу рыбы. В четвертом часу пополудни приехали мы в Минск.

21. В Минске была дневка. Обедню мы отслужили у иезуитов. Нам говорили, что здешний иезуитский коллегиум не имеет достаточных фундушей, при всем том, однако же, в нем состоит 12 монахов. Базилиане, бернардинцы и босые также живут бедно. Один только костел доминиканцев убран получше других. Минск, некогда богатый и славный город, доведен года три тому назад сильным пожаром до совершеннейшего упадка. В нем было прежде много купцов, ныне же не более двух, да и те с трудом содержат себя и поддерживают жалкую торговлю. На хорах францисканского монастыря пели только два монаха, по этому можно судить об их малочисленности и бедности. Какой-то капуцин, возвращаясь из Персии с двумя монахами ордена босых, здесь заболел и лежит в коллегиуме иезуитов. Господин посланник, в сопровождении только одного слуги, посетил его вместе с господином миссионером, Иоанном Берулою, и аптекарем и, узнав, чем он болен, велел выслать из собственной аптеки нужные ему лекарства.

22. Самые тяжелые наши телеги, служившие для перевозки вещей и кухонной посуды, весьма неудобные в дороге, были оставлены на сохранение до нашего возвращения из Московии или до нового распоряжения господина посланника. По этой причине кладь с них было переложена на небольшие сани. Отслушав обедню у отцов доминиканцев, около одиннадцати часов отправились мы благополучно в путь с 28 меньшими и 4 большими санями и, сделав 8 миль, в семь часов вечера приехали в Смолевичи. [46]

23. Так как тут постоялый двор содержался евреем, то мы решили праздновать сегодняшний воскресный день в месте нашего обеда, в городке, называемом одними Жодином, другими Богуславом. Но и там содержатель постоялого двора был еврей, поэтому и не было у нас никакого богослужения. Литовцы называют свои постоялые дворы кругами. Вечером приехали мы в Борисов. Город Борисов в особенности изведал все бедствия того страшного несчастия, которое в это время тяготеет над краем. Жители сего города жестоко страдали как от той, так и от другой партий, раздиравших в это время страну. То сапежцы, то сторонники Огинских нещадно грабили борисовцев. Дело не останавливалось на грабеже: те, кто не давали денег либо сопротивлялись злодеям, были убиваемы, а очень многих приколачивали за языки к стенам.

24. Обедали мы в Лошницах, а ночевали в Крупках.

25. Сегодня первый переезд наш был очень продолжителен; до полудня с большим трудом доехали до села Словине Словяны, принадлежащего господину Словинскому. Отобедав, поехали мы дальше, но встретили большое затруднение от неимоверной глубины снегов. На дороге нашей, неподалеку от села, была гора; покатость ее, склонясь к долине, образовала пространную равнину, куда, казалось, нарочно со всей окрестности собран был снег. Сугробы были так глубоки, что даже порожние сани, не обремененные никакой кладью, до того в них вязли, что ни людьми, ни лошадьми невозможно было их вытащить. В этой трущобе должны мы были оставаться до вечера, трудясь без успеха и даже без надежды. Кадзеник, деревушка господина Словинского, была неподалеку оттуда, где мы и заночевали у помещика, случившегося тут. Экипажи же всю ночь оставались в этих снежных суметах под присмотром караульных.

26. Мы были принуждены иметь дневку. Лошади так сильно изнурились, хотя и прошли только около двадцати шагов, что для них необходимы были и отдых, и корм. Притом же целый день безостановочно была метель, так что, казалось, весь снег по Божьему соизволению устремился с необычайной силой из воздуха на землю. Ради удобнейшей езды по затрудняющим дорогу снегам запаслись мы новыми санями и лошадьми для перевоза колес, чемоданов и других разнородных предметов, которые могли бы быть помехой в дороге.

27. Как только тронулись мы с места, тут же, около постоялого двора, встретил нас такой огромный сумет снега, что приходилось, так сказать, не ехать через него, а насквозь пробиваться. К ночи добились мы до Друцка. Уверяют, что в прошлом столетии город этот был столь обширен, что имел 7 миль в окружности; он славился, между прочим, тем, что имел до 200 церквей, но жестокость москвитян во время их войны с поляками превратила Друцк почти в совершенную пустыню, так что о сем городе можно ныне сказать то [47] же самое, что некогда воскликнул поэт при взгляде на развалины Трои: “Где некогда стоял Пергам, там ныне волнуются колосья!”.

28. Через Староселье доехали до Допса к обеду; это место принадлежит господину Огинскому. После обеда, проехав остальную дорогу, мы прибыли в Шклов. Это пограничная литовская крепость, состоит в ведении господина Сенявского, отец которого предводительствовал правым крылом польской армии во время освобождения Вены от осады турок. Здесь есть монастырь и приходская церковь, которые находятся под ведением доминиканцев. По случаю Страстной Пятницы был в сумерки крестный ход, изображающий страдания Иисуса Христа.

29. Мы провели это святое время в богомолении у доминиканцев. Вечером посещали гроб Христа и готовились к пасхальной исповеди.

30. Сегодня почти весь поезд приобщался Святых Тайн. Обедню служили при звуке труб, органов и полной музыки господина посланника. Таким образом отпраздновали мы сей последний торжественный день Воскресения Господня. Обедали мы у Ивана Модлока, губернатора крепости, родом из Гданска; он лютеранин, но степенный и вместе с тем весьма приветливый человек. Ему мы обязаны тем, что получили покойное помещение в удобных домах. Эти дома принадлежат евреям, которые составляют в городе богатейшее и влиятельнейшее сословие людей. Сперва они не впускали нас в свои жилища и только по приказанию губернатора нам их отворили. Хотя мы приехали в Шклов поздно, но несмотря на это на другой же день после нашего приезда губернатор посетил господина посланника; он не упустил из виду ничего, что требовалось самой изысканной вежливостью, и как только узнал, что мы намерены исповедью и причастием у отцов доминиканцев отпраздновать торжественный день Пасхи, стал убедительнейше просить господина посланника пожаловать к нему в этот день на обед и тогда только успокоился, когда господин посланник пообещал ему удовлетворить его желание. Обед, хотя и устроенный по польскому обычаю, был довольно хорош. Лошадям нашим отпустил он сено и овес. В знак своей благодарности за это внимание господин посланник послал с конюшим серебряный сосуд жене господина Модлока.

31. Около полудня переехали мы Дивирь, который обтекает город. Переправа была опасная, однако ж мы все благополучно достигли противоположного берега, причем и пожитки наши остались неповрежденными. Солнце уже сильно пригревало; казалось, что лед так и подломится под каждым из нас, и господин посланник был еще на реке, когда поблизости к нему какой-то мужик провалился и упал в реку; к счастью, было множество народа, собравшегося посмотреть на наши вещи, и потому многие из них поспешили на помощь, но [48] только с трудом вытащили крестьянина из воды. В этот день доехали мы до Городца, и нашли в замке этого города все, что только могло для нас требоваться, благодаря предупредительности шкловского губернатора.

Апрель

1. Снег с дождем заволакивали солнце; лошади, утомленные вчерашнею дурной дорогой, нуждались в отдыхе; по этой причине и в ожидании лучшей погоды имели мы сегодня дневку. Многократно упоминаемый шкловский губернатор, которому также вверен и Городецкий замок, держит здесь неимоверной величины медведя, и мы часто с большим удивлением на него смотрели.

2. Вновь трогаясь с места, выслали мы несколько вперед лучшую запряжку лошадей. Конюх, при ней состоявший, подвергнулся большой опасности. Пылкие кровные лошади промчали и протрепали его на порядочном расстоянии, так что его жизнь была бы в опасности, если бы не прибыл вовремя его товарищ и не удержал лошадей. Около трех часов, после обеда, приехали мы в город Горки, весьма длинный и заселенный евреями. Ночевали мы у евреев. В комнатах была еще кое-какая чистота, но спавшие в сараях нашли там гадость, доводившую их до дурноты; даже нашлись такие шутники, которых поймали в том именно угле, где находилась голова спящего конюшего.

3. Посол отправил секретаря с двумя конюхами в Смоленск дать знать тамошнему воеводе о своем приближении. Затем посол, со всем поездом, остановился на ночлег в польском порубежном городе Кадин. Секретарь же ночевал в Досугове, пограничном городе Московии. Близ Радзина небольшая речка составляет границу Литвы и Московии. Достойно внимания, что 15 лет тому назад, при заключении мира между этими государствами, уполномоченные с обеих сторон, собираясь на этой речке, всегда оставались каждая сторона на своей земле.

4. Секретарь еще накануне послал за местным старостой с тем, чтобы тот приготовил послу удобное помещение. Но так как оказалось, что вчерашний посланный не хорошо исполнил свое поручение, то сегодня, чуть свет, секретарь и послал за старостою. Явясь наконец к секретарю, староста стал уверять, что накануне никто у него не был. В это время один из слуг секретаря, знавший русский язык, побил и обругал пришедшего. Поступок этот совершен был, однако, помимо желания и приказания секретаря. Между тем как староста обошел уже много домов с целью отыскать помещение, приличное для посла, и мы приближались к одному зданию с тем же намерением, хозяин дома, прибрав к себе многих московитян и сопровождаемый ими, тихо за нами следовал и как только увидел, что секретарь делает наметку на его небольшом, но чистом доме, в знак того, что он отводится под помещение имеющего прибыть [49] господина посла, тотчас схватил с бешенством дубину, которая нашлась у него под рукою, и с ужасным криком, бросившись на старосту, осыпал его ударами, принимаясь за него несколько раз. Секретарь, не зная языка, не понимал, в чем дело, из-за кого эти удары, но наконец, после многих вопросов, узнал от своего слуги, что старосту побили за то, что он всех едущих из-за границы постоянно помещает в дом этого человека. Объявив крестьянину, что он, секретарь, пожалуется на него в Смоленске и что виновный непременно будет наказан, секретарь отправился далее и вечером прибыл в Смоленск. Здесь хотя слуга, знающий московский язык, и изъяснил начальнику стражи, кто таков секретарь и с какой целью прибыл, но тем не менее все-таки он должен был около часа прождать, пока пришел переводчик латинского и разузнал дело подробнее. Переводчик прежде всего спросил: есть ли письмо у секретаря к воеводе? И когда этот ответил, что есть, он стал просить показать его тут же, перед городскими воротами. На это секретарь без обиняков объявил: “Я готов исполнить вашу просьбу, но только не здесь, потому что здесь не место, да и письмо далеко спрятано под замком; но я сейчас же удовлетворю ваше желание, как только вы мне покажете поместительный дом, где было бы покойно мне и удобно для вещей, в особенности надо иметь в виду лошадей, изнуренных продолжительной и постоянной дорогой на морозе”. Переводчик на замечание секретаря обратил внимание и проводил его в город до самого дома, отведенного ему для ночлега. Осмотрев письмо, он поспешил к воеводе, куда скоро приглашен был и секретарь. Воевода, окруженный дворянами и офицерами, богато одетыми, встретил секретаря у порога комнаты. Секретарь объяснил цель своего приезда и с надлежащим почтением вручил письмо от своего начальника, которое воевода принял с неменьшей учтивостью; выпив потом по народному обычаю водки, а после вина за здоровье посла, воевода сказал, что он обо всем позаботится с приличным усердием; дело шло о достойном приеме императорского посла в пределах Московии и о доставлении надлежащего числа подвод. Посол в тот же день прибыл со всем поездом в Досугово, где и остановился в ожидании своего секретаря и московского пристава.

5. Сегодня секретарь, повторяя свои требования, заявленные им вчера воеводе, узнал, что уже высланы с приставом или комиссаром воины для достойного приема императорского посла в пределах Московии, но что подводы по обыкновению будут доставлены только в Смоленск. Уведомлением о том, что подводы разрешены, заканчивался ответ, данный секретарю, главное, для того, чтобы дать понять ему, что посол, обеспеченный в пределах страны касательно перевозки своих вещей, должен отпустить нанятых им подводчиков. Опираясь на это, секретарь стал настоятельно требовать подвод и [50] добился наконец того, что был послан нарочный для доставления послу нужного числа подвод. Вместе с тем посланному чиновнику приказано было заявить, что это распоряжение сделано воеводой не по обязанности, но по его особенно хорошему расположению к господину послу; после чего секретарь поздним вечером в сопровождении чиновника и двух своих слуг отправился из Смоленска, тем более торопясь с выездом, что предвидел беспокойство господина посла при виде воинов и пристава без подвод. Секретарь возвращался на санях, имея впереди, в некотором расстоянии, двух верховых слуг. К несчастью, встретились они на тесной дороге с большим обозом московских купцов; слуги имели дерзость требовать, чтобы купцы со своими возами, нагруженными товарами, очистили им дорогу, и один из слуг обнажил даже саблю и ударил плашмя одного купца по спине. Москвитяне, со своей стороны, приготовились к драке и защите, но секретарь с чиновником своим — проводником остановили ссору и тем предупредили дурные последствия этого дела. Секретарь, сделав 8 миль, прибыл, наконец, во втором часу полуночи в Досугово, так как господин посланник оставался еще там, будучи недоволен тем, что пристав выехал ему навстречу только с пятью воинами. Посол не скрыл неудовольствия, когда пристав, приветствуя его от имени воеводы, доложил ему, что имеет приказание для охранения его особы сопровождать его со своими стрельцами до крепости Смоленска. Посланник коротко отвечал ему в том смысле, что не тронется с места до прибытия подвод в достаточном количестве и большего прикрытия, что желает, чтобы отправили к воеводе нарочного с донесением о его решении, и что до возвращения посланного он не выедет из города. Все это случилось до приезда секретаря.

6. На рассвете секретарь явился к послу с подробным отчетом в исполнении возложенного на него поручения; казалось, что посланник остался доволен. Успокоенный тем, что будет доставлено надлежащее число подвод, он отпустил нашего подрядчика, татарина Мустафу Ризвана. Этот подрядчик доставил сюда пожитки посольства на 28 санях и 29 лошадях, при которых был у него 21 погонщик. Между тем капитан, присланный от воеводы в качестве пристава, вместе со старостой озаботился сбором подвод. Вечером возвратился из Смоленска нарочный и уведомил, что прибудут еще пять стрельцов. Господин посланник, услышав это, решился выехать и на следующий день отправился в путь с капитаном и стрельцами. Он умышленно медлил со своим выездом, для того, чтобы идущие к нему стрельцы встретили его уже на дороге подальше от Смоленска. Капитану же не оказывал он той вежливости, с которой по обыкновению обходится с прочими комиссарами, и оставлял его стоять перед собой всегда с открытой головой, делая вид, что не замечает этого. Причиной тому было то, что капитан не упомянул о царском [51] приветствии, которое составляет самую важную часть официальных приемов в Московии. Доехав до селения Новоселки, мы окончили наш дневной путь.

8. На второй день по нашему выезду из Досугова встретили мы на дороге пять стрельцов или конвойных воинов. Около обеда мы приехали в село Оригорцово, в четырех милях расстояния от Смоленска. Здесь уже другой день ждал посланника переводчик. Сын его с местным старостой вышли навстречу с хлебом-солью. По обычаю москвитян, хлеб-соль служит знаком гостеприимства и выражает радушие хозяев. При входе посла на постоялый двор переводчик встретил его очень учтивым поклоном. Он сказал, что приехал сюда по приказанию воеводы осмотреть верительную грамоту императора и подлинный паспорт посла. Рассмотрев затем со всех сторон переданную ему полномочную грамоту императора, переводчик поцеловал ее, потом от буквы до буквы прочел паспорт, и, все это исполнив с должным почтением, он отправился в путь, опережая нас на дороге к Смоленску. За сим переводчиком выехавши после обеда, ввечеру мы прибыли в Лубню.

9. Около семи часов утра на дороге приветствовал посла от лица воеводы какой-то новый чиновник. В десять часов утра в стройном порядке, при трубном звуке наших музыкантов въехали мы в крепость Смоленскую, и наши трубачи не умолкали, пока посланник не вошел в отведенный ему дом. Здешний воевода оказал большие почести императорскому послу. На стенах поднято было знамя, окруженное воинами, а на воротах развевались еще два знамени: одно красное, другое голубое. По обеим сторонам ворот воины смоленской стражи выстроены были в шеренгу, растянутую во всю длину города; со всех сторон несметные толпы народа стекались на встречу посольства. Петр Самойлович Салтыков, думный боярин, ныне же воевода смоленский, — редкое явление между русскими относительно вежливости и приветливости. По окончании обрядов приема Салтыков прислал послу самое любезное приглашение быть у него на завтрашний день на обеде; но так как во внимание к сану посла Салтыкову следовало бы явиться самому с первым посещением, то посол и принужден был отказаться от обеда. Хотя, по московскому обычаю, тот, кто опередил приглашением, не должен делать первое посещение приглашаемому лицу, но воевода отступил от этого народного обряда и, приглашая к себе посланника, через переводчика объявил, что он пришел бы непременно к нему сам, если бы не удерживал его тяжелый недуг, которым он страдает. Вместе с тем воевода спрашивал: “Как он должен отпускать содержание господину послу, натурой или деньгами?” Посол отвечал, что кроме дружеского расположения, ничего не желает от воеводы, но при этом он просил, чтобы ему было выставлено достаточное число подвод и чтобы вообще отъезд его не был замедлен. [52]

10. На другой день утром воевода через полковника, присланного к нему с переводчиком, вновь убедительнейше просил посла повидаться с ним при этом; жена воеводы также изъявляла желание видеть господина посла в своем доме и выражала надежду, что он не откажет сделать женщине честь, которую считает излишней относительно мужчины. Посол внял наконец столь любезным приглашениям воеводы и отвечал, что готов у него быть ввиду его недуга, но просит, чтобы за ним прислан был экипаж, так как собственные его лошади изнурены дорогой и ему хотелось бы дать им время отдохнуть. Воевода не замедлил прислать экипаж. Последний был запряжен в шесть лошадей, и его окружали 30 боярских слуг, одетых в одноцветное платье. Посла в его проезде до дома воеводы сопровождала почетная стража с распущенным знаменем. Сам воевода вышел встретить гостя на крыльцо и спустился по лестнице; на ступенях стояло много дворян и чиновников. Посол просил радушного боярина, чтобы он, как человек страждущий, не беспокоился оказывать столько почестей лицу частному: посол делал посещение Салтыкову не в качестве лица правительственного, а как человек частный, почему и имел при себе только двух служителей. Воевода отвечал, что он знает, как нужно принимать такого гостя. Во все время свидания боярин оказывал самое предупредительное внимание к своему гостю: он везде давал послу первое место, поднес столовый прибор из китайского фарфора, подарил лучшего чая и оказал послу разные другие учтивости; кроме того, в помещение посольства были присланы от воеводы овес и пиво. Посол, со своей стороны, подарил жене воеводы прекрасное изваяние Зентской Пресвятой Девы Марии, а восьмилетнему мальчику, сыну воеводы, дал превосходные конфекты. Замечательно и то обстоятельство, что воевода Салтыков позволил миссионеру Иоанну Беруле исповедать и причастить Святых Тайн одного больного поляка.

11 апреля проведено было еще нами в Смоленске. Эта пограничная крепость Московского государства не более как 40 лет тому назад возвращена от Польши. С прекращением владычества поляков католическое исповедание здесь совершенно упало; иезуиты, доминиканцы, францисканцы и августинцы изгнаны из своих монастырей, их заменили русские иноки. Смоленской митрополией правит архипастырь Симеон, как уверяют здешние жители, почти столетний старец. Великому императорскому послу господину Жировскому не было дозволено проехать в Москву через Смоленск; вероятно, только во внимание к тому, что наш император находится в союзе с царем, нам позволили проехать через этот город. Сегодня выставили нам до шестидесяти подвод.

12. Так как шел снег, то сочли нужным телеги и экипажи с кладью вновь поставить на колеса. Мы опять в дороге. Днепр, [53] протекающий у Смоленска, переехали мы по деревянному мосту. Нас сопровождали 10 стрельцов, пристав, как начальник стражи, полковник царской службы Венд, аугсбургского исповедания; он сменил капитана Павла Иванова, природного русского, который провожал нас от Досугова до Смоленска. Дорога очень дурная и грязная. Она проходит через топкие, почти непроходимые болота; лошади часто проваливались так глубоко, что видна была одна лишь голова, остальная же часть тела чуть приметна. С трудом можно было их вытаскивать. Кроме этого мы имели остановку в дороге потому, что у нас сломалась повозка, на которой находилась бочка с вином; наконец, под вечер доехали мы до Лавровы.

13. Пользуясь прекраснейшей погодой, мы обедали в Цурикове на открытом воздухе, хотя и была удобная комната. Вода, протекающая в разных направлениях, образовала бесчисленные ручьи, на которых находятся везде безымянные мосты и мостики; впрочем, вода в некоторых местах довольно глубока. Один стрелец чуть было от своего удальства не потонул в ней с лошадью и спасся только благодаря скорой помощи, ему поданной. Мы принуждены были провести ночь в Кинове, потому что вблизи протекал Днепр, который нужно было переезжать.

14. Проехав около полумили, мы прибыли на берег Днепра; переправа была очень опасна. Надо было разрубать лед на реке. Для этого употребили не менее тридцати мужиков; потом нужно было проезжать на пароме между толстыми льдинами, шедшими по реке, большая часть парома опустилась в Днепр, и волны его заливали; лошади, застигнутые водою, не находили более себе опоры, слуги со страха не понимали, что с ними и с их лошадьми делается. И мы во время переправы потеряли бы нескольких наших слуг и с ними шесть лошадей, находившихся на пароме, если бы Бог, которому обязаны мы за все удачи в наших предприятиях, не спас нас особенным образом. Две лошади уже боролись с волнами и, без всякого сомнения, были бы увлечены быстро несущейся рекой, как подо льдом, так и по его поверхности. Но это несчастье предупредили находившиеся на берегу мужики, подоспевши на челноках, и при помощи перекладин вытащили на берег лошадей. Те же лошади, которых вода не унесла с парома, счастливо в другом месте доплыли до берега. Господин посланник, по своей достохвальной заботливости о подчиненных, переправился последний через реку, и, когда он вышел на берег, два трубача, стоявшие на самом высоком холме противоположного берега, приветствовали его приятными звуками своих инструментов. Мы обедали на этом холме: обед был приготовлен поваром, высланным вперед. Во время обеда проезжал какой-то царский офицер, знакомый нашему приставу, и сообщил нам некоторые вести из Москвы. Это был поручик; он уже девятый день по выезде из столицы [54] (так московитяне называют Москву) находился в дороге. Мы проезжали лес, простирающийся на 6 миль; наш аптекарь очень его расхваливал, потому что нашел в нем пахучую смолку. Среди этого леса мы провели ночь.

15. Один из подводчиков за то, что поссорясь со стрельцом ранил его, был наказан батогами (род орудия, употребляемого для наказания). В конце леса находится село Мартинкова. Проехав его, мы обедали в Усвятье. После обеда мы принуждены были часто останавливаться на дороге, так как нам приходилось исправлять попадавшиеся мосты, а потому только поздно вечером прибыли мы в город Дорогобуж. Эта крепость некогда была под владычеством поляков. Здесь обыкновенно бывает первая перемена подвод. Переменяют вообще подводы по двум причинам: во-первых, ради облегчения народа, а во-вторых, чтобы после могли скорее ехать, имея свежих лошадей. Но только при перемене подвод надо быть очень внимательным, чтобы сменяемые подводчики (большие воры) не унесли чего из пожитков.

16. Мы счастливо переправились с новыми подводами через Днепр, сперва под вышеупомянутым городом, а после под селом Вилодуловым, где мы остановились ночевать.

17. Проехав мимо базилианского монастыря в Болдине, мы остановились обедать в Щербине. На реке Острой мы сами должны были озаботиться починкой моста, который проехав прибыли в село Чоботово. Пристав наш собственное небрежение в починке моста постарался свалить на местного старосту. Он уверял, что вчера еще было сделано им распоряжение о починке моста; для вящего же убеждения нас в своей предусмотрительности он приказал тут же, у моста, отсчитать старосте более ста ударов батогами

18. У нас пропала одна лошадь, которую какой-то прохожий взял и запер в стойло, но ее нашли на беду ложного владельца, что стоило ему многочисленных ударов батогами. Проехав станицу, мы остановились обедать в Семлеве. Оттуда по беспрерывным лесам мы доехали, к десяти часам ночи, до реки Угры. Там господин посланник принужден был провести ночь на сильном морозе, без ужина, потому что все возы, как с кухонной посудой, так и с другими вещами, остались позади по причине дурной дороги. Для многих водка заменяла печку.

19. На другой день, когда мы готовы уже были переправиться через реку, какой-то человек затеял горячий спор, утверждая, что ему следует получить на водку. Господин посланник очень обиделся этим нахальством. Переправившись через реку, мы приехали в Вязьму. Здесь была вторая перемена подвод. Вчера был выслан вперед пристав для того, чтобы сбором подвод не задержать нас в городе, и он так хорошо распорядился, что, переменя подводы, мы еще сегодня прибыли в Юреново. [55]

20. Мы отдыхали, около полудня, в лесу, имеющем 8 миль протяжения, из которого наконец выбрались и ночевали в Царевом Займище.

21. Мы обедали в Бубалице, а ужинали в Шлодровске.

22. Лучшей погоды нельзя желать, и мы, пользуясь прекрасным временем, приехали к обеду в Барское, к ужину же в Можайск. Здесь третья перемена подвод.

23. Мы заметили, при праздновании дня св. Георгия, что наше вино приходило к концу. Для пополнения этого недостатка написано было письмо к господину Карбонари, чтобы он выслал нам вина. Пристав отослал письмо с отправленным в Москву стрельцом, которому было также поручено известить правительство о нашем прибытии. Мы переменили после обеда подводы и к вечеру приехали в Моденову.

24. Мы проезжали в лесу мимо одного креста, на котором многочисленные надписи свидетельствовали об ужасном убийстве, а именно: на этом самом месте разбойники умертвили за один раз 30 человек. В Крымской Подводской боярин Иванов имеет прекрасную дачу: земля тут хорошо обработана, в саду множество цветников, в насаженной роще искусно там и сям насыпаны холмы. Удобный дом соблазнил нас сделать в нем привал и пообедать. На пути в Крутицу, месту нашего ночлега, встретил нас господин Отто Плейер. Он уже семь лет живет в Москве, куда прислан по повелению нашего августейшего императора для изучения русского языка.

25. Очень неровная дорога привела нас к Вяземе, селу князя Голицына; пообедав здесь, мы направили наш путь к Одинцову. Господин посланник писал к господину Карбонари, царскому врачу, что он везет его падчерицу. Тот, выехав к нам с женою, встретился с нами в полумиле от вышеупомянутого села и, взяв свою падчерицу, повез с собой в Москву. С ним приехало много других лиц по побуждениям иного рода: они выехали к нам навстречу, движимые верноподданническими чувствами к императору и влекомые общительностью, свойственной немцам. Из приезжих главнейшие были: полковник императорской артиллерии господин де Граге, присланный императором лет тридцать тому назад в числе прочих офицеров на службу к царю, императорский миссионер господин Павел Ярош, господин подполковник Дюпре, майор Менезиус, сын покойного генерала Менезиуса, и многие другие артиллерийские и саперные офицеры. Встреча произошла на прекрасной и обширной равнине. После приветствий и поздравлений со счастливым прибытием появились бокалы. Затем мы все вместе отправились далее и остановились в деревне Одинцове.

26. На другой день встречники наши, простившись с нами, отправились в Москву, а мы до 1 мая, по распоряжению московского [56] правительства, должны были пробыть в деревне Мамоновой, до времени нашего въезда в столицу. Вследствие сего господину Плейеру было поручено господином послом хлопотать о разрешении скорейшего въезда нашего в Москву, а также просили его выслать необходимые нам припасы. Мамонова — небольшое сельцо в трех милях от Москвы; дома крестьянские не совсем удобны. Господин посол, услышав, что в окружностях много куропаток, отправился вечером на охоту и принес несколько штук домой.

27. Проведено было в приготовлениях к приличному въезду. Пристав наш под чужим именем уехал в Москву. Господин Плейер прислал живность, палатку и вожделенную весть, что нам разрешено въехать в столицу до наступления первоначально определенного срока.

28. Пристав прибыл с известием, что скоро последует наш въезд в город. После обеда возвратился господин Плейер с господином Цопотом. В скором времени приехал стрелец с уведомлением от правительства, чтобы завтра мы были готовы к въезду, но оставались бы на месте до нового распоряжения. После этого приехал какой-то приказный из Посольского приказа с известием, что наш въезд назначен на 29 апреля и что поэтому мы должны быть готовы завтра поутру, но что нам надо будет остановиться на некоторое время в одной миле от Москвы, пока москвитяне все приготовят к нашему приему.

29. Около семи часов утра мы двинулись из Мамонова к Москве. Когда мы проехали две мили, глазам нашим предстал Новодевичий монастырь, по левой стороне дороги. Здесь-то заточена Софья за многократные заговоры против всепресветлейшего государя, своего брата; каждый день целый полк сторожит содержащуюся в заключении царевну. Когда мы приблизились к Москве, навстречу нам выехало множество москвитян и иностранцев посмотреть на убранства как нас, так и экипажей наших. По странному, в самом деле, обыкновению, чем более мы приближались к городу, тем чаще заставляли нас делать привалы и остановки, что самого даже пристава весьма затрудняет. И точно, различные приказы то повременить, то поспешить беспрестанно ставят беднягу пристава в недоумение и очень его беспокоят. Вознице при этом также нужна некоторая ловкость и умение: он должен при приближении царской кареты и встрече с нею удержать за собою правую сторону, между тем как москвитяне всячески стараются оставить ее за собой. Конюший нашего посла заслужил немалую похвалу за то, что удачно держался постоянно правой стороны, несмотря на замечания пристава, толмача и многих других москвитян, что он должен свернуть влево; нашлись даже и такие, которые не стыдились уверять, что это был приказ самого господина посла. До сих пор послы при своем въезде [57] немало имели затруднений, так как москвитяне чрезвычайно дорожили самым пустым преимуществом. Дело иногда доходило до споров и брани, потому что ни одна сторона не хотела дать дороги, упорно отстаивая свое преимущество. Ничего, однако, подобного не случилось во время нашего въезда. Напротив того, московский комиссар, воздерживаясь от всякого спора о первенстве, первый вышел из своего экипажа встретить господина посла. Он скромно уступил ему первенство как относительно стороны дороги, так и относительно всего прочего; вообще же с его стороны не было показано, как то бывало в прежнее время, ни малейшей надменности. Все мы недоумевали, видя столь внезапную перемену в народе; господин же посол не мог не радоваться тому, что наконец притязания, упорное отстаивание которых со стороны москвитян всегда бывало для его предшественников неисчерпаемым источником всякого рода неприятностей, ныне, при нем первом, были почти забыты. Я думаю, что доколе будет жить ныне благополучно царствующий государь, дотоле этот народ не возобновит прежних, столь нелепых своих притязаний. Чиновникам посольства лошади отпускаются с царской конюшни; седла и чепраки на них украшены золотом и унизаны жемчугом; к каждой лошади приставлен особый конюх, одетый в красный кафтан.

Что касается до нашего въезда, то он как нельзя более был торжествен и великолепен. 1) Впереди шли четыре сотни воинов под предводительством какого-то чиновника Посольского приказа. 2) За ними следовал конюший господина посла с четырьмя лошадьми, которых за ним слуги вели в поводу. Лошади были покрыты разноцветными попонами, большая часть которых вышита была шелком. 3) Потом на царских лошадях, в одеждах, блиставших золотом и серебром, и в шляпах, богато убранных разноцветными перьями, ехали чиновники господина посла. К ним присоединилось много царских дворян. 4) Господин посол с царским комиссаром и толмачом ехали в вызолоченной карете, запряженной шестью белыми лошадьми. 5) Шесть красивых карих лошадей везли собственную карету посла, великолепно изукрашенную живописью, золотом и разноцветными шелками. По обеим сторонам ее шло восемь пешеходов, одетых в платье прекрасных цветов и весьма богато убранных. 6) Первый экипаж чиновников, отличавшийся соответственным великолепием. 7) Другой экипаж чиновников, в котором ехали три миссионера, был запряжен в шесть лошадей, равно как и экипаж дорожный и все прочие. 8) За ними вели всех лошадей посла, которые совершили путь от самой Вены. 9) Поезд замыкался четырьмя сотнями воинов, и наконец 10) в заключение следовало пятьдесят московских повозок с нашим имуществом, которое везли к самому дому, нам отведенному. По обеим сторонам въезда в город стояло бесчисленное множество [58] народа. Когда нас везли через Каменный мост и царский замок, Кремль, из окон смотрели на нас царица и много царевен. Я должен особенно заметить, что не всякому послу дозволяется въезжать в столицу Московии через Каменный мост и Кремль. Таким образом, и нам первоначально назначена была другая дорога, а именно по Живому мосту на Москве-реке; но господин посол сделал по сему предмету представление и получил желаемое. Блеск экипажей и щегольство господина посла и сопровождавших его лиц побудили царицу, царевича и многих царевен посмотреть на наш въезд. И так, главным образом в удовлетворение их любопытства, была нам открыта для торжественного въезда в Москву дорога через самый Кремль, вопреки строго наблюдавшемуся до сих пор обыкновению. Нарушение старинного обычая казалось решительным чудом не только министрам московским, но и представителям других держав, которые не могли сему надивиться.

Лишь только прибыли мы в дом, назначенный для нашего помещения, пристав ввел господина посла в него и показал ему все покои и кабинеты, ключ же от них вручил подконюший царский. Однако помещение это оказалось тесным и неудобным для стольких лиц и лошадей, почему господин посол представлял о необходимости отвести ему более удобное помещение: он решительно не знал, как быть в столь тесном месте со своими людьми и лошадьми. Несмотря на то что пристав обещал обо всем этом донести своему начальству в точности, посол поручил еще господину Плейеру со своей стороны довести о всем немедленно до сведения первого министра, Льва Кирилловича Нарышкина, прибавив, что “подводы посольские до тех пор не будут отпущены, пока он не получит для себя более соответственного и просторного помещения, так как в столь тесном месте нет возможности уберечь свои пожитки”. Хотя Нарышкин без обиняков отвечал, что в Москве нет такого удобного помещения, как в Вене; что и это было трудно найти; что господин посол очень может быть им доволен, вспомнив, как недавно еще поступили с московским послом при венском дворе, Козьмой Никитичем Нефимоновым, которому не было дозволено ввести в Вену даже всех его лошадей. Толмач, господин Шверенберг, имея в виду скорее получить дозволение посла отпустить подводы, обнадежил его, что скоро будет отведен более обширный дом для посольства. Наступившее дождливое время немало способствовало тому, что представления Шверенберга были приняты, и таким образом вещи наши, столь долго страдавшие от всевозможных перемен погоды, наконец были укрыты.

30. На другой день после нашего прибытия явился к нам пристав для переговоров о казенном содержании. Весьма подробно и убедительно господин посол вновь высказал ему о невозможности дальнейшего пребывания в отведенном нам доме: десять особ сбиты в одну [59] небольшую комнату, для лошадей нет конюшни, равно как во всем доме нет ни погребов, ни поварни, так что для стольких людей приходится ежедневно готовить кушанья на дворе, а самый дом стропильный, стало быть, от малейшей искры может произойти пожар.

“Я не приехал сюда искать себе счастья, — говорил посол, — но явился только во исполнение, с наиглубочайшей преданностью, августейшей воли императора; достоинства же как августейшего императора, так и его царского величества требуют, чтобы я был окружен столь великолепной и многочисленной свитой; пышное содержание посла немало служит к чести государя. Событие, случившееся с бывшим московским послом, на которое ссылается Нарышкин, вовсе не может служить образцом того, как обходиться со мною. В самом деле, если Нефимонов оставил в Тарновице лошадей, впрочем, на содержании императорском, то к этому его побудило не что другое, как собственное непомерное корыстолюбие; приневоливать же его оставлять вне города лошадей никто и не думал. Притом Нефимонов чиновникам своим давал ежедневно едва половину того, что я расходую на своих скороходов, а именно, по показанию самого же Нефимонова, по шести денариев ежедневно на каждого. Мне самому из императорской казны ежемесячно отпускается по 1000 империалов.

Я никогда и ничего не буду требовать для своего содержания, ежели только будет постановлено договором, что и ваши послы, какой бы степени и достоинства они ни были, впредь отныне также для себя ничего не будут требовать в Вене. Я уверен, что подобный договор был бы не только всемилостивейше утвержден императором, но с его стороны не было бы даже истребовано возмещения тех расходов, которые бы у нас еще производились. Вместе с сим надо заметить, что Нефимонов, последний царский посол при императорском дворе, никогда не давал верных отчетов царскому министерству о тех суммах, которые он ежедневно получал на свое содержание от Императорской Камеры; напротив того, значительно уменьшая в своих донесениях эти суммы, он еще в Вене вынудил меня обнаружить правду: я ее раскрыл как личным моим изъяснением этого, так и показаниями домашних Нефимонова, отобранными у них судебным порядком. Нефимонов немалой потерей части кремницких червонных, всюду понаграбленных им, принужден был поплатиться за свою бесчестную ложь. Впрочем, легко можно было этому поверить, так как со стороны московских послов дело весьма обыкновенное по возвращении своем на родину подавать неточные отчеты о том содержании и о тех почестях, которые оказываются им иноземными государями, и это делается потому, что послы московские рассказами и представлениями о действительном содержании, которое им производится при иноземных дворах, боятся возбудить в своих [60] соотечественниках зависть и жажду к дележу, что, разумеется, было бы прежде всего для них самих накладно”.

Выслушав это, пристав потребовал от господина посла подлинный паспорт, на что было ему ответствовано, что “отдача подлинного паспорта противна обыкновению: по обычаю, освященному давностью времени, подлинный паспорт предъявляется при въезде в Московские владения воеводе смоленскому или его уполномоченному, причем тогда же вручается ему и точный список с того паспорта. Все это сделано, и, без всякого сомнения, воевода смоленский уже препроводил, исполняя свою обязанность, означенный документ в приказ. Впрочем, господин посол готов, со своей стороны, оказать особенную учтивость, представить другой список, хотя подобное представление и не входит в круг его обязанностей”.

Несмотря на это заявление, требование пристава нашло поддержку в дерзком толмаче латинском, Лаврешке. Этот человек, по происхождению поляк, отступник своей веры, бывший монах ордена св. Доминика, обрусевший, настаивал на том, что подлинный паспорт господина посла непременно должен быть представлен московскому правительству. “Это тем более обязательно, — говорил он, — что еще весьма недавно великий посол императора Жировский не затруднялся в подобной выдаче своего подлинного паспорта”. Подивился господин посол бесстыдству Лаврешки и ясно ему доказал, что “он сам, по приказанию великого посла императорского Жировского, не что иное отдал ему, Лаврешке, которого до того еще времени он хорошо знал, как только один список с паспорта”. При этом господин посол сказал, что “он имеет обстоятельные заметки обо всех рассуждениях, какие осмелился дозволить себе Лаврешка 6 июня 1684 года по поводу царевны Софии”. Выслушав это, Лаврешка побледнел; тогда посол предостерег его, “чтобы он впредь не осмеливался дозволять себе подобные выдумки, и что было бы лучше, если бы он отныне не показывался ему на глаза”. Впоследствии мы действительно уже более не видали у себя Лаврешки. Хотя сильный румянец, разлившийся по лицу сего человека, и говорил о чрезвычайном внутреннем смущении его, но на словах он не отступался от своего первоначального требования. Тогда господин посол, желая положить конец его нахальству, сказал, что “он, пожалуй, не прочь представить свой подлинный паспорт, если только ему покажут тот, который, по их уверению, был передан в приказ великим послом Жировским. И если от большего совершенно понятен переход к меньшему, то и со стороны полномочного посла совершенно понятно следовать примеру великого посла, но что, однако, у него есть самые точные сведения обо всем том, что здесь происходило в течение 50 лет; все события у него обстоятельно записаны; за сообщение их он никому не обязан, и никого не [61] следует в этом подозревать”. Тогда пристав и Лаврешка выступили с предложением более мягким, то есть чтобы господин посол соблаговолил передать в приказ свой подлинный паспорт для снятия с него только списка. Но господин посол отвечал, что “они могли бы обратиться с подобной просьбой к кому-либо попроще, а не к нему”; тем не менее, однако, посол был столь учтив, что позволил списать свой паспорт, но не иначе, как в его доме, и тут же сличить список с подлинным. Не меньшие затруднения произошли также по поводу передачи министерству верительной грамоты. В этом отношении господин посол не следовал примеру посланников польского и датского и руководствовался во всем, что следовало делать или не делать, единственно только императорским наказом и всемилостивейшим предписанием.

Май

1. Господин посол обратился к думному дьяку Емельяну Игнатьевичу Украинцеву, чтобы он позволил господину Ивану Шверенбергу, в услугах которого мы нуждались, заниматься при нашем посольстве, и это потому, что ни один толмач без предварительного разрешения своего начальства не может здесь предлагать своих услуг послам иностранных государей. В скором времени этот самый толмач был прислан к господину послу настаивать на выдаче подлинного паспорта, но настояния эти были напрасны. Тогда Шверенберг, согласно приказаниям министерства, обратился к господину послу с двумя вопросами: “Когда ему желательно представиться? И намерен ли он удержать при себе миссионеров?” На первое господин посол ответствовал, что “до приезда его царского величества считает он невозможным получить какую-либо аудиенцию, но что, впрочем, хотелось бы ему вступить в сношение с достоуважаемым министерством для заявления оному своих намерений; причем если такое сношение министерству угодно называть аудиенцией, то хотя он, со своей стороны, возражать против этого не станет, так как из этого произошел бы только пустой спор о названии, тем не менее все-таки будет в своих бумагах называть подобное совещание не аудиенцией, а конференцией”. Что же касается другого вопроса, то в ответ на него было сказано, что “как скоро прежде присланные миссионеры получат позволение отправиться на родину, он тотчас же, с согласия министерства, отошлет прибывших с ним миссионеров в Немецкую слободу”.

В сей же день господин польский посол прислал нам в подарок бочку пива.

2. После публичного и торжественного въезда не дозволяется тотчас иноземным послам, прежде нежели предстанут перед его Царским величеством, то есть получат аудиенцию, посещать или к себе приглашать находящихся в Москве представителей других [62] держав. И хотя его царское величество по приезде нашем находился за границей, а именно в южной части Бельгии, тем не менее, следуя здешнему обыкновению, мы до конференции с Посольским приказом, без особого дозволения его, воздержались от всякого публичного о себе заявления. Поэтому не прежде, как сего дня, получив на это дозволение от приказа, господин посол заявил официально, через секретаря представителям дворов польского и датского о своем прибытии.

Господин Ян Боцкий, польский посол, сильно жаловался на коварство и хитрость Посольского приказа, и что вследствие сего паспорт и верительная грамота его находятся в руках оного; датский посол также скорбел о том, что он отдал свою верительную грамоту тому же приказу.

В сей же день наш господин посол, пользуясь случаем войти в сношение с московским правительством, препроводил со своим секретарем письмо, врученное ему господином генералом Шереметевым, к первому министру, Льву Кирилловичу Нарышкину. При этом тому же секретарю, кроме обычных учтивостей, приказано было заявить господину Нарышкину, что он, “господин посол, с большим удовольствием доставил бы настоящее письмо лично, если бы только не боялся обеспокоить его своим посещением, так как в то время был праздник Пасхи; но как только позволит приличие, он поспешит исполнить долг учтивости в отношении к его превосходительству, теперь же считает своей обязанностью засвидетельствовать живейшую благодарность за ту честь, которая была ему оказана особливой торжественностью его въезда, о чем он и не оставит во всеподданнейшем донесении довести до сведения августейшего императора; что он немало скорбит о том, что тесное и жалкое помещение, которое отведено ему, вовсе не соответствует величию почестей, ему оказанных при въезде, тем более, что, как он слышал от некоторых лиц, для его помещения уже были назначены два дома гораздо удобнее, и на них уже выставлено было его имя, но по неизвестным ему причинам опять стерто. Все это служит немало к унижению его чести, а потому он хочет, чтобы его имя не было здесь никогда выставляемо. Все эти скучные заявления для него крайне неприятны, и он бы никогда их не делал, если бы к тому не был вынуждаем крайне неудобным и жалким помещением, ему отведенным. И тем более удержался бы от всяких притязаний, что самая цель его прибытия в Москву в качестве полномочного посла есть та, чтобы братскую дружбу, поныне существующую между всемилостивейшим его государем и его царским величеством, не только сохранить, но укрепить и увеличить. Это — главнейшая цель его приезда, и она прямо выражена в данном ему наказе от его монарха. В самом деле, неимение поварни и конюшни, ежеминутное опасение пожара и [63] происходящее от того беспокойство даже во время отдохновения ночью, все это непременно требует отвести ему более удобное помещение. Он надеется, что в самое короткое время окажут ему удовлетворение с этой стороны, в противном же случае он вынужден будет выбраться под открытое небо и раскинуть палатки”.

Ответ первого министра был таков: “Я весьма благодарен за такую любезность и за письмо, столь обязательно мне переданное, и не замедлю дать случай и назначить время для переговоров. Заключение союза приведет к более тесной дружбе, и потому я с удовольствием воспользовался возможностью оказать господину послу такие почести, каких никогда не оказывали никому из его предшественников, как бы ни было высоко достоинство, которое они имели. Заботы о приискании нового помещения, более удобного, я беру на себя. Вовсе не приходится ставить в вину то, что надпись имени посла, прежде выставленная, потом была стерта: во-первых, те два дома менее удобны, чем ныне занимаемый послом, а во-вторых, в тех домах живут их хозяева, и выгнать их, без явной несправедливости, не представляется возможным. Владелец же ныне отведенного дома находится в отсутствии: он в качестве воеводы по царскому приказу управляет отдаленной областью, почему господин посол вполне может, по своему благоусмотрению, распоряжаться в этом доме. Но ежели он пожелает сам выбрать для себя палаты более обширные, то пусть только укажет на них, и они бесспорно будут для него очищены”.

В скором времени дьяк Козьма Никитич Нефимонов, его царского величества последний посол при императорском дворе, по приказанию первого министра сделал те же заявления, с некоторыми, впрочем, изменениями. При этом же случае Нефимонов, ссылаясь в своем требовании на подобный случай, вновь просил господина посла о выдаче подлинного паспорта. На это последний возразил, что и этот случай не может служить для него образцом, что надлежит предоставить каждому двору наблюдать его исконные обычаи, и что он наиболее потому не намерен выдать свой паспорт, что в отчетах представителей, бывших при московском дворе с тем же достоинством, он не усматривает, чтобы отдача подлинных паспортов была здесь в обыкновении, и что он не может, со своей стороны, дать первый тому пример, который повлечет за собой самые худые последствия; притом же и по наказу всемилостивейшего императора не дозволяется таковая выдача подлинного паспорта.

3. Господин польский посол оказал честь господину императорскому послу, сделав ему торжественное посещение. Он был встречен внизу, в сенях Посольского дома, одним чиновником, который проводил его наверх по лестнице, сам же господин посол со своими чиновниками, проведя гостя через две передние комнаты, ввел его [64] в третью. С таким же почетом проведен был польский посол по окончании посещения до своего экипажа.

Ночью по соседству случился пожар, и мы, обитатели деревянного дома, были весьма обеспокоены этим несчастьем.

4. День Светлого Христова Воскресения был отпразднован не только русскими, но, из приличия, и всеми немцами. Смотритель занимаемого нам дома прислал к нам с царскими воинами, поставленными у нас для стражи, четыре блюда: одно с хлебным, другое с коровьим маслом, третье с яйцами и четвертое с жареным гусем. Такой подарок объясняли нам обычаем пасхальным, но все-таки мы не получили вполне надлежащего разъяснения. К подобного рода обыкновениям должно отнести следующее явление: какой-то поп, войдя неожиданно в покой господина посла и мешая в таинственном пении разные предметы, подал как господину послу, так и всем, окружающим его, поцеловать крест. Благодаря тонкому обонянию, особенно развившемуся после поста, мы легко почувствовали сильнейший запах водки и невыносимую вонь от репы, из чего заключили, что посетитель наш успел уже, по обычаю русских, плотно позавтракать.