БРУНО

КНИГА О САКСОНСКОЙ ВОЙНЕ

BRUNONIS LIBER DE BELLO SAXONICO

Пролог к Саксонской войне.

Своему возлюбленному господину Вернеру ¹, чьё имя нельзя упоминать без глубокого уважения, достопочтенному епископу святой Мерзебургской церкви, Бруно, хоть и самый малый из его челяди, шлёт всё то, что в состоянии послать благоговение души и тела.

Между тем, кто дарит какой-либо подарок, и тем, кому дарят, должно соблюдаться такое правило, чтобы этот не мог найти в своих сокровищах ничего дороже того, что он дарит, а у того не было радости большей, чем такой подарок. Размышляя над этим, я, когда хотел преподнести вам, о отец, кому я всегда желаю служить по мере моих сил, или, вернее, более моих сил, какой-нибудь подарок и свидетельством какого-либо сочинения показать также вовне пылкость ума, то осмотрев все хранилища моих возможностей, я нашёл только тот вид научных знаний, который, по моему мнению, соответствует вашему достоинству и равен моему благоговению. Ведь я считаю этот дар дороже всех прочих, какие человеческое радушие могло бы пожаловать один другому, ибо доказано, что начало его более благородно, использование более возвышенно, а возраст более длительный. Ведь золото и прочее, что люди считают наиболее ценным, рождается в недрах земли и не даёт никакой пользы душе, но предоставляет краткую помощь телесной бренности, или даже служит удовлетворению постыдных страстей и, в то время как поддерживает людские тела, не может избежать собственной гибели. Ведь даже если оно лежит спокойно, то и тогда не находится в безопасности, ибо изъеденное укусами червей и грубой ржой, не может сохраняться долго. Занятие же науками, извлечённое из тайных глубин души мотыгой разума, не должно служить телесной бренности, но развивает и обучает дух, чьим прилежанием он совершенствуется, и настолько не ведает старости и гибели, что даже то, что увлекается стремительным потоком времени к гибели, сила науки пытается вырвать из этого напора времени и постоянно заново показывать читателям, как нечто постоянное. Итак, я хочу коротко и правдиво описать войну, которую король Генрих вёл против саксов, как то я смог узнать от тех, которые участвовали в этих событиях. Ибо она достопамятна как ввиду своего величия, так и ввиду милосердия Божьего, которое мы испытали в этой войне, как то всякий сможет узнать в последующем, если соизволит это прочитать. Ибо Он в ходе бичевания таким образом примешал к вину строгости масло милосердия, что мы, радуясь, признали истинность слов, сказанных пророком: «Во гневе вспомни о милости!» ² и апостолом: «Верен Бог, который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил» ³. Но, прежде чем я начну излагать ход этой войны, мне следует предпослать несколько слов о детстве и юности этого Генриха, чтобы читатель узнал, какую жизнь он вёл мальчиком и юношей, и не удивлялся тому, что он, став мужем, начал гражданскую войну. Однако, чтобы любой, взявший в руки это сочинение, не захотел тут же его оплевать, мне угодно было предохранить его, упомянув вначале ваше имя, чтобы первая страница тем, что показывает ваше имя, защитила от плевков последующее сочинение. Итак, пусть ваше достоинство соизволит принять его с таким воодушевлением, с каким благоговением оно преподносится мною.

Начинается Саксонская война.

1. После того как императора Генрих ушёл из этого мира в результате блаженной смерти ⁴, его сын Генрих IV ⁵, к несчастью оставленный им в живых в этом мире, по общему избранию принял отцовское царство. Поскольку он не мог ещё править надлежащим образом, ибо был пятилетним мальчиком, заботу о нём и о государстве приняла по приказу прочих князей его мать, достопочтенная императрица Агнеса ⁶. Но, когда по прошествии времени он преуспел в возрасте, но не в премудрости у Бога и у людей ⁷, и, надувшись королевской спесью, уже не слушал увещеваний матери, Анно ⁸, достопочтенный епископ Кёльнский, силой отнял его у матери ⁹ и распорядился воспитывать его со всей основательностью, как то подобало императорскому чаду, заботясь не столько о короле, сколько о королевстве. Ибо знал, что необученный царь губит свой народ, и города населяются благоразумием ¹⁰ мудрых, и не был в неведении о том, что, как одних, происходящих из низкого рода, прославляют достоинства, так других, рождённых от великих родителей, если их оставляет учение и добрые нравы, позорят грехи ¹¹. Однако, после того как он, миновав детское простодушие, достиг юности, которая является общим поприщем всех пороков, и добрался до развилки самосской буквы ¹², то пренебрёг уводящей ввысь узостью правой тропы и избрал в качестве пути склоняющуюся вниз ширину левой дороги и, решительно отвергнув тропу добродетелей, решил всеми силами ходить вслед своим вожделениям ¹³. Чтобы можно было поступать более свободно, – ибо при его наставнике ему разрешалось далеко не всё, что хотелось, – он прежде всего решительно сбросил с себя власть этого наставника, и считал недостойным, чтобы кто-то управлял тем, кто сам был избран для управления королевством. Итак, оставленный в покое епископом, он начал самостоятельную жизнь ¹⁴, и тогда стало ясно, по какому жизненному пути он решил следовать. Ибо тернии похоти, которые тревожат в этом возрасте даже тех, которые иссушают их в себе частыми постами и искореняют постоянными молитвами, проросли в нём тем более бурно, что ни он сам, загоревшийся огнём ранней юности и утопавший в наслаждениях королевской роскоши, не удалял их с поля своего сердца, ни кто-либо иной не осмеливался вырвать их оттуда железом выговора, ибо король не терпел поучений.

2. В это время жил Бременский епископ Адальберт ¹⁵, настолько надутый спесью и высокомерием, что никого не считал себе равным ни в светской знатности, ни в святом образе жизни. Когда, однажды, во время какого-то великого праздника он в присутствии короля служил мессу и по обыкновению поднялся на более высокое место, чтобы объявить народу слово Божье, то среди прочего посетовал на то, что, якобы, пропали в этой земле добрые и благородные люди; только он и король, – говорил он, ставя себя впереди короля, – остались из всей знати, – тогда как рядом стояли два его брата, рождённые от одних с ним родителей ¹⁶, – и, хоть не имеет он имени своего брата, князя апостолов Петра, но имеет такую же, как Пётр, власть и даже ещё большую, ибо никогда, подобно Петру, не отрекался от Господа своего ¹⁷.

3. Однажды, он велел одной аббатисе в своём епископстве, которая уж не знаю чем погрешила против него, в знак послушания расстаться с земной жизнью в течение 15 дней. Поскольку она тогда была больна, он в своей суетности надеялся, что его повеление может в ней осуществиться, и хотел, чтобы в случае, если она вдруг умрёт, верили, будто она умерла по его приказу. Однако та, выздоровев на 15-й день, отправила к епископу вестника уж не знаю, по какой надобности. Когда тот увидел его издалека, то, исполненный радости, сказал присутствующим: «Разве власть моя меньше, чем была у моего брата Петра над Сапфирою? ¹⁸ Вот, эта несчастная умерла по моему приказу». Но, после того как вестник приблизился и он узнал, что та жива и оправилась от недуга, он был страшно смущён своей гордыней и умолк.

4. Некогда, в то время как он, как обычно, жил при королевском дворе и ежедневно уставлял королевский стол яствами более изысканными, чем сам король, случилось, что всё съестные припасы, однажды, вследствие чрезмерной расточительности закончились и у его стольника не было ничего, что он мог бы тогда по своему обыкновению подать на стол короля изысканного и достойного обеда самого короля; но не было также и денег, чтобы купить на них дорогой пищи, ибо всё серебро точно так же было истрачено. Хотя епископ не был в неведении относительно этого, он спрятался в этот день, чтобы стольник не мог его найти, желая, чтобы тот каким-то образом за счёт собственного усердия раздобыл что-нибудь, что мог бы пристойно подать ему на стол. А тот, после того как долго искал своего господина и, наконец, узнал, что он находится в одной часовне, где укрылся, доверительно постучался в дверь часовни и просил его впустить. Когда епископ узнал его голос, то внезапно бросился на землю, будто бы ради молитвы. Когда тот, войдя, увидел его лежавшим на полу и не смог поднять его ни кашлем, ни харканьем, то, наконец, распростёрся рядом с епископом, будто бы для того, чтобы помолиться вместе с ним, и стал шептать ему на ухо: «Помолитесь, – говорит, – о том, чтобы вам сегодня было что поесть; ибо ещё ничего нет, что можно было бы достойно подать на ваш стол». А епископ, словно внезапно очнувшись от экстаза, воскликнул: «Что ты наделал, дурак? Зачем ты безрассудно оторвал меня от беседы с Богом? Если бы ты видел то, что заслужил видеть брат Тросманд, то никогда бы не приблизился ко мне во время молитвы». [Тросманд] же находился там и, поскольку понял, что подобное угодно епископу, говорил, что уже давно видел, как с ним во время молитвы беседуют ангелы. А был он художником из Италии.

5. Итак, когда этот епископ увидел, что король, словно необузданный конь, бросился по обрывистой дороге пороков, то постарался быть к нему ещё ближе, не для того, чтобы рукой суровой власти с корнем вырвать возникшие тернии пороков и епископской проповедью насадить семена добродетелей, но чтобы поливать ростки пороков водой угодливости и, если появятся плоды добродетелей, уничтожить их горечью превратного учения. Ибо он не предостерегал его от ещё не совершённого преступления, как говорил Товит: «Берегись всякого вида распутства, и во всякое время благословляй Бога, и проси у него, чтобы направлял Он пути твои» ¹⁹; не призывал смыть слезами раскаяния уже совершённое, как Нафан, который под покровом басни носил меч упрёка ²⁰, которым внезапно протыкал гнойник души и давал излиться гною совести; но давал ему будто бы апостольское наставление: «Делай всё, что угодно душе твоей, заботясь лишь об одном, чтобы в день твоей смерти ты пребывал в истинной вере», тогда как писание говорит: «Не ходи вслед твоим вожделениям» ²¹, а также: «Не сей зла на бороздах неправды и не будешь в семь раз более пожинать с них» ²². Он же учил так, словно во власти человека в один час изменить свою жизнь, тогда как пословица гласит: «Юноша, даже когда состарится, не уклонится от начатого им пути» ²³, и: «Запах, который впитал ещё новый сосуд, сохранится долгое время» ²⁴. Итак, укреплённый во зле этим отнюдь не епископским учением епископа, король ходил по обрывам вожделений, как немысленные конь и лошак ²⁵, и он, который был королём многих народов, воздвиг в себе трон похоти, царице всех пороков.

6. Он имел по две и по три наложницы сразу. Но, не довольствуясь ими, он, когда слышал, что у кого-то есть молодая и красивая дочь или жену, то, если не мог её соблазнить, приказывал приводить к себе силой. Порой также он в сопровождении одного или двух человек отправлялся ночью туда, где, как он знал, есть нечто подобное; иногда его гнусное желание исполнялось, но в другой раз ему едва удавалось избежать смерти со стороны родителей или супруга возлюбленной. Свою благородную и прекрасную жену ²⁶, на которой он женился вопреки своей воле и по настоянию князей, он так ненавидел, что после свадьбы ни разу не видел её по своей воле ²⁷, ибо и саму свадьбу сыграл отнюдь не добровольно; он многими способами старался с ней развестись, чтобы тогда как бы по праву совершать недозволенное, когда у него не будет дозволенного брака.

7. Наконец, он велел одному из своих друзей вступить в любовную связь с королевой и обещал ему большую награду, если добьётся этого; он надеялся, что та ему не откажет, ибо она, молодая, познав мужа, жила, будто уже брошенная им. Но королева, имевшая в женском теле мужское сердце, сразу же поняла, из какого источника проистекает этот замысел. Сначала она, как бы оскорбившись, отказала; но, поскольку тот упорно, как его учили, настаивал, она лишь на словах обещала то, о чём её просили. Тот, обрадованный, сообщил об этом королю и указал час, назначенный для совершения этого дела. Король же, радуясь, отправился вместе с любовником в комнату королевы, чтобы, застав их вместе во время совокупления, законным образом развестись с ней, или даже убить её, чего он хотел гораздо больше. Но, когда любовник постучал в дверь королевы и та быстро её открыла, то король, боясь быть запертым, если тот войдёт прежде, поспешно юркнул в дверь. А королева, узнав его, оставила любовника снаружи и, быстро заперев дверь, созвала своих служанок и так избила [короля] палками и скамейками, которые приготовила для этого в качестве оружия, что едва оставила его в живых. «Сын блудницы, – говорила она, – откуда в тебе столько дерзости, что ты надеешься переспать с королевой, которая имеет столь сильного мужа?» ²⁸. Тот кричал, что он и есть Генрих, что он её муж и желает исполнить свой супружеский долг. Но она возразила, что тот, кто тайком домогается прелюбодеяния, не может быть мужем; если же он – её муж, то почему открыто не пришёл на её ложе? Итак, избив его до полусмерти, она выгнала его из спальни и, закрыв дверь, легла спать. А тот никому не посмел признаться в том, что с ним случилось, но пролежал в своей постели почти целый месяц, притворяясь больным другой болезнью. Ибо [королева] не пощадила ни головы его, ни живота, но избила всё тело, не нанеся, правда, открытых ран. После того как он выздоровел, он, хоть и был жестоко наказан, не оставил прежних постыдных дел.

8. Если какая-нибудь дама подавала ему жалобу на какое-либо беззаконие и требовала от его королевской власти восстановления справедливости, то он в случае, если её возраст и фигура были по нраву его сумасбродству, вместо справедливости, о которой она просила, воздавал ей многократной несправедливостью. Ибо, после того как он удовлетворял с ней свою страсть, столько времени, сколько ему было угодно, он отдавал её в жёны кому-либо из своих слуг. Так знатных дам в этой земле он, сначала сам постыдно ими воспользовавшись, обесчестил ещё более постыдно, выдав их замуж за рабов ²⁹. Всё это видел тот лживый и мнимо святой епископ Адальберт, видел, но не запрещал, более того, своим учением, как бы поощряя, укреплял его в том, чтобы и дальше творить подобное без страха и стыда. Ибо глупо, говорил он, не давать удовлетворения всем желаниям своей юности.

9. Многие и значительные такого рода постыдные деяния я добровольно пропускаю, ибо спешу к другим его преступлениям уже иного рода; но скажу напоследок лишь о том, что не останется для него безнаказанным со стороны справедливого судьи, а именно, о бесчестье, которое он нанёс своей сестре ³⁰, когда крепко держал её своими руками, пока другой по его приказу совокуплялся с ней в присутствии брата; ей не помогло ни то, что она дочь императора, ни то, что единственная ³¹ его сестра, рождённая от одних с ним родителей, ни то, что была посвящена Христу посредством священного покрова на голове.

10. Но, поскольку нечестивый разврат обычно порождает ещё более нечестивые убийства, то и он, как похотливо обесчестил не одну Вирсавию, так жестоко убил не одного Урию ³². Ибо он совершил столько страшных преступлений в виде убийств, что трудно решить, чем больше он запятнал себе – нечестивым развратом, или крайней жестокостью. Он ко всем был страшно жесток, но ни к кому так сильно, как к самым своим близким друзьям. Тот, кто был участником всех его тайн, товарищем или помощником в постыдных деяниях, или преступлениях, в то время как одобрял разговоры о смерти другого, сам был вынужден принять смерть, которой не опасался. И за какую же вину? За то, что сказал одно слово против его воли, за то, что молчанием или каким-то жестом показал, что не одобряет его намерение. Ибо у короля было много советников, но никто не осмеливался дать ему совет, разве только такой, какой был бы ему по нраву. Если же кто-то советовал ему что-то такое, чего король не хотел, а тот этого не знал, то он смывал этот совершённый по незнанию проступок своей кровью. Причём король никому не показывал свой гнев, пока не приказывал лишить жизни неосторожного.

11. Один из его секретарей по имени Конрад ³³, – юноша замечательный благородством и нравами, если бы только Бог не дал ему быть советником короля, – был однажды в Госларе, уверенный в том, что пользуется милостью короля так прочно, как это только возможно. А король находился тогда в крепости Гарцбург, куда никто, кроме тех, которые были его товарищами и соучастниками его преступлений, не являлся без специального приглашения. И вот, король послал в Гослар гонца с приказом, чтобы Конрад пришёл к нему как можно скорее и не брал с собой в сопровождение никого, кроме своего оруженосца. Тот, полагая, что его вызвали на какое-то совещание, на котором никому, кроме него, присутствовать нельзя, чтобы показать ещё большую свою верность, сделал даже больше, чем было приказано, и, взяв на себя обязанности своего оруженосца, поскакал вообще без всякой свиты. И вот, придя в лес, он увидел засаду, но не считал, что она приготовлена специально для него; тем не менее, поскольку он был один, его испугало такое множество людей и он поспешно направился в церковь, которая была неподалёку. Бурхард ³⁴, бургграф Мейсена, негоднейший предводитель этих разбойников, последовал в эту церковь и дал ему своё честное слово в том, что с ним не случится ничего дурного, если он добровольно выйдет оттуда. А тот, хоть и не верил ему, но, зная, что если он не выйдет добровольно, то они не пощадят церковь, вышел оттуда и положился на его верность. [Злодеи] же увели его в уединенное место и, как им было приказано, жестоко убили; и даже перед смертью не сказали, за что они его убивают. Никто так толком и не узнал, по какой причине он был убит, разве что некоторые говорили шёпотом, что король вменил ему [в вину] то, что он спал с одной из его наложниц. Но король, чтобы отклонить от себя подозрение в его убийстве, велел всем своим друзьям преследовать виновников его смерти, которым приказал на время скрыться; [Конрада] он велел похоронить в достойном месте и, лично присутствуя в печали на его похоронах, пролил немало слёз, ибо был мастером по части всякого притворства. Но никто так и не поверил, что [Конрад] был убит без приказа короля, как то и было на самом деле.

12. Был слух, что он своей рукой убил во время игры одного из своих друзей, весьма благородного юношу, и, тайно похоронив его, будто раскаиваясь, пришёл на следующий день к своему учителю, епископу Адальберту, и получил от него отпущение без всякого покаяния. Но, поскольку мне не довелось проверить истинность этого дела, мне угодно оставить его под сомнением, хотя оно было чуть ли не у всех на устах.

13. Я знаю одного из доверенных лиц ³⁵ короля, который как-то пришёл из дворца к своему брату, – а этот брат был епископом, – и, будто похваляясь, рассказал брату, что при дворе нет никого, кто был бы в большей милости у короля, чем он. Когда его брат, епископ, с удовольствием выслушал это и стал усердно уговаривать его всеми способами стараться сохранить королевскую милость, ибо для него она почётна, а для всех его людей полезна, он сказал: «Я так бы и сделал, если бы вместе с милостью земного короля мог удержать милость царя небесного. Но я точно знаю, что тот, кто пользуется наибольшей милостью этого короля, не сможет обрести жизни вечной». Итак, он, как человек мудрый, стал постепенно отдаляться от двора и всё менее и менее посещать тайный совет короля, и, если и не ушёл оттуда совсем, то приходил не так часто, как раньше. Король, видя, что тот менее усерден у него на службе, не стал выяснять причину, по которой он это сделал, и выказывать ему своё нерасположение; но, желая уже уберечь его от собственного меча, постарался погубить чужим. Итак, он отправил его послом к королю Руси ³⁶ по какой-то мнимой, или истинной, но не известной мне, причине. Тот охотно принял это поручение, во-первых, потому что тем самым как бы доказывал, что не лишился милости короля, и тот, как и прежде, не усомнился доверить ему секретное дело; и, во-вторых, потому что надеялся, что будет вознаграждён за труды этого посольства и в случае удачного завершения поручения должен будет по возвращении получить от короля немалый лен; не последней причиной было также то, что он охотно покидал двор. Итак, он отправился, ещё не зная, что было решено относительно него. Через нескольких дней, когда он свернул в какую-то таверну, то приказал приготовить себе хороший ужин. Когда его спутники уже малость выпили, внезапно поднялся некий славянин, человек низкого звания, и сказал ему: «Я не знаю, что именно я несу; это дал мне Эппо ³⁷, епископ Цейца, и велел передать королю, к которому ты идёшь в качестве посла». Когда тот просил его показать ему это, славянин передал письмо, запечатанное печатью короля. Тот, не медля, сломал печать и велел своему клирику разъяснить ему содержание этого письма. Клирик прочитал его и разъяснил; суть письма заключалась в следующем: «Знай, что ты ничем лучше не докажешь своей дружбы ко мне, как устроив всё так, чтобы этот мой посол никогда более не смог вернуться в моё королевство; мне всё равно, как ты это сделаешь, то ли навсегда заключишь его в темницу, то ли предашь смерти». Итак, бросив письмо в огонь, [посол] радостно продолжил свой путь, мудро исполнил поручение и, богато одаренный, вернулся домой, доставив своему господину, королю, царские подарки.

14. От одного его тайного советника, чьё имя, как и имена многих других я намеренно опускаю, я узнал историю, которую потому хотел бы упомянуть здесь, что она содержит в себе два немалых порока короля, а именно, жестокость и похоть. Сам он, не будучи рождён в Саксонии, взял себе в жёны уроженку Саксонии, как прекрасную телом, так и знатную родом. Король добился её для него у её родителей и принял участие в свадьбе, но сомнительно, [действовал] ли он больше ради чести жениха, или из любви к невесте. Она ещё не утратила румянец девичьей стыдливости, как король, отбросив всякий стыд, велел жениху прислать её к нему в постель. Но тот сказал: «Ни в чём, и даже в самой жизни не могу я вам отказать; и только это вам не подобает от меня требовать, а я не могу вам этого уступить». Король, этот великий притворщик, ни выражением лица, ни словами не показал сильной досады, которую имел в сердце. Но через несколько дней, когда тот уже чувствовал себя в безопасности и ничего не боялся, король послал к нему почти посреди ночи, велев явиться без всякой свиты. Тот, зная привычки короля, хоть и был уверен, что этой ночью ему надлежит умереть, всё же пошёл, как было приказано; но прежде надел под тунику тройную кольчугу. Он подошёл к спальне короля, как вдруг два меча, поразив его с двух боков, встретились бы прямо у него в животе, если бы их не отразила крепость кольчуги. Он, правда, всё равно пришёл к королю и рассказал ему, как его встретили у самой его спальни. И король велел ему, если он хочет жить дальше, никому об этом не рассказывать.

15. Ко всем этим злодеяниям он добавил ещё одно зло, которое давало опору всем прочим злодеяниям, и старым, которые процветали, и новым, которые только возникли. Ибо он ставил епископов не по характеру их заслуг, согласно каноническим нормам, но лишь тот, кто давал больше денег и был более снисходителен к его постыдным деяниям, тот и считался более достойным епископства. Когда он давал кому-либо епископство таким образом, но, если другой давал ему ещё больше, или ещё более восхвалял его преступления, он приказывал низложить первого, как виновного в симонии, а второго посвятить на его место, как святого. Потому и случилось, что многие города в те времена имели сразу двух епископов, из которых ни один не был достоин имени епископа. Бамбергское епископство, как внешне богатое имуществом, так и внутренне уважаемое благодаря мудрым особам, он передал, вернее, продал за огромную сумму денег одному торговцу, который лучше умел оценить курс той или иной монеты, чем, не говорю уж понять или изложить, но хотя бы правильно прочитать текст какой-либо книги. Так, во время богослужения в канун Пасхи он, читая по обычаю первую проповедь перед умудрёнными клириками, произнёс: «Земля же была безвидна и корова» ³⁸. Скорее уж сам он корова, грязная и лишённая всяких достоинств, хоть и о двух ногах! Однако, хоть он и не жалел для снискания королевской милости ни своего золота, ни церковного, которое принял как бы в управление, его всё равно низложили по совету короля и передали епископство другому, который отнюдь не был более достоин епископского сана жизнью и мудростью, но который во всех отношениях был гораздо большим пособником постыдных дел короля ³⁹.

16. Среди всего этого, когда юность уже прошла, он, вскоре после того как стал пользоваться советами Адальберта, епископа Бременского, начал по его убеждению искать в пустынных местах высокие и укреплённые самой природой горы и строить на них такого рода крепости, которые были бы и опорой, и украшением королевства, если бы находились в более подходящих местах. Первую и наиболее значительную из них он назвал Гарцбургом ⁴⁰ и так укрепил её снаружи крепкой стеной, башнями и воротами, так украсил внутри королевскими постройками, построил в ней такой монастырь, разместил в этом монастыре такие украшения и собрал там отовсюду столько видных клириков, что всем своим убранством крепость сравнялась с некоторыми епископскими центрами, а некоторые даже превзошла. Если он видел, что кто-либо из епископов имеет какое-то особо красивое церковное украшение, то либо повелением, либо просьбами старался его приобрести и доставить в свой монастырь. В прочих крепостях он заботился не столько о красоте, сколько о прочности. Блажен и трижды блажен был бы он, если бы возводил эти укрепления против язычников. Ибо те в этом случае уже давно были бы христианами, или на веки вечные платили бы дань христианским князьям. Однако, эта постройка крепостей в разных местах поначалу казалась нашим детской забавой, ибо ещё не известны были его злые намерения. И они не только не мешали ему в их строительстве, когда ещё могли, не видя для себя никакой опасности, но даже помогали ему в их постройке трудами и средствами, полагая на этом основании, что он воинственно настроен против иноземных народов. Но, после того как размещённые в этих крепостях гарнизоны начать совершать грабежи в своей округе, свозить для своего пользования плоды не своих трудов, принуждать свободных людей к рабскому труду и насиловать чужих жён и дочерей, они впервые поняли, что предвещали эти крепости, но всё ещё не смели сопротивляться и защищаться. Только непосредственно пострадавшие тайно жаловались тем, которые жили в отдалении от крепостей и до сих пор ещё не испытали на себе ничего дурного. Но те, кого не коснулась беда, отказались тогда прийти на помощь пострадавшим, тем самым придав тирании силы против себя самих. Ибо от земледельцев [король] перешёл к рыцарям, от похищения плодов земли к похищению свободы. Так, Фридриха фон Берга, который считался наиболее видным среди свободных и благородных людей, король объявил своим слугой; также Вильгельма, который за свои чрезмерные расходы был прозван «королём из Лутислебена» ⁴¹, он преследовал с такой суровостью, – ибо у того было много денег, но мало мудрости, – что главным образом из-за этих двоих против короля поднялась вся Саксония, хотя эти двое и воздали ей чёрной неблагодарностью. Ибо после того как все саксы начали уже открытую войну против короля, эти двое, забыв о клятве верности, первыми оставили отечество и перешли к врагам, как жалкие перебежчики. Но об этом будет сказано позже.

17. Народ же швабов, услышав о несчастье саксов, тайно отправил к ним своих послов и заключил с ними договор, согласно которому ни тот, ни другой народ не должны были оказывать королю помощь в угнетении друг друга. Ибо король хотел подавить силой также и швабов и заставить их платить налоги со своих поместий. И если бы саксы честно соблюдали этот договор, то были бы свободны от позора клятвопреступления и от большей части несчастий ⁴².

18. Зигфрид ⁴³, архиепископ Майнцского престола, отправил епископам Вернеру ⁴⁴ Магдебургскому и Бурхарду ⁴⁵ Хальберштадтскому полное жалоб письмо, сетуя на то, что король выбрал в его епископстве пригодные для совершения грабежей места и, поставив там крепости и гарнизоны, причинил имуществу его церкви много зла. Он просил также в этом письме, чтобы они связали его прочнейшим договором с Анно, архиепископом Кёльнским, не потому что их разделяла какая-то вражда, а просто потому что они не были связаны такой прочной дружбой, чтобы осмелиться доверить друг другу свои тайны, как хотели бы. А это необходимо всему королевству, ибо, если бы они двое, самые влиятельные в королевстве люди, достигли между собой надёжного согласия, то в полной безопасности могли бы привести в порядок всё королевство. Именно этого те два епископа могли бы добиться тем легче, что один из них, а именно, Магдебургский, был родным, а второй – двоюродным братом упомянутого выше архиепископа Кёльнского. Те же жалобы изливали друг другу почти все князья Тевтонского королевства; но никто не осмеливался обнаруживать это открыто, такой страх к себе внушал всем король. Так, хотя одни саксы, казалось, начали эту открытую войну, она всё же была начата не только по их совету. Хотя все они терпели столько тяжких бедствий и оскорблений, однако, пока каждый оплакивал только свою рану и тот, кого не коснулась беда, всё ещё не сочувствовал раненому, они не сопротивлялись общему злу по общему плану. Король планировал общую погибель, устранял для этого любые препятствия и всюду искал помощников, посредством которых должна была исполниться его злая воля; те же, полагая, что зло причиняют только им, не готовили средств защиты против общей погибели. Чтобы легче подавать прочих, как он хотел, король попытался сначала по одиночке сокрушить этих, на которых главным образом и покоилась их сила.

19. Наконец, он со всей хитростью попытался низложить Отто ⁴⁶, мудрого и храброго мужа родом из Саксонии, который был герцогом Баварии, ибо не сомневался, что он вместе со всеми баварами придёт на помощь саксам. Он нанял за деньги некоего Эгено ⁴⁷, не имевшего никаких иных достоинств, кроме отваги, и обещаниями склонил его заявить, будто герцог вёл с ним переговоры о смерти короля, и дать обещание доказать свои слова в ходе поединка, если тот будет это отрицать. Итак, был установлен день этого поединка, но друзья, епископы и другие князья, предупредили Отто, что если он придёт в Гослар, где должен был состояться поединок, то, даже если победит своего противника, всё равно не уйдёт оттуда живым. Поэтому он предпочёл лучше незаконно лишиться своей чести, чем подчиниться такому суду, где ему, как он знал, вместо справедливости уготовано насилие. Итак, Отто вернулся в свои земли и, соединившись с Магнусом ⁴⁸, герцогом Саксонии, на протяжении почти двух лет вёл с королём ожесточённую войну. Наконец, когда они, по необходимости вняв советам друзей, сдались королевской власти, король продержал герцога Магнуса в своей темнице целых два года, так что всё это время никто не знал, жив ли он вообще и, если жив, то где находится.

20. Позднее он отправил послов за море к королю Дании ⁴⁹ и просил его встретиться с ним в Бардовике ⁵⁰, куда и сам отправился вместе с немногими, хотя никакая молва не свидетельствует, что до него в эти края приходил какой-нибудь король ⁵¹. Он встретился там с этим королём и провёл с ним секретные переговоры, причём никто, кроме епископа Адальберта и одного из королевских советников, в этих переговорах не участвовал ⁵². Однако, сами переговоры не долго оставались в тайне, ибо тот, кто только и присутствовал там вместе с епископом, не сумев помешать принятому там плану, сделал всё, что мог, чтобы князья Саксонии, которых это напрямую касалось, узнали об этом плане. Ибо король Дании поклялся королю Генриху, что, насколько сможет, окажет ему помощь на суше и на море против всех его врагов и, особенно, против саксов; а король Генрих обещал, что отдаст ему во владение все области, соседние с его королевством.

21. Итак, после того как эти переговоры были завершены и король Дании вернулся домой, король Генрих Расположился в крепости Люнебург, которая находилась неподалёку оттуда; осмотрев её укрепления, он по своему обыкновению загорелся сильным желанием завладеть ею, полагая, что, если удержит её в своей власти, никто в тех краях не сможет ему сопротивляться. Эта крепость всегда принадлежала предкам герцога Магнуса и перешла тогда ⁵³ по наследственному праву к нему и его дяде Герману ⁵⁴. Из немногих вернейших ему людей, которых он имел с собой, [король] оставил в этой крепости почти 70 человек, которые должны были заставить рабски повиноваться королевской власти и её, и всю область вокруг. Но, когда они были безрассудно туда введены, Герман дождался, когда король покинул эти пределы, и тут же окружил эту крепость с большой силой. Что им было делать? Крепость была прочна и практически неприступна, за исключением разве что голода, но, кроме немногих хлебов, которые оставили перед уходом монахи ⁵⁵, в ней не было ничего съестного. И вот, с одной стороны, голод вынуждал их покинуть крепость, а с другой, сила меча не позволяла им уйти. Ибо немногим было небезопасно вступать в битву с войском. Итак, они предложили графу Герману сдачу. Однако тот заявил, что ни один из них не уйдёт, если не будет возвращён герцог Магнус, сын его брата. Узнав об этом, король увидел себя в большом затруднении, и не легко ему было придумать достойный для себя выход из положения. Освободить осаждённых силой он не мог, ибо боялся собрать войско из саксов, которых восстановил против себя; а из других, подчинённых его власти племён, он не имел такого количества людей, какому было бы безопасно туда идти. Герцога возвращать он не хотел, ибо, пока держал его в оковах, чувствовал себя в безопасности от войны с саксами. Ведь только страх, что герцога убьют, вынуждал тех воздерживаться от войны после стольких полученных оскорблений. Но, если бы он дал погибнуть стольким вернейшим ему мужам, среди которых были также такие, которые имели знатных и могущественных родственников, то не нашёл бы более верных себе людей и уже ни на миг не чувствовал бы себя в безопасности со стороны их близких. Итак, он отпустил герцога Магнуса ⁵⁶ и вернул отряд своих верных. По этому поводу по всей Саксонии распространилась поговорка, что, мол, один сакс стоит 70 швабов, или за выкуп 70 швабов дают одного сакса.

22. Сколько радости было по всей Саксонии по случаю возвращения герцога Магнуса, не смогло бы передать даже Туллиево ⁵⁷ красноречие; если бы саксы узнали о его избавлении от смерти, то и тогда их радость едва ли была бы большей. В чем большей мере они не надеялись увидеть его когда-либо в живых, с тем большей радостью ликовали, видя его живым; причём не только его родичи или клиенты рукоплескали по поводу его спасения, но весь без исключения народ единодушно воздавал хвалу всемогущему Богу, который чудесным образом его освободил. Ибо тот, кого его дядя не смог выкупить за неимоверно высокую цену в деньгах и поместьях, Божья милость освободила таким способом, какой никогда не смогла бы выдумать человеческая мудрость. Итак, почти ничего уже не звучало из уст всей Саксонии, кроме: «Хвала Богу за удивительное спасение герцога Магнуса!». Те, которые никогда его не видели, воздавали Богу не меньшую хвалу за его освобождение, чем если бы они были из его рода или из его дома.

23. Затем, когда приблизился праздник князей апостолов, то есть Петра и Павла ⁵⁸, король приказал всему множеству князей Саксонии собраться в Госларе, чтобы в случае, если из общегосударственных вопросов всплывёт что-либо достойное обсуждения, он обсудил это по общему совету князей ⁵⁹. Все радостно поспешили туда, ибо надеялись, что будет, наконец, положен предел тем бедствиям, которые уже долгое время терпит вся Саксония. Итак, после того как был торжественно отпразднован праздник и наступил назначенный для обсуждения дел день, епископы, герцоги, графы и прочие собрались на рассвете у дворца; сидя там, они напрасно ждали, пока король выйдет к ним или прикажет им войти к нему. Ибо тот, затворив двери своей спальни, занимался внутри игрой в кости и прочими вздорными вещами со своими придворными, и его совсем не беспокоило, что столько знатных людей стоит в ожидании у его дверей, словно это последние слуги. Так прошёл весь день, и ни он, ни кто-либо ещё не вышел к ним, чтобы сообщить всё как есть. Когда уже настала ночь, один из его придворных, выйдя к ним, с насмешкой спросил у князей, сколько они ещё намерены там ждать, ибо король, выйдя через другую дверь, поспешно отправился в свой город ⁶⁰. Тогда все они настолько были возмущены тем, что подверглись такому унижению со стороны королевского высокомерия, что, если бы маркграф Деди ⁶¹ не унял их ярость своей мудростью, они бы в тот же час, отбросив всякий страх, все разом открыто отреклись от короля. Этот день и это обстоятельство впервые начали войну; этот день был началом всех последующих бед. Ибо в эту же ночь все князья, слегка перекусив, вместе с отдельными людьми, которым полностью доверяли, собрались по уговору в одной церкви, в то время как все прочие уже спали; там, пролив прежде немало слёз, они заявили, что лучше им претерпеть какую угодно смерть, чем вести такую жизнь, полную столь тяжких бедствий и оскорблений. Итак, определив день и место, где все они должны будут собраться вместе со всеми саксами и сообща обсудить меры, касающиеся общей свободы, которую, как они видели, у них собираются отнять, они возвратились каждый к себе домой с намерением никогда больше не являться на королевскую службу.

24. Итак, по прошествии малого времени большие и малые, как было решено, все вместе собрались в селении под названием Хольцинеслебен ⁶²; не все понимали, почему столь важное собрание было созвано в столь небольшом месте. Тогда Отто, который был некогда герцогом Баварии и до сих пор носил титул герцога, после того как собралась вся толпа, поднялся на холм, откуда все могли слышать его речь, и потребовал тишины; сделав это, он, когда все стояли, навострив уши, начал такого рода речь:

25. «Зачем, о превосходные рыцари, ваши князья просили вас собраться в этом месте в таком большом количестве, почти все из вас и так знают, но нам кажется необходимым, чтобы вы все вместе узнали эту причину, дабы не было среди вас никого, кто мог бы заявить, что он ничего не знает. Бедствия и оскорбления, которые наш король каждому из вас причинял уже долгое время, велики и невыносимы; но те, которые он ещё собирается причинить, если попустит всемогущий Бог, гораздо больше и тяжелее. Он, как вы знаете, построил множество прочных крепостей в укреплённых самой природой местах и разместил там множество своих верных, хорошо снабжённых всеми видами оружия. Эти крепости построены не против язычников, которые опустошали всю нашу землю, пограничную с их землями, но были столь основательно укреплены в самом центре нашей страны, где никто не замышляет против него никаких войн; что они предвещают, многие из вас уже на себе испытали, а скоро испытают и все остальные, если этому не помешает милосердие Божье и ваша доблесть. Ваше добро, если вы живёте неподалёку, вопреки вашей воле свозится в эти крепости; они пользуются по своей прихоти вашими дочерями и жёнами, пока им не надоест; ваших рабов и ваш скот они заставляют служить себе, когда хотят; вернее, вас самих заставляют носить на ваших свободных плечах любые грузы, даже самые отвратительные. Но насколько я полагаю более сносно то, что вы сейчас терпите, того, что, как мне представляется в уме, грядет. Ведь после того как он построит по своему желанию свои крепости по всей нашей земле и снабдит их вооружёнными воинами и прочими относящимися к этому делу вещами, тогда он уже не будет больше расхищать ваше добро частями, но разом отберёт у вас всё, чем вы владеете, и, пожаловав ваше имущество чужакам, прикажет вам, свободным и благородным мужам, быть рабами незнатных людей. Неужели вы допустите, чтобы с вами всё это случилось? Разве не лучше доблестно умереть, чем постыдно лишиться жалкой и никчемной жизни, после того как вы станете игрушкой высокомерия этих людей? Рабы, купленные за медные деньги, не переносят несправедливых повелений хозяев, а вы, рождённые в свободе, спокойно снесёте рабство? Но, возможно, поскольку вы христиане, вы боитесь нарушить данную королю присягу? Отлично! Но именно королю! Ведь, пока он был для меня королём и делал то, что надлежит королю, я соблюдал верность, в которой ему клялся, чистой и незапятнанной. Но, после того как он перестал быть королём, он уже не был тем, кому я обязан был соблюдать верность. Итак, я поднимаю оружие и призываю вас поднять его вместе со мной не против короля, но против несправедливого похитителя моей свободы, не против отечества, но за отечество и за мою свободу, которой ни один добрый человек не лишится иначе, как вместе с душой. Итак, пробудитесь и оставьте вашим детям наследство, оставленное вам вашими родителями. Не допустите, чтобы из-за вашей беспечности и праздности вы и ваши дети стали рабами чужих людей. Но, чтобы никому из вас не казалось, будто причина, по которой мы подымаем оружие против короля, не достаточно весома, – тем более, что именно мы с детства растили его в нашей земле и были верны ему более прочих подчинённых его власти племён, – пусть каждый изложит перед всеми нами свои обиды, которые он претерпел от него, и тогда уже общий приговор решит, достаточно ли велика нужда, заставляющая нас дать отпор этим обидам».

26. Итак, Вернер, архиепископ Магдебургский, сказал, что король дважды разорял его город резнёй и грабежами ⁶³; сверх того, заявил он, общие обиды огорчают его не меньше, чем собственные, и обещал выступить против него, словно он один претерпел всё. Бурхард, епископ Хальберштадтский, пожаловался, что король незаконно отобрал у него поместья одного благородного мужа по имени Бодо, которые по праву должны были достаться его церкви. Герцог Отто пожаловался на то, что король, не уличив его ни в каком преступлении, посредством вымышленного коварства незаконно отнял у него Баварское герцогство, которым он долго и справедливо владел. Маркграф Деди сделал жалобу о принадлежавших ему по праву поместьях, беззаконно отобранных у него. Граф Герман рассказал о том, что случилось совсем недавно, ибо король хитростью захватил его город Люнебург, оставленный ему по наследству; и если бы он мог его удержать, то захотел бы владеть и всем этим краем, который по праву оставили ему родители, не по праву королевской власти, но вопреки закону. Пфальцграф Фридрих пожаловался, что большой лен, который он держал от Херсфельдского аббатства, был отобран у него по несправедливому приказу короля, что он хотел выкупить у короля 100 мансов земли, но не смог. Фридрих фон Берг и Вильгельм по прозвищу «король», из которых первого король хотел лишить свободы, а второго – наследства, также подали за себя свои жалобы, которые подвигли всех к милосердию сильнее, чем другие жалобы, ибо в этих двоих все увидели то, что король замыслил сделать со всеми ими, то есть планировал, если сможет, отнять у них всех свободу и собственность. Затем остальные изложили те обиды, которые каждый из них претерпел по отдельности; но для упоминания их всех не хватит ни страницы, ни памяти. Итак, все, которые там собрались, – а собралось огромное войско, – по отдельности дал клятву: епископы в том, что они, насколько смогут без ущерба для своего сана, всеми силами будут защищать свободу своих церквей и всей Саксонии против всех людей, а миряне – в том, что они, пока живы, не откажутся от своей свободы и впредь никому не позволят силой разорять свою землю.

27. Вскоре после этого они с большим войском отправились прямиком к Гарцбургу, где находился король, и расположились лагерем напротив города, так, чтобы их можно было увидеть оттуда. Когда король увидел их, то испугался, поражённый внезапным изумлением; но, умея притворяться, он, словно ни в чём не бывало, отправил послов, которые должны были сказать следующее: он немало удивлён; чего желает такая большая толпа народа? Он не думает, что совершил против них что-то такое, за что они по праву должны были бы начать гражданскую войну. Пусть они сложат оружие. Если у них есть какие-то жалобы, он готов спокойно их выслушать и, если что-то требуется исправить, он это исправит по совету князей и своих друзей. Послами же были: епископ Фридрих ⁶⁴, герцог Бертольд ⁶⁵ и Зигфрид ⁶⁶, королевский капеллан. Ибо Адальберт, епископ Бременский, совсем недавно умер ⁶⁷. Герцог Отто дал им ответ за всех саксов: они собрались здесь не как враги и не для того, чтобы начать гражданскую войну; они намерены со всей верностью служить королю, если ему угодно быть королём; они просят, чтобы он разрушил крепости, которые построил не для укрепления королевства, но для его разрушения; если же он отказывается, тогда пусть объяснит им, ради чего они были построены; они намерены с помощью Божьей милости защищать свою свободу и своё добро против насилия всех людей. Когда послы, вернувшись, передали подобное королю и не смогли, хоть и сильно старались, убедить его сделать то, о чём его просили, тот перестал верить даже своим близким друзьям, ибо те давали ему не те советы, какие он хотел; удалив их всех, он в одиночестве размышлял над тем, что ему теперь делать, ибо, с одной стороны, считал недостойным поддаться силе и разрушить свои крепости, выстроенные в течение многих лет, а с другой стороны, не считал безопасным вместе с немногими, к которым также уже начал испытывать недоверие, выйти на переговоры с таким большим войском, готовым на всё; с ведома немногих людей, которым он поручил эту крепость, он ночью покинул Саксонию ⁶⁸ и, бежав через чащи лесов, которые часто объезжал, в то время как искал места для крепостей, с небольшой свитой ⁶⁹ прибыл в восточную Франконию ⁷⁰. Когда князья, которые были вместе с ним, узнали о его бегстве, то заявили, что брошены на произвол судьбы и, точно также бежав, поспешили каждый к себе домой. Это бегство произошло в 1073 году от воплощения Господня.

28. После того как саксы узнали о бегстве короля, которое не могло долго оставаться в тайне, они, не мешкая, оставили там тех, которые должны были осаждать эту крепость, ибо разрушить её было нелегко, а остальные отправились для разрушения прочих [крепостей], которые были не столь прочны; некоторые же из них перешли к тюрингам и, рассказав им все обстоятельства дела, после обоюдных клятв приняли их в свой союз. Всех тех, которые ранее, пока король находился в провинции, не осмелились присягнуть вместе с ними, они уже после бегства короля заставили либо бежать из своей земли вслед за королём, либо принести вместе с ними клятву за свою землю против короля.

29. Когда всё это было надлежащим образом совершено, саксы в скором времени, – поскольку взять крепость Гарцбург было очень сложно (ведь, если бы она располагалась в подходящем месте, то была бы пригодным местом для королевского дворца), а оставлять крайне опасно для всей Саксонии, ибо если бы туда только было свезено продовольствие, она осталась бы неприступной для любого огромного войска, – построили другую крепость равной прочности и, разместив в ней поочерёдно сменявшие друг друга гарнизоны, мешали доставлять врагам помощь и припасы. Но те иногда, в то время как саксам в новую крепость привозили припасы, внезапно делали вылазки и заставляли доставлять их внутрь своих стен. Однако, делая это, они, хоть и причиняли своим врагам кое-какой ущерб и оскорбление, тем самым всё же учили их быть более осторожными и усердными. Итак, с обеих сторон храбро сражались почти каждый день; но саксы потому были сильнее, что их крепость была расположена на более высокой горе, так что никто в расположенном ниже [Гарцбурге] не чувствовал себя в безопасности от бросаемых камней, иначе как под крышами; кроме того, уставших сменяли свежие воины, да и припасы поступали к ним в изобилии; у врагов же всё было наоборот. Так, им не легко было посылать камни в высоту, уставших воинов некому было сменять, да и голод, злейший враг, немало их угнетал; он бы уже давно заставил их сдаться, как побеждённых, если бы некоторые из саксов, которые прежде были их друзьями, не доставляли им тайком пищу.

30. Между тем, король смиренно обратился к каждому из князей Тевтонского королевства и со слезами сообщил, что он незаконно изгнан из Саксонского королевства, которое получил как по наследству от отца, так и по выбору их всех; он заявил, что в этом деле оскорбление нанесено не столько ему, сколько им всем, ибо они унижены в его лице, и смиренно просил у всех помощи, чтобы он мог отомстить за нанесённую ему и им обиду. Однако, мало кого из них тронули его речи, ибо почти все они знали, сколько бед он причинил саксам; тем более, что те же несчастья он хотел причинить также швабам и восточным франкам. Всё же, заботясь скорее о своей чести, чем о его, они обещали прийти к нему на помощь при условии, что саксы будут призваны на сейм и они смогут тщательно изучить доводы обеих сторон; если те без всякой вины, силой его изгнали, то они всеми силами будут стараться восстановить его на его троне; но, если он по своей вине потерял эту полную всех богатств землю, доверившись советам глупцов, то они посоветуют ему, если он захочет их слушать, унять ярость и быть справедливым и благочестивым по отношению к подчинённым ему народам, как то и подобает королю, и не слушать больше тех, чьими дурными советами он был обманут. Они не могут просто так сражаться против христианских людей, невинных и родственно им близких. Король с притворной любезностью воспринял эти речи, ибо видел, что не может добиться того, к чему стремился, а именно, без решения сейма силой вторгнуться с войском в Саксонию и, подчинив их своей власти вопреки их воле, сделать их всех из свободных людей рабами. Итак, он отправил послов к князьям Саксонии, обещая все блага, если они позволят ему с миром вернуться в своё королевство; герцогу Отто, от которого, как он знал, зависело решение их всех, он обещал вернуть незаконно отобранную должность с солидным приращением, если он согласится вернуть ему прежнее положение.

31. Итак, собрав большое, но готовое сражаться лишь в случае крайней необходимости войско, он решил вступить в Саксонию 1 февраля, вскоре после начала 1074 года от воплощения Господнего ⁷¹. А саксы, заранее узнав о его приходе, с большим войском вышли ему навстречу возле города, что зовётся Ваха ⁷², и, намереваясь защищать свою землю, расположились лагерем неподалёку от короля, так что оба войска могли видеть друг друга. Всё же высланные друг к другу лазутчики тщательно разведывают силу того и другого войска и в точности сообщают своим то, что видели. Войско же саксов было столь велико ⁷³, что, казалось, вдвое превосходило королевское. Итак, те, которые были на стороне короля, услышав о величине войска саксов и об оснащённости его оружием, – ибо король говорил своим людям, что у тех, мол, нет ни коней, ни боевого опыта, что они мужики, не знакомые с воинским искусством, – поскольку они и раньше сомневались, стоит ли сражаться, ибо не видели достойной причины для битвы, теперь решительно отказались биться, ибо, кроме причины, у них не было сил, с которыми они могли бы противостоять такому множеству людей. Итак, король, отправив, как приказали его князья, послов к саксам, обещал сделать всё, что они намерены ему предписать; только бы они не захотели отказать ему в отцовском достоинстве, которое он, как сам признавался, потерял по вине своего малолетства и дурных советников. Тогда герцог Отто и прочие, которым были даны большие обещания, убеждают других принять короля при условии, что он разрушит свои крепости и больше не будет их восстанавливать; не будет больше совершать грабежи в их земле; все требующие решения дела в Саксонии будет решать по совету саксов и не допустит в качестве советника при решении их дел ни одного человека из чужого племени; никогда и никому из них не будет мстить за своё изгнание. Когда король твёрдо обещал им сделать всё это и даже ещё больше ⁷⁴, то, распустив своё войско, вместе с немногими перешёл к саксам и, сопровождаемый ими, с похвалами и победной радостью добрался до Гослара. Безрассудное заключение этого договора стало для саксов источником больших бед. Ибо швабы, которые, не забыв об уже ранее заключённом с саксами договоре, отказались идти вместе с королём против саксов, были забыты самими саксами, в то время как они заключали договор с королём; из-за этого они вместо друзей стали для швабов их злейшими врагами. Если бы они этого не сделали, или привлекли к совершению этого дела швабов, то избежали бы клейма клятвопреступления и не имели бы столь много злейших врагов.

32. Однако в это же время мы ощутили по отношению к нам величайшую милость Божью, которую никогда не следует предавать забвению. Ибо, когда суровость зимы была такой, что все реки и болота можно было перейти посуху всем желающим, и когда все мужчины собрались против короля, а дома остались одни женщины с малыми детьми, язычники, всегда нам враждебные, вполне могли бы увести женщин и детей и обратить в пепел всю Саксонию, если бы Бог со своим удивительным милосердием не приказал им забыть о врождённой жестокости и спокойно, словно заключённые, сидеть внутри собственных границ.

33. Итак, когда король в сопровождении саксонского войска прибыл в Гослар ⁷⁵, то, не забыв о своих делах, начал искать поводы к тому, чтобы не разрушать свои крепости сразу же, как должен был, согласно обещанию. Когда некоторые наши князья увидели, что он намеренно затягивает дело, то, желая ему угодить, предложили фиктивно передать эту главную крепость, которую он хотел сохранить, кому-нибудь из князей Саксонии, пока ярость народа, которая тогда сильно возгорелась, несколько не утихнет; тогда он в целости сохранит эту крепость, как и хотел. Ибо народ упорно настаивал на её разрушении и кричал, что если этого не случится, он тут же снова восстанет. Король же, оказавшись в затруднительном положении, не знал, что делать, ибо, с одной стороны, не хотел разрушать эту крепость, а с другой стороны, не доверял никому из князей, которые обещали, что она будет стоять, если он фиктивно передаст её им, и сильно боялся, как бы народ опять не возобновил войну. Ибо какой силой защитил бы он себя, находясь почти один посреди войска? Или где бы он укрылся, бежав, со всех сторон окружённый свирепыми врагами? Итак, вновь прибегнув к своей изобретательности, он придумал хитрость, которая, правда, имела не тот результат, на который он надеялся. Ибо он тайно приказал некоторым из своих старых друзей, чтобы они лишь поверхностно снесли её укрепления и, когда народ, увидев это, в надежде на то, что она вся падёт, удалится, воздержались от дальнейшего разрушения; таким образом, восстановив немногочисленные разрушения, он, как и хотел, сохранит её в целости. Но те, щадя свои силы, привели живших по соседству крестьян и, как было приказано, велели им разрушить только верхние стены. А крестьяне, как только получили власть над этим местом, от которого уже раньше претерпели много зла, устремились не к тому, что было приказано, а к тому, чего они уже давно желали, и не отрывались от разрушения, пока не увидели, что не осталось камня на камне. Итак, они за короткое время разрушили королевские постройки, выстроенные за королевский счёт на протяжении многих лет, и не оставили в земле даже фундамент таких больших стен. Послы короля не посмели сказать им ни слова, ибо их самих грозились убить, если бы они стали мешать. Итак, [саксы] до самого основания разрушили монастырь, выполненный с требующим больших усилий мастерством, все собранные там богатства, были ли они королевскими, или церковными, разграбили, сладкоголосые колокола поломали, а сына короля и брата, которых он там похоронил, вырыли из земли и разбросали их кости, словно какие-то нечистоты, и вообще не позволили что-либо оставить в этом месте.

34. Однако, король, когда узнал, что его крепость уничтожена таким образом, был внутренне поражён тяжким горем, но внешне ничем не выдал своих переживаний, ибо считал излишним показывать своё горе тем, к кому питал ненависть, раз не мог тут же по своему желанию насытить свою ненависть их страданиями. А князья Саксонии, когда узнали, что король не без основания страшно раздражён, хоть и скрывал это, всеми способами пытались его смягчить, заявляя, что готовы очиститься от обвинения в участии и совершении этого преступления любым способом, какой он прикажет, и наказать тех, кто виновен в этом преступлении, любой угодной ему карой; но ничего не добились. Ибо король гневался не столько на тех, которые явно совершили это преступление, сколько на тех, которые оправдывались в совершённом преступлении; считая недостойным гневаться на крестьян, он решил, если будет подходящее время, излить свой гнев на главных лиц этого края. Между тем, он всё таки отомстил за свою крепость, хоть и не так, как хотел, но так, как мог в настоящий момент, и повелел разрушить все замки и любые укрепления этой страны, кроме старинных городов, построенных во славу королевства. Но то, что он отдал этот приказ не из спокойной суровости справедливости, но из-за бурного волнения разгневанной души, особо наглядно можно понять по тому, что некоторые крепости, не уличённые ни в каком зле, он велел разрушить ⁷⁶, но оставил нетронутыми большинство тех, которые были замечены в грабежах и разбоях, если были даны деньги. Совершив это таким образом, он, внешне не испытывая никакого раздражения и якобы не замышляя против Саксонии никакого зла, ещё до окончания марта оставил Саксонию и, лелея в душе злобу, перешёл к жителям Рейна ⁷⁷ и прочих пределов Франконии ⁷⁸. Говорят, что уходя из наших земель, он дал клятву, что никогда больше не вернётся в Саксонию, если прежде не укротит её силу, чтобы можно было делать в Саксонии всё, что ему угодно.

35. Итак, собрав князей этих земель, он, смиренно падая ниц то перед каждым в отдельности, то перед всеми сразу, жаловался, говоря, что прежние обиды его изгнания кажутся ему ничтожными по сравнению с нынешними, огромными и неисцелимыми; в прошлых [обидах] он был унижен вместе со всеми князьями, а в этих к унижению его и его людей добавлено ещё оскорбление небесного воинства и, что ещё хуже, оскорбление божественного величия. И со слезами рассказал им, что в то время как он, уступая по их совету и вопреки своей воле, передал саксам для разрушения свою крепость, построенную за королевский счёт, те бесчеловечным образом разрушили там не только то, что им было дозволено, но, сверх того, хуже всяких язычников, до основания уничтожили также монастырь, посвящённый Богу и святым, колокола, чаши и прочее, собранное в честь Бога, разломали, словно лишённые святости вещи, и разграбили вражеским разграблением, брата и сына его, обоих царских отпрысков, достойным сожаления образом извлекли из могил и развеяли их прах по ветру, и, что ещё отвратительнее всего этого, нечестивыми руками вытащили из святых алтарей мощи святых и, словно какие-то нечистоты, рассеяли по неосвящённым местам. Изложив всё это не без обильных рыданий, он, целуя ноги каждого из них, молил, чтобы они, если они не заботятся отомстить за нанесённое ему оскорбление, не допустили по крайней мере оставить безнаказанным оскорбление, нанесённое Богу и святым Божьим. Он говорил, что саксов вообще нельзя называть христианами, ибо они, совершив вышеназванные преступления в доме Христовом, показали, что не любят и не боятся Христа. Они же должны доказать, что верны Христу, и докажут это, если, пылая рвением Христовым, не усомнятся отомстить при Его содействии за нанесенную Ему обиду. В то время как он повторял эти жалобы и мольбы на каждом собрании князей, прошёл целый год, прежде чем его желание быть в силах вести войско в Саксонию осуществилось. Ибо все, которые знали о вызывающих жалость бедах, причинённых им Саксонии, искали любые отговорки для того, чтобы отложить эту войну, поскольку война, мол, дело серьёзное и нет вполне подходящей причины для этой войны. И, если бы саксы, как было сказано выше, не оскорбили Рудольф, герцога Швабии, когда заключили с королём договор, то король, возможно, до сих пор не имел бы сил против Саксонии. Ибо Рудольф, обманутый саксами, на помощь которых полагался, как мог примирился с королём и первым обещал ему враждебно напасть на саксов вместе со всеми своими людьми. Но это, как я сказал, произошло только через год.

36. Между тем, отправив послов ко всем живущим вокруг народам, он, раздавая подарки и обещая ещё большее, хотел, если удастся, всех людей сделать врагами саксов, ибо стремился не столько подчинить их своей власти, чего легко добился бы и без войны, сколько совершенно исключить их из числа людей. Князю Чехии Вратиславу ⁷⁹ он обещал город Мейсен со всем, что к нему относилось, и таким образом привлёк его на свою сторону. Язычникам лютичам он дал волю их жестокости, с которой они всегда относились к саксам, и разрешил им присоединить к своим землям столько Саксонии, сколько смогут. Те же сказали, что узнали саксов, как испытанных в многочисленных военных смутах людей, и редко, а то и никогда не были рады войнам с ними; им достаточно и своей земли и они будут довольны, если смогут защитить собственные границы ⁸⁰. Королю Дании он напоминает о клятвенно заключённом обещании ⁸¹ и уверяет, что даст ему всё, что обещал. Филиппа ⁸², правителя Латинской Франции, он соблазняет многочисленными обещаниями, чтобы тот, помня об их старинной дружбе, пришёл ему на помощь, когда он его позовёт. Но тот ответил, что сам, точно также обвинённый своими подданными и чуть ли не свергнутый с отцовского трона, едва удерживает ту честь, которая у него ещё осталась, не говоря уж о том, чтобы пытаться возвращать ему его трон, с которого он решительно сброшен ⁸³. Вильгельма ⁸⁴, короля Англии, он призывал к себе на помощь с условием, что окажет ему такую же услугу, если тот когда-нибудь будет в ней нуждаться. Но тот ответил, что завоевал эту землю воинской силой, а потому боится, что, если покинет её, то впоследствии его там уже не примут. Вильгельма ⁸⁵, герцога Пуатье, брата своей матери, он просил пожалеть сына своей сестры и оказать ему помощь, чтобы он мог вернуться на трон своего отца, которого незаконно лишён. Но тот ответил, что между ним и [Генрихом] лежат такие огромные силы французов, норманн и аквитанцев, что он при всей сообразительности не сможет пройти с войском через такую крепость.

37. Получив отказ от всех, кроме чехов, он, поскольку не имел достаточно больших сил против саксов от иноземных народов, принял отвратительное решение, которое сам считал наилучшим, разделить Саксонию и заставить саксов сражаться против саксов, чтобы он, какая бы сторона ни проиграла, в любом случае торжествовал, как счастливый победитель. Итак, он приказывает князьям Саксонии приходить к нему по отдельности, выдумывая то или иное важное дело, которое он якобы хочет решить по их совету. Те, не колеблясь, приходили, когда их вызывали и не отказались бы прийти, если бы им было приказано явиться к королю простым повелением без упоминания какой-либо причины. А тот сперва приветливо принимал каждого из прибывших, а затем, когда они были уже вместе с ним какое-то время, открывал им свои планы и заставлял дать клятву в том, что они по мере своих сил будут помогать ему в покорении Саксонии и никому не выдадут его планов; если они не делали этого сразу, то уже не могли от него уйти. Потому-то и вышло, что на нашей стороне был отец, а на противоположной сын, здесь стоял один брат, а там другой. Также многие из вельмож, которые имели поместья в обеих областях, чтобы сохранить их и там, и там, оставив здесь сына или брата, добровольно переходили к королю, или, сами оставаясь здесь, отправляли к королю братьев или сыновей. Тем же способом он призвал к себе большинство людей рыцарского звания и, в зависимости от того, что знал о характере каждого из них, угрозами или обещаниями склонял к гражданской войне. Он не погнушался вызвать к себе даже слуг и умолять, чтобы они, либо убив, либо оставив своих хозяев, заслужили себе свободу, или даже сделались господами своих господ. Но всё это по прежнему делалось тайно, ибо если кто-то клятвенно обещал ему свою помощь, он вынужден был также дать клятву ни слова об этом не говорить.

38. Что говорить, когда епископам, которых он не мог привлечь на свою сторону, [король] посылал такого рода дары, посредством которых надеялся отнять у них разом и епископство, и саму жизнь, чтобы передать епископство тем лицам, которые во всём были бы согласны с его волей. Так, через какого-то лжемонаха он послал Вернеру, архиепископу Магдебургскому, в качестве драгоценного дара порошок, который по его словам был прислан ему из Италии его матерью ⁸⁶ как целебное средство против многих болезней. Часть его епископ, намазав на хлебную корку, велел дать щенку, и мы видели, как тот сразу же после этого издох, и возрадовались, что епископ не вкусил подобной медицины.

39. Но, после того как говорливая молва начала говорить обо всём этом по Саксонии и предсказывать грядущие беды в том порядке, в каком они впоследствии и наступили, простой народ, который не умеет верно оценивать события, обрадовался и угрожал в первой же схватке разбить всех, кто вторгнется в их землю; а знать испытывала сильное беспокойство, тщательно сравнивая подавляющую силу короля и свои собственные крайне незначительные силы. Ибо они видели, что на той стороне придут биться франки, владевшие обоими берегами Рейна, швабы, баварцы, лотарингцы и чехи; а на этой стороне они нашли чуть ли не третью часть Саксонии, ибо все вестфалы и все, жившие в районе Мейсена, отпали от нас, подкупленные золотом короля. Но даже третья часть едва оставалась верной самой себе, ибо королевские обещания постоянно соблазняли в ней отдельных князей. Также все епископы, кроме четырёх – Магдебургского, Хальберштадтского, Мерзебургского и Падерборнского ⁸⁷, – либо открыто перешли к королю, либо в нерешительности стояли вместе с нами, чтобы иметь возможность спокойно перейти к тем, на чьей стороне будет успех.

40. В это же время мы видели, как в Саксонии случились многие знамения, по которым мы смогли заранее догадаться о тех бедах, которые впоследствии наступили. Так, мы видели, как на магдебургском лугу вороны столь яростно дрались между собой, что одни оставили лежать бездыханными других; но об этом рассказывать я не буду, ибо должен рассказать о более священных знамениях, не менее хорошо предвещающих будущее. Так, пастырские посохи наших епископов, находясь в ясную погоду, вернее, когда палил летний зной, в часовне, так отсырели, что наполняли водой руку каждого, кто их брал. В Штетербурге ⁸⁸ был деревянный образ Христа, распятого на кресте, который в это же время источал в летние дни такие потоки пота, что не перестал проливать их и после того как его стали вытирать платками и даже наполнил потом некоторые сосуды. В то время как Вернер, епископ Мерзебурга, служил святую мессу и по обыкновению вложил в кровь Господню часть тела Христова, эта часть опустилась на дно чаши, как если бы плоть Христова обратилась в свинец. Некий священник в Магдебургской епархии, в селении Веддинг ⁸⁹, который ни в коей мере не славился своим образом жизни и не отличался ни глубиной пороков, ни славой добродетелей, в то время как дошёл в совершении таинств до причастия, то, подняв чашу, увидел, что вино превратилось в кровь не только духовно, но и зримо; устрашённый её красным цветом и густотой, он не посмел ничего оттуда взять, но с великим страхом отнёс её в город Магдебург, где она до сих пор бережно хранится. Что ещё могло всё это предвещать, как не страдание, которое мы впоследствии испытали?

41. Итак, когда гнев короля, из-за долгого времени разгоревшийся против нас ещё сильнее, не мог дольше оставаться тайным и по определённым признакам стало ясно, что он задумал причинить нам зло, тогда наши князья по отдельности и все вместе стали отправлять к королю частые посольства то с письмами, то без писем, в которых умоляли его и просили только об одном: чтобы он, созвав собрание своих князей, либо доказал перед ними их вину и наказал по их приговору, как уличённых в преступлении, либо позволил им самим посредством какого угодно расследования доказать свою невиновность и, как и прежде, остаться в его милости. Однако, поскольку они не получили от него милосердного ответа и узнали, что он всеми способами обсуждает лишь планы их погибели, то направили посольства к тем князьям, которые были вместе с ним, и смиренно просили их примирить с ними короля. Из них мне хочется привести здесь одно письмо, которое архиепископ Магдебургский отправил архиепископу Майнцскому, чтобы по нему любой мог получить представление и обо всех других, ибо все они были одного типа.

42. «Господину Зигфриду, святейшему священнику Христову, Вернер, хоть и недостойный архиепископ святой Магдебургской церкви, и вместе с ним все епископы, герцоги, графы Саксонии, а также все клирики и миряне, великие и малые, шлют смиренную мольбу и в то же время покорное служение. Многочисленные и тяжкие мучения, которые непоправимо угнетают нас в наказание за наши грехи, если только не поможет Божья милость, вынуждают нас смиренно искать милосердия всех, которые либо боятся Бога, либо помнят, что они тоже люди. Поэтому, поскольку мы знаем, что ваше великолепие боится и любит Бога, мы прежде всего обращаемся к милосердию вашей благости, смиренно умоляя, чтобы вы ради этого страха Божьего справедливо рассмотрели наше дело и, если оно будет признано справедливым, из любви к правде, которая есть Христос, оказали нам помощь вашего милосердия. Господин наш король, после того как, став юношей и отвергнув советы своих князей, он начал вести самостоятельную жизнь и поддался влиянию тех, которые не ценят ни справедливости, ни блага, вопреки всякому обыкновению постоянно старался нас утеснить, отнять у нас наше добро и передать его своим любимцам, причём не за какую-то вину, но лишь потому, что у тех дома ничего не было, или было очень мало, и они видели, что земля наша богата. Итак, наиболее укреплённые места нашего края он занял чрезвычайно прочными крепостями и разместил в них немало вооружённых людей, которые должны были или заставлять нас рабски себе служить, или убивать тех, кто хотел защитить свободу. О том, сколько опасностей, сколько оскорблений, сколько ущерба в наших телах, в наших жёнах и в наших владениях мы там претерпели и о том, как милосердие Божье на время избавило нас от этого, мы умолчим, ибо полагаем, что вам это и так известно. После того как столь тяжкая буря улеглась по милосердию Божьему и он вернул нам мир и свою милость, мы знаем, что ни в чём не погрешили против него, за что он по праву должен был бы вновь пойти на нас войной. Поместья, которые, как он жаловался, были отобраны, мы возвратили его послам, пока те не сказали, что не осталось уже ничего, что нам следовало бы вернуть. Крепости и прочие укрепления, которые он велел разрушить в наших краях, мы разрушили, кроме тех, которые он сам разрешил оставить вопреки нашему желанию. Что касается его разрушенного монастыря, осквернённых могил его сына и брата и их разбросанных костей, то, если вы выслушаете, как всё это было, то поймёте, что мы в этом невиноваты. Разрушение той крепости, где всё это произошло, он не захотел доверить никому из нас, но поручил это дело своим слугам и любимцам. Те же, ленясь и проявляя беспечность, чтобы поскорее выполнить то, что им приказали, велели собраться всем живущим по соседству крестьянам и дали им власть разрушить крепость. Крестьяне же, как люди невежественные и претерпевшие от этой крепости много зла, поскольку не было никого, кто мог бы их обуздать, не пожелали оставить в ней ничего, что можно было бы вновь восстановить. Позднее мы, как смиренные рабы, неоднократно отправляли нашему господину королю послания с многочисленными мольбами, чтобы, если ему кажется, что мы сделали что-то против него в этом или каком-то ином деле, то мы готов подчиниться любому приговору его князей – то ли обвинительному, то ли оправдательному. Поскольку мы до сих пор ни с чьей помощью не смогли добиться, чтобы он согласился принять это послание, мы все, припав к ногам вашей святости, умоляем, чтобы вы соизволили отвратить от нас гнев господина нашего короля и убедили его соизволить поступить в отношении всего народа так, как он должен был бы поступить в отношении отдельного человека, а именно, не стараться разорять нас яростью войны прежде, чем он докажет перед своими князьями, что мы – виновны и не желаем искупать свою вину. Пусть он примет от нас гарантии безопасности, какие прикажете вы и другие его князья, чтобы он мог прийти к нам без войны и по вашему приговору либо покарать нас, если мы этого заслужили, либо отпустить в мире и со своей милостью, если мы будем признаны невиновными. Если это его не устраивает, пусть прикажет своим князьям собраться в любой части своего королевства и велит явиться туда тем из нас, кого он желает видеть, предоставив им гарантии прихода и ухода, и пусть делает всё, что вы приговорите по поводу нас. Итак, передайте всё это нашему господину и посоветуйте ему ради страха Божьего вспомнить, что мы тоже люди, и не стремиться погубить нас, невинных, на погибель своей души ⁹⁰. Если ваше величие проявит в этом деле леность и недостаточное благочестие, то суровый суд Божий потребует от вас наши души. Если же король, возможно, не захочет прислушаться к вашему благочестивому совету, мы просим вам и заклинаем, чтобы он не мог по крайней мере иметь в вас и ваших людях орудие своей ярости, дабы вы сами не подвергли опасности свою жизнь и душу, если будете служить его ярости. Прощайте».

43. Содержавшие тот же смысл послания, – в письмах, или на словах, – наши князья, каждый отдельно, отправили всем князьям с той стороны и, наконец, едва получили от короля, скорее побеждённого [нашим] упорством, чем тронутого благочестием, ответ, что они, мол, только в том случае смогут обрести его милость, если согласятся без всяких условий предать королевской власти себя, свою свободу и всё, чем они владеют. Но те отказались это сделать, ибо часто убеждались на опыте, что милосердие ему чуждо.

44. Итак, когда прошёл год и даже более, после того как король ушёл из Саксонии, и король находился в Майнце, туда во время праздника Воскресения Господнего ⁹¹ пришёл саксонский посол с письмами; протянув их Удо ⁹², архиепископу Трирскому, который в этот день служил мессу и как раз, стоя на кафедре, обращался к народу с проповедью, он от лица всех саксов просил во имя любви Божьей, чтобы он зачитал их всему народу и растолковал. Когда король запретил это делать, посол сам в краткой речи смело раскрыл всему народу содержание писем и от имени всех саксов умолял всех, которые боятся Бога, не нападать с оружием на Саксонию, пока не будет доказана её вина в том или ином преступлении. Но Рудольф ⁹³, герцог Швабии, не забыв о договоре, который саксы наспех заключили с королём, побудил короля не оставлять безнаказанным оскорбление, постыдно нанесённое как Богу, так и ему и всем его князьям, и обещал ему свою поддержку со всей силой, какую сможет собрать. То же самое сделали и все остальные князья, одни, прельщённые многочисленными обещаниями, но большинство, под угрозой неминуемой смерти, которую не смогли бы избежать.

45. Когда об этом стало известно саксам, они отправили к королю и всем вельможам многочисленные посольства, заклиная их не нападать с мечом на невинных, ибо, если они будут признаны виновными в оскорблении величества по какому-то пункту, они готовы понести наказание по их приговору. Тогда король велел передать архиепископу Магдебургскому вместе с некоторыми другими свою милость, и сообщил, что его друзья дали ему совет не губить безвинно весь народ; он сказал, что готов прислушаться к их совету, если [саксы] захотят отделиться от его врагов и выдать ему Бурхарда, епископа Хальберштадтского, герцога Отто ⁹⁴, пфальцграфа Фридриха ⁹⁵ вместе с остальными, которых он ещё потребует. Этому посольству с согласия тех, кого он требовал выдать, был дан ответ, что они предстанут перед ним при условии, чтобы их судили князья той и другой стороны, а он либо осудил их, как признанных виновными по их приговору, либо вернул им, как невиновным, и всему саксонскому народу королевскую милость. Но Вильгельм по прозвищу «король» и Фридрих фон Берг, когда увидели, что уже открыто началась война, забыв о клятве, которую они дали вместе с прочими саксами, о множестве несчастий, которые они претерпели, а также о том, что они-то как раз были главной причиной начала войны ⁹⁶, бесчестно покинули родину и ещё более бесчестно перебежали ночью к королю, врагу родины. Зато впоследствии ни сограждане, ни враги не имели к ним веры, и у тех, и у других они считались ничтожными и бесчестными, презренными и жалкими.

46. Итак, король со всем войском, какое смог собрать, прибыл к Берингену ⁹⁷ и, разбив лагерь, расположился там. С другой стороны саксы располагаются лагерем возле Негельштедта ⁹⁸ и ожидают, когда король позовет их на совещание. Когда они готовили слова, которыми хотели очиститься от обвинений, прибыл королевский посол, который сказал, что король желает вести с саксами спор не на словах, но на мечах, и назначил для этого спора завтрашний Но посол ещё не окончил толком свою речь, как явился второй посол, заявив, что король со всем войском уже здесь ⁹⁹. Сперва этому не поверили; когда же узнали, что это горькая правда, они, поскольку не имели времени ни принять решение, ни выстроить войско к битве, сделали то, что обычно делают захваченные врасплох: немногие, у которых под рукой были и храбрость, и оружие, храбро бросились в бой, а большинство, у которых не оказалось при себе ни храбрости, ни оружия, обратились в бегство. Однако, те очень немногие, которые остались сражаться, успешно, насколько могли, исполнили и свой долг, и долг тех, кто бежал. Ведь, если бы Бог не решил смирить там нашу гордыню, то немногие наши обратили бы в бегство всё это войско. Ибо их задние ряды, не зная, что большая часть наших устремилась в бегство, начали и сами искать спасения в бегстве и, если бы прежде не узнали о бегстве наших, то, бежав, оставили бы нам победу. У того, кому случилось в бою убивать, не было возможности узнать, кого именно он убил, ибо поднялась такая туча пыли, что едва можно было разобрать где свой, а где чужой. Однако, мы узнали, что наш маркграф Удо ¹⁰⁰ храбро поразил мечом в лицо своего двоюродного брата, герцога Рудольфа, и, если бы того не защитило забрало, он напрочь снёс бы ему верхнюю часть головы. Братья в этой битве были по разные стороны, отцы против сыновей, да и другие, разделившись, были настроены друг против друга. Но, если кто и совершил преступление против своего близкого, то не мог об этом знать. Сражение это было крайне ожесточённым, но завершилось за очень короткое время. Ибо наши, малые числом, но великие доблестью, – ибо сами враги признавались, что никогда не слышали о таких ударах мечом, – после того как увидели, что они брошены своими, устав от многочисленных убийств и став ещё более малочисленными, постепенно удалились от опасности и оставили королю славу победы, но с большими потерями среди его людей. Ибо, в то время как с нашей стороны пали граф Гебхард ¹⁰¹, из высшей знати, и Фолькмар и Свитгер, из средней ¹⁰², с той стороны убитыми лежали восемь князей ¹⁰³, не менее знатных, чем сам король. Эта первая битва состоялась в 1075 году Господнем, во вторник 9 июня ¹⁰⁴.

47. Итак, после того как король одержал столь кровавую для своих людей победу, он несколько дней оставался в своём лагере, пока не собрал тех из своих людей, которые рассеялись из-за страха, и велел либо похоронить своих мёртвых, либо отвезти их для погребения на родину. Затем он с величайшей радостью вступил в Саксонию, которую считал настолько поверженной, что она уже более не оправится. Всё, что попадалось ему на пути, он предавал грабежу или сжигал. Если бы язычники победили нас таким образом, то они не проявили бы к побеждённым большей жестокости. Женщинам не помогло то, что они бежали в церкви, или свозили туда своё имущество. Ибо мужчины разбежались по лесам и всюду, где они, скрываясь, могли найти надежду на спасение. Женщин в этих церквях, даже если они бежали к самому алтарю, насиловали и, удовлетворив по варварскому обыкновению свою страсть, сжигали женщин вместе с церквями. А наши князья заняли различные укрепления и высылали оттуда навстречу королевским вельможам посольства, заклиная, чтобы они теперь возблагодарили Бога за свою славу и пощадили своих потерпевших поражение братьев во Христе во имя самого Христа. Мне хотелось бы привести здесь некоторые из этих посланий, чтобы читатель имел по ним представление обо всех прочих, которые имели тот же смысл.

48 ¹⁰⁵. «Зигфриду Майнцскому и Адальберону ¹⁰⁶ Вюрцбургскому, святейшим епископам, Вернер, только по имени епископ Магдебургский, шлёт нижайшее смирение и послушание. Поскольку я не сомневаюсь, что вы двое пылаете пламенем двух заповедей Божьих ¹⁰⁷ более других, я смиренно обращаюсь именно к вам двоим, прошу и заклинаю вас доказать совершенную любовь Божью, которой, как я полагаю, вы обладаете, тем, чтобы милосердно отнестись к несчастным братьям. Вспомните, что поскольку, как вы это знаете лучше меня, всё, что Божья милость жалует кому-либо, то считается в качестве таланта ¹⁰⁸, за который он должен будет дать отчёт будущему судье. Итак, поскольку милосердие небесного царя пожелало пожаловать вам расположение в глазах нашего господина короля, обратите это расположение на пользу всем, которые нуждаются в вашей помощи, чтобы всякий, кто будет возвышен с вашей помощью, радовался вашему благополучию, и сам Бог воздал вам вечную награду за приумножение таланта. Итак, пусть ваше милосердие первым делом милостиво обсудит с нашим господином моё дело, а именно, что я всегда хотел и хочу по мере моих сил, и даже превыше их, служить его чести. Если его величество, возможно, обвинит меня в том, будто я совсем недавно приходил, чтобы сражаться с ним, ответьте ему, – и сама истина, которая есть Христос ¹⁰⁹, знает, что так оно и было, – что я пришёл не для того, чтобы сражаться, но только затем, чтобы, как то было решено в присутствии его послов, волей или неволей предоставить ему тех, кого он называет в наших краях своими врагами, дабы они по вашему и прочих князей приговору либо, уличённые в преступлении, подверглись справедливому наказанию, либо, признанные невиновными, вновь обрели благодаря вашему посредничеству его милость. Раз он не соизволил рассмотреть их дело, разве не следовало мне удалиться, как я и сделал? Если же он предъявит мне какие-то иные обвинения, то я, чтобы не быть многословным, подчинюсь решению вашему и других мужей этого ранга. Затем пусть ваша благость соизволит посоветовать нашему господину королю, чтобы он вспомнил, что он имеет место и имя царя небесного, который говорит, что ему более угодна милость, а не жертва ¹¹⁰, и который пришёл не для того, чтобы судить мир, а чтобы спасти мир пожертвовав собой ¹¹¹; чтобы, обдумывая это, он старался подражать деяниям того, чьим членом является и чьё имя носит, дабы в царстве небесном заслужить быть увенчанным славой вечного блаженства. На протяжении почти целого года мы смиренно обращались с письмами и другими нашими посланиями почти ко всем князьям королевства и просили дать нам возможность прийти к ним, чтобы нас по их приговору либо осудили, как виновных, либо освободили, как невинных. Поскольку мы так и не смогли этого добиться, мы вновь смиренно просим вас и всех верных Богу, чтобы по крайней мере теперь, после того как он насытил свой гнев нашей кровью, после того как Бог, как подобало, даровал ему честь, он унял ярость, воздал Богу славу и сделал теперь, когда пролилось столько крови, то, что мог сделать ещё до кровопролития. Пусть укажет нам место, где мы могли бы встретились с вами, а также с герцогами Рудольфом, Бертольдом и Готфридом, и в каком бы деле вы не сочли нас виновными, мы охотно, забыв о собственных интересах, подчинимся приговору вашей мудрости. Ни в одном язычнике никогда не было такой жестокости, чтобы тех, кого он мог подчинить своей власти без всякого риска и усилий, он хотел подчинить себе не без риска для себя и своих людей. Если же ничего ему недостаточно и он по прежнему будет пытаться пролить нашу кровь, то пусть подумает, что это будет не так-то легко сделать без некоторого пролития крови также и его людей. Так вот, если он не захочет проявлять к нам никакого милосердия, пусть по крайней мере пожалеет руки и мечи своих людей. Скажите всё это и, если сможете, ещё большее нашему господину и посоветуйте ему побояться Бога и не губить народ, которому он дан в правители, чтобы и он, если послушает вас, и вы, если дадите ему хороший совет, получили вечную награду».

Комментарии

1. Вернер – епископ Мерзебурга в 1059 – 1063 гг.

2. Аввакум, 3, 2.

3. 1 Кор., 10, 13.

4. 5 октября 1056 г.

5. Генрих IV (р. 1050 г. 11 нояб. ум. 1106 г. 7 авг.) – король Германии в 1056 – 1106 гг.; император с 31 марта 1084 г.

6. Агнеса Пуату (р. 1020 г. ум. 1077 г. 14 дек.) – дочь Вильгельма V, графа Пуату и герцога Аквитании; 2-я жена (1043 г.) императора Генриха III. В 1056 – 1062 гг. – регентша королевства при своём малолетнем сыне Генрихе IV.

7. Лука, 2, 52.

8. Анно II (ум. 1075 г. 4 дек.) – архиепископ Кёльнский в 1056 – 1075 гг. В 1062 – 1065 гг. был регентом королевства при малолетнем Генрихе IV.

9. В апреле 1062 г.

10. Сирах, 10, 3.

11. Гораций, Оды, IV, 4, 35.

12. Т.е. буквы Y. Её нижняя палочка обозначает детский возраст, а с развилки начинается юность: её правая дорога крута, но приводит к счастливой жизни, а левая – легка, но доводит до падения и гибели (Исидор, Этимологии, I, 3, 7). Создателем её ошибочно считается Пифагор Самосский.

13. Сирах, 18, 30.

14. Объявление о совершеннолетие и опоясывание мечом состоялось 29 марта 1065 г. в Вормсе.

15. Адальберт I фон Гозек (ум. 1072 г. 16 марта) – архиепископ Бремена и Гамбурга в 1043 – 1072 гг. 3-й сын пфальцграфа Фридриха I фон Гозек и Агнесы Веймарской.

16. Одним из его братьев был Фридрих, пфальцграф Саксонии.

17. Матфей, 26, 69 и сл.

18. Деяния, 5.

19. Товит, 4, 12 и 19.

20. 2 Цар., 12.

21. Сирах, 18, 30.

22. Сирах, 7, 3.

23. Притчи, 22, 6.

24. Гораций, Послания, I, 2, 69.

25. Псал., 31, 9.

26. Берту Савойскую (р. 1051 г. ум. 1087 г. 27 дек.) – дочь Отто, графа Савойского, и Аделы (Адельгейды) Туринской. Генрих III незадолго до своей смерти обручил с ней своего пятилетнего сына; свадьба же состоялась спустя 10 лет.

27. Эти слова, очевидно, справедливы лишь до 1069 г., пока Генрих IV надеялся на развод; после 1070 г. от их брака родилось несколько детей.

28. Эти слова имеются только в LB.

29. Очевидно, имеются в виду браки с имперскими министериалами.

30. Вероятно, речь идёт об Адельгейде (р. 1045 г. ум. 1096 г. 11 янв.), аббатисе Кведлинбурга.

31. Адельгейда не была единственной сестрой Генрих IV. У него было ещё несколько сестёр, в том числе Юдифь (р. 1054 г. ум. 1092/96 г.), жена Соломона, короля Венгрии, и Матильда (р. 1048 г. ум. 1060 г. 12 мая), жена Рудольфа фон Рейнфельдена.

32. См. 2 Цар., 11.

33. Ближе не известен.

34. О нём см. ниже, гл. 80.

35. Annalista Saxo, приводя рассказ Бруно, говорит здесь о Фридрихе, пфальцграфе Саксонском, братом которого был Адальберт, архиепископ Бременский.

36. Неясно, к какому именно, то ли к Изяславу Ярославичу, то ли к Святославу.

37. Эппо – епископ Цейца в 1047 – 1078 гг.

38. Ошибка епископа. Вместо слова «vacua» «пуста» он употребил слово «vacca» «корова». См. Бытие, 1, 2.

39. Речь идёт о епископах Бамбергских Германе и Роберте. Первый купил в 1065 г. Бамбергское епископство и был низложен в 1075 г. папой Григорием VII. Генрих IV не стал возражать против его устранения и назначил епископом Роберта, который был до этого приором Гослара и уже поэтому пользовался дурной славой.

40. К востоку от Гослара.

41. Вероятно, Лодерслебен близ Кверфурта.

42. См. ниже, гл. 31 и 35.

43. Зигфрид I фон Эппенштейн (ум. 1084 г. 16 февр.) – архиепископ Майнца в 1059 – 1084 гг.; до этого – в 1058 – 1059 гг. – аббат Фульды.

44. Вернер (ум. 1078 г. 7 авг.) – архиепископ Магдебурга в 1063 – 1078 гг. Брат Анно II, архиепископа Кёльнского.

45. Бурхард II фон Вельтхайм (ум. 1088 г. 7 апр.) – епископ Хальберштадта в 1059 – 1088 гг. Двоюродный брат Анно II, архиепископа Кёльнского.

46. Отто II фон Нортхайм (р. ок. 1020 г. ум. 1083 г. 11 янв.) – герцог Баварии в 1061 – 1070 гг. Сын графа Бенно фон Нортхайма. В последующем – злейший враг императора Генриха IV.

47. Согласно Л. Ледебуру это был Эгено II фон Конрадсбург.

48. Магнус (ум. 1106 г. 23 авг.) – герцог Саксонии в 1072 – 1106 гг.

49. Свену Эстридсену, который был королём Дании в 1047 – 1074 гг.

50. К северу от Люнебурга.

51. В 795 и 798 гг. в Бардовике был Карл Великий.

52. Эти переговоры проходили в 1071 г.

53. В 1072 г. после смерти отца Магнуса герцога Ордульфа (умер 28 марта 1072 г.).

54. Герман (р. ок. 1025 г. ум. 1086 г. 25 мая) – младший сын герцога Бернгарда II Биллунга, граф в Саксонии.

55. Монастыря св. Михаила.

56. Согласно Ламберту Херсфельдскому 15 августа 1073 г.

57. Т.е. Цицерона.

58. 29 июня 1073 г.

59. По Ламберту на этом сейме должен был решиться вопрос о походе на Польшу.

60. Т.е. в Гарцбург.

61. Деди II (ум. 1075 г. окт.) – старший сын Дитриха II, граф Айленбурга и маркграф Остмарка в 1034 – 1075 гг.

62. Некоторые полагают, что это Вормслебен, другие считают, что это Хётенслебен в округе Нейхальденслебен. Собрание там состоялось, вероятно, в июле 1073 г.

63. Подробнее об этом ничего не известно.

64. Фридрих I фон Веттин (ум. 1084 г. 18 апр.) – епископ Мюнстера в 1064 – 1084 гг.

65. Бертольд I Бородатый (ум. 1078 г. 5 нояб.) – герцог Каринтии из рода Церингенов в 1061 – 1077 гг., а также маркграф Вероны.

66. Зигфрид II (ум. 1096 г. 11 мая) – епископ Аугсбурга в 1077 – 1096 гг.

67. 16 марта 1072 г.

68. 9 августа 1073 г.

69. По Ламберту с ним были Фридрих, еп. Мюнстера, Бертольд Церинген и Зигфрид, будущий епископ Аугсбурга.

70. 13 августа 1073 г. он прибыл в Херсфельд.

71. Известно, что 27 января 1074 г. Генрих IV был с войском в Херсфельде.

72. На р. Верре к востоку от Херсфельда.

73. По Ламберту у саксов было 40 000 человек; «Песня о Саксонской войне» утверждает, что у саксов было 60 000 человек, а у короля – 6 000 воинов.

74. По Ламберту в Герштунгене 2 февраля 1074 г.

75. 12 марта 1074 г.

76. По Ламберту саксы также обязались со своей стороны разрушить свои замки.

77. В марте 1074 г. засвидетельствовано пребывание Генриха IV на Рейне.

78. Пасху (20 апреля) Генрих IV провёл в Бамберге.

79. Вратислав II (ум. 1092 г. 14 янв.) – 2-й сын Бржетислава I. Князь Чехии в 1061 – 1085 гг., король в 1085 – 1092 гг.

80. По Ламберту саксы, предложив деньги, добились разделения лютичей на две партии, между которыми началась междоусобная война.

81. См. выше, гл. 20.

82. Филипп I – король Франции в 1060 – 1108 гг.

83. Не ясно, то ли здесь идёт речь о конкретных событиях, то ли просто указывается на общую слабость королевской власти.

84. Вильгельм I Завоеватель (р. 1027 г. ум. 1087 г. 9 сент.) – герцог Нормандии в 1035 – 1087 гг. Король Англии в 1066 – 1087 гг.

85. Вильгельм VI – граф Пуатье в 1058 – 1086 гг.

86. После отстранения её от власти Агнеса часто бывала в Италии; очевидно, она была весьма сведуща во врачебном искусстве того времени.

87. Епископы Вернер, Бурхард, Вернер и Иммад, еп. Падерборна в 1051 – 1076 гг.

88. Штетербург – ныне часть г. Зальцгиттер.

89. Остерведдинген или Лангенведдинген – в 10 км к юго-востоку от г. Ванцлебен.

90. Уже Августин говорил, что правитель должен постоянно помнить о своей человеческой сути и нести перед Богом ответственность за своих подданных.

91. 5 апреля 1075 г. Однако, король праздновал Пасху не в Майнце, а в Вормсе.

92. Удо фон Нелленбург – архиепископ Трирский в 1066 – 1078 гг.

93. Рудольф фон Рейнфельден (ум. 1080 г. 15 окт.) – герцог Швабии в 1059 – 1080 гг.; антикороль (в противовес Генриху IV) в 1077 – 1080 гг.

94. Фон Нортхайма. См. выше, прим. 46.

95. Фридрих II фон Гозек (ум. 1088 г. 27 мая) – пфальцграф Саксонии в 1056 – 1088 гг.

96. См. выше, гл. 16.

97. Остерберинген, в 15 км к юго-западу от г. Лангензальца.

98. В 4 км к востоку от г. Лангензальца.

99. По Ламберту саксы не подозревали о близости короля.

100. Удо II фон Штаде (ум. 1082 г. 4 мая) – граф Штаде; маркграф Нормарка в 1057 – 1082 гг.

101. Гебхард фон Супплинбург, отец императора Лотаря III.

102. Под «знатью средней руки» имеются в виду вассалы, которые, в свою очередь, имели собственных вассалов.

103. Ламберт называет здесь Эрнста, маркграфа баварского Остмарка, графа Энгельберта, обоих сыновей графа Эберхарда фон Нелленбурга – Генриха и Эберхарда.

104. В оригинале – 13 июня (иды июня).

105. По Й. Маю, это письмо было написано ещё до указанных в предыдущей главе событий, поскольку в нём не упомянуто об опустошении Саксонии Генрихом; этот аргумент, конечно, не является определяющим по умолчанию. Гл. 47 в связи с этим письмом также не даёт хронологического описания событий, но лишь подводит общие итоги случившегося после битвы.

106. Адальберон – епископ Вюрцбурга в 1045 – 1090 гг.

107. Матфей, 22, 38 – 40.

108. Матфей, 25, 15 – 29.

109. Иоанн, 14, 6.

110. Матфей, 9, 13.

111. Иоанн, 3, 17.

Источник: Brunos Sachsenkrieg // Quellen zur Geschichte Kaiser Heinrichs IV. Darmstadt. Wissenschaftliche Buchgesellschaft. 1963