Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

КРУЗЕНШТЕРН И.

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА VI

ОБРАТНОЕ ПЛАВАНИЕ В КАМЧАТКУ.

Пребывание в заливе Надежды. — Удостоверение что обитающие у оного люди суть Татары. — Оказанная сими Островитянами к нам недоверчивость. — Краткое описание их нравов, обычаев и жилищ. — Уповательное число живущих у северной оконечности Сахалина. — Определение положения залива Надежды. — Вторичное плавание к противолежащему берегу Татарии, и неудача в усмотрении оного. — Имоверная догадка о его направлении. — Невозможность исследования берега Татарии от устья Амура до Российских пределов. — План мною к тому сделан в Нангасаки. — Нужное предприятие к изведанию страны сей из Удинского порта. — Доказательства, что Сахалин и Татария не разделяются проливом. — Подтверждение сего предположения Капитаном Бротоном. — Продолжение плавания нашего от Сахалина к Камчатке. — Остров Св. Iоны. — Неверность в определении его положения. — Опыты над температурою воды в [183] Охотском море. — Продолжительной туман и бурная погода. — Плавание мимо островов Курильских. — Остановление на якорь в губе Авачинской. — Известие о ходе хронометров.

1805 год. Августъ

День склонялся к вечеру; почему и было уже поздно ехать на берег. Итак я послал только гребное судно для ловления рыбы. Оно возвратилось через два часа и привезло такое количество, что всем служителям на корабле довольно было по крайней мере на три дня. Рыба принадлежала вся почти к породе лососей и была во всем подобная ловимой во множестве у берегов Камчатских, которую называют тамошние жители Чевичею. Ночью сделался ветр свежий от SSO с сильным дождем. Худой грунт в заливе, которой приказал я везде изведывать, надеясь, авосьлибо найдется хотя малое местечко с надежнейшим грунтом, был причиною, что корабль дрейфовало несколько саженей. Около полуночи сделался ветр слабее.

Поутру следующего дня послал я рано два гребных судна для ловления рыбы и собирания валежника, лежавшего в разных местах по берегу; потому что мы уже начинали терпеть в дровах недостаток. В 8 часов поехал я сам почти со всеми своими Офицерами и другими лицами на берег. Уже давно желали мы проходиться по земле; для чего и пристали не у самой деревни, но в расстоянии от оной на одну милю против корабля нашего, где, казалось, впадал в залив [184] малои источник. Чаяние наше найти здесь хорошее для прохода к деревне место оказалось напрасным; ибо берег покрыт непроходимым лесом, кустарниками и высокою осокою; и так мы принуждены были идти вдоль берега по глубокому песку.

Прежде, нежели мы пристали, встретила нас большая лодка с 10 ю человеками, которые, как скоро мы к ним приближились, все встали и подавали знаки, чтоб мы привалили к берегу. Образ их встречи был таков же, каков и живущих в северном заливе мыса Марии. Они имели в руках по лисей шкуре, махали оною по воздуху, показывали на берег и кланялись каждой раз весьма низко. Приметив, что мы и без того имели намерение пристать здесь, начали грести поспешно к берегу, коего достигнув прежде нас несколькими минутами, вытащили свою лодку на берег. Свидание наше было самое приязненное. Мы обнимались как друзья. Телодвижения показывали ясно, что мы хотели быть их приятели и, конечно, думали при сем чистосердечнее, нежели сии Островитяне: ибо мы скоро приметили в них замешательство, произведенное нашим посещением. Знав, что коренные жители Сахалина должны быть Аины, коих видели мы много у южной оконечности Сахалина, и не приметив ни одного из них между сими Островитянами, удивился я не мало, что нашли здесь другую породу людей, одинаковых во всем с Татарами. Первое внимание обратили мы на их лодку. По осмотрении оной уверились, что они, принимая нас как приятелей, притворяо радовались прибытию нашему, одне [185] и под видом чистосердечия скрывали хитрость и лукавство. В лодке находилось много пик, луков, стрел и саблей. Огнестрельного же оружия не было никакого. Сие доказывало, что им неизвестно употребление оного: в противном случае взяли бы непременно с собою; потому что они выехали против нас, как защитники селения, Лодка была величины довольной; но не имела ни мачт, ни парусов. Островитяне видев, что мы хотели потом идти к их селениго, старались всевозможно от того нас удерживать. Но когда приметили, что ни что не помогло и мы не оставляли своего намерения; тогда побежали все к своей лодке, стащили ее в воду и начали грести сколько возможно поспешнее к деревне.

По приходе нашем к оной, увидели мы около 90 ти человек, стоявших в некольких стах саженях от жилищ своих. Между ими узнали мы и приезжавших к нам на встречу. Один из сих показался теперь в пышном, шелковом платье, со многими истканными на нем цветами, и которое сшито было по образу Китайцев. Прочей убор его не соответствовал сему дорогому верхнему платью. Он был без сомнения Начальник селения. Для приобретения его благоприятства подарил я ему кусок сукна оранжевого цвету, которое нравилось ему чрезвычайно. Прочих приказал одарить мелочами, как то: ножами, иглами, платками и тому подобным. После сего полагая, что они в нашей к ним приязни уверились, и что всякое к нам подозрение в них истребилось, пошли мы к их [186] жилищам. Но сие обстоятельство переменило вдруг явление. Стали против нас на дороге и изъявляли всячески на то свое несогласие. Сначала мы сопротивления их не уважали, и шли медленно далее со всем своим сообществом. Тогда сбежались они все в кучу, кричали громко и изъявляли выразительно свой страх и ужас; но за нами не следовали. Я не хотев подать сим недоверчивым людям никакой основательной причины к негодованию на наше посещение, возвратился тотчас назад к ним, подошел к Начальнику, взял его за руку и старался вразумить, что мы не имеем ни малейшего против их неприязненного намерения, в доказательство чего снял с себя шпагу. Сверх того обнадежил я, что мы не пойдем в их домы, а только посмотрим на оные в близости. Потом взял я Начальника опять за руку и соглашал его идти с нами вместе со всеми при нем бывшими. Тогда последовало между ими совещание, по окончании коего решились не возбранять нам более и идти с нами к жилищам вместе. Первое их намерение, чтобы остаться назади, когда мы сбирались идти в их селение, не взирая на их несогласие, казалось мне странным, и я не мог ничему иному сего приписать, как что они хотели во время нашего отсутствия истребить сперва гребное судно, на которое часто посматривали, а потом отмстить уже и нам самим. Гребное наше судно по причине сильного буруна вытащено было на берег и охранялось двумя только матрозами. Итак они успели бы в том весьма удобно.

Согласившись идти вместе с нами к селению, [187] недолго они при нас оставались, но побежали скоро вперед, чтобы придти к домам своим прежде, и притом другою ближайшею дорогою через лес, коею мы не хотели за ними следовать. Наконец подошли мы к их жилищам. Начальник со всеми при нем находившимися стоял перед первым домом и тотчас объяснил нам, что оной принадлежал его особе. Перед дверьми поставлены были два сильных, молодых человека, как охранители чертогов верховного их Начальника. Сии показывали телодвижением, что не впустят нас ни как во внутренность. Дав прежде уже в том обещание, казались мы все в рассуждении сего обстоятельства весьма равнодушными, хотя и имели великое любопытство узнать образ их жизни и увидеть семейства. По одарении их снова разными мелочами, пошли мы далее через селение к другому концу оного. Для некоего успокоения прочих жителей согласил я Начальника идти с нами. Итак, взявшись с ним рука за руку продолжали мы ход свой. Хотя и казалось, что сие означало между нами великое дружество, однакож он приступил к тому с таким нехотением, что на каждых 50 ти шагах останавливался и изъявлял убедительнейшими телодвижениями прозьбу, чтоб мы назад возвратились; новым подарком только, состоящим в сукне, мог я поддержать его при некотором хорошем к нам расположении, и тем уверить его более, что мы действительно не мыслим ничего неприязненного. Может быть опасался он при сем, что мы прострем теперь любопытство свое далее. [188]

Перешед около 300 саженей по дороге, едва приметною за высокою травою, пришли к концу деревни. Здесь не представилось нам ничего примечательного, кроме одних домов в некотором один от другого отдалении, которые казались нам лучше построенными; потому что были с трубами. Мы к ним приближились и нашли первой пустым; почему и не запретили нам войти в оной. Он, казалось, оставлен недавно, потому что в нем находились еще старые домашния вещи, например: в двух углах сеней были складенные из камней очаги, над коими висели большие железные крючки, вероятно, для того, чтобы котлы вешать. Далее идти мы опасались и возвратились назад к дому Начальника, где собралось много народу, принесшего для продажи некоторые безделицы, бывшие для нас впрочем редкости. И сам начальник согласился наконец променять нам свое пышное, шелковое платье на кусок сукна 5 ти аршин: но чтобы не казаться в глазах наших менее нарядным и заставить нас думать высоко о своем достоинстве, а может быть и богатстве; то пошел он по заключении торга во внутренность своего дома, и через четверть часа явился опять в красном, шелковом платье, с натканными золотыми цветами. Вероятно, что он решился бы променять и его, естьли бы нашелся только охотник. Корысть казалась быть особенною его страстию: он обнаружил ее явно пред нами на самом деле, ибо получив от нас многие подарки, долженствовавшие быть для него немаловажными, не хотел дать нам ни одной [189] сушеной рыбы, казавшейся нам хорошо приготовленною, и которую мы желали отведать, до тех пор, пока мы у него ее не купили; да и тогда не выпускал из рук своих прежде, пока не получил вещей по условию. Сукно и табак ценили они всего дороже; а особливо последней, за которой соглашались отдавать все, что имели. Они не хотели даже брать вещей самых полезных, естьли могли только получить табаку несколько листов; но мы к сожалению, оным не запаслися. Гребцы наши, имевшие табак для своего употребления, сделали выгодную мену. Так например: один из нашего сообщества выменял на шелковой платок соломенную шляпу, которая по настоящему ничего не стоила, а была только взята как вещь для редкости: но Сахалинец отдал сей шелковой платок, стоивший двух рублей, за несколько листов табаку гребцу нашему.

Ветр становился свежим и принудил нас возвратиться на корабль в половине 11 го часа. Но мы о том не много сожалели, потому что любопытство наше несколько удовлетворилось, а совершенное незнание языка не обещало нам от ближайшего с сими жителями знакомства ничего выгоднейшего, а особливо потому, что вход в домы возбранен был вовсе.

Итак в северной части Сахалина не обитают коренные оного жители. Их добросердечие и кротость, вероятно, были причиною, что они вытеснены оттуда своими соседами, которые бесспорно суть Татары, пришедшие с берегов Амура на землю, принадлежавшую собственно Аинам, посредством перешейка, которой может [190] быть не давно соединяет Сахалин с Татариею. Подобной участи подверглись и коренные обитатели южной части Сахалина, где поселились Японцы, почитающие ту страну своею собственностию, а жителей оные своими подданными. Поселившиеся Японцы у Анивского залива состоят по повелению Японского правительства под непосредственным управлением Японцев же: но Пекинской двор конечно не знает о поселении подданных своих на Сахалине. Сим то образом истребляется неприметно народ, которой населял может быть за два столетия еще Сахалин, Ессо и большую часть островов Курильских, будучи вытесняем воинственнейшими и сильнейшими своими соседами. Теперь нет уже более сего народа в северной части Сахалина. Между живущими у залива Надежды приметил я только одного, походившего на Аина.

Татары, нынешние жители сей части Сахалина столько известны, что подробное описание оных кажется нимало ненужным. Но как мы приставали здесь первые из Европейцов; переселение же их на Сахалин может быть произвело перемену в образе их жизни; то я и намерен сообщить о том, что мы в кратковременное посещение оных могли только приметить.

Обыкновенное платье людей сих составляет парка из собачьяго меху или из кишек рыбьих, которая называется на Кадьяке и Алеутских островах Камлейкою, широкие и длинные ширавары из толстой холстины, и рубашка из синей бумажной ткани, застегиваемая двумя медными пуговицами. Сапоги носят вообще [191] из тюленей кожи, а на голове соломенную шляпу, подобную той, какую обыкновенно употребляет простой народ в Китае. Волосы заплетают по обыкновению Китайской черни в косу, висящую ниже пояса. Начальник, выключая верхнее его шелковое платье, одет был также просто и неопрятно, как и прочие. Он не отличался ни лучшею рубашкою, ни другим чем либо. Ему оказывали прочие мало уважения и обходились с ним с довольным равенством. Впрочем был он один только с усами, у других же усы и борода обриты. Украшений не приметил я никакого рода.

Их пища должна состоять в одной рыбе; ибо нигде не видали мы признаков земледелия, хотя близ селения и находятся многие великие равнины, казавшиеся по высокой хорошей траве весьма к тому удобными. Мы не приметили даже и мест, где бы разводились огородные овощи, которые впрочем как у Китайских, так и у других Татар весьма обыкновенны. Итак пищи из царства растения не имеют они вовсе, равномерно ничего и мясного. Кроме собак не видали мы ни домашних четвероногих животных, ни птиц дворовых. Напротив того у каждого дома находились многие сушильни (балаганы), наполненные рыбою, приготовленною особенно хорошо. В чищении и сушении рыбы должны быть они искуснее Камчадалов, по крайней мере живущих около Петропавловска и Нижнекамчатска. Но только у каждой сушильни находилось множество малых червей, покрывавших на дюйм землю, чего в Камчатке мы не видали и что для зрения [192] было очень неприятно. Собак держат они, вероятно, как для своего одеяния, так и для езды зимней. Великое множество оных и саней, из коих видели мы одне во всем похожия на Камчатскую Нарту, но только немного побольше, доказывает то неоспоримо. Домы их довольно велики и построены все, выключая один виденный нами пустой, на столбах высотою от 4 до 5 футов над землею. Пространство между столбов под домами занимают их собаки. На передней стороне дома сделано крыльцо, шириною около 10 футов, на которое всходят по лестнице, состоящей из 7 и 8 ступеней. Дверь находится на самой средине крыльца; она ведет в сени, которые занимают большую часть дома, но совершенно пусты. Таков был дом Начальника, из чего заключать следует и о прочих. Одна только дверь дома Начальника была отворена; но за то охраняли ее два человека, которые не могли впрочем воспрепятствовать нам заглянуть в сени, в коих ничего мы не приметили, кроме стен и второй двери, находящейся прямо пред первою. Сия, вероятно, ведет в покой жен их, которых скрывали они от нас так строго, что мы ни одной не видали. Главнейшею причиною их боязни и нехотения познакомиться с нами короче конечно были их жены, для скрытия которых заколотили они двери и окна; что учинено в короткое врема, с великою поспешностию собранными досками, укрепленными жердями и гвоздями.

В сей деревне, состоящей из 15 или 18 домов, должно находишься всех жителей от 60 до 70; потому [193] что мы видели совершенно-летних не более 25 тb, коиорые конечно все показывались как по обязанности для: защищения своей собственности, так и из любопытства. Селение у северного залива гораздо более сей деревни, как числом домов, так и количеством народа, что доказывает виденное там Лейтенантом Левенштерном множество людей, одетых в богатое платье. Сии долженствовали быть Начальники, следовательно и число их подчиненных полагать надобно несравненно превосходнейшим. Итак- естьли принять, что жителей в нем вдвое более, т. е. 140, a в другом меньшем, находящемся у северного же залива 50, в третьем на северозападной стороне, виденном нами в некотором отдалении, 100, число же жителей в разных местах по одиначке рассеянных домов 50; тогда число всех поселившихся здесь Татар будет составлять 400, которое по мнению моему можно скорее уменьшить, нежели увеличить.

Сей залив, названный мною именем корабля нашего Надеждою, есть место довольно открытое, следовательно для якорного стоянья мало удобно, а особливо по тому, что грунт вообще каменистой. Он находится в широте 54°,10',15", долготе 217°,32',36". Хотя и легко запасаться в нем дровами и водою, хотя в рыбе также великое изобилие; однако положение его таково, что он редко посещаем быть может мореплавателями.

Возвратясь на корабль в 1 час по полудни, тотчас снялись мы с якоря и пошли из залива. В предъидущей главе упомянуто, что сильное течение [194] от юга препятствовало нам осмотреть противолежащий берег Татарии. Почитая важным узнать сколько нибудь основательнее о его положении, желал я более всего увериться: простирается ли берег Татарии от мыса Хабарова, т. е. дальнейшей, виденной нами на севере оконечности, еще в прежнем своем NW направлении, или склоняется от оного вдруг к западу, как то я с достоверностию полагаю, и как то показывается на картах, приняв, что виденное нами на севере от мыса Ромберха низменное предбрежие есть тот самый остров, которой на картах означается в одинаком направлении с матерым берегом, от чего и имеет вид полумесяца.

Итак я при крепком ветре от SSO велел держать курс SWtW. Ход корабля был не менее 6 1/2 и 7 узлов. С 7 часов показало корабельное счисление, что мы перешли 30 миль. Горизонт от S до NW был весьма чист, так что мы могли бы непременно усмотреть берег и посредственной высоты, в расстоянии 25 до 30 миль. Мыс Хабаров долженствовал лежать от нас тогда на SW в расстоянии не более 12 миль; но мы не могли приметить никакого берега даже и с саленга. Сие доказывало сильное действие течения к северу. Наблюдения, произведенные в следующий день, подтвердили то действительно, и показали место наше 35 милями севернее счисления. В канале действовало течение конечно сильнее, нежели вне оного в открытом море. Итак расстояние наше от мыса Хабарова долженствовало быть вместо 12 миль, уповательно, вдвое или и еще более. [195] Таковое расстояние и тонкой туман, покрывавший вершины высокого берега, были конечно причиною, что мы не могли усмотреть оного. Естьли бы берег от мыса Хабарова продолжался еще в NW направлении, хотя бы на 9 или 10 миль; то мы, не взирая на сильное течение, приближились бы к нему столько, что неминуемо увидели бы его. Сие обстоятельство служит верным доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова приемлет направление к W, а может быть еще и к WSW. До захождения солнца оставалось полчаса только, итак мы не могли иметь никакой уже надежды увидеть берег; но прежде совершенного выхода нашего из канала, хотел я еще один час держать путь прямо на W, чтобы по уменьшению или увеличиванию глубины заключить: приближаемся ли, или удаляемся от берега? В 7 часов найдена глубина 28 саженей, а в 8 часов, семью милями западнее, 35 саженей, грунт песчаный. Сие показывало, что мы удалялись от берега и служило новым доказательством, что берег Татарии от мыса Хабарова не продолжается в прежнем своем направлении. Пред самыми сумерками приказал я еще осмотреть наиточнейше, приметен ли берег; однако не увидели никакого. На SW казалось впрочем нашему матрозу, имевшему острое зрение, нечто черневшееся; но он не мог полагать с достоверностию, чтобы то был берег. Тогда сожалел я очень, что не воспользовался получасовым дневным светом, и не остался при прежнем SWtW курсе. Может быть при оном увидели бы берег и его направление, хотя разность [196] расстояния и составляла не более 3 1/2 миль.

Сколько я ни желал изведать канал и весь берег Татарии от устья Амура до Российских пределов, что для вернейшего географического определения сей части почитал весьма нужным; однако не смел отважиться на то ни под каким видом. При вторичном отходе нашем из Камчатки, остерегли меня не приближаться к берегу Татарии, принадлежащей Китайцам, дабы не возбудишь в недоверчивом и боязливом сем народе какого либо подозрения и не подать чрез то повода к разрыву выгодной для России Кяхтинской торговли (До прихода нашего в Камчатку из Японии не имели мы никакого еще известия об отправленном уже тогда действительно посольстве ко двору Пекинскому, а потому и не мог я располагаться сообразно сему обстоятельству) Крайне сожалел я, что не мог воспользоваться удобным случаем. Между малыми островами, лежащими близ мыса Ромберха можно было бы конечно найти безопасное якорное место. Я не сомневаюсь, что таковое же находится и в проливе (Естьли только оной существует действительно, что мне казалось весьма вероятным) между матерым берегом и низменным островом, имеющем вид полулуния, и отсюда мог бы я отправить особенную экспедицию в пролив Татарии и к устью Амура, но острова сии обитаемы, как то мы в том удостоверились (Во время ночи, препровожденной нами в близости сих островов, видели мы на оных огонь в двух местах); следовательно не льзя было бы никак воспрепятствовать, чтобы во время многодневной нашей у оных [197] бытности не узнали Китайцы, к какой принадлежим мы нации; известно, что, Китайцы в устье Амура, который удерживать в своей власти стараются они с особенною ревностию, содержат вооруженные суда для охранения: итак, хотя дисциплина у них не так строга, как у Японцев; но на верно бы донесли о том немедленно своему Правительству. По сим причинам здесь не льзя было остановиться, хотя оно и есть единственное место, где можно было стоять некоторое время на якоре. Я не хотел умолчать и не объявить причин, которые удержали меня от продолжения своих исследовании далее к S, потому, чтобы освободиться от упреков. Есть Географы, которые никогда недовольны мореходцами, хотя бы сии из рвения к сей науке подвергались величайшим опасностям. Даже на самого Лаперуза показали неудовольствие, что он не испытал канала разделяющего Сахалин от Татарии, не принимая от него оправдания, что он хотя и нашел хорошее якорное место, из коего мог бы послать для того свои гребные суда, однако не сделал сего потому, что не имел барказа с палубою, без какового предприятие было бы слишком опасно: сверх того наступило уже поздное время года, и южные ветры дули так продолжительно и сильно, что естьли бы не сделался к счастию его двудневной шторм от N и не вынес его из сего узкого места, тогда было очень сомнительно, мог ли бы он придти в Камчатку того же года? Итак естьли и Лаперуза, способствовавшего столь много к усовершенствованию Географии в сем туманном море, винят за то, что он не сделал и еще более; то кольми паче [198] должны мы ожидать подобных упреков.

Поелику в путешествии Лаперуза полагается некоторое сомнение о существовании пролива между Татариею и Сахалином; то я и имел великое желание изведать сей канал с совершенною точностию. Но как на корабле, которой в грузу 16 1/2 футов произвести того было не можно; то и следовало принять другие меры. Почему я, воспользовавшись пребыванием нашим в Нангасаки и благорасположением Японского правительства, приказавшего доставлять нам все от меня требованные материалы, к починке корабля нужные, старался барказ наш, которой был отменно хорошо построен, привести в такое состояние, чтобы на оном можно было переплыть безопасно бурное Охотское море и придти в Камчатку, естьли каким либо образом с ним разлучимся. Для сего и приказал я сделать на барказе палубу, обшить его медью, приготовить новый такелаж, новые паруса и все, что только нужно было для таковой экспедиции, начальником которой назначил Капитан-Лейтенанта Ратманова, быв уверен, что он исполнит важное поручение по моему желанию. По сообщении мною сего преднамерения Г. Ратманову, принял он поручение с радостию и старался с неутомимым рвением об устроении барказа на такой конец всевозможным образом. Я хотел дать ему в помощники Лейтенанта, Барона Белингсгаузена, искусного морского Офицера, и снабдить их хронометром, секстантом и всем нужным для точного астрономического определения не только северозападного берега [199] Сахалина, но и противолежащего до самого устья Амура. На случай обретения, что Сахалин отделяется от Татарии действительно проливом, назначил я залив Кастрье для двудневного отдохновения и запасения водою. В сем состоял план мой, к исполнению коего полагал я с достоверностию найти хорошее якорное место у северозападной оконечности Сахалина, и остановясь там на две или на три недели, дождаться возвращения Г-на Ратманова, которой конечно мог бы удобно окончить экспедицию в такое время; но сие мое чаяние, как уже выше объявлено, оказалось тщетным. Естьли бы я и нашел по предположению моему надежное якорное место; то и в таком случае был бы в состоянии исполнить только маловажную часть своего плана; потому что при отходе моем из Петропавловска к Сахалину, как то уже выше объявлено, остерегали меня письменно не приближаться ни под каким видом к берегам Китайской Татарии.

По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S от устья Амура не может быть прохода между Татариею и Сахалином, в чем согласны со мною и все прочие на корабле бывшие и могшие судить о сем. Итак хотя следствие подобного предприятия может только быть подтверждение наших заключений, но не взирая на все сие, почитаю я такое предприятие не бесполезным для того, что осталось и еще неизведано пространство, составляющее от 80 до 100 миль, и положения устья Амура не определено с точною достоверностию. Совершение сего испытания., не [200] маловажного для России в политическом отношении и вообще для Географии, предпринято быть может весьма удобно из Удинского порта, и притом с надежным успехом и без всякой опасности, естьли препоручена будет экспедиция предприимчивому, осторожному и искусному Офицеру.

Поелику я неоднократно уже упоминал о своем мнении, что между Татариею и Сахалином не может быть прохода, и поелику предмет сей может быть останется на долго еще спорным, то я и намерен привести здесь кратко причины, побудившие меня утверждать мое мнение. Оные основываются собственно на испытаниях, учиненных Лаперузом на юге, а нами на севере от перешейка, соединяющего Сахалин с Татариею. Лаперуз надеялся найти здесь проход в Охотское море, который для него был бы весьма важен; ибо чрез то сократилось бы много плавание его в Камчатку. Он продолжал идти так далеко по каналу, пока глубина позволяла величине кораблей его, которая уменьшалась чрез каждую милю одною саженью. Мнение его, что он находился в заливе, неимеющем выхода в Охотское море, подтверждалось более всего тем, что он не примечал течения, которому бы в противном случае надлежало оказываться непременно. Лаперуз остановился наконец на глубине 9 ти саженей и не отважился идти далее потому, что беспрестанно дующие в летние месяцы сильные южные ветры и великое волнение, угрожали на водах мелких опасностию. Почему и послал для измерения глубины два гребных судна. Отправившееся [201] к северу, перешед три мили, где найдена глубина 6 саженей, возвратилось к кораблям обратно. При сем достойно сожаления то, что испытание относительной тяжести воды, чего ученые обоих кораблей конечно не оставили без внимания, не сделалось известным. Естьли бы не найдено было при том никакой, или только малая разность в тяжести воды морской; тогда как сие, так и бездействие течения послужили бы неоспоримыми доказательствами, что прохода совсем не находится. Известия, полученные Лаперузом во время бытности его в заливе Кастрье, хотя и долженствовали быт недостаточны по незнанию языка; однако подтверждают то впрочем довольно сильно. Когда Лаперуз начертил карандашем на бумаге Сахалин и противолежащий берег Татарии, оставив между оными пролив, и показал то обитающим у вышеупомянутого залива; тогда один из них, взяв у него вдруг из руки карандаш, провел черту чрез означение пролива и дал уразуметь чрез то, что Сахалин соединяется с Татариею узким перешейком, на котором ростет якобы и трава, и чрез которой будто бы перетаскивают они иногда свои лодки. Сии известия, постепенное глубины уменьшение, и бездействие течения побудили Лаперуза заключить весьма справедливо, что Сахалин, или соединяется с Татариею перешейком, или канал, разделяющий сии обе земли, становится наконец очень узок, где глубина должна быть не более нескольких футов. Лаперуз сообщая свое мнение не утверждает оного совершенно; но сие приписать надобно, может быть, его [202] скромности, которая не позволила ему утверждать настоятельно того, чего не испытал он сам собою. Сообразуясь с сим, продолжали до сего несправедливо представлять на картах Сахалин островом, а канал между оным и матерым берегом называть проливом Татарии. Испытания, учиненные нами на 100 миль севернее, не оставляют теперь нималейшего более сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татариею перешейком. Лишь только начали приближаться к северной оконечности Сахалина, нашли мы великую разность в тяжести воды морской. Сия разность не может быть приписана реке, здесь впадающей в море, потому находясь в возможной близости к северовосточной стороне его, не льзя бы было не увидеть его. Близость Амура долженствовала быть тому причиною. Сверх сего была вода мутна и желтоватого цвету. По обходе нашем северной оконечности, чем далее плыли мы к югу близ северозападного берега, тем более и более становилась вода легче, и наконец в близости канала, разделяющего на севере от Амура Сахалин от Татарии, почерпнутая с корабля оказалась совершенно пресною и почти одинакой тяжести с корабельною водою, как то прежде уже упомянуто. Естьли бы существовал пролив между Сахалином и Татариею, тогда южные ветры, господствующие по свидетельству Лаперуза чрез все лето, долженствовали бы вгонять соленой воды в Лиман, в которой впадает Амур, такое множество, что при выходе оной в северной нами открытой пролив, не может она лишиться всех соляных [203] частиц своих. Но как мы испытали совсем тому противное; то и служит сие ясным доказательством, что между Сахалином и Татариею вовсе не существует пролива. К сему присовокупить надобно и сильное от юга в северном канале течение, о коем объявлено мною в предъидущей главе обстоятельно. Естьли бы вливаемая Амуром вода могла стремиться в ту и другую сторону, тогда оное было бы непременно слабее.

Прибавление. Сии примечания писаны мною там, где учинены испытания, внесенные в журнал мой. По прибытии нашем после в Кантон обрадовался я не мало, нашед путешествие Капитана Бротона, которое издано во время нашего отсутствия. Из оного всякой усмотреть может, что предложения мои о соединении Сахалина с Татариею совершенно подтверждаются. Капитан Бротон, имевший малое судно, которое ходило не глубже 9 ти футов, простер свое плавание с южной стороны к северу между Сахалином и Татариею 8 мью милями далее Лаперуза, где глубина была две сажени, и нашел, что канал оканчивался заливом, вдающимся в землю на три или на четыре мили. Он приказал объехать залив сей на гребном судне и удостоверился, что оной окружается повсюду низменными, песчаными берегами, так что нигде не оказалось ни малейших признаков к проходу. Итак здесь-то открыт им предел великого залива Татарии. Но естьли бы, не взирая и на сие, скрылся от усмотрительного Бротона и внимательного помощника его Чапмана, которому препоручил он изведать залив сей, где либо узкой канал; [204] в таком случае неминуемо приметили бы они течение. Но Бротон говорит ясно, что совершенное спокойствие водной поверхности в сем месте, служило для него доказательством, что берег нигде не прерывается, следовательно и пространство воды, существующее между Сахалином и Татариею есть не иное что, как обширный залив. В испытании тяжести воды морской не настоит при сем никакой надобности. Итак теперь доказано совершенно, что Сахалин соединяется с Татариею низменным песчаным перешейком, и есть полуостров, а не остров. Почему справедливость и требует означаемый на картах со времени Лаперузова путешествия пролив Татарии, изображать и называть заливом оной, хотя весьма вероятно, что Сахалин был некогда, а может еще в недавния времена, островом, как представляет-ся оный и на Китайских картах, но что наносные пески реки Амура соединили его с матерой землею.

15

Августа 15 го в 8 часов вечера переменили мы курс W на NNO. При отбытии моем из С. Петербурга желали, чтоб я осмотрел острова Шантарские, лежащие в широте 55°, на востоке от Удинского порта, в расстоянии около 60 миль, потому что не взирая на близость к ним сей гавани, неизвестно и поныне основательно ни число, ни положение оных. Хотя я оставил Камчатку с твердым намерением по окончании описи Сахалина описать и сии острова, но опись Сахалина задержала меня более нежели я ожидал; сверх того я был обязан уважить и то, что нам надлежало придти в Кантон в начале Ноября, куда в тоже время [205] долженствовала прибыть и Нева с грузом пушных товаров, и год потому принужден я был оставить сие намерение без исполнения. Необходимо нужно было не только не заставить Невы дожидаться нас в Кантоне, но и придти туда как можно ранее, дабы иметь довольно времени к окончанию своих дел, (которые по причине первого прихода Россиян в Кантон долженствовали быть сопряжены с разными затруднениями), и успеть выдти оттуда при NO муссоне. Итак надлежало неминуемо поспешать в Камчатку, куда желал я придти еще в исходе Августа; ибо ясно предвидел, что пребывание наше там продолжится четыре или даже пять недель. Но чтобы плавание наше не было совсем бесполезным для Географии, то и вознамерился я при сем случае определить некоторые места западного Камчатского берега от 56° широты до Большерецка, полагая что оный неопределен еще астрономическими наблюдениями. Почему и направил путь свой к оному.

16

Дувший во весь день свежий ветр от SSO сделался в 10 часов крепким, и продолжался чрез всю ночь и весь следующий день. Перед полуднем показалось солнце. Мы определили широту 55°,94', и узнали притом, что в 22 часа по снятии с якоря, увлекло нас течением к северу на 33 мили. Под вечер сделался ветр несколько слабее; однако дул чрез всю ночь все еще сильно.

17

В 2 часа по полуночи нечаянно усмотрели мы берег на севере, которой по малой его обширности признали островом. Я приказал немедленно лечь в дрейф: но увидев после, что находимся от него еще далеко [206] стали лавировать под малыми парусами к нему, чтобы осмотреть точнее новое наше открытие, каковым почитал я оное вопервых по той причине, что ближайший тогда от нас берег долженствовал быть открытый Капитаном Биллингсом каменной остров Иона, которому по карте Г-на Сарычева следовало находиться от сего тремя градусами восточнее. Чего ради матрозу, усмотревшему прежде всех сей остров, выдано было награждение, назначенное мною на таковой случай. На рассвете оказалось, что это быль каменной остров, подобной Ионе. Нам не оставалось более ничего, как определить только положение его с точностию; ибо во время бурной ночи или продолжительных туманов, каковые не бывают нигде столько часты, как в Охотском море, может быть для мореплавателей весьма опасным. День был пасмурной и я отчаявался уже в произведении наблюдений. В 10 часов показалось к щастию солнце; в полдень удалось нам изловить его также между облаками с Г-м Горнером, которой сверх того взял несколько высот близ меридиана, по коим вычислил широту, разиствовавшую от определенной меридианными высотами только полуминутою. В полдень лежал от нас остров на NW 3S2°, в расстоянии от 7 до 8 миль; бурун вокруг его виден был ясно. Мы продолжали держать курс к NO до 2 часов; он лежал тогда от нас прямо на W, и мы оставили остров сей, уверившись к сожалению, что он не есть новое открытие; но должен, быть обретенный уже Биллингсом остров Иона: однако нашли [207] при том в определенной прежде долготе его погрешность, составляющую почти 3 градуса. Итак и заслуживаем, кажется именоваться вторыми открытелями. В рассуждении верности определения долготы сего острова, полагаю я, что оная не подлежит никакому сомнению; ибо во все сие наше плавание показывали хронометры, Арнольдов только 13 ю, а Пеннитонов 26 ю минутами западнее. Истинное, определенное нами положение сего острова, есть 56°,25',30" и 216°,44',15", На карте Г-на Сарычева показан он под широтою 56°,32' (В путешествии же его напечатано 56°,55', но это, вероятно должна быть погрешность типографическая), а долготою 146°,12' восточной или 213°,48' западной от Гринвича. Итак выходит разность в широте 6 1/2 минут, а в долготе 2°,56'. По карте Г~на Сарычева лежит остров Иона на S от Охотска, по выходе из коего открыт он через три дня; но как не возможно, чтоб по корабельному счислению вышла неверность в трое суток три градуса, то и полагал я, что должна быть погрешность и в долготе Охотска, что и действительно потом оказалось. Охотск лежит по вышеупомянутой карте под 145°,10' восточной долготы от Гринвича. Г. Академик Красильников определил в 1741 году долготу Охотска 143°,12'. Как долгота Петропавловска, определенная Красильниковым, имеет только несколько секунд разности от определений Капитана Кинга и Астронома Ваелеса, также весьма мало от определений Лаперуза и наших, то заключить можно, что все долготы, определенные Г-м Красильниковым, должны быть [208] верны, и что разность около двух градусов между определениями Биллингса и Красильникова должна быть приписана погрешностям последняго Астронома; но ежели ж определения Капитана Биллингса принимать вернее Красильниковым, и долгота Охотска основана на истинных наблюдениях, в таком случае остров нами виденной есть новое открытие.

Остров Иона есть не что другое, как голой, каменной остров, в окружности около 2 миль, высота коего над поверхностию моря 200 тоазов. Он со всех прочих сторон, кроме западной, окружен камнями, которые, может быть простираются далеко еще и под водою. Когда находился от нас сей остров на N, тогда в 19, милях от оного найдена нами глубина 15 саженей; а когда на W в 10 милях, тогда не могли достать дна 120 саженями. Близ северной стороны его должна быть глубина гораздо меньше. Г-н Сарычев объявляет в путешествии своем, что глубина была только 27 саженей, когда остров лежал на StW в 15 милях.

Ветр уже многие дни дул от О, ONO и NO; туман продолжался беспрерывно: но естьли на несколько часов и рассеявался, то за оным наступала пасмурная мрачная погода и дожди сильные. Сии восточные ветры принудили меня держать курс к югу и лишили чрез то надежды придти к западному берегу Камчатки в широте между 55 и 54°, как то имел я намерение.

20

Августа 20 го пред полуднем небо прояснилось и мы могли наконец произвести наблюдения, коими определена широта 53°, 20', долгота 211°,20': 9 ю минутами [209] южнее и 40' восточнее, нежели выходило по моему счислению. Ветр сделался от NW, но по кратком времени перешел опять к SO, и сопровождался попеременно дождем и туманом; такая погода случалась и при западном ветре, но переменялась неправильно.

Наконец настал ветр от WNW, которой мало по малу сделался свежим; но непрозримой туман все еще нас преследовал. Ртуть в барометре опустилась на 28 дюймов, 9 линий, что, казалось, предвещало шторм неминуемой; но оной не последовал. Мы испытали многократно в сем неблагоприятствующем для плавателей море, что не только при низком стоянии ртути в барометре, но и при великом падении ее не случалось особенно бурной погоды.

26

Я желал пройти в сей раз между Курильскими островами Харамакотаном и Шиашкотаном, надеясь увидеть при том остров Черинкотан, в определении широты коего, равно и четырех островков, названных мною каменными ловушками настояла неизвестность в нескольких минутах; почему и велел держать курс туда. Солнце совсем не показывалось; густой туман окружал нас беспрестанно; я ожидал с величайшим нетерпением ясного дня, дабы поверить свое счисление, что по причине сильного у Курильских остров течения долженствовало быть весьма нужно. Быв в неизвестности, как близко находимся к островам, и какой держать курс, препроводили время в величайших заботах. Наконец 26 Августа пред полуднем туман рассеялся. [210] Мы находились, как то я и полагал, гораздо севернее нежели показывало корабельное счисление, и вместо того, чтоб быть в близи шестого острова, усмотрели теперь острова Ширинку, Монконруши и Алаид. Признаюсь, что блуждение наше в беспрестанном густом тумане столько нам надоело, что я не мог уже решиться и держать курс назад к S, чтоб исполнить свое преднамерение и пройти между шестым и седьмым островами. Напротив того почел нужным воспользоваться наступившею ясною погодою, чтобы пройти опасную цепь сих островов, пока не покроет нас опять туман густой; почему и велел держать курс между островами четвертым и третьим, а потом между Поромуширом и Оннекотаном т. е. вторым и пятым; поелику проход сей из всех пространнее и безопаснее в целой цепи, по коему одному только плавают Российские купеческие суда. В полдень определена наблюдениями широта 50°,4',32", долгота 204°,57',24". В сие время находились от нас острова: Ширинка на NO 11°; Монконруши на SW 49°; Алаид на NO 25°; оконечность на южной стороне Поромушира, которую признавали мы сперва несправедливо южнейшим мысом сего острова, на SO 86°; она лежит в широте 50°,3',50", а южнейший мыс по наблюдениям нашим в широте 50°,0',30", долготе 204°,35',45". Последний назвал я мысом Васильевым, именем Графа Васильева. Берег вблизи мыса Васильева, равномерно и всей южной стороны Поромушира горист особенно. Он снижаясь мало по малу оканчивается у мыса Васильева [211] низменным, песчаным берегом, простирающимся на довольное расстояние к югу. Сей крайнейшей оконечности, по причине ее особенной низменности, Капитан Кинг не мог конечно видеть. По объявлению его должна лежать южная оконечность в широте 49°,58'. В час и 20 минут по полудни лежала она от нас прямо на О в 9 милях; в 3 1/2 часа прямо на N в 3 х милях; посему мы и имели удобной случай определить долготу ее с точностию. Югозападная сторона Поромушира не так гориста как южная, и состоит попеременно, то из низменного берега, то из гор посредственной высоты. Берега утесисты, на коих видели мы во многих местах снег, которой был может быть уже новой. Югозападная сторона отличается особенно двумя пиками, из коих южнейший довольно высок; но находящийся на югозападной оконечности, состоящей по себе уже из высокого берега, имеет весьма великую высоту. Сей назвал я пиком Фус, именем известного в Российских ученых летописях Академика. Он лежит в широте 50°,15',00", долготе 204°,49',30". Берега между югозападною и северною оконечностями не могли мы видеть; но вместо того осмотрели с точностию юговосточную сторону, находившись от оной в недальнем расстоянии. Обошед мыс Васильева, начали держать в параллели к берегу. Здесь претерпели мы несколько жестоких порывов ветра, обратившего внимание наше на худое состояние такелажа, которой повредился во время плавания по Охотскому морю более, нежели бы могло произойти то в плавание три краты [212] продолжительнейшее, в другом лучшем климате. От мыса Васильева простирается берег почти на NOtN до оконечности, отстоящей от него на 19 миль. Сия высоты довольной; но оканчивается низменностию. Берега и здесь также, как у южной оконечности, низменны, но возвышаются мало по малу в горы посредственной высоты, которые во многих местах покрыты были снегом нерастаявающим, вероятно, чрез целое лето, продолжающееся в сем суровом климате только два месяца, Июль и Август. Юговосточной берег острова представляется вообще гористым; однако в некоторых местах находятся и долины, казавшиеся мне удобными к землевозделанию; но мы не приметили нигде признаков, чтобы сия часть острова была обитаема. Юговосточная оконечность острова и другая лежащая в широте 50°,19',10", долготе 204°,14', составляют пространной залив, простирающийся во внутренность острова более, нежели на 5 миль. В нем видели мы между утесистыми берегами углубление, в коем находится, может быть, хорошее якорное место. От северной оконечности сего залива имеет берег направление NO 48° до восточной оконечности острова, которая лежит в широте 50°,28',00", долготе 203°,51',00" и отличается стоящею вблизи высокою горою. В том же направлении, несколько севернее только первой находится и еще другая гора, высоты едва ли не превосходнейшей. Сей берег горист вообще. Направление его от восточной до севернейшей оконечности есть почти NNO; но мы не могли рассмотреть его ясно, потому что предлежал ему остров Сумшу, [213] составляющий с северовосточною стороною Поромушира пролив, шириною не более полуторы мили. В следующий день могли мы впрочем видеть через низменной остров Сумшу северную оконечность Поромушира. В 8 часов находились от берега не далее 5 ти миль. В сем расстоянии найдена глубина 35 саженей, грунт каменистый. Пик северозападной оконечности острова Оннекотана лежал тогда от нас на SW 53°; остров Монконруши на SW 76°; восточная оконечность Поромушира на NO 30°.

27

По безветрии, продолжавшемся несколько часов, во время коего влекло нас течением сильно к берегу, настал свежий ветр от NW, при коем удалялись мы ночью от берега; но в 4 часа по полуночи начали держать курс опять к северу. На рассвете увидели на севере высокой пик, южной Камчатской оконечности, которой назван мною Кошелевым, а в 8 часов усмотрели чрез Сумшу остров Алаид и северную оконечность Поромушира в одном NW 66° направлении. Пик Кошелев лежал тогда от нас на NO 2°,30'.

Остров Сумша вообще низмен; но берега его во многих местах утесисты. Южной мыс его оканчивается низменностию, равномерно и северная оконечность, выключая у сей некоторые маловажные возвышения, которые суть единственные на всем острове. Не за долго пред полуднем увидели мы и мыс Лопатку. Он подобно острову Сумшу, с коим, может быть, соединяется, весьма низмен. Канал, разделяющий оные, наполнен мелями. В прежния времена ради близости [214] берега, что почиталось тогда главною вещию, проходили оным малые суда; но поелику в нем погибало оных много; то в последствии времени, как то я узнал в Камчатке, проходить сим каналом было запрещено. В полдень находились от нас: восточная оконечность Поромушира на NW 80°, остров Алаид на NW 78°, южная оконечность острова Сумшу на NW 89°, северозападная его оконечность на NW 63°. В сем положении определена нами широта 50°,38', долгота 203°,00',42". Расстояние наше от ближайшего берега т. е. от острова Сумшу было 22 мили. Склонение магнитной стрелки найдено 5°,6',30", но среднее из вчерашних и сегоднишних наблюдений показало 5°, 39',45" восточ.

Во время плавания нашего из Камчатки к Сахалину определили мы широту мыса Лопатки 51°,03'; но поелику не видали ясно оного, то и полагали притом некую погрешность. Капитан Кинг определил широту сего мыса 51°,00', а Капитан Сарычев 50°,56'. Почему я и вознамерился подойти в сей раз к мысу Лопатке сколько возможно ближе, к чему способствовал весьма свежий ветр западный, позволявший нам держать курс к N, ведущий к оной. Но помрачившееся скоро по полудни небо и наставший густой туман, скрыли берег совсем от зрения. В 3 часа находились мы по счислению в широте 51°,00': и так, видя, что намерение мое остается тщетным, приказал я держать NNO, а потом в 4 часа, подошед весьма близко к берегу, NO, ведущий вдоль оного. Пик Кошелев лежал тогда от нас на NW 35°. Ветр дул чрез целую ночь [215] свежий от W; погода сделалась ясная, совершенно безоблачная, какой не случалось ни однажды во все сие наше плавание. На рассвете увидели мы мыс Поворотной на NW 7°, в расстоянии от 22 до 24 миль; Вулкан на NO 1°,30'; Шипунской нос на NO 50°. В 11 часов настало безветрие, которое продолжалось до 8 часов вечера и огорчало нас чрезмерно. Мы знали, что множество писем ожидало нас в Петропавловске, и надеялись не только получить разные известия по обыкновенной почте; но и полагали, что отправленный за несколько месяцов в С. Петербург курьер возвратился конечно обратно и привез нам ответы на письма наши, посланные при отходе из Камчатки в Японию. Несколько дней уже главным предметом наших разговоров были ожидаемые, любопытства достойные известия о политических Европейских произшествиях, которые в продолжении двух годов долженствовали соделаться немаловажными. Быв питаемы таковою лестною надеждою в близости Авачи, и не имев способов достигнуть исполнения наших желаний, чувствовали мы сугубую досаду на неблагоприятство сего случая.

30

Августа 29 го в 8 часов вечера вошли мы наконец в губу Авачинскую и следующего дня в 3 часа по полудни стали на якорь в Петропавловском порте, находившись в отбытии из оного ровно 2 месяца. Во все сие время редко случались дни, в которые бы не мочил нас дождь или не проницала бы платья нашего туманная влага; сверх сего не имели мы никакой свежей провизии, выключая рыбы залива Надежды, и никаких [216] противоцынготных средств; но не взирая на все то, благодаря Бога не было у нас на корабле ни одного больного. [217]

ГЛАВА VII.

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕБЫВАНИЕ НАДЕЖДЫ В ПЕТРОПАВЛОВСКОМ ПОРТЕ.

Приближение Надежды к Аваче наводит немало страх на жителей Петропавловской гавани. — Прибытие казенного транспортного судна из Охотска. — Большая часть привезенной на нем провизии найдена поврежденною и негодною. — Обыкновенный в Охотске способ солить мясо и укладывать сухари для перевоза. — Приход судна Американской Компании из Уналашки. — Получение известий о Неве. — Приезд Порутчика Кошелева из Нижнекамчатска с уполномочинием от Г. Губернатора снабдить нас всем нужным достаточно. — Постановление Офицерами Надежды памятника Капитану Клерку и Астроному Делиль-де-ла Кроэру. — Побег из Камчатки Японцев. — Известия об Ивашкине и его ссылке. — Братья Верещагины. — Отбытие Надежды из Камчатки. — Астрономические и морские наблюдения в Петропавловском порте.

1805 год. Сентябрь [218]

Приближение наше в сей раз к Петропавловску произвело в жителях оного немалой страх. Они знали, что отсутствие наше долженствовало продолжаться два месяца; однако им казалось невероятным, чтоб могло то последовать с такою точностию. Почему, увидев наш корабль, не верили, чтоб это был он действительно; другого же одинаковой с ним величины Российского судна не могли они ожидать никакого: и так заключив, что идет к ним корабль неприятельский, начали многие уже из них уходить с имуществом своим на близь лежащие горы. Со страхом несовместен хладнокровный рассудок, Петропавловцам казалось вероятнее, что неприятельской фрегат обошел полсвета для того, чтоб овладеть их местечком, коего все богатство состоит только в некотором количестве сушеной рыбы, и где фрегат найдет провизии едва ли на полмесяца, нежели думать, что мы возвращаемся к ним в назначенное время и не взирая на то, что по последним за полгода назад известиям знали они, что Россия ни с кем не воевала; однако не прежде успокоились, пока не пришел к ним солдат, занимавший пост свой на горе близ входа в порт, и не уверил их, что наводящий страх корабль должен быть точно Надежда, как по всему своему виду, так особенно по весьма короткой, в сравнении с другими кораблями, бизань мачте. Сей опытный солдат, бывший в Экспедиции Биллингса, почитался разумеющим таковые вещи, почему и поверили ему с радостию.

Мы не нашли в порте ни одного судна. Ни [219] пакетбот, ни транспорт, на коем следовало доставить требованную мною провизию, еще не приходили, хотя ожидаемы были уже около 6 ти недель. Итак мы в чаянии своем найти здесь присланные нам письма крайне обманулись. О неприбытии пакетбота беспокоились мы чрезвычайно. Плавание Охотским морем, а особливо между Курильскими островами опасно, и редко совершается скорее 4 х недель, а потому и постановлено, чтоб пакетботу приходить в устье Воровской реки, находящейся на западном Камчатском берегу под широтою 54°,15'. Сие место для мелких судов очень удобно, потому что глубина оного от 7 до 8 футов; а отдаление его от Верхнекамчатска, будущего местопребывания Губернатора, не более 110 верст. Переход в оное из Охотска при мало благоприятствующем ветре не может продолжаться долее 4 х дней. По сим обстоятельствам заключили мы, что пакетбот прошел в море, а с ним и наши письма, коих мы с толикою нетерпеливостию ожидали. Но беспокойство наше продолжалось короткое время. Сентября 2 го по утру донесли мне, что в заливе остановилось на якорь двухмачтовое судно. Я послал немедленно к оному Офицера, которой возвратился через два часа и привез с собою командира казенного транспорта, Мичмана Штейнгеля, пришедшего из Охотска. Чрез него то получили мы наконец свои письма, из коих последния писаны были 1 го Марта сего года. Он доставил мне и пакеты, присланные в Охотск Г-м Министром Графом Румянцовым с отправленным из [220] С. Петербурга фелдьегерем, совершившим сей далекий и трудный путь в 62 дня. В них находились отзывы на донесения; посланные мною в прошедшем году пред отходом в Япюнию. Они обрадовали меня чрезвычайно; поелику содержали в себе лестную награду за все претерпенные мною в сем путешествии многоразличные неприятности. Кроме благосклоннейших писем от Министров Морских сил и Коммерции, удостоился я получить при сем два Рескрипта от ЕГО ИМПЕРАТОРСкого ВЕЛИЧЕСТВА. В первом угодно было ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ изъявить мне СВОЕ благоволение; во втором при равномерном благоволении приложено было награждение, превосходившее мое чаяние. Таковые милости МОНАРХА за счастливое окончание первого, трудного и опасного плавания тронуло меня до глубины сердца и удостоверило, что совершение второго, как важнейшего и полезнейшего плавания, не оставлено будет без Высокомонаршего внимания. В рассуждении обратного нашего в Россию плавания заботился я менее. Естьли бы во время оного и постигло нас несчастие; то сие случилось бы в морях известных, в коих каждой год бывают многие корабли разных Европейских наций, следовательно доставленная нашим путешествием польза открытиями и описаниями охранялась уже довольно. Но, что бы обезопасить и плоды трудов наших с большею осторожностию, решился я отправить в С. Петербург со штафетом все сочиненные нами карты при кратком донесении о наших [221] открытиях. Г. Тилезиус приготовил знатное собрание рисунков, относящихся к естественной истории, что бы послать при сем случае в Академию. Сии драгоценные для нас вещи едва не подпали однако той участи, от коей предохранить оные я старался. Я послал их на судне Г. Штейнгеля, которой вышел из Авачинской губы 20 го Сентября; но не мог достигнуть назначенного ему места, и принужден был возвратиться в Камчатку. По несчастному случаю судно его село на мель недалеко от Большерецка; однако спаслось. Следствием сего неприятного приключения было, что все посланное нами доставлено в С. Петербург шестью месяцами позже; потому что отправлено после из Камчатки по зимней почте дальнейшим путем чрез Ижигу.

Весь такелаж корабля нашего во время плавания в туманы около берегов Сахалина так повредился, что надобно было его или исправить, или переменить новым. И так по расснащении совсем корабля занялись разными работами, которые производимы были с особенной охотою и поспешностию. Теперь настало время к предприятию обратного плавания в Россию. Каждая напрасно не потерянная минута напоминала нам, что тем скорее возвратимся в свое отечество; большего к трудам ободрения не требовалось. Я приказал выгрузить весь корабль как для починки водяных бочек, так и для прибавления 6000 пуд балласта в замену выгруженного железа. Для освобождения служителей от трудной и скучной работы, заказал я, [222] по прибытии своем в Петропавловск из Японии, приготовить для нас дров 70 саженей. Надлежало запастись ими в Камчатке на все время обратного плавания, потому что оные в Китае, на острове Св. Елены, и мысе Доброй Надежды чрезвычайно дороги. Здесь же могли мы взять дрова готовые, сухия. Известно, что доставление в Камчатку материалов сопряжено с великими трудностями и издержками; для чего и решился я удержать у себя из всех корабельных запасных материалов столько, сколько полагал нужным до прибытия в Кронштат; прочее же оставил все в Петропавловске, между чем находился и якорь корабля нашего с новым канатом.

Из провизии, привезенной для нас из Охотска, взял я часть весьма малую, а именно, на три месяца солонины, на четыре месяца сухарей, и несколько пуд коровьяго масла. Оная была вообще так худа, что я не захотел бы взять вовсе ничего, естьли бы мог надеяться достоверно, что получу в Кантоне провизию на все время плавания оттуда в Балтийское море. Две трети из оной оставил я в Петропавловске; ибо должен был полагать, что и малое взятое количество испортится прежде времени, что и действительно случилось. Солонину сохранили с трудом шесть недель. В Кантоне принужденным нашелся я бросить ее всю в море. Не только бочки, в коих лежала солонина, были очень худы; но оную и приготовляют в Охотске весьма худо. Мне расказывали, что здесь при солении мяса употребляют морскую воду для сбережения соли. Естьли это [223] справедливо, в чем однако я еще сомневаюсь; то нетрудно себе представить, от чего солонина портится так скоро. Сухарей не могли мы так же сберечь долго. На обратном плавании нашем из Китая испортились оные столько, что не годились даже для корму скота. Я привез оных некоторое количество в Кронштат для пробы, удостоверившей всех, что Охотские сухари по долговременном плавании не годятся ни к какому употреблению. Образ укладывания оных в Охотске есть существенная причина их порчи. Они втискиваются с великою силою в кожаные мешки, при чем большая часть в пыль обращается. Мешки для удобнейшего сшиванья мочат водою; почему лежащие непосредственно у кожи плеснеют скоро и делаются потом совсем негодными к употреблению в пищу. Крупа перевозится точно таким же образом. Влажность кожаных мешков удобно ей сообщается; от чего начинает она скоро пахнуть затхлостию и делается совсем негодною. Я взял крупы с собою малое количество для перемены пищи служителям, которые говорили, что долговременное употребление Японской сарачинской крупы им уже наскучило; но оная при первом случае оказалась совсем испорченною. Сухари приготовляются в Охотске. И так я не понимаю, для чего кладут их в мешки кожаные, когда грузят прямо на судно. Естьли бы сей образ перевозки становился дешевле; тогда была бы некоторая причина к извинению; но сему выходит противное. Кожаной мешок стоит в Охотске 2 рубли с полтиною и служит только на один раз, потому что он [224] при вынимании сухарей разрезывается, чрез что и делается после негодным: но естьли распарывать его и по шву с осторожностию; то и тогда портится много. Казна и не требует, что бы берегли мешки для употребления в другой раз; ибо поставщик сухарей берет за оные всякой раз полную цену. Новая бочка, сделанная из елового дерева, стоит в Охотске 5 рублей. Она не должна быть так крепка, как солонинная, и не взирая на то, может употребляться несколько лет; сверх того в нее поместится сухарей три метка: и так естьли употребить ее и однажды; то и тогда прибыток от каждых трех мешков составит 9, руб. с полтиною, кроме сохранения сухарей от порчи, которая при настоящих мерах неизбежна. Кожаные мешки только для доставления провианта в Охотск нужны и удобны; потому что между городами Якутским и Охотским нет судоходства, а производится перевозка на лошадях и оленях; но употребление оных на судах, отправляемых из Охотска в Камчатку, кажется мне весьма странны. Взятое мною коровье масло было очень худо. Хотя я и приказал перемыть его, посолить снова крепко и положить в малые бочки; но при всем том не годилось в пищу, а посему и было употреблено вместо сала на смазывание корабельных снастей. Кто знает, каким образом его приготовляют и доставляют, тот не будет удивляться, что оно испортилось до такой степени; его не солили вовсе и привезли из Якутска в коробках, в коих так же и в Камчатку отправили. Несравненно хозяйственнее было бы, естьли бы [225] приготовили хотя четвертую часть требованного масла надлежащим образом, и доставили бы его в малых хороших боченках. В таком случае стоило бы оно дешевле и могло бы употреблено быть с пользою. Сие краткое известие о доставленной нам из Охотска провизии доказывает очевидно, с каким нерачением и неблагоразумием исполняют даже и важные в стране сей препоручения. Сумма около 15000 рублей употреблена при сем не только без малейшей пользы; но и со вредом, которой не без трудности отвратить предлежало.

21

Сентября 21 го пришло в Петропавловской порт малое судно Константин, принадлежащее Американской Компании. Оным управлял Штурман Потапов, отправившийся в Охотск из Уналашки. Недостаток в воде принудил его зайти в Авачу. Многие дни уже выдавал он матрозам своим по весьма малому количеству воды; но и при сих мерах осталось у него оной только осьмая доля одной бочки. Через 8 дней отправилось судно Константин опять в море; однако не достигло своего назначенного места как то мы после узнали. Жестокие бури принудили его возвратиться в Петропавловск и препроводить там всю зиму. Итак недостаточной запас в воде был причиною, что судно пришло в Охотск девятью месяцами позже.

Штурман Потапов сообщил нам известие, что Нева имела на острове Ситке сражение с дикими, на коем убито несколько человек и многие ранены. услышав о сем, почитали мы себя гораздо счастливейшими, что вместо воинственных предприятий противу диких, [226] употребили время на трудное, но уповательно и на небесполезное упражнение.

По прибытии в Петропавловск отправил я немедленно в Нижнекамчатск нарочного с извещением о нашем возвращении. Но уже не надеялся увидеть Г-на Губернатора, потому что дела его не позволяли ему предпринять вторичной в одно лето трудной и опасной поездки; услышав же, что он на обратном пути своем из Петропавловска едва не утонул в реке Камчатке, и что жизнь его спасена одним только усердием и приверженностию к нему солдата, не мог я и желать того.

Я ожидал брата его, бывшего с нами в Японии, которой через четыре недели прибыл действительно к общей нашей радости; с ним приехал и Маиор Фридерици, сопровождавший в Нижнекамчатск Г-на Губернатора по отходе нашем к Сахалину. Порутчик Кошелев имел от брата своего предписание всевозможно нам вспомоществовать; но оное могло бы принести нам менее пользы, естьли бы не сопровождалось искреннейшим дружества усердием. Шесть быков пригнаны были предварительно уже из Верхнекамчатска для того, чтобы на тучных Петропавловских паствах поправились опять от усталости чрез дальнюю их перегонку. Рыбы приготовлено было много соленой и сушеной, а сверх того несколько бочек и черемши или дикого чесноку. Сухарей насушили также много, которые были для нас весьма благовременны; ибо, привезенные из Охотска оказались столь худы, что не могли быть [227] употреблены в пищу, как разве при самой крайней нужде. Картофелем снабдили нас изобильно, также и другими огородными овощами, но только в меньшем количестве; поелику оные привести следовало из за триста верст. Словом всякое наше желание исполняемо было с величайшим усердием. Никогда не забуду я сего любви достойного молодого человека, принимавшего ревностнейшее участие во всем, до нас относившемся. Многократно уже говорил я об нем с нелестною похвалою; но при всем том не могу удержаться, чтобы еще не хвалить его.

По приходе нашем в сей раз в Петропавловской порт предвидели мы ясно, что многоразличные на корабле работы не могли окончаны быть прежде четырех или пяти недель; почему Офицеры корабля и приняли намерение воспользоваться сим досужным временем, чтоб возобновить гробницу Капитана Клерка. Из путешествий Кука и Лаперуза известно, что Клерк погребен в Петропавловске у большего дерева, на коем прибита доска с надписью о его смерти, летах, чине и цели предприятия, коего он соделался жертвою. Написанный живописцем Резолюции Веббером на доске герб, которой приказал Капитан Кинг повесить в Паратунской церкви, нашли мы в сенях Маиора Крупского. Никто, казалось, не знал, что означала живопись, на доске сей написанной. Ни в Паратунке, ни в Петропавловске не существует более церкви уже многие годы (В Петропавловске строится теперь новая церковь; но работа идет весьма медлительно). [228] Итак счастливой случай только сберег доску с живописным гербом на ней. Лаперуз, нашед прибитую на дереве доску очень поврежденною временем, приказал надпись изобразить на медном листе, прибавив на конце, что он возобновил ее. Копия с подлинной надписи не находится в Куковом путешествии; но как все относящееся до Кука и его сопутников любопытно для каждого; то я и почитаю неизлишним помещение оной здесь, как то изображена она на меди по приказанию Лаперуза:

At the root of this tree lies the body
Of Captain Charles Clerke, who
Succeeded to the Command of His
Britannic Majesty's Ships the
Resolution and Discovery, on
The death of Captain James
Cook, who was unfortunetely
Killed by the natives at an
Island in the South Sea, on
The 14 of February in the year
1779, and died at sea of a
Lingering Consumption the 22d
Of August in the same year, aged 38

Copie sur l'inscription angloise par ordre de Mr. le Comte de la Perouse, Chef d'Escadre en 1787

(У корня сего дерева лежит тело Капитана Карла Клерка, которой по несчастной смерти Капитана Жамеса Кука, умерщвленного Островитянами южного океана 14 го Февраля 1779 го года, принял начальство над Королевскими. Британского Величества кораблями Резолюции и Дисковери. Он умер на море по долговременной болезни 22 го Августа того же года на 38 м году от роду. Сия копия с Англинской, подлинной надписи сделана по приказанию Коммандора Графа Лаперуза в 1787 м году). [229]

Сей медной лист Лаперуз приказал прибить гвоздями на гробнице, сделанной из дерева. Мы нашли его в целости, не взирая на то, что он пропадал два раза. Деревянная гробница не обещала прочности. Время повредило ее столько, что она могла бы простоять не многие годы (Смотри рисунок гробницы Капитана Клерка в Атласе под No. ХХ?Ш). Итак нужно было воздвигнуть надежнейший памятник сопутнику Кука. При перерывании места долго искали мы гроба Делиль-де ла Кроера, наконец нашли оной в нескольких шагах от гробницы Клерковой (Из путешествия Лессепса известно, что Лаперуз сделал памятник и Кроеру с изображением также на медном листе надписи, относящейся до важнейших обстоятельств его жизни; но оного чрез краткое осмнадцатилетнее время не осталось никаких признаков). Итак память сих, в истории мореплавания особенно отличных двух мужей, можно было сохранить одним монументом. На сей конец в близости многолетняго дерева, дабы не удалиться от начального гробницы места, сделана нами на твердом основании деревянная пирамида. На одной стороне оной прибили мы медной лист Лаперузов, на другой живонаписанный Г. Тиллезиусом герб Клерка (Подлинник Г-на Веббера отдан Петропавловскому Комменданту для сохранения оного по назначению в новостроющейся церкви,), а на трешей следующую надпись на Российском языке: [230]

Англинскому Капитану Клерку,
Усердием Общества фрегата Надежды,
В первую Экспедицию Россиян вокруг света,
Под Командою флота Капитан-Лейтенанта
Крузенштерна. 1815 го года, Сентября 15 го дня.

На четвертой стороне к югу написано следующее:

Здесь покоится прах Делиль-де ла Кроера,
Бывшего в Экспедиции, Командора Беринга,
Астрономом 1741 года.

Капитан-Лейтенант Ратманов управлял построением. Его ревность к поспешному окончанию до нашего отхода преодолела многие трудности, которые в стране сей неизбежны. С моей стороны было бы поступлено несправедливо, естьли бы я не способствовал всевозможно к совершению достохвального сего намерения. Я охотно позволил взять к тому как людей для производства работы, так и нужные с корабля материалы. Мы весьма были довольны, что успели до отхода нашего окончить сей памятник. Около его сделан глубокой ров и для лучшего сохранения высокая ограда из частокола с дверью, которая замком запирается. Ключ вручен Петропавловскому Комменданту.

Японцев, которые прошедшею осенью претерпели у Курильских островов кораблекрушение, и которые, как прежде сказано, перевезены тогда в Петропавловск недавно умершим священником Веренщагиным, теперь здесь уже не было. Они уехали тайно на своем гребном судне, на коем спаслися. За ними послали было вооруженную байдару, но оная не могла найти их. Сие [231] отважное предприятие достойно внимания как по тому, что они с чрезвычайным духом решилися пуститься морем в дальний путь на худом беспалубном гребном судне, не имев с собою ни воды, ни какой либо провизии; так и по тонкой хитрости, употребленной ими к отклонению от себя всякого подозрения на побег из под строжайшего присмотра. Они многократно просили Г-на Резанова, чтобы позволил им возвратиться в свое отечество на гребном их судне, на коем спаслися, и которое хотели они сами привести для того в надлежащее состояние; но Г-н Резанов отказал им под предлогом, что он без позволения ИМПЕРАТОРА не смеет согласиться на их прозьбу. Они в бытность свою в Камчатке оказали столько деятельности и промышленности, что Г. Резанов вознамерился было сначала отправить их на остров Кадьяк, где бы они могли быть весьма полезными; но наконец предположено поселить их в верхней Камчатке, о чем им потом и объявили. Услышав о сем, не только казались они быть довольными такою своею участью; но и изъявили еще особенную радость по обнаружении им будущих видов. Им выдали для переезда в назначенное место нужное платье и каждому несколько сарачинской крупы. Г. Губернатор снабдил их сверх того чаем и деньгами на дорогу. По назначении дня к их отъезду просили некоторые из них, чтобы позволено было принять им Христианскую веру. Они говорили притом: поелику судьба предопределила им жить в Камчатке, не оставляя ни каких видов к возвращению в [232] отечество; то и признают они для себя лучшим сделаться христианами. На сию прозьбу согласились охотно и назначили день к совершению обрядов крещения. Итак не льзя было иметь ни малейшего подозрения; но естьли бы оное чем либо и возбуждалось, то и в таком случае побег должен был казаться невозможным. Однако, не взирая ни на что, решились они приступить к отважнейшему предприятию. На кануне пред побегом ездили они по обыкновению ловить рыбу и при захождении солнца, возвратившись назад, выташили гребное судно на берег, пошли в свое место и каждой лег спать. В следующее утро более их не было. Самым чрезвычайным кажется при сем то, что семь человек пустились в море без всякого запасу воды. Они конечно не знали, что на Курильских островах, выключая Поромушир и Оннекотан, нет никаких источников. Они не взяли с собою ни боченка, никакого другого для воды сосуда, чтобы хотя на короткое время оною запастися. Дай Бог, чтобы прибыли они благополучно в свое отечество! Их отважнейшее предприятие достойно увенчаться счастливейшим успехом (Сии Японцы действительно возвратились в свое отечество, как то я узнал по возвращении моем в Россию от Г-на Хвостова, которой слышал о сем на острове Ессо).

Имя Ивашкин известно из путешествий Кука и Лаперуза столько, что я не опасаюсь наскучить читателю, естьли упомяну кратко о сем состаревшемся в Камчатке несчастном человеке. Ему теперь от роду [233] 86 лет (Cие писано 1805 го года). Он получил свободу по возшествии на Престол ныне Царствующего ИМПЕРАТОРА. В первом иступлении от радости хотел он воспользоваться дарованною ему свободою и возвратиться на свою родину. ГОСУДАРЬ благоволил повелеть выдать ему на проезд и деньги; но Ивашкин не мог потом решиться на предприятие дальняго и трудного пути. Он изъявил однажды с живым чувствованием желание, чтоб мы взяли его в С. Петербург с собою; однако скоро потом переменил свое намерение. Вероятно, что он не мог бы перенести великого переезда ни морем, ни сухим путем. Теперь живет он недалеко от Верхнекамчатска щедротами ГОСУДАРЯ, и будучи призрен добродушием Г. Кошелева, оканчивает остаток дней своих в покое и тишине. О вине и ссылке его многим расказывал он следующее: что по ложным доносам в заговоре против Императрицы Елисаветы был он лишен чинов и дворянства, высечен кнутом, и сослан в ссылку. Он признается, что был ветрен и нескромен; однако и по ныне клятвенно уверяет, что не имел во мнимом заговоре ни малейшего участия. Ему поручено было после смотрение над Якутами, за угнетение коих сослан он наконец в Камчатку. Его обвиняют даже и в смертоубийстве, учиненном от безрассудной горячности, которое и долженствовало, уповательно, быть причиною, что Императрицею Екатериною II не дарована ему свобода; в [234] противном случае, конечно не был бы лишен внимания и милости. Потому что в Куковом путешествии упоминается об нем с похвалою и сожалением.

Не могу я умолчать также и о семействе Верещагиных, известных читателям из путешествий Кука и Лаперуза. Оба брата, произшедшие от Камчадалов, сделали величайшую честь своему состоянию. Старший из оных достойнейший священник, умевший приобресть величайшее к себе почтение Англичан, о коем говорит Капитан Кинг многократно с чрезвычайною похвалою, умер скоро по отходе из Камчатки Резолюции и Дисковери. Его преемником сделался младший брат, исполнявший должность свою 20 лет и приобретший общую любовь. Во время прибытия нашего в Камчатку находился он на Курильских островах для проповедания Христианского учения.

По возвращении своем оттуда умер он в скорости; и так я не мог к сожалению узнать его лично: однако посетил вдову его, которая помнит очень хорошо корабли Англинские и Француские. Ея сын, бывший дьячком в Петропавловске, утонул к нещастию в реке Аваче во время нашей здесь бытности. Теперь остался один только Верещагин, дьячек в Верхнекамчатске. Селение Паратунка, родина семейства Верещагиных, известное довольно из путешествия Кука, сделалось ныне обиталищем медведей. В 1768 году считалось жителей в оном 360 человек; но в 1779 м только 36. Повальная болезнь, свирепствовавшая в 1800 и 1801 годах, истребила и последних.

5 [235]

В пятницу 4 го Октября привезено было все на корабль, который уже был совершенно готов к отходу. В 4 часа следующего утра стали верповаться из гавани в губу. Стараясь воспользоваться благополучным ветром, решился я идти в море сего же дня по полудни. Добрые наши гостеприимцы обедали с нами в последний раз. Разлучение с ними, оказавшими нам всевозможную приязнь и дружбу, было для нас весьма чувствительно. Особенно прискорбна была разлука с любезным Кошелевым. Все мы сокрушались об нем и о достойном его брате, тем более, что оставляли их в такой земле, где в безмерном удалении от друзей своих и родственников окружены они были людьми, от которых не только не могли ожидать искренности и удовольствий жизни, но на против, должны были опасаться всяких ухищрений и досад. С величайшею охотою взял бы я с собою брата его в Россию; его любили все на корабле нашем сердечно и желали иметь своим сотоварищем, но Губернатор, хотя и желал бы, чтобы он воспользовался сим случаем, не мог дать ему на то позволения. Сверх того и разлука была бы для него слишком жестока, долженствовавшего лишиться чрез то своего почти единственного собеседника и деятельного помощника в делах тягостных (Сей достойный молодой человек умер в Камчатке в 1807 году).

9

В 2 часа по полудни начали сниматься с якоря. Небо помрачилось уже с полудни и начинал идти снег, [236] однако все предметы в заливе видны были еще ясно. Не желая упустить благополучного ветра, надеялся я выдти в море прежде, нежели сделается погода худшею. Едва подняли якорь и поставили марсели, вдруг пошел великой снег и скрыл все берега от нашего зрения. Один только пункт, которой надлежало особенно видеть для того, чтобы не подойти близко к лежащему против залива Раковина, не далеко находящемуся от нас рифу, усматривали еще в тумане. Но и сей закрылся скоро. Я тогда полагал, что мы обошли уже риф сей, почему и продолжали плыть под марселями к выходу из залива, как вдруг корабль остановился на мели. Теперь уверился я поздо, что не осторожно было выходить из залива при столь не благоприятствовавших обстоятельствах. Сие приключение не имело впрочем никакого другого последствия, кроме потери трех-дневного времени. В следующий день по полудни, расснастив корабль, спустив барказ, завезши якорь и вылив воду из 50 бочек, стянулись с мели без всякого повреждения; потому что не взирая на свежий ветр, в заливе вовсе волнения не было. Г-н Кошелев, узнал о случившемся с нами приключении, когда был готов совсем уже к отъезду из Петропавловска. Он не уважая, что дальнейшее промедление в поздое время года (В Камчатке становится зима в Октябре месяце) угрожало и большею опасностию на пути его в Нижнекамчатск, отложил свой выезд, прибыл к нам со всевозможною поспешностию и [237] прислал несколько байдар с 50 солдатами, которые помогли нам много к скорейшему снятию корабля с мели. Он принял также меры, чтобы и в Петропавловске сделана была нам всякая помощь к налитию опять пустых бочек водою, так что мы могли через два дня уже привести корабль в совершенную готовность к отходу. Октября 9 го поутру в 6 часов пошли мы из Авачинской губы при свежем NNW ветре и при ясной погоде. Резолюция и Дисковери вышли за 26 лет назад точно в тот же день из сего залива, и имели одинакое с нами плавание, т. е. в Макао.

По прибытии нашем в Петропавловск приказал я свезти хронометры на берег в дом Коменданта. За сим домом находилось открытое место, где Г. Горнер мог каждой день брать удобно высоты соответственные для поверения хода хронометров. При отходе нашем 4 го Октября определен ход оных, следующий.

Суточное медление N 128 составляло — 21",62;

Суточное ускорение Пеннингтона — 24",50.

Сравнение хронометров скоро показало однако столь приметную перемену в их ходе, что мы с Г. Горнером решились принять для них новой ход, которой и постановлен +21" и — 21". Сия перемена произведена Октября 12 го дня, когда N 128 показал более Гринвического средняго времени 5 час. 9 мин. 33", а Пеннингтонов менее 1 час. 21',11" 5. Как частые наблюдения, произведенные на море, так и маловажная погрешность [238] хронометров, оказавшаяся по прибытии в Макао, удостоверили нас, что мы постановили ход хронометров довольно справедливо. (Малой Арнольдов N. 1856 остановился нечаянно в бытность нашу в Петропавловске и сделался вовсе неупотребительным).

Из великого множества меридианных и около меридианных высот солнца, измеренных Г. Горнером во времени трикратной бытности нашей в Петропавловском порте, определена северная широта Кошки, ш. е. низменного мыса, составляющего северную сторону порта, — 53°,00',10".

Западная долгота взятыми мною и Г. Горнером многими лунными расстояниями — 201°,19',15".

Истинная долгота оной, определенная Капитаном Кингом и Астрономом Байли есть — 201°,16', 19", 5.

Склонение магнитной стрелки найдено средним числом посредством пяти разных компасов, направленных на три особенные предмета 5°,21' восточнее; азимуфы сих трех пунктов определены взяшьщи раз-стояниями солнца.

В Авачинской губе найдено склонение посредством азимуфов и амплитудов солнца средним числом 5°,39',00" восточ. [239]

Инклинаториум наш повредился во время свирепствоваяшего в 1 ой день Октября Тифона столько, что Г. Горнер почитал оной неспособным больше к употреблению, как то прежде уже упомянуто; почему наблюдения над наклонением магнитной стрелки и учинены только в первую бытность нашу в Петропавловске. Г. Горнер нашел оное = 63°,32 северное. Капитаном Кингом найдено здесь наклонение 63°,5',00" северное.

Среднее из многих наблюдений, произведенных в Петропавловском порте, показало прикладной час, т. е. время полных вод при новолунии и полнолунии, 4 часа 20 минут. Величайшая разность высоких и низких вод составляла 6 футов. Ветры действовали как на время произхождения приливов, так на возвышении оных беспорядочно. При южных ветрах вода в заливе возвышалась, а при северных понижалась.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. По повелению его Императорского Величества Александра I, на кораблях Надежде и Неве под начальством Флота Капитан-Лейтенанта, ныне Капитана второго ранга, Крузенштерна, Государственного Адмиралтейского Департамента и Императорской Академии Наук Члена. Часть 2. СПб. 1810

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.