ПОПОВ А. Н.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ЧЕРНОГОРИЮ

Приезд в Рагузу, дорога от Рагузы до Каттаро и оттуда до Цетина; знакомство с Владыкою Черногории

Наконец наш пароход обогнул горы и чрез porta di ombla вошел в совершенно круглый залив, ограниченный со всех сторон горами. Ни одной волны не было в заливе: он лежал ровно, как стекло, голубой и прозрачной. Окружающие горы не были голыми и бесплодными верхами, как большею частию по берегам Далмации; но покрыты зеленью масличных садов и виноградников, над которыми кое-где возвышались кипарисы. Вокруг всего залива живописно разбросаны здания Гравозы, предместья Рагузы.

Лишь только остановился наш пароход, я спрыгнул в первую попавшуюся лодку, причалил к берегу и отправился отъискивать нашего консула. Догадливые далматинские мальчишки, которые всегда толпами окружают пристани, сей-час поняли что [2] мне нужно, несмотря на мой выговор и толпою пошли провожать меня. Консул в это время жил на даче, в Гравозе, в двух шагах от места, где мы причалили, и в несколько минут я уже был в его доме.

После ласкового приема, узнав об моем намерении побывать в Черногории, он сказал, что теперь мне предстоит самый для этого удобный случай. Владыка Черногорский здесь и на нашем же пароходе отправится в Каттаро. Я должен был ехать вместе с ним. Нельзя было найти благоприятнее случая, как приехать в Черногорию вместе с самим Владыкою. Консул советовал мнe еще здесь познакомиться с Владыкою и я сей-час же отправился к нему в город. Рагуза отделена узким горным перешейком от Гравозы и лежит на берегу такого же круглого залива. Старик-Далматинец, который провожал меня в город, дорогой рассказывал о Владыке, часто прибавляя «добар чоек и леп чоек, Богами».

У ворот города, подле небольшой кофейной стояло много народа. В городе все улицы покрыты были народом, который прибывал все более и более, и наконец густыми толпами теснился вокруг дома, в котором жил Владыка. Перед домом гремела музыка, с одной стороны стоял отряд Турецкой конницы, с другой несколько Черногорцев. Только войдя в город, я узнал, что здесь и Визирь Герцеговинский. Воскресный день, присутствие Черногорского Владыки и Визиря взволновали весь город. Шумный говор, гром музыки и разнообразные одежды [3] придавали особенный характер толпе; здесь были и Турки, они красовались на арабских конях или лениво развалясь у домов курили трубки; Черногорцы, которые с трагическими жестами шумно разговаривали между собою или, опершись на посеребреные ружья, гордо и равнодушно смотрели на толпу; рагузские пандуры и наконец окрестные жители, все в роскошных и живописных костюмах. Странно было видеть в этой толпе Европейцев, в их бедных костюмах, и особенно Австрийских чиновников, отличавшихся странною шапкою, в роде гречневика, с поднятым вверх козырьком. Подойдя к дому, мой спутник сказал Черногорцам: «вот Русс пришел к Владыке». «Русс», – повторили Черногорцы, и бросились обнимать меня. Через несколько минут я очутился в комнате, где сидели Владыка и Визирь, окруженные Черногорцами и Турками. Они съехались здесь для заключения мирного договора. «Русс», – сказал Черногорец, введший меня в комнату.

Ко мне подошел молодой, стройный и прекрасный Черногорец, в котором я сей-час узнал Владыку. В качестве Господаря Черногории, ведя переговоры с Визирем, он был одет в национальный Черногорский костюм. На голове красная феска, обвитая черным платком в виде небольшой чалмы; яркопунцовый джамадан (в роде жилета), роскошношитый золотом, обнимал его крепкую грудь, широкий кожаный пояс, за которым обыкновенно Черногорцы носят кинжал и пистолеты, перепоясывал белую гуню (в [4] роде сюртука), обложенную золотым голуном, – сверх всего, пунцовый элек (куртка без рукавов) тоже шитый золотом, широкие шаровары по колена, чулки и башмаки; таков был костюм Черногорского Владыки. Анненскою звездою и лентою через плечо он отличался от других Черногорцев. Воинственный и живописный костюм так хорошо соответствовал его прекрасному и выразительному лицу, сильному сложению и высокому росту.

Он приветствовал меня чистым Русским языком и представил Визирю, который был родом Серб, Ризван Бегович, хотя Магометанин! Чрез несколько времени Визирь уехал. «Будьте как дома», – говорил мне Владыка, его прямодушное открытое лицо, простота и естественность в обхождении, привлекательные манеры, располагают к нему с первого разу. Через несколько минут я в самом деле был как дома. «Какое огромное пространство разделяет Россию и Черногорию, – говорил Владыка, – и вот как скоро мы сошлись, видно родство племенное сильнее географических разделений. Русский и Черногорец всегда братья, когда и где бы ни встретились».

Вскоре Владыка отправился к Русскому Консулу, пригласив меня провести вместе вечер, а я пошел осматривать город. Рагуза небольшой городок, окруженный стенами, как большая часть прибрежных городов в Далмации, с тесными улицами и разнообразным характером. Разнородность составляет вообще отличительную черту всей Далмации. [5] Самою природою ее жители делятся на безчисленные общины, обозначенные особым характером, у каждой свой костюм, свои обычаи и прежде было свое правление. Рагуза принадлежит к числу таких общин и некогда была одною из сильнейших республик Далмации. Даже теперь, не смотря на единство государственного управления, в жизни ярко выступают множество разнородных начал, которые с первого взгляду поражают путешественника. Взойдя в любой Далматинский город, вы услышите вдруг три языка: Италианский, которым говорят горожане, Немецкий – язык чиновников и Сербский, которым говорит весь народ. Присоединив еще к этому язык Латинский в Католическом богослужении и школах, получим четыре языка, из которых каждый имеет право на гражданство. Немецкий – как язык правительства, Италианский – как язык образованного класса Далматинцев, давно уже обиталианившихся и смешанных с Италианцами; латинский – как язык Латинской церкви и учености, и наконец Сербский – как язык всего народа. Подобное положение не дает возможности ни одному из языков развиваться свободно. Пройдите по любой улице в Далматинском городе – вы увидите много зданий, построенных в Венецианском вкусе, увидите кое-где льва, герб Венеции, и рядом с ним Австрийский орел; в одном месте развалины укреплений, построенных еще Мадьярами в другом Французами, Австрийцами, Русскими и в добавок ко всему этому, древния Римские и Греческие развалины. Некогда [6] берега Далматинские были усеяны Греческими колониями; в Черногории видны до сих пор огромные развалины Диоклитеи, город Спалатро выстроен из развалин Диоклетианова дворца, или в самом дворце, как говорит предание. Когда Авары разрушили Салону (640 г.), жители ушли во дворец Диоклетиана и после, оставшись в нем, образовали целый город (Palatium, spalatium, Spalatro, сплет) до сих пор среди города во многих местах видны остатки дворца. Множество древних монет и памятников искусства находят во всех местах Далмации. Сколько разнородных стихий соединялось на этом узком клочке земли! И эти стихии не тихо входили и сливалися в одно, вследствие взаимного сочувствия, – нет, они постоянно боролись между собою и борются. Народность Славянская борется с влиянием Италиянцев и Немцев, православие с латинством и эта последняя борьба составляет средоточие всех других и продолжается через всю историю Далмации. Некогда вся эта страна была православною. Когда пала Византия, Сербия и Болгария, – Далмация, разделенная внутри, не могла противостоять влиянию Италии. Венеция завладела всеми ее приморскими городами и вместе с своими обычаями и языком внесла в нее проповедь Латинства, которая не умолкает доселе, подкрепляемая внешнею силою. Теперь уже более трети народонаселения – западные католики, но другие еще хранят православие, Рагуза более всех поддалась чуждому влиянию. Скоро она разбогатела и вошла в сношение с Католическим западом. Сильно отпечатлелось в ее быте и нравах [7] Венецианское влияние. Развилась аристократия, замолкла общинная Славянская жизнь и народ стал жалким данником своих соотечественников: католическая пропаганда проникла вместе с Италиянскими нравами, – почти все жители Рагузы изменили старой вере, как называют сами Далматические Католики Восточное православие. В Рагузе, в соборной церкви, Св. Франциск пророчил, что тогда только город достигнет окончательного благоденствия, когда в нем не останется ни одного православного. Часто повторялись кровавые сцены с православными; вскоре все жители сделались Латинами и – Рагуза погибла. Еще недавно (в 34 году) случилось любопытное происшествие в Далмации: Гр. Л., ревностному латину удалось обратить до 7 тыс. человек в латинство. Им выстроили новые деревни (Крички и Балки, выше Шибеника), устроили приходы, поставили священников. Но через несколько времени один из священников был убит, другой внезапно умер, жители разбежались и вновь обратились к православию. В это время пришло извествие о присоединении в России Унии и православные Далматинцы радостно праздновали этот день.

Скоро я осмотрел весь город и пошел к православной церкви, которая стоит на вершине горы отделяющей Рагузу от Гравозы. Она не велика и бедна снаружи, кругом разбросаны груды камней, часто обвитых плющем и увенчанных тяжелолистными кустами Алоэ; виноградные лозы живописно вьются по стенам церкви; подле нее несколько кустов розанов, покрытых цветами и два-три [8] кипариса. Узкая дорожка проходит мимо церковной паперти и за ней обрывистый скат к морю. Направо видна Рагуза и весь ее залив, на лево залив Гравозы, прямо прибрежные горы Далмации и синее Адриатическое море. Сидя на паперти церковной я любовался видом, как вдруг подъехал ко мне верхом на коне Владыка: он возвращался в город от Консула.

«Вам нравятся горы, – сказал он, – вы еще не соскучились по своим равнинам; можно восхищаться прекрасною природою, но любить только свою родную. Черногорец ни за-что в мире не променяет своих гор».

Он сошел с лошади и пешком мы пошли в город. Со всех сторон стекался народ посмотреть на прекрасного властителя грозной Черногории.

«Они с любопытством смотрят на меня, но не думаю, чтобы дружелюбно, – говорил Владыка, – им еще памятно то время, когда Черногорцы, помогая Русским, взяли и разрушили Рагузу».

Вечером Турецкий Визирь заехал проститься к Владыке. Проводив его все отправились на пароход и там провели ночь.

На другой день в 5 часов уже начался обычный шум на пароходе и разбудил меня. В шесть часов я уже был на палубе. Пароход вышел из залива и мчался в Каттаро. День был чудесный, ярко горело солнце, небо и море блистали его лучами и резко рисовались прихотливые изгибы гор; они идут вдоль всего берега, от которого не удаляется пароход до самого Каттаро. Море было тихо и едва-едва [9] колебалось, блистая мелкими серебренными блестками, которые то вспыхивали как звезды, то потухали на зелено-голубом прозрачном полотне моря. Только вокруг парохода шумело море, под колесами клубилась пена и серебренным фонтаном сыпались и переливались искры, от солнечных лучей, отраженных волнами. Резкая, светлая линия отделяла море от неба, также блестящего как и море. Кое-где были белые облака, остатки ночи, но они скоро бежали на запад и легкою, преходящею тенью туманили море. Вдали было видно в разных местах несколько судов. На лево, по берегу тянулись горы, серые и каменистые, изредка покрытые скудною зеленью, за ними другие, выше и также бесплодные, за другими третьи, бледною прозрачно-лиловою краскою рисовались на голубом небе.

Мы скоро миновали Ragusa Vechia и вдали уже виднелись утесы, окружающие Каттарский залив.

Все пассажиры были на палубе, но не толпились и не шумели как прежде. Присутствие Черногорского Владыки водворило порядок. Он сидел задумчиво, окруженный старшинами, хладнокровно курившими свои трубки и, кажется, не обращавшими никакого внимания на толпу. Австрийцы выискивали средства, как бы заговорить с Владыкою, а трое Албанцев молча стояли вместе прислонясь к решетке и смотрели на Владыку. Это были самые шумные из наших спутников, они родом из Скутари и возвращались домой из Триеста, куда ездили по торговым делам. Но теперь и они замолкли. Наконец один из них, видя [10] как дружелюбно обходился со мною Владыка, подошел ко мне и сказал: попроси Господаря, чтобы он позволил нам поцеловать его руку. Да ведь вы Латины, отвечал я, а он православный Епископ. Мы соседи и уважаем его, отвечал Албанец. Но вы с ним враги? Так чтож, он юнак и добрый человек. Я передал Владыке просьбу и он исполнил их желание. Все толпились вокруг владыки, только несколько молодых Черногорцев стояли на краю парохода и что-то шумно спорили. Я только что обернулся, чтобы вслушаться в их речи, как по воздуху полетел апельсин и вслед за ним раздалось несколько выстрелов, порядочно перепугавших дам и Австрийцев. Стой, закричал один из переников, надо стрелять по порядку. Они спорили между собою кто на лету попадет в апельсин. Выстрелы магнетически подействовали на Черногорцев. Они все оживились, каждый поднял ружье и осматривал хорошо ли заряжено. Выстрелы раздавались один за другим.

Время прошло незаметно, обед уже был готов. Когда мы встали из за стола, пароход подошел близко к утесистой скале, повернул на право и вошел в porta rosa. Перед нашими глазами открылся огромный и живописный Катарский залив, окруженный утесистыми горами. На склонах гор были разбросаны деревни, вдали виднелись стены Катаро, скудная зелень покрывала горы и только один Ловчин, у подножия которого лежит город, а на вершине Черногорская граница, был лишен всякой [11] растительности и голыми серыми грудами камня высоко поднимался над соседними горами.

«Взгляните на наших Черногорцев, – говорил мне Владыка, – им так и хочется спрыгнуть с парохода, чтобы поскорее бежать на родные горы». В самом деле они все собрались к носу корабля, и с напряженным вниманием и молча смотрели на Ловчин.

Смеркалось, когда мы вошли в Каттаро, и на другой день едва занималась заря, мы уже всходили на Ловчин, по ново-устроенной Австрийцами дороге. Мы ехали молча, только, то один, то другой Черногорец забегал вперед и не раз сам Владыка пускал в скачь лошадь по дороге, безчисленными изгибами вбегающей почти на отвесную высоту горы. Лишь только мы въехали на самую вершину, раздались сотни выстрелов и вся толпа развеселела и живо разговорилась между собою. Надо было оставить лошадей и несколько времени идти пешком. Один старик Черногорец, принимая у меня лошадь, спрашивал: какого цвету наши горы?

«Серые, – отвечал я». «Такие же, – продолжал он, – какими сотворил их Бог, а Наполеон говорил, что будут красные, что он польет их нашею кровию!». С вершины Ловчина открывается странный своею дикостию, но вместе с тем и величественный вид: серые вершины гор, каменистых и бесплодных, беспорядочно подымаются одна над другою, не видно ни растений, ни животных, ни следов человеческого жилья. Вдали ярко блистала освещенная солнцем часть Скутарского озера, а за ним снежные горы, [12] а по другую сторону тихо колебалось Адриатическое море.

Пробираясь по узким излучистым тропинкам, часто чтобы сократить дорогу, оставляя тропинки, перепрыгивая и карабкаясь по грудам камней, мы миновали одну из вершин Ловчина и спустились в небольшую долину. Среди долины пробирался ручей, между грудами голых камней, только местах в трех из камня были сделаны небольшие квадраты в них наложена земля и засеяна кукурузой и картофелем. Вся Катунская нахия бесплодна и усиленным трудом удается выработать клочек земли бедному Черногорцу; и с какою тщательностию он ухаживает за этим почти единственным своим имуществом! Со всех сторон огораживает каменною стеною, чтоб ветер не разнес и дождь не смыл слоя земли, очень неглубоко лежащего на грудах камней. Катуняне по бесплодию гор не могут иметь и больших стад и если имеют, то для прокормки угоняют их в другие нахии, более плодоносные. Вдали видно было несколько дерев и изба хорошо построенная и обнесенная тыном. Это куча капитана Лазаря, дяди Владыки. Когда мы приблизились к ней, хозяин бодрый старик вышел на встречу с вином, поцеловав руку Владыки, вопервых предложил ему и потом обнесши всех нас, приглашал в свой дом. Этот дом расположением похож на наши постоялые дворы, он разделен на две половины, в одной чистые комнаты, в другой изба с большою печью, впереди длинная галлерея с навесом. При входе в дом нас [13] встретили несколько женщин, оне целовали руку у Владыки и потом у всех остальных Черногорцев наших спутников, – такой здесь обычай, женщины целуют руку у мущин. Хозяин радушно угощал нас кофеем и завтраком, который состоял из вареной ветчины и плодов.

Смотря на необыкновенное радушие, с которым хозяин угощал всех и каждаго, я говорил Владыке: «Черногорцы сохранили Славянское гостеприимство».

«Это самый святой у нас обычай, если бы кто пришел в дом своего заклятаго врага, то и тогда он в нем безопасен: всякий вступивший под кров дома, брат и друг».

При этом Владыка рассказал мне о посещении Черногории Саксонским королем, и негодовал на Французские журналы, которые по этому случаю удивлялись, как он мог так рисковать своею жизнию.

«Они не понимают, – говорил он, – что значит Славянское гостеприимство и привыкли считать за разбойников народ, который своей веры и свободы не променяет хотя бы на золотые узы. Другие журналы уверяли, что мы были необыкновенно счастливы посещением короля и что я униженно принимал его, – нет, свободный Черногорец ни перед кем не унизится.

Несколько лет тому назад вот было какое происшествие, которое доказывает как безопасен иностранец в Черной гори: он гость и пользуется [14] правом гостеприимства. В Цетин пришел Шваб; заметили, что у него было много денег, после мы узнали, что он был подосланный шпион. Когда он возвращался в Каттаро, Черногорец провожавший его, соблазнился, зная, что деньги с ним и с пистолетом в руке требовал кошелька, тот закричал и вдруг из за камней вышли двое других Черногорцев. Узнав о происшествии, они спросили провожавшего Черногорца, правда ли это. Не смея явно солгать, он отвечал: да, и вслед за этим признанием раздались два выстрела и убили его на повал. Эти два Черногорца были старшие братья провожатаго. И брата не пощадили они за нарушение законов гостеприимства».

После полудня мы продолжали наш поход далее к Цетину. Между домом капитана Лазаря и Цетинскою долиною, есть одна довольно обширная долина Негоши. В ней живут 10 племен, разделенных на 10 отдельных сел, построенных на скатах гор одно возле другого. Здесь родился Владыка, тут его дом, в котором до сих пор живут его родители. Боясь опоздать в Цетин, мы проехали мимо Негошей. Только Владыка заехал повидаться с своею семьею, обещав догнать нас на дороге. Уже солнце начинало садиться, когда мы вошли на вершину последней горы отделяющей Цетинскую долину от Негошей. Перед нашими глазами открылось все Скутарское озеро, часть Рецкой и Черницкой нахии и глубоко внизу обширная Цетинская долина, ровная и покрытая зеленью: ее со всех сторон окружают бесплодные [15] горы, но далее к Скутарскому озеру уже видны были горы покрытые зеленью виноградников. Солнце село, когда мы спустились в долину и была темная ночь, когда подъехали к дому Владыки. [16]

Цетинская долина, географическое описание Черногории, рассказ о битвах в местах около Спужа и Подгородицы и при Мораче

Переход через горы меня сильно утомил, и на другой день я спал еще крепким сном, когда в мою комнату вошел переник и от имени Владыки приглашал к завтраку.

Мне была отведена комната в доме Владыки и рядом с его собственным помещением. Этот дом построен недавно и есть самое большое и лучшее здание по всей Черногории. Одна его часть занята Сенатом и квартирами Сенаторов и народного секретаря, в другой живет сам Владыка и некоторые из его приближенных. Он окружен невысокою каменною стеною с четырьмя башнями по углам.

Когда я вошел к Владыке, он был уже занят делами, толпы Черногорцев теснились в первой комнате, которая служит приемной, столовой и биллиардной. Все желали знать, чем кончились переговоры с [17] Визирем, война или мир с Босниею. Один рассказывал о состоянии дел на границе Боснийской, другой Герцоговинской; одни говорили о внутреннем порядке или беспорядке в разных селах, племенах и нахиях, другие приносили частные тяжбы на суд Владыки. Каждый поочередно подходил к нему, целовал руку и потом с трубкою в руках, такою же необходимою принадлежностию Черногорца, как и оружие, непринужденно и свободно передавал свои известия. Черногорцы по личному уважению к Владыке, любят приходить с своими спорами на его суд, не смотря на существование судов земских; у них силен обычай третейского суда и Владыка в этом случай представляется третейским судьею. К нему свободный доступ всем и во всякое время. Часто когда мы гуляли по долине, встречали нас тяжущиеся Черногорцы. Тут же, сидя на камне, Владыка выслушивал их просьбы, тут же произносил суд и отсылал их в Сенат для окончательного решения.

Все утро проходит у него в подобных занятиях, иногда он присутствует в Сенате, если есть какие нибудь важные дела. В 4 часа обед самый простой и умеренный. Между тем как готовили к столу, я вышел в другую комнату, где помещена библиотека Владыки. Здесь были произведения почти всех лучших Русских писателей, много Французских и Италианских книг; здесь нашел я много Французских журналов, которые получает Владыка, и даже Северную Пчелу. Странно было видеть внутри Черной горы, которая слывет и до сих пор гнездом [18] разбойников, все признаки просвещения. Образованный предшественник Владыки, Петр, внушил ему любовь к просвещению и литтературе; Г. Милютинович замечательный Сербский поэт был его воспитателем. Владыка следит за всеми успехами просвещения, но вместе с тем остается вполне Черногорцем и пламенно любит свою родину. Третья и последняя комната Владыки, которая вместе и его спальня, вся увешана оружием, над письменным столом портрет Императора Николая.

Обыкновенно после обеда назначались прогулки, по Цетинской долине, или на окрестные горы. Подле дома Владыки, на уступе гор, построен небольшой монастырь, со времен Черноевича он служит Митрополиею. Несколько раз он был разрушаем Турками и выстроивался снова. Когда в последний раз Турки проникли в Цетинскую долину, палатка Карэ-Махмуда стояла на небольшом возвышении называемом Даново бердо, возле монастыря, а вокруг лагерь его двадцатипятитысячного войска. Каждое утро и вечер с этой горы Турки палили из пушек в знак своего господства над Черною горою. Кара-Махмуд по примеру предшественников хотел тоже разрушить монастырь и поручил это дело Бею Соколовичу. Подойдя к монастырю, он сам полез на кровлю, чтоб сорвать крест, стоявший над алтарем, но вдруг упал и внезапно умер. Неожиданная смерть Бея поразила Турок и они не тронули монастыря. В нем две небольшие церкви, бедно украшенные: в одной из них лежит нетленное тело [19] Владыки Петра, которого Черногорцы признают за святаго и называют святопочившим. Когда теперешний Владыка, лет пять тому назад задумал переделать церковь, роя землю близь нея, случайно открыли нетленную гробницу и тело Владыки Петра. На крик Италианца архитектора un santo, un santo, сбежались Черногорцы, пришел Владыка и торжественно перенес тело в главную церковь. С тех пор святой Петр считается покровителем Черной горы. Каждый воскресный день бывает служба в этой церкви. Услышав в первый раз литургию по всем нашим обрядам, слыша на эктинье, Государя нашего Императора Николая Павловича и потом Владыку Черногорского и Патриархов православных, мне казалось, я возвратился на родину.

Кроме двух церквей в ограде монастыря есть небольшое здание, где помещается Архимандрит – других монахов нет в Цетине. Тут же были и комнаты Владыки, в которых теперь устроена школа. У ворот монастыря на площадке несколько пушек, отнятых у неприятелей, некоторые из них с вензелем Наполеона. Между монастырем и новым домом Владыки видны следы разрушенного здания, – здесь по преданиям был дом Черноевича. Недалеко от него, на одном из предгорий горного хребта, ограничивающего долину, Орлий верх, стоит башня. В нее складывают Турецкие головы. Многие из них видны из за зубцов башни. Там лежит и голова Кара-Махмуда. Возле нового дома Владыки построено, несколько небольших, но чистых домиков; многие [20] из них принадлежат его родственникам. Таков Цетин, он похож более на пустыню, жилище отшельников, нежели на город.

Села Цетинской долины: Дольний край, Баицы и Гунцы, едва заметны от монастыря и разбросаны по скатам гор, окружающих долину. Не в далеке от монастыря маленькая церковь и кладбище. Полней уединения нельзя и вообразить. Высокими утесистыми горами обнесена долина и взгляд никогда не проникает далее нескольких сажен. Все тихо, только выстрелы нарушают тишину, да вечером когда приходят стада, звук колокольчиков, или, после сильных дождей, гул горных потоков. У дома Владыки всегда много Черногорцев, которые постоянно то приходят, то уходят из Цетина. Толпами они лежат или сидят на камнях и всегда живописно. Беззаботно ли Черногорец курит свою трубку сидя на камне или стоит опершись на ружье и задумчиво глядя в сторону, каждое его положение просится в картину. Это зависит от прекрасного костюма и южной живости характера, который каждому движению придает смысл. Редко молчит Черногорец, чаще слышатся громкие разговоры и особенно расказы про военные подвиги. Разговор всегда жив и остер. Иногда случается один из Черногорцев поет песню и тогда с благоговейным вниманием его слушают окружающие. Собственно постоянных обитателей кроме Владыки, его Секретаря да Архимандрита, нет в Цетине. Сенаторы приходят на время, равно и другие. Но за то можно сказать что в [21] год перебывает там вся Черногория. Цетинская долина слывет средоточием страны, несмотря на то что лежит на краю, близь Австрийских границ. Песни, говоря о Владыке всегда прибавляют что живет на Цетине

на средь горе Црной.

И точно эта долина составляет средоточие Черногории. С ней связаны все важные предания Черногорской истории. Еще Иван Черноевич, принужденный Турками оставить свою столицу Жабляк, построил монастырь в Цетинской долине и перенес туда Митрополию. Подле монастыря построил свой дом и часто живал в нем. В последствии Цетинский монастырь был постоянным жилищем Владык, и местом народных собраний. Кроме того Цетин точно лежит в средине Катунской нахии, которая по праву считается средоточием всей Черногории. Во времена Митрополита Даниила, когда все области, составлявшие никогда Зету, подпали власти Турок, одна Катунская нахия сохранила свою свободу и независимость. Из Катунской нахии вышла проповедь свободы и к ней постепенно присоединялись другие. Теперь Черногория разделяется на два округа, собственную Черногорию и Берду. Каждый из округов состоит из четырех нахий или уездов, каждый уезд из нескольких племен, каждое племя из нескольких сел ¹. С юго-востока прилегают к [22] ней нахии Рецкая, Черницкая и Лешанская; первые две нахии соединились с Катунскою еще во времена Митрополита Даниила, а Рецкая долго оставалась неутральною и окончательно присоединилась только после поражения Кара-Махмуда в 1796 году. Все эти нахии граничат с Турецкою Албаниею. Крепость Жабляк, которая лежит почти на берегу Скутарского озера и следовательно находится в постоянных сношениях с Скутари, Подгорица и Спуж, из которых 1-я отстоит на 1 1/2 часа, а 2-я на 1/2 часа от Мартыничей, защищают Албанские границы. С запада к Катунской нахии, и частию Черницкой, которая вершинами Сутормана отделяется от Антиварского округа, прилегает Австрийская Албания и отделяет ее от моря, а с севера нахия бело-Павличи. Это довольно большая нахия, граничит с Герцоговиною, которой границы защищают крепости Клобук и Никшичи. На север к ней примыкает нахия Марача, она простирается до вершин Явора и Дормитора и граничит [23] с Босниею. На восток от них лежит нахия Пиперы и далее Кучи, которая простирается до вершин Хома и речки Цевны. Белопавличи, Пиперы и Марана соединились с Черногориею окончательно после первого поражения Кара-Махмуда в 1792 году, а Кучи в числе, которых считается несколько Магометан и Латинов, присоединились окончательно только в 1831 году, при теперешнем Владыке. Вся Черногория и Берда обнимает пространство 200 квадратных миль и считает в ceбе слишком 120 тыс. жителей и слишком до 20 тыс. воинов, но это число воинов поставлено по примеру других стран, собственно в Черногории каждый воин, кто может поднять оружие.

Послеобеденные прогулки часто сопровождались скачками, стрелянием в цель и играми Черногорцев. У Владыки несколько прекрасных арабских коней и он сам хороший наездник. В первый день моего пребывания в Цетине, во время скачки был особенно замечателен старый воевода, так называют Князя Радовича-Княжевича, который был с Владыкою в Рагузе. Это человек, которому уже далеко за 80 лет, он был еще сподвижником покойного Владыки и дрался в битвах с Кара-Махмудом. Он Сердарь и поп в селе Мартыничах, которое лежит в виду Турецких крепостей Спужа и Подгорицы и подвержено постоянным нападениям Турок. Прежде часто я всматривался в выразительное лице этого, по-видимому, дряхлого и сгорбленного старика. Он всегда сиживал в далеке, нахмурив брови и куря [24] трубку, говорил не много, но около него всегда собиралась толпа. Все, что ни говорил он, было остро и смешно. Никто не мог рассказать столько смешных случаев про Турок и Швабов, как старый воевода. Видя его во весь опор скачущего по грудам камней, как удалого юношу, мне казалось, в этой стороне вовсе не существует старости. И точно вполне дряхлого старика, каких часто встречаешь в других странах, мне никогда не удалось видеть в Черногории.

Вечером, когда мы пили чай, я стал распрашивать Владыку о старом воеводе.

«Это славный человек, – говорил Владыка, – юнак до сих пор и счастлив. Он был в трех стах битвах и ни разу не ранен. Турки убили у него и сына и братьев и племянников. Он один мущина в доме, остались только женщины, да дети. Его любят Черногорцы за его храбрость и за его ум и остроту».

Этот разговор навел Владыку на рассказ про битвы с Турками, в местах около Спужа и Подгорицы, в которых постоянно отличался старый воевода. Постараюсь передать его рассказ.

Спуж стоит на реке Зете и острым углом врезывается в Черногорские владения между нахиями Пинеры и Белопавличи. Пограничные Черногорские села подвержены постоянным нападениям Турок. Поражение Кара Махмуда при Мартыничах, отложение Пиперов и Кучи от Турок и близкое соседство заставляют Турок часто в этих местах нападать на Черногорцев. [25]

Около 30 лет тому назад перед Петровым днем было замечательное сражание при Рогаме Пиперском селении, отстоящем на 1 1/2 часа от Подгорицы. Это сражение служило продолжением битв с Кара-Махмудом, и вместе с тем начинает ряд битв, продолжающихся почти до нашего времени. Мало по малу Черногорцы завладевали долинами прилегающими к Подгорице, а пограничные села, по мере развития внутреннего единства, соединялись более и более между собою и переставали платить подать Туркам. Это движение было заметно во всех племенах составляющих теперь нахию Кучи. Земли от Подгорицы до реки Рыбницы, Турки считали своими, а Черногорцы не хотели им уступить их, потому здесь возникали беспрестанные споры. Черногорцы стали укреплять границы, строить крепостцы и наконец село Рогаме, всегда платившее подать Туркам, отказалось от этой платы. Подгорицкие Аги задумали наказать Рогаме. Мустафа визирь Скутарский согласился на их предложение открыть поход и дал им 6 тысяч Албанских войск, под предводительством Гасан-Аги. Войско двинулось к Подгорице и стало лагерем недалеко от нее в Долянах. Здесь соединились с ними Подгоричане под предводительством Бея Абдовича. На другой день решено было переправиться чрез Морачу и сделать нападение на Рогаме. Войско разделилось на три части, одна в 4 тысячи, двинулась прямо к Рогаме, две другие закрывали правую и левую сторону и разобщали Рогаме от соседних племен. Около полуночи [26]

Кад вриемя ниe од ударца, ²

говорит песня, Турки ударили на село. Черногорцы не ожидали нападения и не имея возможности сопротивляться открытою силою, заперлись в укрепленных избах. Турки разгромив село, прежде всего ударили на избу Джуро Ненадича. Джуро был Главарем и собирателем податей, которую они платили прежде Туркам. Когда ударили на избу, Гасан-Ага, как рассказывает песня, крикнул: дома ли ты Джуро, приготовил ли подать, вот тебе гости, они принудят тебя расплатиться; но Джуро ему отвечал:

Лиеп сам ти ручак приправио,
Из пушака црние крушака,
Од ножева вина црвенога. ³

Первой напор Турок был остановлен дружным залпом. Когда Турки приготовились напасть в другой раз, тогда из другой соседней избы выскочил молодой Черногорец Тома Цекович, схватив Албанского знаменоносца, отрубил ему голову и быстро ушел опять в избу. Этот поступок раздражил Албанцев и с яpocтию они бросились на приступ к другой избе; но были отбиты. Эта изба была покрыта соломою, и Турки зажгли ея. Бывшие в ней Черногорцы крикнули Ненадичу, чтобы они направили выстрелы в их сторону и очистили от Турок пространство между двумя избами. Это удалось и все Черногорцы, [27] невредимо вышли из горящей избы и перебежали в избу Ненадича. Между тем как вокруг избы шла жестокая резня, Черногорцы успели уведомить соседния села. Прежде всех приспела помощь из села Завалы, под предводительством молодаго юноши Леки Томановича, который и погиб в этой битве. Рогамляне вышли и с ними ударили на Турок. Тут подоспела еще помощь из сел Петровича и Стиену и заставили Турок обратить тыл. Черногорцы преследовали их до самой Морачи и разбили на-голову. Песня, рассказывая эту битву, так заключает рассказ: когда остаток Турок переправился через Морачу, с другого берега Джуро спрашивал Гассан Агу:

Обратисе те ми право кажи
Како тиe на Рогаме было,
Есам ли те людски дочекао.
Како сам ти ютрось обечао,
И кажи ми ка’чешь опять дочи
Да приправлям ручак Арбании. ⁴

Но Ага отвечал ему:

Никад ти си повратити нечу
Ти си мене ютрось наградио
Триста си ми изгубио друга. ⁵

Это сражение было важно тем, что приготовило и [28] расположило племена Кучи к решительному присоединению к Черногории.

В противоположную сторону Регаме, почти подле самой крепости Спужа на границе Белопавлицкой нахии, лежит село Мартыничи. После Рогамской битвы это село сделалось постоянною целию Турецких нападений. В этом то селе Главарем и попом Князь Радович, его дом на самом краю села, обращенном к Турецкой стороне; потому с его осады начиналась всякая битва.

В 1831 году в Боснии начался бунт против низама. Мустафа Паша Скутарский был главным начальником; но Мехмед Редшид успокоил восстание победив бунтовщиков и грозил нападением на Черногорию. Но, прежде нежели начнет военные действия он хотел испытать нельзя ли другими средствами привлечь Черногорию в покорность Туркам. Он надеялся подействовать на молодаго Владыку и обещаниями склонить его на свою сторону. В то время как Владыка присутствовал при рыбной ловле в Скутарском озере, явились к нему посланники от Визиря. Они говорили, что ему нужно бы подумать о том, как упрочить мир для Черногории, положительнее определить ее отношения к Турции и вместе с тем подумать о собственном достоинстве. Они указывали на Сербию, говоря что она теперь получила мир и Княжеское достоинство утверждено наследственно в семье Милоша. От него зависит на подобных условиях помириться с Турциею. Но льстивые слова не увлекли молодаго Владыку. Он [29] отвечал ему: мы кровью купили свободу и никогда не променяем ее на зависимость какая бы она ни была. Не титлами славна Черногория, но храбростью и когда хотят, ее всегда могут узнать Турки. Раздраженный неудачей переговоров, Паша готовился открыть поход на Черногорию. 1832 года в Августе месяце регулярное Турецкое войско под предводительством Намик-Галиля, нового Скутарского Паши, двинулось к Спужу и 22 числа перешло Морачу и напало на село Mapтыничи. Приступом оне хотели взять село, ворвались в него и зажгли некоторые избы. Но скоро Черногорцы, под предводительством воеводы Радовича, принудили их выдти из села. Турки вышли и обложив его с восточной стороны открыли пушечную пальбу. Черногорцам, не имеющим пушек, трудно было долго выдерживать осаду. Следовало или покинуть село или решиться на нападение. Должно решиться было на первое, еслиб вдруг не пришло к ним на помощь 800 человек Пиперов и Белопавличей под предводительством Капитана Радована Паулевича. Воевода Радович соединив все силы напал на Турок и разбил их на-голову; без оглядки бежали они в Спуж. Визирь желая отомстить Черногорцам, готовил новое нападение, но дела Сирии принудили Султана вызвать его из Албании. Этим был предупрежден новый вероятно болеe страшный для Черногории поход. 250 было убито под Мартыничами и 40 голов Черногорцы принесли в Цетин, остатки Турецкого войска бежали в Спуж, бросая по дороге пушки. Но Черногорцы по малочисленности не решились преследовать в [30] открытом поле, где могли быть окружены Турками. После того небольшие стычки постоянно продолжались в этих местах, Черногорцы упорно распространяли свои границы и подходили под самый Спуж и Подгорицу. Наконец в 1838 году в конце Июня, Турки открыли поход на пограничные Черногорские села. Предводительствовать войском Скутарским Паша поручил Бечир-Бею-Бушитлию. С 7-ю тысячами регулярного войска и несколькими дружинами горных Албанцев, он двинулся к Подгорице. Там соединившись с гарнизоном, перешел в Спуж и начал нападения. Ежедневно из крепости выходили небольшие отряды и нападали то на одно, то на другое из пограничных Черногорских сел. Более других подвергались нападениям Мартыничи и Стиена. Целую неделю продолжались подобные нападения. Наконец Бушатлия совокупил все силы и 3 Июля вошел в Косово поле и пролегающую между реками Зетою и Сушицою (притоком Зеты впадающем в нее с западной стороны) долину. Там он разделил войска, одну часть дал Гасан Аги и послал его на село Ястребы, с другою сам напал на село Косичь. Оба эти села лежат близь Мартыничи; вероятно цель Паши состояла в том, чтобы взяв эти селения, ударить с двух сторон на село Мартыничи. В одно и тоже время ударили на села оба войска. Пожгли все избы пастухов, которые строются гораздо далее самих селений; но села не сдавались. Вдруг в Ястребы пришла помощь от Браевичей и соединясь с жителями быстро ударили на Турок и опрокинули их; Турки побежали, часть [31] их была побита, другие соединились с отрядом Бушатлия. Черногорцы тоже соединились между собою и началась общая битва.

Пала тама Косовием лугом
Од брзога праха и олова
Од стаиница те пождише Турцы,
Стои виска, у бои краичника,
Чераю се войске помейдану
Два сахата тамо и овамо ⁶.

Наконец сильно ударили Черногорцы, Турки начали отступать к реке Зете. Перевес уже был на Черногорской стороне как из среды Бердчан выскочил Мирко Токов, из села Лекича, выхватил из ряду Турок Бея Насула – и отрубил ему голову. Чтоб выручить из опасности собрата с яростию бросились вперед Бердчане и погнали Турок. В тоже время пришли на помощь из Мартыничей и ударили с боку. Тут выскочил другой Черногорец Кезун Грунчин и отрубил голову Бею Бушатлию. Турки смешались, лишившись вдруг двух предводителей. Наконец вышел еще Черногорец и напал на Чехай-Пашу. Он был родом Ускок по имени Новица Радовичь.

И какав е весела мумайка
На устница нема ни бркова
Иошть му нема петнаесть лета ⁷. [32]

Он не мог носить и ружья, и был вооружен только пистолетами и ятаганом, бросился и схватил под устцы коня Чехай-Паши. Паша хотел ударить его саблею, но он быстро ушел под коня и, схватив за ногу Пашу, сбросил его на землю, вырвал из его рук саблю и ею же отрубил ему голову. Турки бросились бежать без оглядки, Черногорцы их преследовали до реки Зеты, множество погибло от оружия, другие потонули в реке и немногие воротились в Спуж. С огромной добычею и пленом Черногорцы пришли в Цетин. Владыка роздал храбрейшим медали.

Нека носе, нека се поносе,
Ер су они крило од краине,
Од краине крвлю обливене ⁸.

Новица был сделан Переником и остался навсегда при Владыке. После того он отличался еще во многих битвах и слывет одним из храбрецов. Смотря на него нельзя понять, чтобы это кроткое, даже робкое выражение лица и скромные движения скрывали храброго воина. В одну из этих войн в 1833 году, чета под предводительством Вида и Мерчета, напала на Спуж и взяла пушку. Эта пушка лежит перед Цетинским монастырем с надписью :

Юнашество те виде и Мерчете
И ньнхове гласовите чете [33]
Со твердога Спужа уграбиша

Црной гори тебе подариша. ⁹

Сердарь Цетинской Мило Мартыновичь, который встречал нас с вином при въезде в Цетинскую долину также участвовал в этих битвах. После сражения под Мартыничами, он сделал поход на село Доляне. Это село принадлежало Туркам и лежало в долине между Спужем и Подгорицею и очень вредило Черногорцам. Мило с 300 человек напал на него, побил и выгнал жителей, а село разрушил и сжег. После этого Турки боялись его выстроить вновь и до сих пор место остается пустым. С этого времени прекратились сражения около Мартыничей, но за то они продолжались под Жабликом, Граховым и в Мораче.

Между тем как Владыка рассказывал, старый воевода сидел в другом углу комнаты, окруженный Черногорцами. Их громкий смех часто прерывал рассказ; он смешил их своими шутками. Иногда Владыка, забывая число или имя, обращался к нему с вопросом, как главному деятелю в битвах. В двух словах он отвечал на каждый вопрос и снова принимался за свои шутки, нисколько не заботясь о том, что рассказывают про его подвиги.

«Что старый воевода, – сказал наконец, обращаясь к нему Владыка, – страшна Турецкая сабля». [34]

«Иногда Черногорская палка страшней Турецкой сабли», – отвечал он, и рассказал один случай с Котунским Воеводою Вукотичем.

Это было лет 15 тому назад, Турки как-то захватили в плен 5 женщин и в том числе сестру этого воеводы и просили 300 талеров выкупа оружием и деньгами. Кое-как Черногорцы сложились и выкупили женщин, воевода отдал в выкуп все свое оружие и остался с одною палкою и сказал Туркам, что эта палка остается у него им на горе. И точно, он скоро и жестоко отомстил за коварный поступок Турок. Вообще напасть на женщину считается большим стыдом и на такой поступок редко решаются даже и Турки. Спустя немного времени, когда Турки должны были гнать стада на пастбища в Рудины, воевода собрал несколько Черногорцев и напал на них на дороге, перебил всех Турок и взял стада. Ни одна обида, нанесенная Черногорцам Турками не проходила без мести. Увлекаясь местью и уверенностию в той мысли, что Черногорец никогда не может покориться Туркам, они совершают такие дела, которые трудно понять. Потому почти никогда не бывает пленником Черногорец, или по крайней мере, чрезвычайно редко. Однажды трех Черногорцев Турки случайно взяли в плен: Лиеша Пипера, Васовича и Вуксана, и посадили их в тюрьму, в Спуже. Потом приговорили их к смерти. Приведя на место казни, Турки издевались над ними, спрашивая кому с чем жаль расстаться. Один отвечал с женою, другой с детьми. Турки отрубили головы двум. Когда [35] спросили Лиеша, он отвечал: рубите мою голову, только не пятнайте кровью платья, оно годится любому Паше. Турки соблазнились смотря на его красивое платье. В то время, когда стали его раздевать он вырвал у одного из них саблю, убил трех и побежал на мост, вся толпа бросилась за ним. Ятаганом он проложил себе дорогу. На мосту ему встретились два кадия и, увидев его, со страху бросились в реку. Отбиваясь от всех, он убежал и возвратился домой. За свое спасение он построил церковь на Велий горе, в Лешанской нахии. Есть народная песня об этом происшествии.

Каждый день являлись новые лица в Цетине и каждый день уходил кто-нибудь из прежних. Но на всех Черногорцах был один общий характер, несколько отличались от других только Ускоки, полутурецким одеянием и особенною живостию и беззаботностию. Они пришли с своим капитаном узнать о заключенном мире с Босниею. Этот капитан был человек среднего роста, довольно молодой и очень красивый собою. Ему следовало идти в монахи, как говорил мне Владыка, но Черногорцы неохотно идут в монахи, потому в их монастырях не более как по два или по три монаха, да и те большею частию пришельцы из других стран, а не природные Черногорцы. Чтобы совсем не опустели монастыри, племена и села чередуются. Черед был за этим Пиетро, но он пришел к Владыке и умолял его, чтобы он позволил ему жениться, а не идти в монахи, говоря, что давно любит одну девицу; но [36] ее не отдадут за него, зная, что он обязан идти в монахи, потому и просил посредничества Владыки. Владыка разрешил ему и устроил сватьбу, теперь он Ускочским Капитаном.

Племя Ускоков составляет самую крайнюю оконечность Морачской нахии со стороны Боснии и до сих пор служит предметом споров и войн между Черногорцами и Турками. Самая Морачская нахия еще недавно присоединилась к Черногории, Турки до сих пор смотрят на нее, как на изменницу и потому всеми мерами стараются препятствовать присоединению Ускоков. Знакомство с ускочским капитаном послужило поводом к рассказу о присоединении Морачи и битвах, там происходивших. Вот рассказ, записанный мною со слов самого Владыки.

Еще при святопочившем Владыке Марача была в неопределенном положении, она платила подать Туркам и вместе с тем беспрерывно дралась с ними, помогала Черногорцам, даже иногда соединялась с ними в битвах против Турок и вместе с тем не принадлежала им прямо. Чтобы определить их положение, Владыка писал к ним, чтобы они отказались платить Туркам подать и окончательно присоединились к свободным, единоплеменным и единоверным Черногорцам. Достаточно было одного слова Владыки, которого имя с уважением повторялось и друзьями и врагами, и слава его дел ободряла Славян и ужасала Турок. Морачане отказались платить подать Туркам и явно объявили себя на стороне Черногорцев. Зная, что Турки не простят им такого [37] поступка, приготовились к битве и битва загорелась. Несколько раз Марочане разбивали турецкие отряды, как наконец в 1820 году, Визирь Босанский Джелялледин решился открыть поход на Морачу. 12 тысяч войска, собранного во всей Боснии и Герцеговины под предводительством Дели-Паши, в Сентябре месяце двинулось к Мараче. Турки остановились лагерем в долине Вранеше, в нескольких часах от горней Марачи. Здесь они пробыли несколько дней, пока из пограничных крепостей не пришли и не присоединились к ним еще несколько отрядов. Собралось до 20 тысяч всего войска.

Аль каква е сила у Турчина
Свак би река, я би и порека.
Да би едног краля прихватила,
А камо ли да не би Морачу –
А Марачу не яку краину. ¹⁰

Восклицает песня об этой битве, описывая Турецкие войска. 16 Сентября Турецкие войска двинулись к селу Дровляне, которое лежит на дороге в полуторе часов расстояния от горней Марачи и напало на ускочское село Тушино. Небольшое село не могло защищаться от сильного Турецкого войска и было взято, созжено и разграблено. Между тем, Марачане узнав о приближении Турок, уведомили Владыку и просили помощи. Владыка велел пограничным племенам, начиная от Стужа и до Острога, двинуться на помощь. [38] Мартыничане, под предводительством воеводы Радовича и брата его Вуксана, соединясь с жителями Орлезе, которыми предводительствовал Марко Башковичь и с Острожанами, которыми предводительствовал Острожский Игумен Георгий и Сердарь Мркое – отправились к Мораче. Черногорцев было 1 000 человек. Песня, говоря о движении войска, так описывает Игумена Георгия, старшего из предводителей, называя его Острожским Баном:

Перед войскем од острога Бане
На негова широка дорина,
А каков е од острога Бане!
На рамену везена шишана
А о бедри дуга гадария,
А на раме джида обливена,
На верх джиде од медведа глава
Зинула е како да е жива;
А за баном друге поглавице
А за ньима войска сваколика. ¹¹

Между тем Морачане приготовились к битве и под предводительством Сердаря Миата ожидали нападений. 13 Сентября пришло Черногорское войско и соединилось с ними. 3 дни ожидали Турок. Наконец 17 Сентября в Морачской долине показались Турки и напали на село, малочисленные Черногорские отряды не выдержали первого натиска и отступили, Турки взяли и сожгли Марачу. Одна изба Сердаря Mиaтa не [39] была взята. Она стоит на краю села, на берегу небольшого, но быстрого потока, впадающего в реку Морачу и укреплена. Миат заперся в ней с 30-ю Черногорцами и до ночи выдерживал все нападения Турок. Вечером прекратилась битва и Турки, очистив село, отступили и стали лагерем в долине Драговичи. Ночью Черногорцы соединились и на другой день, на заре решились напасть на Турок. Все войско разделили на три части, одна часть под предводительством воеводы Радовича и Вуксана отошла на сторону Ратке и дальней Марачи, чтобы с правой стороны ударить на Турок. Вторая часть под предводительством Игумена Георгия и Сердаря Мркое, стала в лево, близь самой горней Морачи. А Сердарь Миат с третьим отрядом войска должен был ударить и привлечь Турок в глубь долины. На другой день в Турецком лагере заметно было движение, сами Турки готовились к нападению. Когда двинулись Турки, Миат подал совет обратить тыл, скрестить знамена (признак отступления) и заставить Турок подвинуться вперед. Это удалось. Турки бросились их преследовать, но лишь только они дошли до окраин Драговичьской долины, Черногорцы обернулись и ударили; но не могли сломить Турок, как говорит песня.

Док се примрак магле замаглио
А од Ратне и Мораче доне,
А из Магле крупа пропадаше; ¹² [40]

Но то ни была мгла, но отряд Попа и Вуксана в густом ружейном дыму; и то ни была крупа, но ружейные пули.

Отряд Радовича ударил на Турок, но и он не мог сломить их, пока, продолжает песня

Док изтече даница звезда,
От звиезде муне сиеваху
И у Турске войске ударяху. ¹³

Но то не была денница звезда, но то был Мина воевода и с ним Сердарь Мркое; то не была небесная молния, но острая сабля Миата. Он снова устроил свой отряд, смешанный первым напором Турок и ударил в них. Но Турки не поколебались, до тех пор, пока с гор не грянули громы и не ударили в Турецкое войско, но то не были небесные громы, а то был Острожский Бан. Его отряд с левой стороны напал на Турок и они были окружены со всех сторон. Турки стали отступать, но еще в порядке.

Док изтече крестанине орле
Крестан орле великие крила,
То не беше крестанине орле,
Но то беше Миконичу Марко. ¹⁴

С небольшим отрядом Морачан он ударил во фланг. Турки смешались и бежали в беспорядке до села Левишта. Черногорцы одержали блистательную победу.

С этого времени не было больших нападении на Морачу и устроилось ее соединение с Черногориею. [41] Вслед за присоединением Морачи на границах начали умножатся Ускоки и их селения присоединялись к Черногории. Они вместе с Граховым сделались предметом раздора между Турками и Черногорцами. Настоящие войны гремели у Грахова, а Ускоки были предметом небольших нападений, которые беспрестанно повторяются и до сих пор. Например, лет 11 тому назад, Мухамед Бей-Скопьяк собрав около 6 тысяч войска тайно напал на Ускочское село Струг в то время, когда в этом селе никого не было, кроме стариков и ребятишек. Пленил скот и 13 человекам отрубил головы. Из этих 13 только трое было способных носить оружие, остальные старуки и дети. Надо было отмстить за такой поступок, между тем племена Ускоков слишком малочисленны, а все силы Черногории были отвлечены в другую сторону, под Граховым продолжались войны. Так прошли два года. Наконец один из Дробняков уведомил Ускоков, что идет из Никшичи большой караван на базар в Пиевлю. Ускоки соединились с жителями Морачи и Ровца, пошли перерезали ему дорогу и напали на него. Разбили Турок, отрубили 24 головы, взяли в плен 100 лошадей и весь караван. Из всех Турок, бывших при караване, ушел только один –

Не чудися драгий побратиме
Да погибе двадесять Тураках,
Но у тече Марун на кобыли. ¹⁵ [42]

Так оканчивается песня об етом происшествии.

В подобных рассказах проходил каждый вечер. Утром я работал над историею Черногории. Владыка сообщил мне некоторые документы, хранившиеся в его архиве, а Секретарь его, Господин Миляковичь, который сам писал историю Черногории, указал мне все другие источники. Так проходили дни в Цетине. Постараюсь изложить все те сведения о быте и истории Черногории, которые мне удалось собрать. [43]

Народные песни и письменность в Черной горе

Главными источниками, из которых собраны мной известия о Черногорской истории, кроме устных рассказов и некоторых документов, были песни и там составленные сочинения, о том же предмете.

Черногория поет те же песни, как и остальные Сербы; но кроме того имеет много и своих особенных. Главный разряд песен составляют исторические. Их употребление и число распространяется, по замечанию Вука Караджича, по мере удаления на юг, так что наиболее слагают и поют исторические песни в Черногории, Босне и Герцоговине, менее в настоящей Сербии и еще менее у Сербов, подвластных Австрии. Все исторические песни принадлежат к позднейшему времени. Их начало можно определить битвою при Косове и падением Сербского Царства, некоторые восходят до Неманича и ни одной древнее. Перелом в исторической судьбе Сербов – завоевание ее Турками, был переломом и в [44] народной их поэзии. Песни лирические (которые Вук Кораджич в своем собрании песен называет женскими) несравненно древней исторических. С тех пор, как началась война Сербов с Турками за Православную веру и народность, с XIV века, начинается главный круг исторических Сербских песен. Эта война, которая до тех пор не окончится в понятии Сербов, пока хотя один Серб останется под Турецким игом, составляет главное содержание песен. Постоянные войны Черногорцев, частные восстания отдельных племен и даже военные подвиги отдельных лиц – все входит в состав этой долгой войны на жизнь и смерть. Все подобные происшествия песня передает из рода в род и замолкает там, где прекращается война. Главный круг исторических песен Сербии не кончился; но он распадается на некоторые отдельные круги, из которых каждый составляет некоторым образом свое целое. Так песни о битвах Черногорских, о востании Сербии при Георгии Черном, о Босанском бунте в 1832 году, и наконец о подвигах отдельных лиц. Все эти отдельные круги исторические соединяются в одно целое в общей войне с Турками. Но кроме того они находят и свое поэтическое средоточие в песнях о Марке Кралевиче. В нем выражается весь характер Сербской истории последних веков, или лучше сказать, характер Серба этого времени. Марко, лице историческое и вместе с тем поэтическое олицетворение судьбы Сербии под игом Турецким. С ним соединены и прошлая слава и надежды на будущее. [45] Его подвиги прекратились, но он не умер в народном предании, а только заснул на время. Его помнят все Сербы и песни о нем повторяются всюду. Их так много и в такой подробности они описывают все подвиги Марка, что могут составить целую поэму. По этим песням мы представим жизнь Марка.

Марко Кралевичь был сын Царя Вукашина ¹⁶. По смерти Царя Стефана остался наследником малолетний сын его Урош. Трое воевод: Вукашин, Угльеш и Гойко взбунтовались. Каждый собрул войско и все пришли на Косово поле, чтобы решить вопрос, кому наследовать Княжеский престол. Возникли споры, каждый из трех воевод, братьев Мрнявчичей говорил, что ему следует Царство. Молчал только один Царевичь Урош – как рассказывает песня. Наконец все решилив избрать посредником Протопопа Недельку из города Признена, который присутствовал при кончине Царя. Все писали к нему:

брже айде протопоп Неделько
брже аиде на Косово равно,
Да ти кажешь на коме е Царство,
Ти си свиетлог Цара причестио
Причестио и исповедио
У тебе су книги староставне. ¹⁷

Протопоп отвечал, что он не спрашивал Царя о наследнике и нет у него книг староставных; но [46]

Поидите до Прилипа града
До дворова Кральевича Марка,
Код е Царя Марка писарь биo
У ньега су книги староставне
И он знаде на коме е Царство. ¹⁸

Позовите Марка на Косово поле, он скажет вам правду

Ер се Марко не бои никога
Разма едног бога истиннога. ¹⁹

Послы пришли к Марку и звали его на Косово решить спор. Марко оседлал своего Шарца (пегого коня), привязал к седлу книги и отправился на Косово. Когда собирался он, мать говорила ему:

Марко сине едине у майки
Не мой сине говорити криво
Ни по бабу ни по стричивама,
Вечь поправде Бога истиннога
Не мой сине изгубити душе
Болье ти е изгубити главу.
Него свою огрешити душу. ²⁰

И Марко последовал совету матери. Когда въехал он в лагерь, его встретил отец его Вукашин. Ты мне приговоришь, Марко, Царство, от отца оно достанется сыну; но Марко проехал мимо, не отвечая ни слова. [47]

Потом его встретил воевода Угльеш: мне приговориш, племянник, Царство. –

Оба чемо братски Царовати. ²¹

Но Марко проехал мимо, тоже не отвечая. Наконец его встретил Гойко воевода: – мне приговоришь, племянник, Царство –

Ты чешь Марко царовати,
А чу ти бити до колена. ²²

Но Марко снова не отвечал ни слова и подъехал к шатру молодого Уроша. На другой день после заутрини все сошлись на совет и ждали приговора Марка. Марко развернул книги и громко прочел: Царство должен наследовать Урош. Рассвирепел Вукашин и с обнаженным мечем бросился на сына. Марко побежал

ер се ньему, брате, не пристой
са своим се бити родительем. ²³

И скрылся в церковь, сами собой затворились за ним церковные ворота. С разбегу ударил в них король Вукашин мечем и из дверей полилась кровь. В ярости он радовался, что убил сына, но из церкви кто-то отвечал ему:

Byкашине кралье
Ты ни еси посекао Марка
Вечь посече божега Ангела. ²⁴ [48]

В досаде Вукашин проклял Марка

Ти ни мао гроба, ни порода,
И да би ти душа не испала,
Док’ Турскога Цара не дворио. ²⁵

Но Урош благословил его, желая успехов его оружию и славы его имени –

Што су рекли, тому се истекло. ²⁶

И проклятье тяготело над головою Марка и исполнилось благословение, как над самим Сербским народом за измену Бранковича при Косове тяготеет иго Турецкого Владычества, и вместе с тем утешает мысль освобождения, как поборников за православную веру. Вукашин убил Уроша и сел на престол, но вскоре он был свержен и Лазарь был избран Царем. Но он царствовал не долго, вместе с Царством он погиб при Косове. Сербия подпала Турецкому игу. И Марко Кралевичь, выражая судьбу ея, в песнях представляется воеводою города Признена, покорного Турецкому Султану.

У Марка был брат Андрей, они жили вместе и когда начала распространяться слава Марка, Андрею очень хотелось подраться с ним, чтобы решить, кто большой юнак. Раз они ехали вместе и Андрей стал вызывать на бой Марка, но он отклонил вызов, говоря, что с братом не прилично ему драться. Если же хочет он узнать, кто из них больший юнак, [49] то вот проба: кто протерпит долее жажду под солнечным зноем, тому и слава первенства. Андрей согласился; долго они ехали горами, наконец Андрей просит Марка подержать ему его вороного коня, и говорит ему: меня томит жажда, я хочу напиться его крови. Нет, не делай этого, отвечает Марко, но поезжай немного вперед, увидишь корчьму моей посестримы Мары, там можешь пить вина, сколько хочешь. У корчемницы Мары в это время пировали 30 Турков, они рады были гостю и отрубили ему голову. Три дни и три ночи Марко дожидался брата, сидя в поле.

Пак се Марко разлютио. ²⁷

и поехал сам в корчму. Турки встретили и его с оружием, но на этот раз неудачна была попытка; Марко перебил их всех и отнял голову брата; возвращаясь домой, он пел:

А да ти се брате подигнути
Как сам те дивно осветио
За еднога тридесять и еднога. ²⁸

Один остался Марко с матерью и она становилась стара. Часто говаривала она Марку, что трудно ей служить ему в пирах и править домом, и упрашивала его жениться. Медлил Марко, тяжки казались юнаку оковы семейного быта. Но дошел до него слух, что у Леки Капитана есть сестра Росанда, красавица, какой нет другой ни у Турок, ни у Латинов. [50]

Кои видио вилу на планини
Ни вила иoй брате, друга ние,
Девойка е у кавезу расла
Кажу пасла петнаесть годинах
Ни видела сунца ни месеца
Данась чудо ходи по свиету. ²⁹

Марко оделся в лучшее платье, сел на своего шарца и поехал к побратиму, воеводе Милошу и звал его вместе с собою. Милош слышал о красоте девицы и с радостию согласился на призывание. Оба заехали к крылатому Релю и его зазвали с собою. Каждый взял по перстню и подарки и отправились к Леке.

Нек их види Лека и девойка
Нека поде за кога eй драго. ³⁰

Испугался Лека увидав, что трое Сербских воевод, храбрых юнаков, въехали к нему на двор, он думал что в Сербии началась война. Но воеводы обяснили ему причину приезда и просили сестру его выбрать из них себе жениха по сердцу.

А двоица да су два девера
С тобом чесмо главни приятели. ³¹

Смутился Лека и отвечал: я не могу Марко ни от кого принять перстня, хороша сестра моя, но она [51]

. . . . . . . Самовольна
Не боисе ни кого до бога
А за брата ни хабера нема. ³²

Она отказала уже 74 женихам. Покатился со смеху Марко, удивляясь слабости Леки и говорит ему: так позови ее сюда, пусть выберет сама жениха себе по сердцу.

Твою сестру Лека освободи
Нека поде за кога eй драго,
А мы брате кавги не имамо. ³³

Лека вызвал сестру и – окруженная подругами, она вошла в комнату где пировали воеводы. Забыта была чаша с вином и прервались юнацкие речи. Взглянув да нее, смутно опустили в землю глаза храбрые воеводы. Дожидался Лека не начнет ли кто говорить из них, но все молчали. И он сам обратился с предложением к сестре, чтобы избрала жениха. Но гордая красавица отвечала: охотно бы пошла она за Марка, но стыдно ей быть женою Турецкого придворного, и проклятого отцем; оскорбился Марко, но молчал, ожидая приговора другим женихам.

– Зачем ты предлагаешь мне брат, – продолжала красавица, – Милоша, но знаешь ли что его родила и вскормила лошадь, или Релю, – найденыша без роду и племени.

Нечу томе почи ни еднога. ³⁴ [52]

и вышла из комнаты. Рассердился Марко, не его одного, но и побратимов тяжко обидила красавица. Он вскочил с обнаженною саблею и хотел отрубить голову Леке, но побратимы остановили его говоря: не платят так Марко за гостеприимство. Марко выбежал из светлицы и на дворе встретил Росанду, отрубил ей руку и выколол глаза, приговорив, теперь выбирай женихов.

Несчастно кончилось первое сватовство Марка, но удачнее было другое, хотя при свадьбе снова не обошлось без крови. Прослышал Марко о красоте дочери Шишмана короля Болгарского и по просьбе матери отправился просить ее руки. Ласково было принято его предложение и уговорена сватьба. Только, прощаясь с ним, мать невесты предостерегала его говоря :

О мой зете од Прилипа Марко
Не мой водить тучина девера,
Вечь аль брата али братучеда;
Девойка с од више лиепа
Боимо со големе срамоте. ³⁵

Возвратясь домой Марко рассказал об этом матери и она уговорила его пригласить в сваты Венецианского Дожа и Землича Стефана, с тем чтобы каждый привел по 500 сватов и тогда нечего бояться. Послушался Марко, сваты пришли в назначенное время и он повел их к Шишману. Благополучно дошли и взяли невесту. Она ехала подле старшего свата Венецианского дожа и вдруг ветер смахнул с нее [53] покрывало. Дож был поражен красотою невесты и сильно в нее влюбился. На первом ночлеге он отправился в шатер другого свата, сторожившего девицу и просил ему позволить войти в ее шатер, обещая за то много золота. Но Стефан отказал и оскорбился предложением. На другую ночь он повторил тоже предложение, обещая еще большую награду, но снова отказал Стефан; но на третью его поколебало обещанье богатства, и он согласился. Дож вошел в шатер к девице, но на предложение она отвечала ему :

Под нами че се земе провалити
А више нас небо проломити
Како че се кума миловати. ³⁶

Дож приступал неотступно. Наконец, она прибегла к хитрости и сказала что не может любить бородатого юнака. Дож обрился и лишь только вошел в ее палатку она ушла и явилась в палатку к Марку и жаловалась ему. Усумнился Марко, но она говорила: тебе докажет правду моих слов то, что ты увидишь обритого Дожа. Дорого расплатились за обиду сваты, все 1000 человек легли на месте и один Марко воротился домой с своею невестою.

Во всех песнях Марко представляют юнаком свято соблюдающим семейные обязанности, он постоянно любил жену и повиновался матери. Также свято сохранил он и веру отцев, несмотря на признание власти Турецкой. Необходимость, огромной перевес внешней [54] силы заставил его как и всех Сербов покориться и признать эту власть, но никогда Марко не изменял Сербам. Турецкое иго подвигло Сербов на военные подвиги, потому мысль об освобождении составляет ту постоянную цель, к которой они направлены. Но в первое время эта мысль еще не была вполне сознана. Потому Марко просто богатырь, – равно храбро дерется он и за Турок в Аравии и под стенами Багдада и против них за Сербов. Между тем народное предание связывает с ним по преимуществу мысль об освобождении от Турецкого ига. Марко Кралевич есть поэтическое выражение Серба воина; но все значение, весь смысл военных подвигов Сербов, заключается в мысли о свержении Турецкого ига, потому она должна была необходимо соединиться с лицем Марка, как полного выражения воюющего Серба, не смотря на то что нигде не заметно чтобы сам Марко имел эту мысль и действовал для нее.

В таком характере Марка, совершенно изчезает его личность, он лице родовое и потому все его действия не похожи на действия обыкновенного воина.

Так описывается в песнях его костюм. Вук Мадьяр взял город Варадин и пленил Сербских воевод. Из плена они писали к Марку и просили выручить их из беды. Марко отправился на своем Шарце и подъехав к городу, под стенами привязал к копью коня и сел пить вино. Жена Мадьяра увидала его и так описывала мужу:

Сиеди юнак у полю широку
У ледину коплье ударио [55]
За коплье е коня привязао,
А пред нима стои тулум вина
Не пиe га чем се пиe вино,
Вечь леченом о дванаесть ока,
Пола пиe пола коню дае.
Конь му ниe каквино су коньи
Вече шарен како и говеде;
Юнак ние какви су юнаци:
На плечима чурак од куряка
На глави му капа од куряка
Привез’ о е мрком меджедином
Нешто црно држи у зубама
Колик ягне од пола године. ³⁷

Все особенное у Марка и пьет он не так как люди, но ковшом в 12 ок. Часто Турецкий Султан угощал его за подвиги и скоро в Стамбуле ни оставалось ни капли вина. Однажды после битвы Марко вздумал кейф себе устроить и в несколько дней выпил 300 ведер вина 50 ракий (водки). Сила Марка далеко превосходила силу всех; осаждая Варадин он один побил 330 Мадьяр и освободил пленных воевод.

Како сокол мечу голубове, показывался Марко на битвах. Турецкие визири жаловались на него Султану, что нельзя им отличиться когда дерется Марко, он один перебивает всех, Султан им отвечал: [56]

Ево сютра дан света неделя
Сютра Марко сабльом несече,
Но под чадор пие вино хладно
Да ви вижу мои витезовы
Щтачете ми дониети главах. ³⁸

Но когда началась битва Турки были разбиты в прах и только по полудни, когда выехал Марко решилась битва в пользу Султана. Его неугомонная сила иногда вредила ему, часто поссорившись с Визирями Султана он перебивал их. В наказанье за подобные поступки Султан посадил его в тюрьму и долго в ней томился Марко, целые три года. Вспомнил про него Султан, когда вызывал чтобы кто нибудь наказал Мусу Албанца и никто не являлся. Пошли в темницу и вывели полуживого Марка.

Есил’ чегочь у животу Марко,

спрашивал его Султан.

Есам царе але у рджаву, ³⁹

отвечал Марко.

И стал ему рассказывать Султан о Мусе Кеседжиа и спрашивал возмется ли он усмирить его. Марко отвечал что он ослаб и теперь не знает; ему нужно время собраться с силою и тогда он скажет может ли. Через три месяца снова спрашивает Султан и Марко стал пробовать силу: [57]

Донеси ми сухе дреновине
Са тавана од десять година,
Да огледам може ли что быти. ⁴⁰

Ему принесли дерновое дерево, Марко переломил его на двое, но из дерева не полилась вода.

Бог ми. Царе оште ние время, ⁴¹

отвечал Марко. Так прошел еще месяц и наконец проба удалась Марку, дерновое дерево, которое сохло 10 лет, дало воду, когда он сжал его. Тогда отправился Марко и на поединке убил Мусу; но убив не мог не признаться

Че погуби од себе бoлиега. ⁴²

У мусы было три сердца и вооруг одного обвилась змия.

Но смерть Мусы не прошла ему даром. Однажды он угощал гостей в Призрене: Фала тебе Кралевичу Марко, говорил ему один старик монах:

Свега имашь у биелу двору,
Иошь да имашь рибе, од Орида. ⁴³

Это замечание было неприятно Марку, но делать было нечего; он поручил слугам угощать гостей и сам пошел седлать коня и поехал за рыбою. Когда он седлал коня, мать говорила ему: [58]

Не мой носить ништа од оружья
Ти си еси крпи научио
Учинешь крвцу у празднику. ⁴⁴

Это еще было неприятнее Марку, но не мог же он не послушаться матери. Без оружия выехал он в поле и встретил Турецкого витязя, который спрашивал его дома ли Марко. Это был брат Мусы, который хотел отмстить ему за смерть брата; Марко отвечал что не знает. Тот поехал было в Призрен, но Марко опасаясь за своих гостей воротился и сказал: вот Марко перед тобою. Муса привязал его к коню и хотел повесить; но куда не подъезжал везде жители умоляли не вешать возле них Марка, иначе постигнет их несчастие, откупались деньгами и заставляли ехать далее. Долго ездил он и утомился от жажды и хотел заколоть Марка и напиться его крови. Стыдно юнаку пить кровь человека, отвечал Марко, вот подле корчма; много раз я пивал там и ни разу не платил, теперь отмстит мне корчемница. Муса поверил и вошли в корчму, Марко дал знак корчемнице, своей посестриме, и она подала Мусе семилетнего вина. Скоро он опьянел и заснул, Марко снял оковы и оковал его самого. Провез по всем местам, где его хотел повесить Муса, и возвратил всем деньги, им взятые. В Ориде убил его и взял рыбы и благополучно возвратился домой. [59]

Пегой конь, шарец Марков, всегда разделял все его труды. И любил и лелеял его Марко и не было лучшего коня как шарец, как не было юнака храбрее Марка. Долго воевали они вместе и славно жили; но вот однажды едет Марко по приморью и видит что то грустен шарец и даже плачет,

То е Марку врло мучно было. ⁴⁵

И он сказал: вот уже сто и шесть лет как мы, конь мой не разлучались с тобою, и никогда я не видал тебя грустным, худо что ты грустен: мне или тебе быть убитым. Как кончил Марко, горная вила отвечала ему:

Жали шарец тебе господара,
Ер чети се брзо растанути. ⁴⁶

Я прошел все города и страны отвечал ей Марко и невидал коня лучше шарца, а юнака храбрее меня:

Не мислим се са шарцем растати
Док е мое на рамену глава. ⁴⁷

Вила отвечала ему:

Побратиме кралевичу Марко,
Тебе никто шарца отеть нече,
Ниш’ ти можешь умриети Марко
Од юнака, ни од остра саблье,
Од топуза, ни од бойной коплье, [60]
Ти’с не боишь на землье никога,
Вечь чешь болан умриети Марко
Я од Бога. ⁴⁸

Если же не веришь моим словам, то подъезжай к реке и взгляни в нее, и тогда сам увидишь правду ли я говорю. Марко подъехал к реке, слез с коня взглянул в воду и увидал себя без головы. Заплакал он и говорил:

Лажив свете, мой лиепе цвете
Лиеп ти беше ма за мало года,
Та за мало три сотин година. ⁴⁹

Триста лет прожил Марко, но вот настал его последний час. Вынул он саблю и отрубил голову Шарцу;

Да му шарец Туркам не допадне,
Да турцима не чини измена
Да не носе воде на Турака. ⁵⁰

Схоронил его, потом изломал свою саблю, чтобы не досталась Туркам и чтобы не хвалились Турки что получили ее от Марка и за это не проклинал бы его христианин; на семь частей переломил копье, бросил булаву в море и так говорил ему: [61]

Кад мой топуз из мора изшео
Одна’ ваки детичь постануо. ⁵¹

Написал завещание, на три части разделил золото, которое имел при себе: одну назначил часть тому кто похоронит его, другую для церкви, третью бедным и слепым.

Нек слиепе по свиету ходе
Нек спеваю и спомину Марко. ⁵²

Привязал к дереву письмо, разослал под ним зеленую доламу, надвинул на глаза шапку, перекрестился лег и умер. Долго он лежал мертвым, приходящие боялись подойти думая, что он спит. Наконец два монаха нашли его тело и похоронили. Так прекратились подвиги Марка, он умер; но не прекратилась о нем память народа и не умер он в народной памяти. Марко спит, говорят Сербы и когда проснется – горе Туркам. В Болгарии сохранилось несколько особенных преданий о смерти или лучше сне Марка. 300 лет дрался Марко и никогда не приходило ему в голову, что в битве такой опасности подвержена жизнь человека. Но однажды пуля убила возле него его побратима, опечалился Марко и подумал в первые: пуля без силы, без боя, может прекратить жизнь юнака. Поехал и бросил булаву свою в море и меч вбил в вершину горы, сам лег и умер в пещере, и Шарца взял с собою. Когда море прибьет к берегу булаву Марка, а меч [62] пробьет гору и упадет в пещере к ногам его, тогда проснется Марко и выгонит Турок из Европы. Как траур по нем, говорит народная молва, Булгары носят черное платье.

Песни о битвах начиная с Косова поля, составляют второй круг Черногорских песен. Черноевич, Митрополит Даниил, и наконец все последующие произшествия воспеты в песнях. К ним еще присоединяются песни о замечательных четах и подвигах отдельных лиц. Кроме того существуют песни о всех произшествиях, связанных более или менее с войною Сербов с Турками. Так воспеты почти все Турецкие воины с Россиею и даже восстания в самой Турции, как например бунт Боснийский. Сочинители этих песен неизвестны, их поет и слагает весь народ. Они писаны одним метром и поются с акомпаниментом однострунных гуслей. В Черногории поют все и каждый, и нет особого класса певцов, как слепцы в Сербии. Особенно отличаются в слагании песен и пении ускоки. К песням иногда прилагаются особого рода введения и припевы, так например:

Прва риечь: боже нам помогай
Друга вазда хоче, ако бог да
На овоме месту и свокоме
Домачину и у доме кому е,
А по томе брача моя драга
Ако умех песню да ви кажем. ⁵³ [63]

Почти всякая Черногорская песня начинается следующим образом:

Све за славу Бога великога
И во здравле Цара Русинскога
И нашего Владыки святога.

Иногда в конце бывают особые припевы и почти всегда шуточные, в роде следующего :

Од нас песня а помочь од Бога
Свакоему брату Ришчанину (Христианину)
Текла вода и водица,
И текла е и тетиче
И около и кривудно
На свое че качь озеро.

Так оканчивается песня о свержении Русскими Татарского ига. Большею частию эти окончания не имеют никакого соотношения с содержанием самой песни и прибавляются как шутки. Вот еще образец припева :

Кукавица уловила Зеца
Было иой е до Божича меса,
А на Божичь кости оглодала
Како една тако и последна. ⁵⁴

Кроме песен в Черногории есть и начатки письменности. Первым писателем Черногорским является покойный Владыка Петр. Он составил историю Черногории, которая доведена только до Митрополита Даниила и напечатана в Грлице 1835 года. Он сочинял также и стихи, известна его песнь в честь Кара-Георгия, писанная по складу народных песен, [64] от которых отличается только рифмами. При нем секретарем был Г. Милютонович, известный Сербский поэт. Он много способствовал развитию письменности в Черногории; собрал и издал Черногорские и Герцогивинские песни, которые вместе с изданием Вука Караджича, составляют довольно полное собрание Сербских песен. Кроме того он написал поэму из Черногорской истории – Дийка Церногорска, которая состоит из ряду драматических сцен, обнимающих произшествия в Черной горе от времен падения Сербского царства, до окончательного освобождения Черногории при Данииле. Г. Милютинович был воспитателем теперешнего владыки, который известен между Сербами, как один из лучших поэтов. Еще в первую молодость Владыка составил несколько песен, которые только тем отличаются от песен народных, что известно имя их сочинителя. К числу этих песен принадлежит прекрасная песня о войне Русских с Турками в 1828 году. В 1834 году Владыка напечатал небольшое собрание своих сочинений под названием Пустынник Цетински, с следующим посвящением:

Србин, Србском роду своме
Ово делце, посвечуе,
Негово е ситне цвече
По ливаде правой Србства
И узрасло и побрато
И у венац роду дато. ⁵⁵ [65]

В нем десять стихотворений; большая часть из них писаны на разные случаи: на день рождения Императора Николая Павловича, Наследника и проч. Из них замечательны особенно два: Черногорец ко всемогущему Богу и зароблен Церногорац од Виле. Последняя довольно большая поэма; вот ее содержание: однажды вечером, по обычаю, лег пастух спать под деревом. Никого не было с ним, лишь его стадо, да ружье, да пистолеты и кинжал. Не спалось ему и взял он гусли и начал петь юнацкие песни, и внезапно заснул и также внезапно проснулся и увидал вокруг себя странные явления: вдруг занялась заря на востоке и взошло солнце, но потом оно изчезло и снова наступила ночь. К нему слетела девица прекрасная, не бойся меня говорила ему,

Ни сам диво, ни тво неприятель,
Вечем твоя богом посестрима
Од Ловчена Црногорска вила. ⁵⁶

Увенчала цветами его коня, покрыла блестящим покрывалом, посадила его на коня и быстро вместе с ним полетела на вершину Ловчина. Чудное зрелище увидел там Черногорец. В светлой одежде, на троне сидела Царица, в ее взгляде блистала радость, вокруг нее стояли толпы народа. Над ними носился венец, соколы и орлы схватив его возложили на голову Царицы и слышалась песня: [66]

Мачь и храбрость сильнога Душана
И валятность Србах витизовых,
Од Булгарах с крвлю тешком оте,
Венац славе и, ньине државе
Ньим те матерь Србию крупимо. ⁵⁷

Всё ликовало, как вдруг веселая картина превратилась в печальную. Стало темно, раздались вопли и стоны вместо звуков музыки и песен. Заплакали глаза царицы, завяли и склонились печально цветы ее венца, и покрылись кровью. Пролилась кровь потомка великого Немана, цареубийца сел на престол Сербский, ряд несчастий постиг Царство. Грустно пели Вилы, но изредка начинали звучать и веселые песни, песни о битвах Черногорцев с Турками, на венце у Царицы мало по малу изчезали следы крови и ожили и зацвели несколько цветов; песни звучали громче и громче и слышался голос самой царицы:

Стид ми живет вечь не дае,
Кад помислим тужна мати,
Да ми осман закон дае
Ах докле че тако стати. ⁵⁸

Тут выражена основная мысль всей Сербской поэзии нашего времени. Владыка готовит к изданию целую [67] поэму из истории Черногории. Вот стихи которые написал он в мой альбом:

Добро к нама доша, ты путниче милый
Из Москве велике, из Москве преславне,
Из светине обще сильнога Славянства.
Каква те е судьба к нами довиела,
Мечу наше горе у нашу свободу,
Уздигнуту крвлю праотацах светом?
Ах, да збиля ниe судьба ти слепа,
Нити нагон пута мечу нас довео,
Него чиста любовь што смо брача славы,
Што нам срдце тука крвь по роду одну,
Што у олтарь едан на жертву идемо,
То дотегли тебе, друго нашта к нама.
Ах, како су свеза милог родства яке! ⁵⁹

Несколько из его стихотворений было помещено в Календаре Черногорском Грлица (горлица), который издается с 1835 года, Секретарем Владыки Г. Милановичем. Вышло уже пять книжек, в нем помещено окончание истории Черногории Владыки Петра I. Это окончание начиная с Владычества Даниила и до смерти покойного Владыки составлено Г. Милаковичем. Там же находится краткое [68] статистическое и географическое описание Черной горы, им же составленное и описание округов Каттарского и Рагузского. В новое время при заведении училищ явилась потребность учебных книг, с этою целию Г. Милакович издал Сербскую Грамматику. Этим пока ограничивается письменность Черногории.

1. Приведу в пример подробное разделение Катунской нахии: I. Пешивцы: Павия, Стубица, Папрат, Гостоевичи, Богетичи, Царево, Шкулетичи, Подкупичапи, Дреновштица, Милоевичи, Сеоца, Загорак, Джурчичи, До. II. Озриничи: Загреда, Марковина, Велестово, Мишке, Првете, Крижев до, Залюче, Воиничи, Ожеговце, Убли. III. Загоран. IV. Комани. V. Цуце: Круг, Трнвине, Ровине, Бата, Добра гора, Трешнево, Вуко до, Грубин до, Липовец, Залют, Подаждриело, Обод, Добронеж до, Кучишта, Челина, Граб, Градина, Ржаный до, Овсине, Просеный до, Липа. VI. Чекличи: Тетров до, Милиевичи, Крайный до, Войкович, Кучишта, Вучий до, Убао, Драгомил до, Сзер. VII. Белице: Предиш, Лешев Ступ, Малошин до, Ублице, Диде, Дуб, Томичи, Микуличи. VIII. Негуши: Дугий до, Paиheвичи, Хераковичи, Копито, Жанев до, Мирац, Вельи Край, Вельи Залази, Врба, Малый Залази. IX. Цетын: Баице, Дольный край, Дубовик, Белоши, Очиничи Гунцы.

2. Когда не время нападать.

3. Славную приготовил тебе подать, черных ружейных зерен (пуль) и красного вина от ножей (крови).

4. Обернись и скажи мне поправде каково тебе было при Рогаме, так ли хорошо я тебя встретил, как обещал по утру, и скажи мне когда придешь опять, чтобы я успел приготовить подать Албанцам.

5. Никогда не приду опять, ты славно меня наградил, погубил у меня триста воинов.

6. Пала тьма на Косово поле от частых ружейных выстрелов, пограничные Черногорцы выстроились противу Турок и два часа войска нападали друг на друга.

7. И каков, веселится им его мать, на устах еще нет усов, ему нет и пятнадцати лет.

8. Пусть носят и величаются, ибо они крыло страны облитой кровью.

9. Храбрые Вид и Мерчет и их славные четы тебя отняли у твердого Спужа и подарили Черной горе.

10. Какова жe сила у Турок, всяк бы сказал, я бы и поручился, что возьмут в плен какого-нибудь Короля, не только Марачу маленькую область.

11. Перед войском Острожский Бан на его рыжем коне; а каков Острожский Бан, за плечами расписанное ружье, при бедре длинная сабля, с боку копье, на верху копья медвежья голова, зияла как живая. За Баном другие предводители, а за ними все войско.

12. До тех пор, пока от Ратней дольней Морачи не показалась мгла, из мглы выпадал град.

13. До тех пор, пока не взошла денница звезда, от звезды сыпались молньи и ударяли в Турецкое войско.

14. До тех пор, пока не вылетел горный орел, горный орел – великие крылья: но то не был горный орел, а был то Миконичь Марко.

15. Не удивляйся, любезный собрат, что погибло двадцать Турок, но дивись тому, что ушел Марун на кобыле.

16. Или Влкашин, мать Кирлена или Елена. См Серб. Споминицы, № 62.

17. Поскорей приходи протопоп Неделько, поскорей приходи на Косово поле, чтоб решить, кому из нас наследовать Царство. Ты причащал и исповедовал светлого Царя, у тебя староставные книги.

18. Подите в город Прилип к Кралевичу Мааку, он был писарем у Царя у него староставны книги и он знает, кому должно наследовать Царство.

19. Ибо Марко никого не боится, кроме истинного Бога.

20. Марко единственный мой сын, не говори неправды ни для отца, ни для дядей, но скажи правду; ибо лучше погубить жизнь, нежели согрешить.

21. Будем оба братски царствовать.

22. Ты будешь царствовать, Марко, я буду твоим слугою.

23. Ибо ему было непристойно драться с радителем.

24. Король, ты ранил не Марка, но божьего Ангела.

25. Не будешь иметь ты ни гроба, ни потомков и не выдет из тебя душа до тех пор, пока не покоришься Туркам.

26. Что предвещали, то и сбылось с ним.

27. Наконец сильно рассердился.

28. Вот, мой брат, как сильно я отмстил за тебя, за одного тридцать и одного.

29. Кто видал вилу в горах, то и вила не сравняется с нею; девица росла затворенная в светлице (кавес, огражденное место, cavea) пятнадцать лет, невидала ни солнца, ни месяца и теперь как чудо явилась на свет.

30. Пусть их видит Лека и девица, и пусть выйдет за муж за кого захочет.

31. Другие два будут ее деверями и твоими лучшими друзьями. В Сербских песнях всегда соединяются Марко и двое воевод Царя Душана: Милош Обиличь или Кобиличь и Рела прозванный крылатым, по крылатому шлему, который дал ему Душан за быстроту бега.

32. Никого не боится кроме Бога, а брата вовсе не уважает.

33. Дай волю своей сестре, пусть пойдет за кого хочет, а мы между собою ссориться не будем.

34. Не пойду ни за одного из них.

35. О мой зять Марко из Прилапа не бери чужих сватов, но братьев или племянников, девица слишком хороша и я боюсь соблазна.

36. Под нами земля провалится и небо разверзится над нами, если я влюблюсь в свата.

37. Сидит юнак на широком поле, в землю вбил копье, к копью привязал коня, перед ним мех вина. Не тем он пьет, чем люди пьют, но ковшом в 12 ок, половину пьет половину коню дает. Да и конь не таков, каковы бывают кони, но пестрый как теленок, и юнак не таков как бывают юнаки, на плечах у него волчья бурка а на голове шапка из волка, перевязанная медведем, что-то черное в зубах (усы), как будто ягненок полугодовалый.

38. Вот завтра воскресный день, завтра Марко не дерется; он под шатром пьет холодное вино, посмотрю мои визири, сколько вы принесете мне голов.

39. Жив ли ты Марко. Живу, но плохо.

40. Принесите мне сухова дерева с кровли дома, которое сохло 10 лет и тогда увидим что будем.

41. Право царь не пришло еще время.

42. Что убил сильнейшего, нежели он сам.

43. Хвала тебе Марко всего вдоволь у тебя в доме, только нет рыбы из Орида.

44. Не бери с собой никакого оружия, ты привык к крови и убьешь кого нибудь в праздник.

45. Это Марку очень горько было.

46. Шарец жалеет о тебе своем господине, с которым скоро расстанется.

47. Не думаю я расстаться с Шарцем пока на плечах моя голова.

48. Побратин Кралевич Марко, никто у тебя не отымет Шарца, и ты не умрешь Марко ни от сабли острой, ни от былавы и боевого копья, не можешь ты страшиться ни одного юнака на земле, но умрешь ты Марко по воле Божией.

49. Ложный свет, красивый цвет, хорош ты был да не на долго, только на 300 лет.

50. Чтобы Шарец не достался Туркам, чтобы он не был изменником и не возил воды на турецкий двор.

51. Тогда явится мой преемник, когда моя булава выплывет из моря.

52. Пусть слепые ходят по свету и воспевают память о Mapке.

53. Первое слово: помоги Боже; второе, Божья воля, на всяком месте над всяким домочадцем и над теми кто в доме; а потом, братья драгие песню вам спою, как умею.

54. Кукушка поймала зайца, до Рождества ей стало мяса, а на Рождество кости оглодала от первой до последней.

55. Серб, Сербам своим единоплеменникам, посвящает это сочинение, которого цветы выросли на родной Сербской почве и собраны для венка Сербам.

56. Я не див и не твой неприятель, но твоя посестрима, с Ловчина Черногорская вила.

57. Мочь и храбрость сильного Душана кровавым трудом отняли от Булгар венец славы и господства, им коронуем тебя мать Сербию.

58. Стыд мешает мне жить, когда подумаю что Турок предписывает мне закон. Ах долго ли это будет продолжаться.

59. Привет тебе путник, пришедший из славной, великой Москвы, из общей святыни сильного Славянства. Какая судьба привела тебя к нам в наши горы, в нашу свободу воздвигнутую кровию, по завету отцев. Нет не слепая судьба не случайность путешествия привела тебя к нам, но любовь; мы все братья славы, в нашем сердце течет однородная кровь, к одному алтарю мы идем молиться. Вот что, а не другое привело тебя к нам. Как сильны связи родства.