КРАСОВСКИЙ А. И.

ЗАПИСКИ

ИЗ ЗАПИСОК ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА КРАСОВСКОГО

I.

Краткие замечания о войне Турецкой 1808, 1809 1810 и 1811 годов.

В 1808 году, в мае месяце, 15-я пехотная дивизия Маркова прибыла из Италии в Молдавскую армию и по большому некомплекту людей расположена была в Батутанах и окрестностях, впредь до укомплектования ратниками из бывшего ополчения; здесь она оставалась до весны 1809 года и не принимала участия в лагере при Бальянах, где собраны были главные силы армии и оставались около трех месяцев на низком и болотистом месте; от этого в войсках было весьма много больных, чего не случилось бы, если бы лагерь был поставлен на реке Серете, в окрестностях Галаца, в местах возвышенных и здоровых и в военном отношении самых приличных.

Кампания 1808 года, сколько я могу припомнить, прошла в бездействии, кроме отличного подвига Милорадовича с отдельным корпусом в Букуреште, на которого турки [502] сделали движение в превосходных силах от Журжи и Силистрии. Оставив при Букуреште самый слабый отряд, он пошел на встречу сильнейшего неприятеля и разбил его, после чего турки вышедшие из Журжи сами ушли обратно. Другие действия сей кампании ограничивались блокадой крепостей и наблюдением Молдавии и Валахии. Кампания сия заключилась распущением войск на зимние квартиры.

Весною главные силы армии, до двадцати трех тысяч человек (в числе коих находилась и 15-я пехотная дивизия), собранны близ Батушан, пред вечером выступила к Визирскому Броду. Ночью на походе застигла армию ужасная буря с громом и проливным дождем. Все войска без исключения потеряли дорогу, и к утру малыми частями собирались около Мартинетти, на реке Рымнике, где должны были оставаться двое суток пока все собрались. Из Мартинешти прибыли на Визирский Брод и расположились на ночлег бивуаками. Во всех почти местах, где войска стояли на бивуаках, находили солдаты множество зайцев, что произвело забавные сцены, и необыкновенный крик по всему лагерю. На другой день фельдмаршал князь Прозоровский отдал по армии приказ, который начинался сими словами: “К крайнему сожалению и удивленно моему Высочайше вверенная мне Российская армия до такой степени ослабела в дисциплине что и малейший зверь, каков заяц, производит в ней беспорядок”.

На другой день вся армия построилась в боевой порядок в две линии кареями, и в таком положении следовала до самого Браилова, чем на пространстве от 15 до 18 верст, кроме большой медленности, войска были замучены, и приблизились к Браилову за три версты уже ночью, где до рассвета оставались, не находя нигде воды. В сей день обложен Браилов, с разделением войск на три корпуса, под начальством графа Каменского 1-го, Маркова и Эссена.

Несколько дней прошло в незначительных перестрелках между казаками и наездниками. В одной из таковых перестрелок убит отличный офицер полковник Исаев 2-й. [503]

Засим началась осада Браилова, коей управлял инженер генерал-майор Гартинг, который в тогдашнее время считался искусным инженером, но в армии не пользовался доверием, а между солдатами назван был Марком Гробокопателем.

Когда на второй параллели осады окончили несколько батарей и произведена была осадной артиллерией неумеренно частая пальба, вовсе не повредившая на дальнем расстоянии неприятельских укреплений, Гартинг объявил что он свое дело кончил и что остается овладеть крепостью штурмом, который и был предпринят. Да штурм назначено 7.000 войск. Правая и средняя колонны названы атакующими, а левая для демонстрации. Накануне штурма главнокомандующим отдан был следующего содержания приказ: “1) Введен в армии обычай представлять без разбора к наградам за отличие в сражениях, а как опытами доказано что офицер в линейном сражении никакого отличия сделать не может, то и запрещается строго представлять таковых к награде. Те же офицеры, которые будут находиться в стрелках и других отдельных командах, хотя и могут быть представляемы к наградам, но не иначе как по засвидетельствовании всех товарищей, бывших с ним в деле. 2) Штурм назначенный завтрашнего числа произвести по данной диспозиции, где сказано, чтобы войска, перейдя ров, строились на валу развернутым фронтом и без особенного приказания не осмелились входить в город, а кто сего не исполнит, те будут сосланы в Нерчинские заводы”. Подробности неударного штурма известны из документов. Войска дрались со свойственною русским храбростью. Из 7.000 человек до 5.000 ранено и убито. Гарнизон Браиловский по самому умеренному исчислению простирался до 12.000.

Шестнадцать тысяч человек русской армии были свидетелями поражения храбрых товарищей своих. 18-й егерский полк, в котором я, будучи капитаном, командовал гренадерскою ротой, из 1.100 человек под ружьем потерял убитыми и ранеными во рву и на валу до 900 человек. Из числа офицеров только четверо остались не ранеными, в числе которых и я находился, но сюртук мой был прострелен четырьмя пулями. Генерал-фельдмаршал князь Варшавский, бывший тогда капитаном гвардии и [504] флигель-адъютантом, на штурме находился при 13-м егерском полку и был ранен в руку, находясь со стрелками впереди. По окончании штурма был отдан главнокомандующим приказ, в котором, между прочим, сказано: “что он, сидя на кургане, смотрел на гибель храбрых воинов и обливался горькими слезами”, и хотя Михаил Ларионович “старался утешить меня тем, что под Аустерлицом было хуже, но это не послужило для меня отрадою”.

Отправив в госпиталь раненых и больных и сняв осаду, армия со всеми строжайшими воинскими предосторожностями отступила за реку Сереть и расположилась лагерем, а главная квартира поместилась в Галаце. Здесь полки потерпевшие на штурме получили на укомплектование резервные батальоны, а другие войска заняты были устройством дорог и переправы через Дунай по направлению к твердому берегу ниже края Мачина.

Когда войска частью уже переправились за Дунай, то и фельдмаршал перенес туда же свою главную квартиру, а между тем Бутузов был из армии отозвав, а на место его был прислан в армию князь Багратион, который имел предназначение командовать всеми войсками остающимися на левом берегу Дуная.

Князь Прозоровский, достигнув главнейшего своего желания стать твердою ногой за Дунаем, был сам в такой слабости, что на третий день после переезда из Галаца в лагерь скончался.

Всякий служивший в армии князя Прозоровского должен с признательностью вспомнить опытное его устройство продовольственной части и внутреннего управления Молдавии и Валахии, которые и при других главнокомандующих не изменялись.

После смерти князя Прозоровского, князь Багратион, имевший предварительно высочайшее поведение, объявил себя главнокомандующим армией и со всею деятельностью открыл наступательные действия против турок. Осада Измаила, порученная генерал-лейтенанту Зассу, взятие Тульчи и Исакчи и тесная блокада Браилова были следствием первых его распоряжений. Войска двинулись от переправы к Гирсову и оттуда на Троянов Вал. Гирсово и Кюстенджи покорены почти без сопротивления. По сведениям, что сильный корпус турецкий выступил от [505] Силистрии береговою дунайскою дорогой к Черноводам, князь Багратион сосредоточил к сему пункту главнейшие свои сады и атаковал турок при селе Рисовато, которых и разбил совершенно. После чего, послав отряд к Базарджику, сам выступил чрез Кузгун к крепости Силистрии, которая тогда же обложена и стеснена батареями, вооруженными полевыми батарейными орудиями, по невозможности в скором времени доставить осадную артиллерию. В скором времени получено было известие что сильный турецкий корпус следует от Рущука для освобождения Силистрии. Отряд сей был атаковав князем Багратионом при селе Татарице, а для блокады Силистрии оставался небольшой отряд, под начальством генерал-майора Булатова. В тот самый день, когда князь Багратион атаковал турок при Татарице, из Силистрии сделана была сильная вылазка, которая с большим успехом и отличным порядком была отражена, причем особенно отличились С.-Петербургский драгунский полк и батальон 13-го егерского полка, бывшие под личным распоряжением Булатова, храброго и отлично распорядительного генерала.

Князь Багратион в сражении при Татарице хотя с полным успехом остановил стремление турок, но не имел достаточно сил разбить их, к чему способствовали Туркам наскоро сделанные при Татарице окопы, но убедившись что они не осмелятся атаковать его, оставил часть войск для наблюдения их, а сам возвратился с главными силами чтобы продолжать стеснение и буде возможно покорить Силистрию.

Правильной осады сей крепости предпринять было невозможно по наступившему позднему осеннему времени, продолжать зимнюю кампанию в крае пустом и совершенно разоренном, а особливо без предварительного приготовления способов продовольствия, совершенно было невозможно, а потому князь Багратион сделал все распоряжения, чтобы войска из-за Дуная возвратились на зимние квартиры в Молдавию и Валахию, вследствие чего свята была блокада Силистрии и войска выступили к Гирсову, где была устроена переправа; но до получения высочайшего на сие разрешения, князь Багратион с главными силами расположился лагерем при Черноводах, занимая сильными отрядами Карасу и Кюстенджи. [506]

Между тем генерал Засс с отличным успехом покорил Измаил, а генерал Эссен продолжал осаду Браилова, который и был покорен сею же осенью.

Князь Багратион, получив настоятельное высочайшее повеление чтобы продолжать зимнюю камланию, не мог сего исполнить по вышеописанным причинам и потому со всеми усилиями утвердил переправу через Дунай, при Гирсове в укрепленном лагере оставил сильный корпус (для которого сделаны были землянки) под начальством графа Каменского 1-го, с остальными войсками перешел на зимние квартиры в Молдавию и Валахию. Главная квартира расположилась в Букуретте. Сим окончилась кампания 1809 года.

Вероятно что последствия сделанных распоряжений были причиной назначения главнокомандующим на место князя Багратиона графа Каменского 2-го, который, прибыв к армии до наступления весны, сделал самые деятельные распоряжения к наступательному действию ранней весной. Армия его значительно была увеличена, и чтобы движение войск за Дунай могло быть исполнено с успехом, приготовлялся другой мост ниже Туртукая, постройка которого начата еще при князе Багратионе.

Весною главные силы сосредоточены при Гирсове и сильный корпус поде начальством генерала Засса собран при устье реки Аржит, для переправы последнего через Дунай по окончании постройки моста.

Другой корпус под начальством генерала Эссена сосредоточен между Букурештом и Журжею, как для прикрытия края, так и для стеснения по возможности сей крепости.

Главные силы армии быстро приблизились к Силистрии, осадили сию крепость и с большим успехом покорили оную.

Генерал Засс для овладения правым берегом Дуная, сильно занятого турками, собрал со всех пехотных полков охотников, которые ночью на паромах и лодках, под командой генерального штаба майора Мишо, с большим успехом и необыкновенною храбростью, под сильным неприятельским огнем, овладели берегом, и как во время переправы при столкновении двух паромов сильно была зашиблена нога майора Мишо, то начальство над [507] охотниками принял я, как старший по нем 13-го егерского полка капитан. Охотника, овладев берегом, заняли ближайшие высоты, опрокинули штыками турок и взяли ближайший редут, прикрывавший крепость Туртукая.

В тот же день переправлено несколько полков; полевая артиллерия с большим успехом с открытых батарей действовала по Туртукаю, а ночью турки оставили крепость и удалились к Рущуку.

Генерал Засс, переправив весь корпус и сделав распоряжение к следованию осадной артиллерии, двинулся немедленно для осады Рущука, куда прибыв, обложил сию крепость стесненною блокадой, не взирая на сильное сопротивление гарнизона, который состоял по всем достоверным сведениям из 20 тысяч человек войск и вооруженных жителей под начальством храброго Бошняка-Аги.

Между тем корпус графа Каменского 1-го штурмом взял Базарджик, а главнокомандующие с успехом покорил Силистрию. Исполненный уверенностью в легкости покорения Шумлы, двинулся к сей крепости, назначив даже день вступления в Шумлу. Генерал Сабанеев с отрядом от корпуса Засса успешно взял Разград.

Приблизившись к Шумле, граф Каменский встретил сильную и твердую оборону сей крепости и после нескольких неудачных атак убедился, что без правильной осады овладеть оною не может, почему, оставив при Шумле корпус графа Каменского 1-го в наблюдательном положении, сам двинулся к Рущуку для скорейшего покорения сей крепости.

Отряд, посланный под начальством г. Цезарева к Варне по малочисленности своей не мог ничего сделать и возвратился безуспешно.

Главнокомандующий, прибыв к Рущуку нашел, что осада сей крепости производилась с большим успехом, кроме неудачной попытки стоившей убитыми и ранеными до 600 человек.

В скором времени по прибытии к Рущуку граф Каменский решился взять сию крепость штурмом и быстро приготовил к сему все средства. Командовавший осадой инженер генерал-майор Гартинг настоятельно убеждал [508] главнокомандующего что предприятие это совершатся с успехом, но генерал Засс, артиллерии генерал-майор граф Сиверс и генерального штаба подполковник Мишо, пользовавшийся особенной доверенностью главнокомандующего, были противного сему убеждения, но мнение их, однако ж, при общем совещании было отвергнуто. Не взирая на это, граф Сиверс и Мишо наедине убеждали графа Каменского не делать штурма, основываясь на том, что Турки прикрытые укреплениями защищаются с необыкновенным мужеством, что гарнизон несравненно многочисленнее атакующих войск, и что каждый из обороняющихся кроме сабли и кинжала имеет при себе ружье и два пистолета и приобыкли в совершенстве владеть сим оружием. Все эти резоны не были приняты, и граф Каменский выслал их, запретив строго говорить о сем предмете.

Накануне штурма главнокомандующий граф Каменский объезжал все пехотные войска, каждому полку делал наставления, убеждая что храбрость, мужество и порядок, свойственные русским воинам делают несомненным взятие крепости. Войска действительно были одушевлены и готовность победить или умереть были общим чувством.

Бошняк-Ага чрез переметчиков звал совершенно все подробности приготовляемого штурма, в продолжение всей ночи минареты были освещены, на валу продолжались беспрерывные осмотры с фонарями. Сбитый кавальер в продолжение двухдневной канонады с брешь-батареи, устроенной на расстоянии восьмидесяти сажен от гребня гласиса, возобновлен, так что и признаков разрушения не осталось. Не взирая на все это, в назначенное время, за час до рассвета, сигнальная ракета пущена, и колонны назначенные к атаке с быстротою бросились на штурм, на всех пунктах, не взирая ни на какие препятствия, спустились в ров, поставили лестницы и взошли на вал, где сделались гибельною жертвой, встречая на каждом шагу неприятеля в превосходнейших силах. Взошедшее солнце осветило трупы лежавшие на валу.

Граф Сиверс, командовавший колонной составленною из артиллерийских охотников, с такою же участью произвел атаку левее нашей брешь-батареи, прибежал к генерал Зассу, бывшему на сей батарее, и убедительнейше просил его не делать новых усилий, дабы напрасно [509] не приносить в жертву храбрых воинов. Но как генерал Засс не имел права остановить штурма, то и послал его вместе со мною сказать это главнокомандующему, бывшему по второй параллели. Граф Каменский, выслушав Сиверса, отвечал ему: “ваша резервная колонна еще не употреблена в дело, возьмите ее, поведите на штурм, покажите собою пример, и дело кончится с успехом”, и в то же время послал приказание на все атакующие пункты, чтобы резервы безо всякого исключения были употреблены на штурм.

Граф Сиверс в глазах наших быстро повел резервную колонну, сам шел пред оною, со свойственною ему необыкновенною храбростью, но на самом гребне гласиса был поражен четырьмя пулями; колонна его, претерпевшая жестокое поражение во время следования, бросилась в ров и на вал, но встретила ту же участь как и первая. Я привесь графа Сиверса на брешь-батарею, он едва имел дыхание и чрез несколько часов умер.

Генерал Засс послал меня за приказаниями к главнокомандующему: не угодно ли будет ему возвратить с атакованных пунктов те из войск которые не сделались еще жертвами, на что он выслушав меня сказал: “я уверен что в числе лежащих на валу большая часть здоровых и не раненых, которые перепутались и не хотят броситься в крепость”, и хотя я докладывал ему что быв сам на валу, отвечаю что там нет ни одного живого кроме нескольких сотен остающихся во рву, но он сему не поверил и приказал подполковнику Мишо и адъютанту своему Закревскому идти вместе со мною и лично удостовериться правду ли я ему говорю и всеми мерами возбуждать остающихся в живых к взятию крепости.

Едва мы вышли из летучей саппы, Закревский был ранен, а Мишо побежал со мною ко рву, но в то самое мгновение, бывшие в живых во рву войска, встревоженные спустившимися в оный турками, вылезая изо рва бежали к батарее и кричали: “назад, назад”, чего никакие усилия не могли остановить. Мишо вместе со мною возвратившись в саппу, старались удерживать бегущих и расставляли оных для обороны саппы и ложементов, остававшихся вовсе не занятыми никакими войсками. Если бы турки в это время сделали вылазку, хотя в числе тысячи человек, [510] то безо всякой потери могли овладеть не только всеми нашими батареями, но взять лагерь и все что только оставалось от штурма, не исключая и самого главнокомандующего, если б он не успел ускакать за Дунай. Такой же конец имел штурм и на других пунктах атаки.

В продолжение службы моей я был в многочисленных сражениях, на многих штурмах, но нигде не был свидетелем такого ревностного и благородного самоотвержения с каким погибли храбрые русские воины на несчастном и кровопролитном штурме Рущука, и не могу постигнуть какими чувствами руководствовался граф Каменский, написавший в донесении к государю, что штурм не удался от трусости войск.

При начале штурма всех войск наших с резервами было под ружьем от четырнадцати до пятнадцати тысяч человек. Потеря убитыми и ранеными простиралась до девяти тысяч человек. Можно судить сколько из числа живых находилось для отвода раненых в назначенные для перевязки пункты и сколько частей было совершенно расстроенных, то это и не оставит сомнения что одна только оплошность и невежество турок спасли наши остатки.

Не буду распространяться о прочих действиях сей кампании графа Каменского. Ограничусь указанием на некоторые важные события, касающиеся до войск отдельного корпуса. Главнокомандующий, усилив войска под Рущуком присоединением из-под Шумлы корпуса графа Каменского 1-го, нашелся в возможности усилить отдельный корпус в Малой Валахии, где дела принимали довольно серьезный вид, ибо Измаил-Бей собрал до 30.000 войск и намеревался вторгнуться в Сербию. Отдельный корпус поручен г. Зассу и усилен четырьмя полками пехоты: Тираспольским, конно-егерским, Ольвиопольским гусарским и одним казачьим. Генерал Засс выехал немедленно из-под Журжи, и прибыв в Краев, остался там некоторое время для распоряжений к дальнейшим действиям, до прибытия полков от Журжи и Турно.

Я должен описать здесь обстоятельство, хотя не касавшееся по началу военных действий, но в последствии сделавшееся важным для кампании 1811 года. [511]

Прибывший в Краев с генералом Зассом я обратился к собиранию вернейших сведений о предшествовавших делах, которые и передали мне со всей основательной точностью Олонецкого пехотного полка майор Бибиков и Полов, управлявшие делами первый во время командования г. Исаева, а второй—графа Цукато. От них между прочим узнал я что в продолжение почти всей войны следовавшая из Азии чрез Виддин в Австрию хлопчатая бумага, по невозможности везти оную иначе из Виддина как на вьюках, дорогой ведущей в австрийский Бонат, чрез Малую Валахию, провозилась тайным образом, по злоупотреблениям, как со стороны аванпостов наших, так и других лиц имевших влияние. В последнее же время действиями этими занимался скрытным образом служивший при графе Цукато майор Яри. Г. Засс, по докладу моему о сем, принял самые строгие меры к решительному прекращению сего зла, последствием чего явились ко мне поверенный австрийских купцов краевский купец Гого, с тремя другими поверенными прибывшими в Краев из Вены. Они объявили мне, что в Виддине по остановившемуся пропуску собралось до 15.000 вьюков хлопчатой бумаги, за пропуск которой по прежнему обычаю предлагали за каждый вьюк по червонцу. Когда доложил о сем г. Зассу, то он, призвав сих поверенных к себе, объявил им, что не лучше ли будет ежели хлопчатая бумага и другие товары, следующие в Австрию чрез Виддин и Малую Валахию будут пропускаться формальным и законным порядком, по сношению с виддинским пашой, чем они были весьма обрадованы и сами предложили платить в таком случае по два червонца за вьюк. Тогда г. Засс, взяв от них письменную ноту, послал их с майором Бибиковым к главнокомандующему с предложением воспользоваться сей выгодой, ежели не препятствуют сему какие-либо неизвестные ему политические обстоятельства.

Главнокомандующий совершенно одобрил сию меру, предписал генералу Зассу распорядиться таковым провозом по его усмотрению и предложить поверенным не заплатят ли они дороже, в чем и не встретилось никакого затруднения, и поверенные актами обязались платить по три червонца за вьюк. Тогда вместе с поверенными майор Бибиков и переводчик Мавро посланы были в Виддин с письмом [512] генерала Засса к Мулле-паше и без затруднения устроена перевозка бумаги и других товаров под особым надзором майоров Попова и Бабакова, что исполнялось ими во все время с отличною исправностью, благоразумием и бескорыстием и в продолжение первых пяти месяцев представлено к главнокомандующему до 115.000 червонцев. Таким образом провоз сей продолжался до окончания войны и во время других начальников Краевским корпусом.

Первоначальное сношение с виддинским пашой подало мысль генералу Зассу завести с ним теснейшую тайную связь, в чем успел он до такой степени что Мулла-паша, в следующую за сим 1811 года кампанию, не принимал в военных действиях никакого деятельного участия, а напротив того, со всей точностью и верностью извещал нас о всех намерениях правительства своего и прибывшего к Виддину с 25.000 корпусом Измаил-бея, что послужило великою пользой к успешным действиям корпуса Засса в кампанию 1811 года.

Столь важное предприятие увенчалось успехом наиболее от благоразумных действий майора Бибикова и бывшего при Зассе переводчика Мавро, человека бойкого и необыкновенно сметливого.

С другой стороны, по прибытии в Краев узнал я, что сербы по распоряжению Букурештского дивана получали соль из Валахии с платой необыкновенно большой пошлины, и главнокомандующий, получив о сем донесение от генерала Засса, разрешил уничтожить сие стеснение для преданных нам сербов и пропускать соль безо всякой пошлины, чем они необыкновенно были обрадованы и присылали депутацию для изъявления благодарности главнокомандующему и генералу Зассу.

Дела военные в сем крае были в следующем положении: граф Цукато, получив от верховного предводителя Сербов Черного Георгия уведомление, что Измаил-бей, собрав до 90.000 человек войска, намеревается сделать вторжение в Сербию по долине орошаемой рекою Дриной, к отвращению чего хотя и построена им крепость Делиград или вернее сказать редут при реке Дрине, около сербской границы, но что он не имеет надежды удержаться там без содействия наших войск. Граф Цукато хотя и не имел достаточно войск для поддержания [513] сербов на реке Дрине, но нашел возможным переправить за Дунай ниже сербской крепости Кладова отряд составленный из батальонов Ладожского пехотного, Волынского уланского и казачьего Исаева полка, под начальством графа Орурка, дав ему повеление показать в разных местах Сербии малые отряды кавалерии и пехоты чтобы слух о сем мог сделать диверсию полезную для сербов, но строго при том запретил графу Орурку отдаляться от берегов Дуная более чем на один усиленный переход.

Когда известие о сем отряде дошло до Черного Георгия, то он со всею поспешностью прислал к графу Орурку депутатов с убедительною просьбой как можно скорее идти к Делиграду, ибо он без его содействия не может там удержаться и сласти Сербию, и что не получив от него содействия он справедливым сочтет что мы пожертвовали сербам. Столь важный предмета заставил графа Орурка решиться на поспешное следование к Делиграду, и он выступил туда, не потеряв ни одного часу, но на дороге, по которой ему необходимо было следовать, в тесном дефиле, находилась турецкая крепость Бани, хотя не обширная, но сильно укрепленная самою природой и занятая значительным гарнизоном. Приблизившись к сей крепости, граф Орурк увидел, что дорога по коей ему надлежало следовать с правой стороны пролегала близь самых стен крепости, а слева на возвышении, в расстоянии на пистолетный выстрел, устроен был редут; обойти сих укреплений не было ни малейшей возможности. Оставалось одно из двух, или взять штурмом редут и тем заставить покориться крепость, или вернуться назад. Но такого генерала, как граф Орурк, не могли останавливать ни препятствия, ни ответственность в случае неудачи. Он намеревался погибнуть, или спасти Сербию. Основываясь на сей мысли, он почти не останавливаясь, а только облегчив солдата и убедившись в храбром духе Ладожского полка и командовавшего оным полковника Савоина, благословил их на штурм.

1-й батальон храбро бросился на редута, но граф Орурк заметя, что бывшие впереди солдаты встреченные сильным огнем из редута начали останавливаться и ложиться за камни подскакал к самому рву, приказав идти на штурм [514] другому батальону с барабанным боем и криком ура, что ободрало 1-й батальон, и редут в несколько минут взят штурмом, а полчаса спустя, сдалась и крепость. Потеря наша не превышала 50 человек убитыми и раневыми; близь самого рва род графом Орурком убита лошадь и тяжело ранен бывший при нем адъютант Ушаков.

Оставив в Бани необходимый гарнизон из отряда сербов, присоединившихся на дороге, под начальством сербского воеводы гайдука Бельки Петровича и отправив при малом отряде в Краево пленных турок, граф Орурк дал несколько часов отряду отдохнуть и с поспешностью продолжал следование к Делиграду, в коем узнал от Черного Георгия что на другой день они верно будут атакованы, что Измаил-бей остановился на ночлег со всеми силами своими только в 25 верстах и что в продолжение настоящего дня передовой отряд сербов дрался целый день с турками и принужден был отступить почти к самому Делиграду.

Невозможно описать того восторга с каким сербы встретили наши войска. Каждый из них почитал себя уже непобедимым. Граф Орурк, по совещании с Черным Георгием, в тот же день и вечер устроил из Ладожского полка восемь каре, в которых переднюю шеренгу составляли наши солдаты, а две задние—сербы. Каждый эскадрон улан и сотня казаков усилены были особыми резервами из сербской кавалерии и пехоты. Восемь легких наших орудий, с добавлением к ним сербской артиллерии, размещены были по каре, а на другой день стали на позицию, под прикрытием Делиградского редута. Едва уследи сие исполнить, турки показались и потеснили передовых Сербов, а вслед затем Измаил-бей со всеми силами стремительно атаковал Черного Георгия и графа Орурка, но был в полной мере изумлен и твердым отпором, и многочисленною пехотою нашею, о прибытии которой он не имел ни малейшего сведения; полагаясь однако ж на свою многочисленность, он упорно продолжал сражение почти целый день, которое и кончилось отражением его на всех пунктах. Измаил-бей, претерпев большую потерю, с приближением ночи отступил, и в скором времени удалился к Нице. [515]

Генерал Засс, по прибытия к нему назначенного подкрепления, переправился за Дунай между Виддином и Кладовым; быстро овладев турецким ретраншементом при Праово и покорив крепости Неготин и Брегово, по полученному известию что Измаил-бей намерен вторично напасть на Делиград, усилил отряд графа Орурка Олонецким пехотным полком, чем и отвращено дальнейшее покушение турок на Сербию. Когда же, с наступлением глубокого осеннего времени, войскам назначено было расположиться на зимние квартиры, то граф Орурк, возвращаясь в Малую Валахию, сделал экспедицию против крепости Гургусовцы, весьма важной для прикрытия сербской границы. Появлением этого отряда пред крепостью и успешным действием полевой артиллерии турки так были встревожены, что немедленно сдались на капитуляцию.

Действия отряда графа Орурка главнокомандующим вполне были одобрены, и штурм Бани причислен к важнейшим событиям кампании.

Кампания 1811 года под начальством генерала Кутузова ознаменована важными событиями и увенчана успехами необыкновенными, не взирая на значительное уменьшение армии.

Я упомяну здесь только о некоторых случаях касающихся действий корпуса генерала Засса в Малой Валахии и за Дунаем, коих был свидетелем находясь при этом корпусе.

Кампания началась сосредоточением корпуса пред Краевым, в центральном положении от границ Сербии до устья реки Ольтеницы. Когда же генерал Засс получил секретное уведомление от виддинского Мулла-паши, продолжавшего нам оказывать постоянную приверженность, что Измаил-бей с 25-тысячным корпусом приближается к Виддину чтобы совокупно с сильным виддинским гарнизоном переправиться близь сей крепости, принудить войска наши к оставлению Малой Валахии и сим разорвать соединение наше с Сербией, то постигая вполне важность такового события, принял все меры чтобы до последней крайности удерживать турок при Дунае, для чего все [516] войска, кроме наблюдательных отрядов против Орсовы и Лом-Палавка, быстро двинул к Калафату против Виддина на левом берегу Дуная, где и нашел, что войска Измаил-бея под прикрытием виддинских укреплений заняли левый берег Дуная и начала там укрепляться. Позиция турок на всем протяжении, кроме правого и левого флангов, была прикрыта болотистыми камышами, в которых с величайшим затруднением могли проходить люди по одиночке, но для движения кавалерии и артиллерии являлась непреоборимая преграда. Оставшиеся на обоих флангах весьма узкие перешейки твердой земли хотя и мешали нам атаковать турок, но с другой стороны позиция эта представляла для нас те выгоды, что, устроив сильные редуты против перешейков и центра позиции, можно было держать турок запертыми в их укрепленном лагере, на берегу Дуная, на месте довольно возвышенном и во время разлития реки образующем остров.

Генерал Засс, прогнав успешно высланные из лагеря передовые турецкие войска за перешейки, немедленно приступил к постройке трех редутов против перешейков и центра позиции. Войска наши расположены были в трех отрядах: на правом фланге под начальством генерал-майора графа Орурка, на левом под начальством генерал-майора графа Воронцова, а в центре главные силы корпуса. Пред центром близь самых камышей, за курганом, который положено было укрепить редутами, располагался под моим начальством Мингрельский пехотный полк.

Турки, увидев начало построения редутов, в больших силах атаковали наш правый фланг, заняли не доконченный редут и с большим упорством силились оттеснить наш правый фланг подкрепленный из центра.

В это время Мингрельский полк сильною целью стрелков должен был препятствовать проходу турецкой пехоты чрез камыши, но увидев что они этого не делают, я убедился что нечаянность может сильно потревожить турок. Во исполнение сего, с двумястами человек и несколькими барабанщиками, пробравшись с большим затруднением чрез болотистый камыш, почти к самому тому месту мимо которого проходили турецкие толпы за [517] перешеек, я приказал открыть батальный огонь, бить в барабаны и кричать ура!, чем турки столь сильно были встревожены, что стремительно обратились в бегство и потерпели поражение от войск нашего правого фланга. После этого они по все время пребывания их на сей позиции более нас не тревожили; редуты наши были построены и сильно вооружены артиллерией.

Между тем генерал Засс получил повеление главнокомандующего, для решительного пресечения всякой возможности спустить турецкую флотилию по Дунаю от Виддина к Рущуку, взять остров укрепленный турками против Лом-Паланки и владеющий обоими берегами Дуная.

Отряд из трех батальонов пехоты посланный от корпуса для исполнения сего предприятия был поручен мне, под главным распоряжением подполковника Энгельгардта присланного от главнокомандующего. Переправа на остров совершена ночью на лодках дунайской нашей флотилии, и на рассвете быстро атакованы турецкие укрепления состоявшие из тет-де-пона или берегового укрепления и двух отдельных редутов. Все эти укрепления взяты с решительною быстротой Мингрельским полком и батальоном 43-го егерского полка переправшимися на остров под моим начальством. При взятии последнего редута я получил тяжелую рану в бок пулей, и вслед за тем бывшие в редуте турки сдались в плен. Взятие сего острова произошло 27 августа, после чего он сильно укреплен и движение по Дунаю турецкой флотилии решительно прекращено.

Измаил-бей, видя невозможность из занимаемой им позиции прорваться в Малую Валахию, вознамерился переправиться на остров против самого Виддина, из которого мог перейти на левый берег Дуная и занять Калафат, самое возвышенное место в трех верстах при позиции наших войск и обстреливаемое с Виддинских батарей, что следовало ему сделать при самом начале прибытия к Виддину, и тогда едва ли можно было отвратить нападение его на Малую Валахию.

Генерал Засс, предварительно извещенный Мулла-пашой о сем предприятии, хотя и не мог воспрепятствовать занятию Калафата, но как скоро заметил движение [518] Измаил-бея на остров, немедленно передвинул войска в боевой порядок и стал против Калафата. Турки, стремительно заняв сей важный пункт, атаковали вас повсеместно, со всех сторон окружили каре наши, и произвели на левом фланге сильнейшее нападение на Мингрельский полк, действием сильной батареи направленной на оный взорваны были два зарядные ящика, вследствие чего расстроилось каре. Турки толпами бросились на оное, и хотя не успели сей храбрый полк опрокинуть и врубиться в середину, но оттеснили его далее пятидесяти сажен от бывших в каре четырех орудий. Генерал Засс, находившийся в каре Шлиссельбургского полка (где и я был по причине раны, на дрожках графа Воронцова), видя критическое положение Мингрельского полка, сказал мне, что ежели бы не рана моя, то никогда бы этого не случилось и что даже в теперешнем положении присутствие мое могло бы спасти полк. Я просил посадить меня на лошадь и забыв жестокую боль поскакал к полку, повел его толпою в штыки, разогнал турок, и взяв обратно артиллерию нашу, поставил полк на возвышенное место, приведя каре в совершенный порядок. После этого Турки его более не атаковали.

Генерал Засс хотя и не мог принудить турок оставить Калафат, но утвердился пред ним на расстоянии пушечного выстрела, тремя отрядами. В течение нескольких дней отряды наши прикрылись ретраншементами и почти на всем пространстве между ними сделаны были волчьи ямы препятствовавшие прорваться кавалерии.

Главнокомандующий, получив донесение о сем сражении, писал генералу Зассу: 1) что он не находит никакой возможности усилить его корпус и, 2) что он совершенно разрешает ему в случае опасности отступить за реку Ольту, дабы не подвергнуть войск большой опасности. Генерал Засс на это отвечал что он надеется не только не уступить неприятелю ни шагу, но если б имел хотя несколько больше войск, то переправив отряд за Дунай и полагаясь на верность виддинского паши, мог бы принудить Измаил-бея удалиться за Дунай. Вследствие сего донесения были присланы форсированным маршем от Турно два батальона 26-го егерского полка, по прибытии которых отряд под начальством графа Воронцова переправился за Дунай в 15 верстах [519] выше Виддина. Успешное действие его довольно правильно описано в военном журнале; я должен только присовокупить что сербский воевода гайдук Белька (у которого при штурме Бани прострелена пулею ладонь), присоединившись из Неготина к войскам графа Воронцова с отрядом сербов до 500 человек, был все время в авангарде под моим начальством с нашими стрелками, и одним своим появлением опрокидывал турок, которые, узнавая его, всегда кричали: “гайдук Белька! гайдук Белька!” Вот некоторые подробности о нем.

Будучи природным сербом, он первоначально находился в числе тел охранителей одного виддинского паши. Когда Черный Георгий успешно восстановил сербов против турок, Велька, будучи со своим пашею в загородном виддинском саду, убил его сонного, взял оружие и бежав в Сербию собрал шайку, с которою грабил турок, стал их грозою и получил от них прозвище гайдука (разбойника). Черный Георгий в признательность за его услуги наименовал его воеводою и сделал своим любимцем. В числе достопамятных событий с ним было следующее: Вельке понравилась одна замужняя сербка, которую он и отнял у мужа, за это по законам сербским он был приговорен к смертной казни, но Черный Георгий сказал: “он нам теперь нужен, казним его по окончании войны”, тогда как своего брата родного за подобный поступок приказал в присутствии своем повесить на воротах его же дома (Воевода гайдук Велька после заключения мара был начальников, ближайшей к Виддину сербской крепости Неготина. Когда турки вскоре после мира опять начали войну с сербами не хотевшими принять к себе турецких войск, Велька храбро защищал Неготин, отбил несколько нападений, но в одном сражении был убит, и тогда уже турки овладели Неготином). [520]

II.

Военные действия на Адриатическом берегу в 1806 году.

Вице-адмирал Сенявин по прибытии с эскадрою в Корфу в начале 1806 года, принял главное начальство над бывшими там войсками и флотом от генерал-майора Анрепа, который отозван был для другого назначения. В скором времени он узнал что французы усиливаются в Далматии и заняли многие острова на Адриатическом море, почему тогда же посадив на корабли три батальона Витебского пехотного полка отправился с эскадрою к берегам Далматии, взял у французов острова Курцолу и Браццу, но узнав, что сильный отряд под начальством генерала Лористона занял новую Рагузу, а вместе с тем имея сведения что провинция Бокка ди Катаро занята весьма слабым отрядом австрийских войск, он видел, что французам весьма легко овладеть сим важным пунктом, приобрести влияние на черногорцев, народ нам преданный, и иметь в своих руках, можно сказать, ключ к Албании и Морее; почему немедленно оставив около берегов Далматии небольшой отряд для крейсерования, обратился в Бокка ди Катаро и в самый день прибытия туда склонил австрийцев передать в его руки сию провинцию, занял войсками нашими крепости Кастельнуово, Эспаньоло и Катаро, и после свидания с управлявшим неограниченно черногоцами митрополитом Петром Петровичем Негошем, человеком обладавшим великими дарованиями и искренно преданным России, убедился, что народ черногорский воинственный и преданный, по единоверию к нам, окажет все возможные содействия в войне против французов и турок. На сем основании он решился не только твердо удержать за нами сию провинцию, но и действовать наступательно против французов занявших Рагузивскую республику. В сем предположении он тогда же усилил из Корфу сухопутный отряд тремя батальонами 13-го егерского полка, двумя батальонами Колыванского и одним батальоном Козловского [521] пехотных полков, а в последствии присоединил к сему отряду два батальона 14-го егерского полка. Весь этот отряд поручен был шефу 13-го егерского полка генерал-майору князю Вяземскому, а старше его шеф Витебского пехотного полка, генерал-майор Мусин-Пушкин, отправился в Корфу по болезни. Им при самом начале вице-адмирал Сенявин был недоволен.

Первый отряд, назначенный в Катаро, состоял из 13-го егерского полка, который высажен близь Старой Рагузы, занятой предварительно Витебским полком, в соединении с черногорцами до четырех тысяч человек. Генерал Лористон, желая удержать в руках своих горы окружавшие крепость Новую Рагузу, укрепил оные и занял сильным отрядом; но вице-адмирал Сенявин, желая не потерять время и овладеть Рагузою прежде прибытия новых войск из Далматии, приказал князю Вяземскому атаковать французов в укрепленной позиции под самой Рагузой.

Войска наши обще с черногорцами приблизились к позиции французами занимаемой, которую они сами почитали неприступной. На отдаленном возвышении впереди позиции находилась из шести орудий одна их батарея, к которой на самое близкое расстояние подошел первый батальон 13-го егерского полка, скрываясь от выстрелов между огромными камнями, покрывавшими гору; при сем батальоне находился и я, будучи полковым адъютантом. К особенному нашему счастью, при отряде наших войск занимал место обер-квартермистра недавно перешедший в нашу службу из Сардинии майор Мишо (в последствии граф и генерал-адъютант), человек, исполненный большими военными дарованиями, храбрый и опытный. Он, обозрев позицию французов, пришел к сему батальону и предложил командовавшему оным капитану Бабичеву стремительно броситься на батарею, что было мгновенно исполнено, и батальон с необыкновенною быстротой кинулся на батарею и взял оную штыками. Весьма мало французов спаслось бегством, многие переколоты на самой батарее, и еще более сделались жертвой черногорцев во время бегства на главную позицию, отделенную от передовой батареи довольно большою лощиной; при сем случае [522] убит французский генерал Делегорг командовавший передовым отрядом.

Ободренные сим удачным началом, наши войска и черногорцы стремительно бросились на позицию и овладели оною. Французы в беспорядке скрылись в крепость, потеряв более трех сот человек убитыми, ранеными и пленными, а оставили в наших руках все бывшие с ними четырнадцать пушек; потеря с нашей стороны едва ли простиралась до тридцати человек.

В это время, по воле адмирала Сенявина, я назначен при войсках в Бокка де Катаро бригад-майором и занимал эту должность до сдачи французам сей провинции по Тильзитскому миру. Вслед за сим, началось самое бедственное истребление всех окрестностей Рагузы черногорцами, питавшими злобу и ненависть к рагузинцам с давних времен. Зверски истребляли они жителей и дома их; все предано было пламени, и не осталось ни одного живого человека и даже детей, кроме тех которые успели спастись в крепость, на суда или на острова. Никакими средствами ни убеждениями самого митрополита невозможно было остановить мщения черногорцев.

Одновременно с атакой французов на горах, вице-адмирал Сенявин сделал десант на остров против самой крепости, нужный для содержания оной в тесной осаде. Островом также овладели с успехом, и вслед за сим в продолжение трех дней с необыкновенными усилиями втащили на горы до шестнадцати морских орудий и мортир самого большого калибра, устроены были батареи, и открылась сильная канонада по крепости находившейся под нашими ногами на расстоянии не далее двух ружейных выстрелов. В первые дни французы делали несколько вылазок, но решительно были отбиты и наконец не смели более выходить из крепости; стеснение в оной и бедствия были необыкновенны: дома разрушались и горели от наших выстрелов, и потеря людей, а особливо городских обывателей, была необыкновенно велика.

Таким образом, стесненная Рагуза более двадцати дней близка была к падению, но генерал Мармон командовавший в Далматии, по первому полученному им известию о наших успехах, послал сильный отряд под начальством генерала Молитора чтобы сласти Рагузу. [523]

Неизвестно мне по каким причинам адмирал Сенявин почитал невероятным прибытие в скором времени подкрепления к Рагузе, и потому, несмотря на все убеждения князя Вяземского снять осаду, упорно продолжал оную, надеясь на скорое покорение крепости. Мы должны были ожидать нашей участи, не взирая на удаление черногорцев, которые, узнав, что Молитор приближается уже к нашей позиции, ушли ночью к границе Бокка ди Катаро, после чего часу в двенадцатом дня мы увидели что Молитор со значительным отрядом стремительно занимает места представлявшие нам единственную возможность отступить к Бокка де Катаро.

Князь Вяземский, приказав продолжать с батарей усиленную пальбу по крепости и оставив на высотах малую часть стрелков под моим начальством, собрал весь отряд в скрытом месте и решился идти против Молитора чтобы пробиться к Старой Рагузе и оттуда к ближайшей Бокеской крепости Кастельнуово; но майор Мишо, опасаясь что Лористов, узнав о приближении Молитора по первым выстрелам и выйдя из крепости с его войсками, поставит вас между двух огней и подвергнет неминуемому уничтожению, убедил князя Вяземского не теряя ни минуты следовать в противную сторону и скрытыми местами пробраться в Порто-Кроче, в расстоянии от крепости не более двух верст, завладеть находившимися там в большом числе рагузинскими купеческими судами и сев на оные сласти отряд и присоединиться к Сенявину.

Князь Вяземский охотно принял столь благоразумный совет, местами скрытыми от Молитора и Лористона прошел безо всякого затруднения к Порто-Кроче, и когда уже войска наши с пособием бывших на судах рагузинцев начали перевозиться с берега, французы заметили это из крепости, и Лористов сделал сильную вылазку, которая была отбита с необыкновенной твердостью одним батальоном 13-го егерского и батальоном Витебского пехотных полков, под командою майора Забелина, поставленными для прикрытия перевоза войск на суда. В то же самое время и я со стрелками, заклепав на батарее орудия, присоединился к сим батальонам безо всякой потери; наступившая ночь доставила нам возможность безо всякого [524] затруднения и препятствия перевезти все войска на суда, а к утру адмирал Сенявин подошел со всем флотом к Порто-Кроне и под прикрытием сильной канонады с кораблей присоединил к себе рагузинские суда с войсками на них бывшими.

Потеря с нашей стороны во время отражения вылазки простиралась убитыми и раневыми до 50 человек. Князь Вяземский, совершивший столь удачное отступление, вследствие предварительных неудовольствий с адмиралом Сенявиным сказался больным и сдал команду полковнику Божелю, до прибытия назначенного из Корфу командовать отрядом Г. М. Попандополо.

После перевозки с кораблей на рагузинские суда нужного числа офицеров, матросов и потребного количества провизии для продовольствия войск мы отправились в Бокка-ди-Катаро, где высадились при Кастельнуово и соединившись с черногорцами сильным отрядом завяли границу Бокескую к стороне Рагузы, при урочище Дебелый Брег, имея передовые посты в Старой Рагузе. Таким образом, безо всякого покушения против вас со стороны французов простояли мы более двух месяцев, до получения адмиралом Сенявиным из Парижа уведомления от уполномоченного нашего Убри, что мир с французами заключен и по оному провинция Бокка-ди-Катаро уступлена французам, почему войска наши по сдаче оной должны возвратиться в Корфу. Вместе с тем генерал Мармон перевесь главную квартиру свою из Далматии в Рагузу и настоятельно требовал скорейшей сдачи Бокка-ди-Катаро (известие это доставил Сенявину бывший у французов в плену наш артиллерии капитан Могденко).

Адмирал Сенявин отвечал ему решительно, что он не признает трактата о мире подписанного уполномоченным Убри, но не ратификованного государем императором, по поводу чего и заключено было перемирие до получения высочайшего разрешения из Петербурга, на таких условиях, чтобы войска и флот оставались в занимаемых ими местах и не делали никаких движений, кроме тех случаев, когда адмиралу Сенявину нужно будет посылать небольшие военные суда с распоряжениями его в Корфу и [525]

другие места занятые нашими войсками и флотом. Когда же адмирал Сенявин узнал, что французы во время перемирия усиливают из Далматии войска в Рагузе, то и сам присоединил из Корфу два батальона 14-го егерского и один батальон Колыванского пехотных полков. В продолжение перемирия французы заняли мыс Пунта-д'Остро, находящийся при входе из Адриатического моря в Катарский залив, устроили на оном сильные батареи из наших орудий, оставленных при Рагузе, и нескольких крепостных большого калибра, перевезенных туда на судах из Рагузы. Этим они решительно могли возбранить вход и выход нашему флоту из Катаро. Многим казалось непонятным, что адмирал Сенявин не обращал на это никакого внимания; но когда получено было от государя полное одобрение непризвания Сенявиным мира подписанного Убри, и кончилось перемирие, Сенявин на другой же день посадил на гребные суда отряд из 1.000 человек под начальством полковника Божеля, сделал десант на Пунта-д'Остро и без сопротивления взял батареи и отряд французов на них бывший, что и объяснило его хладнокровие, с которым он смотрел на занятие французами сего важного для нас пункта.

Адмирал Сенявин, предвидя, что Мармон употребит все усилия к отнятию у вас Катарской провинции, усилил войска наши черногорцами которых собралось при Кастельнуово до 6.000 человек, под предводительством митрополита Петра Петровича.

По взятии Пунта-д'Остро войска наши и до трех тысяч черногорцев, под начальством Г. М. Попандополо, заняли позицию на границе Бокеской и Рагузинской при урочище Дебелый Брег, в двадцати верстах от Кастельнуово. В скором времени Мармон с 12-ти тысячным корпусом приблизился к нашей позиции, и генерал Попандополо видя многие неудобства занимаемой им позиции отступил и занял пред Кастельнуово в пяти верстах позицию удобнейшую для отражения французов, ежели черногорцы удержат высоты, бывшие на нашем правом фланге, которые давали возможность обойти наш фланг и отрезать отступление. После сего чрез два дня Мармон стал пред нами в боевой порядок, а вице-адмирал Сенявин дал [526] приказание генералу Попандополо, не взирая на неравенство сил, принять сражение и защищаться до последней крайности. Нашими действиями под главным распоряжением Попандополо, генерала хладнокровного, распорядительного и знающего свое дело, преимущественно руководил искусный и храбрый майор Мишо.

В 8 часов утра французы атаковали вас на всех пунктах. Главнейшее стремление обращено было на наш левый фланг и центр, где два раза с невероятною храбростью все покушения их были отражены. Мармон, видевший такую непреоборимую твердость наших войск, обратил главнейшую атаку на черногорцев, которые не могли долго держаться и отступили стремительно в горы, оставив нас одних. При начале сей атаки майор Мишо вместе со мною и двумястами стрелков 13-го егерского полка присоединились к черногорцам, для ободрения их. Он имел неосторожность отделиться от нас, и так как он не знал русского языка и был одет в мундире отличавшемся от наших офицеров, то черногорцы, приняв его за французского офицера, окружили толпою. Одно еще мгновение и он был бы без головы, по примеру всех французов попадавшихся в руки черногорцев, ибо они, не взирая на обещание, что за каждого представленного ими живого пленного будут получать по десяти червонцев, никогда не приводили ни одного живого, но считали за особую славу резать головы. Увидев, что черногорцы бросились толпами в ту сторону, куда пошел Мишо, я побежал туда с несколькими егерями, с большим затруднением едва мог протесниться среди толпы черногорцев и увидел много кинжалов над головой Мишо, но когда черногорцы услышали от меня что это наш офицер, то бросились обнимать его, извиняясь в своей дерзости.

Генерал Попандополо, предоставленный собственным своим силам, не мог долее удерживаться не подвергнув отряда совершенному уничтожению, почему и начал отступление к крепостям Кастельнуово и Эспаньоло, отражая на каждом шагу с необыкновенною твердостью все стремительные покушения французов, и занял крепости не допустив наших войск ни на одном пункте до расстройства.

В сем сражении главнейше оказали содействие и [527] необыкновенную храбрость 13-й егерский и Витебский полки, командовавший артиллерией штабс-капитан Александр-Засядко, Витебского пехотного полка поручик Кличко, который и ранен в ногу с раздроблением кости, но главнейшее содействие от начала до конца сражения было оказано достойным майором Мишо, который обще с инженер-подполковником Джаннотти устроили все наилучшим образом и к обороне крепостей. Мармон немедленно занял все ближайшие высоты и открыл сильную канонаду, а на другой день требовал сдачи и получил решительный отказ. На третий день митрополит с черногорцами показался в тылу французов, что и принудило Мармона отступить к Рагузе, после чего он уже более не предпринимал наступательных против нас действий до заключения мира. Потеря наша в сем сражении простиралась убитыми, ранеными и пленными до 800 человек. Французы же, по всем сведениям подтвердившимся в последствии, потеряли вдвое более. Пленные наши до 200 человек были разменяны в скором времени на такое же число французов взятых в Курцоле.

Адмирал Сенявин, видя бездействие французов, взял на корабли из отряда нашего 13-й егерский полк, батальон Витебского и батальон 14-го егерского и отправился с сильною эскадрой в Адриатическое море для нанесения французам поражения на островах близ Далматии. С быстрою решимостью взял остров Брацца с отрядом на нем бывшим, потом высадил десант на остров Курцолу. В продолжение трехдневной осады принудил к сдаче на капитуляцию крепость сего же имени. По условию с гарнизоном, бывшим под начальством полковника графа Орфенг, штаб и обер-офицеры перевезены в крепость Зару и сданы французам, а нижние чины, как военнопленные, отправлены в Корфу. Во время сей экспедиции особенно отличился 13-й егерский полк. Потеря с нашей стороны простиралась до 50 человек убитыми и ранеными, в числе последних находился храбрый 13-го егерского полка поручик Воейков, обративший на себя особенное внимание адмирала, который и отдал его на корабль Твердый под особое попечение командира оного капитана 1-го ранга Малеева. [528]

В это время вице-адмирал Сенявин получил из Петербурга повеление о войне с турками, и ему поставлено было главною целью соединиться с английской эскадрой в Архилелаге и действовать против Дарданелл, а в случае возможности и самого Константинополя. Вследствие чего он, оставив для крейсерования при Курцоле и Брацце бриг Александр под начальством лейтенанта Сколовского, со всей эскадрой и отрядом занимавшим Курцолу и Браццу прибыл в Бокка-ди-Катаро для сделания дальнейших распоряжений; в то же время государю угодно было, чтобы генерал Попандополо формировал в Корфу четыре албанские легиона.

Адмирал Сенявин, оставив в Катаро корабли Св. Петр и Москву, фрегат Михаил и несколько военных транспортных судов под начальством капитана 1-го ранга Барятинского и поручив сухопутные войска 14-го егерского полка полковнику Книперу, предписал чтоб они во время его отсутствия действовали во всех случаях не иначе как по общему совещанию, при каковых совещаниях я был назначен правителем дел.

Еще до выступления Сенявина из Катаро возвратился туда бриг Александр, который при острове Брацца был атакован во время штиля вышедшими из Зары несколькими гребными судами с десантными войсками и орудиями большого калибра; в числе сих судов находился бот Наполеон. Они приблизились к бригу Александр, открыли сильную канонаду, но видя решительную оборону, предприняли взять его на абордаж. Лейтенант Сколовский защищался до последней крайности, все офицеры кроме его были убиты и ранены, из команды едва ли оставалась третья часть в живых, заряды все были выпущены, французы, осыпая пулями приближались на несколько сажен, и погибель брига Александр казалась неизбежной, но подувший в то самое время ветер послужил храброму Сколовскому к спасению, и последний вступив под паруса потопил несколько французских судов и взял в плен бот Наполеон. Адмирал Сенявин был в таком восторге от действий Сколовского что на празднике, который он давал в Кастельнуово в день Богоявления, пред выступлением, для всех морских и сухопутных офицеров, сам с капитанами кораблей качал Сколовского на руках. [529]

После отбытия Сенявина и объявления войны с турками, поверенный в делах находившийся в Бокка-ди-Катаро статский советник Санковский, обще с митрополитом Петром Петровичем настоятельно предложили полковнику Книперу сделать экспедицию для овладения турецкою крепостью Никшич и укреплением Клобук, прилегающими к черногорским границам, как пунктами весьма важными для совершенного обеспечения черногорцев от нападения турок и напротив дающим средство черногорцам с удобностью производить вторжения в провинцию Герцеговину. Полковник Книпер, имея в виду главнейший предмет, защиту Бокка-ди-Катаро от французов, долго не соглашался на это предложение, но убеждения митрополита и ноты Санковского, коими он упрекал даже Книпера что подобным отказом он охладит привязанность к нам черногорцев и потеряет их усердное содействие против французов, принудили Книпера, по совещании с капитаном 1-го ранга Барятинским, решиться сделать предлагаемую экспедицию, для которой и были командированы 13-й Егерский полк под командой подполковника Забелина и батальон Витебского полка под командой майора Безобразова. Первый назначался для овладения Никшичем, а последний—Клобуком, где по уверению Санковского был весьма малый гарнизон и самые укрепления в запущенном положении. К сим отрядам присоединилось до 2.000 черногорцев.

Майор Забелин приблизясь к Никшичу с успехом занял форштат, и самая крепость, будучи стесненною, не могла бы долго обороняться, но в то же время получилось известие, что майор Безобразов при Клобуке был окружен превосходным числом турок которые атаковали его и принудили отступить в Катаро с потерею до 150 человек; причем сам Безобразов убит. Поэтому Забелин, рассуждая, что турки, действовавшие против Безобразова, обратятся на него и поставят в самое опасное положение, решился отступить, что исполнил немедля и без потери людей, так что турки следовавшие с поспешностью от Клобука к Никшичу прибыли туда чрез несколько часов после его отступления.

Сим кончились военные действия в провинции Бокка-ди-Катаро пред заключением Тильзитского мира. [530]

Действия адмирала Сенявина в Архипелаге описаны с большой точностью В. Броневским.

После заключения мара в Тальзите, прибыла из Триеста на нашем бриге фельдъегерь и адъютант Бертье, полковник Мутов; первый привез Высочайшее повеление на имя командовавшего флотом и войсками в Бокка-ди-Катаро и другое такое же повеление на имя адмирала Сенявина, с которым и был немедленно отправлен, но когда Мутов вошел в отведенную ему на корабле каюту, то фельдъегерь вручил тайным образом Барятивскому другое секретное поведение, предварив на словах что оно должно остаться великой тайною для Мутона.

В открытом Высочайшем повелении предписано было сдать провинцию Бокка-ди-Катаро французам, а войскам и флоту следовать в Венецию, где первые высадить на берег и расположить в Падуе и Тревизе до соединения там всех сухопутных войск находящихся на Ионических островах и в Архипелаге, и состоять на продовольствии от французского правительства. В другом же секретном повелении сказано было чтобы, по заключенному трактату с королем великобританским, во всех случаях избегать всего, что только может клониться к нарушению мира с Англией, но содержать это в большой тайне от французского правительства.

В скором времени приехал в Кастельнуово из Рагузы генерал Лористон, для сделания предварительных распоряжений о принятии от вас провинции и запасов продовольствия, а вслед за ним прибыл Мармон, и в течение нескольких дней войска наши посажены на суда, а провинция занята французами. Невозможно описать в какую горесть повергнуло это событие бокесцов и черногорцев. Mитрололит Петр Петрович немедленно удалился в Черногорию, в монастырь Негош, и Мармон желавший с ним видеться получил несколько решительных отказов, но наконец, по убедительному настоянию, митрополит согласился иметь свидание с Мармоном на самой черте границы черногорской, с тем условием чтобы Мармон и он имели при себе только по два чиновника, а конвои обоих находились бы в миле от пункта свидания. Все усилия Мармона склонить на свою сторону митрополита и народ им управляемый не имели ни [531] малейшего успеха и с твердостью были отвергнуты, после чего они расстались, и митрополит убедительно просил не предлагать ему вторично свидания, объявив, что преданности его и народа черногорского к России ничто не изменит.

После выступления из Бокка-ди-Катаро во время следования к Венеции в Адриатическом море, мы попади между тифонов, и один из них пройдя чрез корабль Петр сделал ему величайшие повреждения, что принудило Барятинского зайти с эскадрою в ближайший порт Пирано для починки изломанных на корабле Петр реев и стеньг, а также повреждений на других судах. На другой день после прибытия нашего в Пирано пришли туда два английские фрегата под начальством командира Кампбеля, который при свидании с Барятинским, узнав что он следует в Венецию, объявил что более шести месяцев блокирует сей порт и вступление в оный нашей эскадры должен будет счесть действием неприязненным.

Барятивский, имея в виду секретное повеление, решился немедленно послать Витебского полка капитана князя Шихматова в Вену, к полномочному нашему министру князю Куракину, прося его совета как следует поступить в сем случае, а между тем до получения ответа перешел с эскадрою в Триест, где мог найти все материалы для починки повреждений. По прибытии туда чрез восемь дней получил от князя Куракина ответ, который писал Барятинскому с упреками что он усомнился исполнить высочайшую волю и что на его месте, несмотря ни на какие представления английского командира, будучи несравненно сильнее его пошел бы прямо в Венецию, и если бы командир в таком случае решился оказать сопротивление, то на его ответственности и остался бы сей поступок, о секретном же поведении не упоминал ни слова, как бы ему оно вовсе известно не было.

По окончании починок на судах мы прибыли в Венецию не встречая нигде английских фрегатов. Войска были высажены на берег и расположились в назначенных местах, где и оставались до прибытия всех войск с Ионических островов и Архипелага, из коих и образована 15-я пехотная дивизия; 1-я бригада: Витебский и Козловский полк; 2-я Куринский и Колыванский; З-я, 13-й и 14-й егерские полки, коими [532] до прибытия назначенного дивизионного начальника генерал-лейтенанта Маркова командовал старший генерал-майор Назимов.

После предварительного распоряжения министра нашего в Вене с Австрийским правительством, за которым посылаем был командир 3-й бригады князь Вяземский, дивизия выступила по полкам и следовала через Австрию и Венгрию для соединения с Молдавскою армией. Во время следования через Венгрию, мы видели на каждом шагу необыкновенную привязанность венгерцев к России.

Текст воспроизведен по изданию: Из записок генерал-адьютанта Красовского // Русский вестник, № 8. 1880