АЛФЕРОВ Н. А.

Два письма Руского путешественника.

(Этот путешественник есть Николай Федорович Алферов (о котором упомянуто в N 23 Московских Ведомостей нынешнего года), молодой Архитектор из Дворян, с особенным талантом, страстно привязанный к своему искуству, но по нещастию лишенный средства усовершенствовать свое дарование. Он воспитанник Дворянина Слободской-Украинской Губернии, почтенного Александра Александровича Палицына, известного по своим упражнениям в Литтературе и свободных Художествах. Любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в Отечестве своем имя, заставили его предпринять продолжительное, сопряженное со многими трудностями путешествие. Памятники древности, особенно великолепные развалины зданий, которыми украшены Италия и Греция, составляют главный предмет его внимания. Этот необыкновенный молодой человек - в котором (почему знать!) мог бы со временем образоваться Русской Винкельман, когда бы обстоятельства способствовали развитию дара его и не умерщвляли его Гения - оставил Россию с обширным предприятием осмотреть (имея в предмете одно искуство свое, Архитектуру) величественные остатки Рима, Афин, Геркуланума, Агригента и другие памятники древних веков; потом объездить Египет, Африку, Индию; короче, составить для себя ясную идею о том, какова была и есть Архитектура во всех веках и народах; сравнить Восточное зодчество с Западным, древнее с новым; здания просвещенных народов с безобразными зданиями полупросвещенных или диких; видеть его во всех изменениях, производимых образом жизни, нравами, понятиями, совершенством и несовершенством гражданской жизни, и потом возвратиться в Отечество с богатством открытий, с обширным запасом новых идей, с большею образованностию, с сильнейшим желанием трудиться для пользы общей. Усовершенствование, или, естьли позволено так выразиться, создание настоящей (может быть еще несуществующей) отечественной Архитектуры, то есть, согласной с нашим климатом, обычаями, образом жизни - есть цель, которую предположил себе молодой путешественник; и сильное желание, с которым он к ней стремится, и мужественное постоянство, с каким старается победить все трудности, представляющиеся ему в путешествии, и горесть, в которую повергает его иногда нещастная мысль (к сожалению слишком часто оправдываемая обстоятельствами), что он не в силах достигнуть своего предмета, служат, по моему мнению, самыми неоспоримыми признаками таланта необыкновенного. Одно дарование бывает источником такой решительной, страстной привязанности к Искусству; одно дарование может бороться с фортуною и побеждать ее. Человек, неимеющий в душе своей той всемогущей силы, которая влечет его неодолимо к одному, избранному для него натурою предмету, спокойно покорствует обстоятельствам; но тот, кто чувствует в душе своей сию врожденную силу, или навек остается нещастным, естьли, по воле неприязненного жребия, принужден с нею бороться и истощать ее бесплодно; или, превозмогая все обстоятельства, сам прокладывает себе дорогу среди препятствий и затруднений. Чтожь, естьли обстоятельства будут ему благоприятны! чтожь, естьли Гений его может развиться и действовать свободно! Сама Натура велела путешественнику нашему быть Артистом! - Но обстоятельства ему противны, и поприще деятельности для него закрыто! Нужда - проводник его в трудном путешествии! Он ищет усовершенствовать себя в благородном искусстве, и - должен бояться голодной смерти! Он предается многим опасностям для того, чтобы со временем принести Отечеству своему пользу, а может быть и нечто прибавить ко славе его своими трудами - и Отечество, которое никогда не лишало воздаяния достойных сынов своих, об нем не знает, оставило его без покрова... Но может ли быть, чтобы оно пренебрегло человека, исполненного благородной привязанности к его пользе, по нещастию, забытого фортуною? может ли быть, чтобы оно допустило угаснуть такому дарованию, которым со временем могло бы гордиться? Россия, в великодушном ободрении раждающихся талантов и справедливом воздаянии трудов полезных, равняется со всеми просвещенными народами Европы: МОНАРХ ее требует только случая благотворительствовать; самые чужеземцы гордятся Его наградами! - Благодаря патриотизму некоторых Дворян Слободской-Украинской Губернии, молодой Алферов имел способы - хотя весьма ограниченные - продолжать свое путешествие. Мы уверены, что многие из соотечественников наших, Руские в сердце и прямо привязанные ко всему, что может хотя отчасти, с какой бы то ни было стороны, способствовать возвышению их Отечества, обрадуются сему случаю удовлетворить любезнейшей и самой благородной склонности сердца своего - благотворительности. Издатель Вестника Европы сочел бы за особенное щастие быть их посредником; но он не имеет никакого сношения с молодым Алферовым. Почтенный издатель Руского Вестника, С. Н. Глинка, готов принять на себя эту приятную обязанность, которую, вероятно, не замедлят возложить на него некоторые из благородных наших соотечественников. - Бывший Российский Министр в Константинополе, Тайный Советник, Андрей Яковлевичь Италинской, выражается на счет Гна. Алферова следующим образом в письме, писанном из Триеста от 4 Февраля 1808 к В. Н. К. "Спешу удовлетворить желанию вашему знать о поведении Гна. Алферова, талантах его и о употреблении им времяни. - По первым двум, соответствует он совершенно-приемлемому в нем благодетелями его участию, и заслуживает дальнейшее к себе их благоволение. Относительно же употребления им времяни, известно мне, что будучи в Афинах, занимался он беспрестанно усовершить таланты свои, и по засвидетельствованию мне известного Артиста Гна. Лузиери, приобрел довольно искуства; но чем потом занимался по прибытии своем в Корфу и как проводил время свое, не был я уведомлен ни от кого. Ж. )

1.

Константинополь. Ноября 30-го, 1805 года.

Переехав благополучно Черное море, с 22-го Сентября живу в Константинополе. Развлечен будучи новостию [207] предметов, я только два раза успел написать отсюда к А. А. в надежде, что он, зная благодетельное ваше во мне [208] участие, сообщит вам для сведения хотя копии с моих к нему писем. [209]

В Константинополе нашел я развалины Велизариева дома: он построен [210] вместо башни у самой городовой стены, так, что двор оного составляют [211] древние городовые укрепления, на высоком месте, с которого виден почти весь [212] город, прекрасная Константинопольская гавань и пролив. Землетрясения разрушили во многих местах городовые укрепления; но дом Велизариев пострадал только от времени! в нем нет ни полов, ни потолоков, ни крышки, ни внутренних деревянных стен, которые некогда разделяли его на несколько небольших комнат; наружные каменные стены чрезвычайно еще крепки. Дом сей занимает не более десяти сажен: вероятно, что никогда не представлял он жилища роскоши и пышности, он не блестит даже и Архитектурою, но имя Вализариево есть лучшее для него украшение; и путешественники с благоговением посещают жилище славного Героя. Думая, что вам приятно будет увидеть слабое изображение сего жилища, я до вчерашнего дня занят был снятием двух его видов; сожалею чрезвычайно, что не могу найти верного случая доставить вам сии рисунки. Здесь не принимают на почту такого рода [213] посылок; я не смею решиться отправить их партикулярно до Дубосар с почталионом: они не избегнут карантина, а может быть и своей погибели.

По рекомендательному письму Графа Александра Сергеевича Строгонова к здешнему нашему Министру, я всегда очень хорошо у него принят: он доставил мне редкой случай видеть обширный древний храм Святой Софии и снять с него план; посетители с Султанским Фирманом не имеют сей выгоды, им не льзя оставаться там более одного часа, а я сверх всего имел еще случай быть и во Всенощной Турецкой. В рассуждении мер храма сего вы увидите из письма моего к А. А. большую разницу против описания других путешественников; но может быть они меряли шагами, а я при снятии моего плана старался всевозможную наблюдать верность.

Все добрые наши Руские меня здесь любят; некоторым из них обязан я много за знакомство с находящимся здесь Французским рисовальщиком Гм. Прео; он был современником в Парижской Академии известному в Петербурге Гну. Томэну, и в рисовании много его превосходит; он чрезвычайно [214] любит свое художество и обладает превосходным талантом; говорят, что он при всем том чрезвычайно беден, и что принужден находить себе некоторые выгоды в странствовании с путешественниками; но кажется, что сии выгоды предохраняют его только от голодной смерти. Видно, что и в чужих краях поступают иногда с нашею братьею так же, как и у нас. Его превосходные Афинские виды беспрестанно гонят меня отсюда к своим оригиналам, но дурная погода и собственные мои занятия задержали меня здесь до сей поры. Через несколько дней по приезде моем в Константинополь, почтенный и добрый наш Министр снабдил меня для дальнейшего путешествия Султанским Фирманом, особенным паспортом и рекомендательными письмами к нашим Консулам в Архипеллаг, и к находящемуся в Афинах славному Италианскому Художнику, Гну. Луцини. Недели через две, а может быть и скорее, я непременно туда отправлюсь.

Зима здешняя ни сколько не походит на зиму Русскую; она началась-было в Октябре снегом, чрезвычайно холодными ветрами и ужасными бурями, которые в малое время истребили множество [215] купеческих кораблей на Черном море; но теперь между ненастным временем бывают довольно часто прекрасные теплые дни, как бы у нас весною.

Чтобы не пропустить и этой почты, не описываю вам подробно моего путешествия до Константинополя. Препровождаю письмо свое к А. А.; надеюсь, что при нем получите вы и копию с прежних моих к нему писем, естьли вы уже ее не получили.

2.

Корфу. Маия 24-го, 1807 года.

Все живущие здесь иностранцы жалуются, что со времени перемены политических обстоятельств с Турциею, пропадают их письма: думаю, что и мои последние постигла такая же участь, и спешу, пользуясь сим случаем, повторить вам мою благодарность за присылку мне 500 рублей, которые по обязательству вашему я получил исправно от Константинопольского Министра нашего, Его Превосходительства Андрея Яковлевича Италинского. Никогда еще в жизни моей не был я столько опечален молчанием вашим, моих благодетелей и моих родных, как в то время: томительная неизвестность сия [216] лишает меня всех сил и способов к достижению моего предмета.

После первого случившегося-было разрыва с Турками, я получил два письма из Константинополя, от Министра, очень скоро одно за другим: при первом доставлен мне был испрашиваемый мною Фирман касательно моих упражнений в Афинах, без коего Турки всегда находили причину мне препятствовать и делать неумеренные всякого рода требования; а со вторым получил по обязательству вашему деньги: в обоих для предосторожности моей ничего не было сказано; и в самом деле, после вновь заключенных мирных условий с Портою, не льзя было ожидать настоящих следствий. Доставленный мне Фирман от Великого Визиря был слишком слаб для того, чтобы ограничить сколько нибудь мои расходы; одно из двух: или не льзя было исходатайствовать, чтобы в нем упомянуто было подробно все то, о чем я просил Министра; или Драгоман не захотел употребить своего старания, хотя Министр, препровождая ко мне Фирман, и пишет, что он таков, какого я требовал. Но я с таким Фирманом ничего не мог бы сделать по своему плану без денег и [217] без особенного ходатайства тамошнего нашего Консула, Гна. Каскамбы; короче, я истощил карман свой, и едва принялся было за предприятие мое, как вдруг нечаянное объявление войны принудило меня, оставя все, бежать за границы Турецкие, в то самое время, когда уже эскадра наша под командою Виц-Адмирала Синявина следовала к Дарданеллам: мы повстречались с нею у острова Чериго на пути нашем в Корфу.

Не имея денег и не заставши в Корфу Министра Италинского, я не нашел иного средства избавиться от голода и потери понапрасну времени, как ехать в Мальту. Я утешал себя наперед лестною надеждою на благосклонность ко мне и на глубокое просвещение в Науках Министра Италинского, предполагая, что естьли он не пожелает снабдить меня на счет моих покровителей небольшою суммою денег, дабы я мог отправиться для продолжения моих упражнений к знаменитым остаткам древнего Агригента, то по крайней мере, по любви своей к Наукам, и особенно для ободрения и покровительства тех, которые в них упражняются, не откажет дать мне у себя кусок хлеба, позволит мне воспользоваться обширною Мальтийскою [218] библиотекою и обращением со сведущими людьми, пока не переменятся политические обстоятельства; или наконец доставит мне случай возвратиться в мое Отечество, естьли уже ничто не будет благоприятствовать моему предприятию. - Но тщетны были все мои ожидания! Получив от него нерешительный ответ, принужден я был относиться к его Секретарю, который несколько времени обольщал меня одними лестными обещаниями: сначала обнадежил отправлением в Сицилию, и наконец вдруг, без всякого приготовления, ночью, прислал мне от имени Министра приказ немедленно возвратиться с отправляющимся тогда судном в Корфу, лишив меня таким образом последнего с ним свидания и без всякой о мне рекомендации, кроме словесного поручения Капитану судна: попросить Министра при Ионической Республике, Графа Мочениго, отправить меня в Россию.

Обремененный грустию и отчаянием, возвратился я назад в Корфу, и желая узнать решение моей участи, явился к Графу Мочениго: натурально, что такое странное мое возвращение не могло подать ему выгодных о мне мыслей; со всем тем, он тронулся моею [219] участию и обещал мне покровительствовать, хотя неоднократно изъявлял свое удивление, свидетельствуясь обширным письмом Министра, в котором не было сказано обо мне ни слова. Секретарь его, гордый Италианец, старался потом всеми образами уверить меня, что Министр на покровительство путешественников, в подобных моим обстоятельствах, никакого предписания от Двора не имеет; что отправить меня в Россию на казенный счет, или с казенным каким нибудь препоручением, не можно; словом, не трудно было приметить, что этот случай, не смотря на доброе сердце Графа, по застенчивости моей, не мог быть благоприятнее Мальтийского.

Куда идти и где искать спасения от голодной смерти? - Оставался Генеральный наш Консул при Ионической Республике, Статский Советник Бенаки, единственный человек, к которому была еще возможность прибегнуть. Бывший Афинский наш Консул, Гн. Каскамба, предуведомил его об участи моей; не требовались от меня подробные объяснения; Гн. Бенаки не любит говорить и рассуждать много: он предложил мне в ту же минуту в своей Канцелярии место с небольшим жалованьем и [220] собственный свой стол. - Вот каким образом достиг я наконец надежного пристанища, будучи чрезвычайно много доволен тем, что предприятия мои не разрушены в конец, и что остается мне еще лестная надежда к их продолжению по окончании Турецкой войны, которая скоро должна прекратиться!

От ежедневной должности моей имею около трех свободных часов по утрам, которые постараюсь употребить на приготовление вдвойне Афинских моих чертежей и видов, дабы доставить оные вам, для исходатайствования мне удобнейших способов успеть в моих предприятиях, естьли только Правительство наше обращает внимание на распространение свободных Художеств, и естьли существуют между Рускими любители Искусства.

Естьли мои благодетели, удостоившие меня покровительства, расположены продолжать его и впредь: то смею просить вас, не можете ли исходатайствовать у них для меня единовременно, на один только год, не более тысячи рублей? Прилагаю при сем и письма к другим моим благодетелям, особенно к.... Эти деньги необходимы для того, [221] что-бы я, по прекращении войны Турецкой, мог кончить начатые мои предприятия в Афинах, и после не со стыдом возвратился в любезное мое Отечество, уверить моих покровителей, что я воспользовался теми способами, которые они мне доставляли, и умею чувствовать великость их благотворения.

Могут подумать, что требования мои слишком обширны: но я напомню вам, почтенный В. Н., что в Турции и с самым строжайшим повелением, без подарков, приступить к делу никак невозможно; что для вернейшего измерения высоты необходимы лесницы, веревки и помощники; что для сохранения большей точности в абрисе всех кривых линий карниза - (представляющих удивительные и необыкновенные красоты, произведение не циркуля, а вкуса) - и для справедливейшего размера тех образцов, которым новые Архитекторы удивляются, а подражать им почитают камнем преткновения, нужно формовать алебастром; что наконец необходимо оставить что нибудь и для собственного содержания, которое во всякое время чрезвычайно ограничено. Но может быть не удастся вам доставить мне важного сего пособия! тогда, [222] Милостивый Государь, исходатайствуйте мне по крайней мере что-нибудь для возвращения моего в Отечество, или известите меня, что я не должен уже более питать себя лестными надеждами.

Препровождаю при сем к вам для сведения вашего копии с писем ко мне от Министра Италинского и перевод Фирмана; чрезвычайно сожалею, что никак не успел доставить их к А. А. Прошу вас сообщить их ему, естьли найдете достойными его внимания.

В письме моем к...ым просил я их потрудиться доставить мне Анахарсисово Путешествие в Грецию на Французском или на Руском языке, естьли вышел его перевод: этой книги, необходимой для испытателя Греческих древностей, ни под каким видом не можно здесь найти. Смею надеяться, что вы не откажете мне в этом пособии.

Текст воспроизведен по изданию: Два письма Руского путешественника // Вестник Европы, Часть 38. № 7. 1808