РАЙМОНД ЛУЛЛИЙ

КНИГА О ЛЮБЯЩЕМ И ЛЮБИМОМ

Предисловие

Е. Эллисон Пирс, Университет, Ливерпуль, 19 янв., 1923.

Введение.

Так вот, если бы история жизни и успехов одного человека была способна разрушить ошибочное представление о том, что мистик является непрактичным мечтателем, то таким человеком, безусловно, стал бы Раймонд Луллий (Ramon Lull) с Майорки, "Апостол Африки". Луллий жил в далеком тринадцатом столетии, немногим позже Святого Франциска Ассизского, чьим последователем он и был. Он предшественник блеска Золотого Века Мистицизма, наступившего в Испании через три сотни лет после его рождения. Его мистические писания - и в особенности его "Повесть о Влюбленном и Возлюбленном" - наполнены самой чистой и самой благородной одухотворенностью, слитой с квинтэссенцией любви. "Если у тебя есть огонь", восклицает он, "O ты, которая любовь, вложи свет своих светильников в мое сердце". (Параграф 167 "Книги...") Его известная фраза, "Тот, кто не любит, не живет", подводит итог его вдохновенному творчеству. Однако Луллий не был одиноким мечтателем. Его жизнь полна романтики и приключений: она настолько переполнена событиями, что и многих страниц не хватит, чтобы вместить даже главные из них. Его таланты составляли редкую комбинацию ученого и человека действия: он был и тем и другим, [5] а еще он был человеком Бога. Служению своему Повелителю, для Кого одного он жил, и для Кого умер, Луллий был готов принести в жертву свое умелое и энергичное тело, свой великолепный разум, и свой горячий и несгибаемый дух.

I

Раймонд Луллий был рожден в Пальме, столице Майорки, 25 января 1235 года. Его отец примерно шестью годами ранее участвовал в завоевании Майорки, находившейся тогда под властью сарацинов, и за свою службу получил в дар поместье, которое унаследовал его сын. Мальчик стал пажом при королевском дворе Майорки, и, несмотря на серьезное религиозное образование, на благосклонность и покровительство короля, он, едва достигнув зрелого возраста, начал вести беспорядочную и беспутную жизнь. Его биографы рассказывают о том, как король, желая остановить его деградацию, женил его на некоей даме Бланке Пиканьи (Da. Blanca Picany), но это его никоим образом не переменило. Луллий был особенно очарован одной генуэзской леди, столь неистово, что однажды посмел въехать верхом в церковь Святой Эулалии (В другом источнике здесь фигурирует кафедральный собор г. Пальмы. Вероятно, речь идет об одном объекте), где она присутствовала на молитве. В итоге она сама прекратила его домогательства. Получив от него некие галантные стихи на тему ее лона, она вызвала его к себе и, обнажившись перед ним, показала ему раковую опухоль, которая постепенно покрывала ее грудь.

Этот страшный удар стал первым шагом на пути обращения Луллия. Во дворец он вернулся другим человеком - настолько же молчаливым и мрачным, насколько прежде был веселым и беспутным. Традиция вполне может оказаться верна, сообщая, что в это время у него было видение Распятого, сказавшего: "Раймонд, следуй за Мной". Он сам в некоторых строках автобиографии рассказывает о пяти подобных видениях, хотя нет никакой уверенности, когда они произошли. Как бы то ни было, он отвернулся от своей прежней злой жизни и обратился к Богу:

Когда я вырос и узнал мир и его тщету, я стал совершать зло и погряз в грехе. Забыв истинного Бога, я следовал по пути плотских радостей. Но благодаря Иисусу Христу, который в великом Своем сострадании пять раз предстал передо мной на распятии, я смог вспомнить Его и обратить к Нему свою любовь, чтобы через Него познать весь мир и всю истину, которая заключена в великой Троице и [6] Воплощении. И так я был вдохновлен и подвигнут столь великой любовью, что не любил уже никого, но чтил лишь Его, и я начал свое служение Ему ¹.

С самого начала, как свидетельствуют эти строки, новые взгляды Луллия были направлены на определенные цели. Он занялся обращением иудеев и мусульман, которых в Испании тринадцатого столетия имелось в достатке. Отказавшись от эмоциональных методов, полагаемых им жестокими, точно так же как и от идеи - столь обычной в то время - обращения силой, он стал обдумывать то, что считал достойным способом достижения своей цели - постепенное и настойчивое взывание к разуму. Проповедь, услышанная на Празднике Святого Франциска (4 октября 1266 г.), стала искрой, которая подвигла Луллия к осуществлению его планов. Он продал всю свою землю, за исключением части, сохраненной для себя и своего семейства, отказался от должности сенешаля при королевском дворце, и удалился сначала в монастырь цистерцианцев, а позже на гору Ранда близ Пальмы, проводя там жизнь в учениях и размышлениях, имевших целью подготовку к миссионерству среди мусульман.

В записях о жизни Луллия на горе Ранда - не только молитвы, посты и ночные бдения, экстазы и видения, но также изучение арабского языка и разработка планов книг, которые смогли бы просветить и обратить мир. Он верил, что это Великое Искусство вдохновлено самим Святым Духом. Как только он был достаточно подготовлен, он обратился к практическим методам, способным развить его знания. Королю Майорки Хайме II были доложены обширные планы ученого относительно обращения Ислама; король передал их некоему Бертраму де Беренгарио (Bertram de Berengario), профессору богословия, и, после подтверждения их правоверия, оплатил обучение наукам и языкам в колледже в Мирамаре тринадцати францисканских миссионеров, направляемых к сарацинам (1275). Так была осуществлена одна часть планов Луллия.

Некоторое время он оставался в Мирамаре, преподавая арабский язык и Великое Искусство. Но вскоре мы обнаруживаем его читающим лекции по Искусству в Монпелье, который был частью королевства Майорки. Позднее он в Риме, где его инициативы одобрены папой и где основана Школа Восточных Языков. Два года он читает лекции в Университете Парижа, [7] преподавая и все время учась сам. В Наварре он основывает колледж при поддержке короля Филиппа Французского. Луллий идет дальше - в Палестину, Египет, Эфиопию, Марокко. Под 1282 годом мы читаем о том, что он вновь возвращается во Францию, в Перпиньян. Успех сопровождает его, но далеко не в той степени, которая может удовлетворить его горячую душу. Желая большего, он решает наконец посрамить равнодушную Европу и идти непосредственно в Африку в качестве Апостола Веры.

После некоторой задержки (хронология этого периода весьма сомнительна ²), он отплыл из Генуи и прибыл в Тунис около 1291 года. Заявляя о своем намерении только познать истину - чтобы обратить или быть обращенным, в зависимости от представленных доказательств, - он стал вступать в публичные споры с мусульманами, следуя своему собственному логическому методу. Ему сопутствовала удача. Многие из неверующих, привлеченные его рассуждениями, приняли "киристианство" (Qiristianity); однако монарх стал опасаться за свой трон, и вскоре Луллий оказался в тюрьме. Осужденный на смерть за проповеди, он был помилован по заступничеству влиятельных сарацин и выслан из Африки. Когда он оставлял Тунис, его сопровождали оскорбления и обещания, что он будет до смерти забит камнями, если когда-либо вернется. Некоторое время он уклонялся от своих врагов и оставался в стране, но этот год жизни показался ему пустым, и он возвратился в Неаполь. Здесь он какое-то время продолжал писать и преподавать; потом отправился в Рим (1296), предприняв неудачную попытку получить разрешение на новые миссионерские проекты; вновь мы находим его в Генуе, затем в Париже (1297-8), опять на Майорке, еще раз в Генуе (1300), затем новые предприятия - на Кипре и в Армении (1300-2), обратно через Родос и Мальту, где он сделал остановку, в Геную и Париж (1303), Пальму, Барселону, Лион и Монпелье (1305) ³. Здесь он встречался с королем и папой Климентом V. С первым он приступил к планированию крестового похода в Святую Землю, однако последний, слишком занятый другими делами, не оказал ему никакой поддержки.

Везде и всегда его мысли занимало распространение Евангелия. Как показывают записи тех лет, никакие трудности, никакие препятствия не могли обуздать его [8] рвение; мысли о заключении или пытках не могли остановить его, поскольку умереть мученической смертью за свои труды было его желанием. "Влюбленный глупец", говорит воображаемый собеседник в его маленьком классическом тексте, "зачем ты терзаешь свое тело, отбрасываешь богатство и покидаешь радости этого мира, оставаясь изгоем среди людей?" И его ответ простейший из возможных. "Чтобы чтить Имя моего Возлюбленного, ибо Его ненавидят и бесчестят более, чем любят и чтят." (Параграф 11 "Книги...")

В 1306 году Луллий решил предпринять еще одну попытку проповедовать в Африке. Сопровождаемый удачей, первым делом он основал школу в Боне (Bona), куда пришел вначале. Перебравшись в Бугию (Bugia), он стал проповедовать на рынке, но был скоро арестован, едва не забит камнями толпой, осужден и в ожидании казни заключен в омерзительную темницу. Однако, личные качества Луллия (или, как говорят некоторые, прошения неких каталонцев и генуэзцев) спасли его и на этот раз; ему даже было даровано право провести диспут с мусульманским защитником, но в конечном итоге в том же самом году он был вновь выслан и отправлен в Италию.

Судно, на котором он возвращался, потерпело крушение недалеко от Пизы, где он высадился и где оставался в течение двух лет. В Пизе он написал книгу, в которой изложил свой незабываемый спор с апологетом-сарацином и другие события, пережитые им в Африке. Кажется, эти события лишили его веры в интеллектуальное обращение, поскольку он отправился к папе Клименту V и предложил новый крестовый поход. Увлечение крестовыми походами, однако, было делом прошлого, и ни папа, ни Италия в целом не поддержали его идею.

Так что этот бесстрашный борец снова пошел в Париж, который тогда находился под влиянием аверроизма, найдя новую область для приложения своих миссионерских усилий. Семидесяти трех лет, Луллий читал лекции, писал, и неустанно учил против языческой философии, чем во всей Европе заслужил себе новую славу, сравнимую со славой о его физической силе, пришедшей из Африки. Король Филипп, его царственный поклонник, присвоил ему имя docteur illumine (Ученый-ясновидец (фр.)), под которым он все еще известен сегодня в том или другом из своих переводов.

Совет Вены (1311-2) предоставил Луллию новую возможность, и он не замедлил ее воспользоваться. Нетрудно представить поистине волнующую картину - [9] почтенного миссионера у ног Главы Церкви, со страстью излагающего планы всех тех предприятий, разрешить которые наделенные властью все колеблются. Он живописал славу возвращения Святых мест, живописал бедствия христиан в Армении, и опасности, которым подвергаются греки со стороны турок - темы неисчерпаемые и даже сейчас, спустя семь сотен лет. Они, однако, были лишь немногими из аргументов Луллия. Многие из направляемых им прошений были относительно незначительны, но среди них имелись и более широкие замыслы, как уже одобренная для колледжей система обучения языкам миссионеров. Необходимость продолжения этой работы, должно быть, чрезвычайно поддерживало того, кто в естественном течении жизни, приближался к ее концу.

Возможно, это и стало тем, что, поистине, вдохновило его на то, чтобы еще раз перебраться в Африку, выдержать ее ужасы и наконец перенести мученическую смерть за Веру - что было его желанием с момента обращения, - если на то будет воля Бога. И воля Бога была. 14 августа 1314 года, он отправился из Пальмы в Бугию. По прибытии он начал свою работу, но менее открыто, чем прежде, и в течение нескольких месяцев ему удавалось проповедовать тайно, совершать обращения и поддерживать уверовавших ранее. Он пришел в Тунис, где ему сопутствовал дальнейший успех, но по некой неизвестной причине был вынужден возвратиться в Бугию. Успех придал ему смелости. Чувствуя, что, вероятно, настал момент для последнего усилия, - даже если это означало последнюю жертву, - он отбросил благоразумие и, возвестив перед большим скоплением людей, что он тот самый Раймонд, который прежде был осужден в Бугии, еще раз проповедовал веру Спасителя. На сей раз толпа дала волю чувствам, и не только потребовала смерти Луллия, но и вывела его из города и забила камнями (30 июня 1315 г.), точно так же, как еврейская толпа забила камнями первых христианских мучеников.

О его похоронах говорят разное. Кажется, что два генуэзских торговца выпросили его тело и перевезли его на Майорку, однако другие версии утверждают, что им в их поиске помогла большая пирамида света, что жизнь оставалась в его теле до той поры, пока его не доставили в Пальму, и что противные ветры заставили судно, которое направлялось в Геную, пристать к земле в месте рождения Луллия. Здесь тело было принято с самым великим плачем и трауром, и захоронено с должной торжественностью в ризнице монастыря Святого Франциска Ассизского. [10]

Раймонд Луллий был причислен к лику блаженных Пием IX. Титульный лист его великого романа, "Бланкерны", называет его "Ученый-ясновидец, Непобежденный мученик Иисуса Христа, Учитель во всех искусствах и науках". Но в его собственной стране Луллию поклоняются как Святому.

II

Предшествующий очерк, при всей его краткости, яснее многих аргументов демонстрирует практические и академические стороны личности Луллия. Здесь мы ничего не будем говорить ни о четырехстах восьмидесяти шести трактатах ⁴, которые, как известно, он написал, ни о тысячах других работ, которые ему приписывают, но которые более не существуют, если они вообще когда-либо существовали в действительности. Или описывать его систему и его учение, одновременно академические и популярные по сути. "Libre de Amich e Amat", которая здесь переведена, является чисто мистической работой, и эта статья посвящена именно мистической стороне ума Луллия, так чудесно освещенного пламенем самоотречения, горевшим всю его долгую жизнь.

"Книга о Влюбленном и Возлюбленном" уводит нас от африканских проповедей и споров в Сорбонне к тем долгим вечерним часам и дням уединения, которое всегда должно их сопровождать, но о котором мы склонны забывать, рассматривая ту форму деятельности, которую мир полагает высочайшей. Или, может быть, мысли, которые "Книга" открывает нам, впервые посетили молодого новообращенного в его монастырском одиночестве и уединении на горе Ранда. Россело, который приблизительно шестьдесят лет назад первым издал поэмы Луллия, интерпретирует следующий отрывок из "Бланкерны" как автобиографический. Это вполне возможно.

Будучи тогда в своей одинокой хижине, он поднимался в полночь, и, открыв окна своей обители, припадал к созерцанию небес и звезд и мольбам со всей возможной горячностью, чтобы душа его могла оставаться с одним лишь Богом... После долгого созерцания и обильных слез, его обычаем было войти в церковь, в круг для утрени, и когда его дьякон являлся, помогать ему произносить ее. На рассвете он праздновал мессу с горячностью и говорил со своим дьяконом о Боге, Кому он мог бы [11] отдать свою любовь. И поскольку они говорили вместе о Боге и Его трудах, они оба плакали с величайшей горячностью, которую их разговор вселял в них. После того дьякон шел в сад и сам занимался в нем обработкой деревьев, в то время как Бланкерна оставлял церковь, чтобы освободить свой разум, который утомлялся работой, которую он совершил, возводил свои глаза к холмам, либо позволял им отдохнуть на равнинах внизу. Чувства наконец отдыхали, и он вновь обращал себя к размышлению и молитве, к чтению Священного писания или великой книге Созерцания, и так он был бы занят до третьего часа, шестого и девятого. ...После этого он обедал... и шел в сад, посещал родник или гулял в местах, которые любил больше всего, позже уступая себе и некоторое время отдавая сну, чтобы укрепиться для ночных трудов. Проснувшись, он с дьяконом читал молитвы вечерни, а затем, оставаясь один, думал о том, что нравилось ему больше всего и что было лучшей подготовкой к часам молитвы. После заката, он поднимался к террасе, и там надолго оставался в благочестивых размышлениях, его глаза обращались к небесам и звездам, и он рассуждал сам с собой о величии Бога и преходящности человека. В таком состоянии он оставался до тех пор, пока не уходил, чтобы отдохнуть, но таково было усердие его созерцания, что даже в постели он продолжал свое тайное собеседование со Всемогущим.

Жизнь, основанную на таких принципах, по необходимости следует признать одновременно сколь активной, столь и духовной. Без сомнения, Луллий был способен часто проводить недели или, по крайней мере, дни в некоем священном уходе, и получать от Бога и от Природы силы и вдохновения для решения своих бесконечных задач. Этим периодам восстановления сил, как можно предположить, мы обязаны его мистическими писаниями.

Многие стихи Луллия - это гимны, повествовательные или богословские, как, например, "Часы Божьей Матери Святой Марии" (Horas de Nostra Dona Sancta Maria); "Грех Адама" (Lo Peccat de Adam), написанный "по просьбе короля Майорки"; короткая "Песня Раймонда" (Lo Cant de Ramon), и прежде всего "Лекарство от греха" (Medicina de Peccat) и откровенно дидактический стих "Применение" Великого Искусства. С другой стороны, сборник из ста песен об Именах Бога (Els Cent Noms de Deu), более мистический, чем богословский, напоминающий, во всяком случае, названием, мистический трактат "Об Именах Христа" (De los [12] Nombres de Cristo), написанный почти ровно триста лет спустя монахом из Саламанки, фра Луисом де Леоном (Luis de Leon). Мистическим, а также и автобиографическим, является и диалог в стихах "El Desconort", "созданный им в старости"; его настроение - это разочарование от отказа высоких чинов помочь в осуществлении его планов евангелизации. Но ни один из них не обладает ни силой, ни красотой сборника стихотворений в прозе, переведенного здесь, сборника, являющегося частью псевдо-романа "Бланкерна", главного вклада Луллия в мистическую литературу.

Его основным вкладом - главным образом, хотя и не исключительно - следует считать раздел, именуемый "Искусство Созерцания", и нашу "Книга Влюбленного и Возлюбленного". "Бланкерна" в целом является несколько фантастическим, местами экстравагантным, религиозным романом - религиозной Утопией, если искать какие-либо параллели, или Catholic Pilgrim's Progress. История о некоем красивом и богатом юнце по имени Эваст, который женится на красивой и добродетельной девочке, которую зовут Алома. Они живут вместе в благочестии и счастье, но не имеют детей до тех пор, пока Алома не обращает горестные мольбы к Богу, и тогда у них рождается мальчик, Бланкерна. Ребенок воспитывается с большой заботой и в страхе перед Богом; и когда его отец видит, что он - юноша благоразумный, он решает посвятить себя религиозной жизни. Алома этого, однако, не одобряет, говоря, что они оба лучше всего смогут служить Богу там, где Он им назначил; в конце концов они решают передать Бланкерну под надзор королевского двора и вести в своем доме жизнь большой строгости. Но, когда они предлагают это мальчику, они обнаруживают, что он решил стать отшельником.

Алома огорчена и пытается женить Бланкерну на красивой девушке по имени Кана. Ответ Бланкерны убеждает Кану стать монахиней, а сам он удаляется в пустыню, чтобы осуществить свое решение. В романе обстоятельно и с некоторым многословием описывается жизнь Эваста и Аломы после того, как Бланкерна их покинул; потом рассказ переходит к Кане, которая в итоге становится настоятельницей женского монастыря; и наконец, после нескольких долгих отступлений в монастырскую жизнь, возвращается к более поздней истории Бланкерны, которая занимает остальную часть романа.

Вторая книга о Бланкерне прослеживает жизнь героя до его посвящения в сан и продвижения до чина аббата в монастыре, в который он поступил. Далее следует отступление, озаглавленное "Книга Ave Maria", подразумевая здесь рассмотрение молитв Богоматери, которые устанавливает [13] герой. Третья книга представляет его епископом, а четвертая - римским папой.

Различные религиозные идеалы представлены Луллием в последовательном восхождении к высшему идеалу его жизни: евангелизации мира. Высшая цель Бланкерны как римского папы состоит в стремлении к тому, "чтобы все неверующие и схизматики могли прийти в союз со Святой Католической Верой". Его кардиналы поименованы необычным образом, в соответствии со статьями "Gloria" в "Excelsis Deo", и каждая статья толкуется так, чтобы проиллюстрировать деятельность, проводимую Церковью для обращения язычников.

Ко двору папы прибывает наконец шут - Раймонд Глупец, - никто иной, конечно, как сам Луллий. "Я словно глупец", говорит он, выражая свое почитание и поклонение перед Иисусом Христом, "и из-за моей безмерной любви я не знаю меры в своих речах". Вот так скрываясь, автор способен написать многое, что иначе никогда не посмел бы выразить словами. И прежде всего он может высказать досаду, которую вызывает у него то обстоятельство, что Глава Церкви предоставляет столь малую помощь тем, кто стремится следовать последней записанной заповеди Христа - обратить все народы.

История заканчивается решением Бланкерны, папы римского, постаревшего на службе Церкви и в обращениях язычников, отказаться от своего высокого поста, удалиться в хижину отшельника и посвятить свои последние дни размышлениям и молитве. Его новая жизнь описана подробно и переплетается с теми описаниями, которые мы находим в "Книге Влюбленного и Возлюбленного" и в "Искусстве Созерцания".

Первая из них много более проста и более красива, чем вторая; "Искусство Созерцания" значительно глубже и наполнено богословскими поучениями. Его, тем не менее, все еще читают, не столько ради его поучающих пассажей, сколько по причине его тесной связи с романом как целым, его мистических аспектов и, в особенности, его молитв, которые обладают большой красотой. "Книга Влюбленного и Возлюбленного" насквозь мистична. Она была написана, как заявляет сам ее создатель, "чтобы сердец мужчин смогло бы коснуться истинное раскаяние, их глаза - наполниться слезами, а их чувства и разум - возвыситься в созерцании Бога". Насколько она достигает этой цели и насколько верно она описывает мистическое бытие, судить читателю. [14]

III

У нас нет никакого желания добавлять к этим кратким заметкам длинные комментарии по поводу сущности и смыслов книги, которая, вероятно, впервые становится доступной для тех, кто читает только по-английски. Ученые обсуждали возможное влияние на Луллия суфизма, с одной стороны, а, с другой, его собственное влияние на многочисленных мистиков, последовавших за ним. Очень многое осталось не сказанным, многое, что по новому могло бы представить и Испанию, и испанский мистицизм. Но в этой статье о жизни Луллия и его трудах уже сказано достаточно для необходимого предисловия к его "Книге". Посему на этом мы предпочитаем остановиться и позволить пылкому духу Луллия продолжать самому творить свои чудеса. Творить их - это главное требование. Используя для написания свой родной "каталанско-провансальский", он обращался не к образованным мужчинам, но к людям; людьми же он читаем и до наших дней. Он не нуждается ни в каких "Толкованиях", наподобие тех, что были написаны уже в его собственное время и не позднее семнадцатого столетия. Здесь и там обороты запутывают современный ум своей средневековой утонченностью; а частые обращения к чувствам, разуму и памяти (столь обычные у большинства мистиков) способны озадачить обычного читателя, пока он не научится интерпретировать их. Однако большинство из этих трехсот шестидесяти шести "стихов", собранных вместе, чтобы читаться по одному в каждый день года, все еще могут таким образом и читаться. В двадцатом столетии они звучат столь же ясно, ярко и сильно, как они звучали в тринадцатом. Нуждаемся ли мы в их посланиях?

Они сообщают нам об основах. Подобно своим великим преемникам, Святой Терезе и Святому Иоанну Крестителю, Луллий не знает никакого иного Учителя, кроме своего Возлюбленного, Иисуса Христа; но, возможно, он идет даже дальше в своем невнимании к миру, который его Возлюбленный пришел спасти. Это не любовь монаха. Он никогда бы не сказал, вслед за Святым Иоанном Крестителем: "Жить в мире, все равно что быть без Бога и без души". В его ушах всегда звучит последняя заповедь Возлюбленного.

Никогда он не принимал прозвище "царственный далматик Любви" с большей благосклонностью и согласием, чем эти "шут" и "глупец любви". Это вовсе не комплимент, когда Луллия называют, как делает это великий ученый Менендес Пелайо (Menendez Pelayo), "испанским Джакопоне да Тоди (Jacopone da Todi)". Джакопоне, действительно, пел о любви с непревзойденной страстью: [15]

Amor, amore, tanto tu me fai,
Amore, amor, che nol posso patire;
Amor, amore, tanto me te dai,
Amor, amore, ben credo morire;
Amore, amore, tanto preso m'hai,
Amor, amore, famme 'n te transire;
Amor, dolce languire,
Amor mio desioso,
Amor mio delettoso,
Annegame en amore.

Но Луллий, который, как и Джакопоне, своей страстью обязан Богу и Святому Франциску, обладает собственным стилем, не менее глубоким и не менее ясным. Возможно, его загадка кроется в ярких выразительных определениях, которые в переводе были несколько расширены, чтобы дать почувствовать полную силу каждой фразы:

"Что значит для тебя любовь?" говорит Возлюбленный. И Влюбленный отвечает: "Это значит, носить на сердце тайные знаки и ласковые слова Возлюбленного. Это значит, стремиться к Нему с желанием и слезами. Это - смелость. Это - страсть. Это - страх. Это - желание Возлюбленного более всего на свете. Это то, что заставляет Влюбленного становиться слабым, когда он слышит хвалы Возлюбленного. Это то, в чем я ежедневно умираю, в чем заключены все мои помыслы." (Параграф 165 "Книги...")

Луллий хорошо умел писать о "Триумфах Любви Божьей", как позднее писал францисканец Джон Ангел.

Любовь побуждает его идти Мистическим Путем "в поисках своего Возлюбленного". Поэтому большая часть его "Книги" посвящена именно Мистической Жизни. Но это не исключает присутствия Живого Пламени Любви и Духовных Песнопений. Есть отрывки и для новичка, и для умудренного, притчи в три строки для простого человека, наставления, осмысление которых, благодаря их простоте, воспламеняет религиозность ищущего человека, читающего их. Когда мы читаем краткие записи воображаемых бесед между Влюбленным и "теми, кто спрашивает его о его Возлюбленном", мы можем вообразить себя в некоем городе африканского побережья, где незнакомец, только что сошедший с корабля, теснимый напирающими [16] толпами, которые окружают его, излагает доводы в пользу своей веры. Спокойные и уверенные ответы составляют тайну силы Луллия.

Здесь мы наталкиваемся на некоторую странно сформулированную, парадоксальную фразу, которой только размышления придадут ясности, а медитация - реальности. И мы знаем, что следуем по пути Луллия, составляющего свой трактат. Чьи плоды не утонченность, но забвение. "Он участвовал в молитвах", написано в прологе, "и медитациях о Боге и Его добродетелях, после которых он записывал результаты своих размышлений". И вновь, более конкретно: "В полночь он поднимался, смотрел на небеса и звезды, и у него исчезали всякие мысли о мире."

Так, между медитацией и молитвой, он написал этот маленький шедевр, отмеченный Знаком его Возлюбленного, и выпустил его в мир, который стремился спасти. Он потрясал своей силой в прошлом, и мы верим, что так будет и ныне. Ибо нет ничего более притягательного всегда и для всех, чем Идеальная Жизнь, которую он воспевает. Вскормленная опытом, орошенная верой, она растет и поддерживается любовью.

Комментарии

Источник: Ramon Lull. The book of the Lover and the Beloved. Translated by E. Allison Peers. Cambridge. 2000. Сетевая версия текста

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.