ГЛАВА XXIV

Шведская война 1790 года. Выборгское сражение

Распоряжения адмирала Чичагова перед Выборгским сражением. — Высочайшее повеление о постройке батареи на Крюсерортском мысу. — Захват капитаном Крауном грузовых неприятельских судов. — Ожидания прибытия принца Нассау. — Приказание адмирала отряду Повалишина атаковать неприятеля и ответ последнего. — Мнение артиллерийского офицера о постройке батареи на Крюсерорте и адмирала Чичагова. — Откуда взялась эта мысль? — Брандеры наши и у неприятеля. — Прибытие во флот графа Салтыкова. — Шведский парламентер Сидней Смит. — Еще победа капитана Крауна. — Битва гребных флотилий в Биорке-Зунде. — Ночь перед Выборгским сражением. — Прорыв шведского флота. — Пакую помощь могла дать батарея на Крюсерорте? — Преследование неприятеля

Сделавшись главнокомандующим, согласно Высочайшего указа, адмирал Чичагов на другой же день, 7 июня, приступил к важнейшим распоряжениям. Он созвал на корабль свой всех флагманов и капитанов для объяснения им своих мыслей и отдачи приказаний. В надежде, что капитан Шешуков окончил все промеры около занимаемого им места, адмирал послал ему предписание, чтобы он уведомил, сколько от острова Рондо к берегу могут поместиться кораблей, и какая тут глубина и грунт. Через несколько часов адмирал получил ответ, что на этом расстоянии могут поместиться 5 кораблей; глубина — 19 сажень; грунт — мелкий песок, удобный для стояния на якоре. К вечеру пришли из Ревеля во флот 2 бомбардирских корабля, 3 катера, 2 транспортных, 1 госпитальное судно и два брандера.

8 июня адмирал, желая сделать поиск над кроющимися в Питкопасе неприятельскими судами, составил отряд из двух фрегатов и 4 катеров под начальством капитана Крауна и приказал ему стараться овладеть ими. Если же мелководье не допустит к ним приблизиться, то держать их запертыми и о том донести. Около двух часов пополудни адмирал получил следующее письмо от графа Безбородко:

“Считая, что катер “Меркурий” дошел уже во флот, заключаю, что ваше превосходительство получили уже решительное Ее Императорского [492] Величества повеление, в котором между прочим упреждено Ваше представление о канонерских лодках из Фридрихсгама. Их там 58, но положено взять только 43, из коих ваше превосходительство можете 30 у себя удержать, отправя остальные к принцу Нассау, дабы он имел их сто для атаки, тоже и гребными фрегатами с ним разделиться, ибо у него кроме “Марка” другого гребного фрегата нет, и без 5 или 6 таковых трудным он считает управляться. Мы спешим доставить ему 70 лодок, здесь оканчиваемые, кои к 15 июля, конечно, будут вооружены. Между тем принц Нассау вчера отведывал сняться с якоря с тем, что у него есть, чтоб идти к Биорко и, заняв там пост, ехать к вам для отобрания ваших повелений. Продолжающийся несколько дней ветер зюйд-вест отнюдь ему не дозволил выйти, но при перемене он тотчас пустится.

Впредь мы станем посылать наши экспедиции к вашему превосходительству чрез графа Ивана Петровича ⁴⁸⁵, считая сей путь надежнейшим, а дубликаты чрез Кронштадт, ежели вы сие аппробуете. С совершенной преданостью есмь”.

Действительно, в 4 часа пополудни пришли из Фридрихсгама 50 канонерских лодок под начальством капитана Слизова. Вид их издали под двумя малыми косыми парусами походил на рой бабочек, летящих к громадным линейным кораблям. Так как они должны были присоединиться к флотилии принца Нассау, из них оставили при флоте только 20 лодок, которые и отослали в отряд контр-адмирала Ханыкова для употребления в необходимых случаях, остальные получили приказание идти в Кронштадт. От графа Салтыкова были присланы пять мужиков, ходивших за лоцманов между Гогландом и Выборгом, которые, как оказалось, знали только один главный фарватер, а другими путями не проходили, поэтому, считая их бесполезными, адмирал написал письмо графу, прося об отыскании других, более сведущих.

Собрав все сведения, относящиеся до местности и обстоятельно промерив залив, адмирал окончательно выработал диспозицию блокады. Одна эскадра под командой бригадира Лежнева, состоящая из 4 кораблей, 1 бомбардирского судна и 1 фрегата, стала у острова Рондо, чтобы отрезать всякое сообщение на левом фланге неприятеля. Другая эскадра, под начальством контр-адмирала Повалишина из 5 кораблей и 1 бомбардирского судна, была помещена на крайнем правом фланге неприятеля напротив трех шведских кораблей и одного фрегата, защищающих проход. Наша эскадра заняла все [493] пространство между банками Репье и Пассалада вне выстрелов неприятеля.

9 числа весь флот выступил под паруса и приблизился к неприятельскому на два пушечных выстрела. Наша линия, за исключением выделенных эскадр, состояла тогда из 18 кораблей и занимала главный проход, по которому неприятель мог попробовать пробиться. Это движение вселило ему мысль, что его хотят атаковать; он тотчас приблизил к себе гребной флот и свои фрегаты, которые поставил позади линии, и весь флот лег на шпринг. В числе судов этой флотилии примечен был фрегат, стоявший на якоре подле острова Пейсар под адмиральским флагом, и отличной работы яхта, на которой находился, по-видимому, сам король. Отряд Лежнева занял свой пост, но контр-адмирал Повалишин, вследствие пасмурности и безветрия не дойдя до своего места, остановился на якоре. К первому из них адмирал послал два брандера.

Флот наш теперь стоял так, что был готов и к атаке, если бы обстоятельства к тому и принудили, но без содействия флотилии принца Нассау это нельзя было сделать, не только на основании Высочайшего указа, но и во всех отношениях. Таким образом, адмирал, выжидая прибытия принца Нассау-Зигена, оставался в этом положении, довольный впрочем, что сами обстоятельства не дозволяют ему исполнить план сражения, составленый против его убеждений.

В этот же день адмирал получил указ Императрицы, доказывающий, насколько влияние иностранной партии было велико в Петербурге. Императрица предлагала адмиралу построить батарею на мысе Крюсерорте ⁴⁸⁶; идея, внушенная ее советчиками. Откуда могла она прийти военному совету, незнакомому с местностью? Но так как дистанция, на которой могли плыть даже канонерские шлюпки, превосходила в несколько раз дальность полета снаряда, то адмирал был убежден, что эта трудная и бесполезная работа совершенно лишняя. Он писал Ее Величеству 9 числа: “Мной получен Высочайший Вашего Императорского Величества указ о построении батареи на мысе Крюсерорте, но как сооружение оной сопряжено со многими трудностями, а, между тем, в пользе и успехе от ней, при теперешнем положении флота, не можно быть уверену, покуда отряженные мной пять кораблей не займут назначенного им поперек Выборгского фарватера места, то и осмелился я, всеподданнейше о том донеся, построение оной отложить до того времени, когда, если по точном исследовании окажется она действительно полезной, по сношению моему с генералом графом Салтыковым приступлю я к построению оной” ⁴⁸⁷. [494]

Таким образом адмирал еще не совершенно отказывался от постройки батареи, но хотел обстоятельно выяснить на месте вопрос, не есть ли это фантазия иностранцев.

Кроме указа, мой отец получил еще следующее письмо графа Безбородко:

“Ее Императорскому Величеству угодно, чтобы те из кадет греческой гимназии ⁴⁸⁸, кои окончили навигацию и надлежащим образом экзаменованы, для употребления в практику ради вящего приобретения способностей на время настоящих вакаций классов или же, буде в них надобности не встретится, и на всю нынешнюю кампанию препровождены были во флот, вашим превосходителством начальствуемый, где они долженствуют получать содержание, морским кадетам положенное. О таковом Монаршем соизволении имею честь вашему превосходительству сообщить, с тем что помянутые кадеты будут к Вам доставлены господином церемониймейстером, действительным статским советником, управляющим греческой гимназией Мусиным-Пушкиным.” ⁴⁸⁹

Число больных увеличивалось с каждым днем, и потому адмирал приказал всех их свезти на госпитальном судне “Холмогоры” в Кронштадт, но так как они не могли поместиться на одном корабле, то в придачу дали транспортное судно “Хват”.

10 июня капитан Краун донес, что из державшихся в Питкопасе восьми неприятельских грузовых судов четыре взяты в плен, пятое шведы сами сожгли, а остальные успели удалиться. По сведениям, полученным частным образом, неподалеку от Каменегорода, в 211 верстах от Фридрихсгама, неприятельские 42 гребных судна, пришедшие из Ловизы, имели небольшую перестрелку с нашими сухопутными войсками. Как ни беспокоило это известие адмирала Чичагова, но за неимением гребных судов, которые можно было бы послать на поиск, он ничего не был в состоянии предпринять.

Граф Салтыков одновременно прислал уведомление, что неприятельская флотилия, державшаяся за островом Рогелем, вышла оттуда, но когда вице-адмирал Козлянинов со своим отрядом стал также сниматься с якоря, то она возвратилась назад и принудила наш отряд остаться по-прежнему за батареями. Неприятельская флотилия увеличилась еще вследствие пришедших судов из Березового пролива. Присланные графом Салтыковым шесть новых лоцманов оказались более сведущими, и адмирал распределил их по стопушечным кораблям.

11 июня контр-адмирал Повалишин стал на предназначенное ему место, о чем и написал адмирал Императрице: “Флот Вашего Императорского [495] Величества принял такое положение, которым все пути к выходу неприятелю заграждены, и он не может выйти из своего заключения, как разве немалой сил своих потерею. За сим остаюсь я в ожидании вице-адмирала принца Нассау-Зигена, который по Высочайшему Вашего Величества предписанию, когда с порученной ему флотилией подойдет к Березовому Зунду, должен приехать ко мне для положения общих мер к нападению на неприятеля”.

Вечером получилось известие о посадке на мель судна “Хват”, ушедшего с больными. Фрегат “Мстиславец” был послан на помощь.

Так как отряд контр-адмирала Повалишина мог уже начать действия, то на другое утро, 12 июня, адмирал приказал ему, посоветовавшись с капитанами его эскадры, между которыми находился Тревенен, проектировать атаку на четыре корабля, стоявшие против них и защищающие проход, через который вошел флот. Если подобное предприятие покажется возможным, то ему обещали прислать в помощь еще гребной фрегат и несколько канонерских лодок. Так как капитан Тревенен напрашивался на предприятие и желал выказать свои способности, то адмирал нашел нужным и полезным предложить теперь произвести натиск, так как удаление этих кораблей было весьма важно, силы нашей эскадры соответствовали предприятию, и большее число судов не могло действовать на этом пространстве.

От 12 же числа адмирал доносил Императрице: “... посланный от меня на мыс Крюсерорт артиллерийский офицер для измерения и точного узнания, принесет ли какую пользу и успех построенная на сем мысу батарея, возвратясь, донес, что оную ближе одной с половиной версты против помянутых неприятельских кораблей под выстрелами их поставить неудобно. В таком расстоянии не может она проходящему мгновенно мимо ее судну быть вредной, и, следовательно, на сооружение ее напрасный употребится труд. Что ж принадлежит для метания бомб, то морские бомбардирские суда, которых при флоте находятся два, несравненно далее действуют, нежели сухопутные мортиры. А потому как оную, так и другие, предполагаемые к построению на мысах Вилланеми и Мериосанеми, батареи по отдаленности их от фарватера, по которому проходят корабли, нахожу я совершенно бесполезными. Сие мнение мое сообщил я графу Салтыкову ⁴⁹⁰, но как известно мне, что на сооружение сих батарей есть Высочайшая Вашего Императорского Величества воля, то и не смел я оттого отрицаться; ибо может быть, по другой какой неизвестной мне причине построение оных нужно”. [496]

Этот вопрос о построении батареи на мысе Крюсерорт наделал немало шуму, возбудил множество интриг, многочисленную переписку с Петербургом, почему-то обидел сухопутных начальников, послужил к обвинению адмирала в различных стремлениях, а потому я должен остановиться на нем.

Спрашивается, какой смысл был противиться адмиралу, если постройка составляла действительную необходимость? Разве он не принимал всех мер, которые служили к наилучшему достижению цели? Разве он бездействовал и ни о чем не заботился? Вся суть была лишь в том, что он преследовал верную цель, а хулители его — гадательную. Мы увидим, что всякий раз, когда он предлагал или приказывал им произвести атаку, то они же отказывались или действовали плохо и неумело. Предполагали, что адмирал упрямствовал только потому, что не хотел допустить вмешательства других ведомств в свои дела. Ни высокие качества его, хорошо известные всем, ни образование, ни патриотизм не могли бы допустить такой пошлости в столь критический момент. Как часто вообще люди не серьезные, мало нравственные и доверчивые объясняют себе поступки начальствующих лиц в превратную сторону! То, что следовало в данном случае превозносить, они хулили. Какую же роль играл, наконец, адмирал Чичагов? Императрица дала ему власть главнокомандующего — независимого вполне, разумеется, ответственного пред Нею, Россией и историей. Мы видели, насколько пагубно влияла на флот протекционная система иностранцев и до какого непозволительного нахальства доходили уже подчиненные адмирала, представляя в Петербург свои планы и навязывая целые инструкции. Кто только не распоряжался в Петербурге и не сбивал с толку наши власти? Разве мог допустить адмирал, чтобы им играли эти господа по своему усмотрению. Не заслуживал ли бы он гораздо сильнейшего обвинения, если позволил бы всем посягать на его власть? Неприятель, загнанный в ловушку, откуда он никак не мог выйти целым, что, конечно, понимали решительно все, сделался предметом раздора и зависти между начальниками. Каждый хотел славу приписать себе и сделаться главным виновником победы. Адмирал Чичагов выждал, какое последует повеление Императрицы, кого Она назначит главнокомандующим, и когда все распоряжения были поручены ему, а план был так составлен, что на флот возлагались главные действия, он вступил в исправление своей должности с твердым намерением прекратить вмешательства прочих лиц. Граф Салтыков должен был лишь содействовать флоту, но не мог им распоряжаться. Принц Нассау обязан был [497] только согласиться в действиях с адмиралом Чичаговым. В действительности же оба не желали ограничиться предписанными им ролями, дабы не предоставить всю славу адмиралу. Вследствие этого адмирал-главнокомандующий принужден был давать им вообще отпор.

Вопрос о батарее на Крюсерорте возник по представлению капитана Тревенена, мечтавшего руководить флотом и теперь без сомнения одержать победу в Выборгском заливе; граф Салтыков, сердитый, что ему не придется участвовать в решительном бою, обрадовался мысли построить батарею, которой можно приписать и громадное воображаемое влияние на исход сражения; сухопутные войска, расставленные по границе и по ничтожным батареям на флангах, горели желанием также воспользоваться славой, и ни к чему нельзя было лучше придраться, как к занятию Крюсерортского мыса; принц Нассау, полагавший, что его мнение пользуется большим авторитетом, также поспешил вмешаться в дело. Словом, все желали поделить славу и главное — вырвать ее из рук адмирала, который, не относясь к вопросу столь страстно и действуя обдуманно, давно еще оценил, какое ничтожное влияние может произвести на ход блокады эта батарея. Но адмирал, как только получил Высочайшее повеление о постройке батареи, отнесся к своей обязанности более, чем добросовестно, он отправил артиллериста проверить, насколько были правильны заключения его опытного глаза. Офицер донес, что батарею поставить неудобно, по случаю нахождения ее под выстрелами неприятеля. Легкомысленные люди поняли это иначе, будто адмирал считает неудобным построить батарею только потому, что место находится под выстрелами неприятеля. А разве можно прогонять неприятеля и не быть под его выстрелами! — восклицали они. Естественно, адмирал говорил о другом, он утверждал, что пока неприятель занимает проход, батарее нельзя удержаться под выстрелами четырех фрегатов и могущих подойти на помощь еще других со стороны залива. Бросить орудия понапрасну на мысе не было цели, а их требовали от адмирала, за неимением больших пушек у графа Салтыкова. Убедившись еще, что расстояние от батареи до цели не соответствует дальности полета снарядов, адмирал решил окончательно покончить с бессмысленным вопросом этим и наотрез отказал в выдаче орудий, а затем испросил на то и Высочайшее разрешение.

Все критикующие остались недовольны твердостью действий главнокомандующего и объяснили их упрямством и нежеланием допустить вмешательство других ведомств в дела. Я не могу считать тех, которые настаивали на постройке батареи, за лучших тактиков и стратегов, [498] потому что они не могли быть знакомы с морским делом. Артиллерийские сухопутные офицеры и инженеры, осматривавшие мыс и бравшиеся построить батарею с условием, что выстрелы будут касаться и противоположной стороны фарватера, отваживались на дело не своих рук. Морской артиллерист владел большими орудиями и умел из них стрелять, а не сухопутный, поэтому его словам и должны были придать большую веру. Говорили также, что стоило приказать контрадмиралу Повалишину двинуться вперед, и знаменитая батарея на Крюсерорте оказалась бы вне выстрелов. Читатель видел, что это приказание было послано адмиралом, но посмотрим теперь, как его исполнили, и в особенности энергичный капитан Тревенен, кричавший, будто он с радостью берется идти передовым.

13 июня контр-адмирал Повалишин донес о результате совещания его с капитанами. Он объявил, что не видит никакой возможности сбить эти корабли, узкость прохода не дозволяет их атаковать всей линией, а подходя поодиночке, им давалось громадное преимущество. Адмирал тогда предложил ему, по крайней мере, стараться их беспокоить канонерскими шлюпками, которые можно поставить позади банок, и если огонь их будет действителен, то приблизить два корабля для одновременной стрельбы.

Около полудня фрегат “Мстиславец” дал знать сигналами о происшествии. Посланное к нему легкое судно привезло донесение, что баркас, шедший с 19 служителями для снятия с стоящего на мели “Хвата” якорей, был атакован четырьмя неприятельскими лодками и взят в плен.

14 июня один из четырех шведских кораблей, стоящих против отряда контр-адмирала Повалишина, снялся с якоря и пошел к своему флоту, а за ним вскоре последовал и другой; но так как наша эскадра начала тотчас распускать паруса, оба корабля, оставшиеся на месте, легли на шпринг, а другие два немедленно вернулись занять свои места.

Со времени прибытия нашего в эти воды постоянно дули более или менее сильные западные и юго-западные ветры, и часто они подвергали наши корабли опасности, потому что якоря не выдерживали, и они завлекались в неприятельскую линию, но ветры эти также отнимали у неприятеля всякую возможность двинуться для прорыва. Во время подобных частых бурь один из наших брандеров был унесен к шведскому флоту, и когда он приблизился на пушечный выстрел, то командир покинул его с своим экипажем, и брошенный брандер был взят неприятелем. Последний хотел им воспользоваться во время [499] нашего преследования, зажег его, но он был так плохо сделан, что горел как головешка, выбрасывая маленький красный огонек и много дыму. Таким образом, это оружие в борьбе, которое мы им одолжили, нам не делало вреда. Мы воспользовались старым маленьким судном с одной мачтой, которое наполнили стружками, плохо разгорающимся топливом, и ему дали наименование брандера. К флоту были присоединены три или четыре такого качества брандера. У нас заметили, что неприятель имел также один, но он был иначе устроен. Как раз на конце линии виднелось громадное трехмачтовое судно, принятое нами сначала за фрегат, так как человеческие головы высовывались из-за борта, и люди примечались на палубе, но всматриваясь более пристально, было усмотрено, что головы не двигаются. Тогда предположили, что это брандер, уставленный манекенами, изображающими людей, чтобы дать ему большее сходство с другими кораблями. Брандер был сделан с большой аккуратностью, уменьем и вмещал в себе все улучшения потребные для этого предмета. Но счастье русских желало, чтобы эти самые усовершенствования послужили к уничтожению их авторов, как мы увидим вскоре.

Вечером 14 июня прибыл на корабль адмирала граф Салтыков. Он много говорил, показал полученное им повеление о постройке батареи на Крюсерорте и убеждал моего отца дать ему с канонерских лодок шесть пушек. Адмирал долго доказывал графу Салтыкову о бесполезности этой меры и наконец, напоследок, убедясь, что граф с особой упрямостью и страстностью относится к этому вопросу, обещал [500] отпустить пушки, как скоро за ними будет прислано. До полуночи граф Салтыков выяснял свой план атаки и как бы читал адмиралу лекцию, которую последний совершенно хладнокровно выслушивал, хотя сухопутный главнокомандующий все время касался действий флота. Привезя с собой еще лоцманов, граф Салтыков созвал их всех на корабле, предложил им большую награду, если они возьмутся вести флот к неприятелю, и угрожал наказанием за отказ. Но эти простые люди, не прельщаясь наградами и не ужасаясь наказаний, спокойно ответили ему: «воля ваша, что хотите делайте с нами, но чего не знаем, за то не беремся». Действительно, не плавая другими проходами, как главным фарватером, они и не могли знать путей.

Между тем граф Салтыков все время жаловался, что у него не хватает войск для охраны тех батарей, которые уже построены. Со стороны северного входа в Тронзунд были возведены батареи на островах Равенсари и Урансари, у южного входа на двух мысах, но последние не могли обойтись без помощи отряда вице-адмирала Козлянинова. 4 июня генерал Ферзен, стоявший у юго-западного прохода, атаковал шведов с сухого пути и с моря у деревни Капис. Наша полевая артиллерия вскоре была сбита судовыми неприятельскими орудиями, причем взорвало два зарядных ящика и обойденный десантом с юга, генерал Ферзен отступил. Граф Салтыков тотчас послал на помощь отряд генерала Река ⁴⁹¹, а генерал Буксгевден высадил войска с флотилии Козлянинова для защиты батарей. 6 июня шведы, заметив движение корабельной эскадры нашей к острову Рондо, были принуждены отказаться от атаки на вице-адмирала Козлянинова. В этот же день был атакован Буксгевден в восточном Урансарском проходе у деревни Петим и на острове Хонукалла. Бой длился с 8 часов вечера до 2 часов ночи, и шведы были разбиты и прогнаны; наши трофеи состояли в 50 пленных, до 300 убитых шведов и четырех знаменах. Мы потеряли до 90 человек.

Ночью 14 июня адмирал получил следующее письмо графа Безбородко:

“За скоростию настоящего отправления к графу Ивану Петровичу (Салтыкову) Ее Императорское Величество не успела писать к вашему превосходительству, почему я спешу донести Вам, что г. Слизов вчера пред полуднем к Кронштадту прибыл благополучно и тут у маяка нашел принца Нассау с эскадрой, на якоре за противным ветром стоящего. Ветер хотя тише, но все также и сегодня мы еще не имеем курьера из Кронштадта. Известия, будто бы видели 10-го нашу галерную флотилию при входе в пролив Березовый, неосновательны. [501] А думаю, что постом показалося тут эскадра Слизова. Ее Высочество весьма довольна вашими донесениями како о сближении вашем к неприятелю и мерах, приемлемых к стеснению его или заграждению ему выхода, так и о поиске, г. Крауну вверенном.

Ваше превосходительство изволите писать о довольствии кадет греческой гимназии из казны, и что в нынешнем положении и ваши гардемарины довольствуются, получая деньгами. А прошу мне дать знать, не надобно ли какое пособие в рассуждении провизии или других недостатков вообще по флоту, дабы тотчас все понудить было можно. С совершенным высокопочтением есмь всегда

11 июня 1790 года.”

Известие, что принц Нассау еще не двигался с места, было очень неприятно адмиралу, который его должен был ждать для окончательного решения вопроса о плане действий и чтобы во всем условиться. Оба флота ничего не могли предпринять друг без друга.

15 июня контр-адмирал Повалишин донес, что на основании данного ему приказания попробовать беспокоить неприятеля канонерскими лодками, он сам высадился на берег и указал место каждой из этих лодок позади банок, которые защищали неприятельские корабли. Чтобы определить дистанцию до них, он велел сделать несколько выстрелов, но неприятель, видя, что до него достают, отодвинулся назад и стал вне выстрелов.

Вице-адмирал Козлянинов прислал одного из своих офицеров (капитана Корнилова ⁴⁹²) доложить адмиралу, что флотилия его готова и он ждет приказаний, каким образом должен он содействовать корабельному флоту. Адмирал предписал ему заблаговременно выйти, насколько возможно, из узкостей Тронзунда, чтобы занять положение, способное к немедленному появлению в случае необходимости, и так как с того места, где он стоял, можно было видеть вершины мачт наших кораблей, ему дали условный сигнал, по поднятии которого он бы шел на соединение во время общей атаки.

В пятом часу пополудни было усмотрено идущее к нам от неприятельского флота малое судно, под белым флагом. Адмирал послал к нему на встречу катер с тем, чтобы его остановить и если это парламентер, то допросить, что он желает, но никак не дозволять ему приблизиться к флоту. Я и капитан Шишков находились на этом катере. По приезде на шведское судно, нас встретили граф Марнер — флаг-офицер герцога Зюдерманландского и английский подполковник Сидней Смит. Они попросили нас войти в каюту, и когда капитан Шишков спросил, какая причина их приезда, граф Марнер ответил, [502] что он имеет посылку и письмо, которое желал бы сам лично вручить адмиралу. Шишков объяснил, что личного свидания с адмиралом он не может иметь и что ему велено принять, если имеются поручения. Тогда Сидней Смит отвел Шишкова в сторону и сказал следующее:

“Я не состою на службе у короля шведского и никаких поручений не имею, но хотел бы собственно от себя попросить адмирала по одному подвигу человеколюбия о пропуске одной шлюпки с больной и престарелой особой, которой нужен покой и домашний присмотр”.

Шишков обещал передать слова его адмиралу и попросил их в свою очередь вручить привезенные вещи и письмо, а затем немедленно возвратиться к своему флоту, не ожидая ответа, который вслед за ними будет прислан. Я также познакомился здесь с капитаном Сиднеем Смитом. Он покинул Англию в предшествующем году, чтобы в качестве любителя присутствовать при событиях, которые должны были произойти между двумя воюющими государствами, но, при проезде чрез Стокгольм он свиделся с королем, понравился ему и увлеченный его ласками, перешел на его сторону и делал все, что мог, чтобы ему услужить. Впоследствии говорили, что он намеревался поступить на русскую службу, но что поддался красноречию короля. Императрицу это укололо, и она была непрочь ему несколько отомстить за неверность, как мы увидим ниже. После того я узнал от самого Сиднея Смита, что он не имел никакого определенного решения. Впрочем, известно, что в Англии офицер не может вступить на иностранную службу иначе, как лишаясь чинов и будучи исключен из списка, чему Сидней Смит остерегся бы подвергнуться.

Но возвращаюсь к нашей поездке. Из предложения Сиднея Смита мы заключили, что, вероятно, сам король, не имея других способов, хочет под видом больной особы вырваться из своего заключения. Привезенные графом Марнером вещи состояли из мундира, шляпы, белья и нескольких серебряных денег, принадлежащих капитану нашего брандера, занесенного к ним крепким ветром. Письмо к адмиралу вполне учтивого содержания было переполнено рассуждениями о том, что война сама по себе приносит громадный вред обеим странам, и что, враждуя по необходимости, следует, по крайней мере, щадить собственность частных людей, почему и препровождаются некоторые вещи, взятые на брандере. Письмо это, написанное от имени герцога Зюдерманландского, было подписано не им, а находящимся при нем фраг-капитаном Норденшиольдом. Адмирал тотчас донес об этом Императрице, испрашивая в ответ Высочайшее повеление. [503]

В продолжении всего этого времени постоянно дули южные и западные ветры, и иногда настолько сильно, что корабли тащились с своими якорями и были принуждены бросать два, а иногда и три, чтобы не быть увлеченными в неприятельскую линию, как брандер.

16 числа граф Салтыков прислал шведского дезертира, который показал, что флот терпит недостатки в съестных припасах, что количество даваемое на пять, теперь делится на восемь человек, что недостает также воды, которую было чрезвычайно трудно добывать, и что принуждены пить воду из моря. Впрочем, эта вода весьма употребительна во время восточных ветров, но с западным, преобладавшим тогда, она делается солоноватой, неприятной и может быть нездоровой.

Адмирал получил Высочайший указ, которым ему, на основании его представления, разрешалось не строить батареи на мысе Крюсерорте. Такое же предписание было послано графу Салтыкову. В письме графа Безбородко от 14 числа, давались неутешительные сведения о принце Нассау-Зигене. Так он писал:

“При самом отправлении сем получено из Кронштадта известие, что принц Нассау за противным ветром не мог пойти далее, как до Красной Горки, где с фрегатами и другими судами принужден был стать на якорь. Корабль “Иоанн Богослов” и многие другие суда остановились еще у маяка, а канонерские суда и иные осталися на рейде. Ветр тотже продолжается, а поутру и довольно был силен. А еще также долгом поставляю уведомить Ваше превосходительство, что из строящихся здесь 70 канонерских лодок спущено только 30, кои в воскресенье будут в Кронштадте; прочие же 40 не прежде как к 23-му или 24-му туда отправятся. Люди для них припасены...”.

17 июня получили известие, что более 60 военных судов различных величин, появились вблизи Фридрихсгама, и что в числе их было три фрегата. Адмирал не счел за необходимость предпринять другие меры, кроме существовавших уже для прекращения всякого сообщения неприятеля и, следовательно, против захвата всех судов, направляющихся к нему. Но, получив рапорт контр-адмирала Ханыкова, в котором он говорил, что примечает большое число канонерских лодок, идущих к нему, адмирал отдал приказание капитану Крауну идти с двумя фрегатами и двумя катерами и стараться захватить эти лодки или уничтожить их, но если бы он признал их сильнее себя, немедленно известить. Одновременно было приказано контрадмиралу Ханыкову послать 10 канонерских шлюпок для поддержки капитана Крауна в случае необходимости. [504]

18 числа адмирал получил письмо от графа Салтыкова, в котором он просил его, несмотря на Высочайшее повеление, не строить батарею на Крюсерорте, дать орудия для постановки их на мысе Капнеми. Последнее укрепление, было, по его мнению, необходимо, чтобы воспрепятствовать высадке десанта, идущего, может быть, на 60 судах, и также подать помощь нашему флоту, если неприятель начнет пробиваться. Словом, граф Салтыков хотел во что бы то ни стало построить такую батарею, которая бы могла участвовать в предстоящем бою. Адмирал ему раньше обещал пушки с канонерских лодок, но теперь десять из них были посланы в помощь капитану Крауну, а другие десять следовало держать в запасе на всякий случай, следовательно, обещание сделалось неисполнимым. Снимать пушки с кораблей адмирал считал затруднительным, неосторожным, так как их и без того недоставало 55-ти и наконец во всех отношениях — бесполезным. Если бы неприятель был в состоянии высаживать войска свои на берег, то разумеется он сделал бы это не под нашими выстрелами, а в другом месте, где нет батарей, наконец, высадившись на свободном береге, он мог зайти батарее в тыл, овладеть ею и воспользовавшись всем готовым, обратить выстрелы против наших фрегатов. Главным образом адмирал не полагал возможным успешно стрелять батарее на дальние расстояния. Все изложенное здесь он сообщал графу Салтыкову, прося его хорошенько наблюдать за местностью близ Питкопаса, где идущие с запада неприятельские суда только и могли укрываться, а затем донес о желании сухопутного Главнокомандующего Императрице.

19 числа были слышны несколько пушечных выстрелов по направлению эскадры капитана Крауна, который вскоре донес, что он нашел позади каменьев несколько канонерских шлюпок, обращенных в бегство, что потом он лично посетил все места, где могли эти люди держаться, но никого не видел. Несмотря на это, ему приказали оставаться на том же месте и атаковать неприятеля, если бы он явился. Рескрипт Императрицы, полученный сегодня, был следущего содержания:

“На письмо, к вам присланное от капитана флага великого адмирала шведского Норденшиолда прикажите от имени вашего капитана флага вашего ответствовать, благодаря за присылку офицерского экипажа с известного судна, в руки неприятеля попавшегося, и присовокупляя тут уверения, что с вашей стороны в войне всегда права народные наблюдаются и наблюдаемы будут. За благо впрочем приемля осторожность вашу в отказе свиданья с присланным из флота [505] шведского лейтенантом графом Марнером и англичанином Шмитом, за нужное находим предписать, что отнюдь не должно пропускать судна, от них посылаемого с ранеными, оставя сие в молчании, буде они точно к вам не отзовутся, и в случае отзыва отказав просто. Упоминаемый в реляции вашей англичанин Шмит, человек молодой, в прошедшую зиму отправившийся из своей земли, намерен был ехать в Россию и вступить в нашу службу, но взяв путь свой чрез Стокгольм, понравился королю шведскому и обольщен будучи надеждой команды гребным флотом, как он сам точно писал сюда к одному из своих единоземцев, принял службу у неприятеля и находился при высадке шведских войск и в сражении на Урансаре. Что касается до попавшегося неприятелю судна “Касатки”, вооруженного брандером, мы не можем оставить без примечания, что начальствовавший оным поступил неосмотрительно, не зажегши оного в то время, когда уже видел, что ему и прочим на нем бывшим людям спасаться надлежало на других судах. Пустив зажженое судно, если бы он и не сделал вреда неприятелю, по крайней мере много бы нанес тревоги, да и судно готовое ему бы не досталось, о чем вы ему изъяснить не оставьте, дабы впредь был расторопнее и решительнее. 18 июня 1790 года”.

При этом рескрипте было приложено письмо того же графа Безбородко от того же числа:

“...По сие время уповаю, принц Нассау успел быть у вас и с вашим превосходительством условиться о дальнейших действиях. Между тем его вооружение растет, и я надеюся, что в субботу а по крайней мере — воскресенье и все шлюпки канонерские к нему пойдут, так что он их будет иметь 117. Парусными же судами несравненно неприятеля превосходить будет. Ее Императорское Величество весьма надеется на вашу ревность и искусство, что дело предлежащее самым решительным образом развязано будет, так что мы не только мир одержим, но и обнадежим оный лет на десяток или более, когда у неприятеля главные силы его истребятся.

Об англичанине Шмите я должен заметить вашему превосходительству, что он человек известный по его ненависти к России, основанной на одной ветренности, и что Ее Величество желает, чтоб при каком либо деле мог быть пойман.

P. S. все требуемое вашим превосходительством велено послать како наискорее, и многое уже погружено, а только ветр противный удерживает.

Принц Нассау между тем не приезжал к адмиралу до сих пор и ничего не давал знать о себе. [506]

20 июня адмирал получил следующее письмо от Императрицы, помеченное в Царском Селе 18 июня:

“...Показания последних шведских пленных и дезертиров Вам доставлены от генерала графа Салтыкова. Вы тут видели между прочим, что будто бы один попавшийся на шведский флот российский подданный обязался вывесть оный из бухты, либо с морской стороны Биорка, или между оным и другим близлежащим в бухте островом. Вы нас уведомьте, не ушел ли кто из флота вашего и когда, а потому и можете сообразить ваши заключения...”

Адмирал ответил, что на основании этого повеления он потребовал рапорты от всех командиров, из которых он усмотрел, что не было ни одного дезертира во флоте.

20-го же числа послали капитана фрегата князя Трубецкого парламентером с ответом адмирала на письмо герцога Зюдерманландскаго. Его допустили безо всякого затруднения на корабль шведского адмирала, и он был представлен герцогу Зюдерманландскому, который его вежливо принял и поручил ему отвезти еще несколько оставшихся вещей командира брандера. Офицеры, разговаривая с князем Трубецким, жаловались очень на продолжительность противных ветров, что заставило предположить, что они только ждали попутного ветра, чтобы выйти из блокады.

21 числа капитан Краун донес, что он был атакован 50 судами. В продолжение трех часов они три раза отступали и вновь возвращались, после чего окончательно ушли. Катер, посланный капитаном Крауном для преследования, их видел отступившими в недостигаемую для нас местность. Однако, как только прибыли к нему канонерские шлюпки, он пустился им вдогонку, но они успели уже удалиться. Он заметил, что шесть неприятельских канонерок были настолько повреждены в последнем бою, что сняв с них команды, шведы сами их сожгли, потеря людьми была значительная. Мы имели двух убитых и 10 человек опасно раненых.

Вторым рапортом капитан Краун донес о взятии им нескольких пленных и о получении в добычу двух 24-фунтовых пушек, которые неприятель оставил на острове Пукенсаре во время бегства. Одновременно он уведомлял, что число неприятельских судов увеличивается в стороне Фридрихсгама, там имеются три фрегата, несколько плавучих батарей и более 40 канонерок, и что он не считает себя достаточно сильным для борьбы, в случае они его будут атаковать серьезным образом. Он просил помощи. [507]

Около полудня эскадра капитана Лежнева, стоявшая между островами Рондо и Пейсар, была атакована несколькими канонерскими лодками, но как только им ответили и ядра стали до них долетать, они отступили. Лежнев после того сам приехал к адмиралу, чтобы донести, что множество гребных неприятельских судов собираются у оконечности острова Торсара. В 9 часов вечера неприятельская флотилия стала выходить из Биорко-Зунда, направляясь одной частью к своему корабельному флоту, тогда как другая, шедши по берегу острова Пейсар, приближалась к отряду капитана Лежнева.

В одиннадцать часов, в то время, когда эскадра Лежнева была атакована 50 канонерками, раздалась сильная канонада в стороне Зунда, из этого адмирал заключил, что в Зунд прибыл принц Нассау и что неприятель, имевший тогда попутный ветр, успел если не заставить отряд Лежнева покинуть свой пост, то по крайней мере утомить его и лишить огнестрельных припасов, в намерении проложить себе этот путь, чтобы выйти из бухты. Адмирал тотчас послал два 74-х пушечных корабля, ближайшие к этому отряду на помощь. Но позднее узнали, что это была лишь фальшивая атака, дабы отвлечь наше внимание в эту сторону.

Здесь я должен сказать несколько слов о нашей гребной флотилии, так как присутствие ее в шхерах было необходимо, и план предстоящего сражения не мог быть приведен в исполнение без мелких гребных судов, когда шведы обладали громадной флотилией. Все равно, чем бы ни покончили с неприятелем, атакой или блокадой, но без шхерной флотилии бой был немыслим, с этим нельзя не согласиться и потому главный вопрос для нас состоял в том, когда явится наконец принц Нассау. Адмирал страшился одной мысли, что он опоздает. К несчастью, оно так и случилось. Мы видели, насколько наша флотилия оказалась неподготовленной к кампании 1790 года, разбросанная в пяти портах, она большею частью не имела орудий и команд. Только 10 июня эскадра принца собралась в Кронштадте, в составе 90 судов. 13 числа она выступила, но западный ветер, непогода и волнение мешали успешному ходу. Насколько не заботился принц Нассау о своих личных действиях и был далек от мысли опоздать “к великому дню”, служат доказательствами его письма в Петербург и к Императрице. Он желал по дороге уничтожить или прогнать отделение неприятельской флотилии, расположенной у Рапицы, чтобы утвердиться в проливе и затем “идти к адмиралу Чичагову для принятия общих мер на великий день”, как говорилось в его письме к Императрице. Перечисляя эти меры, он ничего не говорит о своей [508] флотилии, и исключительно занимается корабельным флотом, до него не касающимся. По его мнению необходимо было атаковать те 4 корабля, которые находятся у Крюсерорта. Мы видели, что на приказание адмирала атаковать их пятью кораблями отряда контр-адмирала Повалишина, последовал отказ последнего. Далее, не видавши Крюсерорта, но повторяя за другими слово в слово о необходимости постройки батареи, принц писал: “шведские корабли находятся в черте выстрелов этого мыса” и т. д. Можно было думать, что сидя в Петербурге лучше измерялись расстояния, чем на месте. Словом, обдумывая, что надо делать адмиралу Чичагову, он нисколько не ожидал, что придется прежде всего ему самому действовать.

Только 21 июня он шел к Биорко-Зунду, имея впереди батареи и шхуны, затем фрегаты, шебеки, канонерские лодки, прамы и бомбарды. Авангардней командовал генерал Пален ⁴⁹³, центром сам принц, а ариергардией — Одинцов. В одиннадцать часов вечера шведы открыли огонь по шхунам капитана Слизова, который не замедлил ответом и завязалась перестрелка. Вскоре одну нашу шхуну взорвало на воздух. Наступая таким образом, мы принудили шведов отступить к острову Рапицу. Когда они вздумали двинуться в обход нашего левого крыла, то их встретили фрегаты капитана Дениссона и оттеснили назад. Мы также послали в обход шведским канонерским наши лодки, и всюду разыгрался отчаянный бой. Только в 3½ ч. утра прекратилось сражение, и принц Нассау ясно видел, как неприятель скрылся за Пейсари. Но это его не навело ни на какие мысли, и как я говорю, принц был далек от представления себе, что “великий день” уже начался. Вдали за Пейсари виднелось множество парусов к стороне Крюсерорта, но принц, занявший пролив, перестал заботиться о чем бы то ни было и, довольный результатом победы, лег спать.

Между тем адмирал Чичагов, наблюдавший за всем, что делалось впереди, и получая донесения с флангов, пришел к убеждению, что шведы, воспользовавшись попутным ветром, готовятся наутро к решительным действиям. Входить в соглашения с принцем Нассау было уже поздно, он опоздал приходом на несколько дней, как и предчувствовал адмирал. Оставалась одна надежда, что преследуя и сражаясь с флотилией неприятеля, он поймет их намерения и займется специально гребным его флотом, а если шведы начнут прорываться в центре или у Крюсерорта, то явится для поддержки корабельного своего флота во время, дабы освободить его от борьбы с мелкой флотилией.

Переходя к описанию знаменитого боя, я хочу напомнить читателю о расположении нашего флота под Выборгом. На левом фланге у [509] Питкопаса стоял отряд капитана Крауна, правее его — между мысом Капнеми и банкой Пассалада — отряд контр-адмирала Ханыкова, еще правее до банки Репье располагалась эскадра контр-адмирала Повалишина, а южнее этой банки, до острова Рондо тянулись главные наши силы под начальством адмирала Чичагова. Левым крылом центрального флота командовал вице-адмирал Мусин-Пушкин, а правым — вице-адмирал Круз. От острова Рондо на Z O стоял отряд капитана Лежнева, затем в Биорко-Зунде принц Нассау и в Тронзунде вице-адмирал Козлянинов с Выборгской гребной эскадрой.

22 числа восточный ветр, который сначала был весьма тихий, потом умеренный, затем довольно сильный, дал нам возможность ясно слышать с четырех часов утра, что вечерняя канонада все еще продолжалась в Зунде. Двадцать четыре неприятельские галеры и сто десять канонерских шлюпок одновременно атаковали эскадру Лежнева, но были оттеснены. В шесть часов из-за острова Пейсара показался шведский фрегат под адмиральским флагом. Предполагали, что сам король на этом фрегате, что было тем более правдоподобно, так как он сопровождался всей шведской флотилией, состоящей из весьма большого числа судов, которые вышли из Зунда. Флотилия эта построилась в линию позади своего корабельного флота, куда прибыла строиться также эскадра, стоявшая против вице-адмирала Козлянинова. Адмирал Чичагов невольно все взглядывал в сторону Зунда, не видно ли движения флотилии принца Нассау, но он не допускал даже мысли, что все это им не примечается. Послать к нему не хватало времени, да и не до того было теперь. Как только окончился этот маневр, корабельный шведский флот стал вступать в паруса. Как оказалось впоследствии, с первого же движения у неприятеля фланговый северный корабль “Финланд” плотно сел на мель.

Не знал, какое направление изберет неприятельский флот, адмирал дал сигнал всему флоту лечь на шпринг, приготовиться к бою и иметь около каждого корабля достаточное количество шлюпок, для отбуксирования брандеров. Одновременно он приказал сигналом капитану Крауну и вице-адмиралу Козлянинову присоединиться к флоту, что было тотчас исполнено первым, но вовсе не принято к сведению вторым. Он не двигался и остался безучастным все время, как он сделал, будучи на Датских водах. Только в девятом часу, когда уже сражение было кончено, вице-адмирал Козлянинов начал выходить из Тронзунда и, подобно принцу Нассау, на все смотрел недоумевающим взором и ничего не понимал. А кажется, наблюдая за уходом своего противника, можно было догадаться, что он тянется к [510] нашему левому флангу и открывает путь ему. Его обмануло, по его словам, неподвижное стояние нашего флота, так как он жил все время в убеждении, что произойдет генеральная баталия иначе. Начавшееся сражение оказалось для него почему-то неожиданностью, и потому он не понял сигналы. Вот оправдания вице-адмирала, командовавшего эскадрой, и от которого впрочем нельзя было отнять ни отважности, ни храбрости, несмотря на его бестолковость и неспособность.

Мог ли знать адмирал Чичагов, какой проход изберет неприятель для прорыва? Во все время блокады не замечались намерения шведов или приготовления его к действиям. С момента появления принца Нассау в Зунде обнаружилось, что шведы надеялись пробить себе там дорогу, но можно было надеяться, что это им не удастся, так как силы наши оказались теперь достаточными для удержания неприятеля. Адмирал послал лишь два ближайшие корабля в ту сторону на всякий случай, если бы потребовалась где-либо поддержка, или шведы успели поставить нашу флотилию между двух огней в каком-нибудь пункте. Скорее всего можно было думать, что неприятель двинется главным фарватером: у Крюсерорта ему было невыгодно пробиваться громадным флотом, вследствие узкости пространства, и, наконец, в голове как-то не укладывалась мысль, что отряд наш из пяти кораблей и бомбарды, который легко поддержать ближайшими судами, не отобьет атаки. Даже и при решении попробовать счастья в этом проходе шведы должны были своими расстрелянными передовыми кораблями загородить его и кинуться на главный фарватер. Теория вероятности гласила так.

Около семи часов, действительно, правофланговые неприятельские корабли снялись с якоря и направились в сторону Крюсерорта, куда последовала за ними и вся их гребная флотилия. Остальная часть флота вступила в паруса нерешительно и весьма медленно, как бы для того, чтобы сохранить возможность взять то или другое направление в случае необходимости. В это время один из шведских кораблей, не будучи в состоянии обойти оконечность банки Салпор, сел на мель. Видимо неприятель сам не надеялся на удачу в этом проходе и заботился более о привлечении этой малой атакой наших кораблей к Крюсерорту, дабы на главном фарваторе у нас было меньше сил. Так смотрел на движение шведов и адмирал Чичагов.

В семь часов, корабли, которые защищали проход у Крюсерорта, соединясь со многими другими, составили авангард и последовательно двинулись вперед под одними марселями, маневрируя с [511] такой же отважностью, как и искусством. Они распустили только три паруса, имея все прочие для сбережения закрепленными. Передовым кораблем был “Дристикхетен” с капитаном Пуке. Он направлялся в интервал между нашими средними судами “Петром” и “Всеславом”, который имел длины не более 100 сажень. Все люди были скрыты в подводной части корабля, куда не могли долетать уже ядра, наверху оставались одни офицеры с малым числом матросов. Когда этот корабль приблизился на верный выстрел, он был мгновенно засыпан нашими ядрами и картечью. За ним двигался второй, третий, четвертый и т. д. Несмотря на быстрый огонь при встрече, они, казалось, не потеряли снастей в этом проходе. Между тем, равняясь с нашими, неприятельские корабли посылали залпы за залпами с обоих бортов. Мгновенно вся эскадра контр-адмирала Повалишина оказалась окутанная дымом. Чтобы увеличить устойчивость ее, адмирал приказал двум кораблям [512] своего ариергарда, ближайшим к пункту столкновения, атаковать пробившиеся корабли.

Впоследствии некоторые рассказывали, что во время боя адмирал дал сигнал бомбарде ⁴⁹⁴ “Победитель”, принадлежавшей к отряду контр-адмирала Повалишина, следовать ко флоту и будто бы это отмечено в журнале. Столь бессмысленный рассказ был сочинен иностранцами с целью доказать, что адмирал до такой степени растерялся, что отводил суда с места атаки и тем способствовал прорыву неприятеля. Если же действительно в журналах вкралась подобная несообразность в пылу сражения, то надо полагать, что сигнал был дан контр-адмиралом Повалишиным, так как бомбарда стояла у мели, несколько в стороне, и он желал ее приблизить, а не адмирал.

Вскоре на корабле “Не тронь меня” был убит командир капитан Тревенен, и бомбарда лишилась всех снастей и такелажа. Неприятель, осыпаемый ядрами из 150 орудий, не терпел урона в людях и даже снасти и мачты оказались неповрежденными. Нам всем казалось это сверхъестественным! Судя по выстрелам наш огонь был силен, а между тем корабли прорывались. Теперь уже стало ясно, что необычайная удача ободрила неприятеля и он со всем флотом выйдет из Крюсеротского прохода. Неожиданный оборот дела требовал энергичных действий, но адмирал не мог ни от кого добиться их. Посланные на помощь два корабля из ариергардии так неумело принялись за атаку, что ровно ничего не сделали. Одни из них (“Константин”) повернулся кормой к неприятелю и был засыпан анфиладным огнем с одного конца корабля до другого, а затем его потащило на банку Пассаладу. Видя с досадой, что шведы все подвигаются вперед, адмирал дал сигнал всей своей ариергардии рубить якорные канаты, преследовать неприятеля и его атаковать. Вице-адмирал Мусин-Пушкин, который командовал этой ариергардией, вместо точного исполнения приказания потерял драгоценное время на поднятие якоря и сделался затем совершенно бесполезным.

Впоследствии слышали, как он говорил, что адмиралу было нипочем приказывать отрубать якоря всей эскадры, что он конечно не подумал о стоимости казне каждого якоря с канатом для линейного корабля по крайней мере от 3 до 4000 рублей. Что вы поделаете с рассуждениями такого рода?

Вскоре тот же сигнал дали авангардии; вице-адмирал Круз повел себя нисколько не лучше. В 9 часов, когда было видно, что весь неприятельский флот принял то же направление чрез Крюсерортский проход, и что от него более не зависит изменение, дабы обратиться в [513] левый, который защищал отряд Лежнева, адмирал приказал последнему немедленно идти к месту сражения и препятствовать бегству неприятеля.

Все пространство между островами и банками было усеяно судами и покрыто дымом. Оглушительная стрельба раздавалась с ужасной силой, наши корабли с перебитым такелажем стояли в беспорядке, тогда как справа и слева неслись на всех парусах громадные шведские корабли, галеры, канонерки и транспорты, осыпавшие наши корабли и фрегаты контр-адмирала Ханыкова залпами. Но около 9 часов у них были понесены громадные потери: один 64-пушечный корабль стал на мель у оконечности Репье, другой такой же и еще третий 74-х пушечный врезались в банку Пассалада ⁴⁹⁵, а за ними два фрегата, одни катер, две галеры и три транспортных судна подверглись той же участи. Тотчас мы их забрали.

В десятом часу уже почти весь неприятельский флот был вне прохода и теперь необходимо нам на минуту отвлечься от боя, чтобы в последний раз вспомнить о пресловутом проекте постройки батареи на Крюсерорте. В данный момент этот вопрос яснее представится читателю, и ответы наши на обвинения адмирала будут понятнее.

Прорыв шведского флота у Крюсерорта, разумеется, послужил хулителям адмирала как бы доказательством, что они остались правы, требуя на мысе постройки батареи. Будь она там и встреть неприятеля бомбами и калеными ядрами, этого бы не случилось! — утверждали они. Мало того, чтобы найти более веское доказательство своим словам, эти иностранцы и их почитатели обратились за разрешением вопроса к пленным шведским офицерам. Необузданность недоброжелателей адмирала довела их даже до столь неприличного поступка. Самолюбие шведских офицеров конечно было польщено и они, подсмеиваясь над вопрошающими, ответили, в желаемом для них смысле.

Повторяю еще раз, что батарея не могла быть построена на мысе по двум причинам: 1) она не имела смысла, так как современная стрельба производилась только на ближайшие дистанции и снаряды не долетали бы до цели, и 2) шведы никогда бы нам не дозволили владеть ею и до предприятия сбили бы орудия, что было возможно различными средствами, между прочим, и десантом. Мы видели, что контр-адмирал Повалишин находил немыслимым атаковать четыре фрегата, защищавшие проход, вследствие препятствий, которые представлялись местностью, следовательно, каким образом ничтожная в сущности батарея из шести орудий могла быть построена и вооружена [514] без содействия флота? Но откинем существенный вопрос о существовании батареи, предположим, что она была бы построена и находилась бы в полной готовности встретить неприятеля огнем. Что бы произошло из ее действий, и какую пользу она принесла бы? спрашиваю я. Передовые шведские корабли, шедшие только под тремя марсельными парусами и с одними офицерами на палубе, не были остановлены залпами пяти кораблей, неужели шесть орудий батареи могли сделать больше? За передовыми кораблями двигался весь многочисленный флот, и если ставить вопрос на ту точку, что ядра могли долетать до цели, то, мне кажется, шведские бомбарды и громадные корабли шутя разделались бы с батареею, пустив в нее снаряды с двух сторон, т. е. с фланга и фронта. В такую решительную минуту неприятель конечно не остановился бы из-за шестипушечной батареи! Мы видели, с какой неустрашимостью он двигался молча и входил в стосаженный промежуток между двумя средними нашими кораблями, осыпавшими его ядрами. Эти огненные ворота ему были не страшны, то можно ли говорить о маленькой батарее! Прорыв произошел конечно по другим причинам.

Во-первых, шведы мастерски приготовились к нему, и командиры их выказали большое искусство: закрепив почти все паруса, они были обеспечены за целость их, но и имели таковые наготове, чтобы распустить в одно мгновение, когда потребуется усилить ход. Спрятав людей, неприятель скрыл их от наших выстрелов.

Во-вторых, отряд контр-адмирала Повалишина не мог ему нанести особенного вреда, несмотря на свои 150 орудий, так как каждый шведский корабль был под выстрелами не более четверти часа. Время еще сокращалось тем обстоятельством, что по миновании нашего отряда, они вдруг распускали все паруса, но кроме того с приближением к нам, входили в мертвое пространство, ибо корабли, стоявшие на шпринте, не могли ни сами поворачиваться, ни повертывать свои пушки.

В-третьих — отряд Повалишина должен был расположиться по более выпуклой дуге, дабы пушки имели лучший обстрел, и стрелять не по бортам, а по мачтам и снастям, чтобы отнять средства к движению. Во всех боях этой двухлетней компании адмирал подтверждал флагманам и командирам столь понятное правило для борьбы с парусным флотом, но оно не было исполнено Крюсерортским отрядом. Если бы даже неприятельские корабли не имели пробоин и прошли нашу линию с поврежденными снастями, то их легко было бы при преследовании догнать и захватить. [515]

В-четвертых — оба шведские флота встретили с нашей стороны отпор только пяти кораблей. Несмотря на своевременные приказания адмирала и неоднократно подтверждаемые сигналы, ариергардия и затем авангардия опоздали к месту боя, всем нашим флотом обуяла какая-то фатальная неподвижность, и гребная флотилия бездействовала, пораженная почему-то неожиданной для них баталией. Только один корабль “Константин” из ариергардии Мусина-Пушкина успел попасть в сражение и, выказав полную неумелость командира, потерпел большой урон. Вот причины прорыва шведов, и если командиры наши не сумели ответить неприятелю атакой, то возможно ли было решиться на самостоятельный натиск в заливе, переполненном каменьями и банками.

Перехожу к рассказу. В десятом часу неприятель решился пустить один из своих брандеров на эскадру контр-адмирала Повалишина, но он сообщил ему огонь с излишнею поспешностью, ранее, чем обошел банку, находившуюся перед ним, и расположение которой не знал. Воспламенившийся брандер остановился на оконечности этой банки, и как в то время многие суда сошлись в узком проходе, один из них и еще фрегат загорелись и затем взлетели на воздух. Распространившееся пламя сообщилось нескольким транспортам и канонерским лодкам, которых постигла та же участь. Удары были чрезвычайно сильны; вся местность покрылась дымом и горящими обломками. Тогда представилась нам одна из отчаяннейших и ужасающих картин: мы увидели в пламени корабельные команды, из которых одни карабкались по бокам судна, другие кидались в море и боролись в волнах, третьи, не получая помощи, гибли в воде, четвертые, поднятые на воздух взрывом, падали вниз и покрывали море обожженными трупами, горящие обломки и головешки летели со всех сторон и падали на корабли нашей эскадры, которая защищала проход. Неприятель зажег также брандер, отнятый у нас, но он горел сравнительно как скверная лампа, не производя ни эффекта, ни тревоги. Однако, замечая, что некоторые горящие суда неслись на нашу эскадру, неподвижно стоявшую на своем посту, адмирал приказал контр-адмиралу Повалишину удалиться. К этому времени весь неприятельский флот уже миновал проход. Адмирал дал сигнал кордеботам отрубить якоря и преследовать шведов, и впереди всех двинулся на всех парусах с своим кораблем. Сигналы о погоне и атаке были неоднократно повторены и держались на мачте.

Гребная флотилия принца Нассау вышла из Зунда тогда только, когда шведская в беспорядке следовала уже за своим корабельным [516] флотом. В надежде, что принц все-таки примет участие теперь в преследовании, адмирал послал пока два фрегата к контр-адмиралу Ханыкову, чтобы помочь ему в преграждении пути неприятельской флотилии, которая могла кинуться к берегам и искать убежища за островами и камнями. Два шведских корабля и два фрегата, проходя вблизи эскадры контр-адмирала Ханыкова, были стеснены в этой узкости и на банке Пассалада сели на мель. Ближайший к ним, капитан Лежнев получил приказание ими овладеть.

В одиннадцать часов наш флот, уменьшенный до 17 линейных кораблей, вследствие отсутствия эскадр, оставленных позади, гнался за неприятелем. Самый задний шведский корабль был впереди нашего первого; неприятельская флотилия, менее быстрая конечно в ходу, отдаляясь от своего флота, шла на уровне с нами и в расстоянии двух пушечных выстрелов. В первом часу пополудни адмирал, подходя к Питконасу, приказал находящемуся там отряду капитана Крауна с одной, и кораблю “Ярославу”, фрегатам “Славе”, “Надежде Благополучия” и катеру “Вестнику”, с другой стороны, сделать нападение на неприятельскую флотилию, идущую между нашим флотом и берегом; но адмирал главным образом рассчитывал на принца Нассау, который был налицо со всей флотилией, годной только для этого употребления, что он нанесет ей удар и даже уничтожит. Некоторые иностранцы говорили впоследствии, будто адмиралу стоило только приостановиться на полчаса и вся неприятельская флотилия досталась бы ему в руки, но было смешно заниматься корабельному флоту борьбой с галерами на глазах принца Нассау, на обязанности которого лежало — преследовать эту флотилию. Действительно, если бы принц ранее дал знать адмиралу, что он не намерен принимать участие в сражении, то мой отец наверное бы принял другие меры, но тогда он счел необходимым задержать лишь флотилию и облегчить принцу предстоящую победу. У адмирала была более серьезная борьба с пробившимся корабельным флотом, и ни на одну минуту он не сомневался, что вся неприятельская флотилия уже в наших руках.

Капитан Краун немедленно приблизился к передовой неприятельской галере и открыл огонь. Она, не отвечая ни единым выстрелом, тотчас спустила свой и подняла русский флаг. Краун тогда поворотил фрегат “Венус” для встречи следующих галер и других судов и продолжал стрелять. Все они без всякого сопротивления, одни за другими спускали флаги и признавали себя пленными. Таким образом вскоре весь длинный ряд передовых неприятельских судов имел русские [517] флаги. Но когда Краун удалился с “Венусом” от них настолько, что не мог уже достать галеры выстрелами, они, снова спуская русские флаги, стали поднимать шведские и с помощью гребли направили путь свой к шхерам. Капитан Краун, заметя это, усилил стрельбу по тем, которые против него находились, и хотя они также поднимали русские флаги, но он, несмотря на то, поражал их картечью. Тогда шведы бросили якоря, начали ломать реи, рвали паруса, чтобы уверить его, что без всякого обмана отдаются в плен и не хотят, подобно передовым своим товарищам, помышлять о побеге. Этим способом было остановлено еще множество судов. Между тем подошли другие наши крейсеры и тоже набросились на неприятеля. Иные брали к себе людей, другие прицепляли к своей корме по два, по три судна и влекли за собой. Но число судов было так велико, что являлась возможность забрать только малую часть. Наконец, каждый крейсер, переполненный пленными и держа на буксире по несколько судов, поспешал выйти из залива, предполагая, что двигавшаяся сзади гребная наша флотилия не замедлит овладеть всеми оставшимися на месте. Шведский король все время ездил на шлюпке, и когда пушечным выстрелом у него убило гребца, то он пристал к одной из передних своих галер, к той самой, на которую Краун прежде всего напал. Не зная этого и ввиду множества отдающихся в плен судов, а также не имея возможности рассылать шлюпки свои для забрания с них офицеров, капитан Краун удовольствовался принуждением их подымать русские или белые флаги. Между тем, когда он удалился от упомянутой галеры, то король переехал на бывшее невдалеке парусное судно и избег плена.

В три часа пополудни адмирал Чичагов, уверенный, что принц Нассау с своей флотилией ничем иным не займется, кроме преследования и забирания судов, к которым корабельный флот не мог приблизиться по мелководью и вследствие подводных камней, отозвал вскоре корабль и фрегаты Крауна и капитана Лежнева, которые могли быть более полезны против шведского флота. Мы видели, что в продолжении всей кампании адмирал поручал капитану Крауну самые важные и трудные экспедиции. Теперь он в особенности чувствовал отсутствие Крауна и в самый важный момент, когда следовало покончить с бегущим неприятелем. Осматриваясь кругом, адмирал как бы сознавал, что командиры кораблей снова не сумеют атаковать противника, и потому потребовал назад капитана Крауна, оправдавшего снова, как мы увидим ниже, доверие моего отца и в данном случае. Фрегат “Венус”, чрезвычайно быстрый и легкий на ходу, мог [518] успеть энергичными действиями приостановить шхерную флотилию неприятеля, предать ее в руки принца Нассау и вовремя явиться к большому флоту; на все это, а также удальство своего любимца Крауна и рассчитывал мой отец.

Ветр поднялся очень сильный. Оба флота шли на всех имеющихся парусах, и в семь часов мы прибыли на уровень острова Гогланда. Здесь мы увидели, к величайшему нашему удивлению, что вместо того, чтобы воспользоваться благоприятствующими обстоятельствами и, приблизившись к берегу спуститься на шведскую флотилию, которая находилась в наибольшем беспорядке и могла быть легко уничтожена, а также чтобы овладеть всеми ее судами, бегущими в замешательстве и не думающими даже о защите, вместо того, говорю я, чтобы воспользоваться этим громадным преимуществом, принц Нассау вышел в море и стал позади острова Гогланда. Побуждаемый неуместным честолюбием, он счел за унижение для своей славы ограничиваться взятием хотя и многочисленной, но побежденной уже и сдающейся без сопротивления, флотилии. Принц мечтал быть соучастником в победе над корабельным флотом, не обратил внимания на пленную до половины неприятельскую флотилию и, пройдя мимо ее, направил путь свой в море за адмиралом Чичаговым. Таким образом, шхерные суда эти остались свободными, без всякого преследования. Флотилия вице-адмирала Козлянинова бездействовала, и шведы, увидев себя никем не обереженными, стали поднимать шведские флаги, сниматься с якоря и уходить в шхеры. Если бы вице-адмирал Козлянинов, наблюдавший за прорывом шведского флота, поспешил выйти, то нашел бы всю неприятельскую флотилию в выясненном положении, т. е. разгромленную уже нашими крейсерами и оставленную принцем Нассау. Он мог бы отрезать ее от шхер и велеть ей идти в Кронштадт.

Видя безумные действия принца Нассау и уверенный, что он все-таки еще поспеет к неприятельской флотилии, если тотчас вернется, адмирал Чичагов еще в пятом часу послал к нему катер с уведомлением, что им не оставлено фрегатов для овладения ею и с просьбой немедля идти к ней. Принц Нассау-Зиген отправил катер, говоря, что его назначение не состоит в том, чтобы собирать обломки большого флота, что он сам сумеет дать сражение этой флотилии в свою пользу и ее уничтожит. Между тем, чрез это безумное фанфаронство он упускал неприятеля и подвергал опасности собственную флотилию, заставляя ее плавать в открытом море во время бури и рискуя потерять все свои суда. Тогда был упущен наилучший случай нанести [519] решительный удар неприятелю. Таковы плоды, которые должны всегда ожидать от службы наемщиков. Если только тем и заниматься, что употреблять в дело иностранцев, по крайней мере следует принимать на службу знакомых с их ремеслом. Нассау был лишь человеком предприимчивым, лично храбрым, но тщеславным.

Адмирал Чичагов мог не знать в точности, до какого часа ночи флотилия принца Нассау занималась преследованием неприятеля в Биоркском проливе, и потому не рассчитывая на ее утомление, полагать, что она успеет явиться к прорыву всего флота на место сражения. В этом, говорю я, мой отец мог вполне ошибиться, но принцу Нассау невозможно было не понять, что шведы кинулись сперва к нему, чтобы пробиться, а затем обратились к Крюсерорту. Он слишком хорошо знал, до мельчайших подробностей, что делалось у нас во флоте, из донесений, писем и сплетен, сам во все вмешивался, еще накануне прибытия в Зунд излагал в письме к Императрице свой план сражения корабельного флота адмирала, и оправдываться неожиданностью было смешно. Обрадованный одержанной им победой с первого момента, он в беспечности заснул, а когда его разбудили под утро, обстоятельства настолько уже выяснились, что нельзя было не отдать себе отчета в положении дела. Тщеславие и гордость ослепили его глаза совершенно в другом смысле; ему показалось, что адмирал Чичагов нарочно затеял бой, не посоветовавшись с ним, дабы всю славу приписать себе, и он решил отплатить своею неторопливостью. Бессомненно, что принц Нассау повлиял и на вице-адмирала Козлянинова, который был ему подчинен и двинулся с места еще позднее принца, а затем шел у него в хвосте. Когда принц Нассау увидал, что шведская флотилия наполовину уничтожена и взята в плен, то он окончательно рассердился и направился в море, что было также неудачно, так как поднялась буря. Для оправдания своего он сочинил совершенно небывалую и для нас — участников боя — с корабельным флотом, бессмысленную историю. Его подчиненные вроде графа Литта и Палена, на которых ложилась, естественно, та же неприятная тень, вторили показаниям принца и не менее отдалялись от истины. По словам принца Нассау, хотя он и видел утром вдали за Пейсари множество парусов к стороне Крюсерорта, но все это было до такой степени перемешано, что ровно ничего не мог он понять. Вследствие такого обстоятельства, он узнал о случившемся поздно и не поспел выйти из Зунда ранее полудня. В третьем часу поднялся сильный ветер, наша флотилия начала страдать от волнения, а шведская, далеко ушедшая, скрылась из виду. Виднелись только рассеянные [520] суда, неизвестных величин и нераспознаваемой национальности. Вскоре его эскадра совершенно расстроилась от бури, мелкие суда бросились в шхеры, а его самого унесло со всеми большими судами за Гогланд. В Петербурге некоторые, конечно, поверили принцу Нассау.

Между тем во время преследования корабельного флота датчанин капитан Биллау ⁴⁹⁶, командир корабля “Мстислава”, настиг задний, контр-адмиральский, шведский корабль, быстро атаковал его, сбил бизань-мачту и принудил его сдаться. Атака эта, происходившая на виду обоих флотов, представляла из себя красивое зрелище. Корабль наш, более быстрый на ходу, так как шведский имел повреждения в верхних парусах, стал приближаться к последнему и, подойдя на выстрел, был встречен огнем двух кормовых пушек. Капитан Биллау продолжал свой путь, не отвечая ни единым выстрелом, и чем более с ним выравнивался, тем сильнее становилась стрельба неприятеля. Подойдя наконец на уровень, наш корабль ответил залпом своей батареи, и завязался жаркий бой. Вскоре у обоих затрепетали оборванные паруса, и скорость хода уменьшилась. Тут мы приметили, что шведский флаг был сбит и, развеваясь, летел в море. Можно было думать, что после этого неприятель сдастся, однако ж через мгновение на бизань-мачте поднимали уже новый флаг, но не успел он дойти до вершины, как другое ядро, ударившее в мачту, свернуло ее, и она упала по направлению от кормы к носу, покрывая своими парусами всю верхнюю палубу. Этим кончилось сражение. Шведский корабль назывался “София Магдалена”. Начальствовавший над ним контр-адмирал Лилиенфельд, отдав шпагу свою, спросил капитана Биллау: “видели ли Вы державшееся близ меня небольшое парусное судно, которое при Вашем приближении ко мне пустилось в шхеры?” Биллау ответил, что видел. Тогда Лилиенфельд произнес: “если бы вы знали, кто на нем, то конечно, оставя меня, погнались бы за ним”. Этими словами он объяснил, что на парусном судне, находился король, вторично избегнувший плена по неведению с нашей стороны.

Затем английский капитан Тет, командир “Кир-Иоанна” и фрегат Крауна “Венус” настигли большой неприятельский фрегат, который тотчас сдался. Продолжая преследование, капитан Тет взял в плен линейный корабль. К вечеру ветер сделался очень сильным, и погода чрезвычайно пасмурной. Захваченный фрегат, будучи плохо оберегаем, воспользовался темнотой на море и ушел. Во время преследования наши корабли до такой степени отставали, что адмирал очутился один с 74-х-пушечным кораблем и фрегатом, вблизи неприятеля. [521] Он счел необходимым тогда лечь в дрейф и дождаться остальных.

Мы видели, что ни большая быстрота хода русских кораблей, которые были обшиты медью, тогда как шведские корабли того не имели, ни сила трехпалубных кораблей ни к чему не служили в руках их командиров; ибо адмиралы, а также многие капитаны, командовавшие самыми сильными и лучшими ходоками флота, нашли возможность так маневрировать, что ни один из них не настиг неприятеля. Даже энергичный в начале кампании и сторонник атак, вице-адмирал Круз ничего не сделал. По честности, мы должны сделать исключение для иностранных моряков, таких как капитаны Тет, Краун и Биллау. Вот неизбежный результат неподвижной храбрости русского флота: поставьте их, привяжите их, они будут драться до последней крайности, но не ждите добровольного порыва вперед. Мы видим пример на эскадре контр-адмирала Повалишина, которая отлично сопротивлялась всему неприятельскому флоту, и она осталась бы на своему посту среди окутывавшего ее пожара, если бы адмирал не дал ей сигнал уйти.

В ночь на 23 июня наш флот собрался; в четыре часа утра, на рассвете, сигнал погони был возобновлен, но неприятель уже двигался, намереваясь войти в Свеаборг. В восемь часов адмирал, приметя еще возможность отрезать часть неприятельского флота, дал сигнал самым передним кораблям и фрегату, которым командовал капитан Краун, поворотиться на другой галс и преследовать неприятеля. Они настигли один корабль, называемый “Ретвизан”, взяли в плен и привели его ко флоту. Все эти призы были направлены в Ревельский порт, куда вскоре и прибыли.

После полудня мы видели, что неприятельский флот, считая себя в безопасности, лег на якорь у острова Киоланда, но адмирал, желая воспользоваться легким ветерком, стал лавировать, чтобы приблизиться. Шведы тотчас вступили под паруса и скрылись внутрь недостигаемого Свеаборгского порта, который поистине можно назвать Балтийским Гибралтаром.

ГЛАВА XXV

Шведская война 1790.
Фридрихсгамское сражение Принца Нассау и заключение мира

Донесение адмирала Чичагова о Выборгском сражении. — Награды. — Моя поездка в Петербург и зависть товарищей. — Посылка Шишкова с реляцией к Императрице. — Поражение нашего гребного флота у Фридрихсгама. — Адмиральская яхта. — Участие пруссаков в войне. — Заключение мира и дальнейшая переписка адмирала с Императрицею и графом Безбородко

В предыдущей главе я описал бой 22 июня во всей подробности и выяснил, как трудно было вести дело адмиралу Чичагову ввиду массы неблагоприятствующих причин, несогласия и зависти начальствующих лиц, худого влияния иностранцев на Петербург и т. д. Если, во всяком случае, не сделано было того, что казалось возможным по теории и в предположении, то в действительности Выборгское сражение уничтожило почти весь корабельный шведский флот, имело громадное влияние на ход дальнейших событий, унизило совершенно противника и вполне заслужило наименование “великого и небывалого боя” ⁴⁹⁷.

24 июня адмирал, видя, что шведский флот сделался недосягаемым для его атак, приказал своему флоту удалиться для безопасности плавания от шхер в море, где и лег в дрейф. Мой отец созвал к себе всех капитанов для отобрания сведений обо всем, что произошло, и оказалось, что во время преследования наши фрегаты и другие легкие суда, атакуя рассеянную шведскую флотилию, забрали в плен столько, сколько каждый только мог. Пленные с судов были на них же оставлены, и за неимением места на наших фрегатах их привязывали к ним канатами; но когда поднялся сильнейший ветер, пришлось отрубить канаты и предоставить неприятелю самому спасаться на берег. Но сохраняли все-таки надежду, что наша гребная флотилия, оставшаяся позади, их перехватает. Собрав все эти сведения, адмирал написал донесение Императрице. Рассказав весь последовательный ход сражения, адмирал Чичагов говорит во второй половине реляции:

“Сверх потерянных неприятелем кораблей, фрегатов и разных меньших парусных и гребных судов, как выше сказано, взяты еще [523] в преследовании командующим фрегатом “Св. Марка” лейтенантом фон Дезиным один большой двухмачтовый баркас и две канонерские лодки; командующим фрегатом “Премиславом” капитан-лейтенантом Станищевым ⁴⁹⁸ одна канонерская лодка и два транспортных судна, из которых на одном находились четыре медные полевые пушки, а другое было с быками; командующим кораблем “Прохором” капитаном Скорбеевым, проходя острова Соммерс, канонерский бот о двух 24-ф. пушках; командующим катером “Летучим” капитаном-лейтенантом Бартеневым ⁴⁹⁹, — две канонерские лодки и два транспортных судна; командующим фрегатом “Надеждой благополучия”, капитаном-лейтенантом Бодиско 4 большие лодки, вооруженные каждая осьмью фальконетами и 24-ф. на корме пушкой, и 2 транспортных судна, одно с лошадьми, а другое с балластом; командующим фрегатом “Славой” капитаном-лейтенантом Свитиным ⁵⁰⁰ 2 полугалеры, да потоплены ввиду его полугалера одна, канонерских лодок две.

Число пленных, взятых на кораблях, фрегатах и других мелких судах, простирается более 5000 человек, в том числе контр-адмирал один и до 200 штаб-и обер-офицеров. Сверх того, урон неприятельский, считая оные сгоревшими, побитыми во время сражения и на поврежденных судах потонувшими людьми, должно по крайней мере полагать до трех тысяч человек.

С нашей стороны кораблей и других судов не потеряно. Людей же убито 117; ранено 164, в том числе флота капитан 1 ранга Тревенен, который и умер; капитан 2 ранга Экин ⁵⁰¹; лейтенанты Марченко и Кушелев ⁵⁰², мичман Мордвинов ⁵⁰³; морской артиллерии капитан Вильфинг ⁵⁰⁴; солдатских морских баталионов поручик Трофимов, да губернского штаба прапорщики Иванов и Андреев...”

Затем адмирал приложил к донесению список отличившихся чинов и кончил свой рапорт, восхваляя усердие и храбрость всех, принимавших участие в этом событии.

Мне было поручено отвезти эту реляцию Императрице. Прочитав ее, Она меня позвала, задала мне различные вопросы, шутила насчет захвата маленькой яхты, примеченной ею в списке призов, которая была найдена чрезвычайно роскошно отделанной и снабженной всевозможными изысканными яствами, как то винами, ликерами и т. д., и которая, предполагали, была предназначена для короля. Она сказала мне, что с нашей стороны не совсем то было вежливо лишить его величество его маленького запаса провизии ⁵⁰⁵. Ее Величество спросила меня также, что сталось с капитаном Сиднеем [524] Смитом, добавя, что если когда-нибудь представился бы случай его словить, то не следовало его упускать. Я говорил уже выше, почему Она несколько злопамятовала на него.

По моем выходе от Императрицы, граф Безбородко объявил мне от имени Ее Величества, что Она меня повысила в чин капитана 1 ранга. Он мне вручил золотую шпагу и 1000 червонцев за привезенные мной хорошие вести.

Отец мой получил высшую награду, которая только давалась фельдмаршалам, и я повез ему следующий рескрипт:

“Отличные заслуги, оказанные Вами, предводительствуя морскими Нашими силами в Балтийском море, где Вы после поражения неприятеля при Ревеле, держав в блокаде корабельный и галерный шведские флоты в Выборгском заливе, напоследок 22 июня одержали над ними знаменитую победу с истреблением и пленением многих неприятельских кораблей, фрегатов и других судов, приобретают вам особливое Наше Монаршее благоволение. В изъявление оного Мы на основании установления о военном ордене Нашем Святого великомученика и победоносца Георгия пожаловали Вас кавалером того ордена большего креста первого класса, которого знаки при сем доставляя, повелеваем вам возложить на себя. Удостоверены Мы совершенно, что таковое отличие будет вам поощрением к вящему продолжению службы вашей, Нам благоугодной. В Царском Селе 26 июня 1790 года.

Екатерина”

Кроме того, Императрица, зная, что у моего отца не было никакого состояния, пожаловала ему 2000 душ с деревнями в Могилевском наместничестве. При рескрипте было приложено письмо графа Безбородко:

“Милостивый государь мой Василий Яковлевич,

Пользуяся отъездом сына вашего, повторяю мое усердное вашему превосходительству поздравление с знаменитой победой, вами одержанной, и с милостями Монаршими, вам оказанными. Как господа Повалишин и Ханыков, быв позади флота, прислали сюда рапорты их, коих от них требовали по первым известиям, что ваше превосходительство вперед отдалилися, то не изволите ли, милостивый государь, хотя об отличившихся прислать донесение с означением подвигов, дабы Ее Величество могла оказать оным свою милость.

P. S. О лейтенанте Горемыкине ⁵⁰⁶, когда ваше превосходительство уведомили меня, что он за оплошности его с брандером посажен на судно, бывшее с сеном для привозу воды, я доносил Ее Величеству, [525] и тогда дело сие сочтено конченым, я слышу, что Коллегия теперь о нем требует от вас известия, но по инструкции вашей все подобные казусы относятся единственно ко власти, вам данной. Смею за сего молодого человека ходатайствовать у вашего превосходительства, зная старика отца его, весьма честного и служивого человека. Просьбу мою и графа Якова Александровича Брюса ⁵⁰⁷ повторит у вас Павел Васильевич по данной от нас ему комиссии”.

Возвратившись во флот, веселый и радостный, я был страшно опечален встречей с моими товарищами, которые, увидав на мне золотую шпагу и чин капитана 1 ранга, стали вдруг обходиться со мной холодно и официально. Тут впервые я заметил, что они мне завидуют, смотрят на меня, как на баловня счастья, злословят и не ценят по достоинству. Мне лично ничего не приписывалось, все относилось к заслугам отца. Зависть офицеров оскорбила меня, тем более, что они всегда были моложе меня чином, и это гнусное чувство [526] я в особенности заметил в моем юном товарище А. С. Шишкове, состоящем при моем отце. В течение двух лет я командовал кораблем “Ростиславом”, на котором находился сам адмирал, выдержал два серьезнейших сражения под Ревелем и Выборгом, наконец, я не мог при всем желании не сознать, что по познаниям в морском деле и образованию я был выше их всех. Отец ко мне относился, разумеется, строже, чем к кому-либо другому. Признаюсь, этот поступок моих товарищей разочаровал меня и сильно обидел. Шишков только благодаря моему ходатайству был взят к адмиралу, и он первый, который отплатил незаслуженной и черной неблагодарностью. В виду претерпеваемых мной нравственных мук, я решился открыться моему отцу и усердно просил послать завистника Шишкова с следующим подробным донесением о победе к Императрице ⁵⁰⁸. Так и было сделано, как мы увидим ниже; но это утешило Шишкова лишь на время. Граф Чернышев в своем поздравительном письме к отцу чрезвычайно меня расхваливал, и адмирал ответил ему следующее: “За участие, приемлемое вашим превосходительством в моем благополучии и дарованной Богом победе, в которой я был слабым лишь его орудием, приношу покорнейшую мою благодарность, равно и за приятный для меня отзыв в одобрении сына моего... и т. д.”

Тем временем во флоте не произошло ничего важного. 26 июня, удаляясь от Гельсингфорса они видели, что несколько неприятельских кораблей, в том числе и адмиральский, опустили стеньги.

27-го один из наших трехпалубных кораблей и два 64-х пушечные испросили разрешение выйти в Ревельский порт, вследствие повреждений, которые они получили в Сескарском бою и большого числа больных ⁵⁰⁹. 28-го ветер был довольно силен, и один катер покинул флот, дав знать сигналом, что он терпит бедствие. 30-го июня капитан Тет получил приказание крейсировать с эскадрой между Гельсингфорсом и Ревелем, чтобы наблюдать за неприятелем. Он должен был расставить свои суда таким способом, чтобы флот, который адмирал решил вести в Ревель, мог быть немедленно извещен о движении неприятеля в Свеаборге ⁵¹⁰.

1 июля адмирал написал следующее донесение ⁵¹¹ Императрице:

“...После полудня флот Вашего Императорского Величества, пришед к острову Наргену, стал между оным и островом Вульфом на якоре, с тем чтоб корабли, имеющие нужду в исправлении, посылать небольшими отрядами на Ревельский рейд. В сем положении могу я иметь лучшую удобность к недопущению неприятеля [527] уйти в Карлскрону; ибо отсюда, даже и при северном ветре, каковым он более других воспользоваться может, могу я удобнее сняться с якоря и вступить под паруса, нежели с Ревельского рейда, откуда иногда и совсем нельзя будет сего исполнить. По прибытии сюда тотчас велел я трудно больных свозить в городской госпиталь. Сего ж числа с обстоятельным Вашему Величеству о поражении неприятеля в 22 день июня донесением отправлен от меня капитан 2 ранга Шишков...”

Уместным будет здесь привести рассказ Шишкова моему отцу о пребывании его в Петербурге. Приехав прямо в Царское Село, где жила тогда Императрица, он явился сперва графу Безбородко. Шишков был поражен холодным приемом последнего, тем более, что он привез не новое, но обстоятельное известие о знаменитой победе корабельного флота. Вскоре выяснилось, что за несколько часов перед ним пришла печальная весть о разбитии шведами нашей гребной флотилии принца Нассау ⁵¹². Победа неприятеля едва не сравнилась с нашею. Мы потеряли до 50 судов и множество офицеров, попавших в плен ⁵¹³. Известие это так поразило Шишкова, что он, невзирая на важность сообщения графа Безбородко, долго не мог поверить и даже осмелился у него спросить: не шутит ли он над ним. В самом деле такого рода событие казалось Шишкову невозможным, когда он был очевидцем разгромления всей шведской флотилии одним фрегатом Крауна. Весь труд заключался увезти сдавшийся гребной флот в Кронштадт, а принц Нассау великодушно предоставил ему свободу, чтобы с своей стороны дать самостоятельное сражение, и Господь за вероломство наказал его поражением. Не опоздай Шишков на два или на три часа в Царское Село, он был бы обласкан и принят Императрицею, но теперь ей было не до того, и граф Безбородко вынес ему золотую шпагу, бриллиантовую табакерку и 500 червонцев. Императрица ехала тогда в Петербург, и Шишков только был ей представлен на подъезде. Ее Величество подала ему руку и спросила: здоров ли Василий Яковлевич (адмирал)?

3 июля прибыл ко флоту корабль “Победоносец”, который во время сражения в Выборгском заливе послан был для овладения на банке Салпор неприятельским кораблем. Командир — капитан Тимашев, явившись к адмиралу, объяснил, что этот корабль называется “Финлянд”, имеет 56 пушек и 390 человек команды, и он его сдал контр-адмиралу Повалишину. Капитан Краун донес адмиралу, что офицер, которого он послал (Деливрон ⁵¹⁴) для забрания отдающихся в плен судов, препроводил в Кронштадт 2 галеры [528] и 564 человека команды, в том числе одного полковника королевской гвардии и одного кавалерийского майора. Перед отъездом из Кронштадта он видел еще приведенных одну галеру и четыре канонерские лодки. До сих пор невозможно было привести в известности сколько всех судов и людей уничтожено и взято в плен в Выборгском сражении ⁵¹⁵.

4 числа мой брат Василий повез Императрице снятые с неприятельских судов флаги. Число пленных насчитывалось до 5000 человек.

6 июля адмирал получил следующее письмо от графа Безбородко, помеченное 3 числом:

“...После одержанной победы над неприятельским флотом учинен был план дальнейшим операциям такой, чтоб ваше превосходительство осталися в наблюдении на неприятельские корабли и фрегаты, в Свеаборг ушедшие, не допуская их убраться в Карлскрону. Галерному флоту атаковать шведскую гребную флотилию и по разбитии ее простереть действия по берегам до Свеаборга, в то самое время, когда знатная часть сухопутной армии вступив за Кюмень должна будет овладеть Гельсингфорсом, ища, не откроется ли способ к совершенному истреблению остатков корабельного шведского флота. Между тем, исправя наши корабли и фрегаты, составить особую эскадру под начальством г-на вице-адмирала Круза, отдав в оную несколько кораблей по рассмотрению вашему и присоединяя довольное количество гребных судов с тем, чтоб она не только заняла Гангут, но и могла производить поиски в Ботнический залив. Казалося, что план сей весьма был удобен, и ваше превосходительство весьма хорошее к тому начало основание положили: но новое неприятное происшествие оный расстроило.

Принц Нассау, пришед в Аспо и не застав гребных шведских судов, скрывающихся в заливе Роченсальмском, решился их там запереть. 27-го прибыл он в Киркум и послал к г. Козлянинову приказание из Курсала идти для соединения эскадр к Киркуму. Г. Козлянинов представлял, не угодно ли будет его оставить, дабы он мог, идучи шхерами, занять тот самый пост, где стоял принц Нассау, и пошел атаковать шведов прошлого года, тем более, что ему надобно прикрывать свои транспорты; а тут он их за собой иметь будет, да и неприятельское разделить внимание. Принц Нассау подтвердил ему идти непременно, вследствие чего ночью соединясь, обе эскадры пошли 28-го к тому месту, где г. Круз назначал в прошлом году свои станции для атаки неприятеля. Дошед пред полуднем, [529] сперва послали канонерские лодки, приказав стать на два или полтора пушечные выстрелы, а затем и все поднялись. Лодки лишь увидели неприятеля, застреляли по пустому, и <неучу> сию никто удержать не мог. Неприятельские парусные суда легли на шпринг, а канонерские шлюпки зачали сближаться к нашим, которые, в беспорядке расстреляв заряды, отступать начали, а попросту сказать, побежали. Галеры спешили на их подкрепление, а потом и парусные суда; но все пришло в такую конфузию, что друг друга давили, места не давали, не допускали стрелять, инако как с своим вредом, бились при случившейся погоде о каменные острова, становились на песчаные банки, словом сам себя разбивал и с нуждой могли вытянуться из пасов для спасения себя и ретирады. Неприятель не двигался с места, а только его канонерские лодки на ближнем выстреле преследовали наших, вредя большею частью подводные части. Урон с нашей стороны еще и по сие время неизвестен, но должен быть весьма велик. Капитан Дениссон убит, капитан Марчал потонул, две плавучие батареи потоплены, фрегатов, шебек и галер погибло немало; а к вящему несчастью, не знаю, правда ли говорят, что сняв с галер и других судов людей, не могли всех забрать; оставили более двух тысяч на ближнем острове, из коих немалая часть увезена неприятелем. Начальник потерял голову, отправив сюда г. Турчанинова и не хотел ни во что мешаться. Оставшиеся по нем решилися было ретироваться к Выборгу, но генерал-поручик Нумсен послал сказать г. Козлянинову, что сим он навлечет самые вредные следствия, что в подобных случаях надо бы созвать совет и соображая свое положение с другими частями, представить Государыне и от нее дождаться решения. Теперь кажется и [530] начальник и все образумилися; но люди пришли говорят в робость. Впрочем неприятель еще и теперь меньше нас в силах, имея всего навсего от 50 до 60 судов; но мы еще сами не знаем, что точно потеряли и что осталося. Истину сего происшествия не от присланного г. Турчанинова я узнал, но по достоверным с берегу известиям ⁵¹⁶. Все сие по моей откровенности для единственного знания вашего сообщаю.

Как скоро получим подробности, то я пошлю к вашему превосходительству нарочного с положениями, каковые тогда Ее Величеству учинить будет угодно”.

Таковы были выгоды, которые Императрица добыла, поручив главное командование иностранцу, не только не имеющему понятия о характере русских, но еще и о ремесле, за которое он взялся. Вверенная ему флотилия находилась, таким образом, под начальством человека, ничего не понимающего в морском деле и окружившего себя сухопутными и гвардейскими офицерами, смыслящими не более его; этим людям, однако, он дал в командование суда и отряды. Экипажи также не были лучше составлены; к той части, которая участвовала в прошлой кампании и, следовательно, приобрела несколько привычку к службе, добавили, чтобы пополнить число, крестьян и наемных волонтеров. Собрание столь нескладное, не было сотворено для получения выгодных результатов. Надо ли удивляться в таком случае в произошедшем? Как только принц Нассау появился пред неприятелем, последний приготовился с большим искусством его встретить. Русская флотилия, кроме той невыгоды для нее, которая происходила от незнания местности и средств неприятеля, и в особенности от глупейшей самонадеятельности ее начальника, должна была бороться при отступлении с ветром, с трудным и стесненным проходом, с подводными камнями, удобными для уничтожения, батареями и канонерскими лодками, которые ее обстреливали со всех сторон. Фрегаты, как самые сильные и тяжелые суда флотилии, труднее всех поддавались к маневрированию, и далеко не помогая и не поддерживая друг друга, они затрудняли лишь и сцеплялись без конца. Поэтому они все и погибли.

7 июля пришло от шведского флота судно под белым флагом, на котором находился майор Гейльман, имевший от герцога Зюдерманландского письмо к адмиралу, с изъявлением благодарности за хороший прием их офицеров, взятых в плен.

9 числа был пойман фрегатом “Надежда Благополучия” плывший посреди моря на лодке швед, который бежал от нас из плена и [531] пробирался в шхеры. Шведы вели оживленную переписку с пленными, и все эти письма пересылались через нас. Письма пленных пересылались даже графом Безбородко, что видно из письма последнего к адмиралу от 8 июля. Получено 11 июля в 10 часу поутру.

“Милостивый государь мой Василий Яковлевич.

От одного из числа пленных офицеров, в Кронштадт привезеных, барона Армфельта письмо к такому же пленному, в Ревеле находящемуся, поручику Ульнеру, командовавшему галерой “Остер-Готландией”, прилагается при сем к вашему превосходительству с тем, не угодно ли будет приказать оное доставить по его адресу”.

12 июля адмирал получил следующее письмо графа Безбородко от 9 числа:

“Из сегодняшнего отправления вашего превосходительства усмотреть изволите, что принц Нассау пришел в себя и готовиться к дальнейшим предприятиям ⁵¹⁷. Он еще столько имеет сил, что ежели с осторожностью поступать станет, то может поправить случившееся. Государыня, зная Ваше к Ней усердие, надеется, что ваше превосходительство зависящее от вас пособие тут сделаете. Посылая принцу Нассау наставления, мы должны были войдти во многие подробности, дабы упредить какую-либо неполезную скоропоспешность.

Потеряв пять фрегатов, пять шебек, два полупрама, 16 галер, три бомбардирских катера и несколько мелких судов, а всего 52, мы не столько их жалеем, сколько людей, еще более понапрасно утраченных. Более 2000 человек ссажено было на остров, и, не имея гребных малых баркасов, катеров и шлюпок, оставили их на жертву неприятелю. Бедные люди, имея при себе оружие, набрав из разбитых судов сухарей, оборонялись против шведов, но когда подвезли лодки с 30 и 24 фунтовыми пушками, то уже не могли сражаться, и большая часть сдалась. Сперва недочлися было более тысячи человек. Теперь, хотя возвратилися с полторы тысячи, все однако гораздо более 3000 урон наш простирается, да и всего прискорбнее, что тут потеряны лучшие войска, которые прошлого года дрались на галерном флоте, а весной во всех походах за Кюменем с генералом Нумсеном и Денисовым служили. Однако офицеров гораздо более ста человек не является.

Г-н. Козлянинов себя не лучшим образом рекомендовал. Ваше превосходительство сами лучше видели, сколько он вам помог под Выборгом (и под Эландом, можно прибавить! (Прим. П. В. Чичагова). Пришед к Курсала, соединился с 40 лодками команды г. Слизова [532] и имел всех судов до 80. Разбитый неприятель терся между Аспо и островов, пролив Роченсальмский составляющих. 25 июня генерал-поручик Нумсен представил ему о занятии того пролива, покуда неприятель не скопится, и в ее свою готовность сделать диверсию атакой Гельсинфорса и показательством (демонстрацией) за Кюмень. Предложение сие осталось без уважения и ответа. Если бы принц Нассау не вслед пошел за большим флотом, а поворотя вправо, устремился на суда гребные, которые сперва г. Крауном, а потом уже и флотом были отрезаны, убавил бы половину гребной шведской флотилии; если бы г. Козлянинов, вышед тотчас из Тронзунда, пустился по следам их же флотилии, то также бы еще ее силы уменьшил; а ежели б внял добрым советам столь искусного и предприимчивого генерала, каков Нумсен, то не сделалося бы с принцем Нассау несчастного приключения, которое после самой великой победы нас всех выгод лишило. Но все сие поправить надобно, и жалеть поздно.

Сын ваш отправится завтра. Я желаю, чтоб новое звание, в кое он переименован, доставило ему случай к отысканию себе славы и вам нового удовольствия.

P. S. Все помещенные объяснения я прошу вас, милостивый государь мой, принять за знак моей искренней привязанности к вам и откровенности, сохраните их для себя собственно” ⁵¹⁸.

В тот же день был получен Высочайший указ о награждении участников Выборгского сражения.

Вице-адмирал Круз получил чин адмирала и орден Св. Георгия 2-ой степени; вице-адмирал Мусин-Пушкин, по известным причинам, только орден Св. Анны, контр-адмирал Повалишин — чин вице-адмирала и Св. Георгия 2-ой степени, контр-адмирал Ханыков — Георгия 3-ей степени, капитан Скуратов — чин контр-адмирала; так же как и Лежнев, получивший еще орден Св. Владимира 2-ой степени и т. д. ⁵¹⁹

К вечеру прибыл из Петербурга мой брат Василий, награжденный Императрицею, и с следующим еще письмом графа Безбородко:

“Пользуяся возвращением любезного сына вашего, имею честь донести вашему превосходительству, что Ее Императорское Величество по получении вашей реляции о рекомендованных г-ном вице-адмиралом Повалишиным отозваться изволила, что всех тех, коим следует по вашему усмотрению произвождение в чины до капитана-лейтенанта и до премьер-майора армейского, ваше превосходительство сами, властию вам данной, по усмотрению вашему [533] наградить можете. Г-н Озеров ⁵²⁰ произведен в премьер-майоры. Ежели ваше превосходительство находите, что еще кому следует получить чин капитана второго ранга, иль иное воздаяние, то прошу мне дать знать.

12 же июля адмирал перешел на Ревельский рейд с частью флота, которая требовала исправления, препоручив командование остающимися судами у Наргена адмиралу Крузу.

В воспоминание одержанных побед над шведами Императрица позволила адмиралу выбрать из взятых судов одно, чтобы из него сделать себе яхту. Поэтому он взял одномачтовый катер, называвшийся “Луиза-Ульрика”, который был всегда в его распоряжении, пока жила Императрица. После ее смерти адмирал отдал яхту обратно во флот.

15 числа, в силу Высочайшего повеления, была назначена эскадра для поисков в Поркалауде и Биорко-зунде. Ее составили из 4 кораблей, 2 фрегатов и 2 катеров, под начальством контр-адмирала Лежнева. Кроме того, к отряду присоединили канонерские лодки и баталион стрелков. Контр-адмирал Лежнев получил следующее предписание:

“Выступя в море, вы возмете под свое начальство крейсирующий там корабль и два фрегата. Пойдете к Свеаборгу и, приближась к оному на безопасное расстояние, осмотрите положение неприятельского флота. На случай, буде бы он весь и частью покусился выдти в море, то дав знать о сем стоящей у Наргена эскадре, от сильнейшего себя иметь осторожность, на равносильного же сделать нападение, и куда бы он ни обратился, повсюду гнаться за ним и поражать. Когда же найдется он спокойно пребывающим на месте, тогда крейсировать на виду Свеаборга и Поркалауда, склоняясь несколько к западу. При удобных ветрах, при коих можно приближаться к шхерам и от оных удаляться, подходить на близкое расстояние ко входу в Борезунд или Поркалауд, делая вид как бы намерен войти туда, но не вдаваться в опасности, и только держаться пред сим местом, лавируя в ту и в другую сторону под малыми парусами, или ложась иногда на дрейф для лучшего озабочения неприятеля. Причем примечать все его движения, не станет ли он переменять местоположения своего, или приумножать сил своих, или развозить по островам и батареям людей. После сего, оставя пред Поркалаудом и Свеаборгом крейсеров, уклониться в западу и послать перед собой один фрегат и катер к Гангуту для осмотра, не окажутся ли там какие суда стоящими или проходящими с которой [534] бы то ни было стороны, и в каком числе, также нет ли где каких укреплений или батарей. Обо всем стараться как можно чаще уведомлять”.

Если бы подобные предосторожности были приняты принцем Нассау, то предводительствуемая им флотилия не подверглась бы поражению.

Этого же числа адмирал получил нижеследующее письмо от графа Безбородко:

“...Письма от пленных шведов и к пленным ее Императорское Величество позволяет вашему превосходительству доставить и впредь доставлять по открытии их и осмотре, чтоб в них чего либо непристойного и вредного не заключалося: о ком же изволите знать, где они находятся, не оставьте их известить. Не можете ли также наведаться и о наших пленных, о которых мы из галерного флота по сие время не имеем известий. ...

в Царском Селе. Июля 12 1790 года.”

Через несколько дней, 19 июля было получено еще письмо графа Безбородко:

“Милостивый государь мой Василий Яковлевич.

По содержанию письма вашего превосходительства рекомендованным вами награждение учинено, как то вы, милостивый государь мой, усмотреть изволите из указа к вам, с сим отправленного, Ее Императорское Величество относительно лейтенантов и ниже того чина, вами рекомендованных, отозваться изволила, что произвождение тех чинов, кои в пределы власти вашей входят, оставлено на ваше рассмотрение, и что потому ваше превосходительство отличившимся из них подвигами сами воздать можете.

Шпагу золотую, г-ну капитану Сиверсу пожалованную за 22 июня, ничто не мешает отдать, ибо и г-н капитан Ломан таким же образом за новое дело другую шпагу получил, да нашелся пример, что и во время Государя Императора Петра Первого такие награждения были повторяемы. Оба фельдмаршала нынешние получили: граф Румянцев три шпаги, а князь Потемкин две, за одержанные ими победы.

Деньгами экстраординарными ваше превосходительство снабдены будете на сих днях достаточно. Я забыл доложить Вам о г-не Стурме, что Ее Величество точно в награждение пожаловала его чином бригадирским. Крест Владимира можно ему будет получить после кампании, и с той еще выгодой, что теперь не дали бы более 4-ой степени, а тогда как бригадиру легко пожалуют и третьей. [535]

Г-н Повалишин отправился в Фридрихсгам, потом возвратяся в Выборг сядет на фрегат “Патрик” и в свое место поедет. Шведская флотилия окружила себя, как сказывают, батареями на островах и затопленными судами нашими на ходах: но часто иногда более говорят, нежели в деле есть. О демонстрациях на Поркалауде здесь надеются, что ваше превосходительство и сильно и осторожно шведов потревожите.

Мы крайнюю имеем нужду достать из Копенгагена наши суда, селитру, серу, пушки и прочее, даже и людей. Для сего полагаем послать три или два корабля добрых и легких, и столько же фрегат, чтоб то привесть, и шведские берега и торговлю попугать. На место отделяемых у вас судов мы вам столько же из Кронштадта доставим. Надобно только будет вашему превосходительству назначить командира к сему отряду не столько чиновного, сколько смелого и предприимчивого, о чем со временем и указ получите; а я предварительно стану ожидать вашего мнения о сем.

в Царском Селе. Июля 17. 1790 г.”

20 июля, контр-адмирал Лежнев донес, что он <нашел> в Поркалауде 2 корабля, 3 фрегата и до 20 других судов, что, по всей вероятности, неприятель имеет батареи, но они скрыты в кустах. В Свеаборге неприятельский флот в числе 15 кораблей и фрегатов, из которых некоторые не только без стенег, но и без мачт.

В письме графа Безбородко от 20 числа, полученном адмиралом 22-го, говорилось:

“Доставляя вашему превосходительству именной Ее Императорского Величества указ о поиске на Поркалауде, долгом поставляю доложить вам, что тут отнюдь не было намерения обидеть г-на контр-адмирала Лежнева, но что Ее Величество, считая, что сей поиск должен быть сделан более на легкую руку и более с фрегатами и легкими судами, почему он к такому предприятию привычнее. И, впрочем, Ее Величество уверена, что ваше превосходительство для лучшего успеха в оном, не оставите маскировать прямое дело фальшивыми видами на другое место, когда на одно точно решитеся. На сей раз быв весьма занят, не успеваю писать более, и кончу сие, пребывая и т. д.” ⁵²¹

24 числа были присланы от контр-адмирала Лежнева 5 человек, ушедших из Швеции и взятых с лодкой. Трое из них оказались русскими, а двое пруссаками. По их показанию, они попались в плен в начале войны и были сперва отосланы в город Видштадт, а потом в Мальмо, где их обременяли тяжкими работами [536] и мучили голодом, так что для избавления от смерти они были принуждены вступить на службу. Пруссаки объяснили, что они с полком, состоящим из 1200 человек, прибыли в Швецию, и там их распределили по полкам. Таких полков доставлено в Швецию 12.

29 июля адмирал покинул Ревель и со всею эскадрой вернулся к Наргену.

На другой день он написал Императрице, что помышляя постоянно, согласно желанию Ее Величества, об исполнении предприятия на Поркалауд, он составил эскадру из фрегатов и катеров под начальством капитана Крауна, способного офицера, который оказал уже большие услуги. Что он поручил произвести покушение на этот важный пост и дал капитану Крауну инженерного офицера, на случай, если явится в нем надобность. Далее адмирал продолжал: “Флот Вашего Величества разделил я на две части, из которых главная под моим флагом находиться будет против Поркалауда и Борезунда, как для сильнейшего подкрепления отряда, порученного капитану Крауну, так и для преграждения пути неприятелю, буде бы он со флотом своим покусился выступить в море, дабы уйдти в Карлскрону; другая, под начальством адмирала Круза, должна располагать плавание свое против Свеаборга, имея неослабное наблюдение за малейшими движениями неприятельского флота, и посредством учрежденных между двумя частями нашими крейсеров, немедленно уведомить меня о том. Сверх сего предписал я адмиралу Крузу:

1) не допускать неприятеля посылать отряды морем в Роченсальм на подкрепление держащейся там гребной его флотилии, стараясь, буде он на то покусится, бессильнейшим овладеть, а сильнейшего преследовать и тотчас дать мне о том знать.

2) охранять транспорты наши от захватов неприятельских и

3) в случае выхода шведского флота поспешать соединиться со мной.

Начальнику над лодками подполковнику Шилингу ⁵²² велел я, по выходе моем в море, прилежно смотреть на подходящие к Наргену суда наши, на которых если поднят будет знак о его выступлении, то немедленно следовал бы за оными...”

2 августа пришел фрегат с донесением, что в Свеаборгском порте суда ежедневно уменьшаются, так что в нем осталось только 14 трехмачтовых судов, совсем готовых и оснащенных, кроме одного фрегата. Все они переходят в Поркалауд. [537]

3 августа адмирал получил рескрипт Императрицы от 31 июля с повелением послать отряд в Копенгаген для забрания находящихся там наших транспортов. В приложенном письме Императрицы говорилось:

“Василий Яковлевич!

Уволив генерала-майора Спренгпортена ⁵²³ к водам для излечения ран его, дозволили Мы ему с женой ехать до Ревеля на корабле “Александре”, на сих днях туда идущем. Когда же он прибудет в Ревель, то при посылке отряда в Данию на основании указа Нашего, с сим доставляемого, велите означенного генерала-майора с женой его поместить на корабле, с тем, что по прибытии в Копенгаген, он далее отправится уже на нейтральном купеческом судне. В пути прикажите начальнику оказывать ему всякое уважение и пособие, как человеку, по отличному его усердию к Нам особливое наше благоволение заслуживающему.

С тем же курьером доставлено было адмиралу письмо графа Безбородко:

“Милостивый государь мой Василий Яковлевич,

Давно уже мы имели ваши известия; и я по моей истинной к вам преданности желаю, чтоб состояние здоровья вашего не было тому причиной, а скорее ласкаю себя надеждой, что ваше превосходительство все сие время были озабочены, како лучше успеть в возложенном на вас.

О выборе вами г-на Тимашева для посылки в Данию с эскадрой я Ее Императорскому Величеству доносил; и Ее Величество то в полную волю вашу оставляет. Прошу ваше превосходительство по содержанию письма ко мне от г-на Криденера посылаемого вами начальника наставить во всем, от него представляемом, дабы не осталась никакая материя нерешенной.

О сумме экстраординарной повеление в Казначейство послано.

Г-н. Повалишин ведет очень осторожно и искусно свое дело. Его эскадра уже теперь до 90 судов умножена, включая и канонерские лодки: и кажется что от его части сильная.

5 числа весь флот начал сниматься с якоря, чтобы выйти в море для исполнения предположенных действий, но поднявшаяся буря заставила отказаться от этого движения.

На другой день адмирал получил Высочайший указ, повелевающий прекратить военные действия по случаю заключения мира со Швецией ⁵²⁴. Все корабли, находившиеся в командировках, были тотчас отозваны, и на адмиральском корабле мы отслужили благодарственный молебен ⁵²⁵. [538]

С этой минуты адмирал занялся отсылкой флота в различные порта. В заключение этой главы приводим в последовательности дальнейшие рескрипты Императрицы и письма графа Безбородко к адмиралу:

1) ПИСЬМО ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II.

(Получено: августа 15 числа, 1790 г.)

“Василий Яковлевич! Для привоза оставшихся в Копенгагене транспортных судов и пушек, вместо двух кораблей можете послать один корабль, два фрегата и катер; а генерал-майор Спренгпортен вслед за сим на корабле “Александре” отправится в Ревель, которого вы и поместите с его свитой на корабле, в Данию посылаемом, на основании прежнего Нашего повеления. Пребываю вам благосклонная

Екатерина.

в Царском Селе. Августа 10 1790 года.”

2) ПИСЬМО ГРАФА БЕЗБОРОДКО.

(Получено 18 числа.)

“Заботы мои по случаю благополучной оконченной мирной негациации не дозволили мне писать к вашему превосходительству в то время, когда курьер первый был к вам послан. Теперь исполняю сей долг, радуяся с вами восстановлению тишины, — которому ваше превосходительство много подвигами вашими способствовали.

Г-н Спренгпортен завтра едет на корабле “Александре”, о чем имея честь уведомить пребываю и т. д.

в Царском Селе. Августа 13 1790 г.”

3) ПИСЬМО ГРАФА БЕЗБОРОДКО.

(Получено 20 августа 1790 года.)

“При назначаемом праздновании мира, с королем шведским заключенного, Ее Императорское Величество предположила дать повеление о выдаче награждений, следующих в сходство морскому регламенту корабельному и галерному флотам за разные сражения, и взятые у неприятеля суда, о чем и приказано Адмиралтейской Коллегии учинить расчет как найскорее. Я прошу ваше превосходительство поспешить присылкой ведомостей как по ревельскому, так и по выборгскому сражению о взятых судах, тоже и о потопленных и сожженных, с означением калибра пушек, да и о числе людей вышнего и нижнего чина, бывших в обоих помянутых делах, и в третьем еще что имел 23 и 24 мая Александр Иванович ⁵²⁶. Сии ведомости нужны вдвойне, одни для меня, а другие для графа Ивана Григорьевича”.

В С. П.-бурге. Августа 18. 1790. [539]

P. S. Прошу также прислать мне особые ведомости, сколько по флоту есть увечных от ран в сражении офицеров и нижних чинов, кои служить не могут.

4) РЕСКРИПТ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II.

“Василий Яковлевич! Данное от Нас повеление генералу-майору и Ревельскому губернатору Врангелю о возвращенных из полону Наших подданных, и об отсылке пленных шведов, при сем для сведения вашего доставляется. Мы впрочем за благо приемлем, что вы по собрании отрядов предполагаете вступить на рейду, а затем и дальнейшими Нашими приказаниями о расположении флота Нашего в портах, вас снабдить не оставим. Пребываем вам благосклонны.

Екатерина”

в С. П.-бурге августа 20. 1790 года.

Копия: “Господин генерал-майор и Ревельский губернатор Врангель. Освобожденных из плена Наших подданных военнослужащих, которые в Ревель привезены будут из Швеции, или Шведской Финляндии, принимая, прикажите отдавать сухопутных в ведомство генерала-поручика Волкова, который от генерала Салтыкова получит приказание, чтоб их обратить в укомплектование войск Наших, в Лифляндии и Эстляндии располагаемых, доставя им одежду и прочее нужное; а морских, кому от Адмирала Чичагова поручено будет: больных же поместить в тамошних госпиталях, имея за ними надлежащее призрение. Шведов, в плену у Нас бывших, находящихся в Ревеле, отдайте начальнику, с судами их пришедшему, а вице-адмиралу Норденшиольду не оставьте сделать приличный ответ с приветствием за оказуемую со стороны их точность в исполнении заключенного между Нами договора, уверяя что не меньше и с Нашей стороны таковая же точность наблюдаема будет”.

5) ПИСЬМО ГРАФА БЕЗБОРОДКО

“Долгом поставляю уведомить ваше превосходительство, что ее Императорское Величество для празднования мира, с королем Шведским заключенного, назначить изволила 8 число следующего сентября, как из приложенной росписи усмотрите, и что потому весьма прилично Вам и Александру Ивановичу поспешить прибытием Вашим к тому числу в С. П.-бург, тем более, что Ее Величество и дозволение свое на приезд обоих вас [540] для того пожаловала, чтоб ваши превосходительства могли присутствовать при торжестве, к которому ваши подвиги много способствовали”.

в С. П.-бурге. Августа 28. 1790.

РОСПИСЬ ДНЕЙ ПО СЛУЧАЮ НАСТУПАЮЩЕГО
МИРНОГО ТОРЖЕСТВА:

8 сентября. Воскресение — благодарный молебен, с пальбой пушечной и от войск сухопутных, тоже и галерного флота. Публичная авдиенция Сенату и всем чинам и раздача милостей и награждений, при бросании в народ жетонов.

9 сентября. Понедельник — отдохновение.

10 сентября. Вторник — бал и ужин по билетам для 5 первых классов за фигурными столами.

11 сентября. Середа — отдохновение.

12 сентября. Четверг — в 12 часу поутру даны будут народу быки и вино, а потом Ее Императорское Величество изволит кушать в Галерее с первейшими чинами, и со всеми военнослужащими генералами, флагманами, бригадирами, полковниками, и капитанами первого ранга.

13 сентября. Пятница — отдохновение.

14 сентября. Суббота — отдохновение же по причине посту для праздника Воздвижения.

15 сентября. Воскресение — Ее Величество изволит обедать в Галерее со всеми штаб и обер офицерами Гвардии.

16 сентября. Понедельник — отдохновение.

17 сентября. Вторник — Маскарад для дворянства и купечества по билетам.

18 сентября. Середа — отдохновение.

19 сентября. Четверг — отдохновение.

20 сентября. Пятница — день рождения Его Высочества, бал.

21 сентября. Суббота — отдохновение.

22 сентября. Воскресение — день коронации, бал.

23 сентября. Понедельник — отдохновение.

24 сентября. Вторник — фейерверк на Царицынском лугу и окончание празднества.

6) РЕСКРИПТ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕКАТЕРИНЫ II

“Василий Яковлевич. Корабли, фрегаты и прочие суда, при Ревеле оставшиеся, повелеваем ввести в гавань тамошнюю и разоружить, [541] а служителей поместить в квартирах по сношению с губернатором Ревельским генералом-майором Врангелем; там же должны быть помещены чины и служители судов галерного флота, под командой вице-адмирала Козлянинова пришедшие, о которых разоружении дано от Нас приказание вице-адмиралу принцу Нассау-Зиген. Пребываем вам благосклонны.

Екатерина”

в С. П.-бурге. Сентября 15. 1790 года

7) ПИСЬМО ГР. БЕЗБОРОДКО

“По содержанию почтенного письма вашего превосходительства с приложением списков тем чинам, кои за отличную службу, вами и прочими начальниками засвидетельствованную, удостоиваются Монаршего благоволения, я не премину при удобном случае доложить Ее Императорскому Величеству, и ваше превосходительство в свое время извещены будете о высочайшей резолюции; но что касается до таких, коих заслуги зависят собственно от вашего рассмотрения и награждения по всемилостивейше вверенной вам власти, произвождение их не может подвержено быть ни затруднению, ни сумнению, тем более, что как война еще не кончена, и по случаю ее вооружения продолжаются, то при оных и вновь пожалованные вами удобно размещены быть могут так, как и по галерному флоту таковое произвождение теперь делается. Сообщая о сем вашему превосходительству, пребываю и т. д.”

в С. П.-бурге. Ноября 23 1790. (получено 23 ноября 1790 г.).

Комментарии

485. Командующий Финляндской армией И. П. Салтыков.

486. Аналогичный указ Екатерины II 9 июня 1790 г. был дан генералу Салтыкову. (Материалы... Т. XIV. С. 110).

487. Донесение Чичагова Императрице от 9 июня 1790 г. (Материалы... Т. XIV. С. 111).

488. Мысль о воспитании иностранных юношей, преимущественно греков, на средства русского правительства принадлежала главнокомандующему русскими морскими и сухопутными силами в Средиземном море и Греческом архипелаге в 1770-1775 гг. А. Г. Орлову. 7 января 1775 г. Екатерина II подписала указ инженер-генералу и директору строения государственных дорог Н. Мордвинову об учреждении при Инженерном шляхетном кадетском корпусе, находившемся в его ведении, “особливого училища для отправляемых в Санкт-Петербург из Архипелага греческих мальчиков”. Цель создания этого учебного заведения — чтобы “все единоверцы наши, к воспитанию детей своих способов лишенные могли получать всегда надежное от России покровительство, почему училищу и приличествует название гимназии для чужестранных единоверцев”. Принимать в гимназию предполагалось юношей в возрасте 12-16 лет не только из дворян, но вольных, “от честных родителей”. Желающие поступить в гимназию собирались в Италии, Польше и Вене у русских резидентов, в Киеве, Кинбурне и Еникале у главных командиров. Оттуда их отправляли в Петербург за казенный счет. Обучали в гимназии нескольким языкам, математике, истории, географии, рисованию, танцам и фехтованию. Обучение длилось 4 года, после чего воспитанников определяли в соответствии со склонностями к морской, артиллерийской, инженерной или государственной службе. По штату в гимназии полагалось иметь 200 учеников, 12 унтер-офицеров и 25 учителей.

17 апреля 1775 г. Екатерина утвердила предложения Мордвинова, а осенью того же года прибыли из Греции на судах русской эскадры 68 греческих мальчиков, к ним присоединились еще 17 мальчиков, прибывших в Кронштадт вместе с отцами на фрегате “Наталия”.

Условия дальнейшего образования воспитанников постепенно менялись. С 1779 г. начались ежегодные выпуски окончивших гимназию в армейские офицеры, первое значительное по количеству производство воспитанников гимназии в офицеры флота состоялось в 1784 г. После смерти в 1782 г. Мордвинова появилась идея о переводе греческой гимназии в Херсон. В 1789 г. 23 ученика и два учителя были посланы туда для основания херсонского кадетского корпуса, но перевод в Херсон всей гимназии не состоялся. В том же году управление гимназией было поручено действительному статскому советнику А. И. Мусину-Пушкину.

Еще с 1788 г. в гимназии было введено преподавание теории морского дела и изучавших эти науки стали зачислять в гардемарины Черноморского и Балтийского флотов. 12 июня 1792 г. Екатерина II утвердила новые штаты всех кадетских корпусов, в том числе и греческой гимназии, которая стала называться Корпус чужестранных единоверцев. 24 мая 1793 г. Корпус получил новое помещение — здание, в котором до пожара находился Морской кадетский корпус, — на углу набережной Невы на Васильевском острове и 12 линии, но дом был занят аптекой и типографией, и только в 1795 г. Корпус перебрался в новое помещение.

8 декабря 1796 г. указом Павла I Корпус чужестранных единоверцев был упразднен, а его воспитанники распределены между Морским и Сухопутным корпусами. Директор Корпуса получил в награду 1000 душ крестьян, однако отказался от этого дара в пользу воспитанников, оставшихся без должностей и средств к существованию. Император согласился с его просьбой, пожаловав ему графский титул (Коргуев Н. Корпус чужестранных единоверцев. — Морской сборник. 1897 г., № 7. С. 155-170).

489. Мусин-Пушкин Алексей Иванович (1744-1817). Известный археолог, член Российской академии. Занимал должность обер-прокурора Святейшего Синода, президента Академии художеств, был сенатором. Многие годы собирал старинные рукописи и книги. Его богатое собрание было открыто для всех членов московского Общества истории и древностей российских, им пользовался Н. М. Карамзин. Большая часть этого уникального собрания погибла во время пожара в Москве в 1812 г., сохранились лишь те рукописи, которые были в других местах. А. И. Мусину-Пушкину удалось открыть “Слово о полку Игореве”, древнейший список Лаврентьевской летописи, новые списки “Русской правды” и др. Многое он успел издать до московского пожара.

490. Письмо В. Я. Чичагова И. П. Салтыкову (Материалы... Т. XIV. С. 114, 207).

491. Рек Иван Григорьевич, фон (?-1798). В русскую службу вступил в 1752 г. В первую русско-турецкую войну (1768-1774) отличился в боях и был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Подполковник (1773), во вторую турецкую кампанию (1787-1791) участвовал в боях за Кинбурн, был ранен и по представлению награжден орденом Св. Георгия 3-го класса. Воевал в Финляндии (1789). В чине генерал-майора был направлен с бригадой на галерный флот (1790). Награжден орденом Св. Владимира 2-й степени. Назначен правителем Рижского наместничества (1790-1792). Уволен по болезни на полтора года (1792). Назначен командующим Оренбургским корпусом (1793). Произведен в генерал-поручики (1795).

492. Корнилов Алексей Михайлович (1760-1845 (?)). Определен в Морской корпус (1775), гардемарин (1778), мичман (1782). Плавал в Балтийском, Средиземном и Белом морях (1778-1786). Был назначен в кругосветную экспедицию Муловского (1787). Участвовал в Роченсальмском сражении, был награжден орденом Св. Георгия 4-го класса, за отличие произведен в капитан-лейтенанты (1789). Плавал под флагом вице-адмирала Козлянинова (1790). Командовал разными кораблями на Балтийском флоте (1791-1797). Капитан II ранга (1797). Назначен командовать Штурманской ротой, Славянороссийской и Трубачевской школами (1798). В следующем году, командуя эскадрой йолов, маневрировал в присутствии Императора, награжден орденом Св. Анны 2-й степени, в 1800 г. за удачные маневры гребной эскадры — орденом Св. Иоанна Иерусалимского (1800). Командовал гребными эскадрами (1801-1803). Уволен от службы с чином капитана-командора 4 февраля 1803 г. Назначен иркутским, потом тобольским губернатором губернатором (1803-1807). Сенатор (1822).

Умер в своем имении в усадьбе Ивановская Старицкого уезда Тверской губернии. Похоронен в селе Рясня.

493. Пален Петр Алексеевич, фон дер, (1745-1826), барон, граф (1799), генерал-майор (1787). Отличился в войнах с Турцией. Начав службу в действующей армии ротмистром (1769), заслужил два Георгия 4-го и 3-го классов, имел чин генерал-майора (1787). По просьбе Екатерины II, был командирован Потемкиным для усиления армии на шведский театр военных действий в составе войск генерала Салтыкова. После заключения мира выполнял важные дипломатические поручения. Правитель Рижского наместничества (1792), генерал-губернатор Курляндии (1795). При Павле I подвергся недолгой опале, был возведен в графское достоинство (1799), назначен генерал-губернатором Петербурга. Сыграл решающую роль в устранении Павла I.

494. Бомбарда — парусное плоскодонное судно, названное по сходству парусной оснастки с бомбардирским судном.

495. В банку Пассалада (Пааслуото) врезался 74-пушечный линейный корабль “Ловиса Ульрика”, названный в честь королевы, матери короля Густава III. Он был построен в 1762 г. Чапманом, имел длину 51, 7 м, ширину 13, 2 м, осадку 6, 3 м, водоизмещение 3000 т, скорость хода до 12 узлов, экипаж более 500 человек. Вооружение состояло из 26 24-фунтовых орудий, 28 18-фунтовых и 20 8-фунтовых. Командовал кораблем старший лейтенант К. У. Амеен.

После захода 26 мая 1790 г. шведского флота в Выборгский залив в соответствии с установленной шведским королем Густавом III диспозицией, “Ловиса Ульрика” под брейд-вымпелом командора встал флагманом отряда из 4 шведских линейных кораблей на фарватере севернее м. Крестовый. 22 июня в ходе сражения снялся с якоря, поднял все паруса и, паля из пушек с обоих бортов, прорвался сквозь строй пяти линейных кораблей контр-адмирала И. А. Повалишина, стоявших южнее м. Крестовый, но потерял ориентировку и с полного хода врезался в подводную гранитную скалу банки Пааслуото. Экипаж спустил флаг и был взят в плен кораблем “Болеслав”. Вскоре от пробоины в днище затонул.

На основе анализа историко-архивных документов, шведских карт и прежде всего карпы Выборгского морского сражения Чичагова подводно-археологическая экспедиция общества “Память Балтики” (начальник экспедиции капитан I ранга К. А. Шопотов) в 1996 г. в ложбине банки Пааслуото на глубине 15 м обнаружила корпус погибшего корабля. Работало две водолазные станции: первая — К. Шопотов, В. Поляков. Д. Столбов, С. Семенов; вторая — В. Большаков, С. Большаков, А. Демидов, Е. Корубский. Хорошо сохранились мощные дубовые шпангоуты, массивный киль и днищевой настил, скрепленные красно-медными нагелями. Общая длина — 30 м, ширина 14 м. Недалеко от корпуса корабля аквалангист Д. Столбов нашел деревянный палубный станок корабельного орудия. Были найдены деревянная труба водоотливного насоса, степс и боеприпасы шведских пушкарей. Поднятые реликвии стали основой Музея подводной археологии экспедиции общества “Память Балтики” в Выборгском замке (Комментарий подготовлен президентом общества “Память Балтики” капитанам I ранга К. А. Шопотовым).

496. Биллоу Конрат Петерсон (Биллов Кондрат Петрович) (?-1796). Определен в штурманы унтер-офицерского ранга, плавал в Балтийском море, перешел из Архангельска в Ревель (1770-1773). В чине штурмана прапорщичьего ранга плавал в Средиземное море до Ливорно, крейсировал в Греческом архипелаге (1773-1775). Плавал в Балтийском море (1776-1786). В чине капитан-лейтенанта находился при Архангельском порте (1786), перешел в Кронштадт (1787), находился в Ревеле (1788), в крейсерстве у Поркалауда (1789). Командовал кораблем “Мстислав” в Выборгском сражении, во время преследования захватил неприятельский корабль. Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса, произведен в капитаны II ранга (1790).

497. 23 июня записано в дневнике Храповицкого: (стр. 338): “От гр. Ив. Петр. Салтыкова казачьи известия, что вчерась, 22-го с утра большой шведский флот стал пробиваться в море и видели 5 судов взорванных; полагают что шведские. Во весь день беспокойство, ибо курьера нет”.

498. Лазарев-Станшцев Еким Власьевич. Поступил в Морской корпус (1763), гардемарин (1769), мичман (1773). Плавал в Балтийском море, трижды перешел из Архангельска в Кронштадт (1770-1777). Командирован в Донскую флотилию, переведен в Петербург (1780). Плавал до Лиссабона (1781-1782), ходил в Архангельск (1783-1788). На корабле “Сысой Великий” в чине капитан-лейтенанта перешел в Копенгаген и в эскадре вице-адмирала Козлянинова прибыл в Ревель (1789). Командовал фрегатом “Премислав” в Ревельском и Выборгском сражениях (1790). Служил на Кронштадтском рейде (1791-1793), переведен в Черноморский флот (1793). Выбыл от флота до 1796 г.

499. Бартенев Михаил Федорович. Поступил в Морской корпус (1769), гардемарин (1774), мичман (1777). Плавал в Балтийском море, дважды перешел из Архангельска в Кронштадт (1774-1780). На корабле “Слава России” отправился в Средиземное море, но у Тулона корабль потерпел крушение (1780), на корабле “Исидор” возвратился в Кронштадт (1781). По определению Адмиралтейств-коллегии за потерю корабля “Слава России” велено кампанию не считать ни к получению ордена, ни к пенсиону (1782). Ежегодно плавал в Балтийском море (1783-1788). Произведен в капитан-лейтенанты (1788). На корабле “Болеслав” участвовал в Гог ландском (1788), Эландском сражениях и действиях у Поркалауда (1789), был в Ревельском сражении, командовал катером “Летучий” в Выборгском сражении (1790). Затем был определен “к разным по Кронштадтскому порту нужным должностям” (1803).

500. Свитин Родион Федорович. Поступил в Морской корпус (1768), гардемарин (1773), мичман (1775). Плавал в Балтийском море, дважды перешел из Архангельска в Кронштадт (1773-1776). Командирован в Таганрог, плавал в Черном и Азовском морях (1776-1780). На корабле “Слава России” плавал в Средиземном море (1780-1781). Из-за крушения корабля у Тулона велено кампанию не считать. Плавал в эскадре Чичагова в Средиземном море (1782-1784). Произведен в капитан-лейтенанты (1785). На корабле “Св. Елена” участвовал в Гогландском сражении (1788), был в крейсерстве и участвовал в Эландском (1789) сражении, в Ревельском и Выборгском сражениях командовал фрегатом “Слава” (1790). Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Плавал в Балтийском море, находился при Ревельском порте (1791-1796). Командирован в Архангельск, откуда в следующем году перешел к берегам Англии и участвовал в Голландской экспедиции (1797). Назначен капитаном над Архангельским портом (1801), но в начале 1802 г. отрешен от должности “за бесчеловечный поступок с комиссаром” и отправлен в Казань комиссионером по заготовке провианта. 10 июня 1804 г. уволен от службы с чином генерал-майора.

501. Экин Джемс (Иван Иванович). 22 сентября 1783 г. принят на русский флот из английской службы с чином мичмана. Произведен и лейтенанты (1784). До 1788 г. плакал до Копенгагена, дважды ходил из Архангельска в Кронштадт. На флагманском корабле “Ростислав” участвовал в Гогландском сражении (1788), снял флаг с неприятельского корабля “Принц Густав”. За отличие произведен в капитан-лейтенанты. На корабле “Родислав” плавал у Гангута, участвовал в Эландском сражении, затем в отряде Тревенена был у Поркалауда и участвовал в боях при Барезунде (1789). На корабле “Не тронь меня” участвовал в Красногорском сражении (1790). За отличие произведен в капитаны II ранга. На том же корабле в Выборгском сражении был тяжело ранен. Награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. Отпущен для лечения в Англию, откуда возвратился в Кронштадт (1792). Командовал кораблем “Кир Иоанн” в Балтийском море (1793), находился при Кронштадтском порте (1794). Выбыл от флота до 1796 г.

502. Марченко Алексей Петрович. Поступил Морской корпус (1783), гардемарин (1786), мичман (1787). На судне “Сокол” участвовал в Гогландском сражении (1788). В чине лейтенанта на корабле “Св. Елена” участвовал в Эландском сражении (1789). В 1790 г. на фрегате “Брячислав” был в Красногорском сражении, в Выборгском сражении был ранен картечью в руку (1790). Командовал судами при Архангельском порте (1791-1799), перешел к берегам Англии, затем возвратился в Кронштадт (1799). Командовал прибрежными сторожевыми судами на Волге. (1800-1802). 6 декабря 1806 г. уволен от службы с чином капитана II ранга.

Кушелев Иван Иванович (?-1816). Поступил в Морской корпус (1775), гардемарин (1781), мичман (1783). Плавал в Средиземное и (1781-1782), Черном морях (1783-1784), на Балтике (1784-1788). В чине лейтенант на корабле “Ростислав” участвовал в Гогландском сражении, затем был в отряде капитана Тревенена у Гангута (1788). Участвовал в Эландском сражении и овладении Барезундским проходом (1789), в Выборгском сражении, где был ранен, затем в Роченсальмском сражении, в котором также получил ранение (1790). В плаваниях в Финском заливе (1791-1797). Уволен от службы с чином капитан-лейтенанта (1797).

503. Мордвинов Андриян. Поступил в Морской корпус (1781), гардемарин (1785), мичман (1787). На фрегате “Надежда Благополучия” участвовал в Гогландском сражении, на том же фрегате был в отряде Тревенена у Гангута (1788). Плавал на транспорте “Минерва” в Балтийском море (1789), на корабле “Принц Густав” участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях (1790), был тяжело ранен картечью в руку. Выбыл от флота до 1792 г.

504. Вильфинг Каспер, морской артиллерии капитан III ранга. Во время Выборгского сражения с бомбардирского корабля огнем гаубиц взорвал две канонерские лодки шведов. В связи с тяжелым ранением 18 января 1791 г. уволен от службы с пожизненной выплатой пенсии в размере получаемого жалования (Материалы... Т. XIV. С. 208, 347).

505. Императрица писала кн. Потемкину 28 июня (Русская Старина т. XVII стр. 419): “Король, сказывают разно: одни — будто ушел на баркасе, между провиянтских двух судов; другие, что был на своей яхте “Амфион”, коя потоплена, и будто сошед сел на галеру, сия галера взята, с ней соскочил в шлюпку; сия шлюпка также взята, с шлюпки сошел в бот, бот сей ушел; завтрак его взят: он состоял из шести сухарей, копченого гуся и двух штофов водки... Поздравляю тебя с сегодняшним праздником и с сей победой; разрешил нас Бог от бремени и обрадовал тебя Чичагов еще раз, как видишь...”

Гримму же Императрица писала 25 июня следующее: (Сборник Исторического Общества XXIII. 436) “Его шведское величество и, вероятно, братец его вместе с англичанином Смитом, которого его величество не выпускает из глаз ни днем, ни ночью, сели в баркас между двумя судами с провиантом и таким образом бежали, пока сражались корабли. Вот уж этого например, я бы не сделала, потому что оно доказывает, что боишься за свою шкуру. Я просто сказала бы своему флоту: “Господа, хочу делить ваши опасности, где вы будете, там и я. Будем жить и умирать вместе!” Но бежать в самом разгаре опасности, это низость, а не ошибка. О дрянные трусы! Они внушают мне отвращение. Это по немецки называется попросту Schurken (подлецы). Я имею от 23-го рапорт казацкого пикета, стоявшего на берегу, в котором три замечательные слова. Офицер пишет: “наши на море хватают, жгут и теснят неприятеля. Ваш покорный слуга”.

506. Горемыкин Александр Дмитриевич (?-1798). Поступил в Морской корпус (1779), гардемарин (1782), мичман (1784). Гардемарином плавал в эскадре Чичагова до Ливорно (1782), в Балтийском море (1785-1787). Назначен в кругосветную экспедицию Муловского. В чине лейтенанта на корабле “Ярослав” участвовал в Гогландском (1788) и Эландском (1789) сражениях, командовал брандером “Касатка” в Ревельском сражении (1790), затем плавал на транспортных судах, снабжавших флот пресной водой. В кампаниях на Балтийском море (1791-1797). Умер 7 февраля 1798 г. в чине капитан-лейтенанта.

507. Брюс Яков Александрович (1732-1791), граф. Получив домашнее образование, был записан солдатом (1744) в лейб-гвардии Семеновский полк, поручик (1755). Участвовал в Семилетней войне, отличился при Гросс-Егерсдорфе и получил чин полковника, после битвы при Цоридорфе произведен в бригадиры (1759). При Петре III стал генерал-майором и кавалером ордена Св. Анны. Екатерина II произвела его в генерал-поручики и наградила орденом Св. Александра Невского. Принимал участие в сражениях русско-турецкой войны (1769-1770). Вернулся в столицу и получил чин генерал-адъютанта (1771), генерал-аншеф (1773). Назначен генерал-губернатором Москвы (1784-1786) и Петербурга (1784-1788). Умер в Петербурге, похоронен в Александре-Невской лавре.

508. Подробное донесение В. Я. Чичагова Императрице о Выборгском сражении, с которым отправился в Петербург Шишков см. Материалы... Т. XIV. С. 162-170.

509. 27 июня в день Полтавской битвы в Царском Селе был молебен по случаю одержанной победы над шведами 22 числа (см. дневн. Храповицкого стр. 339).

510. Императрица ездила в этот день в город из Царского Села. Храповицкий пишет 30 июня (стр. 339): “В Никольском Соборе, при благодарном молебне, читана выписка из реляций о победе, 22 числа одержанной. В оный же день в 1788 году подписан манифест о войне, шведами начатой, к читке в Петропавловском соборе”.

Императрица писала Гримму (Сборник Исторического Общества, XXIII, 495 и 496): “Я не могу видеть адмирала Чичагова, чтоб не вспомнить слова князя де-Линя о фельдмаршале Лаудоне*, когда о нем кто-то спросил, почему его можно узнать: — подите, сказал он, вы найдете его за дверью сконфуженного своим достоинством и своими талантами. Вот точное изображение моего адмирала”.

* Лаудон Гедеон (1716-1790), австрийский фельдмаршал. Происходил из шотландской семьи, поселившейся в Лифляндии. Поступил в русскую службу юнкером (1731). Во время русско-турецкой войны (1735-1739) был в армии Б. К. Миниха, действовавшей в Крыму и Бессарабии. Дослужился до чина подполковника и перешел в австрийскую армию капитаном. Участвовал во многих кампаниях, в Семилетнюю войну командовал корпусом. Во время русско-турецкой войны (1788-1789) воевал против турок на стороне России, но был отозван императором Леопольдом, ожидавшим войны с Пруссией.

511. Донесение Чичагова Екатерине II от 1 июля 1790 г. (Материалы... Т. XIV. С. 160-161).

512. Второе Роченсальмское сражение произошло 28 июня 1790. На рейде укрылся уцелевший шведский флот (196 судов, около 1200 орудий) под командованием Густава III. Шведы установили вокруг рейда артиллерийские батареи, надежно перекрыли фарватер, затопив на нем суда. Нассау-Зиген решил дать сражение в день восшествия на престол Екатерины II. Русский флот подошел в 2 часа ночи, в 9 часов начал наступление, несмотря на ветер, затруднявший движение галер. Шведы встретили нападавших сосредоточенным огнем. Несколько судов потопила артиллерия противника, поврежденные суда разбивались о камни. Положение русских усугублял ветер, достигший штормовой силы. К 23 часам сражение закончилось жестоким поражением русских. Наш флот потерял 52 судна, многие суда были сожжены своими командами. 7370 человек было убито, утонуло и попало в плен. В 1975 г. останки русских моряков с затопленного фрегата “Св. Николай” были подняты финскими водолазами и захоронены в г. Котка возле церкви Свт. Николая Чудотворца.

513. У Храповицкого записано 1 июля (стр. 339): “В 3 часа по полуночи прискакал Турчанинов, разбудил гр. Безбородко. Таятся и невеселы, для того, что 26 числа пр. Нассау, атаковав шведов в Роченсальме, потерял прамы, 8 галер, 4 фрегата да и свою голову; к худому распорядку прибавила беды буря”.

Императрица писала кн. Потемкину 17 июля (Русская Старина т. XVII стр. 420). “После Выборгской, прямо славной победы, шесть дней спустя, последовало несчастное дело с гребной флотилией, которое мне столь прискорбно, что после разнесения Черноморского флота бурею, при начатии нынешней войны, ничто столько сердце мое не сокрушило, как сие...”.

514. Деливрон Франц Иванович (Сильверст) (?-1841). Барон, по происхождению швейцарец. 12 декабря 1788 г. принят в Парме графом Чернышевым в русскую службу из римских морских поручиков в чине лейтенанта. На корабле “12 Апостолов” участвовал в Эландском сражении (1789), на фрегате “Венус” был в Ревельском и Выборгском сражениях (1790). Плавал на разных кораблях в Балтийском море, находился в Ревеле (1791-1805), затем при Морском корпусе на разных должностях (1805-1827). За выслугу 25 лет в офицерских чинах награжден орденом Св. Георгия 4-го класса. (1816), орденом Св. Владимира 4-й степени (1823) Назначен командиром II бригады ластовых экипажей Балтийского моря, находился в Ревеле (1827). Произведен в генерал-майоры (1829). 2 декабря 1837 г. уволен от службы.

515. Подробные сведения о неприятельских судах, уничтоженных в Выборгском сражении, содержатся в донесении Чичагова Екатерине II от 3 июля 1790 г. (Материалы... Т. XIV. С. 167-168).

516. У Храповицкого говорится (стр. 339): 3 июля. “Граф Иван Петрович кричит караул. Шведы во множестве на границе показываются. Записка гр. Безбородко, чтоб взяли пример с покойного короля Прусского, бывшего не раз множеством окруженным”. 4 июля. “Шум великий в городе о разбитии Нассау. Чему дивиться, сказала Ее Величество, видя из полицейской записки, что приехал испанский полковник де-Родриго — он был во флоте. Был со мной разговор о слышанной в городе пальбе; в беспокойстве думают, что после разбития Нассау, не попались ли шведам 33 канонерск. лодки, туда отправленные. Не знают, сколько Нассау потерял, не доверяют Турчанинову”. 6 июля. “Ездили в город спускать 100-пушечн. корабль; названный “Св. Евсевий”, на память победы 22 июня. От шведского короля из пленных, 23 июня попавшихся, отпущен Коллегии иностр. дел переводчик Миллер, и сказывал, что мы потеряли больше 4000 людей и до 50 судов”.

517. 14 июля 1790 г. Нассау-Зиген представил членам военного совета новые предложения о нападении на шведскую флотилию, расположившуюся в Роченсальмском проливе. Внеся коррективы, совет утвердил эти предложения (Там же. С. 200-203).

518. Храповицкий пишет в своем дневнике (стр. 340) 8 июля: Гр. Алекс. Андр. Безбородко сказывал, что по собираемым ответам, принц Нассау чернит Слизова, а тот сам его отделил, доказав бестолковые приказы и бывшую безурядицу. 9 июля. Показывать изволила собственноручное письмо к гр. А. Г. Орлову-Чесменскому, в ответ на его поздравление с победами. Тут Чичагов назван “последователем примера, победителем при Чесме показанного”.

Императрица писала кн. Потемкину 29 августа (Русская Старина т. XVII стр. 424): “Чрез сии строки ответствую на писма твои, касательно несчастной потери части флотилии, о коей упоминаешь; вот каково мое было поведение в сем деле: кой час Турчанинов ко мне приехал с сим известием, я более старалась умалять несчастье и поправить, как ни на есть, дабы неприятелю не дать время учинить нам наивящий вред, и для того приложила всевозможное попечение к поднятию духа у тех, кои унывать бы могли; здесь же выбрать было не из много излишних людей, но вообще действовано с наличными, и для того я писала к Нассау, который просил, чтоб я его велела судить военным судом, — что он уже в моем уме судим, понеже я помню, в скольких битвах победил врагов Империи, что нет генерала, с кем не могло случиться несчастье на войне, но что вреднее уныния ничего нет, что в не счастьи одном дух твердости видно...”.

519. Указ Екатерины II Адмиралтейств-коллегии о наградах и список награжденных (Там же. С. 184-186).

520. Озеров, секунд-майор, находился у Чичагова “при письменных делах”, очевидно, выполнял обязанности секретаря, или возглавлял канцелярию адмирала.

521. В семейном архиве хранится еще письмо графа Ангальта с отметкой адмирала “получ. числа 22 июля 1790 года”:

Милостивый Государь Василии Яковлевич!

Ее Императорское Величество всемилостивейше пожаловать соизволила находящагося при вашем высокопревосходительстве господина секунд-майора Озерова в премьер-майоры; о котором Всемилостивейшем Ее Величества пожаловании извещая ваше высокопревосходительство, имею честь пребыть навсегда с истинным моим почитанием и т. д. ...

Июля 17 дня 1790 года Село Сарское.”

522. Шиллинг, подполковник, начальник первого батальона Эстляндского егерского корпуса. Генерал-поручиком Волковым назначен для укомплектования личным составом канонерских лодок, на которых выступил к острову Нарген (Там же. С. 12, 204).

523. Спренгпортен Георг Магнус (1741-1819). Родился в Финляндии. Образование получил дома, потом в королевской военной школе в Стокгольме. Службу начал в Свеаборге, участвовал в Семилетней войне. Ушел в отставку (1764-1772), затем снова на королевской службе. Начальник Саволакской бригады в Финляндии (1777). Пожалован от шведского короля титулом барона. Отправлен в Париж с дипломатическим поручением, впервые побывал в Петербурге, после чего отозван из Парижа и уволен в отставку (1781). Поселился в Финляндии и возглавил борьбу за образование там автономного государства с республиканской формой правления. Поступил на русскую службу с чином генерал-майора (1786). Принимал деятельное участие в Аньяльской конференции заочно приговорен шведами к смертной казни. Генерал-лейтенант (1795). Некоторое время жил за границей. Павел I произвел его в генералы от инфантерии и дал поручение к Наполеону по освобождению русских, попавших в плен в Корфу и Италии. По поручению Александра I объехал всю Россию для осмотра с военно-стратегической целью (1802-1803). Назначен генерал-губернатором Финляндии (1808). 9 июня 1809 г. вышел в отставку, получив при этом титул графа. Вел переписку с многими известными деятелями, в том числе с Екатериной II, оставил мемуары, хранящиеся в РНБ Петербурга.

524. Мирный договор, завершивший войну со Швецией (1788-1790), был подписан 3 августа 1790 г. в Вереле (Финляндия). Он не внес никаких территориальных изменений, основные статьи повторяли условия Абоского трактата 1743 г. Главным итогом Верельского мирного договора был отказ Швеции от союза с Турцией. Россия же отказывалась от формулировок Ништадтского и Абоского трактатов, дававших ей возможность вмешиваться во внутренние дела Швеции.

525. О заключении мира Императрица писала кн. Потемкину: (Русская Старина т. XVII стр. 422) 5 августа: “Велел Бог одну лапу высвободить из вязкого места. Сего утра я получила от барона Нильстрома курьера, который привез подписанный им и бароном Армфельдом мир, без посредничества, 3 агвуста, отстали они, остыли, сметь сказать, моею твердостию личной одной, от требования, чтоб принять их ходатайство у турок и способствование к миру, но тпрру! не получили, а королю прусскому, чаю, сей мир не весьма приятен будет...”

29 августа (стр. 424): “Что ты сей мир принял с великой радостно, о сем нимало не сомневаюсь, зная усердие твое и любовь ко мне и к общему делу. Ласкательно для меня из твоих уст слышать, что ты оное приписуешь моей неустрашимой твердости. Как инако быть Императрице Всероссийской, имея шестнадцать тысяч верст за спиной и видя добрую волю и рвение народное в сей войне”.

Об этом же Императрица писала Гримму (Сборник Исторического Общества т. XXIII стр. 506): “Что до Верельского мира, я согласна с вами, что он может быть единственный в своем роде, потому что заключен в трое суток, отчего все гороховые супы и их здешние повара (посланники) потеряли голову. Да и генерал Игельстрем, если б он не заключил его, рисковал быть на четвертый день арестованным, так как наши казаки, заметив, что он две ночи сряду имел тайные свидания с преодетым шведом, начинали подозревать его в измене...”

На стр. 501: “Вы впали в порядочный бред по поводу мира. Но это ничего. Спокойствие возвратится. Я знаю, что при известии о Чесменской битве, я на 8 дней положила на себя молчание, и это образумило меня. В этом же году, при вести о победе Чичагова под Ревелем, я была почти в том же положении”.

526. Александр Иванович Круз.