№ 158

1770 г. июля 20. – ИЗ ЖУРНАЛА ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ АРМИИ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ П. А. РУМЯНЦЕВА О СРАЖЕНИИ ПРИ КАГУЛЕ

20-го числа перед вечером показались великочисленные движении из неприятельского лагеря к нашей стороне. Его сиятельство главнокомандующий, став на возвышенном месте, примечания свои делал на неприятеля что он далее восприимет. Долго казалось, что турки идут к нам, но напоследок стало открываться, что они остановились похожим образом как бы занимая себе лагерь. Тут его сиятельство главнокомандующий смотрев в зрительную трубку и оборотись к присутствовавшим генералам, сказал: «если турки осмелятся и одну в сем месте разбить свою палатку, то я их в сию ж ночь пойду атаковать». Вскоре после сего изречения увидели мы, что турки стали разбивать свой лагерь, занявши место по левую сторону устья реки Кагула, не далее семи верст от нашего положения.

Главнокомандующий предузнал в ту же минуту, что приближение сие учинил неприятель, хотя нас атаковать спереди, тогда как хан крымской, не меньше же в силах, обляжет весь армии нашей тыл с равным устремлением, а пленные подтвердили, что с тем визирь и хан приготовились уже к завтрашнему дню. [341]

Всяк представить себе может, в каком критическом положении была по сим обстоятельствам армия: пропитание войску давали последние уже крохи, визирь со сту пятьдесят тысячами был в лице, а хан со сту тысячами облегал уже спину и все провиантские транспорты. Великого духа надобно было, чтоб изойти только из сих трудностей, но оной мы нашли в своем предводителе, который умел самую опасность обратить в величайшую славу.

Хотя для подкрепления провиантских обозов толь знатная часть пехоты и кавалерии, как выше изображено, была отделена, чем и оскудевалась в числе армия, ибо за всеми раскомандированиями под ружьем людей могло быть и находилось не более семнадцати тысяч; но дознавши его сиятельство не раз в сие лето мужество предводительствуемых им войск, решился расторгнуть приготовленные на нас сети упредительною с своей стороны атакою неприятельской великочисленной армии.

21-го. Вследствие того ночью против 21 июля учредил он к атаке неприятеля весть свои войски следующим порядком: каждой дивизии составить свой каре, имея из передней и задней линии особливую колонну, а артиллерию в средине оных; корпусу генерал-квартермистра Боура делать авангард правого крыла, а корпусу генерала-порутчика князя Репнина авангард же левого крыла; полкам кавалерийским: его высочества Наследникову и Нижегородскому между каре князя Репнина и третьей дивизии; прочим команды генерала-порутчика и кавалера графа Салтыкова между первой и третьей дивизии; шести эскадронам карабинерным под предводительством генерал-майора князя Долгорукова и Ахтырскому гусарскому полку между первой и второй дивизии; Сербскому же гусарскому между второй дивизии корпуса генерал-квартермистра Боура маршировать; корпусу генерала-квартермистра Боура итить по высотам, ведущим к неприятельскому левому флангу и атаковать оной, а за оным шед до дороге Трояновой ¹ второй дивизии генерала-порутчика и кавалера Племянникова принять оттуда влево и атаковать параллельно с оным также неприятельской левой фланг; первой и третьей дивизии и корпусу князя Репнина маршировать по трем гребням, ведущим на неприятельской левой же фланг и центр предположенный за предмет нашей атаки.

Сим образом в час пополуночи выступили все войски из своего лагеря, отправив все обозы в построенной позади оного вагенбург, и продолжали поход к неприятельскому лагерю, в котором, по фальшивой тревоге, минут несколько слышен был сильной оружейной огонь и канонада и несколько лошадей [342] узброенных к нам прибегали, с коего времени, как после мы сведали, турки уже не спали, но все приготовлялися к бою, по внутреннему побуждению ожидая нас к себе, хотя того еще не видели. Все пять частей построились в порядок бою и в оном на рассвете приближились к Трояновой дороге. Коль только оную перешли, то неприятель, обозревши на себя наше наступление, оказал нам все свои силы на высотах, окружавших его лагерь, и встретил многочисленною конницею, которой мы конца не видели. Жестокою с нашей стороны канонадою, а наипаче скорострельным огнем из главной батареи, которою распоряжал генерал-майор Мелиссино, скоро приведен в замешательство неприятель в его лагере и те притом, которые в лице у нас были, но в то же самое время воспользовался неприятель глубокою лощиною, которая между гребнем, где первая дивизия проходила, и другим, где вел свой каре генерал-порутчик граф Брюс, была, и пробежал по оной даже в тыл нам, снося по себе наижесточайшие выстрелы пушечные и оружейные, коими его старались одержать обе дивизии. Сквозь густоту дыма, от стрельбы происходившей во всех фазах сего каре, его сиятельство главнокомандующий генерал, приметя, что неприятель, как в той лощине, так и за Трояновою дорогою задерживаясь, довольно мог вредить наш фронт, немедленно приказал маршировать вперед и из каре отделить резервы пехоты и охотников с пушками и наступательно вести их на неприятеля, где он кучами держался, сказав между тем и всему каре принимать влево, чтоб конницу турецкую, забежавшую по той лощине, отрезать. Сей маневр столько устрашил неприятеля, что оной под конец, боясь быть отрезан от своего лагеря, обратился во всю лошадиную прыть с криком к оному, провождаем будучи от нас наижесточайшею пушечною стрельбою, которая порывала в густых толпах великим числом всадников, отчего вострепетала и вся прочая турецкая конница, нападавшая со всех сторон на карей Племянникова, графа Брюса, князя Репнина и Боура, и пустилась назад, примером отраженной от каре генерала-аншефа Олица. Тако сломив первое стремление на себя неприятельское, быв в огне непрерывном с 5-го часа утра по 8-й, очистили мы себе путь и удвоили свои шаги к неприятельскому лагерю, в котором еще видели, что пехота и конница смелость имеет нас к себе дожидаться. Не прежде, как в меру, против нашего движения открыл неприятель большие свои батареи, действия которых напряжены были наипаче на тот каре, где главнокомандующий находился и по правую сторону идущий генерала-порутчика Племянникова. Мы усугубили в примечании того стрельбу и поспешали достигнуть к ретранжаменту, который сверх чаяния своего увидел в одну ночь обширно сделанным стройным глубоким рвом и последней наполненный их янычарами. Его сиятельство под сильными ядрами неприятельской артиллерии, которые не редко попадали в лошадей, с ним [343] ездивших, чрез все время разъезжал пред кареем Олица, ободряя примером собственным к неустрашимости следовавших за ним. Как уже действием превосходным нашей артиллерии брали мы верх над неприятельскою многочисленною, осыпавшею нас ядрами и картечами, без большого, однакож, вреда, и их батареи приводили в молчание. В то самое время тысяч до десяти или более янычар, вышед из своего ретранжамента, неприметно опустились в лощину, примыкавшую к их левому флангу, близ которой шел с своим кареем генерал-порутчик Племянников и только что уже его части доходило простерть руки на овладение ретранжаментом, как те янычаре, внезапно выскочив из лощины с саблями в руках обыкновенного своею толпою, ударили на правой того карея фаз и в самой угол оного, который составляли пехотные Астраханской и Первомосковской полки. Едва первой плутонг Астраханского полку мог выстрелить, то янычаре, смяв его, одни ворвались внутрь карея, а другие вдоль пошли по правом фазе и силою своею превосходною замешали те полки и другие того карея, то-есть: Муромской, четвертой гранодерской и Бутырской, и пригнали к каре генерала-аншефа Олица, к которому пред фронт сквозь их промчалась с великою яростью янычаров толпа и их знаменоносцы. В сем случае его сиятельство главнокомандующий показал опыты наиощутительнейшие своей храбрости и беспримерной твердости и удостоверил, что может [сделать] в самой опасности присутствие предводителя любимого и почитаемого воинством. Увидев своих бегство, сказал он принцу Брауншвейгскому, с ним вместе ездившему, «теперь настало наше дело» и с сим словом, презря грозную опасность, бросился к бегущим, кои уже перемешались с лютыми янычарами, под саблею сих последних. Одним словом «Ребята стой» мог он одержать своих ретирующихся и возобновить к отражению неприятеля, велев притом ударить наижесточае из своих батарей по янычарам, которые без того меньше минуты могли бы уже коснуться каре генерала Олица. Первой гранодерской полк, внимая его повелению и предводительствуя, весьма храбро ударил на все стремление неприятельское и оное сокрушил бодрым духом и отважною рукою, к чему споспешником ему был командир оного бригадир Озеров. Их штыки и пушки, тут случившиеся, в один момент все дело решили и с удивительною скоростию и послушанием построенной опять каре генерала-порутчика Племянникова, воскликнув единодушным гласом «Виват Екатерина», шел вперед. Тут послал его сиятельство на сию дерзкую пехоту свою тяжелую кавалерию, с которою с одной стороны генерал-порутчик граф Салтыков, с другой генерал-майор князь Долгоруков, пробившись, ее посекали и силою вообще огненного и белого оружия великую часть янычар положили на месте, а остальных погнали и в ретранжамент потом вошли. Как оба первые карея, так к тому времени приспели туда же вступить с своими частьми с правого флангу [344] генерал-порутчик граф Брюс, а с левого генерал квартермистр Боур, производя, покудова держался неприятель, пушечную по нему пальбу. Визирь, увидев в сем случае лутчих своих янычар, составляющих первую стену падших, на всю мочь побежал из лагеря со всеми войски; а при вступлении главнокомандующего, отделенной от корпуса генерал-квартермистра Боура подполковник граф Воронцов с своим баталионом с левой стороны, взошед в неприятельской ретранжамент и сопротивляющихся в нем янычар истребил, заняв в той части батареи и несколько отбив у турков знамен. Генерал-порутчик князь Репнин с своим корпусом в продолжении сего захватывал сколь возможно было обращенного в бег неприятеля, заходя взад его лагеря и провождав пушечною пальбою, отчего неприятель, видя свой великий урон, бросил весь обоз и побежал толпами во все ноги к стороне Дуная, где было до трех сот судов больших, которые послужили к его переправе, но не безбедственной, а затем завладели войски турецким полным лагерем, получили в добычь всю артиллерию во сто сороку хороших орудиев на лафетах и со всеми к тому артиллерийскими запасами и великим багажем. Но как число трофеев и плена умножалось и посля баталии, то и сказано будет о том и другом при окончании уже сего месяца. Посреде сего изобильного лагеря, прошедши в порядке, преследовали неприятеля верст до четырех, а далее итить за ним усталость солдат не позволила, поелику продолжался беспрерывной и жестокой бой с начала пятого до половины десятого часа поутру, в которой свершили уже нашу победу, а в кавалерии за отделением ее к прикрытию запасного магазейна имели недостаток.

В сем жестоком сражении убиты с нашей стороны: Астраханского пехотного полку капитан Кутузов, порутчик Рязанского карабинерного полку Петр Долгово-Сабуров, первого Московского адъютант Сергей Копылов; унтер-офицеров и капралов – шесть, барабанщиков и флейщиков – пять, рядовых: керасир и карабинер – девятнадцать, гусар – шесть, гранодер – пятнадцать, мушкетер – двести восемьдесят шесть, полевой артиллерии – пять, полковых артиллерийских служителей – три, фурлейтов и погонщиков – три, донских казаков – два; все» – триста пятьдесят три; безвестно пропало: рядовых – девять, фурлейтов – два; ранены: его высочества Наследникова – подполковник фон Маткель, Новогородского пехотного – пример-майор Белавин, Астраханского карабинерного – ротмистр Афанасей Перской; капитаны: Новгородского – Рейнгольт, Астраханского – Петр Шуринов, баталиона подполковника Нейбуша – Иван Кафтырев, первого гранодерского – квартермистр Хриштофович; порутчики: баталиона графа Воронцова – Копман, второго Московского – Отто Дерфелд, Бутырского – Бутцель, Московского карабинерного – Трубников и Пашков, адъютант первого гранодерского Мельников, Астраханского карабинерного – Дьяконов, первого Московского – Васильев; [345] подпорутчики: Бутырского – Воинов, баталиона князя Меншикова – Богданов, прапорщик Бутырского – Рукин; унтер-офицеров и капралов – тридцать три, музыкантов, барабанщиков и флейщиков – десять, рядовых: кирасир и карабинер – пятьдесят два, гусар – двадцать, гранодер – сто тридцать три, мушкетер – двести семь, егерей – двадцать, полевой артиллерии – четырнадцать, полковых артиллерийских служителей – одиннадцать, фурлейтов, погонщиков и денщиков – девятнадцать, донских старшин и казаков – тринадцать; всех – пятьсот пятьдесят.

Неприятельской урон считать мы должны по крайней мере до двадцати тысяч, хотя пленные и из-за Дуная после пришедшие уверяли заподлинно, что турки чувствуют оной в сороке тысячах наипачей своей пехоты, кроме погибших в лагере, ретранжаменте и пред оным, где их по исчислению погребено тысяч до трех, по пути, где нас атаковала конница, и вдоль за лагерем верст по крайней мере на семь кучами лежали побитые тела в превосходнейшем пред сказанным числе, коим счет[а] не делано. Остаток древних янычар и спагов, таковыми казавшихся по виду и летам своим, которые всю свою опрометчивость истощили над нашим фронтом, тут совершенно погиб, как и тех, кои над меру твердо держались в ретранжаменте, не ушла ни одна нога, ибо отделенный вперед от корпуса генерал-квартермистра Боура с своим баталионом подполковник граф Воронцов, зашед с тылу, тут их остатки переколол и овладел батареями; но сего недовольно. По показанию самих пленных, великая часть их войск, избегнув наших рук, потопилась еще в Дунае, когда визирь, прибежав в торопливости и в страхе, угнетая и рубя дружка дружку бегущие войски, одни садились на суда, другие хватались за канаты и доски, погружая самые судны неумеренною тягостью ко дну вместе с собою. Словом, гибель тут была туркам наивеличайшая, что доказывали ясно всплывающие великим числом на поверхность воды утопшие тела, но давка и метание в воду тогда наиужаснее произошли на берегу Дунайском в неприятельских войсках, как генерал-квартермистр Боур, приближившись к Дунаю и развезши в три стороны пушки ознаменил выстрелами из оных свое туда шествие, ибо по совершенном разбитии и прогнании неприятеля, коль армия брала свой лагерь при вершине озера Кагула, то вслед за бегущим неприятелем послан передовой корпус генерал-квартермистра Боура.

Остановившись на сих происхождениях в конце дня настоящего, от коего действия идут последования в наступающие, не неприлично изъяснить тут, что плоды своего отличного мужества в день сражения главнокомандующему те были наиприятнее, когда его сами солдаты, видевшие, в какой огонь и опасность он себя ввергал на сей баталии, поздравляли словом, «Ты прямой солдат», ибо всяк, прямо видевший дело, не мог иного говорить, что его храбрость и бодрость духа произвела, [346] но его сиятельство по обыкновенной скромности своей не принимал на себя одного славы победы, но всякого признавал участие к тому споспешествовавшим.

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1820, л. 79 об.-90. Подлинник. Частично опубликовано в сб. «Фельдмаршал Румянцев», ОГИЗ, 1947, стр. 173-177.

Комментарии

1. Под «Трояновой дорогой» здесь подразумевается так называемый Троянов вал – фортификационное сооружение, построенное еще римлянами для защиты от набегов кочевников и представлявшее собой вал высотою до 8 м и ров, удобные для ведения обороны даже и в XVIII в.