МАТЕРИАЛЫ К РУССКОЙ ИСТОРИИ XVIII ВЕКА.

(1788 г.)

Во все продолжение царствования Екатерины II, цесаревич и великий князь Павел Петрович, как известно, оставался совершенно в тени. Одаренный с раннего детства блестящими способностями, добрым сердцем и острым умом, — питомец графа Н. И. Панина, одного из замечательнейших государственных людей своего времени, великий князь Павел Петрович не был приближен своею великою матерью в ряды ближайших и доверенных сотрудников ее в вершении дел государственных, и не имел в своем ведении, сколько-нибудь самостоятельном, ни одной из более важных отраслей государственнаго управления.

В отечественной истории XVIII в. много пробелов, — много событий и явлений ожидает самых обстоятельных исследований, и в числу таких-то предметов, без сомнения, принадлежит жизнь или, лучше сказать, положение великого князя Павла Петровича при дворе его матери. Притом, в то время, [298] когда в массе всевозможных трудов о царствовании Екатерины II, в груде изданных материалов, драгоценных для изучения характера этой государыни, образ Екатерины II выростает пред нами необыкновенно рельефно, со всеми своими достоинствами и недостатками, — личность Павла до сих пор остается во многих отношениях загадочною. Пересматривая все, что писано о Екатерине и ея царствовании, много ли находим мы сведений о наследнике ее престола? Мы встречаем указания на участие Павла Петровича в тех или других официальных торжествах, — находим немало анекдотов (зачастую сомнительной верности) о своеобразной жизни великого князя и оригинальном его препровождении времени в уединенном Павловске или в месте его добровольного заточения — в ничтожном тогда сельце Гатчине. Перечитывая эти анекдоты, следя за потехами великого князя Павла, не совсем ясно узнаешь в этой личности те прекрасные свойства души и сердца, ту необыкновенную остроту ума, какую являл Павел в годы своего детства и юности. Невольно задаешь вопрос: неужели гатчинский затворник оставался безучастным зрителем всех тех реформ внутреннего строя России, какия происходили вокруг него? Неужели он был холоден к событиям, совершавшимся в сфере внешних отношений его отечества в прочим государствам? Могло ли быть, чтобы человек, хорошо образованный, — каким был Павел Петрович, — с тою страстью к кипучей деятельности, какую он явил впоследствии в четырехлетнее свое царствование, — в бытность свою великим князем не вдумывался в события, вокруг него совершавшиеся, не разбирал их критически, не вырабатывал себе постепенно наиподробнейшей и самой определительной программы порядка управления государством на то время, когда Провидению угодно будет предоставить ему бразды правления в империи?

Нет; потехи гатчинские не заполонили, да и не могли совершенно заполонить такую личность, — как Павел. Материалы, издаваемые нами в настоящей статье, как нельзя лучше свидетельствуют, что наследник престола, занятого Екатериной II, в тиши своей уединенной жизни, вдали от двора, пытливым оком следил за всем, что делалось, как в сфере внутреннего управления, так и в области внешних отношений России к другим государствам; он самостоятельно изучал разные отрасли управления, видел их недостатки, замечал больные места государственнаго организма, и, задолго [299] до своего восшествия на престол, выработал себе программу управления Россией и ясно определил цель этого управления.

Материалы, приводимые нами в настоящей статье, суть — копии с завещаний Павла Петровича, написанных им на 34 году от рождения и за восемь лет до восшествия его на престол. При каких обстоятельствах и по какому поводу составлены были эти завещания? В какой степени верны и как дошли до нас копии с этих актов? — вот вопросы, на которые мы должны дать ответы прежде, нежели приведем самые акты.

1788-й год бесспорно принадлежит к славнейшим годам царствования Екатерины II, в деле ее внешней политики. Россия, возвеличенная целым рядом самых блистательных побед, одержанных «екатерининскими орлами» в первое десятилетие царствования этой государыни, широко раздвинув свои пределы на запад и юг, находилась, в 1788 г., в новой и упорной борьбе с Оттоманскою Портою, возбуждаемою и руководимою Англией и Пруссией.... В то время, когда великолепный князь Тавриды, вместе с Суворовым с одной стороны, а герой Кагула, граф П. А. Румянцев с другой — вели счастливую борьбу с турками, на другом конце России, почти у самих ворот ее столицы — явился новый враг, враг самонадеянный, хвастливый, тем не менее энергический и предприимчивый: то был Густав III, король шведский. Вести о замыслах короля воспользоваться, как он думал, удобным временем для отторжения от России Петровых завоеваний, — рано достигли петербургского двора, и Екатерина, при всей уверенности в собственные силы и при всем презрении с такому ничтожному противнику, каким был в ее глазах Густав III, приняла, однако, заблаговременно меры для встречи и отражения врага, как на суше, так и со стороны моря. Большая часть русских войск была отвлечена войною с Турциею на юг, и на северо-западе России оставались силы весьма малочисленныя; без сомнения, для придания этим войскам вящей бодрости — государыня, после некоторого колебания, разрешила наследнику цесаревичу, по его настоятельным просьбам, принять личное участие в военных действиях со шведами, но не во флоте, генерал-адмиралом котораго великий князь считался еще с 1762 года, а на сухом пути, в Финляндии. Надобно полагать, что вопрос о дозволении Павлу Петровичу отправиться на театр военных действий был решен Екатериной, по крайней мере, за полгода до объявления самой войны Швеции. Так можно судить из следующих обстоятельств: [300] 1 января 1788 года, мы видим государя цесаревича с его супругою, Мариею Феодоровною, во дворце государыни на торжественном выходе императрицы по случаю празднования Нового года («Санктпетербургские Ведомости». 1788 г. No 1, стр. 1-2.).

Надо думать, что именно теперь, т. е. между увеселениями, сопровождавшими наступление Нового года, государыня объявила великому князю, что он примет личное участие в военных действиях, в случае, если произойдет разрыв с Швецией. По крайней мере, Павел Петрович уже 4-го января 1788 года, в Петербурге — без всякого сомнения, без ведома Екатерины — пишет три завещательные письма к своей супруге, затем одно письмо к детям (великим князьям Александру и Константину) и особый наказ, или, как сам Павел Петрович назвал этот документ, — «предписание» о порядке управления Россией. Каждый из первых четырех документов помечен «4 январем 1788 года», пятый акт не имеет пометки, но, как можно полагать, написан в один день с письмами.

Замечательна поспешность, с какою составлены эти акты: цесаревич пишет их в один день, пишет, как будто бы завтра выступает в поход, а между тем самая война еще и не объявлена Швеции. 15 января того же года, в Петербурге же, Павел Петрович составил еще один акт: это — официальное завещание, долженствовавшее быть представленным Екатерине и, без сомнения, своевременно представленное ей, — о распределении всех недвижимых и движимых его имуществ, в случае его смерти, между членами семьи, друзьями, приближенными и служителями Павла Петровича.

Между тем, только 21 июня 1788 года, шведы открыли военные действия в Финляндии, и великий князь Павел Петрович поспешил 1 июля отправиться в действующую армию (Зап. Храповицкаго, стр. 71-73. Достойно замечания, что ни об отъезде великаго князя в действующую армию, ни о пребывании его там, нет известий в русских газетах того времени. Мы, по крайней мере, не нашли этих известий в «Санктпетербургских Ведомостях» 1788 года, в которых, между тем, помещено много сведений по поводу разрыва и затем войны России с Швецией; см. NoNo 62, 64, 66; Прибавл. к No 67, No 68, Прибавл. к No 63 и проч.). Кампания сего года ограничилась несколькими незначительными стычками и приостановилась в сентябрю 1788 года отступлением шведов («Описание военных действий в Финляндии в 1788-90 г.» — статья Ал. Ск. в «Морск. Сборн.» 1867 г. No 9.). [301]

Во всю бытность свою в армии, великий князь деятельно переписывался с матерью и с супругою и писал, между прочим, что 21 июля он в первый раз видел неприятеля и нюхал его порох, т. е. рекогносцировал шведския укрепления, причем шведы встретили русских пальбою (Зап. Храповицкого, стр. 92, 97, 98, 102, 105, 108 и 109). Вообще, однако, как пишут некоторые современники, великий князь Павел Петрович, если не имел случая показать какия-нибудь особые воинские дарования, то явил в этом походе храбрость и присутствие духа (Жизнь Павла I, императора и самодержца всероссийского. Перев. с немецкого В. Кряжев. Москва. 1805, стр. 16). Тем с большим неудовольствием должен, он был получить приказание своей матери вернуться в Петербург. Приказание это состоялось довольно скоро, и вот по какому случаю: герцог Карл Зюдерманландский, главнокомандующий шведской армией (Брат короля Густава III, царствовавший впоследствии в Швеции под именем Карла XIII, род. 1748, ум. 1818), убедительно и несколько раз приглашал Павла Петровича съехаться с ним для переговоров; императрица, получив о том известие от цесаревича, запретила ему ехать на это свидание, а для отвращения самой возможности такового сезда, государыня написала 8-го сентября к сыну, чтобы тот вернулся в Петербург. 18 сентября 1788 года, наследник был уже в Петербурге; затем великому князю не пришлось принять участия в военных операциях, возобновленных в 1789 году, и он вновь был вынужден углубиться в свою обыденную, тихую жизнь в Гатчине, причем, время от времени, по прежнему являлся при дворе для участия в разных официальных торжествах. Так проходили годы. Завещания, некогда столь быстро заготовленныя Павлом, лежали в шкатулке. Составитель завещаний не отступился, однако, от взглядов, выраженных в них в 1788 году; и, по восшествии на престол, 6 ноября 1796 года, Павел I весьма горячо, хотя и крайне своеобразно, принялся за осуществление их на деле... В ночь на 12 марта 1801 года Павла I не стало. Новый государь поручил вернейшему другу своего родителя, вице-канцлеру князю Александру Борисовичу Куракину, разобрать бумаги покойнаго государя (Оставшийся от князя А. Б. Куракина его частный архив представляет, в нынешнем своем виде, 100 томов различнаго рода бумаг, и перешел, по наследству, от князя А. Б. Куракина к барону Михаилу Николаевичу Сердобину. Благодаря обязательности барона Михаила Николаевича, которому свидетельствуем глубочайшую признательность, мы получили теперь возможность весьма близко ознакомиться с этим драгоценным собранием материалов для истории последних лет царствования Екатерина II и всего царствования Павла I.

Список с завещаний этого государя, снятый рукою Куракина, помещен сим последним в особом томе его архива; том этот, in-folio, переплетен в красный сафьян, и на корешке вытиснена надпись: «К вечному хранению». Эти же слова собственною рукою князя Куракина повторены на первой странице книги. Затем в сборнике (прошнурованном и скрепленном красною сургучною печатью князя Куракина), вписаны копии с следующих шести актов, сверх акта (No 1) о происхождении рода Мусиных-Юрьевых (21 февраля 1801 г.):

I. Письмо великого князя Павла Петровича к великой княгине Марии Феодоровне (4 января 1788 года).

II. Второе письмо Павла к ней же (4 января 1788 года).

III. Третье письмо его же и с ней же (4 января 1788 года).

IV. Письмо Павла к детям его (4 января 1788 года).

V. Духовное завещание Павла, в 45 пунктах, о распределения движимаго и недвижимаго имуществ, — написано 15 января 1788 года в С.-Петербурге и начинается словами: «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

VI. Наказ или предписание о порядке управления в 33 пунктах, составленный Павлом для детей. Пункты эти не имеют в оригинале общаго заглавия, и под ними не выставлено числа, когда они составлены.

Документ о происхождении рода Мусиных-Юрьевых писан почерком не куракинским, — затем все остальные, поименованные нами шест актов, писаны рукою самого князя А. Б. Куракина. Далее, в том же сборнике, и уже другою рукою, написаны реэстры драгоценным вещам императора Павла I; списки эти составлены уже после его смерти, — первые листы их обведены черным бордюром; вещи распределены так, как оне завещаны разным лицам в 1788 г.; и действительно, по смерти Павла в 1801 г. — вещи его (преимущественно драгоценные и разные ордена) были розданы так, как это предназначено было им в завещании 1788 г. Первый из этих списков вмещает в себе вещи, предназначенныя «Его императорскому величеству», т. е. Александру I; другой список — «Ея императорскому величеству (Марии Феодоровне) и их императорским высочествам великим князьям»; затем идут: «Опись образам, хранящимся в гардеробе блаженной памяти государя императора Павла Петровича»; «Опись (рука Куракина) казенным бриллиантовым вещам, хранящимся в гардеробе блаженной памяти государя императора». Далее, в сборнике помещен новый ряд описей разным драгоценным вещам Павла, с заглавиями: «Их императорским высочествам великим княжнам», и «Разным особам»; при этом, против многих вещей, значущихся в описях, сделаны отметки, нередко рукою Куракина, кому отдана или куда употреблена та или другая вещь. Сборник (состоящий из 62 полулистов, из которых довольно много неиспользованных) оканчивается описью на двух подулистах руки Куракина: «Сундук в зеленом кабинете под литерою А, в коем хранятся отобранныя от Новикова бумаги».

Из описаннаго нами тома мы для настоящей статьи извлекаем вышепоименованные (NoNo 2 по 7) документы. Копии с этих актов мы находим также в другом томе собрания бумаг князя Куракина. Этот том, также в переплете красного сафьяна; на доске переплета вытиснено золотом: «Au prince Alexandre de Kourakine»; на корешке «Копии с завещаний покойнаго государя императора Павла».

На первом листе сборника (in-folio, 62 полулиста) надпись: «Копии с завещания покойнаго государя императора Павла I и список о милостях им излиянных в день его коронования. На вечную о нем память». На следующем листе рукою князя Куракина написано: «Копии с завещаний покойнаго государя императора Павла I, им сделанных, отъезжая в поход против шведов в 1788 году, и мною в его собственной шкатулке при порученном мне разборе бумаг его, после его кончины, найденных, в марте 1801 года». В самих копиях, при считке их со списком собственной руки князя Куракина, оказались некоторыя, впрочем, весьма незначительные описки и пропуски, которыя мы исправили при печатании по куракинскому списку. Вслед за «копиями», в настоящем томе собрания бумаг князя Куракина помещена копия же с указа Павла от 20 февраля 1801 г. о вступлении вице-канциеру князю Куракину «по прежнему в должность, по его званию»; далее, два письма князя Куракина к государю цесаревичу (первое 7 августа 1791 года); далее, как значится из надписи руки Куракина: «Выписка из Memoire du Baron de Brilefeldt, сделанная мною, до повелению покойнаго государя императора Павла I, в его почивальной и на его собственном бюро, накануне несчастнаго дня его кончины, 10 марта 1801 года, дабы по оной учредить церемониал для приема ожиданных тогда депутатов из Грузии, в день их торжественной аудиенции и присяги». Вслед за выпиской идет длинный список, озаглавленный князем Куракиным так: «Список о всех милостях, излиянных покойным государем императором Павлом I, в день его коронации 5-го апреля 1797 года, благотворность и щедрость его великия души ознаменовавших, и примера себе ни в России и ни в каком другом государстве не имеющих!» Списком сим заканчивается настоящий том куракинскаго архива.

Мы привели возможно обстоятельное описание тех тонов куракинскаго архива, из которых заимствуем в настоящей статье шесть актов; затем необходимо оговориться, что при чтении их, в особенности при чтении некоторых статей «предписания» (акт VI), обороты речи до того тяжело и странно изложены, что самый смысл ее является довольно темным: эта темнота текста принадлежит или оригиналу (котораго мы не имели случая видеть), или переписчику его, князю Куракину).

При [302] исполнении этого поручения, Куракин нашел, как сам свидетельствует, «в собственной шкатулке» покойного императора, завещания Павла, написанные им в 1788 г. Свято чтя память своего друга и повелителя, Куракин, прежде чем передать подлинники завещаний кому следовало, собственноручно снял копии с этих бумаг и затем озаботился оставлением [303] у себя еще одной копии. Оба списка всех шести актов, составляющих ряд завещаний великаго князя Павла Петровича, помещены были Куракиным в различные томы собрания его бумаг, как служебных, так и семейных.

В издании приводимых за сим памятников мы сохраняем в точности орфографию кн. А. Б. Куракина, пред глазами которого, как ни заметили, лежал оригинал. [304]

I.

Любезная Жена моя!

Отъезжая в поход, необходимым нашел, по долгу закона и обязательствам звания своего, равномерно и Союза Нашего, оставить тебе сие письмо, как той особе, которая всю мою доверенность преимущественно имеешь, как по положению Своему, так и качествам души и разума, мне столь известным и драгоценным.

Призываю благословение Божие на тебя и на Себя, оставляю здесь детей своих под очами Любезнейшей Матери своей и твоими, с полным следственно удостоверением, о их сохранении и безопасности.

Ты знаешь мое сердце и душу, и что я ни в чем другом не полагаю истиннаго моего удовольствия и верьховной должности бытия моего, как в общем благе и его целости.

Сие чувство руководствовало и всегда руководствовать будет всеми Моими делами. Оно, соединясь с Сыновнею Любовию, заставляет меня желать усердно, чтоб с настоящим царствованием продолжилось, сколь возможно долее, благоденствие Отечества.

Но природной мой пред ним долг, и сердечная к нему привязанность столь велики, что одно Его обезпечение занимает теперь всю мою душу и стало поводом сего письма моего к тебе, любезная жена моя.

Воображая возможность произшествий, могущих случиться в мое отсутствие, ничего для меня горестнее, а для Отечества чувствительнее себе представить не могу, как если бы вышним провидением суждено было в самое сие время лишиться мне матери, а Ему Государыни.

Таковое произшествие было бы истинное для Нас посещение Божие.

Признаюсь тебе, что щитаю оное таким ударом, котораго возможность удалил бы я со всем из своей мысли для своего спокойствия, если бы любовь моя к Отечеству, и долг мой пред ним не налагали на совесть мою обязательства огорчить себя воображением возможности сего произшествия для того, чтобы целость Его и обезопасность в толь нещастной момент непоколебимы остались.

Вот все мое намерение; а как основано оно на единой предосторожности, то и не хочу я волю свою, теперь тебе открываемую, прежде времени облепить формою Государскаго повеления. [305]

Я скажу тебе только меры, которыя признаю надобными на сей нещастной случай, исполнение же которых с полною доверенностию, поручаю тебе, которой любовь ко мне и усердие в Отечеству и мне, и Ему столь известны.

В правоте души твоей и советах находил я всегда приятную отраду и пользу; и так погрешил бы я пред Отечеством и пред собою, если бы не препоручил особенно тебе исполнения всего того, что в отсудствие мое на таковой случай за нужно поставляю.

Во перьвых, поручаю тебе, как скоро постиг бы момент сего нещастнаго случая, немедленно объявить Сенату, Синоду и перьвым трем Коллегияж сие мое к тебе письмо, котораго содержание в тот же самой час и возимеет силу Моей точной воли и повеления, которым утверждаю тебя правительницею на время моего отсудствия, почему и обнародуй сие нещастное произшествие, а письмо сие объяви в Сенате при уверении о моем благоволении всех и каждаго. Прикажи от имяни Моего Синоду, Сенату и перьвым трем Коллегиям о принятии от всех должной присяги мне и Сыну моему Александру, как наследнику, обнадежа непременностию попечения моего о истинном всех благосостоянии. Объяви Синоду, Сенату и трем Коллегиям, чтоб остались в прежней своего звания власти, относительно до упражнения по Государственным текущим делам.

Сенат, Синод, три перьвыя Коллегии, все протчия гражданския, военныя и судебныя места, шефы разных команд и установлений, словом сказать все места и все шефы, без изъятия, должны, без малейшей остановки, отправлять, по их званиям, все обыкновенныя текущия дела, на узаконенных уже основаниях, которыя все имеют оставаться до моего возвращении точно в прежнем положении, не вводя в них никаких и ни малейших новостей (и) перемен, по каким бы то причинам и поводу ни било.

Тебе, как Правительнице, смотреть бденным оком, чтоб оно везде, и во всей точности наблюдаемо было.

Тебе, Любезная Жена, препоручаю особенно в самой момент предполагаемаго нещастия, от котораго удали нас боже, весь собственной Кабинет и бумаги Государннины, собрав при себе в одно место, запечатать Государственною печатью, приставить к ним надежную стражу, и сказать волю Мою, чтоб наложенныя печати оставались в целости до Моего возвращения.

Буде бы в каком нибудь правительстве, или в руках частнаго какого человека, остались мне неизвестныя, какия бы то ни было повеления, указы, или распоряжении в свет неизданные, оным, до моего возвращения, остаться не только без всякаго и малейшаго действия, но и в той же непроницаемой тайне, в какой по тот час сохранялись. Со всяким же тем, кто отважится нарушить, или подаст на себя [306] справедливое подозрение в готов(н)ати преступить сию волю мою, имеешь поступить по обстоятельствам, как с сущим, или как с подозреваемом Государственным Злодеем, предоставляя конечное судьбы его решение самому мне по моем возвращении; затем пребываю твоим верным Твой верной

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня, 1788 года.

II.

Любезная Жена моя!

Богу угодно было на свет меня произвесть для того состояния, котораго хотя и недостиг, но не менее во всю жизнь свою тщился зделаться достойным. Промысл Его соединил меня с тобою, Любезная супруга, в такое время для нас обеих, которое никакое человеческое проницание предназначить не могло, и тем самым показал по нас обеих безпосредственным образом волю Свою, и запечатлел ее, исполнив Наш союз Любви и Согласия, и дав нам Залог оной, детей Любезных Нам. Таковой Его особливой Милости мы ни чем не заслужили, а относить ее должно к попечению Его о отечестве. О великия обязательства возложены на Нас! Обеих их тебе, о дражайшая Супруга, исполнить, а мне тебе, при последнем моем часе, советами помогать. Но прежде нежели приступлю к сему важному вспомоществованию, должен тебе отворить сердце свое. Тебе самой известно, сколь я тебя любил и привязан был. Твоя чистейшая душа пред богом и человеки стоила не только сего, но почтения от меня и от всех. Ты мне была перьвою отрадою и подавала лутчия советы. Сим признанием должен пред всем светом о твоем благоразумии. Привязанность к детям, залогом привязанности и любви ко мне была. Одним словом не могу довольно тебе благодарности за все сие сказать, равномерно и за терпение твое, с которым сносила состояние свое, ради меня и по человечеству случающияся в жизни Нашей скуки и прискорбии, о которых прошу у тебя прощения и за все сие обязан тебе следующими советами. Будь тверда в Законе, которой ты восприяла и старайся о соблюдении непорочности Его в Государстве. Не безпокой совести ни чьей. Государство почитает тебя своею, ты сие заслуживаеш, и ты Его почитай отечеством. Люби Его и споспешествуй благу его. Я преподаю тебе средства к тому. Ты прочти мои бумаги и в них найдешь [307] то, чего я от тебя желаю и от детей своих, и по тому исполняй. Здесь предстоят награждение добродетелей твоих наибольшее, слава, которую ты приобретеш, делая то для Отечества, что тебе остается и на которое намерение ты с таковою решимостию и охотою поступила. Благоразумие твое тебя наставит на путь правый и бог благословит твои добрыя намерении. Старайся о благе прямом всех и каждаго. Детей воспитай в страхе Божии, как начале Премудрости, в добронравии, как основании всех добродетелей. Старайся о учении их наукам, потребным к их званию, как о том, что преподавая знании открываеш рассудок. Не пренебрегай и телесных выгод, ибо от них здоровье к понесению трудов и наружность благообразная, пленяющая глаза. Все сие клоня к поспешествованию бодрости и твердости духа, которой будучи напряжен к добру всем качествам души. Укрепи их в намерении моем о наследстве и законе онаго, и в приведении в порядок протчих частей, но старайся им внушить, что человек всякой должен подчинять себя рассудку, а ocoбливо такой, которой Богом призван подчинить страсти других и управлять Людьми и целым Государством и Народом. Таким только себя подчинением может удержать других во оном, а особливо своих собственных потомков, подавая им пример, а свою же совесть успокоить. Отличай тех, кто нам верные были и привязаны. Тебе их имена известны, равномерно как и подвиги. Будь милостива и снисходительна и следуй в сем Своей душе благодетельной. Награди всех тех, кто у нас служили. Воспитавших и тебя и меня особливо награди. Въместе с сим получишь ты волю мою о детях и протчия распоряжении. Ты все сие разбери и в свое время зделай, а между тем укрепляйся терпением и добродетельми. Бог да благословит всю жизнь твою. Прости друг мой, помни меня, но не плачь о мне; повинуйся воле того, которой в лутчему все направляет. Прими мою благодарность Твой всегда верный Муж и друг

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня, 1788 г.

III.

Любезная Жена моя!

Совесть моя, долг пред богом и Государством и обязательства звания моего, равномерно и союза нашего побудили меня оставить тебе сию волю мою, как той особе, которая всю мою доверенность [308] преимущественно заслуживаешь, как по положению своему, так и качествам души и разума, мне столь известным и драгоценны?.

Призываю благословление Божие на тебя.

Ты знаешь мое сердце и душу, и что я ни в чем другом ни полагаю истиннаго моего удовольствия и верьховной должности бытия моего, как в общем благе и Его целости.

Сие чувство руководствовало всегда всеми моими делами. Оно соединясь с сыновною любовию заставляет меня вънутри души моей желать усердно, чтоб с настоящим царствованием продолжилось, сколько возможно долее, благоденствия отечества.

Но природной пред ним долг и сердечная в нему привязанность столь велики, что одно Его обезпечение занимает теперь всю мою душу, и стало поводом сего письма моего к тебе.

Воображая возможность произшествий могущих случится, ничего горестнее и чувствительнее себе и для отечества представить не могу, как если бы вышним провидением суждено было лишиться матери моей Государыне Императрицы. Такое произшествие было бы истинное посещение божие.

Таковую возможность отдалил бы я со всем от своей мысли, если бы любовь моя к отечеству и долг мой пред ним не налагали на совесть мою обязательства огорчить себя воображением возможности сего произшествия для того, чтобы целость Его и безопасность в столь нещастной момент, непоколебимы остались.

Таковое произшествие может последовать равномерно и после моей смерти, то те-же самыя обязательства налагают на меня равной долг предосторожности, открывая тебе те меры, которыя признаю надобными на таковой случай, исполнение же которых с полною доверенностию поручаю тебе, которой Любовь ко мне и усердие к отечеству столь известны.

В правоте души твоей и советах находил я всегда прямую отраду и пользу; и так погрешил бы я пред отечеством и пред собою, если бы не препоручил особенно тебе исполнения всего того, что на оба случая за нужно поставляю.

Сим должен пред всем светом был тебе.

Поручаю тебе тогда немедленно объявить Императором сына нашего большаго Александра, и сие мое к тебе письмо Сенату, Синоду и трем перьвым Коллегиям. Если сын мой большой останется малолетен, то поручаю тебе правительство, как правительнице, и со оным опеку детей наших до совершеннолетия, сего требует порядок и безопасность Государства. При тебе быть совету Правительства, которому нет дела до опеки. Совету сему состоять из шеста особ перьвих двух классов по выбору Твоему. В сей совет правительства входить всем делам, подлежащим решению самаго [309] Государя, и всем тем, которые, как к нему, так и в совет его вступают; однако ты имеешь, как Правительница, во всяком случае голос решительной. Совершенно-летие начинается шестьнадесять лет. Жениться и замуж иттить детям нашим не позволяю инако, как с воли твоей, и, во всяком случае, надеюсь от детей своих и сверьх сего повелеваю, отдавать тебе, которая достоинствами и добродетелями преисполнена, которую любил, как самаго себя, я ни в чем с собою не разлучал, подолгу к тебе большему, нежели ко мне, ибо ты их на свет произвела, и помня наш союз и Любовь; то, чем они мне должны были, любить и почитать тебя и согласоваться с волею твоею. Тем более должны они тебе всем сим, что ты помогла утвердить на предбудущия веки тишину и спокойствие и тем самым блаженство Государства. Их долг удвоить Любовь и благодарность свою к тебе, сохранять свято противу тебя то, что Господь Бог в Заповедях и святом Писании предписал детям к родителям и посвятить на то жизнь свою. Я не сумневаюсь, чтоб они не соблюли сего свято, помня Закон божий, отеческую волю и долг сыновей, облегчая поведением своим печаль твою о мне.

Тебе оставляю, как виновнице блаженства веков, все преимущества, каковыми бы при жизни моей пользовалась, милион доходу, исключая содержания Двора, место пред снохою, равномерно и знаки орденов св. Андрея и св. Александра.

Сям письмом исполнив долг званья своего, совести и Любви моей в тебе, пребываю твоим верным

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня. 1788 года.

IV.

Любезные дети мои!

Достиг я до того часа, в которой угодно всевышнему было положить предел жизни моей. Иду отдать отчет всех дел своих строгому судии, но правосудному и Милосердому. Сей отчет тем важнее, чем труднее исполнение должностей и обязательств послания, на которое призвав был Святою волею Его. Конец жизни коей, приближившийся прежде начала послания моего, побуждает меня сложить все обязательства и должности по лутчему разумению моему и чистой совести на вас, детей моих. Вы теперь обязаны пред Престолом Вышняго посвящением жизни вашей отечеству, заслуживать и за меня и за [310] себя, что избрал он нас и предъопределил. Сии причины побудили меня вам сию последнюю мою волю написать. Живите между собою мирно, помните все, что одна в вас кровь.

Большой люби своих меньших и помни, что если бог предъопределил тебе прежде на свет произойти, то сим самым приближив тебя к престолу, возложил большее обязательство Любви и снисхождения к брату твоему, которой твой лутчей друг. Меньшой люби равномерно большаго своего и помни, что предопределено Богом тебе второе место; и так имей свято почтение к воле Божией, сохраняя оное к брату твоему. Помните оба, что вы посланы от Всевышняго к Народу, а не народ к вам, и для его блага; и так пекитись о нем, сохраняя его, а лутчее сохранение тишина, которой пример подавайте вы между собою, ибо вы пример всему, а нигде оное столь не нужно, как в нашем Государстве, которое не наслаждалось много плодами тишины. Осталась у вас Мать вселюбезнейшая, достоинствами и добродетелями преисполненная, которою я любил, как самаго себя и ни в чем ее с собою не различал, то, по долгу к ней большему, нежели ко мне, ибо она вас на свет произвела, и, помня наш союз и любовь, отдавайте ей то, чем вы мне должны были. Любите и почитайте ее и согласуйтесь во всем с волею Ея. Тем более вы должны ей всем сим, что она помогла согласием своим утвердить на предбудущие веки тишину и спокойствие, и тем самым блаженства Государства, в образе, порядке и праве наследства; и следственно помогла утвердить судьбу и состояние не только ваше, но Сынов сынов ваших. О, коликия новыя обязательства возложены на вас к ней! Вы Ей не только жизнию одолжены, но и состоянием. И так удвойте любовь и благодарность вашу теперь к ней. Сохраняйте свято противу ее то, что Господь Бог в заповедях и Святом Писании предписал детям к родителям и посвятите всю свою жизнь на то. Я не сумневаюсь, чтоб не соблюли свято сего, и помня Закон Божий, Отеческую волю и долг сыновей, облегчайте поведением своим печаль Ее о моей смерти. Я вам все сие повелеваю и заклинаю вас именем Божиим. Вам вручить жена моя от женя протчия распоряжения мои в свое время.

Призываю на вас благословление Божие во всех ваших Делах, согласных с Святым Законом Его.

Вдове моей, как виновнице блаженства предбудущих веков, оставляю все преимущества, каковыми при жизни моей пользовалась бы, милион доходу, исключая двор и место пред снохою. Равномерно за подвиг Ее, знаки ордена св. Андрея и Александра, которые сам носил.

Вы получите сию мою волю, когда вы возмужаете. Когда Бог окончить жизнь (В другом списке: «дни») Бабки вашей, тогда тебе, старшему, вступить по ней и [311] волю мою при короновании твоем объявить и присягнуть вместе со всею нациею, в соблюдении Святом Права наследства и обязательств, до сего касающихся, за котором и установи самодержавство, основанное на законах, которые утверди по лутчему твоему разумению. Нет мне нужды говорить о методах таковаго правления, сим даю лутчей залог любви к Отечеству и детям, способствуя к доброму управлению, чрез что обезпечиваю совесть каждаго из своих потомков; и тем самым утверди все состояния и дай им бытие и существование. Сим должен был пред Создателем отечеству, роду своему и потомкам.

Призываю на всех сих благословление Божие и Имя Святое Его. Да направит он стопы ваши на путь истинны. Да пошлет вам дух Разума, Премудрости и Ангела мирна, верна наставника и Хранителя душ и телес ваших.

Исполнив долг мой последний, даю вам свое благословение. Простите меня, если в чем волею, или неволею согрешил; я же прощаю вас от чистаго моего сердца. Будьте счастливы, щастием земли вашей и Спокойствием души вашей. Бог вам да даст Его, как меня сподобил в жизнь свою оным наслаждаться. Ваш навсегда благосклонной

ПАВЕЛ.

С.-Петербург. Генваря 4 дня. 1788 года.

V.

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

†

Отъезжая в Армию на случай тот, что там Всемогущему Богу угодно будет век мой прекратить, почитаю долгом моим против самаго себя и против тех, с коими по связи крови, дружбы и иных обязательств состою, о распоряжении моего движимаго и недвижимаго имения, теперь в моем действительном владении находящагося, следующую последнюю волю мою начертать, прося Ея Императорское Величество Государыню Мать мою, чтоб последим знаком Ея любви и благоволения ко мне оную бы Жене коей точно и непременно исполнить позволила:

1) Гатчину со дворцом и находящимся в нем с садом, дворцом и протчими принадлежностями и селениями Гатчинскую волость саму по себе состовляющими, отдаю я жене моей.

2) Каменной Остров, со дворцом и находящимся в нем, отдаю [312] старшему Моему Сыну, на том же точно основании как сам оным владел; Арсенал во дворце онаго находящейся Ему же.

3) Протчии волости Гатчинскаго ведомства отдаю Сыну Моему Константину.

4) Все мои картины и статуи в Зимнем дворце в С.-Петербурге: находящияся отдаю Жене моей.

5) Каменной дом мой, что в Луговой Милионной с большою библиотекою и инструментами в оном находящимися отдаю Сыну Моему Константину, изключая картин, которыя в других местах не быв помещенными в оном же хранятся; их отдаю Жене моей.

6) В Зимнем дворце находящуюся библиотеку мою отдаю Сыну моему Александру, равномерно и планы, хранящияся, как у Плещеева, так и у Малте.

7) В Зимнем дворце находящейся Кабинет моих Естампов, собственнаго моего приобретения, прошу Государыню Мать мою принять, как знак моей всегда невредимо к ней хранившейся любви и преданности.

8) Павловскую больницу, что в Москве, препоручаю Жене моей, а Каменноостровских Инвалидов Сыну моему Александру.

9) Гардероб мой из платья зделаннаго, также белье и кружева мои и обувь, разделить на три ровныя части по жеребью между моими тремя камердинарами: Петром Жванцовым, Михайлом Бендерским и Васильем Кутайсовым; а все куски разных парчей и материй моего гардероба отдаю камердинеру моему Ивану Кутайсову.

10) Изключая перстеней, шпаг, знаков разных орденов и Аметистовова прибора на фрак от Жены моей шедшаго, все мои протчия брилиантовыя вещи и жемчути отдаю я трем дочерям моим, Александре, Елене и Марии, разделя оныя между ими по ровну целыми сортами по жеребьям; а означенной аметистовой, от жены моей шедшей прибор на память Ея ко мне Любви, отдаю старшему моему Сыну в Первородство с заступлением.

11) Все брилиантовыя шпаги мои разделить поровну и по жребью между моими Сыновьями, изключая шпаги Петра II-го, которую оставляю Сыну моему Константину и его Роду в фидеи-комис.

12) Золотую мою шпагу, которую ежедневно сам носил и медную от моего Отца Петра III-го идущую, отдаю на память мою Сыну Моему Александру.

13) Звезду Андреевскую со крестом брилиантовым отдаю Сыну моему Александру, а жемчужную звезду сыну моему Константину.

14) Звезду и крест прусскаго ордена Чернаго орла брилиантовыя, шпагу французскую, идущую от графа д'Артуа и золотыя мои пряжки, которыя всякой день ношу, отдаю моему верному другу Князю Александру Куракину. [313]

15) Крест Анненской брилиантовой, которой носил на шее, оставляю участвовавшему в моем воспитании Тимофею Ивановичу Остервалду.

16) Перстень брилиантовой с портретом покойнаго Короля прусскаго от него собственноручно мною полученный, отдаю я на память Мою Сыну Моему Александру.

17) А трость с костеным набалдашником, точенным Женою моею, которою ежедневно же употреблял, отдать Сыну моему Константину.

18) Три картины сухими красками Женою моею писанныя, и в разныя времена от нее полученныя, памятныя вещи, так как и часовыя цепочки, отдаю на ровныя части и по жребью Моим дочерьям.

19) Анненской крест простой золотой, которой всякой день носил, отдаю я Николаю Ивановичу Салтыкову.

20) Четвре кованныя серебрянныя звезды, которыя всегда носил, отдаю две Андреевския, одну графу Валентину Платоновичу Мусину-Пушкину (Генерал-Аншеф граф В. П. Мусин-Пушкин (род. 1735, ум. 1804 г.) был назначен 23 июня 1788 г. главнокомандующим русской армией в Финляндию в войне против шведов. Малоуспешность кампании сего года Екатерина II приписывала вялости и непредприимчивости гр. Мусина-Пушкина. См. «Записки» Храповицкаго. М. 1862, стр. 69-71 и 100), другую князю Ивану Сергеевичу Барятинскому; а две Володимерския Карлу Ивановичу Савену и Петру Ивановичу Пастухову.

21) Митрополиту Московскому отдаю трость с изумрудным набалдашником и мою двуместную красную карету, в которой всегда ездил.

22) Весь мой экипаж, т. е. городовыя и дорожныя кареты со всеми цуковыми лошадьми и приборами отдаю Жене моей.

23) Тестю Моему отдаю все мои турецкия палатки, а теще столовой синей фарфоровой сервиз, которой при Каменноостровском дворце.

24) Моих верховых лошадей, собственнаго седла моего, отдаю я здесь оставшихся двух — князю Алексею Куракину, двух — Григорью Кушелеву, последнюю — Екипаж-мейстеру Василию Маркоку и ему же двух кавалерских по его выбору; а из протчих верьховых и молодых в учении находящихся, по две — подполковнику моего полка Кноррлигу и капитану Штейн-веру; да сверьх того Кушелеву, Кноррингу и Штейн-веру, каждому из них по два из богатых моих воинских уборов. Обоз мой отдаю камер-геру Федору Вадковскому, ему же половину моего седла верьховых лошадей и подъемных со мною в походе бывших; а другую половину тех и других полковнику Христофору Бенкендорфу.

25) Палатки и воинские уборы, что со мною в доходе, отдаю князю [314] Репнину с исключением моей собственной палатки, которую на память оставляю жене моей.

26) Серебряной доходной сервиз мой отдаю лейб-медику моему Крузу.

27) Чайной походной серебряной сервиз мой отдаю лейб-хирургу Блоку.

28) Фарфоровой десертной столовой сервиз, что шел от гер. Курляндскаго, в ежедневном употреблении моего стола служивший, отдаю лейб-хирургу моему Беку.

29) В род графов Паниных отдаю я перо брилииантовое с бантом, что на Андреевской шляпе носил, и портрет мой, которой вручит Жена моя на память моей любви к покойному воспитателю моему; и еще возлагаю на моего старшаго Сына и всех моих Птомков наблюдение долга моей благодарности противу рода означеннаго воспитателя моего покойнаго графа Никиты Ивановича Панина, которую краткость моего века недозволила мне им доказать.

30) Плещееву отдаю уборы со всех моих шлюпок.

31) Лафермиеру и Николаю, двое столовых часов, золотом оправленных из камня оникс, и Лафермиеру еще перстень брилиантом, Королем Шведским мне подаренной с моим портретом; а Николаю перстень от Государыни моей Матери мне пожалованной под No 27, также с моим портретом; и еще каждому по две тысячи рублей.

32) Если когда Жена моя от бремени разрешится, и Бог дарует мне третьяго Сына, то предписываю, чтоб назначенныя в 3-тей статье Сыну моему Константину Гатчинския волости были между ими пополам разделены, наблюдая, чтоб новыя Скворици достались Сыну моему Константину, а старыя Скворицы третьему моему Сыну, и чтоб число душ на ровную часть каждаго достающихся были бы к одному месту отведены.

33) Если же родятся у меня четвертая дочь (Родилась дочь — Екатерина, 10 мая 1788 г., в С.-Петербурге. (См. в Зап. Храповицкого о рождении Екатерины Павловны на стр. 61.) Великая княжна Екатерина — бывшая впоследствии в замужстве за принцем Петром Ольденбургским, а потом за королем Виртимбергским, ум. в 1818 г.), тогда предписываю, с отменою 10-той статьи, чтоб все брилиантовыя вещи мои в ней означенныя, были разделены таковым же образом, как в оной изъяснено, на четыре ровныя части, и, по жеребью, между моими четырьмя дочерми; а тогда Гатчинския волости в дележ нейдут, и остаются одному Сыну моему Константину.

34) Два конския убора, работы жены моей, так как и несколько валтрапов, Ея же трудов, разделить обеим моим Сыновьям Александру и Константину по полам и по жеребью. [315]

35) Генерал-маиорше Швеховой, при воспитании моих дочерей находившейся, отдаю крест брилиантовой, которой на Андреевской шляпе сам носил.

36) Брилиантовыя, собственныя мои пряжки, отдаю третьему моему Сыну, есл он родится; а если Бог мне не дарует, то оныя и пряжку портупейную брилиантовою орденскую отдаю герцогу Петру Голштинскому Епископу Любскому.

37) Государыню мать Мою прошу пожаловать сто тысячь рублей на дачу в построенныя мною церкви на Каменном Острову и в Павловском, на разделение между нищими и на награждение служивших при мне придворным конюшенным и собственным людям моим, с пристойным разделением сей суммы на сии три предмета.

38) Еще же Государыню Мать мою прошу въместо Меня продолжить пенсии, мною даваемыя каждому по смерть его.

39) Жене моей препоручаю Имянем моим раздать рядовым моего Кирасирскаго полка и баталиона моего каждому по одному рублю, а офицерам моего бутадиона тысячу рублей.

40) Жене моей поручаю купить для Епинуса табакерку с брилиантами, в тысячу рублей; капитану Штейн-веру табакерку в такую же цену и оныя от от меня вручить; Епинусу же отдаю еще мои брилиантовыя запонки.

41) Золотыя запонки и галстушную золотую пряжку, ежедневно мною употребляемыя, оставляю я на память мою Жене моей.

42) Шкатулку медью оправленную, от покойной Ланд-Графини мне доставшуюся, оставляю старшему моему Сыну и по нем в род для соблюдения бумаг, в оной хранящихся.

43) Библию жемчугами унизанную, от Петра II-го идущую, оставляю старшему моему Сыну и в его род.

44) Полковнице Бенкендорфовой поручаю старшему моему Сыну в свое время купить тысячу душ.

45) В заключении же всего прошу Государыню Мать мою оставить Жену мою в тех покоях Зимняго дворца, в коих я с нею столь долго и счастливо жил.

ПАВЕЛ.

С.-Петербургь. Геннаря 15. 1788 [316]

VI

НАКАЗ.

1.

Предмет каждаго общества блаженство — каждаго и всех. Общество не может существовать, если воля каждаго не будет направлена с общей цели. Для того правительство, правительства разнаго рода. Лутчее то, которое ближайшим способом преимущественно достигает до своего предмета. Из того разныя роди правления раждаются. Чем больше земля, тем способы исполнения труднее, следственно перьвое попечение должно быть облегчать их. Самое простое облегчение сего рода препоручение исполнения одному, но связано с неудобствами человечества.

2.

Положив правила кем земле быть управляемой, должно сказать, что нет лутчаго образа как самодержавной, ибо соединяет в себе силу Законов и скорость власти одного.

3.

Для того положить Закон кому имянно быть Государем.

4.

Законы у нас есть, но в порядок привести в их смысле. Новых не делать, но сообразить старые с государственным внутренним положением, а указы почитать просто Учреждениями, а не Законами.

5.

Законы для наблюдения. За неблюдением должно смотреть. Государь, будучи человек, за всем усмотреть не может, хотя бы и не имел страстей; то для того и другаго надобны правительства. Таков Сенат, протчие судебные места и проч.

6.

Государь будучи над всем, смотреть (sic) за разными частьми, и для того в облегчение не только ума Его, но и совести иметь Ему [317] совет, составленной из особ, которым поручено смотреть за разными частьми и родами дел государства.

7.

В государев совет все дела входят по всем частям, следственно от всех частей главному быть в нем. Я разумею дела до государственнаго правления касающияся, а не текущия по законам и без того. Сии главныя суть: канцлер юстиции, канцлер иностранных дел, вице-канцлер юстиции, вице-канцлер иностранных дел, военной министр, морской министр, финанц-министр, комерц-миннетр, и государственной казначей.

8.

Сказав о способах безпосредственных к достижению предмета общества т. е. блага утверждением законов, — сказать должно: сие состояние законы утверждают. Таковое перьвое дворянство. Оно подпора государства и.государя и для того придать ему уважения, не допуская в него лишных членов или не достойных и имея с государем равный интерес должно его на службу обращать.

9.

Второе Духовенство, котораго святость должностей делает столь уважения достойна и для того заслуживает особливаго внимания и присмотра, дабы понятию о боге учили в прямой силе, а не суеверию.

10.

Среднее состояние, котораго промыслы, торговля и рукоделие зделали необходимым для нужд в обществе, должно заниматься так и при том отделено быть, чтоб общество ни в чем недостатка не имело, а чтоб промысли свободно текли для государства и для них собственно, и тем самим распространять в нем изобилия.

11.

Крестьянство содержит собою все прочия части и своими трудами, следственно особаго уважения достойно и утверждения состояния не подверженнаго нынешним переменам его, из благодарности Отечества и для того, чтоб тем лутче трудились и государство имело тем вернее снабжение. [318]

12.

Но сего предписания не доволно, ибо исполнение потребно; а прежде онаго быть не может, пока каждое состояние и каждой онаго член не узнает воспитанием пространства своих должностей, к первому предмету благу общества, а сего достигнуть не можно без воспитания, от котораго понятие прямое закона, самаго себя и вещей и следственно нравы, без которых опять общество бедственно, ибо члены развратны.

13.

Для сего школы и училища, основанныя на правилах правления, дабы воспитанием влагалось понятие вещей к назначенной цели и напряжения каждаго, по мере состояния, исполнением должностей к общей цели общества.

14.

Торговля, служа в богатству земли, сводить народы и тем самым полирует нравы и открывает новыя стези смыслу человеческому и способам государственным.

15.

Мануфактуры, фабрики и ремесла — отрасли сего, сила и следственно и целость общества, — и так о них певщись отменно, а особливо у нас, где сия часть запущена.

16.

Сюда к промыслам принадлежит вино и соль. Последняя запущена и так стараться исправлять, а перьвое основано на злоупотребиении, ибо коронной монополь развратительной для нравов; и так искать сей доход не прибавлять, а убавлять, заменя прилежанием в других отраслях.

17.

Руды и заводы, будучи свойства промыслов, о них я понимаю, — как о средствах государственных, которым предел положа, дабы иметь иные в запасе, а не в разработывании на нужду; надлежит уважить состояние приписных к ним крестьян, их судьбу перепонить и разрешить.

18.

Таким образом, проходя все части, в предмете блаженства общаго, не меньшаго частнаго уважения заслуживают государственные [319] крестьяне, однодворцы, черносошные и пахотные, которых свято, по их назначениям, оставлять, облегчая их судьбу. Они прямые государственные. — Економические оставить на их нынешнем основания, но доходы с них никуда не определять, как на монастыри и богоугодныя заведения, а за сим, что останется на прямыя, государственныя необходимости, ибо их назначение отдателей на богоутодныя дела. Дворцовые остаются на содержание Двора, на государския жалованья и на уделы фамильные.

19.

Доходы государственные — Государства, а не Государя, и составляя богатства его, составляют целость и так знак, и способ благополучия Земли. Они двоякие: или с земли, или с промысла. Перьвые держать соразмерно возможности с надобностию, ибо уделяются от имений частных людей. Другие поощрять, ибо основаны на трудах и прилежании, всегдашние средства силы и могущества земли. Поощрение сие одобрение и способствование.

20.

Изображение всякаго товара и вещи торговой — денги, а торг и промысл основан на труде, и так деньги представляют промысл и труд; чех больше сего, тем больше онаго, и так держать их в сей тройной пропорции, популации, труда и сношения с другими землями чрез торговлю.

21.

Когда сия пропорция прямо сыскана, тогда имеет Государство прямо кредит, ибо вещь всякая тортовая в своей прямой цене и следственно согласно с доброю верою, и для того монета должна, вошед однажды в свою пропорцию, никогда не переменятся. То по сему нынешнею тот-час привести, нечувствительно, в сей баланс.

22.

Долги государственные и партикулярные выводят вещи сии из баланса, и так их, мало по малу, истреблять, а особливо последния, ибо раззоряют частных людей, происходят от роскоши и порчи нравов, и так все сие разом прекращать, одно для другаго, начиная с корня.

23.

Разходы размерять по приходам и согласовать с надобностями государственными, и для того верно однажды расписать так, чтоб [320] никак не отягчать земли, но помнить, что может быть случай, где нужда заставит больший разход делать, и так не в плоть и обрез класть, и притом некоторое количество иметь в казне, но не большое, дабы не отвратить онаго от нужнаго течения.

24.

Распорядясь, как сказал выше, не может не произойти моральнаго и физическаго равновесия, доводящаго до общей доброй веры во всех частях. За которою смотреть, ибо основание тишины и блаженства каждаго и всех, и достижение цели закона Божия, предмета перьвейшаго.

25.

Для достижения таковаго предмета и сохранения его — необходимо стараться постановить правила общей безъопасности, рождающейся от стечения всех вещей к одному предмету и для соблюдения оной учредить земскую и городовую полицию.

26.

Показав, что состовляет по частям внутренное, непоколебимое и твердое состояние государства, основанное на предмете перьвом общества, блаженстве каждаго и всех, показать надлежит, что для сего потребно, для того же предмета, с внешних сторон, что разумеется под политическим внешним положением. Оно должно быть сообразно с положением физическим и моральным всякаго государства, в рассуждении соседей своих, которым стараться наибольше делать добра. Нам большой нужды нет в чьей либо помощи. Мы довольно сильны сами собою, если захотим пользоваться своею силою.

27.

Чтоб сие равновесие соблюсти надлежит нам смотреть прилежно с кем прилично быть в связи и в какой. Связи суть разныя, обязательств, которыя вечны быть не могут, а по обстоятельствам государственным переменяются, и для того их никогда таковыми не делать. Нужды, которыя сами собою раждаются по разным случаям. Родства, которыя никогда не должны заставлять забывать прямаго, государственнаго интереса и суть последния всегда, ибо обыкновенно идут на персону. [321]

28.

Из сего видно, что перьвой политической предмет требует, чтоб не давать никому над собою воли и не входить ни в чьи интересы и виды слепо, желая, чтоб соседи наши были в равновесии, дабы никто не мог угрожать вольности другаго; а соблюдать безпристрастием и поведением, основанном на правосудии, благоразумии и твердости, уважение и доверенность к Государству. За сим следует прямое, политическое благосостояние.

29.

Показав таким образом в чем политическая цель состоит, теперь должно сказать как до сего предмета достичь можно. Доброю верою в поведении, которое на перьвее быть должно на честности основано. Союзами в севере с державами, которым больше в нас нужды, а местничества с нами иметь не могут; военною силою приведя в непоколебимое сильное состояние пропорциональным количеством и дисциплиною; не входя нигде в дело прежде времени и за других.

30.

Ясно видно, что если нравы нужны для внутренняго благополучия государства политическаго, то столь же оно нужно для наружной безопасности. Они залог и основание всему, и так достижением до сего доходит государство до перваго предмета блаженства каждаго и всех.

31.

В 29-м пункте говорено о надобности военной силы; нет нужды более о сем распространяться, ибо каждый знает на какой конец военная сила в обществе; говорено тоже о пропорция, в какой ей быть, и что ее душа. Здесь однако же должно о ней сказать, что пространство земли нашей требует большую оборонительную силу, а тем паче и наступательную; но препятствует сему малое количество жителей по таковому пространству, и так, заключаясь в возможности, должно государство иметь военную силу свою расположенною по четырем главным границам и внутри. Иметь их, в сообразность соседей, достаточно всем нужным снабженных всегда комплетных, ибо от некомплета земля большой урон терпит, или ложным счетом обороны или безвремянным, скорым и сильным наборот.

32.

Государство, будучи окружено со многих сторон морями, необходимо надобен ему флот на каждом из сих морей, которой столь же [322] надобен в своем употреблении, сколько надобны сухопутныя силы. Для обеих сих военных частей надобны арсеналы, запасы всему по розным частям и школы для военных наук. Притом войски и флоты учить, и Государю смотреть.

33.

Когда все части государства будут приведены порядком до равновесия, в котором должны быть, чтоб оное могло не разрушено и не вредимо стоять, тогда можно будет сказать, что прямо направлено общество на прямой путь свой блаженства каждаго и всех, что согласно с законом Божиим и следственно не может не иметь благословенья во всем Его вышной Десницы.

ПАВЕЛ.

Приведенные нами акты важны, как для характеристики Павла I, так еще более для уяснения многих законоположений, обнародованных этим государем в течение четырехлетнего его царствования. — Предоставляя исследователям царствования Павла I и жизнеописателям сего государя указать все значение приведенных нами документов и разобрать их строго критически, — мы укажем лишь на некоторые указы и законоположения императора Павла, которые представляют прямое развитие мыслей, высказанных им в 1788 году.

В обращениях в Марии Феодоровне нельзя прежде коего не остановиться на том глубоком чувстве любви, дружбы и высокаго доверия, каким исполнены все строки писем великаго князя Павла, великая княгиня была истинным другом своего супруга; она была его советником, была подпорою во многия тяжкия минуты его жизни.

«Не могу довольно тебе благодарности за все сие сказать», — говорит Павел во втором письме к ней, от 4 января 1788 г. — равномерно и за терпение твое, с которым сносила состояние свое, ради меня, и по человечеству случающияся в жизни нашей скуки и прискорбии.....»

Тем не менее, однако, при всей беспредельной любви, связующей двух супругов, Павел Петрович, для «блаженства» всего государства, призвал Марию Феодоровну на «великий подвиг», как он сам выражается; он решил, что она должна отстранит от себя всякую мысль о восшествии [323] на престол после его смерти, а предоставить этот престол старшему своему сыну... Мария Феодоровна, оправдывая любовь и доверие к себе супруга, подвигнулась на этот подвиг, — чем и свидетельствует сам Павел Петрович. Факт этот весьма знаменателен. Кто не знает, как тяжело пришлось России по смерти Петра Великого, впродолжение полустолетия, оттого, что не было точного, твердого закона о престолонаследии? Павел Петрович, на самом себе испытавший всю настоятельную необходимость установления такого закона, как видно из приведенных нами документов, весьма рано стал готовиться к осуществлению важной мысли — установить порядок престолонаследия на самых незыблемых основах. Мысль о сем предмете, назревавшая в голове Павла в течение многих лет уединенной жизни, выразилась, наконец, по вступлении его на престол, известным «Актом, Высочайше утвержденным в день священной коронации (5 апреля 1797 года) Его Императорского Величества, и положенный для хранения на престоле Успенского собора» (П. С. З. т. XXIV. No 17, 910). Этот акт, определивший порядок престолонаследия в нашем отечестве и легший одним из краеугольных камней всего строя государственного управления, издав, как известно, с следующим вступлением:

«Мы, Павел, Наследник, Цесаревич и Великий Княхь, и Мы, — супруга Его, Мария, Великая Княгиня.

«Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

«Общим Нашим добровольным и взаимным согласием, по зрелом рассуждении и с спокойным духом постановили сей акт Наш общий, которым по любви к Отечеству избираем Наследником, по праву естественному, после смерти Moeй, Павла, Сына Нашего большаго, Александра, а по нем все Его мужеское поколение.»

Далее в акте изложены «все правила престолонаследства и объяснены причины оных»; затем акт установляет порядок учреждения правительства и опеки на случай малолетства государя, при этом некоторые места целиком взяты из приведенных нами писем в. к. Павла Петровича в Марии Феодоровне: таковы постановления о времени совершеннолетия государя, о назначении совета правительства, о числе его членов, о порядке решения в нем дел, и проч. Подлинный акт подписан Павлом и Марией, с приложением печатей, и затем выставлено число: «Санктпетрбург. Генваря 4 дня 1788 года.» Был ли этот акт в том виде, как он обнародовав в [324] 1797 году, составлен в 1788 году, мы не знаем, но вся сущность его, действительно, заключается в трех письмах Павла к Марии Феодоровне от 4-го января 1788 года, и, следовательно, означенный печатный акт служит наисильнейшим доказательством полной достоверности приведенных нами документов.

Тогда же, в 1788 году, государь, как видно из приведеннаго нами завещания его детям (акт IV) — завещал своей супруге «за подвиг ея, знаки ордена св. Андрея и Александра, которые сам носил». Павел успел при жизни возложить орден св. Андрея на свою супругу; звезда жемчужная св. Апостола Андрея с брилиянтами, как видно из отметки кн. А. Б. Куракина в списке орденов имп. Павла (список сохранился в Куракинском архиве). пожалована была Мария Феодоровне 1 января 1799 года; назначение сего ордена особе женского пола было исключением из общего правила, так как, по установлению о российских императорских орденах, утвержденному императором Павлом 5 апреля 1797 года (П. С. З. т. XXIV, No 17,908), — для особ женского пола был только один орден: св. Екатерины. — Точно также Павел, по воцарении, подтвердил волю свою, выраженную в 1788 году, о ежегодном отпуске Марии Феодоровне по 1 мил. руб. в год (П. С. З. т. XXIV, No 17,906: «Учреждение об Императорской фамилии 5 апреля 1797 г.», см. примеч. а, к п. 1, § 77))

Но наиболее интереса, в ряду приводимых нами выше актов, заключается в наказе или «предписании» великого князя Павла Петровича о порядке управления России и указания его на те вопросы, какие, по его мнению, наиболее всего требовали разрешения. Почтя каждый пункт этого наказа послужил зерном многих законоположений, изданных впоследствии времени императором Павлом, — в этом мы убедились при тщательном пересмотре более 2,200 указов, разных уставов и положений, обнародованных в период времени с 7 ноября 1796 по 11 марта 1801 года и нашедших себе место в Полном Собрании Законов».

Остановимся, напр., на пар. 8-м наказа: в нем выражен взглядь Павла на то высокое значение, какое должно иметь дворянство, и для поддержки которого, по мнению составителя наказа, необходимо: «придать ему (т. е. дворянству) уважения, не допуская в него лишних членов или не достойных»... Взгляд этот проведен в указах императора Павла: от 4 декабря 1796 г., [325] о запрещении правительствам самим собою водить в дворянское достоинство и выдавать на оное граматы без Высочайшаго утверждения» (П. С. З. т. XXIV, No 17, 608) — и от 20 января 1797 г., «о составлении общаго дворянских родов гербовника» (П. С. З. т. XXIV, No 17,749; см. там же, по сему предмету указы: 19 марта 1797 г. No 17,881); — 7 авг. 1797 г. (No 18,081); — т. XXV; маниф. 1 янв. 1798 г. (No 18,302); — указы: 22 июля 1798 г. (No 18,596); — 31 янв. 1799 г. (No 18,834); — 31 дек. 1799 г. (No 19,238); XXVI, NoNo 19,432, 19,531 и 19,647). Затем мы видим несколько постановлений, изданных Павлом и клонящихся к возвышению дворянства, либо к улучшению материального быта его сословия. Укажем на некоторые из сих постановлений в хронологическом порядке их обнародования: Высочайшим указом, 14 декабря 1797 года, дворянам, определяющимся в военную службу, повелено отправлять службу рядового не более трех месяцев (П. С. З, т. XXIV, No 18,267); причем, 17 апреля 1798 г., государь строго-настрого запретил представлять унтер-офицеров не из дворян, не только в обер-офицеры, но даже в портупей-прапорщики и в подпрапорщики (П. С. З. т. XXV, No 18,486). Манифестом, 18 декабря того же года, объявлено об учреждении государственного вспомогательного банка для дворянства. Этот замечательный акт милости Павла к передовому сословию государства заключается следующими словами: «Основав таким образом правила месту.... ласкаемся Мы приятною надеждою, что дворянство всей Нашей империи, ощутив истинную цель благих Наших намерений, ко спасению их самих и их потомства стремящихся, обратит щедроту Нашу во благо, изкупит имения мои из рук корыстолюбивых ростовщиков, заплатит все свои долги, и тем возвращая доброе имя и полное к себе доверие, усугубит попечения свои на распространение всякаго рода полезнаго хозяйства, а паче и паче сокращая в домах коих излишества, роскошию внушаемыя, прилепится к похвальной умеренности» и проч. (П. С. З. т. XXIV, No 18,274). В этих словах так и виден Павел с своею строгою умеренностью в жизни, с своим нерасположением к той роскоши, которая так заполонила и разорила российское дворянство в эпоху царствования Екатерины (Сравни при этом п. 22-й Наказа Павла (см. акт VI)).

Если не маловажны законоположения, изданныя императором Павлом с целью, так сказать, возвеличения дворянства и [326] упрочения его материального быта, то несравненно важнее меры того же государя относительно улучшения крайне печального состояния крестьян помещичьих. Меры эти суть прямое развитие того, что было выражено Павлом по сему вопросу в 1788 году: «крестьянство — писал цесаревич великий князь в своем наказе детям особаго уважения достойно и утверждения состояния, не подверженнаго нынешним переменам его.» Павел, по восшествии своем на престол, не замедлил выразить это «уважение» к сословию, которое, по его мнению, «содержит собою все прочия части... своими трудами.» Таким образом, преемник той самой государыни, которая, при всей великости ума и при всей своей энергия, не нашла возможным что-либо предпринять в улучшению крайне бедственного положения крестьян, манифестом 5 апреля 1797 года установил трехдневную барщину и запретил в остальные четыре дня принуждать крестьян работать на своих владельцев (П. С. З. т. XXIV, No 17,909.); около того же времени государь особым указом (П. С. З. т. XXIV, No 17,809, вм. ук. от 16 февр. 1797 года) запретил продажу дворовых людей и крестьян без земли с молотка, и 16 октября 1798 года состоялась высочайшая резолюция о непродаже малороссийских крестьян без земли (П. С. З. т. XXV, No 18,706). Ранее того сенатских указом (П. С. З. т. XXIV, No 17,583 — 27 ноября 1796 г.): «людям ищущим вольности» предоставлено право апеляции на решения присутственных мест, хотя бы со стороны «Уездных стряпчих и было на те решения удовольствие». Из числа прочих законоположений императора Павла, направленных к «благотворению» сельскому населению, назовем следующия: отмену подати, собираемой с поселян хлебом — (налога крайне отяготительнаго для крестьян) и установление вместо того сбора в казну денег, по 15 коп. за каждый четверик (П. С. З. т. XXIV, No 17,628 — ук. 10 дек. 1796 г., также ук. 18 дек. 1796 г. No 17,661); — запрещение «включать в отдачу помещикам тех из казенных крестьян, которые прежде состояния о пожаловании высочайшаго указа подали просьбы о записке в купечество» (П. С. З. т. XXIV, No 17,880 — ук. 19 марта 1797 г.); запрещение начальникам губерний отягощать обывателей не нужными работами (П. С. З. т, XXIV, ук. б мая 1797 г., No 17,966.). Указом 3 декабря 1797 года, ходатайство и перенос дел о людях, ищущих вольности, возложено на прокуроров, и хотя крестьяне, по силе [327] сего указа, должны были оставаться, до окончательного решения их дел, в полном повиновении у помещиков, но последние обязывались подпискою никаких наказаний сего рода людям без ведома земской полиции не делать (П. С. З. т. XXIV, No 18,261); в тех же случаях, «когда губернские прокуроры апробуют решения палат относительно утверждения крестьян, ищущих свободы, во владении помещиков», означенным крестьянам, указом 29 ноября 1798 года, предоставлено было право самим аппелировать в высшия учреждения (П. С. З. т. XXV, No 18,766. Меры, какие принимал Павел для улучшения быта крестьян, как ни были оне значительны по сравнению с тем, что было сделано до него и даже после него в первую четверть XIX века, не достигали, однако своей цели; но в этом едва ли можно винить государя, искренно желавшего положить конец злу. Как бы то ни было, но между крестьянами, более чем когда-либо, стали ходить толки и слухи о полном освобождении их от крепостного ига, — но правительство, далекое еще от столь решительнего шага, вынуждено было прибегнуть к мерам укрощения крестьян и подчинения их помещикам. См. сего рода указы и манифесты имп. Павла в П. С. З. т. XXIV: NoNo 17,638; 17,780; 17,769; 17,958; — т. XXVI: No 19,479. См. также указы императора Павла в П. С. З. т. XXV, NoNo 18,358; 18,396; т. XXVI, NoNo 19,250 и нек. другие, упрочивавшие силу крепостного ига). Бедственное положение крестьян приписанных в различным заводам, также весьма рано обратило на себя внимание Павла Петровича. Будучи еще наследником престола, он, в приведенном нами выше наказе, писал: «надлежит уважить состояние приписных к ним (т. е. заводам) крестьян, их судьбу переменить и разрешить (См. выше акт VI, п. 17).» По восшествии на престол, Павел I, хотя и не успел в кратковременное царствование свое сделать что-либо существенное к «перемене и разрешению судьбы» приписных в заводам крестьян, тем не менее, кое-что в этом направлении все-таки было им предпринято; так, напр., указом 16 марта 1798 года, Павел хотя и разрешил покупку крестьян к заводам и фабрикам, но он это сделал в видах устранения множества злоупотреблений, вытекавших из прежних запрещений таковых покупок собственно для купцов-заводчиков и фабрикантов, причем относительно производства работ распространил на заводских крестьян всю силу манифеста 5 апреля 1797 года о трехдневной барщине, и постановил немедленно отбирать крестьян в казну в случае закрытия тех заводов или фабрик, в которым крестьяне покупались (П. С. З. т. XXV, No 18,442). Павел обратил также внимание на улучшение быта [328] мастеровых людей казенных горных заводов, вследствие чего был утвержден им доклад сената: «о правилах довольствования провиантом Екатеринбургского ведомства горных заводов и монетного дела мастеровых людей и об увольнении их от вычетов на госпиталь и лазарет, а также и от процентов за вещи и одежду, для них заготовляемыя (П. С. З. т. XXV, No 18,966 — 14 мая 1799 г.).»

Более существенные меры приняты были в обозреваемый нами период времени, с конца 1796 по начало 1801 года, относительно улучшения быта казенных крестьян, «облегчить судьбу» которых Павел Петрович также ставил, в 1788 г., в число заветных своих желаний (См. выше, акт VI, п. 18). Таким образом, те из них, которые не имели в своем владении 16 десятин на душу, наделены Павлом I землею в означенном размере, а «где оброчных земель оказывалось столь мало, что и чрез отдачу всех их того количества не составится, там указывалось отдавать крестьянам все земли оброчныя, сколько их есть: ибо — так гласил доклад сената — чрез таковое удовлетворение крестьяне, землями скудные, придут в лучшее состояние (П. С. З. т. XXIV, No 18,256, 27 ноября 1797 г.; см. также сен. ук. 19 авг. 1796 г. (т. XXV, No 18,683): «о учинении казенным палатам уравнительной разверстки земель между казенными поселянами вообще по губернии...» Благодетельное действие указа 27 ноября 1797 г., о назначении казенным крестьянам 15 десятин на душу, было несколько умалено указом 7 апреля 1799 г. (т. XXV, No 18,926); см. также относительно устроения быта казенных крестьян указы: 10 янв. 1800 г. (т. XXVI, No 19,244): «об отдаче мельниц, построенных иждивением казенных крестьян, в их владение безоброчно;» от 27 июня 1800 г. (No 19,462); — ук. 27 янв. 1801 г. «о правилах наделения и уравнения казенных крестьян землями» (No 19,736) и проч.)... »

Экономические крестьяне, также не были забыты: 28 января 1798 года, император Павел дал следующий указ сенату: «по дошедшему до Нас сведению, что во многих губерниях крестьянам экономическим разныя чинятся притеснения, повелеваем Сенату Нашему, обратить на сие внимание свое, и, в отвращение такого зла, наблюдать за управляющими в губерниях, на отчете коих останется преступление, частными начальниками, ведомству их подчиненными, учиненное; обличившагося в оном, немедленно предать суду (П. С. З. т. XXV, No 18,362.)... »

«Законы у нас есть, писал Павел в 1788 году: но (надобно) в порядок привести в их смысле... » и проч. (См. выше акт VI, п. 4). Верный этой мысли, Павел, восемь лет спустя, в первые [329] же дни по восшествии на престол, дает указ генерал-прокурору: «собрать в Уложенной Комиссии и во всех архивах изданныя дотоле узаконения и составить из них три книги законов Российской империи: уголовных, гражданских и казенных дел»; и в тот же день (16 декабря 1796 г.) государь повелел Сенату рассматривать взносимыя от генерал-прокурора оканчиваемые в Уложенной Коммиссии узаконения (П. С. З. т. XXIV, NoNo 17,652; 17,654; 17,697) .... Мы сделали лишь самыя беглыя указания на некоторыя законоположения, обнародованныя императором Павлом, чтоб доказать ту связь, какая существует между идеями, положенными в основание этих указов, и теми мыслями, какия высказывал Павел в то время, когда в своем уединении, будучи еще наследником престола, он подготовлял себя в тяжкому труду управления государством. — Ни место, ни самая цель нашей статьи не позволяют нам изложить дальнейшия сравнения мыслей, выраженных Павлом в 1788 году и проводимых им в указах с конца 1796 по 11 марта 1801 г. Мы, напр., не упомянем здесь — о мерах императора Павла, принятых им в развитие своих мыслей, высказанных в 1788 г., относительно лучшаго устроения государственных финансов: увеличения доходов, уменьшения расходов и установления надлежащего соответствия между теми и другими (Ср. пар.: 21, 22 и 28 акта VI (см. выше) с ук. имп. Павла I: П. С. З. т. XXIV, No 17,609; 17,614; 17,627; 17,797; т. XXV: NoNo 18,763; 18,864, и друг.); относительно дела питейнаго и продажи соли (Ср. п. 16 акта VI (см. выше) с указами ими. Павла I: в П. С. З. т. XXIV, NoNo 17,815; 17,826; 17,954; 17,957, т. XXV No 18,399. Из сих последних указов (5 мая 1797 г.: о назначении общаго срока, к явке желающим для произведения в Камер-Коллегии торгов как на винную поставку, так и на питейный откуп — и 25 февр. 1798 г. о повсеместном распубликовании условий на питейный откуп с 1799 года) между прочим видно, что император Павел не нашел, как надо думать, удобным и своевременным осуществить замечательную мысль, высказанную им в 1788 г. относительно питейнаго дохода; — см. также указы Павла в П. С. З. т. XXIV: NoNo 18,044; 18,084; 18,250; т. XXV: NoNo 18,399; 18,703 и друг.); о развитии горнаго дела, фабричной промышленности и торговля (Ср. в акте VI пар.: 14, 15, 17, с указами имп. Павла I в П. С. З. т. XXIV: No 17,567; 17,604; 17,607; 17,678 и друг.); относительно устроения войска и флота. и проч. и проч. Таковой труд, вместе с надлежащим и всесторонним обсуждением всего значения напечатанных нами документов, необходимо предоставить тому, кто возьмет на себя задачу составит историю царствования императора Павла I, на основании обстоятельно [330] и возможно полно собранных материалов, как печатных так (и это гораздо важнее) до сих пор не изданных.

Будем же надеяться, что близко время, когда отечественная история обогатится такого рода в высшей степени важным и полезным трудом, и личность императора Павла, до сих пор столь мало разъясненная, выяснится вполне.

М. Семевский.

8 января, 1867 г.
С.-Петербург.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы к русской истории XVIII века. (1788 г.) // Вестник Европы, том 1. 1867