СЕМЕН ДЕЖНЕВ (1638-1671 гг.).

(Новые данные и пересмотр старых).

Имя якутского казака Семена Иванова Дежнева принадлежит к числу очень почтенных, но вместе с тем и очень давно уже полупозабытых имен русской истории. Кажется, одним только специалистам истории и географии это малоизвестное теперь имя напоминает об очень крупном событии — об открытии в 1648 г. - пролива, разделяющего Азиатский материк от Американского и названного впоследствии Беринговым. Имя капитан - командора Витуса Беринга, пытавшегося в 1728 году разрешить за восемьдесят лет до него уже решенную Дежневым географическую задачу, — громкое имя иностранца Беринга совершенно затушевало скромное русское имя Дежнева. Пролив, который по всей справедливости следовало величать Дежневским, с легкой руки великого английского мореплавателя Кука, окрестившего его именем Беринга (Behring strait), стал известен под этим незаконным прозвищем и в научных трактатах, и в географических учебниках, и в общежитии... Быть может, однако, придет время, когда русская наука и общество исправят свою вину пред памятью Дежнева, когда его имя станет известно даже школьникам, начинающим свое знакомство с географическими картами... Чтобы дождаться этого времени, русская наука обязана собирать новые материалы для уяснения подвига Дежнева и для характеристики его личности.

Первые данные о плавании Семена Дежнева открыты еще в прошлом столетии известным историографом Герардом Фридериком Миллером, который в 1736 г. нашел сведения о Дежневе в [250] документах Якутского воеводского архива ¹. На основании их Миллер отдал должное памяти Дежнева, отнес именно к нему, а не к Берингу, честь первого и основательного разрешения крупной географической задачи, долго занимавшей умы европейских ученых. Имя Миллеровского "выведенца" (как впоследствии выразился Словцов) Дежнева и его великое открытие с половины прошлого столетия становятся известными европейским географам того времени (например, англичанам Борнео, спутнику Кука, Коксу и др.). С того же времени и русская наука внесла имя Дежнева на свои страницы ² и передала это имя нашему столетию ³. Русские историки и географы нашего времени считают своим, долгом [251] упомянуть об открытии Дежнева, хотя по большей части выражаются о нем как-то глухо и осторожно ⁴.

Такое отношение к памяти Дежнева вызвано, очевидно, теми сомнениями в его подвиге, какие появлялись и в прошлом столетии ⁵, и, особенно, в нынешнем — у Словцова. Сомнения эти были вполне естественны: великое плавание Дежнева описывалось Миллером, на основании собранных им архивных данных, так коротко и глухо, что давало скептикам полное право сомневаться в том, будто Дежнев прошел пролив, отделяющий Азию от Америки. Когда археографическая коммиссия обнародовала часть тех архивных документов, которыми пользовался Миллер, сомнения в подвиге Дежнева нисколько не уменьшились, скорее даже увеличились. Здесь уже не Миллер, а сам Дежнев, в своих отписках Якутским воеводам 1655 г. ⁶, разказывает о своем плавании на столько неопределенно и неясно, что оставалось или принять на веру Миллеровское толкование Дежневского разказа, или же отвергнуть его. Так и поступали доселе наши историки и географы: одни верили Дежневу и Миллеру, другие совершенно игнорировали якутского казака.

Но теперь является возможность отбросить в сторону всякие сомнения в подвиге Дежнева. В столбцах Сибирского приказа, хранящихся в Московском архиве министерства, юстиции, мне посчастливилось отыскать один документ, который положительно и ясно говорит, что так - называемый Берингов пролив весь пройден Семеном Дежневым в 1648 году: это — первая челобитная Дежнева, поданная им Якутским воеводам в 1662 году, после долголетней службы на реке Анадыре, о выдаче ему заслуженного "государева жалованья", которого он не получал многие годы, вследствие нахождения на "дальних службах" ⁷.

Помимо вышеуказанного значения, эта обширная челобитная [252] Дежнева важна и в том еще отношении, что представляет довольно полную автобиографию Дежнева, обнимающую время за 1638 — 1662 гг. Ценность этих сведений несомненна уже по тому одному, что существующия в литературе биографические данные о Дежневе касаются очень небольшого периода его жизни за 1647—1658 гг.

То же биографическое значение имеют и другия найденные мною в том же Сибирском приказе четыре челобитных дела Дежнева: одно 1664 г. ⁸ и остальные три 1665 г. ⁹. Как самые челобитные Дежнева, так и сопровождающие их документы ("доклад" Сибирского приказа государю, "выписи" приказа и Якутской съезжей избы, царские грамоты и проч.) продолжают сведения о жизни Дежнева по 1665 г. включительно, сообщая в то же время данные и о более раннем периоде его деятельности.

Сюда же относятся и две отписки Якутских воевод — 1656 и 1662 гг. ¹⁰ — об Анадырской службе Дежнева. Наконец, дело 1670 — 1671 гг. о вторичной поездке Дежнева в Москву с Якутскою соболиною казною ¹¹ сообщает наиболее позднее из собранных мною известий о Дежневе ¹².

Чтобы уяснить значение этих новых материалом как для биографии С И. Дежнева, так особенно дли истории его знаменитого плавания, необходимо наперед познакомиться с тем, что известно о деятельности Дежнева по существующим в нашей исторической литературе источникам. Нижеследующий разказ об открытии Дежнева я веду главным образом на основании вышеуказанных первоисточников ¹³ и разказа Миллера, пользовавшегося как этими, так и другими, оставшимися неизвестными нам материалами. [253]

I.

Открытие Дежневского пролива (1647—1658 гг.).

(По старым данным).

Честь открытия и описания громадного побережья Сверного Ледовитого океана на пространстве между Белым морем и так — называемым Беринговым проливом всецело принадлежит русским людям. Изучение этого побережья, значительно подвинувшееся вперед относительно западной его части с половины XVI века, усилилось особенно с 1636 г., когда было положено начало знакомства русских с восточною частью Ледовитого океана. Экспедициями из Якутска, предпринимавшимися как по инициативе московской и местной администрации, так и по собственной предприимчивости сибирских служилых и промышленных людей, постепенно были открыты впадающия в океан реки Яна, Индигирка, Алазея и Колыма ¹⁴. Основанные там зимовья и остроги явились опорными пунктами, откуда выходили предприимчивые изыскатели "Студеного моря", стремившиеся с тех пор преимущественно к востоку от устьев реки Колымы. Первое плавание в этом направлении предпринято было в 1646 г. мезенцом Исаем Игнатьевым, в компании с другими промышленными и служилыми людьми. С его легкой руки (он доходил до Чаунской губы) пошли и дальнейшия плавания отважных "Мореходов" в ту же сторону. В следующем году выступает на сцену в Нижне-Колымском остроге и Семен Дежнев.

Исай Игнатьев вернулся в Нижне-Колымск с большою новинкою: он привез добытую у прибрежных чукчей ценную моржовую кость ("рыбий зуб"). Этот новый товар очень разлакомил собравшихся в остроге торговых и промышленных людей, так что к лету следующего года опять составилось товарищество с целью отправить новую экспедицию за "зубом" и для отыскания реки Анадыра, о богатстве которой уже давно ходили слухи среди русских. Во главе товарищества стал холмогорец Федот Алексеев [254] прикащик московского "гостя" Алексея Усова. Правительственный "прикащик" острога боярский сын Василий Власьев и "целовальник" Кирилло Коткин, по просьбе Федота Алексеева (по словам Миллера), прикомандировали к собравшейся экспедиции Якутского казака Семена Иванова Дежнева, для надзора за "государевым" интересом в пути: он должен был (по данной ему "наказной памяти") собирать "десятую" и другия пошлины с добычи промышленных людей, объясачить попутных "иноземцев" и проч. В июне 1647 г. экспедиция вышла в море из устья реки Колымы, на четырех "кочах" ¹⁵, но скоро вернулась обратно, встретивши непреодолимую преграду: в то лето путь к востоку оказался совершенно загроможденным большими массами льдов.

Первая неудача не остановила, однако, дальнейших попыток.

Зимою вновь сформировалось еще более многолюдное товарищество из промышленных и служилых людей, и к лету 1648 г. было изготовлено 7 (по Миллеру) кочей. На каждом судне было около 30 человек.

Кто был главою экспедиции, — в точности не известно. Видно только, что над промышленными стоял тот же Федот Алексеев, а "начальными людьми" у казаков были Семен Дежнев и Герасим Анкудинов, не ладившие между собою из-за споров о верховенстве Повидимому, единоличной власти здесь не было, а ходом экспедиции заведовали сообща эти три лица. Впоследствии, как увидим, Алексеев и Анкудинов сходят со сцены, и несомненным и единственным главою экспедиции остается Дежнев.

20-го июня 1648 г. кочи вышли в море. В это лето путь мимо сибирских берегов оказался чистым от льдов. Не известно, где именно, но во всяком случае раньше "Большого Каменного носа" четыре коча отделились от трех остальных. Куда первые направились и какова была их дальнейшая судьба, — осталось не известным ¹⁶. Три же коча, на которых находились Дежнев, Алексеев и Анкудинов, благополучно продолжали путь к востоку и в [255] августе стали поворачивать мимо Чукотского полуострова к теперешнему Берингову проливу, в который и вступили в начале сентября.

Подробностей этого плавания не сохранилось ни в отписках Дежнева, ни в других источниках Миллера. Сохранившияся две отписки Дежнева (может быть, — не первые его отписки к Якутским властям) относятся к 1655 г. и касаются не столько морского похода Дежнева (о котором говорят лишь мимоходом), сколько положения его на реке Анадыре, его столкновений с соперником по Анадырской службе и поиском "новых землиц" и "рыбьего зуба", Якутским служилым человеком Михаилом Стадухиным и проч. Если же были другия — первые отписки Дежнева, то в них, вероятно, он дал более подробный отчет об обстоятельствах своего плавания до "Большого Каменного носа" (по догадке Миллера — это Чукотский нос в так - называемом Беринговом проливе). В напечатанных же актах и в разказе Миллера некоторые подробности плавания становятся известными начиная только с этого пункта. Открытие Большого Каменного носа и Анадырской "корги" (см. ниже) Стадухин и его спутники (попавшие на реку Анадыр сухим путем из Нижне-Колымского острога) приписывали себе, а потому в своих отписках 1665 г. Дежнев опровергает их показания и для этого довольно подробно описывает Чукотский нос, как самый выдающийся географический признак на своем морском пути 1648 г.

Дежневское описание "Большого Каменного носа "довольно обстоятельно и верно для человека, совершенно чуждого географических знаний, каким несомненно был Дежнев ¹⁷. Прежде всего, он замечает, что это не тот "Святой нос", который лежите около "реки Чухочы". Очевидно, он разумеет под "Святым носом" мыс Чукочий, лежащий на устье реки Большой Чукочьей, около 60 верст к северо-западу от дельты реки Колымы. Еще западнее мыса Чукочего есть мыс Святой нос (между реками Яной и [256] Индигиркой, против островов Ляховских), но он сюда не подходит. Затем Дежнев говорит о величине Большого Каменного носа, что он "вышел в море гораздо далеко", и очень верно определяет его направление: "а лежит тот нос промеж сивер и полуношник" (то-есть, между севером и востоком) и при том так, что "поворотит (заворачивает) кругом к Онандыре реке подлегло" (то-есть, не круто?...). Не забывает Дежнев указать и расстояние от описываемого им носа до ближайшего известного ему географического пункта: он находит, что "доброго побегу" морем (а также и сухим путем по берегу) от носа до реки Анадыра будет "трои сутки, а боле нет". Чтобы еще точнее определить положение Большого Каменного носа, Дежнев описывает особую береговую "признаку" его: с западной стороны носа, говорит он, "вышла речка", впадающая здесь в море, а на речке расположено "становье чухчей", в котором бросалось в глаза какое-то укрепление, сделанное на подобие "башни из кости китовой". Наконец, Дежнев до некоторой степени описывает и население носа: здесь, по его словам, "живут люди чухчи, добре много", а лежащие против носа "острова" (в другом месте — "два острова") заселены особой породой чукчей, которых "называют зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба не малых костяных". Этих, зубатых людей" Дежнев с товарищами видели около носа. Под "островами" Дежнев здесь разумеет или остров Св. Лаврентия (издали представляющийся, благодаря горам на нем, в виде нескольких островов), или лежащие в Беринговом проливе острова Аракамчечен и Иттыгран (в 50—70 верстах к северу от мыса Чукотского, у Азиатских берегов).

"Большой Каменный нос" остался в памяти Дежнева не только по своей выдающейся величине и другим топографическим признакам, но и потому особенно, что именно здесь, у носа, "розбило" судно его спутника Герасима Анкудинова, так что "розбойных людей" (то-есть, разбившихся) с этого судна пришлось "имать" на остальные два коча. Не ладивший с Дежневым Анкудинов перешел на кочь Алексеева. Это ли крушение, или недостаток пищи и воды заставили наших путников высадиться 20-го сентября на берег, где-то вблизи носа (пройдя его). Береговые чукчи приняли русских неприязненно: произошло кровавое столкновение ("драка" — по скромному выражению: Дежнева), во время которого был ранен Федот [257] Алексеев. Главное начальство над обоими кочами перешло теперь в руки Семена Дежнева.

Пройдя таким образом во второй половине сентября 1648 г. пролив, отделяющий Азию от Америки, и не подозревал нисколько о величии разрешенной им и его спутниками географической задачи, Дежнев вступил в Восточный океан и двинулся дальше, придерживаясь, несомненно, ближе к берегам Азиатского материка.

Совместное плавание обоих кочей продолжалось недолго. В конце сентября начались сильные бури, которые и разлучили Дежнева с кочем Алексеева и Анкудинова. Дежнев более не встречался с ними. Впоследствии, уже на реке Анадыре, во время одного похода на коряков, Дежнев "отгромил" у них "якутскую бабу Федота Алексеева" (вероятно, бывшую с ним на судне), которая разказала, что Алексеев и Герасим Анкудинов "померли цингою", а остальные товарищи их большею частью побиты инородцами на берегу и только "остались не великие люди", которые "побежали в лодках с одною душою" (по нашему — с голыми руками) неведомо куда ¹⁸.

Разлучась с товарищами, Дежнев очутился в очень опасном положении: бури продолжались по-прежнему, а слабый кочь, много потерпевший от длинных переходов, отказывался дальше служить. Рискованное положение Дежнева сделалось почти безнадежным особенно "после Покрова Богородицы" ¹⁹, когда его кочь носился по морю " всюда неволею". Долго ли это продолжалось, — неизвестно, но в конце концов кочь "выбросило на берег в передней конец, за Анадырь реку". [258]

Где именно был выброшен Дежнев, — трудно решить. Миллер предполагал, что он потерпел крушение на Олюторском берегу (в Беренговом море). Г. Пыпин в своей недавней статье заходит еще дальше: он говорит, что Дежнев "обогнул мыс Шелагский и Чукотский нос и выплыл в Охотское море" ²⁰. Если это не обмолвка со стороны почтенного автора, то было бы крайне интересно узнать от него, на чем он основывает новый взгляд на крайний предел Дежневского плавания? По этому взгляду выходит, что Дежнев открыл не только так - называемый Берингов пролив, но даже первым из русских мореходов обошел весь полуостров Камчатку, открыл Охотское море и т. д.

Как бы там ни было, но Дежнев, по его собственным словам, был выброшен на берег "за Анадыр реку", в расстоянии "ровно десять недель" пути от низовьев ея. Этот путь по гористой неизвестной местности, без проводников, при начавшихся снегах и морозах, пройден русскими с невероятными лишениями: шли эти несчастные 25 человек "Холодны и голодны, наги и босы... " Не имея никаких рыболовных снастей, они не могли добывать рыбы, а лесов и зверей нигде не встречали. Местное население также не попадалось. Чем уже они питались, — Бог их весть.... Придя на реку Анадыр "внизу близко моря", говорит Дежнев, — "с голоду мы бедные врознь розбрелись". Двенадцать человек отправились искать пищи и людей вверх по Анадыру. Ходили они двадцать дней и нигде не встретили ни людей, ни даже каких бы то ни было признаков человеческого жилья. Тронулись они опять назад, но не дойдя "8 днищ" до Дежневского "стана" (где находились остальные тринадцать человек) окончательно изнемогли от голоду и "обночевались, почали в снегу ямы копать".. Только трое из них кое-как добрались до стана. Посланная Дежневым помощь (он отправил замерзавшим "последнее свое постеленко и одеялишко" и проч.) "не нашла" оставшихся там девять человек: вероятно, они заблудились и замерзли. Затем погибло еще четыре человека, так что Дежневская партия уменьшилась до двенадцати человека.

С этими-то остатками растаявшей партии Дежнев кое-как перезимовал на низовьях Анадыра, а летом следующего 1649 г., соорудивши лодки из выкинутого морем леса, двинулся вверх по [259] реке и благополучно доплыл до зимовьев "Анаульских людей", которых удачно "погромил" (при чем и сам был ранен "смертною раною", но остался жив) и взял с них ясак. Здесь-то (на среднем течении Анадыра) Дежнев основал свое зимовье, впоследствии — Анадырский "острог", и стал помышлять если не о возвращении назад, то по крайней мере о том, как бы подать весть о себе на реку Колыму и получить оттуда помощь людьми и воинскими припасами. И того и другого у него было слишком недостаточно для борьбы с окружавшими его довольно воинственными племенами чукчей.

Однако, все лето и зиму 1649 г. Дежнев провел на реке Анадыре один со своими спутниками по морскому плаванию и только весною 1650 г. (23-го апреля) был порадован неожиданным прибытием к нему партии русских, под предводительством Семена Моторы, добравшегося из Нижне-Колымского острога до Дежневского зимовья сухим путем, чрез реку Аиюй и горы. Вслед за Моторою прибыла и другая партия, под начальством Михаила Стадухина. Летом 1649 г. последний пробовал идти по морскому пути Дежнева, но неудачно, так что должен был вернуться назад на Колыму, а в 1650 г. избрал более легкую сухопутную дорогу на Анадыр ²¹. Позже явилась на Анадыре еще одна партия русских — Юрия Селиверстова.

Не буду распространяться о дальнейшей анадырской службе Дежнева ²². Отмечу только главнейшия события.

Дежнев пробыл на реке Анадыре до 1656 г. (по крайней мере, этим годом заканчиваются известия актов о его Анадырской службе). С Семеном Моторою Дежнев не только поладил и [260] соединился с ним, но даже несколько подчинился ему, так как Мотора действовал по "наказной памяти" от Колымских властей. После же убийства Моторы анаульцами в 1652 г., власть над обоими соединенными отрядами всецело перешла в руки Дежнева, по челобитью самих служилых и промышленных людей этих отрядов. Не таковы были отношения к Юрию Селиверстову и, особенно, к М. Стадухину. Правда, с Селиверстовым в конце концов Дежнев все-таки примирился и действовал дальше сообща с ним, но отношения к Стадухину до конца пребывания Дежнева на Анадыре оставались решительно неприязненными и нередко доходили до открытых и кровавых столкновений из-за споров о власти над русскими и ясачными людьми, из-за корыстолюбивого соперничества по промыслам, сбору ясака и проч. В 1651 г. дело доходило до того, что Дежнев и Мотора убегали от Стадухина к реке Пенжине (впадающей в Охотское море), до которой, однако, не дошли. Особенно же разгорелось соперничество всех этих партий с 1652 года, когда Дежнев открыл на устье р. Анадыра "коргу" (отмель), на которой собирались стада моржей и здесь теряли ценную свою кость — "рыбей зуб". Дежнев нашел обширные "старые" залежи этого "заморного зуба", а затем стал и "зверя промышлять" для добычи той же кости. Сюда же устремились и другия партии русских людей, каждая приписывая себе честь открытия этой "корги" и отстаивая свои права па исключительную разработку богатой добычи.

Помимо этого соперничества, Дежневу не мало приходилось бороться с инородцами, "громить" их острожки и зимовья, брать у них атаманов, взимать ясак и проч. Не мало было ему возни и по управлению своевольными, крайне не дисциплинированными русскими людьми своей партии. Они плохо слушались Дежнева, вероятно, подражая самому Дежневу, который с своей стороны не охотно подчинялся приказам Колымских и Якутских властей. Главное зло заключалось в том, что русские служилые и промышленные люди постоянно перебегали из одной партии в другую. К этому нужно присоединить вообще тяжелое положение среди дикой, неприветливой природы, вдали от привычных условий жизни и от своих близких людей. Не мудрено, что русские здесь до того дичали, что после долгих лет такой жизни не охотно возвращались в более культурные центры сибирской жизни, под строгий режим русских служилых отношений XVII века. [261]

В 1653 г. Дежнев замышлял отправить морем собранную им государеву казну (моржевую кость и мягкую рухлядь), то-есть, тем путем, по которому он сам пробрался на р. Анадыр. Однако, он побоялся рисковать казною, зная, что то "море большое и сулои великие о землю близко", при том же "иноземцы говорят: не по вся — де годы льды от берегов относит в море"... Судно уже было построено, но "без доброй снасти судовой и без доброго паруса и якоря", Дежнев идти не посмел, а казну отправил сухим путем ²³. Позже и Юрий Селиверстов помышлял о морском провозе в Якутск государевой казны с р. Анадыра, но также в конце концов не решился пуститься в этот рискованный Дежневский путь ²⁴.

В 1656 г. Дежнев находился еще на р. Анадыре. Об этом свидетельствует данный Якутскими воеводами "наказ" стрелецкому и казачьему сотнику Амосу Михайлову, — первому правительственному "прикащику", посланному на Анадыр, с 30 служилыми людьми ²⁵. Он должен был "росписатца" с Дежневым, Никитою Семеновым (товарищ Дежнева по Анадырской службе) и Юр. Селиверстовым, то-есть, принять от них зимовья, служилых людей, аманатов, государеву казну, воинские и др. припасы, документы и проч. Главное внимание наказа обращено на прием от Анадырских начальных людей собранной ими моржевой кости и на дальнейшую добычу этого ценного продукта. Якутские власти, поводимому, подозревали Дежнева с товарищами в злоупотреблениях по сбору этой кости, в утайке ея и проч., а потому предписали Михайлову выслать в Якутск Дежнева, Семенова и Селиверстова, а в находившихся в их партиях служилых людей "ни на какие государевы службы не посылать", пользоваться же для этого только вновь посланными с Михайловым Якутскими казаками. О Дежневе с товарищи (а также и Стадухине) велено Михайлову произвести строгий "розыск", как по взаимным их челобитным друг на друга, так и вообще розыскать о всей их деятельности на р. Анадыре.

Был ли Дежнев с товарищами выслан Михайловым в Якутск, или добровольно поехал туда, как отнеслись к нему Якутские [262] воеводы, к чему привел "розыск" Михайлова — на все это нет ответа в напечатанных актах. Последнее упоминание о Дежневе в этих актах встречаем в царской грамоте Якутским воеводам 1658 г. ²⁶. Здесь говорится об открытии Дежневым моржовой кости и о количестве ея добычи у Дежнева, а затем делаются предписания относительно условий дальнейшей добычи кости "служилыми и всякими охочими людьми", определяется ея цена при обязательной сдаче кости в государеву казну, "десятая" и другие пошлинные сборы с добычи и проч.

Этим заканчиваются все известия нашей исторической литературы о жизни и деятельности Дежнева.

В заключение приведу имена некоторых спутников Дежнева но его морскому плаванию из Нижне-Колымского острога до берегов Берингова моря. Имена этих лиц (извлеченные из тех же напечатанных актов), мне кажется, необходимо сохранить в виду важности того события, в котором они участвовали под руководством Дежнева.

Из ближайших к Дежневу лиц сохранилось имя одного лишь "целовальника" государевой казны в партии Дежнева: это был служилый человек Иван Пуляев, убитый впоследствии инородцами на р. Анадыре и завещавший свои не малочисленные "статки" (достатки, имущество) "в государеву казну" ²⁷. Сохранились имена еще двух служилых людей, отличившихся большою храбростью в боях с Анадырскими инородцами — Павла Васильева Кокоулина и Артемья Федотова Салдата (Салдатко). Они принадлежали к тем "охочим служилым людям", которые сами говорили о себе в одной из челобитных царю, что они "служат с травы и с воды без твоего государева жалованья" ²⁸.

Затем, нужно упомянуть о двух прикащиках московского "гостя" Василия Гусельникова (очевидно, на средства этого Гусельникова отчасти снаряжалась Дежневская экспедиция, но сам гость в ней не участвовал), Безсоне Астафьеве и Афанасье Андрееве и об их "покрученике", мезенце Елфиме Меркурьеве. Из промышленных людей еще упоминается 6 человек: пермяк Фома Семенов, [263] устюжанин Сидор Емельянов, Иван Зырянин, Терентий Никитин Курсов, Михаил Захаров и Петр Михайлов. Встречаются и другия имена, но уже Анадырских сотрудников Дежнева. то-есть тех, которые переходили к нему из партий Моторы, Стадухина и Селиверстова.

II.

Новые данные об открытии, Дежнева (1648 г.)

Мы уже видели, что сведения нашей литературы о Дежневе заканчиваются 1658 годом и о дальнейшей судьбе его ничего не известно. Врангель (по следам Миллера оканчивающий свой разказ о Дежневе 1654 годом) сожалеет но поводу отсутствия сведений о том, "возвратился — ли Дежнев в свою отчизну, или сделался жертвою своей смелости" (см. стр. 15—16). Теперь, на основании найденных в Сибирском приказе документов, можно восстановить дальнейшую жизнь нашего смелого морехода до 1671 г. включительно. Оказывается, что Дежнев не только уцелел и вернулся с р. Анадыра в свою "отчизну", но даже успел побывать в Москве, где был достаточно награжден правительством за свою Анадырскую службу.

Главное значение этих новых документов прежде всего в том, что они говорят не только о самой поездке Дежнева в Москву и о дальнейшей его службе, но и креме того сообщают несколько новых и любопытных данных о прежней службе Дежнева. Прежде всего остановимся над теми данными, которым говорят о самой важной стороне предыдущей деятельности Дежнева - об открытии им в 1648 г. так называемого Берингова пролива. Эти сведения находим в первых двух челобитных Дежнева, поданных им в Июле 1662 г. в Якутске ²⁹ и в сентябре 1664 г. в Москве ³⁰. Именно здесь заключаются те слова Дежнева, после которых не остается никаких сомнений в том, что он прошел весь Берингов пролив. Чтобы понять все значение этого ясного показания Дежнева, вернемся несколько назад, припомним тот темный разказ Дежнева о плавании ³¹, на котором основали свои выводы Миллер и его последователи. [264]

Вся сущность этого рассказа Дежнева (в отписках 1655 года Якутским воеводам) заключается в том, что, выйдя в 1648 г. из устья р. Колымы, кочи Дежнева и его спутников шли морем мимо "Большого Каменного носа", пройди который кочь Дежнева "выбросило на берег в передний конец, за Анандыр реку", куда Дежнев пробрался затем уже сухим путем, после "10 недель" крайне тяжелого пути.

Таким образом, единственным географическим признаком на Дежневском пути является этот "Большой Каменный нос". Весь вопрос именно в нем: что соответствует этому "носу" на наших картах? Можно ли под ним разуметь мысы Восточный или Чукотский, лежащие в самом Беринговом проливе, на Азиатском берегу его (первый на севере, второй на юге пролива)? Или же это мысы Чаунский и Шелагский, расположенные на побережье Ледовитого океана, в недалеком расстоянии (первый около 300 верст, второй около 350 верст) от устья р. Ковымы (Колымы)? Или это другие мысы, лежащие дальше к востоку от м. Шелагского - по серверному побережью Чукотского полуострова (м. м. Кекурный, Северный, против острова "Земля Врангеля", Ванкарема, Сердце-Камень и др. более мелкие)?

Если "Большой Каменный нос" Дежнева есть м. Чукотский, значит, Дежнев действительно прошел весь пролив. Если это мыс Восточный, - Дежнев был только у выхода пролива в Ледовитый океан. Если это мыс Чаунский, или мыс Шелагский, или другие мысы, лежащие к востоку от последнего, следовательно, Дежнев и не доходил до пролива...

Вот какое обширное поле для догадок, взаимно исключающих одна другую, представляет показание Дежнева, открытое Миллером. Не мудрено поэтому, что если Миллер каким то чутьем угадал в "Большом Каменном носе" Дежнева именно мыс Чукотский и многих заставил поверить своему чутью, то другие историки не пошли за ним, не поверили его догадке... Так, Словцов (а у него было и есть не мало последователей) увидел в спорном "носе" Дежнева не более как мыс Чаунский, или много-много мыс Шелагский, то-есть, отверг всякую мысль о проходе Дежневыми так называемого Берингова пролива ³²...

Как же разказывает Дежнев о своем морском плавании [265] 1648 г. в открытой мною первой челобитной его 1662 г. ?— Разказ, хотя очень краткий, но совершенно ясный и вполне подтверждающий догадку Миллера... Привожу это ценное место челобитной в подлиннике.

После одного похода Дежнева на "юкагирских мужиков" из Ковымского острожка "торговые и промышленные люди били челом тебе, великому государю, а на Ковыме реке (те-есть, в острожке) таможенному целовальнику Петру Новоселову подали челобитную, чтоб их торговых и промышленных людей, Федота Алексеева с товарищи, отпустили по твоему государеву указу на новую на Анандыр реку и на иные на сторонные реки, для прииску новых не ясачных людей, где-б тебе, великому государю, мочно было в ясачном зборе прибыль учинить. А обо мне, холопе твоем Семейке, те торговые и промышленные люди били ж челом, чтоб мне холопу твоему идти с ними вместе для твоего государева ясачного збору, и для прииску новых не ясачных людей, и для твоих государевых всяких дел" (л. л. 5—6).

"И я, холоп твой, с ними торговыми и промышленными людьми шли морем, на шти кочах, девяносто человек, и прошед Анандырское устье, судом Божиим те наши все кочи море разбило, и тех торговых и промышленных людей от того морского разбою на море пот(он)уло и на тундре от иноземцев побитых (sic), а иные голодною смертою померли, итого всех изгибло 64 человеки" (л. 6).

"А я, холоп твой, от тех товарищей своих остался всего дватцатью четырми человеки, и тех товарищей моих зимним путем на лыжах, с нарты, — со стыди (т. - е. студа, стужи) и з голоду и со всякой нужи, недошед Анандыря реки, дорогою идучи 12 человек безвестно не стало. А я холоп твой на Анандыр реку доволокся всего двенатцатью человеки"... (л. 6).

Вот и весь разказ Дежнева о его знаменитом морском плавании! Вся сущность его в том, что кочи Дежнева и его товарищей, выйдя из реки Ковымы, "шли морем" и "прошед Анандырское устье", потерпели на море крушение, во время которого спаслось на берег 24 человека и из них 12 человек "доволоклись" на реку Анадыр, с Дежневым во главе.

Для всякого хотя немного знакомого с картою рассматриваемой местности вполне ясно, что, идя морем с реки Ковымы, можно попасть на реку Анадыр (пройдти мимо его устья) только единственным путем — чрез так-называемый Берингов пролив. [266] Следовательно, никаких сомнений нет, что этот пролив к 1648 году открыт Семеном Ивановым Дежневым.

Что именно он был главою экспедиции, теперь нет никаких сомнений. Промышленные люди Федот Алексеев с товарищи, снарядившие экспедицию как в своих интересах, так и для того, чтобы "великому государю мочно было в ясачном зборе прибыль учинить", били челом таможенному целовальнику Ковымского острожка Петру Новоселову, чтобы служилой человек того же острожка Семен Дежнев был отпущен с ними "для государевых всяких дел", то-есть, именно в качестве "приказного человека", ведавшего в экспедиции "государево дело". Кто знает, как ревниво в XVII веке "государево дело" ставилось всегда выше "челобитчиковых дел" (интересов частных лиц), тот поймет, что и в экспедиции промышленного человека Федота Алексеева представитель правительственной власти не мог играть второй роли. А с другой стороны, как из первой челобитной Дежнева 1662 года, так особенно из второй его челобитной 1664 года, мы узнаем, что он был заинтересован и в промышленной стороне экспедиции, следовательно, Федот Алексеев не был единственным представителем частных интересов экспедиции. "А поднимался я, - говорит Дежнев во второй челобитной, — на ту твою, великого государя, службу, на те новые реки своими деньгами и своими подъемы... " Что эти "подъемы" обозначают не одно только снаряжение самого Дежнева в путь, но нечто большое (снаряжение коча, наем "покручеников" для промыслов и т. п.), об этом говорит следующая фраза той же челобитной. Дежнев утверждает, что он "от морсково разбою (крушения кочей) обнищал и обдолжал великими неокупными долги".

Собственно о морском плавании вторая челобитная Дежнева говорит еще короче первой, но смысл и этого краткого упоминания тот же самый: "с Ковымы реки поднялся я, холоп твой, морем — проведывать новых рек, и приискал вновь, сверх тех прежних рек, новую реку Анандыр... " Таким образом, и здесь Дежнев говорит, что, идя с реки Ковымы морем, он дошел до реки Анадыра. После этих двух новых показаний Дежнева о его морском плавании становится ясным и то старее показание его (в отписке 1655 года), казавшееся темным, где он говорит, что его кочь "выбросило на берег в передней конец, за Анандыр реку". Выражение "за Анандыр" вполне соответствует тому факту, [267] сообщенному в первой челобитной, что крушение произошло "прошед Анандырское устье". "Передним концом" Дежнев, очевидно, называет побережья Анадырского залива, или вообще Берингова моря, лежащия к югу от устья реки Анадыра — впереди (по представлению Дежнева) этой реки.

Таким образом, о месте крушения Дежневского коча согласно говорят и старые и новые источники, что оно произошло ниже устья реки Анадыра. Но противоречие видим в том, что по первой челобитной Дежнева "все кочи ³³ море разбило" именно "прошед Анандырское устье", а по Миллеру (и его источникам выходит несколько аварий и в разных местах: 3 коча отделились от Дежнева раньше "Большого Каменного носа", кочь Анкудинова разбился у самого носа, кочь Алексеева отделился от Дежневского где-то за носом, наконец, Дежневский кочь выбросило где-то на берег "за Анандыр реку".

Однако, это противоречие — кажущееся. В первой своей челобитной Дежнев отбрасывает все подробности морского плавания и говорит о нем в самых общих выражениях. Мы знаем, почему он довольно подробно останавливается над плаванием в своих отписках Якутским воеводам 1655 года: там эти подробности направлены против лживых уверений Михаила Стадухина, покушавшегося на честь открытия Дежневым "моржевой корги" и "Большого Каменного носа". В челобитной же 1662 года Дежнев нигде не поднимает этого старого для него вопроса о притязаниях Стадухина на Дежневские открытия (вероятно, именно потому и не поднимает, что к 1662 году домогательства Стадухина прекратились). О морском плавании 1648 года он говорит только потому, что поставил задачею челобитной — разказать царю о своей долголетней службе ему, чтобы доказать права па получение "государева жалованья" за эту службу. Эпизоду морского плавания Дежнев посвящает не более строк (если не менее), чем любому из других эпизодов своей боевой и "землепроходной" деятельности.

Коротко разказывая о своем плавании 1648 года, Дежнев счел необходимым упомянуть и о самом крупном факте его — о полной [268] гибели "всех кочей". В коротком разказе он не находил возможным пускаться в подробности и точно указывать время и место крушения каждого коча. Эти подробности увлекли бы его слишком далеко и увеличили бы размеры и без того длинной челобитной.

Итак, я полагаю, что эти два факта: "прошед Анандырское устье - судом Божиим те наши все кочи море разбило " — не имеют между собою хронологической связи, а очутились рядом совершенно случайно, по воле автора челобитной.

Если же настаивать на связи этих двух фактов и именно в той последовательности времени, как они стоять у автора, тогда нельзя ли поискать "Большого Каменного носа" не в Беринговом проливе, а в другом месте — "прошед Анандырское устье?"... В самом деле, если Миллер ошибся, если под "Большим Каменным носом" нельзя разуметь мыса Чукотского, лежащего в Беринговом проливе, тогда этот нос следует искать к югу от устья реки Анадыра, по побережью Берингова или даже Камчатского морей. Недостатка в мысах здесь нет, но подходящий мыс трудно найдти. Ближайшие к Анадырскому заливу мысы Берингова моря - Фаддея (в 200 верстах к юго-востоку от Анадырской губы), Наварин (около 50 верст к югу от предыдущего), Опукинский (около 200 верст к югу от Наварина) и Олюторский (около 300 верст к югу от предыдущего) — не подходят к Большому Каменному носу Дежнева уже по тому одному, что против этих четырех мысов нет никаких островов. Острова лежат против следующих двух мысов, находящихся южнее мыса Олюторского и уже в Камчатском море: против мыса Говенского (у начала Камчатского моря, в 200 верстах к югу от мыса Олюторского) в 100 верстах к югу лежит у Камчатских берегов остров Карагинский, да и самые гористые берега Камчатки около этого острова (в 50 верстах к западу от него и в 100 верстах к югу) могут быть приняты издали за острова. Другой подходящий мыс — Столбовой (вблизи залива реки Камчатки, около 370 верст к югу от мыса Говенского), против которого, в 200 верстах к востоку, лежат острова Командорские. Но так как мысы Говенский и Столбовой только по нахождению вблизи них островов подходят к Большому Каменному носу, а в других отношениях не выдерживают Дежневского описания носа (уже одно расстояние их от Анадырской губы — первого мыса около 700 верст, второго более 1000 верст — не соответствует "трем суткам" пути от Дежневского "носа" до реки Анадыра), [269] следовательно, и эти мысы нельзя признать за искомый "Большой Каменный нос". Других же крупных мысов и нет на рассматриваемом океанском побережье.

При том же не нужно забывать, что собственно на этом побережье и нельзя искать Большого Каменного носа, так как, судя по Дежневскому описанию его (в отписках Якутским воеводам 1655 года), нос находится на пути между реками Ковымой и Анадыром, а не за рекою Анадыром. Во второй своей отписке Дежнев прямо говорить: "а сКовымы реки итти морем на Анандыр реку есть нос" — именно "Большой Каменной" ³⁴.

Итак, догадка Миллера, что под "Большим Каменным носом" должно разуметь именно мыс Чукотский в Беринговом проливе, остается во всей своей силе... Относительно же вышеуказанного кажущегося противоречия между старыми и новыми данными о месте и времени крушения кочей Дежневской экснеднции — продолжаю настаивать, что никакого противоречия здесь нет, и повторяю, что в коротком разказе первой своей челобитной Дежнев не имел возможности устанавливать отдельно моменты крушения каждого из шести кочей. Он огульно смешивает вместе все отдельные крушения, подобно тому, как несколькими строками ниже также огульно подсчитывает общую цифру погибших людей его партии (64 человека), хотя сам же говорить, что они погибли в разных местах и в разное время: одни потонули на море, другие "на тундре" побиты "иноземцами", третьи "голодною смертию померли... " А при таком огульном смешении всех крушений нельзя ставить их в связь с фразою "прошед Анандырское устье". О "Большом Каменном носе" Дежнев ни разу не упоминает в своей первой челобитной - следовательно, в самой челобитной не находим никакого противоречия, а остается ясный разказ Дежнева о том, как его кочи, выйдя из устья реки Ковымы, шли морем и "прошли Анадырское устье" и проч. В рамках этого короткого разказа должны быть размещены подробности плавания, известные по другим источникам.

Из других новых данных первой челобитной о знаменитом плавании Дежнева прежде всего заслуживает внимания тот факт, что инициатором этого плавания был торговый человек Федот Алексеев, тот самый, который, по словам Миллера, стоял во [270] главе промышленных людей, задумавших экспедицию 1647 года, кончившуюся неудачно. Как перед этой экспедицией, так и перед второю знаменитой экспедицией 1648 года, Федот Алексеев просил Ковымских властей об отпуске с ним Дежнева в качестве правительственного агента. При таких, очевидно, близких отношениях Дежнева к Алексееву естественно предполагать, что инициатива предприятия принадлежала Алексееву совместно с Дежневым. Дежнев не принял бы такого деятельного участия в плавании, еслибы не сочувствовал планам Алексеева и не участвовал в их разработке.

Следует, затем, отметить Петра Новоселова, таможенного целовальника Ковымского острожка, разрешившего (вероятно, за отсутствием в острожке "приказного" Дмитрия Михайлова) плавание Алексееву, Дежневу и остальным служилым и промышленным людям. Дежнев в первой челобитной точно устанавливает неизвестное доселе количество участников экспедиции. Оказывается, что из Ковымского острожка вышло на шести кочах 90 человек. Из них 64 человека ³⁵ погибли до высадки Дежнева на берег после крушения его коча, с Дежневым же спаслось 24 человека. Из последних — 12 человек погибли от голода и морозов "не дошед Анадыря реки", всего же "доволоклось" на эту реку 12 человек.

Вот и все сведения об открытии Дежнева, какие можно извлечь из первых двух челобитных его 1662 и 1664 годов, сведения— слишком отрывочные и неполные... Любопытно, что в следующей своей челобитной - 13-го февраля 1665 года ³⁶— Дежнев уже ни одним словом не упоминает о своем знаменитом плавании! Якутские воеводы в своих отписках царю если и говорят о Дежневе, То только но поводу его Анадырской службы и, особенно, открытой им "моржовой корги". О плавании же 1648 года нигде они не упоминают. Точно так-же и центральная московская администрация не обратила никакого внимания на важное географическое открытие Дежнева: ни царская грамота 1658 года Якутским воеводам ³⁷, ни "выписи" Сибирского приказа по челобитным Дежнева — ни слова [271] не говорят об этом открытии, а все свое внимание устремляют на найденные Дежневым залежи моржовой кости... Так-же отнесся и сам Дежнев к своему великому подвигу: он и не подозревал всей важности своего морского пути от реки Колыма до реки Анадыра. Подобно своим властям, и он оценил в своем многотрудном морском походе один только материальный результат его — находку ценного "рыбьего зуба".

Причины такого странного на наш современный взгляд явления очень просты. Стоит только вспомнить, в каких слабых зародышах существовала на Руси XVII века географическая наука. Никому, конечно, и в голову не приходило тогда помышлять о разрешении такой географической задачи, как вопрос о раздельности Азиатского и Американского материков, да никто и не подозревал существования такой задачи. Как Дежнев, так и его спутники, и высшая администрация — все заботились в этом деле об одном: об открытии реки Анадыра и об увеличении "государевой прибыли" прииском и покорением новых земель. А раз эта цель была достигнута, река Анадыр открыта, а "новоприискные землицы" доставили своим "рыбьим зубом" большую "прибыль" государевой казне, — никого не интересовали уже те пути, какими Дежнев достиг до реки Анадыра. Не интересовали они потому особенно, что вслед за Дежневским трудным и не всегда проходимым путем была открыта Моторою и Стадухиным более короткая, доступная и удобная сухопутная дорога на ту же реку Анадыр. Сам Дежнев, пытавшийся, повидимому, сначала доказать проходимость открытого им морского пути (мы знаем, что в 1653 году он собирался отправить с Анадыря государеву казну в Якутск морем), впоследствии должен был отказаться от этого намерения и прибегнуть к той же сухопутной дороге, по которой прошли Мотора и Стадухин. Дежнев благоразумно взглянул на удачу своего морского плавания по опасному "Студеному морю", как на простую случайность, и, как практический человек, не решился рекомендовать повторение своего подвига. Тем менее могли помышлять об этом Якутские власти, хорошо знавшия, что этот подвиг Дежнева был оплачен слишком дорогою ценою - ценою более 60 русских жизней. Странно даже, как Якутские власти не произвели среди оставшихся в живых Дежневских спутников практиковавшегося в подобных случаях "розыска" о такой крупной "потере" людей, [272] впрочем, быть может, до нас не дошло следов этого розыска ³⁸. Немудрено, что Дежнев в третьей челобитной царю умалчивает, о своем морском плавании и не рисуется им, не выставляет своего подвига на вид, чтобы заполучить за него обычное "государево жалованье".

III.

"Второе открытие" Дежневского пролива (1728 года).

Географическое открытие Дежнева, не имевшее прямых практических результатов, было скоро забыто и сибирскими властями, и высшей администрацией. В XVIII веке — по выражению г. Пыпина — "замечательные открытия" русских людей XVII века "приходилось делать вновь": "открывать во второй раз Берингов пролив" и проч. ³⁹. Мысль Петра Великого об экспедиции для решения интересовавшего европейскую науку вопроса о раздельности Азиатского и Американского материков была приведена в исполнение уже после его смерти экспедицией капитан-командора Витуса Беринга и лейтенантов Мартина Шпанберга и Алексея Чирикова. Это так называемая "первая Камчатская экспедиция" ⁴⁰, снаряжавшаяся (вследствие предсмертной собственноручной инструкции Петра Великого) в течение 1725—1727 годов, совершила свое плавание в 1728 году.

Не буду останавливаться над подробностями этого плавания Беринга к Дежневскому проливу, а займусь только одним вопросом имеющим отношение к Дежневу, именно: произошло ли в 1728 году "второе открытие" Берингом того пролива, который в 1648 году действительно был уже открыт Дежневым?

Поднимаю этот старый вопрос ⁴¹ не с целью умаления заслуг [273] Беринга, а в видах более справедливого отношения к памяти Дежнева. За Берингом, положившим жизнь свою за интересы науки и России, так много несомненной славы, так он по всей справедливости возвеличен, что снятие с его лаврового венка нескольких неправильно вплетенных туда листьев нисколько не пошатнет волне заслуженной славы Беринга по открытию и описанию северо-западных берегов Америки, Алеутских островов, Берингова и Камчатского морей и проч. Перенесение на всеми забытого Дежнева чести открытия спорного пролива не уменьшит памятных и доселе заслуг Беринга. Несомненно, что Кук только потому и приписал Берингу открытие пролива, что не подозревали о плавании Дежнева. Но даже не зная последнего, а рассматривая только плавание самого Беринга, нельзя не придти к заключению что Беринг не проходил всего Дежневского пролива, целиком пройденного Дежневым.

Выйдя 20-го июля 1728 года из устья реки Камчатки, бот Беринга "св. Гавриил" двигался ощупью ⁴² вдоль камчатских берегов, направляясь к северо-востоку. Около 10-го августа Беринг приблизился к Чукотскому носу и открыл (уже открытый Дежневым) большой остров св. Лаврентия, лежащий у входа в Дежневский пролив. Пройдя параллель этого острова, Беринг продолжал двигаться дальше к северо-востоку. 15-го и 16-го августа он не видал берегов. 16-го августа, дойдя до 67° 18? широты, Беринг повернул обратно, встретивши к утру следующего дня гористый берег и несколько дальше остров, лежавший в левой руке бота и названный им островом св. Диомида. 17-го августа бот продолжал двигаться назад подле берегов ⁴³.

Этот остров св. Диомида - единственный признак, по которому [274] можно определить предел, до которого доходил 16-го августа Беринг в своем плавании. Что же это за остров св. Диомида?

На современных картах островами св. Диомида или островами Гвоздева ⁴⁴ называется группа трех островов, лежащая в вершине Дежневского пролива, в расстоянии около 50 в. от мыса Восточного - крайней оконечности Азиатского материка (в 250 в. от мыса Чукотского), откуда этот материк заворачивает к северо-западу, к мысу Сердце-Камень. От крайнего к юго-востоку из Гвоздевских островов (остров Угиака) до мыса Гвоздева на американском берегу - около 40 верст.

Был ли здесь Беринг? Вопервых, мы знаем, что он видел только один остров, а не три острова. Все они находятся в таком близком между собою расстоянии, что, видя один остров, нельзя не видеть и остальных двух. При том же, оба противоположные материка так близко отстоят от Гвоздевской группы, что, находясь вблизи этой группы, опять таки нельзя не видеть и азиатского и американского берегов. Мы знаем, что Беринг с мыса Чукотского видел отстоящий от него в 75 верстах остров св. Лаврентия, а на обратном пути к Камчатке хорошо рассмотрел мыс св. Фаддея, хотя проходил от него почти в таком же расстоянии. Правда, 17-го августа и Беринг увидел материковый берег раньше своего острова Диомида. Но еслибы это случилось у Гвоздевской группы, то, увидевши азиатский материк, он тем скорее должен был увидеть и более близкие к группе американские берега. По журналу Чаплина не видно, чтобы 15-го — 17-го августа были туманы на море, напротив, все эти числа в журнале отмечены ясными днями. С первыми туманами и "мрачностью" Беринг встретился только 19—20-го августа, на обратном уже пути.

Если даже предположить, что Беринг доходил до самого южного из Гвоздевских островов — острова Угиака и по каким-нибудь случайностям не заметил остальных двух островов, и тогда все таки он не проходил параллели мыса Восточного, а [275] следовательно, не убедился в завороте отсюда Азиатского материка к северо-западу, к мысу Сердце-Камень.

Если с другой стороны согласиться, что он прошел севернее всей группы островов Гвоздева, то-есть, миновал мыс Восточный, то как же он не заметил заворота Азиатского материка к северо-западу (о чем слышал уже раньше от встреченных у Чукотского носа чукчей), как мог проскользнуть незаметно мимо Гвоздевской группы и на обратном пути увидеть только один из трех островов?

Итак, очевидно, что до островов Гвоздева Беринг совсем не доходил. Где же тогда искать его острова Диомида?

В Дежневском проливе есть еще два Острова — Аракамчечен и Иттыгран, лежащие севернее мыса Чукотского и мыса Чаплина, в проливе Сенявина, вблизи азиатских берегов: от мыса Чукотского до первого из них — около 50 верст, а до второго около 70 верст. Но и здесь два острова лежат очень близко один от другого, следовательно — и тут нельзя найдти Берингова острова Диомида.

Можно, наконец, указать еще на один остров, лежащий также в Дежневском проливе, который, поводимому, следует признать за Берингов остров Диомида: это - остров Унивок, в 70 верстах к югу от мыса Гвоздева и почти в таком же расстоянии от острова Угиака (Гвоздевской группы). От мыса Чукотского до острова Унивока — около 230 верст к с.-в.-в. Унивок, действительно, одинокий остров. Именно его и мог Беринг назвать островом Диомида. Сомнение возбуждает только то обстоятельство, что около своего острова Беринг видел и материковый берег, а здесь, подле острова Унивока материка вблизи нет (ближайший берег - мыса Гвоздева — лежит в 70 верстах к северу). Но ведь мы не знаем, на каком именно расстоянии видел Беринг материк подле острова Диомида, - может быть, и на 70-тнверстномъ...

Итак, мне кажется, что островом Диомида Беринг 17-го августа назвал, всего вероятнее, именно о. Унивок, лежащий почти в середине (ближе к американским берегам) Дежневского пролива. Правда, положение этого острова не вполне совпадает с положением Берингова острова св. Диомида. Но нужно иметь в виду, что счисление широты, до которой доходил Беринг по журналу Чаплина (67? 18?), могло быть ошибочно, как не раз и в других случаях ошибались и сотрудники Беринга, и он сам в своих морских счислениях широт и долгот. [276]

Если же Беринг был только на параллели острова Унивока, следовательно, всего Дежневского пролива он не проходил ⁴⁵ и вопроса о раздельности Азиатского материка от Американского не решил. Сам Беринг именно так и смотрел на свое плавание, как на попытку разрешить поставленную для его экспедиции задачу. Правда, Беринг мог высказывать впоследствии свои гадания о раздельности Азии от Америки, основываясь на том обстоятельстве, что проплывши к северо-востоку от Чукотского носа около 200 миль, он не встретил соединения материков, а также на основании разказов чукчей о завороте Азиатского материка к северо-западу от мыса Восточного ⁴⁶. Но он высказывал это только как предположение, покоящееся па очень слабых основах. "Вторая Камчатская экспедиция" Беринга в 1741 г., когда он открыл северо-западные берега Америки, была предпринята именно для подтверждения и проверки сомнительных результатов первой экспедиции. Для той же проверки еще раньше, в 1735 г., во время снаряжения второй Камчатской экспедиции, была отправлена Берингом экспедиция (не имевшая успеха) лейтенантов Петра Лассениуса, Дмитрия Лаптева и Плаутина для исследования морского пути от устьев реки Лены к Камчатке ⁴⁷.

Такой же взгляд на сомнительность результатов первой Беринговой экспедиции проглядывает и в позднейших распоряжениях правительства. Достаточно, например, указать на то, что в 1755 г. состоялся сенатский указ, разрешавший известным купцам-мореходам Афанасию Бахову и Никите Шалаурову предпринять морское плавание из устьев реки Лены по Ледовитому океану к востоку, для отыскания морского прохода в Камчатку ⁴⁸. Такой мотивировки плавания Бахова и Шалаурова не было бы, еслибы на первую экспедицию Беринга смотрели в то время в России так, как на нее взглянул впоследствии Кук и другие европейские географы. Так-же неуверенно посмотрели на результаты этой экспедиции Беринга и представители современного ему русского ученого мира — [277] Миллер ⁴⁹ и Ломоносов ⁵⁰. Для Миллера, открывшего подвиг Дежнева, не было никаких сомнений в том, что открытие Дежнева нельзя сравнивать с слабою попыткою Беринга, пробовавшего совершить "второе открытие" Дежневского пролива, но в действительности не совершившего его и оставшегося после своей экспедиции при одних сомнительных предположениях. В сущности, такой же взгляд проглядывает и в указанном сочинении Ломоносова, написанном в 1763 — 1764 гг., то-есть, когда уже были известны результаты и второй экспедиции Беринга к американским берегам. Даже в это время Ломоносов не подозревал, что Беринг в 1728 г. разрешил поставленную ему задачу. Все это сочинение Ломоносова ясно показывает, что он считал задачу Беринга еще не исполненною и решительно не предавал первой экспедиции его того значения, какое впоследствии было неосновательно приписано ей европейскими и русскими географами. Если же Ломоносов не сомневается в существовании "прохода морского из Ледовитого океана в Тихой", то не столько на основании результатов Беринговой экспедиции, сколько главным образом на основании плавания Дежнева (с. 55), а затем — на показаниях капитана Павлуцкого о Чукотской земле (с. 56), геодезиста Гвоздева об американских берегах Дежневского пролива (с. 58) и проч.

Итак, кто же имеет большее право на честь открытия Дежневского пролива: Дежнев - ли, проплывший весь пролив от мыса Восточного до м. Чукотского, или Беринг, проплывший едва половину пролива от мыса Чукотского до острова Унивока? Несомненно, ответ может быть только в пользу Семена Дежнева.

С таким ответом не согласятся, быть может, только те, кто и доселе увлекается сомнениями в открытии Дежнева, высказанными известным сибирским историком 1830 — 1840 годов П.А. Словцовым. Займусь, поэтому, пересмотром его возражений, тем более необходимым, что "Историческое обозрение Сибири" Словцова вышло недавно (в 1886 году) 2-м изданием, следовательно, его несправедливые и предвзятые взгляды на Семена Дежнева могут и теперь найдти нежелательное распространение. [278]

IV.

Взгляд Словцова на открытие Дежнева.

Отрицательное отношение Словцова ⁵¹ к подвигу Семена Дежнева не имеет за собою никакой фактической основы. Чтобы пошатнуть выводы Миллера и других лиц, говоривших об открытии Дежнева на основании его собственных показаний в отписках Якутским властям, Словцов прибегает к очень не хитрому приему: он заподозревает подлинность показаний Дежневских отписок и других современных ему документов. Словцов не верит тем актам, которыми пользовался Миллер и которых Словцов не видел (в целом виде они напечатаны были археографической комиссией уже после смерти Словцова — в 1851 г.). Презрительно отзываясь об этих актах (".... отписки Дежнева, в Якутском архиве валявшияся и в 1736 г. Миллером поднятые на показ.... "), Словцов решительно называет разказ Дежнева о своем морском плавании "сказкою", находит, что он в своих отписках "бохвалит с дерзостию", а потому не решается назвать его даже "предтечею" Беринга... В "посвящении" своего труда тому же Миллеру Словцов просит у него прощения за то, "что бессмертие, каким ты наделил казака Дежнева, он прекращает по недоказанности права" (с. VII)...

На чем же основан такой решительный приговор? Словцов не скрывает своего удивления перед величием подвига Дежнева и здесь-то именно и кроется главная причина его сомнений!... Он не верить, чтобы Дежнев на таком плохом суденышке, каким несомненно был его кочь, с неопытною командою, очень мало знакомою с морем, - мог пройдти тяжелый и неизвестный путь почти в 2. 000 верст (с реки Калыма до берегов Берингова моря), и "пройдти водяную черту (Дежневский пролив), не пройденную однакож ни Лаптевым, ни Шалауровым, не Биллингсом, ни Врангелем"

Да, нельзя не сознаться, что подвиг Дежнева чересчур велик, и удивительно, конечно, что совершение его выпало на долю "единого от малых сих", а не на долю сильных опытом и знаниями [279] Лаптева, Биллингса и др. Но Словцов как будто не знает, что великие открытия и изобретения нередко посылаются судьбою именно на долю "малых", а не умудренных всеми богатствами разума и образования. Он забыл о слепом "счастье", не разбирающем своих избранников. Именно с таким счастьем приходится иметь дело и здесь. Счастливая звезда привела простого казака Дежнева к разрешению великой географической задачи, над которою долго еще потом ломали голову не знавшие о подвиге Дежнева русские и европейские географы XVIII века.

Необыкновенно благоприятное лето 1648 г., когда грозное "Студеное море" оказалось свободным от льдов у сибирского прибрежья и когда господствовали здесь попутные Дежневу ветры, помогло ему совершить тот путь, который в другие годы оказывался непроходимым и от массы льдов, и от противных ветров Такое благоприятное состояние Ледовитого океана бывало не раз и после Дежнева, как бывало оно и раньше. И после Дежнева не раз русские люди предпринимали более или менее удачные плавания к востоку от устья р. Колымы ⁵². Происходили также впоследствии плавания из Камчатки к устью реки Анадыра, а оттуда к Дежневскому проливу. Вообще, по частям весь путь Дежнева не раз проходился русскими людьми. При том, мы знаем, что сам Дежнев собирался отправить государеву соболиную и моржевую казну с Анадыра морем в Колыму. Его остановило от этого намерения только неимение всех судовых принадлежностей, да разказы чукчей о том, что Студеное море не всякое лето бывает свободно от льдов. Все это вполне доказывает проходимость Дежневского пути в иные годы. А раз это так, - нет нечего удивительного, что стечение особенно счастливых обстоятельств помогло в 1648 г. кочу Дежнева совершить весь его славный путь.

Не нужно, при том, забывать, как выше уже замечено, что ни сам Дежнев, ни его Колымские и Якутские власти, ни высшая московская администрация — никто, словом, в XVII в. не подозревал о всем величии подвига Дежнева и никто его не превозносил вплоть до архивных открытий Миллера в XVIII в. Мы знаем, что сам Дежнев о своем морском плавании говорит так мало и на столько скромно, что даже Словцов счел нужным упрекнуть его за отсутствие подробностей в описании этого плавания. [280] Нигде, ни в одном слове Дежневских отписок и челобитных нельзя найдти того, что Словцов, сам не читавший их, голословно называет "дерзостью" и "бахвальством". Какая тут "дерзость", когда человек, приехавший в Москву бить челом государю о заслуженной награде (что было в XVII веке самым естественным явлением), смиренно упоминает (в третьей челобитной) О своей Анадырской службе и об открытии "моржовой корги", а о своем морском плавании ни слова не Говорит!.. Это плавание он считал таким неважным событием в Своей "государевой службе", что не находил нужным подробно говорить о нем им в отписках Якутским воеводам 1655 г., ни в первых двух челобитных царю 1662 и 1664 гг. В своих отписках он заговорил о плавании, как мы знаем, единственно для опровержения уже действительного "бахвальства" Стадухина, незаконно приписывавшего себе честь открытия "Большого Каменного носа" и "Анадырской корги". Не будь этого обстоятельства, мы, вероятно, не узнали бы из отписок Дежнева и тех ничтожных известий о его знаменитом морском плавании, какие случайно попали сюда, благодаря Стадухину.

Если же Дежнев, не придавая никакого значения своему морскому плаванию, разказывает о нем (в отписках и в двух первых челобитных) только между прочим, мимоходом, без всякой задней мысли, то нет никакого основания сомневаться, подобно Словцову, в правдивости Дежневского разказа, называть его "сказкою", упрекать в "дерзости" и т. п. Словно Дежнев мог знать, что мимоходом брошенные им слова будут подняты почти через 100 лет внимательным архивным розыскателем (Миллером) и доставят Дежневу вечную славу!..

Вообще, Словцов видимо, что называется, придирается к Дежневу и его разказу. Например, он находит такое "противоречия" в нем: Дежнев полагал, говорит Словцов, "Чукотский нос от Анадыра - то в 3 днях ходу сухопутного и водяного, то опять в далеком расстоянии". Но Словцов, не читавший отписок Дежнева, не знает, что в первом случае Дежнев говорить не о трех днях, а о трех "сутках", — разница большая, при том — о трех сутках "доброго побега" судном, то-есть хорошего хода, при попутных ветрах и проч. А трое суток "доброго побега" судна говорит именно о "далеком расстоянии".

В своей несправедливости к Дежневу Словцов, не понимая слов Миллера, доходить, намеренно, или не намеренно, до [281] положительной нелепости, которую он приписывает Дежневу. Так, мы знаем, по разказу Дежнева, что после известного боя его с чукчами где-то на берегу около Чукотского носа (20-го сентября, когда был ранен Федот Алексеев) оба коча — и Дежнева, и Алексеева — двинулись дальше по морю, но вскоре были разлучены бурею. Кочь Алексеева исчез неизвестно куда, а Дежневский кочь в октябре долго носило "всюда неволею", пока не "выбросало на берег в передней конец, за Апандыр реку". Разказ Дежнева - разказ очень простой и понятный, не заключающий в себе ничего удивительного. Но что же из него делает Словцов? Рисует удивительную нелепость, которую будто бы разказывает Дежнев. Именно, по Словцову выходит, как будто, во время боя с чукчами на берегу, оставленным без надзора суда уносятся в море "и одно из них выброшено к югу будто бы за Анадыром к Олюторской (?!) губе", русские же после боя и потери кочей отправляются сухим путем к Анадыру, куда и приходит через 10 недель. Изложив так неправильно разказ Дежнева. Словцов приходит в негодование: как это Дежнев, находясь на берегу, видит за сотни верст, куда попало его судно: "можно-ли так далеко видеть, и так наугад говорить, когда лучше бы запросто понимать, что судно или затерто во льдах, или исчезло из глаз за островом, за мысом. Да и до того-ли было при стычке, чтоб наблюдать за судном?... "

Немудрено, что, увидевши такую несообразность в разказе Дежнева, Словцов с негодованием относятся и к остальным его показаниям. Но мы знаем, что этой несообразности совсем нет у Дежнева: она или выдумана Словцовым, или как то непонятно выведена им из разказа Дежнева в передаче Миллера.

Остальные возражения Словцова также очень голословны. Так, он не верит, чтобы Дежнев обходил Чукотский нос, и полагает, что он смешал этот нос или с мысом Чаунским (около 300 верст к востоку от реки Калыма), или с мысом Шелагским (около 350 верст оттуда же). Мало того: Словцов полагает, что и реку Анадыр Дежнев смешал с рекой Чауном (около 400 верст от реки Калыма), хотя тут же рядом он не отвергает и того, что Дежнев был и на подлинной реке Анадыре, впадающей в Берингово море... Но Чаун такая небольшая речка в сравнении с рекой Анадыром, да и реку Анадыр [282] так хорошо узнали русские со времени открытия ея Дежневым, что смешения здесь не могло быть.

Несколько серьезнее представляется мнение Словцова относительно мыса Чаунского и мыса Шелагского. Он находит, что оба эти мыса своим положением соответствуют тому описанному Дежневым мысу, который он называет "Большим Каменным носом". Словцов уверяет, что и первые два мыса лежать также "между севером и востоком" и также "поворачиваются кругом до Анадыра". От одного из этих мысов Дежнев будто бы и двинулся к заливу Св. Креста, а оттуда на реку Анадыр.

Сходство в направлении и положении этих трех мысов, конечно, дело возможное, но отсюда никак не следует, что Дежнев не мог быть у Чукотского носа. Если даже предположить, что именно мыс Шелагский есть мыс Большей Каменный, по Дежневу, — тогда будет странно, что такое небольшое расстояние от реки Колыма до мыса Шелагского (около 350 верст) проходилось Дежневым с 20-го Июня до 20-го сентября — ровно 3 месяца! 350 верст даже слабый кочь Дежнева мог при благоприятной погоде пройдти в 5 - 10 дней, если даже не меньше. Дежневу же погода именно благоприятствовала до Чукотского носа и переменилась к худшему только за носом, уже в конце сентября и позже.

Очевидно, это возражение Словцова не выдерживает критики. Странно также, почему Словцов с мыса Шелагского направляет Дежнева в залив Св. Креста и заставляет его идти это пространство 10 недель. Правда, местность здесь очень гористая (отпрыски Станового хребта) и почти не населенная (и доселе здесь бродят только "оленные чукчи"), но пространство между мысом и заливом очень не велико (около 600 верст), чтобы на него тратить 10 недель. И почему Дежнев пошел именно к заливу Св. Креста, а не прямо на реку Ападыр (от залива до среднего течения реки около 400 верст), — Словцов не объясняет. Вообще, все это очень голословно.

Также голословен Словцов и в своем возражении относительно виденных Дежневым против Чукотского носа двух островов. Словцов недоумевает, о каком мысе идет здесь речь, так как и против мыса Восточного есть острова (группа Гвоздева), и против мыса Чукотского лежит о. св. Лаврентия, который мог "показаться Дежневу вдвойне". Тем лучше, значит: какой бы мыс ни разумел Дежнев под именем Большого Каменного носа, [283] он был все-таки прав, разказывая о виденных им двух островах (в другом месте отписки он говорит не о двух островах, а просто о нескольких "островах"). Словцов же положительно неправ, когда в этом месте заподозревает даже Миллера во лжи, замечая относительно упоминания Дежнева об островах против носа, что "все это у Дежнева подделка поздняя".

Правда, известно ⁵³, что нередко Миллер извлекал акты из сибирских архивов крайне небрежно. Но в данном случае -относительно найденных Миллером отписок Дежнева 1655 г. — мы не имеем никаких оснований подвергать сомнению их подлинность, особенно после того, как сведения этих отписок подтверждаются данными открытых мною двух первых челобитных Дежнева 1662 и 1664 гг.

Также несправедлив Словцов, когда говорит, что "еслибы обход Чукотского носа был истинен, честь принадлежала бы не седоку, а хозяину, правившему судном", считая таким хозяином Федота Алексеева, а Дежнева признавая только "пассажиром". Но мы знаем, что главою экспедиции был именно Дежнев, как представитель правительственной власти. При том Ф. Алексеев не был единственным "хозяином" кочей: таким "хозяином" был на своем коче и Дежнев, на другом коче — промышленные люди Б. Астафьев и А. Андреев (прикащики "гостя" Вас. Гусельникова), на третьем коче—служилый человек Герас. Анкудинов и проч. Все они были "хозяевами" своих кочей. Но несомненно, что во главе промышленных людей стоял Ф. Алексеев. Конечно, честь открытия Дежневского пролива принадлежит и Ф. Алексееву вместе с Г. Анкудиновым, так как оба они прошли с Дежневым пролив и затем погибли неизвестно где и когда. Не будь этой гибели и дойди Алексеев с Анкудиновым, подобно Дежневу, до реки Анадыра, — их имена были бы так-же славны, как и имя Семена Дежнева и стояли бы рядом с ним. Теперь же приходится смотреть на Федота Алексеева и на Герасима Анкудинова только как на более крупные жертвы Дежневского плавания.

Имя же Семена Иванова Дежнева по-прежнему должно стоять во главе этой первой по времени крупной географической экспедиции [284] русских, при том — экспедиции вполне удавшейся, хотя и предпринятой по инициативе и на средства частных лиц, а не администрации. Голословные (а подчас и недобросовестные) сомнения Словцова не отнимут у Дежнева вполне заслуженной им славы первого из европейских мореплавателей, открывшего морской проход из Северного Ледовитого океана в Восточный океан. С Словцовым следует согласиться в одном, что Дежнев не может быть назван "предтечею" Беринга... Да, Дежнев не мог быть "предтечею" того лица, которое само принадлежало к длинному ряду неудачных последователей Дежнева; Дежнев, открывший весь пролив, не может стоять рядом с Берингом, проплывшим едва половину "Дежневского пролива".

V.

Новые биографические данные о Дежневе (1638—1662 гг.).

Переходя к новым сведениям о жизни С. И. Дежнева до его плавания 1648 г. и после него, остановлюсь прежде всего на одном документе, который дает право заключить, что родиною Дежнева был тот именно город северной Руси, который с первых шагов русских в Сибири и в продолжение XVII—XVIII веков и дальше всегда давал Сибири массу энергичных и предприимчивых деятелей: это — Великий Устюг. Неизбежные устюжане еще в XVII в. вдоль и поперек искрестили всю Сибирь, побывали на всех ея реках и омывающих сибирские берега морях, то в качестве служилых людей, то как люди торговые и промышленные. Главными деятелями русской служилой и промышленной колонизации Сибири было население вообще северных городов европейской России, но почему-то устюжан всегда встречалось на этом поприще более других северян. Этот-то город, сослуживший Сибири большую службу, был родиною и Семена Иванова Дежнева...

Основываюсь в таком заключении на четвертой челобитной Дежнева, поданной им в Москве 25-го февраля 1665 г. ⁵⁴. Собираясь обратно в Якутский острог, Дежнев просил государя отпустить с ним туда его "племянника" Ивана Иванова (с его женою Татьяною Григорьевою), который "живет на Устюге Великом ни в [285] тегле, ни к посаде, скитаетца меж двор"... Просьба Дежнева была удовлетворена: ему разрешено ваять племянника в Якутск, "будет (то-есть — если) он вольной, а не тяглой, и ничей не крепостной, и никому никакова до него дела не будет, и государевых будет долгов и тягл на нем нет", о чем и "дать государеву грамоту" Устюжскому воеводе. Грамота была вручена Дежневу, так как он сам собирался заехать по дороге в Устюг и захватить оттуда племянника с женою, которых обязывался "вести с собою в Сибирь на своих подводах".

Несомненно, что Иван Иванов был именно "вольной" человек, а "не тяглой" и "не крепостной": иначе бы Дежнев и не решился просить об отпуске его в Сибирь. Ни крепостному крестьянину, ни посадскому человеку, прикрепленному к городу известным тяглом, не позволили бы бросить свою деревню или посад и идти вольным человеком на новые места. Тем не менее этот "вольной" человек Иван Иванов мог происходить именно из посадских людей Устюга: может быть, еще его отец (очевидно, брат Дежнева) сошел почему-либо (сбежал, обеднел и т. п.) с посадского тягла; может быть, отцовское тягло перешло к брату Ивашки, а он сам очутился "вольным" человеком, которого дядя смело мог взять с собою в Сибирь и пристроить там на государеву службу, или сделать промышленным человеком. Если же Ивашко происходил из посадских людей Устюга, то к тем же посадским следует причислить и его знаменитого дядю Дежнева. Если Ивашка "скитаетца меж двор" именно в Устюге, если Дежнев собирается заехать в тот же Устюг (конечно, не для того только, чтобы захватить Ивашку, но и для свидания с родными и родиною), то, кажется, не может быть сомнений, что Устюг был родиною и дяди, и племянника.

Когда именно и при каких обстоятельствах Дежнев оставил Устюг и отправился в Сибирь, — к сожалению, не известно. Первое хронологическое указание моих источников о жизни Дежнева — это показание самого Дежнева (в первой челобитной), что в 1638 году он перешел из Енисейска, где служил казаком, в Якутский острог. Но из третьей его челобитной мы узнаем, что раньше Енисейска он служил еще "по Тобольску". Поводимому, и в Тобольске, и в Енисейске служба его была непродолжительна: первая челобитная Дежнева, где он так подробно разказывает о своей Якутской службе, ни слова не упоминает о Тобольской службе, а [286] об Енисейской говорит только по поводу перехода в Якутск. Итак, можно предположить, что Дежнев приехал в Тобольск в конце 1620-х, или в начале 1630-х годов.

Характерно это стремление Дежнева на восток все дальше и дальше от насиженных и спокойных мест в места новые, неизведанные, беспокойные. Спокойная сравнительно служба в Тобольске и Енисейске, очевидно, не удовлетворяла Дежнева, и он переходит в только что основанный Якутский острог, где широкая натура его находит работу вполне по себе: постоянные походы для покорения не мирных инородцев, поиски "новых землиц", открытие "новых рек" и проч. "Новые реки" приводят его к великому "Студеному морю". Он на столько основательно знакомится с ним, что решается предпринять крупное морское плавание для отыскания новой реки Анадыра. Счастливая судьба, после ряда тяжелых испытаний, приводит его и на эту реку, лежащую на крайнем востоке Сибирского материка. Все это неуклонное движение на восток — от Устюга до реки Анадыра — несомненно говорит, что у Дежнева была натура крайне подвижная, кипучая, далеко не ординарная. Недаром ему и выпало совершить подвиг, выходящий из ряда обыкновенных!...

Возвращаюсь к тем подробностям Якутской службы Дежнева, которые он сообщает в своей первой челобитной 1662 г. Вся эта служба говорит о той же кипучести Дежневской натуры. Почти года не проходило, чтобы он не принял участия в каком-либо походе. Сколько раз он был ранен в боях с инородцами! Кажется, места живого не осталось в человеке!... ⁵⁵. Как трудна вообще была эта службе (особенно на реке Анадыре), Дежнев сам говорит не один раз в своих челобитных. Например, в 1662 г. он пишет, что, находясь на службе в Якутске 21 год, "на тех государовых службех в те многие годы всякую нужду и бедность терпел, и сосновую и лиственную кору ел, и всякую скверну приимал"... В челобитной 1664 г. говорит о тех же "дальних службах", что на них он "голову свою складывал, раны великие приимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел, и помирал голодною смертью"...

Эта тяжелая и опасная службе Дежнева началась с 1638 года, когда он в отряде боярского сына Петра Бекетова перешел на [287] службу из Енисейского острога в Якутский. В следующем 1639 г. Дежнев служил в Якутске под начальством боярского сына Парфена Ходырева. Таким образом, на первых же шагах своей Якутской службы Дежнев прошел хорошую школу таких энергичных деятелей, какими были известные П. Бекетов и П. Ходырев. Руководство этих опытных служилых людей познакомило Дежнева с условиями не легкой государевой службы в этом краю. В дальнейшей своей службе он также был счастлив на руководителей, какими были для него столько же известные — "письменной голова" Василий Поярков, Дмитрий Михайлов, Михайло Стадухин и др.

Распорядительность и храбрость Дежнева сказались с самой лучшей стороны в первом же серьезном деле, порученном ему Парфеном Ходыревым. Уже в 1639 г. или 1640 г. (в челобитной нет точного указания) Дежнев является в роли "приказного", то-есть, "начального человека", которому давались под команду целые отряды служилых людей. В один из указанных годов "Кангалаского роду князец Сахей" убил двух якутских служилых людей, Федота Шаврина и Елфима Зинуика, посланных к Сахею для ясачного сбора, и вслед затем "сбежал с своих жилищ в далекие места — в Оргуцкую волость". Ходырев послал туда для расследования этого преступления и для ясачного сбора служилого человека Ивана Метлеха; но и Метлеха постигла та же судьба: его убил Тоглойко, сын Сахея. Тогда Хдырев отправил в Оргуцкую волость Семена Дежнева. Как велик был его отряд, Дежнев не говорит, но сообщает только о блистательном результате своей миссии: "и я с того князца Сахея и с его детей и с его родников (то-есть, членов его рода) и с иных оргуцких якутов взял с них твоего государева ясаку 3 сорока 20 соболей".

Эта первая удача Дежнева обратила на него внимание и преемника Ходырева по управлению Якутским острогом, письменного головы Василия Пояркова. С 1641 г. начинается знакомство Дежнева с реками, впадающими в "Студеное море". Осенью этого года Поярков назначил Дежнева товарищем служилого человека Дмитрия Михайлова, отправленного на р. Яну для ясачного сбора. Отряд Михайлова и Дежнева состоял из 15 человек. Они тронулись в дорогу "зимним путем, на своих лошадях". Дежнев купил двух лошадей за 85 рублей. "Платьишко и обувь и всякой служебной [288] завод" он покупал в Якутске на свои деньги: весь "подъем" обошелся ему более 100 р.

Перейдя на р. Яну "через Камень (горы)", Михайлов и Дежнев начали приводить под государеву руку местных инородцев. Деятельность их в этом отношении была на столько удачна, что в короткое время они собрали очень богатый ясак: 8 сороков, 20 соболей и 2 бурых лисицы. С этою соболиную казною Михайлов отправил в Якутск Дежнева с тремя служилыми людьми ("саму четверту"). На дороге напали на эту маленькую партию более 40 человек "ламуцких Тунгусов", покушавшихся овладеть мягкою рухлядью. Не смотря на подавляющее количество неприятеля, Дежневу удалось отбить нападение благодаря главным образом тому, что русские стреляли по тунгусам "из пищалей", а те "из луков". Дежнев на этом "бою" убил у тунгусов "лутчево мужика до смерти", множество других тунгусов было переранено. Самого Дежнева "те ламуцкие мужики стрелою ранили в левую ногу но колену, а другою стрелою ранили в ту ж ногу в икру". Соболиную казну Дежневу удалось отстоять, и он привез ее в Якутск к недавно назначенному туда первому воеводе, известному стольнику Петру Петровичу Головину.

Головин оценил этот подвиг Дежнева и в 1642 г. отправил его на р. Оемокон, в качестве товарища служилого человека Михайла Стадухина, отряд которого состоял из 14 человек. Предпринимая поход, эти служилые люди не получили "государева денежного и хлебного жалованья", а должны были снарядиться на свой счет ("на своих лошадях о - два - конь" и проч.). "Подъем" обошелся каждому по 150 р.

На р. Оемоконе Стадухин и Дежнев удачно собирали ясак с объясаченных раньше Тунгуского князца Чоны и его "родников". Но отношения к "неясачным ламуцким тунгусам" были далеко не мирным. Собравшись как-то в количестве более 500 человек, эти тунгусы сделали неожиданное нападение на русское становище, "перестреляли" большую часть лошадей отряда и "учинили бой". Положение русских было очень критическое, но, к их счастию, они получили неожиданную помощь, откуда трудно было ея и ожидать: "ясачные тунгусы и якуты за нас стояли и по них (не ясачных) из луков стреляли", говорит Дежнев....

Этот довольно редкий в истории Сибири XVII века факт ясно говорит в пользу административных способностей Стадухина и [289] Дежнева. Очевидно, они умели на столько ладить с ясачными инородцами, что те добровольно становятся на сторону русских в борьбе последних с свободными, еще не объясаченными инородцами. В защите русских интересов ясачные инородцы доходят до того, что проливают кровь своей же братии....

При помощи этих ясачных людей русским удалось отбить нападение не мирных инородцев. Но жертв было не мало с обеих сторон. Русские убили 10 человек ламуцких тунгусов и многих переранили. Из русских никто не был убит, но у их союзников неясачные убили Якутского князца Удая и "иных многих ясачных людей, а иных переранили". Вообще видно, что неясачные отнеслись с ожесточением к изменившим родному делу ясачным людям: Дежнев говорит, что первые "разорили" последних (то-есть, их юрты) "до основанья"... Дежнев опять получил на этом бою две "стрельные раны": в локоть правой руки и "в стегно" правой ноги.

На оставшихся немногих Лошадях Стадухин и Дежнев отправили с р. Оемокона в Якутск собранную соболиную казну с служилыми людьми Денисом Ерилом и Иваном Кислым. Таким образом русский отряд (всего 13 человек) остался совсем без лошадей. В таких трудных обстоятельствах их выручил совет вышеупомянутого ясачного князца Чоны — Сделать "кочь" и плыть на новые реки "для прииску новых не ясачных людей". Русские построили кочь и рекою Оемоконом спустились в р. Индигирку, "а по Индигирке выплыли на море".

Так началось знакомство Дежнева со Студеным морем... Дежнев не определяет места высадки русских на берег, а разказывает далее, что по сказке "иноземцев" "ходил" он вместе с сослуживцем Романом Немчином в отряд служилого человека Дм. Михайлова, того самого, который в 1641 г. вышел вместе с Дежневым на р. Яну, а Затем, после отъезда Дежнева в Якутск, продвинулся еще дальше на восток. Где именно произошла встреча с Михайловым, Дежнев не говорит, но, кажется, это было на р. Алазее.

Дежнев явился к своему старому сослуживцу "для совету, чтоб нам с ним, Дмитрием, вместе служить государевы службы". Соглашение начальных людей о соединении отрядов (желательном, очевидно, обеим сторонам, в виду малочисленности того и другого отряда) состоялось. Но еще до этого соединения Дежнев [290] ходил с Михайловым в поход против Алазейских юкагрей для взятия аманата. При этой "имке" аманата произошел бой с инородцами, на котором Дежнева "стрелою ранили в левое плечо". Стадухин соединился с Михайловым на р. Колыме, откуда Дежнев ходил вместе с ними против "юкагирских мужиков Оймоков". Во время боя с ними Дежнев убил у них "лутчево мужика" (брата князца Аллая), а самого Дежнева— "в левую руку по завити железницею (то-есть, железною стрелою) насквозь прострелили". В аманаты взяли Кениту, сына Аллая.

После трехлетней службы на р. Калыме, Д. Михайлов и М. Стадухин с собранным ясаком и половиною служилых людей "морем на коче пошли" в Якутск, а в построенном ими Колымском острожке оставили Дежнева и Второго Гаврилова, всего 13 человека.

Думая воспользоваться таким малолюдством русского отряда, князец Аллай собрал более 500 юкагирей, "приходил к острожку приступом и обсадил нас в острожке". Произошел "съемной (рукопашный) бой", во время которого в острожек "многие иноземцы к нам сильно вломились". Но когда "изменника Аллайка на съемном бою копьем скололи до смерти" и убили других юкагирей, а множество ранили, — "они, убоясь смерти, отошли прочь от острожку". Дежнев опять был ранен — в голову "стрелою железницею".

Между тем, Дмитрий Михайлов не доехал до Якутска и с дороги опять вернулся на р. Колыму уже в качестве официального "приказного человека" в Колымском острожке. Дорогою, "на море", Михайлов встретил ехавшего из Якутска (с торговыми и промышленными людьми) Петра Новоселова, назначенного "таможенным целовальником" в тот же острожек. Новоселов передал Михайлову от Якутского воеводы П. П. Головина "наказную память", назначавшую Михайлова "приказным" на "новоприискных реках": на Индигирке, Алазейке, Колыме, на р. Собачьей и на других реках, которые обязаны были приискивать новые власти Колымского острожка. Служилые люди последнего отданы под команду Михайлова.

Дежнев замечает, что "приказной Д. Михайлов и целовальник П. Новоселов тебе, государю, радели, с великим раденьем": много раз они посылали служилых людей "на непослушников не ясачных иноземцев", с которых и удавалось русским получать [291] ясак. Дежнев не перечисляет всех этих походов. Он останавливается только на последнем (перед морским плаванием 1648 г.) походе против тех "государевых изменников" юкагирей, которые раньше "приходили к острожку приступом" (см. выше). Повидимому, эта экспедиция была под начальством Дежнева. Экспедиция удалась: русские "поймала в аманаты" одного из "лутчих мужиков". Но сам Дежнев опять был ранен — в "левую руку в мышку".

Дальше в первой челобитной Дежнева 1662 г. идут сведения о его знаменитом морском плавании 1648 г. (см. II главу).

О своей Анадырской службе Дежнев говорит в той же челобитной очень коротко и не сообщает ничего почти нового против тех подробностей, какие известны по актам, напечатанным в Дополн. Акт. Ист. (см. 1 главу). Отмечу только, что в 1659 г. боярский сын Курбат Иванов (известный Якутский деятель того времени) "на Анадыре реке — говорит Дежнев — принял у меня острожек и аманатов".

Из данных второй челобитной Дежнева 1664 г. ⁵⁶ об Анадырской службе любопытно то указание, что с 1643 г. по 1662 г. он не получал государева денежного, хлебного и соляного жалованья, а жил "своими деньгами". В 1662 г., находясь в Якутске, Дежнев просил воеводу, стольника Ивана Федоровича Большого Голенищева - Кутузова, выдать "заслуженой оклад". Но воевода счел возможным выдать ему только соляной оклад сполна за все указанные годы, но в остальном жалованье отказал - "для денежной и хлебной скудости" в Якутском остроге.

В остальных новооткрытых документах ⁵⁷ находим очень мало новых подробностей об анадырской службе Дежнева и о предыдущей его жизни. Отмечу только следующие факты:

"Выписка" Якутской съезжей избы 1662 г. говорит, что в [292] 1639 г. боярский сын Парфен Ходырев принял в "Новом Ленском острожке" (впоследствии Якутский острог) у боярского сына Петра Бекетова 30 чел. енисейских служилых людей, а в том числе и казака Семена Дежнева. Служил он в Якутске "сверх государева указного числа, сверх якутских служилых людей в енисейском в прежнем "своем окладе". Этот годовой "оклад" его был не велик: "денег 5 рублев, хлеба 5 чети с осмнною ржи, 4 чети овса, 2 пуда без чети соли". Но и этот оклад он не получал, потому что находился на "дальних службах", на реках Колыме и Анадыре.

Хотя в 1659 г. Дежнев сдал Анадырский острожек Курбату Иванову, но продолжал еще 2 года жить на реке Анадыре, занимаясь собственным промыслом по добыче моржевого зуба и проч. Только в 1662 г. он оставил Анадыр и прибыл в Якутский острог, откуда и направился в Москву.

VI.

Две поездки Дежнева в Москву (1662 —1671 гг.).

Некоторые подробности о прибытии С. И. Дежнева в Якутск в 1662 г., находим в отписке Якутского воеводы стольника И. Ф. Большого Голенищева - Кутузова в Сибирский приказ ⁵⁸. Воевода сообщает о приезде с реки Анадыра служилых людей С. Дежнева и Артемия Салдата, которые доставили "костяную казну — рыбей зуб, что промышляли на корге на великого государя" и что собрали за "десятинную" и другия пошлины, а также и кость, найденную в "статках" (имуществе) убитых — служилого человека Ивана Пуляева, промышленного человека Елфима Меркурьева ⁵⁹ и др. К "костяной казне" Дежнева воевода присоединили и привезенную с реки Колымы боярским сыном Иваном Ярастовым и целовальником Степаном Журливым, а также собранную к тому времени в Якутске. Всего набралось 196 пудов 17 1/2 гривенок кости, в том числе кости Дежнева, собранной им на свои собственные средства, - 31 пуд 39 гривенок. Всю эту кость воевода отправил в Москву с [293] Дежневым, Артемием Салдатом, Григорием Пискуном и с другими служилыми и промышленными (целовальниками) людьми.

Раньше этой отправки, 17-го июля, Дежнев подал воеводе, для отправки в Москву, свою известную уже нам первую челобитную ⁶⁰ "о службе своей великому государю", о "заслуженном жалованье на прошлые годы" и о "прибавочном жалованье за кровь и за раны и за многое терпенье". Как эта челобитная, так и "выписка" по ней Якутской съезжей избы ⁶¹, при "отписке" Кутузова ⁶², тогда же (после 17-го июля) отправлены в Москву с Якутским казаком Ларионом Ламою ⁶³.

Дежнев выехал с "костяною казною" в Москву после Лариона Ламы, но когда именно - нет указаний. Во всяком случае, его отъезд состоялся не раньше осени или конца 1662 г. (вернее - последнее, когда Дежнев мог воспользоваться зимним путем). Время прибытия его в Москву также в точности не известио, но можно отнести его к началу или к половине 1664 г. Вторая его челобитная (о "заслуженном жалованье") подана в Москве 23-го сентября 1664 г. Но это не была его первая московская челобитная.

По приезде в Москву сибирские служилые люди обыкновенно подавали первую челобитную о выдаче им "выходного жалованья" (за "выход", то-есть за приезд в Москву) и "поденного корма". Но именно этой челобитной Дежнева мы и не имеем. Раньше известных нам четырех московских челобитных подавал Дежнев и другия челобитные. Так, "выпись" сибирского приказа по третьей челобитной Дежнева ⁶⁴ говорит, что за 31 пуд 39 гривенок собственной кости Дежнева "выдано ему Сеньке против его челобитья собольми на 500 рублев". И этой челобитной Дежнева мы не знаем. Вообще, несомненно, что до подачи второй челобитной Дежнев не мало времени прожил в Москве.

Как бы там ни было, но Дежнев благополучно доставил в Москву "костяную казну" не позже половины 1664 г. Посылка именно его с анадырскою моржевою костью в Москву показывает, что [294] производившийся Амосом Михайловым "розыск" (см. 1 главу) об Анадырской службе Дежнева окончился счастливо для последнего. Еслибы этот розыск обнаружил какие нибудь злоупотребления Дежнева, Якутский воевода ни в каком случае не отправил бы его в Москву. В XVII веке существовал обычай, что на подобные посылки в Москву, сопровождавшияся тою или другою наградою для посылаемых лиц, всегда назначались люди отличившиеся, заслужившие право на "государево жалованье", и предпочтительно — отличившиеся именно в том деле, по поводу которого их посылают к государю. То же самое практиковалось и в ратном деле: "сеунчами" (вестниками) с поля боя всегда посылались наиболее отличившиеся в том бою ратные люди.

С моржевою костью естественно было послать Дежнева, открывшего богатые залежи кости на Анадырской "корге", и при том человека, ничем не опороченного во время своей продолжительной "государевой службы". Только чистота этой службы дала Дежневу право смело бить челом государю о разных наградах и милостях, и только сознание этой чистоты заставило правительство почти вполне удовлетворить все Дежневские челобитья. Так было удовлетворено одно из первых (недошедших до нас) челобитий Дежнева — о выдаче ему соболей за кость, отписанную у него на государя согласно указу от 10-го генваря 1656 г. ⁶⁵: ему выдали в Москве (см. выше) соболей на 500 р. — сумму очень значительную для XVII века.

Затем идет целый ряд других наград. Во второй своей чалобитной от 23-го сентября 1664 г. ⁶⁶ Дежнев просит о выдаче ему "заслуженного денежного и хлебного жалованья" за 1643 — 1661 гг., не полученного им в Якутске в свое время вследствие тамошней "денежной и хлебной скудости", а также и вследствие нахождения челобитчика на "дальних службах". Дежнев просит об этой необычной но размеру (за 19 лет) выдаче жалованья "за мое службишко к тебе, великому государю, и за подьемы (то-есть, за сборы на службу на свои средства), и за амамацкое иманье (то-есть, за взятие аманатов), и за раны, и за кровь, и за морские розбои (то-есть, за крушение на море), и за всякое нужное терпение"...

Из "выписи" Сибирского приказа ⁶⁷, основанной на отписках [295] Якутских воевод, видно, что Дежнев действительно не получал за указанные им 19 лет ни денежного, ни хлебного жалованья. "Сполна" он получил в Якутске только "соляной оклад". Остальные же оклады (по 5 р. денег, по 5 четей с осминою ржи и по 4 чети овса на год) "довелось дать" ему на Москве. Жалованье же за последние три года (1662 — 1664 гг.) уже выдано ему в Якутске перед отправлением в Москву.

По сведениям приказа, "наперед сего" подобные челобитья разрешались в пользу челобитчиков: заслуженное жалованье выдавалось им на Москве "сполна", при чем за хлеб платили деньгами, именно за четь ржи но 7 алтын 4 деньги, а за четь овса по 4 алтына. "И только великий государь укажет", - заключает "выпись", -выдать Дежневу заслуженное им за 19 лет жалованье, "и того доведется ему" дать денег 95 р., а за хлеб 33 р. 1 алт. 4 деньги всего 128 р. 1 алт. 4 деньги.

Но прежде выдачи этой суммы приказано было "росписать, почему доведется дать серебряных денег за те годы, в которых годех ходили медных деньги". По произведенному расчету перевода медных денег на серебряные оказалось, что Дежнев должен получить всего серебряными деньгами 126 руб. 6 алтын 5 денег.

В виду значительности выдачи Сибирский приказ составил "доклад" государю ⁶⁸, в котором был изложен весь ход дела о заслуженном жалованье Дежнева. 28-го генваря "начальный человек" приказа, окольничий Родион Матвеевич Стрешнев, "по сей выписке докладывал" государю, и государь, "слушав все выписки и челобитья ленского казака Сеньки Дежнева, пожаловал - велел ему Сеньке свое государево годовое денежное жалованье и за хлеб на прошлые годы со 151 году по 170 год, на 19 лет за ево службу, что он в тех годех был на ево государстве службе на Анандыре реке для государева ясачного збору и прииску новых землиц, и, будучи на государеве службе унромышлял кости рыбья зубу 289 пуд, цена по 60 рублев пуд, и ясак на великого государя збирал, и аманаты имал, а на те прошлые на 19 лет государева годового денежного и хлебного жалованья нигде не имал, и за ту ево Сенькину многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те [296] прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за 2 доли сукнами" (лл. 21—22).

29-го генваря выдали Дежневу деньгами 38 р. 22 алтына 3 деньги, "да сукнами — 2 половинки темно-вишневых, да половинка светло-зелена, мерою в них 97 аршин с четью, по цене на" 87 р. 17 а. 3 д., "по 30 алтын за аршин".

Дело оканчивается грамотою Якутскому воеводе стольнику И. Ф. Большому Голенищеву - Кутузову, от 17-го февраля 1665 г. ⁶⁹, в которой сообщается о выдаче Дежневу жалованья на Москве и предписывается - эту "московскую дачу под именем ево (Дежнева) подписать в ленских расходных книгах". Из грамоты видно, что Дежнев был прислан в Москву не только с рыбьим зубом, но и с якутскою "соболиною казною".

В том же феврале Дежнев подал свою третью челобитную ⁷⁰. Разказывая здесь в общих чертах о своей 20-тилетией службе по Тобольску, Енисейску, но реке Лене "и по иным рекам" и упоминая, что не раз он служил "приказным человеком вместо атамана", Дежнев просит —"за ту мою службу, и за кровь, и за раны, и за ясачную прибыль" — "поверстать" его "по Якуцкому острогу в сотники, или как тебе, великому государю, Господь Бог о мне известит"... Кроме того, Дежнев просит, чтобы ему разрешено было ежегодно покупать "про свой обиход" в Якутске по 300 пудов хлебных запасов.

Эта челобитная подана была Дежневым 13-го февраля. Сибирский приказ составил (из Якутских воеводских отписок и других документов) обычную "выпись" ⁷¹ о службе Дежнева на реке Анадыре и об открытии им моржовой кости. Переходя к просьбе Дежнева о поверстании его в сотники, выпись делает справку, что в Якутском остроте полагалось 3 "стрелецких и казачьих сотника", которые получали такие годовые оклады: два сотника (Ларион Трофимов и Амос Михайлов, посланный в 1656 г. "прикащиком" на реку Анадыр) получали по 9 рублей, хлеба по 8 чети ржи и по 6 чети овса, да по 3 пуда без чети соли, а третий сотник (Матвей Ярыгин) - 9 рублей, 7 четей ржи, 4 чети овса и "полтретья" (2 1/2) пуда соли. На место М. Ярыгина, произведенного в якутские [297] боярские дети, в 169 г. назначен "пятидесятник" Терентий Смирнягин, которому учинен следующий "сотничей оклад": 10 рублей "с четью", 9 четей ржи, 6 четей с осминою овса, 4 пуда соли.

Таким образом, все "сотничьи оклады" в Якутске были заняты. Приходилось назначить Дежневу какой нибудь другой оклад. По "имянной книге" 169 г. (1661 г.), в Якутске значилось — 3 сотника, 1 атаман, 12 пятидесятников, 20 десятников и 578 рядовых, всего ("опричь сотников и атамана") служилых людей — 610 человек. За неимением сотничьего оклада решено было предоставить Дежневу свободный оклад Якутского "атамана". Об этом говорит следующий приговор Сибирского приказа (лл. 6 — 7):

"173 году, февраля в 25-й день, по указу великого государя, окольничий Родион Матвеевич Стрешнев, слушав сее выписки, приказал: за ево Сенькниу службу и за прииск рыбья зуба, за кость и за раны — поверстать в отаманы, и оклад ему учинить против ево братьи отаманов — 9 рублев денег, да хлеба 7 чети ржи, да 4 чети овса, да 2 пуда с четью соли, и о том ему дать на Лену в Якутцкой острог государеву грамоту — велеть ему быть в отаманех, а на нынешней на 173 год государева жалованья денежного и хлебного и соляного новой придачи по окладу ему давать не велеть, потому что ему на нынешней на 178 г. денежное жалованье дано на Москве — казачей оклад, а хлебное и соляное жалованье прежней ево оклад велеть дать в Сибири на Лене".

Это распоряжение приказа передано Якутскому воеводе грамотою от 28-го февраля 1665 года ⁷².

Около этого же времени Дежнев подал известную уже нам четвертую челобитную ⁷³ о разрешения взять с собою в Якутск племянника Ивана Иванова, проживавшего на родине Дежнева - в Великом Устюге. Как мы знаем, челобитье Дежнева было удовлетворено: Сибирский приказ выдал ему с племянником вместе "проезжую грамоту" ⁷⁴ от Москвы чрез Устюг до Якутска. Грамота говорит, между прочим, об особом знаке доверия правительства к Дежневу: оказывается, что ему поручено было доставить в Якутск посылавшуюся из Москвы "государеву денежную казну".

Собираясь в обратный путь, Дежнев еще в первой половине [298] февраля подал обычную челобитную ⁷⁵ об отпуске из Москвы и о выдаче "подорожной в Ямской приказ". 14-го февраля сибирский приказ отправил в Ямской "подорожную память" ⁷⁶ о даче Дежневу "подвод с саньми и с проводники, а летом водою лодку и кормщика и гребцов против подвод, по указу".

Вероятно, в конце февраля или начале марте 1665 года Дежнев выехал из Москвы в Якутск, пользуясь последним зимним путем. Когда именно прибыл он в Якутск, где и как продолжалась здесь его служба в качестве Якутского "казачьего атамана", — сведений об этом, к сожалению, не имею. Мне известно только дело о второй поездке Дежнева в Москву в 1670 — 1671 годах, снова с соболиною казною ⁷⁷. Дело состоит из следующих документов: а) двух отписок Якутского воеводы стольника князя Ивана Петровича Борятинского и дьяка Стефана Ельчукова, б) отписки Илимского воеводы Силы Аничкова, в) отписки Тобольских воевода боярина князя Ивана Борисовича Репнина с товарищи, г) отписки Верхотурского таможенного и заставного головы Силы Садилова, д) "ценовной росписи" Якутской соболиной казны, доставленной в Москву Дежневым, и е) "приемной росписи" этой казны "ценовщиками" "Соболиной казны" (особое отделение Сибирского приказа), гостем Остафьем Филатьевым с товарищи. Из этих документов извлекаю следующия сведения о второй поездке Дежнева в Москву.

Дежнев выехал из Якутска 20-го июля 1670 года. Кроме соболиной казны, воевода поручил ему доставить в Сибирский приказ разные документы Якутской приказной избы за прошлый 1669 год — "Денежные и хлебные сметные и пометные списки", "ясачные книги", "именные окладные книги"и проч. Соболиную казну сопровождали два целовальника, Иван Самойлов и Гаврило Карпов, и несколько Якутских казаков. В числе последних был Нефед Михайлов Стадухин, сын известного соперника Дежнева но Анадырской службе — Михайлы Стадухина. Очевидно, все старые недоразумения между ним и Дежневым были совершенно забыты и отношения их сделались на столько хороши, что Стадухин отпустил с Дежневым в Москву своего сына. [299]

2-го сентября Дежнев с товарищами приехал в Илимский острог. Илимский воевода осмотрел якутскую соболиную казну и нашел, что у 8 "сум" и 7 "мешков" с мягкою рухлядью печати Якутского воеводы оказались "подрезаны и сняты, и в сумы и в мешки хожено". Дежнев объяснил, что в сумы и мешки действительно "хожено", но что это было вызвано крайнею необходимостью. 8 сум и 7 мешков дорогою "подмокли" и Дежнев с товарищи "для высушки казны" сняли Якутские печати и "казну сушили". Все эти тронутые мешки и сумы, равно как и все остальные, воевода запечатал Илимскою печатью и в тот же день отправил Дежнева "на судах" дальше — в Енисейск.

В Тобольск Дежнев прибыль только летом следующего года— 26-го Июня 1671 года. Тобольские воеводы также осматривали Якутскую соболиную казну "против росписи" Якутского воеводы и, хотя все оказалось в наличности, по часть мягкой рухляди была подмочена и подгнила. Дежнев показал, что, когда он плыл по реке Лене, шли "дожди великие", от которых и подмокла рухлядь. Воеводы приложили к Сумам и мешкам Тобольские печати и отпустили Дежнева в дальнейший путь — в августе 1671 года.

Последнему осмотру Якутская соболиная казна подверглась на Верхотурской "заставе", куда Дежнев прибыл в ноябре. Таможенный и заставный голова Сила Садилов, осматривая казну, нашел, что некоторые "мешки холщовые во многих местах испробиты и плачены (то-есть наложены заплаты), и мешки сверху местами зашивано". Голова потребовал у Дежнева и его целовальников "скаски" с объяснением причин порчи мешков. Дежнев и целовальники Иван Самойлов и Гаврило Карпов не замедлили подать в Верхотурскую таможенную избу "сказку", в которой объяснили, что во время пребывания в Тобольске соболиная казна была сложена в государев анбар, где многие мешки "мыши испробили во многих местах". Дорогою целовальники "платили" и зашивали "мышьи пробойны". Дорогою же от Тобольска до Верхотурья и другие мешки также "подрались и попоролися", приходилось и их зашивать. Эту "скаску" Дежнева с товарищи голова Сила Садилов отправили в Сибирский приказ вместе с своею отпискою.

В Москву Дежнев прибыл 25-го декабря 1671 года, в тот же день явился в Сибирский приказ и представил, присланные с ним отписки Якутского воеводы и другие документы. Прием мягкой рухляди ценовщиками "Соболиной казны" гостем Остафьем [300] Филатьевым с товарищи у якутских целовальников Ивана Самойлова и Гаврилы Карпова состоялся 29-го декабря. Составленная Филатьевым "приемная роспись" свидетельствует, что вся посланная из Якутска соболиная казна целиком доставлена Дежневым в Москву. Следовательно, никаких злоупотреблений со стороны Дежнева и его товарищей не было, и их объяснение причин вскрытия в дороге нескольких сум и мешков и порчи некоторой части мягкой рухляди — заслуживает полного доверия.

О дальнейшей жизни Семена Иванова Дежнева — после 29-го декабря 1671 года — никаких сведений не имею. Документов о пребывании Дежнева в Москве в 1672 году (обычных челобитных царю о даче "выходного жалованья" и проч.), повидимому, не сохранилось. Не известна мне и дальнейшая его жизнь в Сибири по возвращении из Москвы. Будем надеяться, однако, что архивные разыскания помогут со временем проследить и последние годы жизни и деятельности нашего знаменитого мореплавателя XVII века.

Комментарии

1 Первые и главные сведения о Дежневе напечатаны Миллером в статье "Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных" (см. его Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие 1758, январь), стр. 9—20. Часть документов "Якутской архивы", которыми пользовался Миллер, чрез сто лет после него (в 1851 г.) напечатаны археографической коммиссией в Дополн. Акт. Ист., т. IV, №№ 4, 5, 6, 7, 30, 45 и 47. Особенно ценен № 7 — две отписки (вторая без конца) Дежнева Якутским воеводам, 1655 г. Другие источники Миллера остались неизвестными. А что у него были и другие источники, это несомненно: 1) о первом , плавании Дежнева 1647, г. ни слова нет в N 7 "Дополнений к Акт. Ист.", а у Миллера есть некоторые сведения; 2) о втором плавании 1648 г. у Миллера есть такия подробности, каких нет в № 7 (например, о первом крушении 4 кочей, о ссорах Дежнева с Анкудиновым, некоторыя подробности о Федоте Алексееве и пр.); 3) Миллер говорит, что Дежнев "начинает свою отписку объявлением о Большом Чукотском носе" (стр. 11). Но № 7, II, (2-я отписка) начинается описанием плавания с реки Колымы; о носе говорится дальше — в середине отписки, а совсем не в начале ее. Первая отписка (№ 7, I) начинается тоже не описанием "носа", но рассказом о сухопутном походе на Анадыр и проч.

2 Из русских современников Миллера следует указать на Ломоносова, вполне признававшего подвиг Дежнева (см. его сочинение 1763 — 1764 гг. "Краткое оиисание разных путешествий по северным морям и показание возможнаго проходу Сибирским океаном в восточную Индию", напечатанное (в 1854 г.) А. Соколовым в издании гидрографическаго департамента "Проект Ломоносова и экспедиции Чичагова", стр. 53—55).

3 Из историков и географов первой половины XIX столетия, говоривших о Дежневе, можно указать на Берха ("Хронологическая история всех путешествий в северныя полярныя страны", С.-Пб., 1821, ч. I, стр. 87— 69), Словцова ("Историческое обозрение Сибири", 2-е изд. 1886 г., I, 56—59; 1-е издание вышло в 1838 — 1844 гг.), Врангеля ("Историческое обозрение путешоствий по Ледовитому океану, между Карским морем и Беринговым проливом, до 1820 г. С.-Пб.,1841; стр. 7 -16) и проч.

4 См., например, Соловьева, XII, 310 — 312 (где о главной заслуге Дежнева говорится в очень скромном подстрочном примечании), П. П. Семенова "Географическо-статистический словарь Российской империи", I, 249 (где невнимание к памяти Дежнева доходит до того, что его великое открытие ошибочно отнесено к 1668 г. ) и проч.

5 Например, у Борнея; см. возражения ему у Врангеля, 8 — 9, 11 — 12 и Берха, 88 — 89.

6 Дополн. Акт. Ист., IV, № 7, стр. 21, 25, 26.

7 Сибирск. приказа столбец №768, лл. 2 - 7.

8 Ibid., лл. 10 - 24.

9 Ibid., столбец № 762, лл. 1—13.

10 Ibid., столбец № 534.

11 Ibid., столбец № 880.

12 Возможно расчитывать, что современем найдутся сведения и о дальнейшей судьбе нашего мореплавателя — после 1671 года.

13 Дополн. Акт. Ист., IV, №№ 4 - 7, 30, 45, 47.

14 Начало этим открытиям положил в 1638—1639 гг. Енисейский казачий десятник Елисей Буза, открывший реку Яну (подробности см. в "Сибирской истории" Фишера, С.-Пб., 1774, 372—374; см. также вышеуказанныя сочинения Миллера, Врангеля и др.

15 "Кочи"— плоскодонныя однопалубныя суда, около 13 сажен длины, ходившия греблею и под парусами.

16 Впоследствии ходили у чукчей слухи, будто эти четыре коча была занесены к берегам северной Америки. В 1779 г. старшина одного из Гвоздевских островов разказывал, что на реке Хеуверене (в северной Америке) живут какие-то неизвестные люди, похожие своим обличием, платьем, языком и обычаями на русских (Берх, 89, 90).

17 Эти, так сказать, "классическия места" Дежневскаго описания Чукотскаго носа, в связи с замечаниями о некоторых обстоятельствах плавания до носа и дальше за ним см. в Дополн. Акт. Ист., IV, № 7, 1 и 11 (2 отписки Дежнёва), стр. 21, 25, 26. Особенно ценны подробности плавания во второй отписке Дежнева (стр. 25 — 26). Здесь же встречаем и наиболее обстоятельное описание Большаго Каменнаго носа (стр. 26). Более краткое описания этого носа находим в первой отписке (стр. 21), а также в челобитной Дежневскаго сослуживца по реке Анадыру Федота Ветошки (Ibid., №6, стр. 15).

18 Дополн. Акт. Ист., IV, № 7, стр. 27. Существуют довольно верныя доказательства того, что эта часть несчастных спутников Дежнева проникла, держась Камчатских берегов, до реки Камчатки, где они некоторое время и жили. Память об этих русских первонасельниках Камчатки была жива еще на полуострове во время Владимира Атласова. Любопытно, что камчадалы вначале смотрели на русских, как на пришедших неведомо откуда "богов", которым - де человеческая рука не может причинить вреда. Но это счастливое для русских заблуждение было разсеяно самими же русскими: камчадалы как-то заметили, что русские передрались между собою до крови. С тех пор на русских они стали смотреть, как на смертных людей, перестали уважать и бояться и в конце концов истребили их, когда они, повидимому, собирались вернуться на реку Колыму (Миллер, 19 — 31).

19 Миллер (стр. 12) противоречит прямому показанию отписки Дежнева (№ 7, стр. 25), когда говорит, что кочь "носило по морю до октября".

20 "Сибирь и изследования ее" (Вестн. Европы, 1888, № 4), стр. 694.

21 См. отписку Мих. Стадухина (где он ни слова не упоминает о Дежневе) 1658 г. (Д. А. И., IV, № 47).

22 Интересныя подробности об этой службе Дежнева см. в Д. А. И. №№ 4—7, 30, 45 и 47. Эти документы ценны также для характеристики личности Дежнева и его сотрудников по морской экспедиции и Анадырскому походу, для обрисовки их взаимных отношений, взглядов на "государеву службу" и проч. Для примера приведу один любопытный эпизод, о котором разказывает Дежнев во второй своей отписке Якутским воеводам: в 1653 г. промышленный человек Терешка Никитин бил челом Дежневу на служилаго человека Евсейку Павлова "в обиде". Дежнев начал разбирать это дело, и Евсей "стал на суду говорить невежливо — о посох оперся, и я Семейка (Дежнев) за то невежество хотел его Евсейка ударить батогом", но Евсей "из стана" убежал и пристал к другой партии (№7, 11, стр. 27).

23 Доп. Ак. Ист., IV, № 7, с. 20.

24 Ibid., № 5, с. 10.

25Ibid., № 30.

26 Ibid., № 45.

27 Интересен подробный перечень этих "статков", говорящих о немалом для того времени достатке Дежневских спутников (Ibid. № 7, c. 23).

28 Ibid., № 4. c. 9.

29 Сибир. приказа столбец № 768, лл. 2-7. См. приложение I-е.

30 Ibid. л. л. 10 -11. См. Приложение II-е.

31 Доп. Акт. Ист., IV, № 7, cc. 21, 25, 28.

32 "Истор. Обозр Сибири" (изд. 1886 г. ), I, 57 - 58.

33 Дежнев ясно говорит о "шти" кочах, а Миллер насчитывает их семь Предпочтение следует отдать, конечно, Дежневу, так как Миллер мог смешать (в своих источниках) иногда трудно различимых славянския цифры 6 и 7 ( ).

34 Д. А. И., № 7, 11, с. 26.

35 Дежнев, повидимому, ошибся: 64+24 (число высадившихся с Дежневым) = 88 человекам, недостает 2 человек, которые должны быть отнесены к первой цифре.

36 См. Приложение III-е.

37 Д. А. И., IV, № 45.

38 В вышеупомянутом "наказе" Амосу Михайлову говорится о производстве "розыска" над Дежневым с товарищи только относительно их Анадырской службы (Д. А. И., IV, № 30, с. 78).

39 Вестник Европы, 1888, № 4, стр. 707- 8.

40 Первыя сведения о ней см. в том же сочинении Миллера "Описание морскаго путешествия" и проч., стран. 403-411. См. также путевой "юрнал" экспедиции (составленный мичманом Петром Чаплиным, спутником Беринга), напечатанный Берхом в "Первом морском путешествии россиян" (СПБ., 1823).

41 Им отчасти интересовались Миллер (стр. 408 - 11), Врангель (стр. 11), Берх ("Первое морское путешествие", 54-9), Спасский (см., например, его статью "Владимир Атласов" в Вестнике Географическаго Общества, 1858, ч. XXIV, примечание на стран. 159) и др.

42 Любопытно следующее обстоятельство: Беринг и его спутники были образованные, по своему времени, морские офицеры, а между тем они так слабы оказались в знании сибирских берегов, мимо которых плыли, что когда 29-го июля проходили мимо устья реки Анадыра, то-есть, в 58 верстах от Анадырскаго острога (где могли бы получить и необходимую провизию, и полезныя для дальнейшаго плавания сведения), то даже не подозревали о такой близости реки Анадыра и спохватились о ней только 8-го августа, когда ушли от реки слишком далеко и уже приближались к Чукотскому носу!.. (См. журнал Чаплина в "Первом морском путешествии" Берха, стран. 42, 47).

43 См. журнал Чаплина, 48—60.

44 Последнее название справедливее, так как эта группа открыта (если не считать открытия Дежнева) в 1730 г. геодезистом Гвоздевым, открывшим тогда же и лежащий против группы на американском берегу мыс Гвоздева, который новейшия карты также несправедливо величают мысом Принца Валлийскаго.

45 Берх в "Перв. мор. путешествии" говорит, что Беринг дошел только до "средины пролива" (с. 56).

46 Миллер, 409 — 410; Берх, 54 — 56.

47 Врангель, 57—67; Берх, "Хронол. ист. ", 125—130.

48 Врангель, 70.

49 Миллер, 408 — 410.

50 "Кратк. опис. разн. путеш. по северн. морям" и пр., сс. 53 — 58 и др.

51 "Ист. обозр. Сиб. " (изд. 1886 г. ), т. I, сс. 56 - 59, т. II, с. X.

52 Миллер, 100, 204 и др.

53 См. мои заметки "Историограф Миллер и его отношения к первоисточникам" (Библиограф, 1889, № I) и "К вопросу об историографе Миллере" (ibid., № 8 - 9).

54 См. Приложение IV-е.

55 За 20 лет своей Якутской службы Дежнев был ранен 9 раз!

56 См. Приложение II-е.

57 "Выписка" Якутской съезжей избы по первой челобитной Дежнева 1662 г. (Сибир. приказа столбец № 768, лл. 8 — 9); "выпись" Сибирскаго приказа по второй челобитной 1664 г. (ibid., лл. 12 — 18); "доклад" Сибир. приказа государю 1665 г. (ibid., лл. 19 — 22); "выпись" Сибир. приказа по третьей челобитной 1665 г. (ibid., столбец № 762, лл. 2 - 6); "отписка" якутскаго воеводы Мих. Лодыженскаго 1656 г. и ответная царская грамота от 30-го генваря 1658 г. (ibid., столбец № 534). Эта грамота, передающая все содержание отписки Лодыженскаго, напечатана (по другому — Миллеровскому списку) в Доп. Ак. Ист. IV, № 45.

58 Сибирскаго приказа столбец № 534.

59 Ив. Пуляев, Арт. Салдат и Елф. Меркурьев — все они были спутниками Дежнева по его знаменитому плаванию 1648 г.

60 Сибир. приказа столбец № 768, лл. 2 — 7.

61 Ibid., лл. 8 — 9.

62 Ibid.,., л. 1.

63 Л. Лама прибыл в Москву 1-го декабря 1663 г., то-есть был в пути более года. Это обычная в XVII веке продолжительность пути из Якутска в Москву.

64 Сибир. приказа столб. № 762, лл. 2 — 6.

65 Доп. к Акт. Ист., IV, № 45.

66 Сибир. приказа столб. № 768, лл. 10-11. См. Приложение II-е.

67 Ibid., лл. 12-18.

68 Ibid., лл. 19 - 22.

69 Ibid., лл. 23 - 24.

70 Сибир. приказа. столбец № 762, л. 1. См. Приложение III-е.

71 Ibid., лл. 2 - 6.

72 Ibid., л. л. 8 - 9.

73 Ibid., л. 10.

74 Ibid., л. 11.

75 Ibid., л. 12.

76 Ibid., л. 13.

77 Сибир. приказа столбец № 880.

Текст воспроизведен по изданию: Семен Дежнев (1638-1671 гг). (Новые данные и пересмотр старых) // Журнал министерства народного просвещения, № 11. 1890