Почему же полемика выглядит в столь большой мере исторической? Чтобы понять это, надо ответить на вопрос, в чем ее суть ⁴. Собственно говоря, идет спор об источнике права и неотделимо — об источнике королевской власти. Контаминируя — об источнике права на власть. Поэтому конкретная форма полемики — поиски авторитета. Можно было бы предположить, что в качестве такого авторитета для авторов сочинений выступает история. Но это было бы ошибкой. Из этих разысканий, характерных, кстати, не только для Испании и Португалии того времени, лишь впоследствии родится история — наука. Для них же она таковой не является. Высшим авторитетом в трактатах выступает традиция, история-традиция, к которой апеллируют и полемисты, и действующие лица разворачиваемых ими сцен.

Всякая традиция чем древнее, тем весомее. И если не находится свидетельств таковой среди подлинных документов в архивах, вся направленность общественного мнения настоятельно требует такие документы найти — или создать.

Наиболее часто и охотно авторы наших трактатов вспоминают кортесы в Ламегу. Так, Паиш Вьегаш разбирает их решения по поводу порядка престолонаследия, доказывая незаконность восшествия Филиппа II на португальский престол в 1580 г. ⁵ Паиша в основном привлекают более современные ему явления и события — утрата бразильских земель, высокие налоги, участие Португалии в европейских войнах. Другой же автор, Ж. Пинту Рибейру ⁶, не раз возвращается к кортесам в Ламегу. Их решениями он аргументирует невозможность для чужестранца править Португалией, законность претензий потомков Катарины на португальский трон. Целые главы посвящает он доказательствам положений актов этих кортесов примерами из различных эпох истории страны. То же мы видим и у других писателей — сторонников независимой Португалии ⁷. [228]

Однако если перелистать труды тех, кто рьяно защищал права Мадрида на западные земли Пиренейского полуострова, окажется, что кортесы в Ламегу — и для них источник права, только иначе трактуемый, и для них — аргумент из наиглавнейших ⁸.

Что же это за документ, столь важный для политических судеб Иберийских стран?

Первые упоминания о нем относятся ко второй четверти XVII столетия. Документ был якобы обнаружен в архиве монастыря Алкобаса. Этот монастырь, известный как общепортугальский центр культуры на протяжении всего средневековья (в частности, здесь возникла крупнейшая и одна из первых библиотек в Португалии), не утратил своего значения и в XVII в. В культуре страны историография традиционно занимала одно из первых мест. Из Алкобасы вышел не один хронист. Здесь же работал и Бриту, историк, начавший создание грандиозного исторического труда «Лузитанская монархия» ⁹. Он смог завершить лишь две ее части. Продолжил его дело Антониу Брандан (1584-1637), также связанный с исторической школой Алкобасы. А. Брандан долгое время был доктором теологии в университете Коимбры, а с 1630 г. стал главным историографом королевства. В течение 10 лет он работал во всех архивах страны, чтобы закончить труд Бриту. Он успел написать III и IV части. Завершил эту работу племянник Антониу Франсишку Брандан, однако она так и не была доведена до конца средневековья.

«Лузитанская монархия» представляет собой разбитое на книги и главы связное изложение истории Португалии. Огромная ее ценность состоит в том, что как и более ранние историографы средневековой Португалии — Фернан Лопеш, Руй де Пина и др., — А. Брандан пользовался документами из архивов и приводил в своем изложении их тексты. Португальские историки проделали большую работу по сопоставлению приводимых текстов и наличествующих архивных материалов. Этот анализ позволяет говорить, что А. Брандан в подавляющем большинстве случаев весьма осторожно и квалифицированно подходит к передаче исторических данных (их трактовка — отдельный вопрос).

И вот именно А. Брандан публикует Акты кортесов в Ламегу в III части «Лузитанской монархии». Акты существовали в виде поздней, но якобы восходящей к раннему оригиналу копии документа XII в. Был ли он создан для использования в этот период усложнения политической обстановки или возник раньше и лишь в этот момент привлек внимание, неизвестно, но документ настолько своеобразен, что А. Брандан не мог не остановить на нем своего внимания. [229]

Акты кортесов в Ламегу опубликованы А. Бранданом в XIII главе X книги, в III части «Монархии», где историк рассказывал о первом короле Португалии Афонсу Энрикеше. Еще будучи графом и преуспев в борьбе с неверными, он в 1143 г. провозгласил себя королем, а Португалию — королевством. Именно к этому событию и были привязаны кортесы в Ламегу. Издатель привел полный текст на латыни, а затем дал его перевод на португальский. Вот содержание этого знаменитого документа:

ПЕРВЫЕ КОРТЕСЫ

(CONGREGATIO, CORTES) ¹⁰

короля Афонсу, сына графа Энрике, на которых решались дела о королевстве и многие другие дела большого значения и важности.

Во имя святой и неделимой Троицы, отца, сына и святого духа, Троицы единой, которая никогда не может быть разделена. Я, Афонсу, сын графа Энрике и королевы Терезы и внук великого императора Испании Альфонсо, милостью божией вознесен недавно на королевский престол. Поскольку господь даровал нам спокойствие и победу ¹¹ над врагами нашими маврами и по этой причине настала передышка и чтобы не пришли для нас дурные времена, мы созвали всех: архиепископа Браги, епископа Визеу, епископа Порту, епископа Коимбры, епископа Ламегу, а также мужей из наших кортесов (curia, cortes), кроме указанных выше, и ирокурадоров доброго народа из городов Коимбры, Гимарайнша, Ламегу, Визеу, Барселуш, Порту, Трапкозу, Каштеллу Реал, Шавеш, Паредеш Вельяш, Боузеллаш, Сена, Ковильян, Монтемайор, Ишгейра, Вила Реал. А со стороны сеньора короля — Лоренсу Венегаш. И было там множество монахов и клириков. И собрались мы в Ламегу в церкви св. Марии Алмакаве. И восседал король на королевском престоле без знаков королевского достоинства. И поднялся Лоренсу Венегаш, представитель короля, и сказал:

Афонсу, король, каковым вы его поставили на поле [боя] в Урике, собрал вас, чтобы вы увидели доброе послание сеньора папы и сказали, желаете ли вы, чтобы он был королем.

Пусть сеньор король Афонсу здравствует и владеет королевством. Если он будет иметь детей мужского пола, пусть они здравствуют и владеют королевством таким образом, чтобы не надо было снова ставить их королями. И пусть все идет следующим образом: если отец владеет королевством, когда он умрет, пусть владеет им сын, после него — внук, после него — сын внука, а после того сыновья сыновей, всегда, вовеки веков. Если умрет первый сын при жизни короля — отца, пусть второй будет королем, если второй [умрет], то третий, если третий — то четвертый и далее в таком же порядке.

Если умрет король без сыновей, но имеет брата, пусть тот будет королем в [течение] своей жизни. И когда умрет, не будет королем сын его, если не поставят его епископы, прокурадоры и знатные королевских кортесов; если же поставят его королем, он будет королем, не поставят — не будет королем.

Затем сказал Лоренсу Венегаш, представитель сеньора короля, прокурадорам: Спрашивает король, хотите ли вы, чтобы дочери его вошли в наследование королевством и хотите ли вы сделать закон об этом? И после того, как они спорили много часов, они сказали: Дочери сеньора короля также из чресел его и желаем, чтобы они входили [в наследование] королевством, и пусть будут созданы законы об этом. И епископы и знатные сделали законы об этом:

Если король Португалии не будет иметь мужского [потомства], а будет иметь дочь, пусть будет она королевой, после смерти короля, на следующих основаниях: да не изберет она супруга, если только не из португальской знати, и пусть он зовется королем только после того, как будет иметь от королевы сына: и когда будет на кортесах муж королевы, пусть будет с пустыми руками ¹² и не возлагает на голову корону королевства.

Да пребудет во веки веков такой закон, что первая дочь короля избирает мужа из Португалии, чтобы не ушло королевство к чужеземцам, и если вступит в брак с чужеземным государем, пусть не будет королевой, так как мы не хотим, чтобы наше королевство ушло от нас, португальцев, которые поставили королей своей силой без чужой помощи, своей силой и кровью своей.

Таковы законы о наследовании нашего королевства, и прочел их Алберт, канцлер сеньора короля всем, и они сказали: Они хороши, они справедливы, желаем их для себя и для нашего потомства.

И сказал представитель сеньора короля: Сеньор король спрашивает, не хотите ли создать законы о благородстве и правосудии? И все ответили: Это нам угодно, да будет так во имя господа. И создали их.

Если благородный бежит с поля боя, если поразит женщину мечом или копьем, если, имея возможность, не освободит на поле боя короля, его сына или его стяг, если лжесвидетельствует, если не скажет королю правды, если будет плохо говорить о королеве и дочерях ее, если перейдет к маврам, если украдет чужое, если хулит Иисуса Христа, если вознамерится убить короля — пусть не будет он благородным, ни он сам, ни дети его навек.

Таковы законы о благородстве, и прочел их королевский канцлер Алберт, и сказали все: Они хороши, они справедливы, желаем их для себя и для нашего потомства.

И пусть все в королевстве Португалии повинуются королю и местным алгвазилам, которые будут [действовать] от имени короля и будут вершить правосудие по таким законам:

Если человек украдет, пусть в первый и во второй раз поставят его полуодетым туда, где все проходят мимо: если еще раз украдет, пусть поставят на лоб вору клеймо каленым железом, а если же еще украдет, пусть умрет и будет казнен по приказу сеньора короля. Если женщина вместе с другим человеком совершит злодеяние против своего супруга, и супруг обвинит ее перед алгвазилом, и если будут надежные свидетели, пусть ее предадут огню, доведя все до сведения сеньора короля, и соучастник злодеяния пусть будет предан огню вместе с нею. Если же муж не хочет, чтобы была сожжена жена-злодейка, пусть не сжигают и человека, который соучаствовал в злодеянии, но пусть он свободно уходит, ибо нет закона жить ей и убивать его.

Если кто-либо убьет человека, кто бы он ни был, пусть умрет за это. Если кто изнасилует благородную девицу, пусть умрет, а все его достояние пусть принадлежит изнасилованной девице. Если же она не благородна, пусть поженится, благородного происхождения мужчина или нет.

Если некто силой завладеет чужим достоянием, обиженный пусть идет к алгвазилу и подаст жалобу, а алгвазил пусть восстановит его достояние. Человека, который нанесет рану острым мечом или без него, камнем или дубиной, пусть алгвазил заставит возместить ущерб и заплатить 10 мараведи. Человек, который совершит беззаконие по отношению к алгвазилу, алкайду, посланцу сеньора короля или сайону, если поразит их, пусть клеймится каленым железом, если не заплатит 50 мараведи, и возместит ущерб.

Таковы законы правосудия, и прочитал их канцлер короля Алберт всем, и они сказали: Они хороши, они справедливы, желаем их для себя и для нашего потомства. И сказал представитель короля Лоренсу Венегаш: Хотите ли вы, чтобы сеньор король отправился ко двору короля Леона либо платил дань ему или кому-либо еще, кроме папы, который утвердил его королем? И все поднялись и, обнажив мечи, громко вскричали: Мы свободны. Король наш свободен. Руки наши нас освободили. И сеньор король ¹³, который на такое согласится, пусть умрет, [232] а если уже будет королем, пусть не царствует над нами. И сеньор король в короне опять встал и также с обнаженным мечом сказал всем: Вы знаете, сколько сражений я свершил ради вашей свободы. Свидетели — вы, свидетели — моя правая рука и этот меч: если кто на такое согласится, пусть умрет; и если это будет мой сын или внук, пусть не правит [королевством]. И все сказали: Доброе слово; пусть умрут, и если таков будет король, что согласится на чужое господство, пусть не будет править. И тогда [ответил] король: Да будет так.

Таковы знаменитые Акты кортесов в Ламегу, опубликованные А. Бранданом в 1632 г. Как видно, речь идет о событии, якобы имевшем место в 1143 г., после знаменитой победы Афонсу при Урике над арабами, позволившей ему разорвать феодальные обязательства перед Леоно-Кастильской монархией и перейти под сюзеренитет папы римского.

Непредвзятому читателю сразу бросаются в глаза некоторые, мягко говоря, странности «документа XII в.» Остановимся на них.

Прежде всего — характер изложения. Ни одна грамота XII в. не знает подобного «хроникального» изображения событий, такой непозволительной для эпохи расточительности в словах. Более того, даже хроники этого времени предельно скупы, лишь фиксируя событие под соответствующим годом. Разумеется, можно возразить: ведь это не грамота, это акты кортесов. Однако решения кортесов XIII-XIV вв. тоже имеют совершенно иную запись: они представляют собой постатейную запись ответов короля на жалобы представителей городов или тексты законов.

Обратимся к языку документа. С одной стороны, латынь Актов предельно проста, язык однообразен (что сохранено в переводе), и это, видимо, не случайность, а попытка имитировать текст XII в. С другой стороны, в ней много «португализмов», и отнюдь не в тех случаях, когда требуется ввести отсутствующее в латыни слово (как это нередко происходит, например, с терминологией, касающейся ремесленного производства в форалах XIII-XIV вв.); в Актах дается просто латинизированная форма португальского слова, несмотря на наличие известного и употребительного латинского ¹⁴. Наконец, используются такие термины, как, например, procuratores, по отношению к представителям городов, в то время как даже на кортесах 1254 г. речь шла не об официальных прокурадорах — представителях конселью, а всего лишь о присутствии «добрых людей из городов» ¹⁵.

Особенности сознания человека XVII в. ярко отразились в этом документе. Они проявляются тем отчетливее, что авторы фальсификации пытаются говорить от имени иной эпохи. Беспокойство о том, чтобы королевство не ушло от португальцев, не попало в чужие руки, «будучи создано своими силами, кровью своей», — это беспокойство, несомненно, XVII столетия. Устанавливаемый в документе порядок наследования трона, учитывая характер права XII в., вряд ли смог возникнуть в то время. Да и пассаж о чистоте крови тоже типичен для сознания именно XVII в.

Собственно, и понимание решающей роли кортесов в жизни государства и общества стало возможным лишь в Ависской Португалии, когда кортесы были действительно неотъемлемой частью политической жизни, несмотря на их упадок в XVI - начале XVII в. И сами кортесы, какими они предстают в Актах Ламегу, ни в коей мере не соответствуют реальности XII в.: там едва ли не как равноправные собираются представители всех сословий королевства, что, как известно, совершенно нетипично и для более позднего времени.

Нет нужды более подробно останавливаться на доказательствах подделки ¹⁶. Интереснее задаться вопросом о том, что послужило образцом для нее. Мне представляется возможным видеть в качестве исторического прообраза Актов Ламегу события конца XIV в., а именно: брачный договор Фернанду относительно своей дочери Беатриш с указанием порядка престолонаследия и коимбрские кортесы 1385 г., известные тем, что на них будущий Жоан I, до той поры Защитник и Правитель королевства, был провозглашен и утвержден королем Португалии ¹⁷. Эти события могли стать для создателей Актов основой и в том, что касается проблемы престолонаследия, и в том, что касается самого факта избрания короля.

Вообще картина, создаваемая Актами, очень напоминает изложение событий конца XIV в. знаменитым историографом XV в. Фернаном Лопешем, оставившим нам подробные хроники правлений королей Фернанду и Жоана I. В описание событий он внес элемент драматизма и нарративности. И читая рассказ неизвестного автора о том, как весь народ в церкви св. Марии, обнажив мечи, потребовал выбрать Афонсу королем, как не вспомнить страницы хроники Лопеша, на которых он описывает собрания в монастыре Сан-Домингуш, где народ Лиссабона выбрал Жоана Защитником и Правителем королевства, или [234] коимбрские кортесы 1385 г. ¹⁸ Более того, нам кажется, что Акты в определенной степени следуют и концепции Лопеша, оправдывавшего избрание Ависского магистра на трон тем, что его выдвинул народ.

Центральная часть Актов — установление порядка престолонаследия — была особенно важна для современников и в то же время несет на себе особенно явный отпечаток XVII столетия. Она содержала совершенно ясное указание на незаконность перехода португальского трона к Филиппу II Испанскому – чужеземцу, в обход Катарины — португалки, прямой наследницы Ависской династии. Таким образом, этот порядок престолонаследия возрождал надежду на возвращение трона «португальскому» королю — Жоану, герцогу Брагансскому, внуку Катарины, на основе восстановления справедливости.

Неужели столь явные несообразности не были заметны в XVII в., особенно тем, кто близко и часто сталкивался с историческими документами?

В начале XIII главы «Лузитанской монархии», во вступлении к Актам А. Брандан признался, что текст их внушает ему сомнения. Причиной тому был и вид самой копии документа, обнаруженной в одном переплете с другими документами Алкобасы, и наличие таких мест в тексте, которые предполагали возможность позднейших «исправлений», как пишет А. Брандан. Однако, всячески оговорив свою неуверенность в подлинности документа, Брандан все-таки публикует его и, более того, в дальнейшем изложении не раз ссылается на Акты. Видимо, в данном случае политическая смелость была для него — португальца и официального хрониста королевства, утвержденного самим Филиппом, дороже научной осторожности. Намек на это просматривается и в тексте XIII главы: «Для сведения добавлю, что некоторые лица, в чьи руки попала эта бумага после того, как я ее обнародовал, придали ей такое значение, что не только посчитали ее столь же достоверной, как и подлинные рукописи, которые хранятся в архивах соборов, монастырей и Торре ду Томбу (Государственный архив королевства. — А. Ч.), но и жаждали ее опубликовать как вещь несомненную» ⁹.

Для более широкой публики вообще вопрос таким образом не стоял (представьте себе современную публикацию документа) XIV в. — многие ли зададутся вопросом о его подлинности?), а возможные легкие сомнения, проистекавшие, может быть, из сомнений А. Брандана, с лихвой перекрывались политической ценностью Актов.

Как мы понимаем суть этого явления? Возникновение исторического мифа отнюдь не всегда связано с некими кризисными ситуациями. Всякий миф состоит из нескольких компонентов. Одним из них является корпус реальных фактов или фактов, предстающих как реальные. Условно назовем его легендой. Второй компонент мифа — те области общественного сознания, которые становятся питательной средой для легенды. Наконец, чтобы миф жил и развивался, необходимо, чтобы существовали и живые люди, которые имеют к этому мифу активное, неважно, позитивное или негативное, отношение.

Очевидно, одинаково легко возникает и «золотой» миф, и «черный», — и миф о благоденствии в прошлом, и миф о кровавых его ужасах. Во времена относительного благополучия более живуч «черный» миф о прошлом, нередко создаваемый официально, в сочетании с «золотым» мифом о настоящем. В периоды трудностей наблюдается рождение и бытование «золотых» мифов о прошлом или будущем.

Мифы могут быть ориентированы на настоящее или будущее. В этом случае они довольно часто имеют сильный прагматический характер. Таков, скажем, византийский миф о том, что любой бедняк может стать императором, американский миф о превращении нищего в миллионера. Мифы другого типа обращены в прошлое. Их прагматическая функция гораздо слабее. Существует, видимо, и иное соотношение — между характером мифа и отдаленностью мифологизируемого события: недавнее прошлое мифологизируется чаще на более низких, житейских, практических уровнях, в них выражаются мечты об изобилии, социальной защищенности, общности и т. д.; мифологизация более отдаленных событий имеет целью чаще создание каких-то исторических, правовых, философских концепций (например, об исторической миссии народа, его особом национальном духе и пр.).

Акты Ламегу были отправной точкой и одним из звеньев в длинной цепи исторических фактов, служивших аргументами и защитникам и противникам отделения Португалии. Ими рассматривались одни и те же события, но с разных позиций. Праву народа самому решать свою судьбу и выбирать для своего и своей страны блага собственного государства противопоставлялось требование соблюдения феодальной верности сюзерену, последовательности династической линии. В этой связи становится понятным, почему сторонники унии также не разоблачили подделку. Для них она была блестящим контраргументом, доказательством незаконности существования Португальского королевства с самого его возникновения. С этой точки зрения чисто историческая аргументация не имела и не могла иметь должной эффективности для португальских автономистов. По юридическим нормам Португалия действительно оказывалась преступившей законные установления — феодальную присягу — отношений с Кастилией. Именно поэтому авторы португальских политических трактатов гораздо меньше, чем их противники, уделяют внимания собственно разбору исторических фактов, а защиту и оправдание своей страны переносят в сферу правовую и историко-философскую. Коротко говоря, они в истории ищут и находят обоснование правоты Португалии в праве на избрание государя, а, следовательно, и на выбор своей исторической судьбы. В результате критерием истинности деяний становится для них благо народа и королевства, а источником королевской власти — воля народа ²⁰. В связи с этим и Акты кортесов в Ламегу по-разному осознаются до 1640 г. и после. Если в самом тексте Актов все-таки акцентируются правила наследования престола как способ доказать отсутствие права Филиппа и наличие такового у дома Браганса, то после 1640 г. в политических сочинениях упор делается на сам факт избрания короля, что отражает изменение политической реальности и его влияние на трактовку легенды.

Исторический миф творился в XVII в. чисто средневековым методом — создание документа, письменно фиксирующего необходимые данные. Тем не менее легенда о кортесах в Ламегу, (подкрепленная сведениями о реальных событиях XIII в., когда знать, изгнав Саншу II, призвала на трон его брата; конца XIV в. с выборами Жоана I), была, видимо, и результатом, и источником дальнейшего развития теории «общего блага», осуществляемого государством, что было решительным шагом вперед в политической мысли. Кроме того, в обстановке обостренности национального чувства португальцев миф такого рода должен был найти эмоциональный отклик в самых широких слоях и был использован для консолидации общества.

* * *

Судьба подложного документа, явные признаки фальсификации которого были доступны даже проницательным взорам современников, тем не менее оказалась на редкость долгой и счастливой, если можно говорить о таковой в отношении фальшивых документов.

Казалось бы, сыграв свою роль в спектакле избрания герцога Брагансского португальским королем и оправдания этого деяния в глазах европейской общественности, фальшивка должна была стыдливо отойти в тень исторических кулис и кануть в вечность, подобно многим. Но закономерная точка не ставится. Жизнь легенды продлевается новым витком судьбы документа.

Принятые на кортесах 1641 г. в качестве государственного установления, ставшие солидным доказательством государственной правоты, решения кортесов в Ламегу получили и неприкосновенность основополагающих государственных принципов, посягательство на которые и даже исторический анализ которых в сознании власть предержащих (да и более широких слоев) во все времена рассматривались как покушение на самое власть.

И последнее. Похоронив кортесы, миф об их возникновении пережил их самих. Акты кортесов в Ламегу воспринимались как закон о наследовании вплоть до победы либерализма и, более того, в 1828 г. были снова призваны обеспечить законность притязаний на португальский престол дона Мигела ²².

Комментарии

1. Alvarez de Ribera F. Pro Augustissino Philippe II responsus de successione Regni Portugallie. Madrid, 1621; Bocarro Frances M. Aanacephaleoses da Monarquia Lvzitana. Lisboa, 1624; Manuel у Vasconcelos A. Succesion del Senor Bey Don Filipe Segundo en la Corona de Portugal. Madrid, 1969; etc.

2. Caramuel de Lobkovitz J. Philippus Prudens Caroli V Imperatoris filius Lusitanie. . . rex legitimus demonstratus. Antuerpiae, 1639.

3. Papeis de Restauracao. Porto, 1968, Pt. I-II. (Далее: PR).

4. Мы опускаем здесь фактор роста национального самосознания, сопутствующий всякому политическому обособлению, как предмет, требующий отдельного исследования.

5. PR. Pt I. P. 9.

6. Ibid. Pt. II. P. 13, 56, 68, 70 - 72, 74.

7. Ibid. P. 166, 173.

8. См., например: PR. Pt I. P. 141.

9. Monarquia Lusitana. Lisboa, 1979. Pt I-V. (Далее: ML).

10. Перевод выполнен по латинскому тексту. В скобках даются латинские и португальские термины. Однако при трактовке таких терминов, как curia, procuratores etc., было важно подчеркнуть тот смысл, который вкладывался в них в XVII в. Отсюда - «кортесы», «прокурадоры» и т. д.

11. Имеется в виду победа португальских войск в 1139 г. над арабскими, положившая начало завоеваниям Афонсу Энрикеша.

12. Т. е. без знаков королевского достоинства.

13. В португальском переводе А. Брандана слово «король» опущено.

14. «Matabunt», «falaverint» etc.

15. Caetano M. As cortes de Leiria, 1254. Lisboa, 1954. P. 25; «cum hominibus bonis de conciliis».

16. Доказательства фальсификации были приведены впервые А. Эркулану в середине прошлого столетия (Herculano A. Historia de Portugal. Lisboa, 1980. P. 659).

17. См. об этих событиях: Черных А. П. Городские слои в политическом развитии Португалии конца XIV в. // Социально - политическое развитие стран Пиренейского полуострова при феодализме. М., 1983.

18. Lopes F. Cronica del Rei Dom Joham I. Lisboa, 1973. Pt I. P. 21 - 23, 342.

19. ML. Pt III, LX, Cap. XIII.

20. PR. Pt II. P. 28, 55, 56, 68, 173.

21. Almeida F. Historia de Portugal. Lisboa, 1928. Т. IV. P. 152-153.

22. Torgal L. 14., Reis. Ideologia politica e teoria do estado na Restauracao. Coimbra, 1981. Т. I. P. 233