О вымышленном ритуальном убийстве христианского ребенка евреями местечка Войня в брестском воеводстве

«Нынѣшняго тысяча шестьсотъ шестьдесятъ третьяго года, мѣсяца iюня двадцать семого дня, я Семенъ Свенцкій и я Григорій Ярошевичъ Лясковскій, генералы (возные) его королевской милости Брестскаго воеводства, съ стороною шляхтою Андреемъ Зарѣцкимъ, Яномъ Гродицкимъ, Адамомъ Кемеровскимъ и Николаемъ Лясковскимъ, были приглашены всѣми евреями, живущими въ городѣ Войнѣ, для обсужденія дѣла объ утонувшемъ ребенкѣ. Этого ребенка, по имени Демьяна, его мать Марина Янова Литвинянка, крестьянка князя Радивила—конюшаго вел. кн. Литовскаго, изъ лидскаго повѣта, деревни Мяиовтовичъ, какъ сама заявила и свидѣтельствовали тамошніе мѣщане, вернувшись съ работы, искала съ большою озабоченностію и съ плачемъ. Утромъ шестнадцатого Іюня она нашла этого ребенка утонувшимъ въ болотномъ прудкѣ, гдѣ мало было воды. Когда она, вынувъ ребенка изъ пруда, обмыла его на травѣ и, оставивъ его лежащимъ на часокъ времени, стала отмывать отъ грязи его рубашку, подошли тамошніе мѣщане, близкіе ея сосѣди, но имени Веремко Масловскій и Миско Пращанъ, крестный отецъ утонувшаго ребенка и послѣдній сказалъ: «сжалься, Господи Боже мой, надъ невиннымъ ребенкомъ! Не твоя ли это работа?» «Не съ твоего ли умысла сталось это?» И смотрѣли около горла не задавила ли его; но никакого знака на тѣльцѣ не было. Предъ судомъ на разбирательствѣ, именно предъ Станиславомъ Претоцкпмъ—королевскимъ дворяниномъ, ломазскимъ войтомъ, приглашеннымъ на этотъ судъ, предъ Юріемъ Гречиною, двоюроднымъ братомъ войнинскаго войта, предъ паномъ Сказансвскимъ и многою шляхтою, засѣдающими и званными на это дѣло, та женщина Марина такъ показала: обмывъ моего ребенка, принесла его цѣлымъ въ избу, гдѣ жила, положила его на лавку въ избѣ, и въ это время съ плачемъ пошла на рынокъ къ ландвойту, чтобы ей, какъ бѣдной, позволилъ похоронить этого ребенка. Возвратившись назадъ, неся съ собой лопату для копанья ямы, увидѣла возлѣ избушки, въ которой лежалъ ребенокъ, мечника Юрія Ломскаго, живущаго въ сосѣдствѣ, и не нашла ребенка уже на томъ же мѣстѣ, но возлѣ порога на землѣ, и сразу сказала мечнику: «твоя это работа, что сбросилъ его съ лавки!» А онъ, схвативши ее за шею, отправилъ въ тюрьму, заявляя: «это ты сама утопила ребенка». И пока она сидѣла въ тюрьмѣ, мечникъ тотъ съ своимъ слугою принесли ребенка къ ландвойту, уже поколотаго, съ семью уколами, два на брюшкѣ и пять на плечикахъ. Затѣмъ ландвойтъ приказалъ положить того ребенка на погостѣ предъ костеломъ и привести изъ тюрьмы женщину Марину. И собралось не мало людей, смотрѣли на такую неслыханную жалостную вещь и спрашивали ее; а она, тотчасъ, иадши крестомъ, произнесла слѣдующія слова: «я своего милаго ребенка положила цѣлымъ, безъ всякихъ несчастныхъ знаковъ». И сказала мечнику: «не иного это работа, только твоя, потому что ты давно меня преслѣдовалъ, не знаю за что и выгонялъ меня изъ этой избушки, переругиваясь, не знаю о чемъ, съ евреями, и доказывая, что этотъ плацъ «твоей жены», вслѣдствіе какого-то долга. Онъ ударилъ меня въ лицо, такъ что я упала на землю, а ландвойтъ, по имени Адамъ Голямовскій, не судивъ меня, приказалъ выставить меня у висѣлицы на рынкѣ, на четыре часа, и били меня розгами, такъ что я обомлѣла, и истязавъ меня, не добились отъ меня ничего и, такъ какъ я на евреевъ ничего не показала, снова приказалъ засадить меня въ тюрьму. Когда я провела ночь въ тюрьмѣ, онъ приказалъ выгнать меня изъ города. И когда я, избитая, израненная, лежала въ полѣ, тамошніе мѣщане, отыскавши меня и вернувши въ городъ, и засадивъ въ тюрьму, терзали меня немилосерднымъ заключеніемъ и ночью присылали ко мнѣ Васька кузнеца и мечника, чтобы я показала на евреевъ, говоря мнѣ такими словами: «не бойся, тебѣ ничего не будетъ, потому что изъ-за этихъ евреевъ и намъ христіанамъ житья нѣтъ; Войне — ихъ городъ, а не нашъ». Я было подумала это сдѣлать, потому что помутился у меня разумъ. Нѣкоторые изъ господъ шляхты на судѣ уже подъ присягою показывали. Евреи, извѣстившись, что на нихъ невинно хотятъ взвести обвиненіе, запросили насъ (т. е. возныхъ) 24 дня іюня, чтобы мы съ ландвойтомъ, бурмистрами и лавниками отправились въ тюрьму, гдѣ сидѣла та женщина Марина. Въ тюрьмѣ она такъ заявила: «во все это время я не имѣла покоя отъ мечника и отъ кузнеца, точно также и отъ другихъ мѣщанъ, — все натравливали меня на евреевъ, чтобы ихъ обвинила». По прочтеніи всего разслѣдованія ломазскій войтъ и ландвойтъ съ бурмистрами, лавниками и райцами, приказали, въ торговый день, на рынкѣ, публично, троекратно провозглашать такимъ образомъ: «кто что поэтому дѣлу видѣлъ или слышалъ?» Когда мы возные явились, войтъ послалъ насъ съ стороною шляхтою, съ лавниками и съ тою женщиною Мариною на то мѣсто, гдѣ она положила дитя, осмотрѣть, нѣтъ ли крови и на лавкѣ и въ избѣ. Тогда мы, согласно нашего суда и присяги, произвели осмотръ и никакой крови на лавкѣ и въ избѣ не могли найти. А потомъ, выслушавъ наше донесеніе войтъ и бурмистры съ райцами допытывали все народное собраніе: «не еврейская ли это работа, такъ какъ у насъ въ Ломазахъ увѣряютъ, что это сдѣлали евреи?» Не окончивъ разбора этого дѣла въ этотъ день, насъ возныхъ и лавниковъ приставили, чтобы мы находились при пыткахъ (туртурахъ), когда ее будетъ мучить мастеръ (палачъ). Мы, согласно закона, присутствовали, когда ее въ первый разъ немилосердно потянули на дыбу, не дѣлая для нея ни въ чемъ смягченія, потому что за палачемъ досматривали господа мѣщане, чтобы онъ не оказывалъ ей милосердія, и онъ тирански пыталъ ее три раза по часу, а затѣмъ палилъ ее огнемъ, допытываясь, не еврейская ли это работа? А она такъ отвѣчала: «уже на роднаго отца показала бы, не только на евреевъ». А мѣщане и то при пыткѣ свидѣтельствовали, будто бы евреи посылали ей въ тюрьму какой-то напитокъ. Но на это показалъ лаішнкъ, что «въ тюрьмѣ нѣтъ окошка, а ключъ у меня, безвинно это наговариваютъ на евреевъ». Не послушавъ лавника, велѣли ее особенно сильно потянуть на дыбу и палить огнемъ, за то, что она ни къ чему не признавалась и не обвинила евреевъ. Сначала она просила о милосердіи въ виду того, что она беременна: «окажите уваженіе, потому что я не вынесу, загубите мою душу и то, что ношу въ себѣ». Все на судъ Божій взывала, что терпитъ такія тяжкія и невыносимыя муки, и Господь Богъ вѣдаетъ, останется ли жива. Двадцать восьмого дня того же года и мѣсяца, когда мы предъ судомъ дѣлали донесеніе о пыткахъ, все общество, сошедшись въ судовую избу, также объявило предъ Ломазскимъ войтомъ, Юріемъ Грсчиною—дядею войпенскаго войта и ландвойтомъ, бурмистрами, райцами, лавниками и сказали, что «мы на евреевъ не показывали и не обвиняли и обвинять ихъ не хотимъ, потому, что у насъ нѣтъ никакого доказательства и ни отъ кого мы объ этомъ не слыхали». А господинъ Янъ Перепеча, какъ королевскій инстигаторъ (блюститель) Брестской экономіи, будучи вызванъ отъ войненскихъ евреевъ, свидѣтельствовалъ (объ ихъ невинности) и протестовалъ, и далъ записать въ протокольныя книги. А потомъ приказано приступить къ составленію декрета, а въ это время послали за нею, чтобы изъ тюрьмы пришла на судъ; и когда лавники съ нами возными ходили за нею и когда она вслѣдствіе такихъ тяжкихъ пытокъ не могла (прійти), тогда судъ послалъ за нею, чтобы приготовлялась къ смерти и чтобы отыскали для нея священника; на это она такъ отвѣтила: «я готова на смерть; предпочитаю лучше умереть, чѣмъ терпѣть такія боли отъ столь жестокаго мученія, и какъ я, будучи терзаема въ рукахъ палача безъ всякой причины, никого не обвиняла, такъ и теперь никого не обвиняю, и съ тѣмъ готова итти на тотъ свѣтъ, потому, что уже невозможно, чтобы я могла жить». А мы возные, привлеченные къ этому дѣлу задержаны были для вынутія и выслушанія декрета, для чего пришелъ и инстигаторъ Брестской экономіи, и декретъ тотъ состоялся въ томъ смыслѣ, что дѣло это совсѣмъ отсылается къ его Королевскому величеству. Перваго iюля мы были въ томъ королевскомъ городѣ Войнѣ, и вмѣстѣ съ господиномъ инстигаторомъ просили, чтобы декретъ былъ выданъ господину Перепсчѣ; судьи объявили, что «мы вмѣстѣ съ вашими милостями ѣдемъ въ Ломазъ и тамъ мы готовы выдать декретъ при насъ возныхъ и сторонѣ шляхтѣ. А та Марина Янова Литвинянка отъ тѣхъ невыносимыхъ мукъ отдала Господу Богу душу въ тюрьмѣ. Что мы генералы (возные) видѣли и слышали, присутствуя при настоящемъ дѣлѣ, на то даемъ сей реляційный квитъ, съ подписью нашихъ рукъ и за печатью стороны шляхты, при насъ находящейся, и подаемъ его для записи въ брестскія гродскія книги. Писанъ вышеписаннаго года, мѣсяца и дня. Подъ этимъ реляційнымъ квитомъ подпись рукъ генераловъ въ слѣдующихъ словахъ: Семенъ Свенцкій—генералъ его королевской милости Брестскаго воеводства, своею рукою. Григорій Ярошевичъ Лясковскій генералъ, своею рукою. Каковое генеральское сознаніе (заявленіе) записано въ Брестскія гродскія книги».