Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЗИНЕВИЧ А. К.

ДНЕВНИК

«Китай не позволит впоследствии собою помыкать»

Из дневника поручика А. К. Зиневича. 1900 г.

22 мая 1896 г. в Москве был заключен первый в истории российско-китайских отношений союзный договор. Он предусматривал создание военного союза двух государств, который должен был вступить в силу в случае нападения Японии на Россию, Китай или Корею, а также предоставление Русско-Китайскому банку (по сути — русскому правительству) права на сооружение и эксплуатацию Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). В договоре подчеркивалось, что сооружение железнодорожной линии через Северо-Восточный Китай не может служить предлогом для захвата китайской территории и предпринимается для облегчения доступа российских войск в пункты, которые могут оказаться под угрозой захвата (См.: Аблова Н.Е. КВЖД и российская эмиграция в Китае: международные и политические аспекты истории (первая половина XX века). М., 2004. С. 51.)

Вслед за союзным договором 27 августа 1896 г. был подписан «Контракт на постройку и эксплуатацию Китайско-Восточной железной дороги». Согласно этому документу специальное акционерное общество Китайско-Восточной железной дороги (создаваемое Русско-Китайским банком) получало концессию сроком на 80 лет с начала эксплуатации линии. Китайское правительство имело право выкупить дорогу досрочно, через 36 лет после открытия движения. Контракт предоставлял Обществу КВЖД право безусловного и исключительного управления своими землями. Для охраны дороги и борьбы с бандами хунхузов была сформирована специальная Охранная стража. К июню 1900 г. она насчитывала 69 офицеров, 9 классных чинов, 3 священнослужителей и 4658 нижних чинов. (См.: Овсяный H. P. Военные действия в Китае. 1900-1901. СПб., 1910. Часть III. С. 52.)

В 1900 г. энергично развивавшееся строительство было прервано вспыхнувшим восстанием ихэтуаней или, как их называли европейцы, боксеров. Это народное движение против порабощения Китая иностранцами было использовано частью цинского правительства и сановников. После оккупации иностранными интервентами фортов Дагу (17 июня 1900 г.) в боевых действиях против них участвовали и правительственные войска. Восстание было подавлено в результате интервенции Англии, Франции, России, Германии, США, Италии, Японии и Австро-Венгрии, направивших в Китай воинские контингенты общей численностью 40 тыс. человек.

Одним из участников этих событий был Александр Константинович Зиневич (1868 — не ранее 1939). После службы в 166-м пехотном полку в Киеве, он учился в Николаевской академии Генерального штаба, затем был прикомандирован к 1-му кадетскому корпусу. В 1900 г. — поручик, офицер охранной стражи КВЖД. В дальнейшем — полковник. В 1915 г. — начальник штаба 81-й пехотной дивизии. В 1916-1917 гг. — директор Омского сибирского кадетского корпуса. В 1917 г. — преподаватель Николаевского кавалерийского училища. Участник гражданской [127] войны на стороне белых, затем в эмиграции: через Японию и Югославию прибыл в Чехословакию, где и проживал в Праге с 1921 г. Преподавал русский язык, в т.ч. в Академии Генерального штаба.

Публикуемый текст — небольшой фрагмент из хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ), в фонде А.К.Зиневича отрывков из его дневников, которые были переписаны самим автором и приобретены Русским заграничным историческим архивом в Праге у А. К.Зиневича 3 мая 1928 г. за 1416 чешских крон.

В этом документе несомненный интерес представляют как свидетельства очевидца и участника описываемых событий, так и его прогноз дальнейшего складывания международной дипломатической и военной мозаики на Дальнем Востоке. Многие из высказанных им суждений нашли подтверждение уже через несколько лет, а часть не потеряла своей актуальности и столетие спустя.

Текст воспроизводится по современным правилам правописания, с сохранением стилистических особенностей подлинника. Сокращения раскрыты в квадратных скобках. Подчеркнутые слова выделены курсивом. Сведения о ряде лиц выявить не удалось.

Публикацию подготовили Н. И. ВЛАДИМИРЦЕВ и А. В. КОСТЕНЕЦКИЙ.


Забайкальск, ст. Цурухайтуй

7 июля [1900 г.]

Ну и неделька же выдалась, прости Господи, кажется, до гробовой доски не забуду. Как оказывается, мои предположения, что во время поездки на охоту я видел тайное продвижение китайцев к нашему поселку, подтвердилось, но значение этого продвижения оказалось гораздо более грозным, чем я мог предположить в то время. Но попробую записать на свежую память, как разыгрались события в тот же день после моего возвращения с охоты, т.е. 29 июня, в день Петра и Павла, который вся наша компания собиралась вечерком провести на грандиозном фестивале у инженера Снарского 1, по случаю его именин, к которому и начали собираться с часов 8-ми, чтобы после чаепития усесться за карты, как это обыкновенно водилось.

Все шло честь честью до самого ужина, за который все уселись около 12 ч[асов] ночи, в очень веселом настроении, т.к. много елось, еще больше пилось, и никто не думал ни о какой напасти, только мне все время было не по себе, как бы я ожидал каждую минуту какого-нибудь несчастья.

Между тем все время раздавались веселые взрывы смеха, сопровождавшие каждый произносимый тост, крики «ура» и т.д., что на меня только нагоняло необъяснимую тоску. Почему, когда и до меня дошла очередь сказать хотя пару слов, я не нашел ничего лучшего, как пожелать всем присутствующим, чтобы утро уже нас не застало на Хингане 2, что завтра, быть может, будет поздно думать об уходе отсюда. Т.к. я был новичок в компании, то все как-то невольно прислушались к моим словам, как к новому человеку, но когда поняли смысл моих слов, то все [128] единодушно расхохотались, отпуская на мой счет весьма нелестные замечания, вроде: «Вот трус-то», что заставило меня еще раз повторить свое пожелание, закончив его напоминанием, что еще неизвестно, кто будет смеяться последним.

И надо было так случиться, что едва я закончил подобным образом мое обращение, как в столовую не вбежал, а влетел служащий с телеграфа, взволнованно подавший Бочарову 3 какую-то телеграмму, которую тот, едва прочел, как побелел, как стена, что, естественно, приковало к нему всеобщее внимание, и стало так тихо, что можно было уловить биение собственного сердца, по-видимому, сжавшегося у каждого каким-то грозным предчувствием.

И вот среди жуткой тишины Бочаровым была прочитана телеграмма из Харбина 4, коей извещалось, что в Китае вспыхнуло боксерское восстание и предписывалось немедленно всем отступать на русскую границу, захватив с собою только отчетность, наличное серебро и русских рабочих, все же прочее бросить на произвол судьбы, т.к. нельзя тратить ни часу.

Трудно передать впечатление, произведенное на присутствующих этой телеграммой, т.к. растерянность была такова, что все точно окаменели. Но через минуту женщины подняли такой визг и плач, что хоть святых выноси, да и мужчины растерялись донельзя и многие тотчас же побежали по домам, тогда как старшие инженеры, Бочаров, Якимовский 5 и я еще оставались у Снарского, организовав нечто вроде совещания, чтобы решить, какие меры принять и как организовать эвакуацию. Бочарова особенно беспокоил динамитный склад, т.к. он боялся, что в случае его перехода в руки китайцев они могут им воспользоваться против нас же самих, что еще больше усложнило наше и без того [сложное] положение, среди десятков тысяч китайцев, тогда как нас не было и тысячи, а вооруженной силы всего 80-90 казаков охранной стражи во главе со мной и Якимовским.

Но нужно отдать справедливость Бочарову: он быстро взял себя в руки и немедленно отдал приказание инженерам во что бы то ни стало поджечь склад с динамитом и отдельное хранилище с бикфордовыми шнурами и капсюлями, собрать все наличные подводы, на которые и погрузить ящики с планами и отчетностью, после чего созвать всех своих рабочих, с которыми и начать отступление, под прикрытием сотни Якимовского, которая должна была, кроме того, дать охрану к каждой подводе с серебром и выделить части для прикрытия с головы и тыла.

Но т.к. выяснилось, что 80-90 казаков далеко недостаточно, то было решено немедленно вызвать всех запасных солдат, состоявших в числе рабочих, призвав их на действительную службу, вооружить их хотя бы охотничьими ружьями и сформировать из них отдельную роту, которую и подчинить Якимовскому, на правах начальника отряда.

Что же касается китайских рабочих, то было решено немедленно всем уплатить причитающееся жалование, после чего и распустить, объявив им, что временно работы прекращаются. [129]

И вот не успели мы принять эти решения, когда на двор начали собираться со всех сторон взволнованные русские рабочие, спешившие оставить свои бараки, и с женами и детьми присоединиться к прочим беглецам, тогда как китайские подрядчики начали спешно производить выплату заработной платы, отпуская, по мере выплаты, партию за партией по направлению к Цицикару 6, куда большинство китайцев собиралось уйти как уроженцы Цицикарской провинции. По-видимому, китайцы были ошеломлены не менее самих русских и никаких враждебных шагов по отношению к нам не предпринимали, что было величайшим счастьем, при том смятении и беспорядке, что сразу воцарились в русском поселке, где люди должны были бросать все свое имущество, кроме того немногого, что могли унести на собственных руках, т.к. все подводы забирались под казенное имущество и тех больных, женщин и детей, которые не могли идти походным порядком, а таких оказывалось немало.

Если принять при этом во внимание, что стояла поздняя ночь, что кругом нас подымались вековые леса, кишевшие, быть может, в данный момент теми же китайцами, продвижение которых с юга мною было замечено накануне, то можно себе представить состояние всех нас, когда мы могли ожидать нападения каждую минуту со стороны невидимого врага, тогда как о правильной обороне нельзя было и думать при том хаосе, что имел место, когда все суетились, бегали с места на место, кричали и голосили на все лады, и все это при полной темноте, еще больше устрашавшей воображение непредвиденными опасностями. Короче говоря, порядка не было никакого, т.к. никто никого не слушал, а все метались как одержимые, и раздайся при этих условиях хотя бы один выстрел, паника была бы неминуема, но, слава Богу, повторяю, китайцы вели себя на удивление смирно и не только не мешали нашим сборам, но, наоборот, во многих случаях добросовестно помогали, то запрягали лошадей в подводы, то собирали и укладывали вещи, то предлагая, наконец, себя в носильщики, для относа багажа хотя бы до Хайлара 7. Что касается затеи сформировать из призванных запасных роту, то из этого ничего не вышло: собранные люди, числом до 150 человек, молча выслушали приказ Якимовского о призыве их на действительную службу, дали себя даже переписать, но едва получили ружья и патроны, как немедленно же разбежались, пользуясь темнотой, и потонули среди прочих масс рабочего люда, по-видимому, не признававшего нас ставить их в строй, хотя бы и для общего спасения.

Волей-неволей приходилось базироваться только на казаках охранной стражи, которые в эту бурную ночь одни являлись зерном порядка и действительной вооруженной силы, быть может, способной кое к какому сопротивлению. Из них же пришлось вызывать желающих для охраны «поджигателей» динамитного склада, до которого приходилось теперь пробиваться через тысячные толпы уходящих с Хингана китайцев, хотя и мирно настроенных, но кто знает, что им может прийти в голову, когда они увидят, что «белые дьяволы» сами поджигают свои постройки, а в складах ведь масса всякого добра, которым бы можно [130] безвозбранно поживиться. Словом, «поджигатели» одни идти не решались, и только когда к ним были приданы 4 вооруженных казаков, маленькая группка людей быстро замаршировала к складам, в то время как мы уже заканчивали погрузку, и голова длиннейшей колонны из нескольких сотен подвод, собственных экипажей, бричек, двуколок и т.д. могла уже начать движение по дороге на Якши 8 и далее на Хайлар, т.к. иного пути в нашем распоряжении не было, и волей-неволей приходилось отступать по тому же пути, по которому обычно ездили, что было в том отношении небезопасно, что всегда можно было ожидать встречи с китайскими вооруженными силами из Хайлара, если бы восстание успело охватить и пограничную местность, что было бы для нас крайне небезопасно. Являлся и еще один важный вопрос, как быть с соседней, фулярдинской 9 русской группой, которой предстояло отступать либо через Хинган на запад, как и нам, либо пробиваться к Харбину на восток, но т.к. мы не могли знать, какое решение там будет принято капитаном Смольяниковым 10, то решено было уходить одним, не sожидая их прибытия, т.к. оказалось, что телеграфная линия с Харбином уже повреждена и полученная нами вышеприведенная телеграмма была последняя.

С тяжелым сердцем мы двинулись, наконец, в поход, покидая насиженные гнезда, где во многих домах продолжали еще светиться окна и как-то особенно грустно было проходить мимо дома Снарского, где на столе еще красовались недоеденные блюда, стояли батареи бутылок, и все помещение было освещено, как и несколько часов тому назад, когда его наполняли веселые гости, ныне сумрачно проезжающие мимо, спеша сохранить свою жизнь вынужденным отступлением на русскую границу, представлявшуюся теперь всем землей обетованной. Но вот позади вдруг раздался небольшой взрыв, и вслед за тем поднялось громадное зарево пожара, как днем озарившего Хинганское ущелье, перевал на нем с кумирней и все оставленные нами постройки, где в данную минуту уже хозяйничают оставшиеся еще на Хингане китайские рабочие, спешащие пообчистить пустые дома, благо добра в них сколько угодно: все осталось на месте, кроме взятых с собой драгоценностей, белья и носильного платья, так что поживиться каждому есть чем вволю. Впрочем, кроме китайцев, делом грабежа занялись, по-видимому, некоторые и из русских, т.к. многих рабочих что-то недосчитываются подрядчики, как нет и 4 казаков, кроме ушедших с «поджигателями», очевидно, успешно выполнившими свою миссию и теперь спешащими нас догнать, чтобы к нам присоединиться. Возможно, что и другие отставшие явятся с ними, что касается же не явившихся казаков, то, по мнению вахмистра Ниточкина, они где-нибудь так угостились даровым вином, что теперь лежат без задних ног и явятся, когда протрезвятся, если не будут убиты до этого времени самими китайцами. Посылать на их розыски было бы бесцельно: и в десять часов не осмотреть всех помещений, а как узнать, в котором из них они почивают? Якиманский решил не рисковать из-за пьяниц казаками, почему мне было приказано выжидать с арьергардным взводом только присоединения группы «поджигателей» с казаками, а затем отходить за колонной, хвост которой [131] постепенно уже скрывался вдали, т.к. наступал уже рассвет и движение подвод было хорошо видно.

Стою и жду, как мне приказано, причем, мимо меня то и дело проходят одиночные отставшие, между которыми замечаю какого-то итальянца 11, идущего и горько плачущего, что заставляет меня спросить его, в чем дело, на что он довольно бегло по-русски отвечает, что потерял жену, отставшую где-то на Хингане, что он осмотрел несколько зданий, где думал ее найти, но все тщетно, почему думает, что ее захватили китайцы, как известно, очень неравнодушные к русским «бабушкам». Предлагаю ему присоединиться ко мне и подождать, не подойдет ли его жена с той группой, что я поджидаю. Благодарит и остается со мной, все время болтая с казаками, «какой у него чудный жена» и проливая горькие слезы, что, быть может, уже не придется никогда ее увидеть. Но вот, около 4 часов показалась какая-то группа человек из 15-20, чуть не бегом улепетывающая по дороге ко мне, почему немедленно двигаюсь ей навстречу, предполагая, что ее кто-то преследует, чтобы оказать ей помощь и если нужно, то и остановить преследователей огнем, если то будет вооруженный неприятель. Оказалось, что никакого преследования не было, а попросту «поджигатели» спешили присоединиться к своим, равно как и та компания, что соединилась с ними из числа запоздавших, но, увы, пропавшей итальянки между ними не было, почему неутешный муж еще пуще зарыдал, но тем не менее пошел за толпой, спеша уйти подальше от рокового Хингана, где, по словам новоприбывших, китайцы перепились и теперь сами между собой дерутся из-за награбленных вещей, тогда как другие поджигают покинутые жилища, все предавая огню и разрушению. Действительно, густые облака удушливого дыма стоят столбом над Хинганом, ясно свидетельствуя, что там разыгрывается дикая вакханалия грабежа и насилия, и не дай Бог никому из русских оказаться в этом аду, где пьяные толпы китайцев предаются своим скотским инстинктам к разрушению, уже не сдерживаемым никакой вооруженной силою. Бедняге Смольяникову немало придется испытать, если он пойдет через Хинган по нашим стопам, а это больше чем вероятно. Но и наше положение может стать незавидным, если, например, Чоглоков 12 будет вынужден отойти из Хайлара и оставить последний до нашего прихода. Странно, что и наша телеграфная линия, связывающая Хинган с Хайларом, тоже не работает, что обнаружилось при попытке разговора по телефону по линии: даже ближайшая станция не отвечает, что показывает на умышленную порчу проводов со стороны китайцев, а следовательно, при отступлении мы можем ждать всяческих сюрпризов еще по дороге, но пока что никто нас не беспокоит, и мы совершаем отход, точно веселый пикник, т.к. чего-чего, но еды и напитков всеми захвачено вдосталь, а Бочаров и другие инженеры везут с собою немало и шампанского, которым услаждают свое путешествие на привалах и ночлегах, сразу превращающихся во что-то весьма веселое и радостное для многих участников невиданного отступления.

Дело в том, что господа «строители» положительно ликуют: «ферфаленг ди глице 13 постройка» провозгласил радостно Бочаров, и все ему [132] вторят, заранее уже подсчитывая, что можно будет отнести на потери от выгона и разрушений, произведенных китайцами, т.к., не сомневаюсь, что отчетность будет соответствующим образом подогнана, и много инженерских грехов будет покрыто неожиданно свалившимся восстанием. Для кого-кого, но для строителей это такая благодать, что уже и теперь многие не могут скрыть своей радости, а если удастся благополучно отойти на границу, то ликованьям не будет конца, и почти все сразу поправят свои дела, выведя в расход такие суммы за фиктивные постройки, что на них смело можно будет стать богатым человеком. А пособия за брошенное имущество, на обзаведение всем новым, разве это не Калифорния для умелых дельцов для наживы? Неудивительно, что праздничное настроение то и дело прорывается при каждой остановке, и не будь опасений за собственную шкуру, как-никак но подвергающуюся опасности, пока мы на китайской территории, все они готовы были пуститься в пляс от восторга, а многие и теперь потирают руки, подсчитывая, сколько к ним прилипло при невыплате заработной платы китайцам, т.к. были и такие господа, что попросту сбежали с полученными суммами, считая лишним расплачиваться с «восставшими». Между тем, чем дальше мы отходим от Хингана, тем все более и более пухнем от вновь присоединяющихся к нам толп русских с каждой пройденной нами станции, и скоро мы движемся уже несколькотысячной массой, располагающейся при ночлегах живописным табором, где только мы, несчастные охранники, не имеем определенного места, будучи все время начеку и в полной готовности встретить врага откуда бы он ни появился.

Дело в том, что, выйдя из отрогов Хингана, мы движемся уже по степным местам, что позволяет хорошо кругом далеко все видеть, но, с другой стороны, и мы видны для степняков, как на ладони. Это заставляет, по крайней мере на ночь, располагаться на таких местах, где мы были бы до некоторой степени укрыты и обеспечены от внезапного нападения, хотя пока что Бог миловал, и нас никто не беспокоит. Но, очевидно, что, подходя к Хайлару, придется принять особенные меры предосторожности, а то можем потерпеть крушение на последнем этапе перед русской границей, что было бы крайне неприятно. Вот почему, когда мы подошли к р. Нони 14, вперед был выслан к г. Хайлару [разъезд казаков] с приказанием узнать, там ли еще отряд Чоглокова и что делается в Хайларе, и нет ли там китайских войск, и возможен ли через него проход для нашей группы, т.к. по дороге все станции были очищены, что ясно показывало, что жители были стянуты к Хайлару, откуда, быть может, и отошли на русскую границу.

В ожидании возвращения разведки было решено остановиться на дневке и на всякий случай подготовить себе переправу на другой берег реки, чтобы поставить таким образом препятствие между собой и противником, если бы последний показался со стороны Хайлара. Этим делом и занялись инженеры, принявшиеся при посредстве рабочих за постройку надлежащих козел, из лесного материала, заготовленного для нужд железной дороги на станции Чжаромтэ 15, близ которой мы [133] остановились, а все прочие расположились в густой лозниковой заросли, где и раскинули походные шатры и принялись за варку пищи на многочисленных кострах, вскоре окруживших весь табор как бы одной сплошной завесой.

Но вот около 11 ч[асов] утра вдруг с юго-запада показалось какое-то значительное облако пыли, и вскоре не было сомнения, что по направлению к нам несется вскачь какой-то конный отряд, при дальнейшем приближении оказавшийся китайской конницей, человек в 150-200, и, как видно было, вооруженных ружьями, так и поблескивавшими на солнце. Что при этом виде поднялось в нашем лагере, прямо не поддается никакому описанию, т.к. мгновенно всех охватила дикая паника и люди, как сумасшедшие, с дикими криками и воплями метались по всему полю, тогда как женщины и дети подняли неистовый плач, и я первый раз в жизни видел, как здоровенные мужчины на карачках старались забраться в самую гущу лозняка, чтобы найти в нем спасение. Между тем и наша сотня не была готова к встрече противника, т.к. лошади были расседланы и мирно паслись на лугу. Туда и бросились казаки ловить лошадей и седлать их на скорую руку, тогда как отряд китайцев продолжал к нам быстро приближаться и уже был не дальше 1,5—2 верст, пока, наконец, нам ни удалось построиться и приготовиться к встрече врага, которого решено было атаковать в конном строю, почему мы, в свою очередь, развернутым строем пошли китайцам навстречу, имея в своих рядах менее половины людей, все еще ловивших лошадей и их седлающих. Так или иначе, но мы быстро сближались с китайским отрядом, и когда были от него не далее сотни шагов, то увидели, что китайцы остановились и вперед выехал какой-то человек, что ясно показало, что с нами желают вступить в переговоры и никаких дурных замыслов против нас не имеют, почему я с Якимовским немедленно выехали вперед, остановив свой отряд, подобно китайскому, замерший на месте. Оказалось, что то ехал какой-то важный чиновник со своим конвоем, который спросил нас по-русски, что значит наш уход с Хингана, куда он ехал, т.к. он делал вид, а может быть, и в самом деле не знал, что в Китае вспыхнуло восстание.

Во всяком случае, он охотно отправился с нами в наш лагерь, где и состоялось его свидание с Бочаровым, с которым, как оказывается, он раньше встречался на приеме у цицикарского дзянь-дзюня 16 и теперь так неожиданно встретился при нашем отступлении.

Бочаров не стал от него скрывать истинного положения дел, все время напирая на то, что русские рабочие и служащие на строящейся железной дороге не должны рассматриваться китайцами как враги, а как мирные жители, возвращающиеся восвояси, почему требовал особого пропуска для предъявления его хайларским властям, если бы они вздумали воспрепятствовать нашему отходу, что сановный китаец и исполнил, при нас написав просимый документ, после чего, распрощавшись с нами, мирно продолжал свой путь на Хинган, тогда как мы остались на месте, поджидая своих разведчиков из Хайлара. Мало того, китаец обещал облегчить отход и группе капитана Смольяникова, если [134] ей встретится какая-либо задержка на Хингане, что всех нас очень порадовало.

Таким образом, все как будто обстояло благополучно и можно было рискнуть двинуться прямо на Хайлар вместо постройки моста и отхода кружным путем, но все же было решено работ не прерывать, т.к. мост мог пригодиться если не нам, то отряду Смольяникова, если бы последнему почему-либо пришлось избегать Хайлара и искать иного пути к русской границе, как то имелось и нами в виду до встречи с китайским отрядом. Перед вечером козлы уже были установлены и начали настилать верхний настил, как вдруг показались казаки разъезда, скакавшие во весь опор, что сразу показывало на какое-то неблагополучие. Так и оказалось, т.к. казаки привезли известие, что Чоглокова в Хайларе нет, и к последнему подходят многочисленные войска противника откуда-то с юго-востока, что при них даже есть артиллерия. Ясно, что при подобных условиях, несмотря ни на какие пропуски, все же было благоразумнее не лезть самим в волчью пасть, а обойти Хайлар с севера по ту сторону реки, почему вопрос о скорейшей постройке моста приобрел крайне важное значение, и теперь решено было не прекращать работ даже на ночь, чтобы к утру переправа была готова.

И действительно, на утро жиденький мост уже был построен и через него одна за другой, шагом, началась переброска повозок, тогда как людей решено было пропускать небольшими партиями и тоже на значительных интервалах. Как бы там ни было, но к 10-11 ч[асам] утра все уже были на противоположном берегу, когда начали перегонять и порционный скот, а за ним потянулись и наши казаки, ведя лошадей в поводу, чтобы предохранить мост от излишней нагрузки и сохранить его для отряда Смольяникова. Но когда все сосредоточились на противоположном берегу, явился вопрос, не будет ли опасным оставлять в тылу переправу, которой могут воспользоваться китайцы, если вздумают нас преследовать, т.к. тогда весь смысл нашей переправы на противоположный берег, естественно, терялся и река не могла бы для нас служить серьезным прикрытием. Но выхода другого не было, как либо уничтожить мост, либо оставить при нем нескольких казаков, которые должны были его поджечь в случае опасности, в надежде, что они всегда успеют уйти верхами, а в случае подхода Смольяникова раньше китайцев он успеет мостом воспользоваться, после чего его и уничтожить. На этом и порешили, вызвав желающих, которым Бочаровым была обещана щедрая награда, и так их откликнулось так много, что пришлось метать жребий, по которому и осталось пять человек, а прочие должны были встать в строй и отступать вместе со всеми.

Но еще два дня пришлось идти по китайской территории, пока, наконец, не были замечены разъезды забайкальских казаков, охранявших границу, через которую мы вчера и перешли, очутившись в станице Цурухайтуй, принявшей нас в свои гостеприимные стены.

Поход был окончен, и немедленно же начался разъезд г[оспод] инженеров, стремившихся кто в Сретенск 17, кто в Читу, а кто и в европейскую Россию, т.к. все сознавали, что скоро им в Китай не попасть, что [135] предварительно предстоит военная экспедиция, войска для которой уже стягивались к Цурухайтую, где мы застали генерала Н.А.Орлова 18, уже подготовлявшего поход на Хайлар и только ожидавшего сбора всех назначенных в его распоряжение частей, над которыми он должен был принять общее командование. Здесь же оказался и Чоглоков со своим отрядом, Бодиско 19 и Савинов 20, как и многие другие охранники, с которыми я еще не был знаком, тогда как что касается начальника «Хайларского отряда» генерала Орлова, то я его хорошо знал как профессора по Академии, с которым пришла судьба теперь встретиться в новой роли боевого генерала и попасть под его начало. Никогда мне не забыть первой с ним здесь встречи, когда по приходе в Цурухайтуй я с Якимовским пошли к нему представляться: раньше чем я успел назвать свою фамилию, Орлов, присмотревшись ко мне, вдруг сказал: «Вы поручик Зиневич. Я вас хорошо помню, т.к. вы один из тех немногих, что получили у меня на экзамене 12 баллов», — и с этими словами поздоровался со мною, сказав, что он постарается, чтобы в предстоящей кампании я не сидел без дела, а мог проявить свои познания с пользой для отряда. «Вы будете у меня производить рекогносцировки, выбирать места для биваков и ночлегов, вообще исполнять обязанности офицера Генерального штаба, и если я буду вами доволен, то мы подумаем, как осуществить ваш перевод в Генеральный штаб за боевые заслуги». Чего же лучше? Конечно, сделаю все, что будет от меня зависеть, а пока нужно как следует отдохнуть и выспаться, а то едва держишься на ногах от усталости.

10 июля

Сегодня неожиданно объявился капитан Смольяников с группой русских, выведенных им с места стоянки, по ту сторону Хингана, который ему пришлось проходить спустя несколько дней после нашего ухода. С ним прибыл и его младший офицер, штабс-капитан Шевич 21, бывший императорский стрелок, и немало инженеров, с женами и детьми, между которыми была и красавица госпожа Б., благодаря самопожертвованию которой всем удалось спастись, т.к. командовавший китайскими войсками генерал, окруживший русских беженцев, согласился их пропустить только под условием, что госпожа Б. проведет с ним некоторое время, а в противном случае готов был дать бой, последствия которого могли быть самые плачевные. Генерал сдержал слово, но несчастная г. Б. стала невменяемой, и муж экстренно везет ее в Москву для надлежащего лечения. Вообще, отряду Смольяникова далось отступление нелегко, т.к. приходилось местами пробиваться силой, но в особенности, по его словам, стало жутко, когда выяснилось, что Хинган нами оставлен, и на нем хозяйничают китайцы, среди толп которых приходилось проходить, каждую минуту ожидая нападения возбужденных масс, в достаточной мере перепившихся найденными в оставленном поселке напитками и вообще разошедшимися вовсю, при воцарившейся с нашим уходом анархии, когда не только все предавались грабежу оставленного имущества, но и поджогам, благо мы сами подали [136] пример уничтожением посредством огня динамитного склада. Во всяком случае, кое-что все же уцелело, но, разумеется, в домах все было поставлено вверх дном и ограблено до нитки. Так, умудрились повытаскать и увезти даже фортепиано, не говоря уже о прочей мебели, исчезнувшей самым фантастическим образом. Но в одном доме Смольяникову пришлось нарваться и на более печальную картину, т.к. было обнаружено три трупа наших отставших казаков, очевидно, соблазнившихся дорогой выпивкой и так и убитых в нетрезвом состоянии из собственных же ружей, судя по нанесенным им штыковым ранам. Вообще же Хинган подвергся полному разгрому, и теперь придется все возобновлять сызнова. Что касается прочих предхинганских станций, что Смольяникову пришлось проходить, то и последние подверглись не менее основательному разрушению. Так, китайцы не ограничились одним уничтожением построек, но даже разрушили железнодорожный путь, где он уже был готов, сожгли подвижной состав и выворотили самые рельсы, тогда как мостки все сожгли до одного, проявив, таким образом, особую злобность по отношению именно к железной дороге, которая должна была поднять благосостояние страны, что явилось совсем непонятным.

Встретил Смольяников по дороге и того сановника, что дал нам пропуск, который, по его словам, был очень возмущен поступком китайского генерала по отношению к госпоже Б. и обещал так этого дела не оставить. Он же указал Смольяникову на построенный нами временный мост, которым тот и воспользовался, уничтожив его за собою, снял оставленных при нем казаков, которых и привел с собою. Конечно, после пережитых испытаний его отряд требовал продолжительного отдыха, но отдыхать долго не приходится: хайларский отряд почти уже готов к походу, и, вероятно, Орлов скоро двинет нас вперед к Хайлару, где, по слухам, концентрируются китайские силы с целью воспрепятствовать нашему обратному возвращению. Думается, что это китайцам не удастся, и скоро мы будем снова на Хингане. Пока же что наслаждаемся мирным житьем-бытьем, переживая иногда удивительные трагикомичные явления, как, например, с тем итальянцем, что я встретил ревмя ревевшего, что он потерял жену, т.к. после прихода в Цурухайтуй мы встречали его несколько уже примирившемся с понесенной утратой, но, видимо, готовившимся вступить в новое супружество. Как вдруг снова застали его, разливающимся рекой, что объяснялось уже совершенно неожиданным пассажем: пропавшая в один прекрасный день свалилась, как снег на голову, на руки к оторопевшему супругу, на этот раз взвывшему благим матом, что она нашлась, в то время, когда он уже успел снюхаться с другой и теперь должен был дать отчет в собственном поведении. Оказалось, что энергичная женщина не потерялась и, найдя нашего протрезвившегося казака, вместе с ним по горам и долам пустилась к русской границе, которой благополучно достигла на радость своего супруга, кажется, на этот раз обливавшегося искренними слезами, что она не попала в руки китайцев, сделавших бы его свободным. Такова-то верность человеческая и крепость брачных уз, рвущихся при малейшем к тому поводе. [137]

Но что особенно всех возмутило, это поведение г[осподина] инженера Б., который, говорят, думает затеять в Москве процесс о разводе, и это после того, как он сам на коленях умолял жену исполнить требование китайского генерала, чтобы в числе прочих спасти и его самого от неминуемой китайской расправы. Что же удивляться после этого простому итальянцу, что он так по-супружески встретил свою благоверную? Эх, да что говорить, когда я только теперь узнал, что большинство наших «дам» — только сожительницы, а не законные жены, что даже Ефимия Леонидовна — не жена Бочарова, а его любовница, тоже «мадам» Тарусвекля и многие другие, а я-то, наивный молокосос, бывало, считался с ними, как со сливками нашего общества, а сливки-то оказались из в достаточной степени прокисших. Рассказан был и пикантный анекдот, как один офицер приехал в Харбин с «супругой» и сделал с нею визит самому Гернгроссу 22, который, ничего не подозревая, принял ее как быть должно, познакомил с дочерьми и вообще открыл для нее свой дом, т.к. она очень всем понравилась, когда же обнаружилась истина, то Гернгросс поступил прямо по-соломоновски: пригласил «супругов» к себе, но в то же время позвал и священника, которому приказал обвенчать нелегально сожительствующих, что и было исполнено к величайшей радости жертвы и сугубому смущению провинившегося, только таким путем избежавшего крупных для себя неприятностей. Вот что пришлось узнать о царящих у нас нравах и неудивительно, что я на всех начинаю смотреть косо, подозревая многих чуть ли не в кровосмешении, т.к. не верю больше ни в «сестер», ни в «племянниц», а сразу зачисляю их в разряд содержанок, в чем, кажется, и не ошибаюсь. Да, избыток денег прямо заставляет людей беситься с жиру, а женщин, кстати, мало в здешних краях, так вот и выписывают себе различных, якобы, «родственниц», неизвестно только с какого бока.

Итак, завтра, 12 июля, выступаем в поход, т.к. отряды охранной стражи приданы к войскам генерала Орлова, возложившего на меня, как обещал, производство рекогносцировки, причем, я должен идти не на Хайлар, куда направляются главные силы, а в обход его с севера, чтобы выйти в тыл и убедиться, свободен ли дальше путь на Хинган, или дорога на перевал не свободна. Дело в том, что стало известным, что войска будут двинуты и со стороны Благовещенска, и Орлов, естественно заинтересован, чтобы первым прийти на помощь к осажденному Харбину, но путь Хайлар — Харбин почти вдвое длиннее пути Благовещенск — Харбин, по которому движется генерал Ренненкампф 23, почему начнется, очевидно, состязание на скорость между обоими генералами, тем более, что общий их начальник, командующий войсками Приморской области, генерал Линевич 24, подготовляет еще Никольско-Уссурийский отряд, который должен будет пробиваться с востока и таким образом Харбин, как прекрасная принцесса, станет предметом состязания 3-х генералов, очевидно, друг перед другом постарающихся отличиться и взять пальму первенства. По-моему, все же генерал Ренненкампф имеет больше всех шансов овладеть Харбином, если только Орлову не удастся ущемить его под Цицикаром, т.к. по соединении здесь [138] с Орловым благовещенский отряд должен будет подчиниться нашему генералу, как старшему. Уверен, однако, что если Ренненкампфу удастся самостоятельно опрокинуть войска цицикарского дзянь-дзюня, то он нас ждать не станет, а под предлогом необходимости преследования разбитого противника устремится вперед и вырвет, таким образом, лавры победы из наших рук, оставив на бобах и Орлова. Вот почему Орлов так форсирует выступление к Хайлару, пренебрегая даже утомлением частей охранной стражи, только что успевших проделать утомительное отступление с Хингана, но время для него дороже денег, как говорится, и он торопится вовсю, чтобы не прибыть к шапочному разбору.

Предвижу, таким образом, жестокую гонку, т.к. Орлов не поцеремонится, конечно, форсировать движение до последней возможности, чтобы наверстать необходимое время для прибытия первыми к Цицикару, что только и возможно сделать за счет солдатских ног, т.к. хайларский отряд не конный, а пеший и иных средств к передвижению, кроме ног, не имеет. Правда, и Ренненкампфу предстоит пешехождение, но ему идти ближе, и если он тоже поспешит, то мы, несомненно, опоздаем. Все это Орлов прекрасно сознает и изыскивает способы, как бы удержать Ренненкампфа от излишней прыти, но пока последний ему не подчинен и действует самостоятельно, ничего с ним не поделаешь, что, по-видимому, очень злит Орлова, т.к. он нервничает и излишне торопится, что мне совсем не нравится.

Как бы там ни было, но завтра с рассветом я выступаю со своим взводом вперед, а Якимовский пойдет со Смольяниковым, Бодиской и Шевичем в голове хайларского отряда, в авангарде последнего, я же составлю небольшой боковой отряд, но буду отделен довольно большим расстоянием, во всяком случае не рекомендуемым тактикой, но видно, теория и практика не совпадают и у самого профессора тактики. Во всяком случае, я доволен подобным выделением: больше самостоятельности, т.к. я себе сам голова.


Комментарии

1. Снарский — инженер, в 1900 г. работал на строительстве КВЖД.

2. Хинган — здесь: Большой Хинган — горная цепь в северо-восточном Китае.

3. Бочаров Н. Н. инженер, главный строитель хайларского участка и тоннелей КВЖД.

4. Харбин — ныне город с многомиллионным населением в северо-восточном Китае, на р. Сунгари, административный центр провинции Хейлунцзин. Начал развиваться с 1898 г. в связи со строительством Россией КВЖД; во время боксерского восстания был освобожден от осады китайских войск 22 июля 1900 г.

5. Якимовский Н.Н. — капитан, командир уральской казачьей сотни, бывший офицер лейб-гвардии Павловского полка.

6. Цицикар — город в Маньчжурии, центр одноименной провинции. Ныне в провинции Хэйлунцзян, население свыше 1 млн. человек.

7. Хайлар — в 1900 г. городок в Маньчжурии с населением от 3 до 5 тыс. человек.

8. Якши — населенный пункт в Маньчжурии.

9. Фулярди — населенный пункт, железнодорожная станция в 12 км южнее Цицикара.

10. Смольяников (?-1900) — капитан, офицер хайларского отряда.

11. Итальянские мастера работали на строительстве Большого хинганского тоннеля.

12. Чоглоков — командир русской охранной стражи в Хайларе накануне восстания, офицер хайларского отряда.

13. «Разрушена чудесная [постройка]».

14. Нони — современное название река Нэньзян.

15. Чжаромтэ (Джаромтэ) — железнодорожная станция на КВЖД близ границы.

16. Дзянь-дзюн — генерал-губернатор; в 1900 г. в Цицикаре им был Шеу, который покончил с собой, не пожелав сдаваться в плен отряду П.К.Ренненкампфа при занятии им города.

17. Сретенск — город в Читинской области, на реке Шилка, основан в 1689 г.

18. Орлов Николай Александрович (1855-?) — профессор Николаевской академии Генерального штаба в Петербурге, генерал-лейтенант (1905), генерал от артиллерии (1912). В 1900 г. — генерал-майор, командир хайларского отряда.

19. Бодиско А. — штабс-капитан, офицер хайларского отряда.

20. Савинов — офицер хайларского отряда.

21. Шевич — штабс-капитан, офицер хайларского отряда.

22. Гернгросс Александр Алексеевич (1851-?) — генерал от инфантерии (1910), в 1897-1901 гг. был главным начальником Охранной стражи КВЖД. За отличия в боях с китайцами в 1900 г. был награжден орденом св. Георгия 4-й степени и произведен в генерал-майоры. В русско-японскую войну — командир дивизии.

23. Ренненкампф Павел Георг-Карлович Эдлер фон (1854-1918), — генерал от кавалерии (1910); в 1900 г. — генерал-майор, начальник штаба войск Забайкальской области, командир благовещенского отряда. Был награжден 12 августа 1900 г. орденом св. Георгия 4-й степени (за поход в Китай), а 22 декабря 1900 г. — орденом св. Георгия 3-ей степени «за храбрость и распорядительность при преследовании неприятеля, захвате с боя Цицикара и занятии Гирина, причем, взято 122 орудия». В русско-японской войне — командир дивизии, во время революции 1905 г. командовал карательным отрядом. Командуя армией в начале Первой мировой войны, Ренненкампф не оказал помощи соседней армии генерала Самсонова при ее наступлении в глубь Восточной Пруссии, в результате чего русские потерпели тяжелое поражение. Таким образом, вероятно, здесь нашло подтверждение мнение А.К.Зиневича о неспособности П.Г.Ренненкампфа действовать скоординировано с другими военачальниками, которых он считал не соратниками, а конкурентами.

24. Линевич (Леневич) Николай Петрович (1838-1908) — генерал от инфантерии (1903), генерал-адъютант (1905); в 1900 г. — генерал-лейтенант, командир 1-го Сибирского армейского корпуса, с началом боксерского восстания возглавил экспедиционный корпус, 5 августа 1900 г. был награжден орденом св. Георгия 3-й степени «за быстрое занятие Пекина». В русско-японскую войну — командующий 1-й армией, затем Главнокомандующий.

Текст воспроизведен по изданию: "Китай не позволит впоследствии собою помыкать". Из дневника поручика А. К. Зиневича. 1900 // Исторический архив, № 4. 2006

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.