П. К. КОЗЛОВ. МОНГОЛИЯ И КАМ ТРЕХЛЕТНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МОНГОЛИИ И ТИБЕТУ (1899-1901 гг.) DrevLit.Ru

П. К. КОЗЛОВ

МОНГОЛИЯ И КАМ

ТРЕХЛЕТНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ПО МОНГОЛИИ И ТИБЕТУ (1899-1901 гг.)

ПО МОНГОЛИИ ДО ГРАНИЦ ТИБЕТА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

НА ПУТИ В МОНГОЛЬСКИЙ АЛТАЙ

План экспедиции. – Снаряжение. – По родным пределам. – Богатый Алтай: красота гор, долин и рек. – Дальнейший путь экспедиции. – Русско-китайская граница. – Бассейн Кобдо, влияние соседней пустыни. – Город Кобдо.

Незабвенный мой учитель Н. М. Пржевальский придавал особенное значение исследованию природы Кама – крайнего востока Тибета. Кам был им поставлен целью пятого, увы! – неосуществившегося путешествия.

По смерти первого исследователя природы Центральной Азии продолжателю его М. В. Певцову намечены были иные, более скромные задачи, блестяще им и разрешённые. Следующая затем экспедиция, с В. И. Роборовским во главе, направилась было в Восточный Тибет, но у его порога руководителя экспедиции сразила жестокая болезнь... Не всегда в путешествии можно рассчитывать достигнуть желаемого, несмотря на энергию и богатый запас опыта, – горькое заключение, к которому пришел я, участник трех больших экспедиций – Н. М. Пржевальского, М. В. Певцова и В. И. Роборовского, превосходно обставленных и руководимых, в которых мне довелось принимать участие на началах всё большей и большей самостоятельности.

Мне посчастливилось достигнуть Кама и провести в нем некоторое время, но проникнуть в Средний Тибет не удалось...

В конце 1898 года я представил в Совет Географического общества вместе с отчетом о минувшей экспедиции план новой экспедиции в Центральную Азию и Тибет. Задачей этого путешествия ставилось исследование Южного, или Монгольского, Алтая, прилежащей к нему Центральной Гоби, а также, притом главным образом, исследование Восточного и Среднего Тибета. [36]

Для производства астрономических, гипсометрических и метеорологических наблюдений экспедиция имела в своем распоряжении: небольшой универсальный инструмент Гильдебрандта с деклинатором для определения магнитных склонений, зрительную трубу Фраунгофера, три столовых хронометра, два барометра Паррота, гипсотермометр Бодена, анероид Naudet, часы Флеше, четыре буссоли Шмалькальдера и дюжину различных термометров. Все инструменты были тщательно выверены и снабжены должными поправками.

Благодаря хорошим материальным средствам мы могли обстоятельно снарядиться, придерживаясь в общем советов H. M. Пржевальского ²³.

Для плавания по озёрам и производства разного рода лимнологических исследований (сбора – впервые в Центральной Азии – планктона, то-есть микроскопической озёрной флоры и фауны, измерения глубин озёр и их температур и т. д.) была приобретена в Петербурге складная брезентно-пробковая лодка, приспособленная для перевозки вьюком. Лодка эта, поднимавшая двух человек, имела в длину семь футов (2 м) и весила всего около шести пудов (100 кг).

Запасный спирт хранился в плоских ведерной емкости жестянках, закупоренных резиновыми пробками и обшитых войлоком, которым вообще обшивались всякого рода жестянки и стклянки с коллекциями перед окончательной их укладкой в большие вьючные ящики.

Для хранения воды при движении экспедиции по безводной местности были заказаны резиновые мешки емкостью около трех ведер (30 л) каждый.

Взята была в путешествие и маленькая железная печь с топочною дверью и колосниками. Печь эта зимой давала возможность сравнительно скоро согреть наше походное жилище, а затем заниматься чем угодно.

Было приобретено все необходимое на повседневные расходы в путешествии серебро в слитках. Из общего количества серебра 10 пудов (160 кг) было в виде больших, средних и малых китайских ямб, а остальные 8 пудов (128 кг) – купленные в Гамбурге, представлялись в виде плиток серебра высокой пробы.

Покончив снаряжение экспедиции в Петербурге, я выехал в Москву, а в начале мая счастливой весны 1899 года я и мой молодой спутник А. Н. Казнаков сели в сибирский скорый поезд, чтобы отправиться дальше.

В Омске, где нас принял пароход "Ольга Карпова", мы были встречены моим вторым сотрудником В. Ф. Ладыгиным. 22 мая, лишь [37] только зардела весенняя заря, наш пароход тихо отчалил от берега и, приняв баржу, направился вверх по течению дремавшего Иртыша, поднимая высокие волны на тихой, зеркальной его поверхности.

Наше недельное плавание до Семипалатинска носило характер приятной прогулки. С неменьшим удовольствием покачивались мы и в тарантасе, везомом лихой почтовой тройкой от Семипалатинска до станции Алтайской – исходного пункта экспедиции. Тяжеловесный багаж следовал отдельными транспортами под наблюдением московских гренадер, зачисленных в состав экспедиционного конвоя.

Станица Алтайская расположена в открытой долине, ограниченной на юге хребтом Нарымским, на севере же красавицей Бухтармой. Ближайший склон гор покрыт сплошным лесом: лиственица, кедр, пихта и ель перемешаны между собою; там и сям стелется разнообразный кустарник. Пышные ковры цветов луговой растительности всюду расстилаются по опушкам леса. Животная жизнь также богата и представлена здесь типичными формами алтайской фауны. Глаз наблюдателя невольно останавливается на выдающихся вершинах, покрытых снегом, ослепительно блестевшим на солнце.

С приездом в станицу Алтайскую все отдались энергичному снаряжению каравана. Время за делом бежало быстро. Недели через две прикатили на почтовых тройках и забайкальские казаки.

Таким образом, личный состав экспедиционного отряда сформировался из 18 человек кроме меня, как начальника, и двух моих ближайших сотрудников, в него вошли: и. д. фельдфебеля старший унтер-офицер Гавриил Иванов, младший унтер-офицер Илья Волошин, ефрейтор Гавриил Киясов и рядовые: Егор Муравьев (впоследствии наблюдатель на метеорологической станции в Цайдаме), Иван Шадриков, Архип Войтенко, Александр Беляев, Александр Ванин и Хусайн Бадукшанов; забайкальские казаки: старшие урядники Пантелей Телешов (препаратор) и Семен Жаркой; фельдшер, кандидат на классную должность Александр Уарович Бохин и малолетки: Цокто Тармаев Бадмажапов (переводчик монгольского языка), Арья Мадаев (препаратор) и Евгений Телешов.

Когда собрались все участники экспедиции, работа по снаряжению каравана пошла быстрее. По временам, разнообразя труд, мы уезжали или в горы, или на реку Бухтарму, и всякий раз возвращались с богатой научной добычей.

Среди самой разнообразной и кипучей деятельности в Алтайской незаметно прошел месяц. Накануне выступления в поход прибыли наши верблюды. Все было осмотрено и налажено. Наконец-то экспедиция дождалась лучшего и всегда памятного для нее дня, дня выступления собственного каравана в далекий путь. Таким днем для экспедиции было 14 июля (1899 года). С утра моросивший дождь [38] и густые облака, нависшие по горам, задержали выступление. К полдню немного прояснилось, и багаж, несмотря на неопытность молодых участников отряда, был скоро и спокойно завьючен. Караван представлял разделенную на семь эшелонов вереницу в 54 верблюда и 14 лошадей.

Каждый участник экспедиции, распрощавшись с присутствующими алтайцами, направился занять свое, заранее определенное место. Ещё несколько минут – и караван, извиваясь лентой, двинулся к востоку.

Первый переход, по обыкновению, был небольшой – семь вёрст. Бивуак экспедиции приютился на склоне того же Нарымского хребта, который с Большим Алтаем сопровождает в верхнем течении Бухтарму. Эта река то серебряной змеей блестела издали, то скрывалась в темном, глубоком ущелье.

Пройдя последних на своем пути по верхней Бухтарме жителей, мы круто уклонились к востоку. Бухтарма стала ещё яростнее прыгать и рассыпать свои пенистые брызги среди больших валунов. С крутых лесистых склонов, с их убранных мхом выступов, нередко красиво ниспадали серебряные каскады. По дну реки иногда располагались лесистые острова, у которых лежали великаны-деревья, продолжавшие бороться с неудержимым потоком вод. Стремительность последних вызывала сильное дрожание материка; рев реки не давал возможности ничего слышать.

С каждым днем становилось холоднее. Лес редел и приближался к своей верхней границе. А вот и плато Укок, где по ночам иней серебрил земную поверхность, а вода на болöтах покрывалась ледяной корой. Массивные снеговые горы Табын-богдо, или Пять святых, в ясную погоду представлялись дивно прекрасными и невольно привлекали взор своею матовою белизною.

Миновав перевал Улан-дабан, где проходит русско-китайская граница, экспедиция вступила во внутренний, или монгольский, бассейн – в систему реки Кобдо. Как различны в климатическом отношении бассейны Бухтармы и Кобдо! В первом – влага, богатство атмосферных осадков, пышная флора, замечательная прозрачность воздуха; здесь же совсем обратное: по долине, почти лишённой растительности, кружат высокие, затейливые по своим очертаниям, пыльные вихри, свидетельствующие о крайней сухости почвы, а воздух во время ветра наполнен мельчайшей пылью, заволакивающей даль туманной дымкой.

3 августа караван вступил в долину реки Кобдо, которая несла свои прозрачные воды по каменистому ложу очень быстро, но плавно. Ширина ее в месте переправы простирается до 40-50 сажен (80-100 м), при глубине в одну сажень (2 м) и более, несмотря на то, что летний уровень стал уже понижаться. Долина реки и ее острова покрыты лесом из тополя и тальника (Populus et Salix), перемешанных [39] разным кустарником. Там и сям на более низких местах виднелись отличные мокрые луговины и болöтистые площади с небольшими озерками, дающими приют пролётным плавающим и голенастым пернатым. Общее протяжение этой первостатейной реки Монголии доходит до 500 вёрст. Берёт она начало в горах Южного Алтая из многочисленных ледников. В верховье река образует два глубоких, живописных озера, лежащих близко одно от другого; немного ниже она принимает реки Цаган-гол, Суок, Саксай, и, обогатившись этими данниками, представляется в месте переправы огромной рекой. Описав в дальнейшем своем течении к северо-востоку и юго-востоку значительную излучину, в вершине которой вливаются воды из озера Ачит-нор, река Кобдо постепенно оставляет горы, долина ее расширяется, течение становится более спокойным до самого впадения в большое пресноводное озеро Хара-усу.

В день прихода на реку Кобдо нам удалось переправиться на правый её берег. Переправа здесь казенная, перевозчики – монголы. Багаж и люди помещаются на двух маленьких паромах, связанных из 4-5 утлых челноков. Животных, даже баранов, пускают вплавь. Через месяц, в сентябре, вода настолько спадает, что переправа на верблюдах и лошадях в то время свободно производится в брод.

В месте переправы долина реки вытравлена животными проходящих караванов и потому мы здесь не остановились: пройдя на 7 вёрст и встретив богатые пастбища, мы разбили наш бивуак между двух озерков. Это было лучшее место на всем пути от отечественной границы до города Кобдо. Наши белые палатки живописно выделялись на изумрудной зелени и укрывались тенью высоких тальников, окаймляющих берег Кобдо. Сидя в палатке, можно было любоваться общим видом местности. По реке временами свободно проплывали дикие гуси; с ветвей, осенявших палатку, неслись нежные трели голубой синицы (Parus cyanus); с соседних скал доносилось звонкое кэ-кэ-ди... кэ-кэ-ди... массы каменных куропаток (Alectoris graeca). На подобных стоянках мы всегда купались и ловили рыбу. Рыбы здесь много, но видов только два – хариус (Thymallus brevirostris) и ускучь, по крайней мере согласно нашим наблюдениям ²⁴. По вечерам в виду нашего бивуака происходил правильный перелёт диких гусей, а иногда и лебедей, мелодичные звуки самого полета которых невольно заставляли сосредоточивать на себе наше внимание. Воздух был тих и спокоен; по мере того как вечерние сумерки сгущались и переходили в ночь, в верхней части небесного свода загорались и довольно ярко блестели звезды, но чем ближе к горизонту, тем гуще и гуще окутывалось небо пыльной дымкой. До поздней ночи просидел я на берегу Кобдо, [40] прислушиваясь к слабому, мерному всплескиванию её вод; мысленно побывав на далеком севере и на далеком юге и, убаюканный лаской природы, ушел затем в палатку, чтобы скорее забыться крепким сном...

Оставив реку Кобдо, 5 августа мы вступили в более пересечённую местность, где приходилось чаще опускаться и подниматься на поперечные отроги, далеко убегавшие к северу. Между отрогами или увалами лежат долины речек с каменистыми, круто падающими ложами. Береговые обрывы этих речек слагаются главным образом из гранитов и глинистого сланца. По долинам местами стояли одинокие тополи и приветливо раскидывались зеленые поляны; что же касается до прилежащей к ним местности, то вся она казалась серовато-желтой, опаленной; там лишь кое-где торчали, заметные только вблизи, представители флоры пустыни, дающие впрочем зимою возможность кочевникам пасти свои стада. Теперь же там держались небольшие группы или одиночки монгольских дзеренов (Gazella gutturosa), да порою с обычным шумом пролетали больдуруки (Syrrhaptes paradoxus).

На четвертый день движения от реки Кобдо мы пришли в соседство вечноснеговой, отдельно стоящей группы гор Гурбан-цасату, то-есть "Три снежных вершины", и при небольшом озерке в урочище Алтын-чюгучу ("Золöтая жертвенная чаша") на плоской высоте, в 2 260 м над уровнем моря, расположились бивуаком. На берегу озерка, по всей вероятности искусственного, сложено "обо", над которым развевались различные матерчатые приношения и стучали от ветра подвешенные рядом бараньи лопатки, испещренные темными узорчатыми письменами.

Как здесь, в этой долине, так и во многих других местах по нашему пути от реки Кобдо нам приходилось нередко встречать каменные конической формы сооружения, сложенные наподобие "обо", но с тем различием, что означенные сопки были окружены кольцеобразным валиком, диаметр которого превышал диаметр "обо", или точнее внутренней сопки, и что подобные сооружения находились не только на перевалах, но и в глубине долин. Время возникновения, происхождение и значение этих сооружений монголы объяснить не умели, заметив однако, что это древние памятники и монголами называются "киргизин-ур", то-есть "киргизское гнездо". Г. Н. Потанину, в окрестности озера Орок-нор, монголы сообщили как предание, что "кэрэксуры" (древние могилы) сложил народ цаган-баргун; он хоронил в них своих покойников. По другому показанию в этих насыпях войсками Чингис-хана спрятано зерно.

На всем пути по нижней караванной дороге от русско-китайской границы до города Кобдо, приблизительно в 350 верст юго-восточного направления, страна имеет горный характер. На юге высится [41] главная цепь Алтая, то выделяясь снеговыми вершинами, то темнея пониженными седловинами, откуда спускались богатейшие альпийские луга и где теперь благодушествовали кочевники и их стада. К северу сползают второстепенные отроги, оголенные знойными лучами солнца. Тепло и сухость воздуха увеличивались с каждым днем.

Дорога становилась каменистее и ногам наших животных доставалось порядком.

Последнюю ночь на пути в город Кобдо мы провели на берегу небольшого озерка Шара-нор, расположенного словно в провале. Вода этого бассейна солоноватая, прозрачная, переливавшая всевозможными цветами в зависимости от освещения солнцем. Берега песчаные, дно местами также песчаное, местами, илистое, с кочками, одетыми оригинальными водорослями. Из голубой поверхности озерка красиво выступает островок, высокий и густой камыш которого волновался и приятно шелестел своею мягкою зеленью. Рыбы в озере по всей вероятности нет. На мелких волнах Шара-нора качались полосатые гагары, турпаны, утки-кряквы; по берегам, у воды, бегали улиты-черныши, а над зеленой родниковой площадью, где приютился наш караван, витали ласточки (Delichon urbica el Biblis rupestris); в соседних скалах монотонно ворковали каменные голуби.

Утрам 12 августа, поднявшись на последний горный увал, экспедиция увидела широкую долину речки Буянту и город Кобдо, располагавшийся у красноватых скалистых высот. Высокие городские тополи отрадно выделялись на сером безжизненном фоне. Узким зеленым ковром сопровождалась лишь Буянту, на которой мы удобно расположились бивуаком, поодаль от городской грязи и шума.

Кобдо с населением в три тысячи человек представляет одну большую улицу, соприкасающуюся на северной окраине с крепостью, на южной – с кумирнями. В крепости живут китайская администрация и войска, в улице и переулках – торговцы, частью китайцы, частью русские и даже кашгарцы.

Кобдоский гарнизон состоял из 300 солдат, китайцев и дунган, коими ведал офицер-дунганин.

Внутри крепости имеется тюрьма, где преступников приковывают на цепь в различных положениях. Тут же часто производят и пытки; наиболее распространенными приемами для вызывания признаний служит битьё по щекам подошвами или забивание камышовых клиньев под ногти рук. За уличение в убийстве полагается смертная казнь, производимая публично через отсечение головы; головы казнённых преступников вывешиваются в клетках в воротах крепости, а трупы выбрасываются на съедение собакам и крылатым хищникам.

В Кобдо имеются три больших китайских торговых фирмы и множество мелких торговцев – хурамыров, торгующих чаем, табаком [42] и далембой. Ежегодный ввоз товаров в Кобдо всеми китайскими фирмами приблизительно достигает суммы полмиллиона рублей, а вывоз внутрь отечества немного выше.

Русские же купцы, как в городе, так и в окрестностях его, занимаются меновой торговлей. Привозя в Монголию серебро, железо, юфть и в небольшом количестве мелкие изделия, всего круглым счетом на сумму до 3 млн. рублей, они получают в обмен на свои товары главным образом шерсть – баранью и верблюжью и шкурки сурка или тарабагана. Русская торговля в Монголии в общем выражается суммою до 7 млн. рублей.

Вокруг города разбросанно стоят юрты монголов бедняков, которые занимаются сбором топлива в соседней окрестности, а также промышляют и другими услугами у торговцев китайцев или русских. В тех же юртах имеют пристанище монгольские караваны; среди этого бедного люда встречаются изредка даже и тибетцы.

Земледелие у здешних китайцев развито внизу в долине Баянту, где обширные поля засеваются пшеницей, просом и ячменем. Обработкой полей заняты монголы под присмотром китайских солдат.

Благодаря присутствию русских торговцев в Кобдо, экспедиция обстоятельно запаслась продовольствием и многим другим по части снаряжения каравана. Здесь же, в Кобдо, в личный состав отряда вошел уроженец Бийского округа, 16-летний юноша, Яков Афутин, хорошо владевший монгольским языком. [43]

ГЛАВА ВТОРАЯ

МОНГОЛЬСКИЙ АЛТАЙ

Общая характеристика Монгольского Алтая и план работ экспедиции в этих горах. – Озеро Хара-усу; баснословное обилие птиц. – Поездка В. Ф. Ладыгина. – Путь через Борджон к Хулму-нору. – Местные кочевники. – Бивуак экспедиции в долине означеииого озера. – Возвращение В. Ф. Ладыгина; сведения о речном бобре. – Отъезд А. Н. Казнакова. – Дальнейший путь экспедиции через Тонкиль-нор, Шаргинцагаинорскую долину к озеро Бегер-нор; попутные монголы и их монастыри. – Осенний пролет птиц.

Mонгольский Алтай тянется от северо-запада к юго-востоку на протяжении 2 тыс. вёрст, или, другими словами, от русско-китайской границы к знаменитой реке Хуан-хэ, где последняя образует характерную излучину к северу. Меридиан города Кобдо делит Алтай на две неравные, но характерные части: западную, короткую, широко раскинувшуюся и богатую снеговыми, блестящими на солнце вершинами, привольными пастбищами, достаточно орошённую и выделяющую по сторонам бассейны – Кобдо на севере и Урунгу с Черным Иртышом на юге. Восточная же – в три раза большая по протяжению – только в местах характерных массивов, залегающих в передовой цепи, переходит (вершины Батыр-хайр-хан и Мунку-цасато-богдо) или только касается (вершины Ихэ-богдо и Бага-богдо) линии вечного снега. Вот почему эта гобийская часть Алтая, уже и без того страдающая от крайней сухости прилежащей пустыни, бедна орошением и не дает сравнителвного приволья номаду.

Цепь озёр, немного оживляющая северную окраину, поддерживается исключительно хребтом Хангаем, да и эти усыхающие водоёмы по большей части блестят лишь издали обманчивым солончаком. Наибольшим углублениям долин нередко соответствуют и наивысшие вершины в прилежащих горах. [44]

По мере своего удаления на юго-восток описываемая часть гор расчленяется, суживается и, значительно понижаясь, прерывается. Широкие долины между главными цепями гор заполнены второстепенными их отрогами или отдельными грядами холмов. Водоносный горизонт, судя по измерению большинства попутных колодцев, проходит на глубине 4-7 (1-2 м) и редко 10 футов (3 м). На всем протяжении гор сохраняется общий профиль – к северу круче и короче, и наоборот, к югу положе и длиннее. В западной части хребта ютятся главным образом киргизы или калмыки-урянхайцы, в восточной – исключительно монголы, называющие Гобийский Алтай, его главный массив – Алтаин-нуру.

В области Монгольского Алтая экспедиция пробыла около трех месяцев, следуя своим главным караваном вдоль его северного подножья, в то время как у южной окраины гор располагались маршруты моих сотрудников А. Н. Казнакова и В. Ф. Ладыгина. Исключительно благодаря хорошим отношениям к экспедиции китайцев и монголов я мог здесь свободно дробить отряд, выделяя из главных сил легкие разъезды, которые периодически, в условных местах, примыкали снова ко мне. Подобные пункты – Хулму-нор, Далын-туру, Чацеринги-худук, Цзурахай-дацан – определены астрономически, чтобы точнее установить общую сеть съёмочных работ.

С наступлением сравнительно ранних холодов в Алтае монголы предупредительно выставляли юрты на пути следования отрядов, запасали топливо, а по ночам пасли наших лошадей, отпускаемых свободными. В проводниках мы никогда не чувствовали недостатка, в охотниках-монголах, знакомых с местным животным миром также. Благодаря такой системе путешествия достигается не линейное, а скорее площадное исследование страны. Одновременно охватывается более широкий район, полнее идет сбор коллекций, и получается большее знакомство с физическими явлениями природы, а также и с самим обитателем страны – человеком.

В последней трети августа тяжело нагруженный караван направился в юго-восточном направлении.

На другой день, по выступлении ранним утром с возвышенности окраинной гряды мы увидели по направлению к северо-востоку широко расстилавшуюся водную гладь озера Хара-усу. Поверхность его, блестевшая под утренними лучами солнца, скрывалась за горизонт. Южная же, ближайшая окраина озера, заросшая камышом, приятно гармонировала со множеством больших и малых водных площадок, серебристо сверкавших на фоне общей пожелтевшей зелени. В созерцании вод и открывавшихся за ними снеговых пятен Цзун-хайрхан, мы незаметно приблизились к самому озеру, на юго-западной окраине которого и разбили бивуак. [45]

Озеро Хара-усу, что значит "Черная вода", представляет собою неправильную, вытянутую от севера к югу фигуру, простирающуюся в окружности до 160 верст (170 км); питается оно главным образом водами реки Кобдо и речками Буянту и Хара-усу, или Цинхир. По словам местных монголов наибольшая глубина озера приходится по середине, между устьем Кобдо и восточным каменистым берегом, а наименьшая в южном заливе озера, поросшем камышами. Немного севернее камышей мои сотрудники проехали в лодке на протяжении 8 вёрст (9 км) от западного берега к восточному, до одного небольшого островка; на означенном расстоянии максимальная глубина не превышала 5-6 футов (1,5-1,8 м). В этой части озера дно было песчано-илистое, а вода имела сероватую окраску. Этот пресноводный бассейн замерзает в ноябре, а в феврале уже освобождается от ледяного покрова.

Придя на описываемое озеро, мы все были поражены обилием пернатых. Глазам не верилось, что по соседству с нами в ста шагах беззаботно лежат, стоят, плавают, резвятся, перелетая с места на место, бесчисленные стаи гусей, уток, лебедей, пеликанов, бакланов, белых и серых цапель, чаек, крачек, различных куликов и многих других.

Берега озера Хара-усу изобилуют травянистыми зарослями, по которым пасутся стада монгольского скота, а также и стада богдоханских верблюдов; за последними присматривают специальные пастухи во главе с чиновником-монголом. При устье речки Буянту имеются кроме того значительные пашни, принадлежащие начальнику Кобдоского округа, почему и называются "амбаньскими". Среди обширных камышей южного залива озера проживают зимою многие монголы; на одном же из островов, как то уже было замечено выше, круглый год ютятся две-три юрты этих кочевников. По словам монголов зимою среди камышей несравненно теплее, нежели в степи или в горах. Большая караванная дорога из Кобдо проходит также по южной окраине озера, где путники-монголы живут нередко подолгу с целью откормить своих изнуренных далеким путем верблюдов.

Познакомившись с озером и пополнив нашу зоологическую коллекцию, мы 29 августа отправились в дальнейший путь и вскоре вступили на большую дорогу, которая пролегает по широкой долине Дзерге, изобилующей древесной (берёза), кустарниковой и камышовой зарослями, а в южной, более высокой части – и хорошими луговыми пастбищами, где бродили табуны лошадей. В вечерней и ночной тиши часто слышался вой волков, находящих себе отличный приют в болöтистых дебрях.

На следующем переходе экспедиция оставила большую кукухотоскую дорогу и, взяв направление на юго-восток, начала подниматься по [46] покатости, чтобы вступить в горную область Алтая. У каменистой дороги местами виднелись монгольские дзерены, а из птиц замечена только пара дроф-стрепетов; впрочем вдали по сторонам от времени до времени быстро проносились стада больдуруков. В полдень мы достигли долины речки Тугюрюк и расположились бивуаком по соседству с кумирней того же названия. Небольшая, кристаллически прозрачная речонка, в которой мы поймали по нескольку штук хариусов и гольцов (Diplophysa microphtalmus), шумно струила свои воды по каменистому ложу. На её береговой террасе валялись обломки туфа, кварцевого порфира, а соседняя горная гряда слагалась из зелено-серого биотитового гнейса.

Теперь, когда мы вступили в межгорную долину, образуемую главным и второстепенным хребтами Алтая, и с каждым часом поднимались всё выше и выше, недавнее тепло нас скоро оставило. Днём стали донимать резкие ветры, ночью – низкая температура. Животные же, наоборот, больше благодушествовали, так как исчезли их кровопийцы комары и мошки. Туземцев со стадами скота здесь было повсюду достаточно, и ближайшие к источникам пастбища, уже вытравленные, отличались поэтому унылым видом. Для пастьбы многочисленных стад пастухи удалялись на день в безводные окрестности, где произрастал хороший корм, к вечеру лишь возвращаясь на источник, куда животные всегда стремительно бежали для утоления жажды. Следуя пересечённою местностью – плоскогорьем, мы по временам видели обе цепи Алтая во всей красе. Южная имеет более однообразный характер нежели северная, показывающая то одну, то другую из своих снеговых вершин. Ближайшая гора Батыр-хайрхан менее величественна, нежели лежащая восточнее Мунку-цасато-богдо, поражающая своим поднятием и блеском снегов. Между указанных гор пониженные отроги образуют очень доступную седловину, через которую вьётся тропа от прохода в Алтаин-нуру, мимо Цицик-нора в долину Цзерге. На нашем же пути, среди главных цепей Алтая, приходилось часто пересекать северные отроги южных гор, которые в прорыве речки Ботогон-гол обнаруживают серо-зеленый глинисто-кварцевый сланец, а по некоторым логам и горным скатам различных видов тоналит и гранито-гнейс; на главных же седловинах у подножья гребня Алтаин-нуру поверхностный слой почвы состоит из щебня кварца, гранита, гнейса, порфирового туфа – обломков пород, характеризующих основу гор. Южная цепь гор, или хребет Алтаин-нуру, продолжает хранить, как и на меридиане Кобдо, вид грандиозного, массивного, хотя немного и пониженного, а потому и лишённого вечного снега, вала, по многим бедным водою руслам речек которого ведут дороги на перевалы, отмеченные на приложенных картах названиями. [47]

Упомянутое озеро Цицик-нор, лежащее немного южнее нашего пути, представляет замкнутый, солёный, непривлекательный водоём, плоские и топкие берега которого затрудняют производство каких бы то ни было по нему экскурсий. Местные монголы в известное время года с успехом добывают из озера поваренную соль. Питается это озеро речкой Борджон, берущей начало в двух соседних ущельях из озеровидных бассейнов в горах Алтаин-нуру.

Долина речки Борджон довольно приветлива: ее сопровождают более или менее густые заросли караганы, хармыка и других кустарников, между которыми часто открываются луговые площадки. Прозрачная вода речки звонко струится по галечному ложу, местами дробящемуся на много рукавов. Из соседней равнины прибегали на водопой дзерены, за которыми, скрываясь в береговых зарослях, охотились и наши казаки, но, к сожалению, безуспешно, так как обстрелянные монголами звери, в особенности во время посещения источников, держат себя крайне осторожно. К югу, в горах, держатся аргали, горные козлы, а по межгорным долинкам, при источниках, окаймленных зеленью, – суслики, пищухи и зайцы. Из птиц в окрестности нашего бивуака замечены были: кулики-улиты и кулики-песочники, горихвостки, несколько пролётных стаек белых и желтых плисиц и одинокий чеккан, перемещавшийся с одной вершинки хармыка на другую; в местах тихого течения речки плавали утки и турпаны, а на утесах кое-где сидели орланы-белохвосты.

В верховье Борджона в последнее время открылся свинцовый прииск, эксплоатируемый под наблюдением монгола-чиновника. Рудокопы – китайцы и монголы, числом до 50 человек – разрабатывают невысокие обнажения хлоритово-кварцевого сланца (с дендритами); в глубоких шахтах добывают свинцовый блеск с охрой небольшими кусками. Работа производится круглый год, по истечении которого добытая руда, до 500 вьюков, препровождается в Урумчи, где, по очистке на заводе, поступает в распоряжение местного китайского губернатора в виде чистого металла.

По распоряжению управителя одного из хошунов Цзасактуханского аймака – Юмдун-цзасака, мы были встречены в долине Борджона монголами халха, так как здесь начинаются их владения и в то же время проходит восточная граница монголов цзахачинов. Последние имеют свои кочевья по обоим склонам Алтаин-нуру, от урочища Баин-булык или долины Цзерге на севере до гор Байтык-богдо на юге; на западе же их владения граничат с торгоутами, с которыми они имеют, повидимому, и общее наречие. Обитатели хошуна Цзахочин-дагин, ютящиеся по северному склону гор и прилежащей долине, имеют у себя начальником настоятеля своей кумирни – да-ламу, который по рангу в светском отношении сравнивается с цзасаком; в [48] помощь ему, как начальнику хошуна, придан штат чиновников: два цзалана, четыре цзангина и столько же хундэ.

Монголы-цзахочины, по представлению халхасцев, "простые люди"; их донельзя скромная и грязная обстановка поражала даже наших забайкальцев-бурят, несмотря на то, что цзахочины живут далеко не бедно. По отзыву тех же халхасцев и монголов соседних хошунов цзахочинам присущи хитрость и даже лукавство, хотя по первому впечатлению они скорее походят на добродушных простаков. Они занимаются главным образом скотоводством, разводя баранов, коз, лошадей, немного сарлыков, или домашних яков, и очень ограниченное количество верблюдов. Повинность или служба, налагаемая на описываемый хошун китайцами, сравнительно не тяжела; цзахочины обязаны содержать на своей земле пять уртэнов (станций) с должным числом лошадей и ямщиков. Обыкновенно при станции проживает состоятельная семья в 4-5 человек, глава которой в то же время и ответственный начальник уртэна, отличаемый чиновничьим на шляпе шариком, соответствующим званию цзанги.

Помимо скотоводства цзахочины занимаются охотою, преимущественно на сурка, которого ежегодно добывают около 40 тыс. экземпляров. В известное время и стар и мал, как говорится, все заняты добыванием этого зверька: одни стреляют его из ружей, другие подкарауливают у нор и травят собаками, третьи, проводя канавки с водою к жилищам сурков, заставляют их выходить из своих нор. При нашем следовании через район этих кочевников, мы всюду видели подобное энергичное истребление сурков монголами, делавшими запас мяса этого зверька на зиму и собиравшими шкурки для продажи русским и китайским торговцам. Эти торговцы живут здесь с монголами, ведут с ними кочевую жизнь и уезжают лишь на короткое время для того, чтобы сдать в Кобдо приобретенное у цзахочинов сырье и возобновить запасы товаров. Тут на месте подтвердилось мне показание русских торговцев о замеченном ими уменьшении сурка в Кобдоском округе и о том, что перестали попадаться старые экземпляры с более пушистым мехом. То же явление наблюдали и мои товарищи во время своих отдельных поездок по Алтаю.

В четыре последующих перехода экспедиция достигла высокой долины озера Хулму-нор. Пройденный путь характеризуется еще более высоким поднятием второстепенных гор или отрогов, уходящих от главного хребта к востоку. Высшая точка перевала – Хонгор-обонын-дабан, лежащая вблизи и немного ниже седловин гребня Алтаин-нуру, доходит до 8 810 футов (2 687 м) над уровнем моря.

Озеро Хулму-нор вытянуто – как и его долина – с северо-запада на юго-восток. Окружность озера по топким солончаковым берегам простирается до 15 вёрст. Вода соленая. Озеро повсюду мелко, о чем [49] свидетельствовала низкая даже во время сильного ветра волна. Цвет воды мутноватый, хотя в тихое время дня, в особенности по утрам, поверхность озера представлялась блестящей и красиво отливала разными тонами красок. Дно озера илистое; против ближайших скал залегают острова выпученной зеленоватой глины. Животной жизни в озере не замечено.

Питается этот замкнутый бассейн речкою Могойн, которая по выходе из высот в широкую долину дробится на много мелких рукавов, образующих болöто, примыкающее к озеру с запада. Описываемое озеро заметно усыхает; на это отчасти указывает второе, небольшое, с версту в окружности, солёное озерко, залегающее к юго-востоку от главного бассейна, и несомненно бывшее когда-то частью Хулму-нора, теперь отделенное от него довольно широким луговым перешейком. Высота этой местности 7 220 футов (2 202 м) над морским уровнем.

Травянистой растительностью, главным образом дэрэсуном (Lasiogrostis splendens), долина богата по всему прибрежью озера; на болöте, кроме того, замечены лютик, осоки, а немного повыше и хохлатки; к югу, в соседних горах, на северном склоне их очень обыкновенен стелющийся можжевельник. Кочевников в это время здесь не было, и для наших караванных животных открывался большой простор на лучших пастбищах. Окрестную тишину нарушали лишь пролётные пернатые: серые журавли, проносившиеся над долиной на страшной высоте и красиво мелькавшие своим характерным углом на голубом небе, затем белоснежные лебеди, турпаны, различные утки и реже других ржанки (Charadrius dominicus fulvus); из оседлых птиц замечены были гриф бурый, ягнятник бородатый, орел-беркут, сарыч, большой и малый соколы (Falco cherrug et Cerchneis tinnunculus), ворон, красноклювая клушица и жаворонки.

У самого бивуака экспедиции был добыт очень интересный новый вид суслика (Citellus pallidicauda); этот зверек показывался из своей норки крайне редко и всякий раз с большою осмотрительностью.

Владения Юмдун-цзасака граничат с южным берегом озера Хулму-нор. По численности и благосостоянию жителей хошун этот считается в аймаке средним – в нем всего 230 юрт. Жители с большим достатком проживают со своими стадами частью в долине Цицик-нора, частью по южному склону Мунку-цасато-богдо и на речке Борджон; бедняки же ютятся е ущельях Алтаин-нуру и кроме ухода за скотом, подобно цзахочинам, занимаются также охотою, главным образом на сурка, шкурки которого сбывают заезжим сюда китайским или русским торговцам, а мясо употребляют в пищу.

Местный управитель, по отзыву всех нами виденных однохошунцев, страшный деспот: за малейшее упущение на службе [50] собственноручно жестоко наказывает. При своей ставке он держит много даровых слуг и рабочих; его большие стада пасутся также под присмотром его же подчиненных; за каждое пропавшее животное пастухи платятся своим карманом. У многих из зажиточных монголов своего хошуна цзасак не стесняется отбирать серебра для пополнения собственной казны.

Старший сын Юмдун-цзасака стоит во главе местной кумирни, о которой упомянуто было выше. Постоянно живущих в этой кумирне лам немного – всего 25 человек, но, подобно тому как и в других кумирнях, в ней, во время отправления больших хуралов или монастырских служб, число монахов значительно увеличивается. Внутреннее убранство Цзасаргин-куре отличается некоторой роскошью и богатством: здесь имеются дорогие бурханы. Значительный доход монастырю ежегодно приносит между прочим собственное хозяйство, заключающееся в 12-тысячном стаде баранов, охраняемом монголами-однохошунцами за ничтожное вознаграждение – в виде молочных продуктов тех же баранов.

Во время пятидневной стоянки экспедиции на берегу озера Хулму-нор прибыл из своего разъезда В. Ф. Ладыгин, пройдя в две недели 440 верст (470 км) со съёмкою. Маршрут Ладыгина пересекает главную цепь Алтая на меридиане озера Хара-усу, затем сбегает вниз по верховью реки Урунгу – речке Булугун – до южной окраины гор и, следуя далее в восточном направлении, вступает на речку Барлык, а по этой последней вновь поднимается на тот же хребет по перевалу Олин-дабан, откуда и идет уже прямо к озеру Хулму-нор.

Этою поездкою выяснился между прочим и вопрос о существовании бобра в реке Урунгу. Бобр начинает встречаться в Урунгу после или ниже впадения в нее справа речек Чингиль-и Цаган-гол, там, где главная река глубока и где она течет среди густых зарослей ивы, сквозь которые трудно пробраться к реке и пешему. Старый охотник-торгоут передавал В. Ф. Ладыгину, что бобр живет не только по реке Урунгу, но водится и на озере Улюнгур, где его больше, но где вместе с тем берега менее доступны.

В половине сентября экспедиция оставила озеро Хулму-нор, опять разойдясь двумя отрядами. А. Н. Казнаков, чтобы не оставлять пробела, направился тем же перевалом Олин-дабаном, по которому прибыл наш сотоварищ. Сопутствовать А. Н. Казнакову был назначен испытанный старший урядник Жаркой, который сопровождал В. Ф. Ладыгина, и в минувшее путешествие совершал со мною многочисленные поездки по Нань-шаню. Условным пунктом схождения назначено было озеро Цаган-нор, в которое впадает речка Байдарик, а срок – половина октября месяца. [51]

Путь главного каравана временно направлялся к северо-востоку, чтобы вновь пересечь тот самый поперечно протянувшийся горный отрог, который экспедиция перевалила в памятный для нее день, когда бушевал сильный юго-западный шторм при следовании экспедиции к Хулму-нору. Означенные горы в новом нашем пересечении также состояли из порфирового туфа, сильно разрушенного вероятно атмосферными деятелями; ущелья южного склона по большей части обставлены отвесными стенами, местами напоминающими собою фантастические замки или башни. Вершины некоторых столбчатых отдельностей стояли так непрочно, что каждую минуту могли упасть и разрушиться; на подобную мысль невольно наводили хаотические нагромождения обломков горных пород, скопившиеся у оснований характерных стен или боков ущелья. При следовании вверх по капризно извилистому ущелью, мы нигде не замечали источников, хотя травянистая растительность была довольно хорошая; по словам проводников монголы проживают здесь позднее – зимою, когда выпавший снег до некоторой степени заменяет собою воду.

С перевала Куйшин-дабан, абсолютная высота которого 7 820 футов (2 385 м), перед нами открылся широкий вид в обе стороны. На юге виднелся хребет Алтаин-нуру и та его седловина Олин-дабан, куда теперь держал свой путь А. Н. Казнаков. Прямо на севере, в 40 верстах, великолепно блестела остроконечная вершина Мунку-цасато-богдо, а на северо-западе, в дали, слегка подернутой туманной дымкой, сравнительно слабо выделялся своею седою головою Батыр-хайрхан, отстоявший от нас на сотню верст.

16 сентября мы, вскоре по выступлении с ночлега, втянулись в поперечные высоты, обнажавшие кварцевый порфир, и, пересекши затем баркульскую дорогу, шедшую мимо кумирни и ставки Да-бэйсэ, достигли озера Тункуль или Тонкиль-нор, на северо-западном берегу которого и разбили наш бивуак. Таким образом от Хулму-нора до этого озера мы прошли, следуя кружным путем, расстояние в 30 вёрст, тогда как прямо, судя по съёмке, ближайшие окраины обоих озёр находятся всего лишь в 18 верстах. Подчеркиваю это обстоятельство потому, что на известной 100-верстной карте расстояние между означенными озёрами доходило до 50 вёрст, не говоря уже про соответствовавшие действительности очертания фигур самих бассейнов.

Озеро Тонкиль-нор еще более нежели предыдущее стеснено близко подошедшими отрогами гор. Простирание его также другое, – почти северное. Размер несколько больший; высота над уровнем моря ниже – 6 610 футов (2 016 м). Цвет и вкус воды общий с таковыми Хулму-нора. С севера впадает речка Цзюйль, стоявшая в это время без воды; речка берет начало от снегов Мунку-цасато-богдо; главную же поддержку Тонкиль-нор получает от обильных ключей [52] и пресноводных бассейнов, простирающихся от одной до четырех верст в окружности и залегающих на болöтистой покатости северного же берега, который вследствие этого богат хорошими пастбищами. Там везде бродили стада, принадлежавшие местным кочевникам, преимущественно же их управителю – Да-бэйсэ. Пролётные птицы здесь наблюдались те же, что и на Хулму-норе. Что же касается до зверей, то мы здесь наблюдали одних лишь цаган-дзере или монгольских антилоп (Gazella gutturosa), а из мелких зверьков чаще других напоминали о себе зайцы да пищухи; случайно попался также и большой тёмный хорёк, которого дежурный обнаружил ночью среди бивуака и при помощи собак добыл в коллекцию.

Кое-где по долине, а также и вблизи нашего лагеря, возвышались над поверхностью отдельные небольшие скалистые обнажения, сложенные из порфира, порфирового туфа и чёрного змеевика, подстилающей породой для которого был диорит; на вершине же обнажения выделялся известковистый натек.

Владения хошуна Да-бэйсэ, того же Цзасактуханского аймака, в котором мы теперь находились, граничат с одной стороны с озером Хулму-нор, с другой – урочищем Цзак-обо.

Хошун этот считается самым богатым и большим по числу жителей, которых в общей сложности насчитывается до 10 тыс. юрт. Население его занимается главным образом скотоводством и охотою и немного земледелием. Монголы описываемого хошуна кочуют в известных частях Алтаин-нуру и Дари-бень-ула, а также и в прилежащей к ним западной половине долины Шаргин-цаган-нор. Почти в каждой юрте этих монголов имеется по одному ружью, а в некоторых по два и по три.

Начальник хошуна, Да-бэйсэ, по своим нравственным качествам представляет полную противоположность своему западному соседу. Правильно понимая задачи общественного служения, он положительно как добрый отец заботится и печется о своих подчиненных – детях; Да-бэйсэ первый приходит на помощь беднякам или несчастным и этим самым подает лучший пример взаимопомощи среди однохошунцев. Ламам своего монастыря он, между прочим, ежегодно дарит около 300 бараньих овчин. Идеальные качества редкого начальника снискали Да-бэйсэ почетную службу в управлении самого аймака, где он занимает место ответственного чигулгана, или судьи.

Ставка местного управителя находится подле кумирни Дагинь или Да-бэйсэн-куре, расположенной на правом берегу речки Цзюйль.

В настоящее время семья Да-бэйсэ большая, он имеет двух жен и шесть человек детей; первые же 20 лет супружества он прожил с одной первой женой, подарившей ему только одну дочь. Для обеспечения своего рода и наследника по управлению хошуном Да-бэйсэ [53] принужден был взять другую жену и теперь, уже более счастливый, он растит от нее двух сыновей и трех дочерей. Жены Да-бэйсэ живут в отдельных юртах на равных правах ответственных хозяек.

Главный монастырь Да-бэйсэн-куре, когда-то, до дунганских восстаний, слыл за очень богатый и обширный, хотя и теперь еще насчитывает в своих кумирнях, в период известных хуралов, до 2 тыс. лам. Настоятелем монастыря является хубилган Эрдени-хамбо, при котором состоит порядочный штат ближайших помощников из старейших лам. При монастыре в собственных домах поселились китайские купцы, в числе шести торговых фирм, которые ведут отличную торговлю китайскими товарами в обмен на местное сырье. С этой же целью сюда по временам наезжают и те из русских торговцев, которые ведут свои дела у цзахочинов.

Обогнув озеро Тонкуль с севера, мы проследовали долиной, а потом и характерной тесниной меридионального хребта, отделяющего следующую уходящую к востоку долину озера Шаргин-цаган-нор. Означенный хребет служит непосредственной связью между главными массивами Мунку-цасато-богдо с одной стороны и Алтаин-нуру с другой. Поперечная теснина, по которой проходит дорога, дает основание местным кочевникам делить эти горы на две отдельные части: северную и южную, из которых первую, более низкую, они называют Цзун-нуру, а последнюю, значительно возвышенную – Куку-морито. Ширина описываемых гор простирается до 10 вёрст; приблизительно в средине, у главной оси гор, теснина выражена наиболее типично; здесь вертикальные обрывы состоят из причудливо обточенных гранитов с заплатами кристаллического известняка и поднимаются на значительную высоту. В западной окраине или у подножья гор залегает кварцевый порфир, а по ребрам или вершинкам восточной – порфировая брекчия. В самой теснине дорога разветвляется на нижнюю и верхнюю; нижняя – прямая, безводная, верхняя же – кружная, но зато обеспеченная водою.

Для следования с караваном нами была избрана верхняя дорога, пролегающая по покатой от Алтаин-нуру полосе, на которой произрастала порядочная степная растительность и кое-где имелись или колодцы, или выбегающие на дневную поверхность родники, служившие пристанищем для кочевников. Однако, чтобы иметь остановки в подобных местах, нам приходилось делать большие и очень утомительные переходы; пуще всего нас удручало однообразие и монотонность обширной долины, где расстояние по виду страшно сокращается против действительности. Покатость, сбегавшая от гор на дно долины, местами пересекалась каменистыми руслами, ширина главнейшего из которых простиралась до 15 верст; подобное русло, конечно, было разбито в свою очередь на много узких и широких рукавов; берега этого [54] русла, сложенные из окатанной водою гальки, местами поднимались тремя последовательными террасами (до 60 футов) (20 м) высотою каждая.

Формы пустынной растительности этой части долины, как-то: карагана, белолозник, бударгана, полынка, перемешанные с луком, кипцом и немногими другими мелкими травами, мало оживляли в это осеннее время общий вид местности; но зато животная жизнь местами заставляла на себе сосредоточивать полное внимание: тут появились хуланы и три представительницы антилопы: дзерен, хара-сульта (Gasella subgutturosa) и сайга (Saiga tatarica); все эти быстроногие животные держались почти всегда отдельными небольшими табунками и не подпускали к себе охотников даже в меру мало-мальски рассчитанного на успех выстрела. Из птиц же, свойственных этой местности, были: сойки, больдуруки, жаворонки и большие дрофы.

В урочище Угумыр, где высота над морем спускается до 4 000 футов (1200 м) мы встретили небольшие площади пашни; здесь проживали в десяти юртах монголы, занятые обработкой поля на 200 пудов (3,3 т) зерна. В этой местности приготовляют пашни и сеют в апреле, жнут же во второй половине сентября; сеют здесь пшеницу и голосемянный ячмень, дающие в среднем очень хороший, сам-15-25, урожай, чем и оправдывается название урочища Угумыр – "плодородный". Орошение полей в Угумыре искусственное. Превосходную родниковую воду монголы проводят на пашни посредством арыков или канав, раз в месяц. При достатке земли ²⁵ монголы дают своим полям трёхгодовой отдых, располагая таким образом четырёхпольным хозяйством.

В вершине прекрасного источника имеется маленькая буддийская часовня, где в летнее время ламы молятся об изобилии влаги, от которой почти исключительно и зависит степень урожая. В гущине кустарников, окаймляющих источник, мы нынче впервые встретили саксаульных воробьев (Passer ammodendri), а также и светлых стренаток (Emberiza pyrrhuloides). В ближайшей окрестности держались кроме того большие соколы и орлы; эти два вида хищников успешно преследовали степных больдуруков, которых в этой долине было поразительное обилие. Чуть только блеснут на востоке первые лучи солнца, как больдуруки уже дают о себе знать либо своим характерным криком нэк-трооо... нэк-трооо... либо звучным, резким шумом крыльев во время их быстрого полета. Но вот выкатилось солнце из-за отдаленных холмов и медленно поднимается над ними, в воздухе прозрачно и тихо; посмотрите теперь внимательно в любую из сторон горизонта и везде вы непременно увидите интересные линейные движения больдуруков то ниже над землею и ближе к вам, то выше [55] и подальше от вас; в то же самое время раздаются знакомые шум и голоса этих оригинальных птиц. Словно порыв бури налетает на путника каждый раз, когда проносится над его головой развернутый строй этих характерных птиц пустыни, быстро затем исчезающий в широкой дали. Часам к 10 утра лёт пернатых странников прекращается, возобновляясь только вечером или следующим утром. Одни больдуруки перемещались без соблюдения определенного направления, другие же пролетали исключительно в восточно-юго-восточном направлении с целью вероятно эмигрировать в пески Ордоса.

Поручив В. Ф. Ладыгину налегке съездить в область солончаков и произвести детальную съёмку озёрной котловины, экспедиция направилась к восточной окраине озера Шаргин-цаган-нор, где решено было простоять два дня, в урочище Цзак-обо, среди пышной растительности нижнего течения речки, впадающей в озеро. Здесь уже высота местности выразилась в 3 180 футов (970 м) над уровнем моря.

Обширная шаргинцаганнорская котловина, самой природой предназначенная для хранения огромного бассейна, по всему вероятию была некогда заполнена большим озером, следы которого нагляднее всего выражаются солончаками и ближайшими к ним горизонтальными наслоениями известковатой глины. Характерную особенность представляют между прочим и пески, протянувшиеся по берегу озера в виде длинного, до шести верст невысокого закругленного вала, местами поросшего тамариксом.

В наше там пребывание озеро Шаргин-цаган-нор стояло совершенно сухое, без воды, открыв солончаки до 50 вёрст в окружности. Вся же вода, приносимая летом рекою Шаргин-гол, разбирается оросительными канавами для поливки полей, расположенных на юго-восточном, прилежащем к солончакам береговом пространстве, и только теперь, осенью, за ненадобностью, начинает скопляться в низовье русла и понемногу прикрывать оголенное дно озера, где зимою образуется ледяная толща.

По берегу озера, кроме двух-трех видов солянок, растительности не имеется; подальше тянутся сплошные заросли, свойственные общей приречной долине. Эта последняя, на протяжении 60 вёрст в длину и 3-5 вёрст в ширину, представляет превосходные пастбища, достаточно привольные для 200 юрт кочевников в течение круглого года. Извилистые берега речки местами сопровождаются кустарниковыми зарослями (Salix). Там и сям выбегают родниковые воды, окаймлённые злаками, осокой, касатиком, хохлаткой, а повыше и дэрэсуном. Камыш тянется участками по берегам речки, давая приют усатым синицам (Panurus biarmicus), производящим долго несмолкаемое трещанье, когда завидят поблизости что-либо подозрительное. По кустам тальника перелетали голубые синицы (Parus cyanus), которые [56] более мелодично ласкают слух, в особенности на некотором расстоянии, когда мягкая, нежная трель их голосов едва слышна. В травянистой заросли и по пашням, широко раскиданным в низовье долины, наблюдалось много серых куропаток. Среди же пролетных видов встречались прежние с добавлением, впрочем, утки-нырка, бекаса, полуночника и немногих других. Из мелких зверьков здесь встречены: ёж, песчанка и мышь.

Местные монголы в это время были заняты сбором сульхира (Agriophyllum gobicum), обильно произрастающего в пустынной части той же долины. Семена сульхира туземцы употребляют как суррогат хлеба; это второй случай подобного наблюдения; впервые я слышал об этом от незабвенного своего учителя, покойного H. M. Пржевальского, наблюдавшего такое же занятие у алашаньских монголов.

Лиственичный лес на постройку кладовых добывается в южных и северных горах Тайшир-ула, где он растет широкими участками по северным склонам гор. Подобным лесом мы любовались из урочища Цзак-обо по направлению к юго-востоку, где северный склон Алтаин-нуру на расстоянии 60 вёрст был покрыт темной лентой древесной заросли. Для большего знакомства с лесным районом и для определения нижней его границы вновь был командирован В. Ф. Ладыгин вместе с препаратором Телешовым.

Урочище Халюн богато ключевыми источниками, напоминающими горную кристаллически-прозрачную воду. Тут долина значительно суживается и подножье Алтаин-нуру отстоит от вершины главных ключей всего лишь на три версты; земледелие здесь также развито. Почти до меридиана этого урочища простирается восточная окраина лиственичного леса, нижняя граница которого в среднем приподнята над морем на 6 650 футов (2 027 м). К лиственичному лесу примешивается в горах, по сообщению В. Ф. Ладыгина, прибывшего сюда из своей экскурсии одновременно с караваном, – жимолость, карагана, боярышник, крыжовник, тальник и осина. В лесу довольно обыкновенны сороки, черные вороны (Corvus corone), a у окраины гор и каменные воробьи; там и сям по лесным ущельям изредка высоко пролетали орлы-беркуты или грифы; при урочище же Халюн мне удалось обогатить орнитологическую коллекцию экспедиции великолепным экземпляром редкого сокола (Falco peregrinus babylonicus) ²⁶.

Животная жизнь, в смысле диких млекопитающих, вообще очень бедна в горах. По всем трем посещенным ущельям живут кочевники с большими стадами баранов, находящими достаточно питательного корма. Источники – ключи и речки – также бедны и по выходе из гор [57] тотчас же иссякают. Горы эти, судя по образцам, привезенным В. Ф. Ладыгиным из ущелий обращенного к долине склона Алтаин-нуру, слагаются из известняка, диорита, сланца, змеевика, мелафирового туфа, порфирита, порфиритовой брекчии, песчаника, гранита и глинисто-кварцевой плотной зелёно-серой породы с вкрапленностями эпидота. Самые ущелья дики, узки, извилисты, с высокими, отвесно ниспадающими боками и с каменистыми крутыми ложами; и в этой части хребта, подобно тому как и на пройденном пространстве Алтаин-нуру, существуют проходы на полуденную сторону гор.

Оставив Халюн, мы двумя переходами прибыли в следующую лежащую к востоку долину Бегер-нор.

Наш лагерь расположился при вершине одного из многочисленных родников, сливающих свою воду в общую котловину озера. Здесь я также установил астрономический пункт, произведя наблюдения у характерного обо Изугин-будл.

По средине чашеобразной долины покоит свои солёные воды небольшое, до 15 вёрст о окружности, мелководное озеро Бегер-нор, абсолютная высота которого 4 100 футов (1249 м). По берегам и прилежащим котловинам, называемым Борбон-дабасу, отлагается небольшими кристаллами соль, составляющая предмет эксплоатации не только местных, но даже и отдаленных монголов. За солончаками тянутся травянистые заросли, а среди последних там и сям виднеются на лессовидном суглинке пашни, засеваемые, как и раньше попадавшиеся, ячменём и пшеницей. В этой долине в 20 верстах к юго-востоку, пройдя другую меньшую кумирню, мы ночевали.

На прилежащих болöтах держалось много ржанок (Charadrius dominicus fulvus), среди большой стайки которых пролетал с пискливым криком чибис (Vanellus vanellus); птицы доверчиво держались подле нашего бивуака, изредка перелетая на новые места, и только появление луня, сокола или сарыча серьёзно беспокоило голенастых, выражавших неудовольствие быстрым перемещением в другое, более безопасное болöто.

Последнее время, около двух недель, экспедиция провела в пределах собственно хошуна Цзасакту-хана, западная граница которого проходит в урочище Цзак-обо, а восточная при Курин-тологойн-дурулчжи. Прямым начальником над двумя тысячами юрт жителей этого хошуна считается сам хан, имеющий при себе штат до десяти чиновников. Фактически всеми делами по управлению хошуном ведают старшие или ближайшие сотрудники хана, так как нынешний хан еще молодой человек; к тому же он веселого нрава, не любитель административных занятий, а главное – не способный да вдобавок еще и приверженный к горячительным напиткам.

Район кочёвок этого хошуна громадный и не представляет [58] богатых пастбищ для верблюдов, которых, помимо прочего скота, главным образом и разводят местные монголы в целях транспортирования кладей по линии Куку-хото – Кобдо. Собственно извозом занимается беднейшая часть населения, арендуя у своих богатых однохошунцев верблюдов на следующих условиях: уплатить за один рейс Куко-хото-Кобдо хозяину по 7-8 лан серебра за одного верблюда. Вьюк не должен превышать 9 пудов (150 кг). Если верблюд околеет по какой бы то ни было причине, арендатор уплачивает хозяину верблюда полную его стоимость. Арендатор обязан сам пасти и присматривать за верблюдами. Такие условия чрезвычайно выгодны, если только не случится повального падежа скота; арендатор берет за провоз одного вьюка от Кобдо до Куку-хото и обратно 14-16 лан серебра.

Кроме извоза население занимается и охотою на сурка, шкурки которого сбывают либо китайцам, либо случайным русским торговцам или их приказчикам из монголов. Проезжая этим хошуном, мы встретили одного монгола, который явился сюда с русским товаром из города Улясутая. Русский купец в Улясутае отпустил этому монголу на 600 рублей разных товаров по его выбору и предоставил ему продать их с тем, чтобы купцу было доставлено шкурок сурка и шерсти – верблюжьей и бараньей – по местной покупной цене на стоимость товара, отпущенного монголу. Помимо скотоводства, извоза, охоты местные жители занимаются еще и земледелием.

В хошуне Цзасакту-хана имеется три монастыря или кумирни, из которых две расположены в долине Бегер-нор, а третья в ближайшей окрестности Халюна. Последняя и западная из первых двух, или Цзасакту-ханэн-куре, принадлежат непосредственно местному хошуну; что же касается до третьей, то она вполне самостоятельна и нисколько не зависит от Цзасакту-хана.

Кумирня, носящая название управителя аймака и хошуна Цзасакту-ханэн-куре, имеет приличное помещение, в котором постоянно проживают и молятся до 500 человек лам. Непосредственно при ханской кумирне расположена и ханская ставка, а следовательно, и главное управление.

Здесь же в монастыре постоянно проживают два китайца-торговца преимущественно товарами первой необходимости в обиходе кочевого населения.

Следующий монастырь этого же хошуна, расположенный у южного подножья гор Тайшир-ула – Хамба-хутухтэн-куре, имеет небольшой участок прилежащей земли, отведенной и подаренной ему Цза-сакту-ханом без ведома и утверждения китайского правительства.

Последний и старейший монастырь Бегерин-номун-ханэн-ламэн-куре основан, как поведали нам ламы, Номун-хан-ламой свыше 100 лет тому назад. Монастырь долгое время состоял в ведении местных [59] управителей хошуном, но лет 30 тому назад, наконец, получил полную самостоятельность и вот по какому случаю. В 1870 году, во время сильного дунганского восстания в Китае, Номун-хан-лама, имевший тогда третье перерождение, был приглашен в город Улясутай – в Улясутайский Сайд, где служил хурал, или молебен. Признательный Сайд ходатайствовал перед богдоханом о пожаловании Номун-хан-ламе почетной награды. Китайский император внял ходатайству Сайда и наградил святителя значительным участком земли, известным числом данников – шабинаров, пожаловал ему также казенную печать и в заключение пожертвовал монастырю 500 голов скота (быков). Прибывшие в монастырь китайские чиновники, по распоряжению своего высшего правительства, выделили из общих цзасактуханских владений долину Бегер-нор – площадь, простирающуюся по краевым очертаниям до 450 вёрст (480 км). Таким образом, Номун-хан-лама стал вне зависимости от Цзасакту-хана и для управления подчиненными и сношения с соседними хошунами завел у себя при монастыре управление на правах хошунного начальника.

Жители шабинского ведомства, или иначе шабинары, обитающие в долине Бегер-нор, численностью около 100 юрт, ведут тот же образ жизни и имеют тот род занятий, какой свойственен и их ближайшим соседям; по словам последних и монастырь и шабинары его до дунганского восстания отличались завидным состоянием; ныне же они всё еще не могут залечить своих ран, нанесенных магометанским погромом, и справедливо считают себя бедняками.

Об осеннем пролёте птиц, который начал обнаруживаться более или менее наглядно с последней трети августа и прошел через сентябрь и октябрь месяцы, к сожалению, можно сказать очень немного. Главные массовые перелёты плавающих и голенастых птиц проходят по линии значительных озерных бассейнов – Хара-усу, Баграш-куль, Лоб-нор и других. Вот почему на первом из этих озер, лежавшем на нашем пути, мы встретили замечательное обилие пернатых, из которых одни уже направлялись к югу, другие еще только собирались к отлёту туда, и наконец, третьи, только что прилетевшие с далекого севера, должны были набраться сил прежде, нежели пуститься на чужбину.

Сведем в одно целое наши отрывочные заметки о пролёте птиц.

27 августа при озере Хара-усу наблюдались отлётными: гуси серые (Anser cinereus), гуси индийские (A. indicus) и гуси-гумённики (A. fabalis), утки, бакланы, кроншнепы (Numenius arquatus); на другой же день зуйки и некоторые из улитов (Tringa). A по долине в это время периодически уносились стайками стрижи и земляные ласточки (Riparia riparia); 30 августа летели к югу ласточки деревенские (Hirundo rustica). [60]

2 сентября почти одновременно были замечены: кулички-песочники (Erolia temminckii), улит-черныш (Tringa ochropus) и небольшое общество бекасов; 4-го летели одиночками чекканы; 6-го в долине речки Борджон наблюдались парами или небольшими стайками улиты большие (Tringa nebularia), белые и желтые плисицы; 7-го – маленькие изящные пеночки; 9-го при озере Хулму-нор по временам летели высоко в небе огромные стаи серых журавлей (Grus grus), 10-го – коршун черноухий (Milvus migrans).

11 сентября наблюдались на Хулму-норе скворцы (Sturnus vulgaris), утки-чирки (Querquedula crecca), турпаны (Casarca ferruginea), черногорлые дрозды (Turdus atrigularis); 13-го – ржанки (Chardrius fulvus) и опять белые плисицы; 14-го в последний день пребывания на Хулму-норе, – петушок-камнешарка (Arenaria interspres); 17-го – вновь черногорлые дрозды, но большими нежели прежде стайками.

22 сентября летели сорокопуты, луговые коньки, утки-полухи (Anas strepera) и опять в значительных стайках гуси и утки-нырки (Fuligula), но не останавливаясь в долине, а пролетая прямо к югу. 23-го в долине Шаргин-цаган-нор наблюдались утки-кряквы (Anas platyrhyncha), галки (Coloeus monedula), грачи-полуночники (Caprimulgus), утки-свиязи (Mareca penelope), пустынные славки (Sylvia nana) и краснохвостки краснобрюхие (Phoeniocurus erythrogastra); 25-го – утки-широконоски (Anas clypeata); 29-го – бекасы маленькие; 30-го – вновь утки-кряквы и степные больдуруки (Syrrhaptes parado-xus). Последние, впрочем, начали летать уже несколько дней тому назад и летели ежедневно по утрам и вечерам всё в одном и том же – восточно-юго-восточном направлении.

В следующем месяце во множестве продолжали лететь все те же копытки, или больдуруки, и кое-когда попадались на глаза другие, почему-либо запоздавшие, пролетные птицы.

3 октября днем, около полудня значительными стайками отдыхали на болöте Бегер-нора большие ржанки (Charadrius fulvus), а среди них с пискливом криком проносился из стороны в сторону чибис (Vanellus cristatus); под вечер вся эта компания направилась в отлет к югу; 6-го по временам тянулись длинными вереницами, красиво мелькая на солнце, белые цапли (Ardea alba); в тот же день замечены и водяные коньки.

Во второй трети октября, кроме больших и малых стад больдуруков, попрежнему уносившихся к востоку-юго-востоку, вдоль гор, мы ничего не наблюдали, а в следующей и последней трети того же месяца – 22 октября – при озере Орок-нор закончили собой список пролётных птиц в этом году – черноголовая чайка, запоздалые утки-кряквы, прежняя одиночка-ржанка и небольшая стайка серых гусей. [61]