П. К. КОЗЛОВ

МОНГОЛИЯ И АМДО И МЕРТВЫЙ ГОРОД ХАРА-ХОТО

НАУЧНОЕ ЗНАЧЕНИЕ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ НАХОДОК П. К. КОЗЛОВА

В этом небольшом очерке мы задались целью коротко рассказать о результатах работы советских учёных-археологов над материалом, доставленным П. К. Козловым, и о значении его археологических открытий для науки.

При составлении очерка были использованы, главным образом, те работы по изучению находок Хара-хото, которые были опубликованы уже после выхода в свет в 1923 г. первого издания книги «Монголия и Амдо. и мёртвый город Хара-хото». Кроме того, были просмотрены рукописи: В. Н. Казина ¹ 1) «История города Хара-хото», конспект доклада 1936 г.; 2) «Город Хара-хото как археологический памятник», стенограмма конференции по истории китайского искусства в Государственном музее восточных культур, 1940 г. (Москва) и С. М. Кочетовой ² – «Буддийские иконографические памятники из Хара-хото» (китайского стиля), 1946 г.

Работы В. Н. Казина, основанные на тщательном изучении китайских источников, проливают свет на историческое прошлое города Хара-хото и народов, населявших Западное Ганьсу.

Труды С. М. Кочетовой посвящены изучению харахотинских находок по иконографии и выяснению влияния на эти произведения искусства культуры других стран, главным образом Китая. Они дополняют исследования акад. С. Ф. Ольденбурга ³, который изучал образа Хара-хото преимущественно тибетского письма.

История города Хара-хото ⁴ такова. Этот город (по тангутски – Идзин-ай) находится в низовьях реки Эдзин-гола (область Ганьсу), пересекающей Гоби с юга на север. Географическое положение реки, долина которой представляла в древности удобный путь для набегов кочевников из Северной Монголии на Западный Китай, определило [10] историческую роль Хара-хото. Неудивительно поэтому, что когда во II веке до н. э. китайцы захватили долину Эдзин-гола, они постарались поселить в ней своих колонистов и построить укрепления.

«Первые сведения относительно китайских укреплений и городов в этой местности относятся к 101 г. до н. э., – пишет Казин, – при Ханьской династии в этой местности находился уездный город Гоянь или Си-хай. Отрывочные краткие сведения об этом городе идут до V века н. э.». Кроме того, имеются сведения, что при династии Тан, т. е. в VII–VIII веках, в низовьях Эдзин-гола существовала крепость Тун-чэн-шоу-чжо.

С середины VIII века, в течение нескольких столетий, в китайской литературе нет сведений о низовьях Эдзин-гола, так как всей областью Ганьсу завладело Тибетское государство.

600 лет Ганьсу не входила в пределы Китая, но её население и культура в основном оставались китайскими.

После распадения Тибетского государства в середине IX века Западная Ганьсу разделяется на несколько самостоятельных княжеств. В X веке возникает тангутское государство Си-ся, которое в начале следующего века объединяет мелкие княжества северо-западной окраины Китая. Захват тангутами долины Эдзин-гола относится к 30-м годам XI века.

Первое упоминание о городе Идзин-ай (Хара-хото), согласно сведениям, добытым Казиным, относятся к XII веку нашей эры. В это время в низовьях Эдзин-гола был тангутский город, встречающийся в китайских источниках под двумя названиями – Хэй-шуй-чен и Идзин-ай. Последнее и является тангутским названием Хара-хото. Государство Си-ся просуществовало с 982 до 1226 г., когда оно было покорено монголами, возглавлявшимися Чингис-ханом. Это был последний поход великого монгольского завоевателя, скончавшегося в 1227 г.

Разорение, произведённое монголами в пределах тангутского государства, было очень велико. Но город Хара-хото, повидимому, тогда не был полностью разрушен или, может быть, вскоре был восстановлен. Во всяком случае, в истории Китая времён династии Юань о нём встречаются неоднократные упоминания, последние из которых относятся к 50-м годам XIV века. Знаменитый европейский путешественник Марко Поло также упоминает о городе Эдзин (Хара-хото).

Хара-хото оставался в руках монголов до 1372 г., когда при Минской династии китайские войска вторглись в район низовьев реки Эдзин-гола и завладели городом.

Наряду с другими городами Монголии он был разорен как опорная точка кочевников, угрожавших Китаю с запада.

Теперь известно также, что в низовьях Эдзин-гола еще во II веке до н. э. китайцы строили укрепления против кочевников, однако нельзя сказать достоверно, был ли Хара-хото заложен на месте одной из древних крепостей.

П. К. Козлов открыл Хара-хото в 1908 г. В этом же году он начал производить раскопки, которые продолжил и в 1909 г. В 1926 г., в последнюю свою экспедицию, он еще раз посетил Хара-хото. Кроме него раскопками в Хара-хото занимался только английский археолог Аурель Стейн в 1914 г.

Археологические открытия П. К. Козлова уже давно получили общее признание. Находки из Хара-хото дали археологам богатейший [11] материал, позволивший заполнить пробелы в познании истории народов Центральной Азии, выяснить влияние на их культуру со стороны Китая и Тибета и, наконец, что особенно важно, дали возможность научному миру познакомиться с древней тангутской литературой на тангутском языке, или языке си-ся, теперь уже мёртвом ⁵.

Как указано в работе П. К. Козлова, большинство находок добыто из знаменитого субургана. Относительно этих находок В. Н. Казин сделал в своём докладе (1940 г.) следующие замечания: «Книги, найденные в знаменитом субургане, указывают на то, что он был сооружён около 1220 г., то-есть еще до разгрома Хара-хото войсками Чингис-хана, следовательно, хранил в себе памятники культуры государства Си-ся». Письменные фрагменты на тангутском (си-ся) языке преобладают. Согласно исследованиям Казина, тангутских фрагментов оказалось 1 400, китайских – 78, тибетских – 13 и один фрагмент написан уйгурским шрифтом.

О научной ценности находок П. К. Козлова Казин говорит следующее: «Находки Козлова имели огромное значение для расшифровки тангутской письменности (си-ся). До этой находки было известно всего несколько монет с надписями на языке си-ся, затем несколько надписей на камне и одна единственная рукопись, в то время как П. К. Козлов привёз сотни рукописей и довольно значительное количество печатных книг как китайских, так и тангутских.

Благодаря этим находкам сделалось возможным чтение тангутской письменности, к нашему времени вышедшей из употребления и забытой. Среди книг был найден тангутско-китайский словарь, благодаря которому стала возможной расшифровка этой, до того времени непонятной письменности.

Основная масса найденных письменных памятников имеет буддийский религиозный текст, но наряду с этим имеется некоторое количество конфуцианских памятников, имеются два свода законов на тангутском языке, представляющие огромный интерес для изучения истории государства тангутов (Си-ся), о котором мы имеем чрезвычайно мало сведений, затем сборники пословиц, оды и отдельные притчи и рассказы, переводы на тантутский язык некоторых военных китайских авторов периода Чжоу и другие.

Наш тангутский фонд во много раз превышает все материалы на тангутском языке, которые имеются в остальном мире. В частности, нигде, кроме как у нас, нет памятников небуддийской письменности.

В собрании Козлова имеются не только книги, но и орудия книгопечатания. Имеются печатные резные деревянные доски как для тангутских книг, так и для отдельных книжных иллюстраций.

Гравюр в книгах сохранилось очень много. Они имеют большое значение для истории китайской гравюры.

Поскольку в Дунь-хуане ⁶ были найдены древнейшие памятники китайской гравюры и книгопечатания IX и X веков, а в Хара-хото – гравюры XI, XII и XIII веков, у нас теперь имеется материал, дающий [12] полную картину ранней истории китайского книгопечатания и китайской гравюры, начиная с IX и кончая XIII веком.

Произведения живописи почти все написаны на религиозные темы буддийского культа и лишь несколько картин и гравюр имеют светское содержание. Те и другие интересны для нас как памятники искусства того времени и как исторические документы, показывающие влияние других стран на живопись народов Центральной Азии. Изучению иконографии Хара-хото посвящены две работы: акад. С. Ф. Ольденбурга (1914) и канд. наук С. М. Кочетовой (1946).

С. Ф. Ольденбург указывает, что по характеру письма и по композиции выделяются две основные группы: тибетская и китайская. Как видно из названий указанных работ, первая (т. е. Ольденбурга) охватывает тибетскую группу, вторая (С. М. Кочетовой) – китайскую.

Говоря о влиянии той или иной культуры на население Хара-хото, Казин указывает, что вся область Западной Ганьсу, где находится Хара-хото, со времени первого завоевания её Китаем, то-есть со II века дон. э., находилась под сильным влиянием китайской культуры и только в XI–XIV веках испытала на себе и влияние тибетской культуры. По форме изображения, образа буддийского культа делят на два типа – китайский и тибетский, что, согласно исследованиям С. М. Кочетовой, выражается в следующем: «Буддизм в Китае, где он был признан государственной религией только в V веке н. э., столкнулся со зрелыми нормами китайской эстетики и с высокой по технике и художественным приёмам живописью Китая.

Индийская эстетика обнажённых, гибких, изогнутых в грациозных позах тел была абсолютно неприемлема для конфуцианцев с их пуританскими требованими. По этим воззрениям в живописи не допускалось неприкрытого, нагого тела, а, наоборот, полагалось изображать фигуры в длинных, широких одеждах, полностью скрывающих все контуры гела».

Образ «Алмазнопрестольного будды» (см. рис. 1) является характерным примером тибетского письма. Образ же «Встреча верующего в раю Сукавати буддой Амитабой (см. рис. 2) и божества планет Юпитера (см. рис. 3) и Сатурна (см. рис. 4) могут дать понятия о характере китайской иконописи.

По свидетельству С. Ф. Ольденбурга (1914), «Образа тибетского письма, найденные там (т.-е. в Хара-хото), резко отличаются от образов китайского письма и дают неопровержимое доказательство того основного, решающего влияния, которое индийская живопись имела на древнетибетскую ⁷, а вместе с этим и на тангутскую, если в тангутском царстве существовала своя самостоятельная школа живописи или иконописи. Это сразу отграничивает тибетскую живопись от китайской, так как индийская живопись западно-пластическая. И действительно, если мы исключим облака и дракона, которые пишутся почти всегда по китайскому образцу, то не найдем почти ничего, что напомнило бы китайскую манеру письма.

Техника и приготовления образов почти те же, что и в современной тибетской иконописи; и здесь сказался поразительный консерватизм Тибета, где письмена на протяжении с лишним тысячелетия не подверглись никакому изменению. [13]

Обращаясь к содержанию образов, – пишет далее С. Ф. Ольденбург об образах тибетского письма, – мы прежде всего должны отметить отсутствие изображений, сцен из жизни будды и джатак, которые столь излюбленны, индийскими и среднеазиатскими фресками, а отчасти и индийскими миниатюрами, которые и до сих пор усердно воспроизводятся иконописцами.

Из будд (среди находок в Хара-хото) мы имеем прежде всего будду Шакьямуни, – его образ по числу занимает первое место в собрании, причём среди них главное место принадлежит наиболее чтимому в буддийском мире образу «Алмазнопрестольного» (см. рис. 1)». Далее С. Ф. Ольденбург перечисляет божества, изображения которых найдены в Хара-хото, и замечает, что здесь «тот же в общих чертах пантеон, что и в настоящее время в Тибете и Амдо, с той только разницей, что учителя-ламы другие, в частности среди находок нет предметов, относящихся к «желтошапочной церкви» и её основателю Цзонхаве, что неудивительно, так как Хара-хото разрушен в XIV веке, до проникновения в Монголию этого учения.

Во всяком случае, тибетская группа икон из Хара-хото представляет собой одно из очень важных в историческом отношении звеньев между индийской иконописью и более поздними тибетскими иконами XVI–XIX веков».

Образа китайского письма, привезённые из Хара-хото, обработаны С. М. Кочетовой. Она выделяет среди них две большие группы: «наиболее значительная группа икон с отдельными групповыми изображениями тех божеств, которые связаны с буддой Амитабой. В этой группе всего 30 икон, если включить в их число икону с раем Амитаба смешанного индокитайского стиля».

Вторая большая группа состоит из 18 икон, изображающих божества планет, среди которых имеются групповые изображения с буддой в центре и бодисатвами по сторонам.

Вся первая группа представляет собой иконографию заупокойного культа с буддой Амитабой во главе. Наличие этих икон вместе с останками умершего в знаменитом субургане Хара-хото, где они были найдены, доказывает прямое их назначение «снискать милость» будды Ами-табы к умершему.

Вторая группа состоит из икон, изображающих божества планет ⁸. Она связана больше с идеей жизни, с явлениями природы. Божества планет, по верованиям буддистов, своими знамениями предвещали якобы многие события из общественной и частной жизни людей, а также некоторые явления природы, стихийные бедствия, наступления времён года.

Астрономический культ в памятниках Хара-хото – культ иноземный, буддийский, пришедший со стороны Индии. При этом иноземные образа божеств, созданные в Индии под непосредственным воздействием эллинистической культуры, а также культуры Ирана, тесно переплелись с местными индийскими и китайскими образами и создали своеобразный синкретический пантеон божеств астрономического культа.

На харахотинских иконах образ Сатурна (см. рис. 4) очень близок к индийскому, но имеет свои китайские черты, а именно: 1) деревянный посох, как у китайских архатов, тогда как у индийского Сатурна посох [14] заменяется жезлом; 2) дасгаскую печать, служившую для магии и волшебства даосам; 3) китайскую одежду с широкими рукавами, закрывавшими все тело, да притом еще желтого цвета, как и его кожа.

Юпитер (см. рис. 3), тангутский знак которого изображён в кружке поверх иконы и обозначает стихию Юпитера – дерево, представлен в виде чиновника. Такое изображение его соответствует его описанию, как министра, в сутрах и упоминаниям в доасских сочинениях, где он рассматривает судебные дела, даёт амнистии, наказывает, охраняет от чертей государство с помощью колодки и плахи...

«Следует отметить, – пишет С. М. Кочетова, – что, повидимому, культ,светил после XIII века теряет свое значение, так как в тибетской иконографии встречается крайне редко и в таком большом количестве, как в находках из Хара-хото, нигде не представлен. Отсюда ясна большая ценность памятников с культом светил из Хара-хото, давших возможность проследить сложнейшие переплетения культурных влияний разных стран Востока и Запада. В частности вопрос о влиянии манихейства ⁹ Центральной Азии, вышедшего с Ближнего Востока и основанного на культе светил из древнего вавилонского астрономического культа, лишь впервые мог быть освещен благодаря памятникам из Хара-хото и работам Пеллио над манихейскими текстами».

На основании изложенного историческое прошлое области Ганьсу, где расположен город Хара-хото, рисуется следующим образом. Со времени завоеваний Ганьсу Китаем (во II в. до н. э.) там утвердилась китайская культура, но т. к. эта область находилась на крайнем западе Китая, она испытывала на себе влияние и других народов, тем более, что несколько раз надолго отделялась от Китая. Так, с середины VIII и до половины IX века Ганьсу входила в состав Тибетского государства, а с XI по XIII век – в состав тангутского государства Си-ся; затем эта область была покорена монголами (Чингис-ханом). В XIV веке Ганьсу была вновь завоевана Китаем, причём Хара-хото в 1372 г. китайцы разрушили. Материалы раскопок Хара-хото относятся к тому периоду, когда областью владели тангуты. Однако и другие исследователи ¹⁰ указывают, что культура продолжала оставаться в основном китайской, что, однако, не исключает некоторых национальных черт, которые будут доказаны в процессе дальнейшего углублённого изучения памятников Хара-хото.

Несмотря на появление в государстве Си-ся в XI веке своей письменности, китайский язык и письменность оставались в широком употреблении. К XI–XII векам относится введение и Си-ся конфуцианского образования, что привело к основанию здесь, по примеру Китая, академии Хань-линь. В XI–XIV веках замечается влияние тибетской культуры, чем и объясняется наличие среди находок Хара-хото образов так называемого тибетского письма, которые по стилю не имеют близких аналогий в более поздней тибетской иконографии, хотя в содержании и облике божеств наблюдается много общего с тибетскими иконами, как это в свое время доказал акад. С. Ф. Ольденбург. Кроме того, имеется интересный материал по истории монгольской письменности и произведения, отражающие влияние Ирана (см. текст книги). Следует также отметить имеющиеся в коллекции Хара-хото бытовые предметы в виде орудий [16] ремесел и также богатое собрание керамики, по технике и стилю очень близкой к китайской керамике периода Сун (X–XIII вв.).

К значительно более раннему времени, именно I веку до н. э., относятся предметы, извлечённые П. К. Козловым из курганов Ноин-ула в 1924–1925 гг.

О значении этого открытия А. Н. Бернштам (1937) говорит следующее: «Находки 1924 г. советской экспедиции под руководством П. К. Козлова в курганах-могильниках Ноин-ула по праву принадлежат к числу наиболее ценных открытий XX века».

Горы Ноин-ула находятся в хребте Кэнтей в 130 км к северу от столицы Монголии Улан-Батора. В Ноин-ула П. К. Козловым обнаружено 212 курганов, из которых вскрыто 6 больших и 4 малых. Курганы оказались могильниками знати восточных гуннов, обитавших здесь 2 000 лет назад. В погребениях были найдены ковры, шерстяные и шёлковые ткани, деревянные и металлические изделия, образцы керамики, волосы, заплетенные в косы, которые клались в знак траура, и другие предметы.

По свидетельству археологов ¹¹ «материал, добытый монголо-гибетской экспедицией П. К. Козлова в 1924–1925 гг., впервые давал науке колоссальное богатство как в смысле разнообразия вещей, так и беспримерного обилия наиболее редких предметов – образцов древней текстильной индустрии».

Среди находок прежде всего обращают на себя внимание оригинальные рисунки (в виде аппликаций) на шерстяных коврах, характеризующие местное искусство гуннов. Особый интерес представляет большой ковёр, на котором изображена борьба зверей: на одном рисунке нападение крылатой рыси на лося, на другом – борьба быка с фантастическим животным, имеющим туловище льва. Позы животных очень естественны и динамичны. Эти великолепные произведения археологи относят к звериному стилю, характеризующему раннюю стадию развития искусства. Благодаря находкам в Ноин-ула выяснилось, что даже на этой стадии развития культуры изобразительное искусство пользовалось текстильной техникой. Предметы, сходные с ноинулинскими, обнаружены и в других местах Центральной Азии, например в Лоу-Лане и в Сибири ¹², что указывает на широкое распространение культуры восточных гуннов.

Среди ноинулинских находок имеются также ткани, которые показывают влияние на гуннов со стороны Китая и стран греческой культуры.

Так, рисунки вышивок на шерстяных тканях, изображающих трёх всадников на конях, человеческую фигуру, вырастающую из цветка, и другие, являются рисунками греческого стиля. Греческое влияние и сами произведения эллинского искусства могли проникать сюда разными путями.

К. В. Тревер считает, что это влияние шло из Бактрии – государства, образовавшегося на месте владений Александра Македонского и просуществовавшего всего 115 лет (250–135 гг. до н. э.). Оно занимало территорию от реки Аму-дарьи до Индии.

...«Некоторые шерстяные вышивки из раскопок в Ноин-уле, – [17] пишет К. В. Тревер (1940 г.), – истолкование которых оказалось возможным только при условии привлечения данных из истории культуры как античного мира, так и Средней Азии, Ирана, Индии и Китая, привели меня еще в 1925 г. к убеждению, что мы имеем здесь дело с памятниками искусства греко-бактрийского царства» ¹³.

Из ноинулинских курганов извлечены и предметы китайской культуры. Это – шелковые ткани с вышивками и без них и деревянные изделия, покрытые лаком. Одна из вышивок имеет характерное для Китая изображение крылатого дракона. Большую ценность представляет китайская чашечка с точной датой изготовления, а именно – 2 года до н. э.

Добытые в курганах китайские ткани являются наиболее древними из известных нам. По свидетельству А. Н. Бернштама для ранней эпохи Китая, в частности для Ханьской, ассортимент тканей очень богат, но «приведенный материал, особенно керамика... в сочетавши с привозными китайскими и бактрийскими тканями и другими изделиями, указывает на крайнюю примитивность собственно гуннского производства... Примитивность в изготовлении продуктов местного производства, пышность в курганах вождей бесспорно свидетельствует о процессе расслоения внутри гуннского общества» (Бернштам, 1935).

Таким образом, находки из ноинулинских курганов дали обширный материал для изучения жизни древних народов Центральной Азии, их быта, искусства, техники, пролили свет на социальные отношения. «Добытый монголо-тибетской экспедицией П. К. Козлова в 1924–1925 г. громадный археологический материал... впервые давал науке колоссальное богатство как в смысле разнообразия вещей, так и беспримерного обилия наиболее редких предметов – образцов древней текстильной индустрии» (Технологическое изучение тканей Ноин-ула, Изв. Госуд. акад. ист. мат. культ., 1932 г.). Поэтому возникла потребность в разработке научных методов реставрации древних тканей.

Историко-технологическое изучение и реставрационные работы над древними тканями из Ноин-ула впервые были произведены Институтом археологической технологии ¹⁴.

В результате этих работ выявлены яркие краски тканей, например, описанного выше ковра с рисунками зверей. (См. красочные рисунки в работе «Восстановление первоначальных красок из Ноин-ула», 1937.)

Находки из Хара-хото и ноинулинских курганов хранятся в Государственном эрмитаже, и наиболее показательные объекты доступны для всеобщего обозрения.

Кроме того, некоторые предметы посылались на международные выставки китайского искусства: в Берлин в 1929 г., в Лондон в 1935 г. и в Москву в 1940 г.

Следует отметить также, что некоторые предметы из находок Козлова были представлены на выставке в Эрмитаже, организованной к Иранскому конгрессу в 1935 г.

Научная ценность находок П. К. Козлова увеличивается еще и тем, что памятников истории в Центральной Азии открыто очень мало. С археологическими находками П. К. Козлова могут быть сопоставлены лишь орхонские открытия Ядринцева ¹⁵ в Монголии и открытые А. [18] Стейном ¹⁶ пещеры Дунь-хуана, близкие по времени к Хара-хото, и древности Лоу-Лана ¹⁷ в Восточном Туркестане, аналогичные ноинулинским.

Обработка огромного археологического материала, доставленного П. К. Козловым, еще далеко не закончена. В частности, только что начато изучение большой библиотеки, вывезенной из Хара-хото.

Нет сомнения в том, что в недалеком будущем в результате обработки этого материала будет сделан целый ряд научных открытий в области истории, языка и искусства древних народов Центральной Азии.

В. П. КОЗЛОВ.

Литература, использованная автором вступительной статьи

Бернштам А. Н. Изображение быка иа бляхах из Ноин-улинских курганов, «Проблемы истории докапиталистич. обществ», No 5–6, 1935.

Бернштам А. Н. К вопросу о социальном строе восточных гуннов, «Проблемы истории докапиталистич. обществ», No 9–10, 1935.

Бернштам А. Н. Гуннский могильник Ноин-ула и его историко-археологическое значение. Изв. Акад. наук СССР, Отд. общ. наук No 4, 1937.

Козлов П. К. Краткий отчёт о Монголо-Тибетской экспедиции Гос. Русск. геогр. об-за 1923–1926 гг.

Ольденбург С. Ф., акад. (Материалы по буддийской иконографии Хара-хото (образцы тибетского письма). «Материалы по этнографии России», т. II, 1914 г.

Трезер К. В. Находки из раскопок в Монголии 1924–1925 гг. (Сообщ. Гос. Акад. ист. мат. культ., No 9–10, 1931.

Trever С. Excavations in Northern Mongolia, Ленинград, 1932.

Tpeвер К. В. Памятники греко-бактрийского искусства, 1940.

Сборники

Библиографический вестник 1932 г., вып. 1, и 1933 г., вып. 2–4. Восстановление первоначальных красок ковра из Ноин-Ула. Акад. наук и Гос. Эрмитаж, 1937. Из находок П. К. Козлова в Хара-хото 1909 г.

Краткие отчёты экспедиций по исследованию Северной Монголии в связи с Монголо-Тибетской экспедицией П. К. Козлоза 1925 г.

Технологическое изучение тканей курганных погребений Ноин-Ула (Изв. Гос. Акад. истории матер. культуры, т. XI, вып. 7–9, 1932).

Комментарии

1. Всеволод Николаевич Казин – научный сотрудник Государственного эрмитажа, безвременно погибший во время блокады Ленинграда.

2. Софья Михайловна Кочетова – кандидат наук, научный сотрудник Института востоковедения АН СССР.

3. См. список литературы.

4. Согласно историческим данным, Хара-хото был крупным торговым городом в крепостью в государстве Си-ся; столицей же был город Синцин, переименованный впоследствии в Нинся (см. из находок П. К. Козлова в Хара-хото, 1909 г.).

5. Тангутская письменность си-ся появилась в первой половине XI века. Однако китайский язык и письменность оставались в государстве Си-ся в широком употреблении (Библиография Востока, 1933 г., вып. 2–4).

6. Дунхуанские пещеры расположены в 14 км от города Дунь-хуань (на крайнем западе Китая). Стены пещер украшены буддийскими фресками, статуями и алтарями, которые относятся ко времени 450–1100 гг. н. э. Больш. сов. энц., т. 23, 1931 г.

7. Разрядка наша (В. К.).

8. Выяснение принадлежности ряда икон Хара-хото к культу планет сделано С. М. Кочетовой. В первом издании данной книги эти иконы еше не имели должного пояснения.

9. Христианская секта, почитавшая небесные светила.

10. См. Библ. вестн., 1933, No 2–1.

11. Технологическое изучение тканей Ноин-ула. Изв. Госуд. акад. ист. мат. культ., 1932 г.

12. Сосновский Г., Древнейшие шерстяные ткани Сибири, Проблемы истории докапитал. об-ва, 1934 г., в. 2.

13. «Краткие отчёты экспедиций по Северной Монголии», 1925, стр. 30.

14. При Государственной академии ист. мат. культ.

15. Ядринцев Н. М., Отчёт и дневник путешествий по Орхону и в южный Ханкай в 1891 г. Сб. трудов Орхонской экспедиции.

16. Stein А. Ruins of Desert Cathay 1912. L. и Pelliot Р. Les grottes de Toeun-houang 1914–1922. P.

17. Ancient Chinese figured Silks excavated dy Sir Aurel Stein at ruined sites of Central Asia.

Drawn and deseribed by F. H. Andreus. The Burlington Magazine, July – September, 1920.