КОЗЛОВ П. К.

Письма П. К. Козлова ученым, общественным и государственным деятелям

Суцзуктэ. 11 июня 1924 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Я на Суцзуктэ: приехал на автомобиле вместе с Алексеем Николаевичем Васильевым (полпред СССР в Монгольской Народной Республике. Е. К). Здесь все хорошо. Посылаю тебе птичек, собранных здесь. Пожалуйста, не только определи, но и поправь шкурки. У меня не было времени это сделать. Сам я везу в Ургу изюбрицу (шкурку и череп) и банку со змеей и ящерицами. У нас здесь на воле гуляет изящное создание — молодая косуля, очень высокая на ногах. Ее поймал в лесу Котик (Константин Константинович Даниленко — сотрудник экспедиции.— Е. К). Приходится поить ее молоком из соски. Васильеву козочка очень понравилась; вообще он в восторге от всех наших работ. В «Андреевском» кургане (назван был так в честь сотрудника экспедиции Андрея Дмитриевича Симукова, который обнаружил этот курган.— Е. К) на глубине 8 м лежит [465] камень — монолит, поэтому идем дальше обходным путем. На деревянном помосте найдено много интересных предметов из металла, в частности стрелы. На «нижнем» кургане вынуждены были пока приостановить работы из-за воды. Начали раскапывать могилу наверху, в пади Суцзуктэ. Перед самым отъездом из Урги сюда у меня была интересная компания: Ц. Ж. Жамцарано с женой, Барадиин (член Верховного Совета Бурят-Монгольской АССР.— Е. К) и член бурятского ЦИК'а. Я показывал добытую нами археологию [...] Они пришли в восторг. И Барадиин и Жамцарано все повторяли: «Да, это прольет яркий и новый свет на историю страны». Оказывается на ковре (который лежал на дне кургана, под гробом.— Е. К), наряду с изображениями животных, имеются не цветы, как мы предполагали, а письмена. Я показал только часть находок, а потом мы поехали в Суцзуктэ. Вечером засели с машиной в болоте и просидели 12 часов. Нас выручали местные жители [...]

____________________________

Урга. 19 июня 1924 г.

Дорогой Алексей Андреевич!

Одновременно с сим посольский курьер везет до Верхнеудинска (дальше по железной дороге) четыре посылки для Зоологического музея. Три из них — с птицами; это ящики и четыре бидона с содержанием грызунов, ящериц, четырех птиц (для П. П. Сушкина) и пр.

Имеются к новому отправлению около ста экземпляров птиц и две мягкие посылки со шкурами кабанов и изюбря (самка). Один полностью скелет кабана.

Несмотря на то, что я с большею частью моих спутников усердно занят археологией, все же сбор естественноисторических коллекций (во всех отделах) подвигается успешно. Сверх ожидания, удалось наладить наблюдательные собирательные пункты в лучших по характеру и крайне живописных (горнолесной район) по красоте местностях Южного Кэнтэя. Как-то удачно согласованы и археология и исследование живой природы.

На днях отправляется в экскурсию на запад мой ботаник Павлов; ему я придаю лучшего препаратора и надеюсь на вполне удовлетворительный обор и в зоологическом отношении. К тому же и Павлов никогда не расстается с ружьем и ставит себе задачей собрать, по возможности, и птиц и млекопитающих.

Археология меня очень порадовала; думаю работать по раскопкам до осени, чтобы изучить или представить полную картину истории прошлого Монголии.

Спасибо Вам за Ваше хорошее письмо. От экспедиции и от своего имени благодарю Вас и весь персонал музея за память. Наш сердечный привет и лучшие пожелания.

Искренне преданный

Ваш П. Козлов. [466]

Урочище Сугнур — верховье р. Хара.
Монголия. 25 июля 1924 г.

Дорогой Андрей Петрович!

Который уже раз пишу Вам, а от Вас не имею ни одной строчки в ответ.

Итак, нежданно-негаданно экспедиция задержалась в Монголии чуть не на все свое время и работает в области не только географической и естественноисторической, но и в области археологической. Как раз там, где идут и будут идти раскопки исторических могильных холмов, там на диво богатая местность в смысле растительности — древесной, кустарниковой, травянистой,— а также скал, прозрачных вод и многочисленных полян. Поэтому тут же рядом с раскопками идут изучения и сборы ботанических и зоологических образцов монгольской природы.

О сборах млекопитающих я извещал А. А. Бирулю, о сборах этих и вообще об орнитологических изучениях и наблюдениях чаще меня знакомит с своим отделом П. П. Сушкина моя помощница Елизавета Владимировна. Кроме того, музей получает по упомянутым отделам и фактический материал в виде коллекций.

О сборах энтомологических, которые возродились с начала весны этого года, я и хочу познакомить Вас, хотя бы и очень поверхностно.

Лову пауков, мух, бабочек, клопов и пр. предаются почти все и даже можно сказать все — в большей или меньшей, конечно, мере. Есть люди — молодежь (студенческая), которая специально этим сбором занята. В нынешнюю экспедицию и я пристрастился к лову более, нежели в прежние путешествия. Наблюдая, ловя много, укладывая в энтомологические ящики, я не могу не заметить, что самым богатым и интересным отделом справедливо может считаться отдел мух.

Так и передайте многоуважаемому Ф. Д. Плеске (Ф. Д. Плеске — энтомолог, сотрудник Зоологического музея АН, обрабатывавший энтомологические сборы центральноазиатских экспедиций). Ваш отдел также интересен, но он, скорее, богат в количественном, но не в другом отношении. Интересно в высшей степени, как Вы все, специалисты, посмотрите на сборы экспедиции. Получаете ли Вы, каждый в отдельности, удовлетворение. Клопов мало, бабочек порядочно. Среди последних любопытны формы Parnassius, в особенности маленькие, с резко выраженными 8 кольцами (красными) или точками, при черных других рисунках и желтоватом оттенке в целом.

Говоря в количественном отношении, можно будет признать, что сбор богатый. К концу лета, в совокупности, с разъездом ботаника и препаратора в Хангай, которым также поставлено в задачу собирание насекомых, можно будет оказать, что принесем свыше 20 ящиков. Надо заметить, что на этот раз экспедиция собирает и бабочек также в ящики. Поздней осенью я постараюсь найти способ перевезти наш и энтомологический материал, может [467] быть вместе с археологическими находками, последние также не посылались (ни одного номера).

В заключение очень хочется просить Вас черкнуть хоть строчку о том, как Вы поживаете, что поделываете. Не написали ли чего-нибудь по части просто природы или еще больше — не вылилось ли чего-нибудь из пера поэзии Вашей.

Живя и работая среди чистой, богатой природы Монголии, очень хочется прочесть красивое, захватывающее описание того или другого уголка знакомого автора, в такой же мере жаждешь и поэзии. Давно-давно я не слышал Ваших произведений. Я знаю, что долго не писалось, но может быть за минувший срок что-либо и вылилось.

Не помню, посылала ли Вам в этом отношении что-нибудь моя Елизавета Владимировна. В феврале—марте она побывала в Китае (южным путем). Пересекла Гоби (на Калган), видела храм неба. В результате набросала две картинки — поэзия в прозе. Автор читал мне эти два маленькие произведения, мне очень понравилось, в особенности пустыня, которую, конечно, я достаточно понимаю.

Крепко жму Вашу руку.

Искренне и всегда Ваш

P. S. Елизавета Владимировна просит написать Вам ее теплый привет и самые лучшие пожелания. Она сама в недалеком будущем собирается писать Вам. Мой сердечный привет и всей музейской ученой семье. А. А. Достоевского, как и Вас, дружески обнимаю, от него на днях имели письма и я, и Елизавета Владимировна.

____________________________

Урга. 19 сентября 1924 г.

Дорогой Алексей Андреевич!

Что-то давно ни я, ни Елизавета Владимировна, которая довольно нередко пишет П. П. Сушкину, не получали от музея известий; между тем, посылок с коллекциями отправлено немало, в особенности с птицами. Вчера, например, мною лично отвезен ящик с двумя бидонами в Полпредство, для отправления по адресу музея. В бидонах со спиртом заключено: восемь тушканчиков, две пищухи северные, 18 змей (двух или трех видов — один очень интересный, может быть, даже новый); интересные также жабы, лягушки, ящерица; затем, 7 летучих мышей (двух видов), птичка-ремез, один-два черепа грызуна и кажется все: пишу на свежую память, но без точных данных.

Вчера — последний ящик, один за No 23.

Очень прошу Вас сообщить мне, сколько посылок получено музеем и можно ли быть спокойным, что поступающие объекты подвергаются исследованию или определению теперь же, до окончания экспедиции. Как приятно будет мне иметь списки по всем отделам доставленного материала, если еще не в самом путешествии, то тотчас по его окончании.

Я уже писал А. П. Семенову-Тян-Шанскому, что энтомологического материала подкоплено порядочно и толкового, но я, пока, воздерживаюсь пересылать его — все надеюсь, что зимою, может быть, удастся съездить в Петроград и самому лично отвести всю энтомологию вместе с археологией.

Кстати, сегодня или завтра прибудет компания специалистов (4), в помощь мне по археологическим изысканиям... местные охают и ахают, что под их руками и так недалеко лежали до наших дней такие сокровища. Мне страшно интересно видеть и слышать Теплоухова, археолога, по поводу моих археологических находок.

Странно, что мне — исследователю живой природы, — везет на мертвое. Пожалуйста пишите — не забывайте. Какой это тушканчик и что за грызуны, отправленные раньше: роды я знаю, но виды — нет! Все надеюсь получить весточку от Б. С. Виноградова.

Сердечный привет Вам и вашим товарищам по музею.

Крепко жму вашу руку. Искренне

Ваш П. Козлов.

P. S. Был у меня в гостях на археологическом пункте Эндрюс американец — исследователь Монголии, ее ископаемых богатств. Очень интересный и энергичный человек. Мы с ним сошлись и обещали поддерживать в будущем живую, постоянную связь (Рой Чэпман Эндрюс — руководитель большой геологической и палеонтологической экспедиции, работавший в Монгольской Народной Республике и во Внутренней Монголии (Китай). Сотрудник естественноисторического музея в Нью-Йорке. Впервые поехал в Монголию в 1918—1919 гг., с 1922 г. проводил систематические исследования Гоби).

____________________________

г. Урга. 17 октября 1924 г.
Тибетская экспедиция

Дорогой Григорий Ефимович!

Из холодной, но красивой и богатой по научному содержанию Монголии шлю Вам и Вашей милой семье мой теплый привет. [469]

Минувшим летом и осенью я доволен; доволен достижениями моей экспедиции. Коллекции естественноисторические полны по всем или почти по всем отделам. Не знаю только как их скорее и цельнее доставить в Петроград, в музей.

Что касается новой области, которую я затронул и в это путешествие — археологии, ее многочисленных интересных находок, открытие оригинальных могильных курганов, относимых Теплоуховым к I в. до Р. X. и 2—3 после, то о них пусть судят специалисты. Я же пока переживаю чувство удовлетворения. Может быть в конце ноября свидимся (но только может быть).

Крепко жму Вашу руку, привет родному Географическому обществу.

Всегда Ваш П. Козлов.

____________________________

Суцзуктэ. 30 октября 1924 г.

Дорогой Владимир Леонтьевич!

На днях мне доставили на раскопки Ваше дружеское, милое письмо. Здесь с нами вся приезжая компания. От археолога Теплоухова (Сергей Александрович Теплоухов — археолог, профессор, сотрудник Русского музея в Ленинграде. Григорий Иосифович Боровка — археолог, научный сотрудник Гос. Эрмитажа) узнал, что моему второму детищу, «Суцзуктэ», от 1,5 до 2 тыс. лет. Изрядный возраст. Теплоухова и Боровка работают, другие два — минералог и почвовед — экскурсируют. На днях выяснится, смогут ли (по времени) археологи справиться с курганом — разрыть его по всем правилам науки.

На вчерашнем совещании выяснилось, что археологи и геологи подали смету полпреду Васильеву, что им (на месяц работы) необходимо в связи с суточными и обратными прогонами 8 тыс. рублей золотом. Как Вам известно, наш годовой бюджет в экспедиции равняется 10 тыс. рублей.

Подскажите, куда следует высылать археологические коллекции? Мне кажется, надо все выслать в Русское географическое общество, а оно может предоставить право специалистам описать эти находки. Теплоухов, по-видимому, обстоятельный человек, он сможет разобраться в этих находках! Он же работает и служит в Русском музее. Может быть, Русскому музею Географическое общество и «Суцзуктэ» подарит, как некогда подарило «Хара-Хото». Как Вы думаете — это, конечно, только предположение!

В последнее время не только я, но и полпред Васильев сильно беспокоится за участь наших многочисленных посылок, отправленных через Москву в адрес Зоологического музея Академии Наук... Но мне все же почему-то кажется, что Зоологический музей вновь начал получать зоологические посылки. Всех посылок выслано 23. За этим последним номером послан ящик с двумя бидонами со спиртовыми коллекциями: змей, ящериц, жаб, [470] лягушек, грызунов и насекомоядных. Последняя посылка, по моему мнению, очень интересна: в ней имеются новые формы.

Что касается до энтомологического сбора: жуков, мух, бабочек, шмелей и клопов, то таковых вскоре я также начну препровождать подобно птицам и млекопитающим.

Обо всем этом я теперь же пишу и Бялыницкому-Бируле, прося его, как и Вас; спишитесь с Москвой, Наркоминделом, чтобы он не задерживал зоологические посылки Тибетской экспедиции, направляемые из Урги через посредство Полпредства в адрес Зоологического музея Р. А. Н. Это необходимо сделать и для посылок, уже сданных минувшим летом и имеющим быть сданными в октябре (Вначале до приезда четырех специалистов, я очень мечтал побывать в России, теперь же, когда вопрос в значительной мере выяснился с археологическими ценностями, я воздержусь от поездки, все вышлю Вам и обо всем напишу, главным образом о моей задаче на следующий год (в области Монголии до Хара-Хото включительно)).

Полпред Васильев на днях уезжает в Москву, он наш добрый гений; не знаю, что на этот раз он будет говорить об экспедиции: полагаю, как всегда, что только хорошее.

Скоро напишу еще, а пока крепко жму Вашу руку.

Искренне Ваш П. Козлов.

Мой теплый привет родному Географическому обществу.

____________________________

Урга. 10 ноября 1924 г.

Дорогой Алексей Андреевич!

Завтра Тибетская экспедиция передает в Русское представительство 13 номеров посылок, с адресом в Ленинград (8 посылок с археологией в Русское географическое общество и 5 — преимущественно с птицами и небольшим количеством зверьков — в Зоологический музей). Обещают через неделю весь этот транспорт отправить с курьером обычным порядком.

Не знаю, получили ли Вы, на имя Зоологического музея Российской Академии наук такой же численности посылок транспорт, направленный в Советскую Россию месяца полтора тому назад. В том транспорте был и ящик с бидонами (спирт) с грызунами, змеями, летучими мышами и пр. До сих пор я не имею о том транспорте никаких сведений. Одновременно с отправлением того транспорта я писал на Ваше имя предварительное письмо.

Попался, наконец, большой, темный хорек (Putorius), который интересовал Вас по одному экземпляру, добытому мною на юго-западе от Урги во время минувшего Монголо-Сычуаньского путешествия. Зверек этот взят [471] со скелетом, в октябрьской одежде. Без сравнения трудно сказать, что он из себя представляет; в Монголии вообще он очень редок.

Помимо пяти ящиков для Зоологического музея, сдаваемых в Представительство, у меня на руках имеются для Зоологического музея еще три не малых ящика — два с ящичками (25) насекомых: жуков, мух, шмелей, клопов и бабочек, и один с 130 птицами — самыми интересными (вообще птиц добыто экспедицией 205 видов, количество экземпляров около 700). Эти три ящика плюс столько же с археологией и один, 7-й, с этнографическими сборами находятся у меня с той целью, что, может быть, я сам лично их привезу в Петроград (в конце декабря с. г). Говорю «может быть» потому, что я не окончательно решил вопрос в положительном смысле о моей поездке. Пока не получу от Географического общества на этот вопрос дополнение — не поеду. Конечно сам лично самый ценнейший материал экспедиции доставил бы успешнее и лучше (так, по крайней мере я думаю).

И если я поеду в Россию, то все эти посылки, моей укладки, я желал бы сам и разобрать. В них, среди шкурок птиц, уложены и зверки и пробирки с тлями и пауками.

Какие бедствия понесены Зоологическому музею последним ужасным наводнением — напишите!

Давно не имел от Вас никаких сведений. Мой привет Вашим товарищам по музею.

Крепко жму Вашу руку. Искренне преданный Вам,

Ваш П. Козлов.

P. S. Конечно, было бы очень интересно видеть всех вас и со всеми специалистами побеседовать по поводу сборов.

____________________________

Петроград. 1 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] С новым годом! Желаю тебе в предстоящем году получить возможность окунуться в глубину пустынного Монгольского Алтая и даже южнее его [...]

Вчера был у С. Ф. Ольденбурга, от него заехал в Зоологический музей, где получено несколько наших почтовых ящиков с коллекциями, и в понедельник я начну их разбирать. Далее я попал, наконец, в Русский музей, где меня тотчас встретил С. А. Теплоухов и повел к себе в кабинет. Сергей Александрович был сияющий, потому что Географическое общество уже прислало Русскому музею свое постановление, что все наши ноин-ульские коллекции передаются ему, с обязательством подготовить витрины для объектов раскопок и застеклить гобелены для выставки в Географическом обществе. [472]

С. Ф. Ольденбург был другого мнения: он считал, что находки из курганов должны поступить в Эрмитаж, где есть большие отделы, посвященные археологии.

В Русском музее подготавливаются два щита в отдел Хара-хото: один щит с керамикой, другой — с предметами обихода. Эти щиты будут помещены в зале рядом с залом Хара-хото, где в центре оставят место для нынешних новых находок из развалин этого города [...]

____________________________

Петроград. 9 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Вчера был с Теплоуховым в Географическом обществе, беседовал с Ю. М. Шокальским по поводу устройства выставки в верхнем зале общества, где мы снаряжались в последнее путешествие. Экспонаты будут здесь же в обществе приводиться в порядок. На днях работа закипит [...]

____________________________

Петроград. 12 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Получил от Николая Петровича Горбунова следующую телеграмму: «Правительством назначена комиссия для рассмотрения отчетов Монгольской экспедиции и дальнейших планов ее работ, выяснения всех организационных вопросов, рассмотрения финансового отчета и распределения коллекций. Подробности письмом. Управдел СНК СССР Горбунов 82/6» [...] Очень интересно знать, из кого будет состоять эта назначенная правительством комиссия [...]

____________________________

Петроград, 14 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Наконец пришли «подробности» в пакете: пакет привез С. Ф. Ольденбург. Теперь читай. «Постановление Совнаркома об образовании комиссии для рассмотрения отчетов и планов Монгольской экспедиции П. К. Козлова. Совет Народных Комиссаров постановляет:

Для заслушания отчетов о работах Монгольской экспедиции П. К. Козлова и для рассмотрения планов дальнейших работ этой экспедиции и связанных с этим организационных вопросов образовать комиссию под председательством Управделами СНК Н. П. Горбунова, в составе С. Ф. Ольденбурга, А. Е. Ферсмана, представителя Р. Г. О. по выбору этого [473] общества, В. Л. Комарова, А. А. Бялыницкого-Бирули, геологов А. А. Борисяка и И. П. Рачковского, члена Ученого Комитета Монголии Б. Я. Владимирцова, полпреда в Монголии А. Н. Васильева, двух представителей Наркоминдела и одного представителя Наркомпроса».

Бумага 2: «Москва, Кремль 10» 1925.

П. К. Козлову

С. Ф. Ольденбургу

А. Е. Ферсману

В. Л. Комарову

А. А. Борисяку.

И. П. Рачковскому

А. А. Бялыницкому-Бируле

Б. Я. Владимирцову

Русскому Географическому обществу

Препровождая при сем постановление СНК об образовании комиссии для рассмотрения отчетов и плана работ Монгольской экспедиции П. К. Козлова, уведомляю, что первое заседание комиссии назначается на 31 января с. г. в Ленинграде в 2 часа дня в малом конференц-зале Академии наук.

Повестка дня намечена следующая:

1) Общий доклад П. К. Козлова о работах экспедиции и о достигнутых результатах.

2) Доклад Н. В. Павлова о ботанических работах экспедиции.

3) Доклад В. И. Крыжановского (Владимир Ильич Крыжановский — минералог, сотрудник АН СССР) о минералогических работах экспедиции в районе Урги.

4) Доклад Б. Б. Полынова (Борис Борисович Полынов — крупный советский ученый почвовед, академик 1946 г) о почвенных изысканиях в районе Урги.

5) Доклад С. А. Теплоухова и содоклад Г. И. Боровки о результатах археологических раскопок в районе Урги.

6) Предположения П. К. Козлова о дальнейших работах экспедиции. Управделами СНК — председатель комиссии Н. Горбунов».

Сейчас я говорил по телефону с Ольденбургом, а потом с Боровкой. Сергей Федорович еще подтвердил, что «дело комиссии выслушать Ваш доклад, отзывы специалистов о Ваших результатах, а в заключение Вы наметите программу дальнейших работ экспедиции». «Затем,— продолжает С. Ф.,— Вы, вероятно, прочтете лекцию общего характера в Географическом обществе. Там же будет выставка коллекций».

Лично Ольденбург стоит за передачу археологической коллекции в Эрмитаж, потому что в общих чертах она напоминает коллекции из Восточной Сибири, судя по эрмитажным образцам. Конечно, есть и еще претенденты на наши археологические находки,— это этнографический музей Петра I и Русский музей [...] [474]

____________________________

Петроград. 17 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] В минувшую среду в Географическом обществе было общее собрание. Ю. М. Шокальский пригласил и меня и неожиданно стал приветствовать меня на заседании. Там же в Обществе я набросал содержание повестки на вечер моего доклада широкой аудитории 29 января в 8 часов вечера... В тот же вечер будет открыта выставка в Географическом обществе для ознакомления собрания с достигнутыми экспедицией результатами.

[...] Был в Эрмитаже, осматривал ценные золотые сибирские находки по археологии. Тут и Г. И. Боровка и И. А. Орбели (директор Эрмитажа) сильно ухаживали за мною, поднесли ряд художественных изданий Эрмитажа и выражали свою готовность устроить выставку; на это я ответил, что Географическое общество подарило нашу археологию Русскому музею. Они заметили: «Пусть этот вопрос решит комиссия, тогда уж мы нравственно подчинимся» [...] Сильную тревогу бьют все три хранилища, но, кажется, успех будет на стороне Русского музея [...]

____________________________

Петроград. 20 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Передай, пожалуйста, моим спутникам, что я очень интересуюсь дополнительными работами на «верхнем» шурфе в Суцзуктэ. Наряду с работами в «мокром» кургане, не надо забывать ковра под гробницей, самой гробницы и всего того, что может оказаться после тщательной работы на дне самого глубокого 1-го кургана.

[...] Подбодри мальчиков (членов экспедиции.— Е. К) и А. А. Кузнецова (инженер, живущий в Цзун-модо, неподалеку от наших раскопок, и ранее работавший на приисках здесь же в Хэнтэе.— Е. К), который еще осенью обещал мне большую помощь по укреплению шурфа и разработке этого самого богатого кургана. У меня только и думы об археологических и естественноисторических коллекциях...

[...] Сегодня уехал из дому в 1 час дня, а вернулся из Зоологического музея и Географического общества в 7 часов вечера, немного устал. Очень приятно было узнать, что в Географическое общество командировали инженера с целью исправить отопление, чтобы 29 января можно было не мерзнуть, ни лектору, ни слушателям. Все усердно готовятся к празднику в Географическом обществе. Напечатали 1000 повесток, одну из них посылаю тебе. Надо всем знакомым раздать. Боюсь, чтобы кто-либо не обиделся [...] [475]

____________________________

Петроград. 29 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Утро с температурой — 0,5 R — чисто весеннее...Сегодня пожелай мне удачи на лекцию. Я спал отлично, бодр, крепок, и совершенно спокойно жду вечера. Вчера ко мне никто не приходил, и я был доволен. Около часа дня я навестил Эрнеста Львовича Радлова (директор Публичной библиотеки.— Е. К). Как водится, он был очень мил и много расспрашивал о тебе, о твоей деятельности в экспедиции. Представь, он собирается идти на мою лекцию [...]

Петроград. 30 января 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

Здравствуй [...] Браво! Лекция прошла блестяще. Народу было тьма тьмушая: весь большой зал, коридор, вся лестница и на улице — толпы народа. Прямо скандал! Ю. М. Шокальскому пришлось объявить, что Петр Кузьмич дает согласие повторить лекцию через неделю... Тогда народ успокоился, и те, кто не могли попасть в зал и в здание, постепенно разошлись.

Выставка, усилиями Русского музея и в частности С. А. Теплоухова, вышла прекрасная и привлекла внимание и вызвала дебаты многих специалистов. Ольденбург говорит, что «жемчужиной» выставки является гобелен «Всадники». Штейнберг называет «жемчужиной» палочки для добывания [476] огня, бывшие в употреблении. Эрмитаж считает лучшей находкой подгробный ковер...

«И доклад Ваш и выставка,— говорили мне Ю. М. Шокальский и В. Л. Комаров,— это наш большой географический праздник»...

Вечер 30-го я провел на акте в Географическом институте, там было очень мило. А. Е. Ферсман приветственной речью в мою честь тронул сердца студентов (накануне они все были на моей лекции), и раздались такие аплодисменты, какие редко приходится слышать. Шокальский говорил на тему: «Географ как исследователь природы», и сказал так вдохновенно и прекрасно, как он никогда вообще не говорит. Это обстоятельство было отмечено всеми нами. На приветственную речь Ферсмана, по его предложению, я сказал несколько слов. Ответом был — гром рукоплесканий [...]

____________________________

Москва. 13 февраля 1925 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Никак не могу сделать так, как хочу: нет времени писать тебе так полно, как я писал из Петрограда. Здесь в Москве я не живу спокойно, планомерно, я, как огонь, горю, только бы не сгореть. Я самый «модный» человек и все ко мне тянутся. По вечерам в Доме ученых у меня бывает очень много народу... кто только не приходит! Атакуют многие желающие попасть в путешествие — больше все студенты и студентки... Получаю массу писем, по большей части от молодежи, уверяющей в любви и преданности, готовых следовать за мною куда угодно... на одном из докладов вытащили из моего кармана платок, разорвали на клочки «на память», а взамен насыпали в карманы конфет...

Мои лекции: первая в Доме ученых во вторник 17 февраля, вторая в Политехническом музее — 19 февраля, третья 26 февраля — в Историческом музее, для ассоциации Востока... В общем я удовлетворен, но немного устаю от многолюдства.

____________________________

Урга. 25 июня 1925 г.

Дорогой Юлий Михайлович!

Это письмо вместе с отчетом о разработке «Мокрого» и «Верхнего» курганов в Ноин-ула представит Вам и В. Л. Комарову для осведомления мой ближайший помощник Сергей Александрович Кондратьев, которому, кроме того, поручен целый транспорт экспедиционных коллекций для сдачи в разные музеи. Из коллекций выделяется археологическая, которая, по-моему, не уступит моему привозу. Добыта большая часть того знаменитого ковра, меньшей частью (одной стороной) которого восхищались археологи и историки.

Советую внимательно прочесть сравнительно небольшие отчеты, чтобы можно было составить себе хотя бы некоторое впечатление о новых достижениях Вашей экспедиции.

Затем следует зоологическая коллекция, как пополнение к предыдущим многочисленным посылкам.

Кондратьев Вам сообщит подробности прошлого, а я вкратце сообщу программу предстоящего.

Очень прошу Вас обоих содействовать тому, чтобы Кондратьев скорее бы возвратился через Москву в Монголию. В Урге он останется для систематических работ в исследовании монгольской музыки.

Итак, с археологией мы совершенно покончили. Теперь приступаю к организации двух партий — восточной и западной по направлению в глубь Монголии, в Монгольский Алтай [...]

Искренне преданный Вам.

Ваш П. Козлов.

____________________________

Монголия. Урочище Мишик-гун.
12 сентября 1925 г.

Дорогой Сергей Федорович!

Пользуясь случаем, спешу послать Вам 6 фотографических снимков с интересной каменной (гранитной) черепахи, с еще более интересными иероглифами по сторонам и орнаментом на панцыре. Кроме того, фотографии с каменных фигур. Черепаху пришлось отрыть, высвободить из земли, так как она покоилась в земле и на свет дневной выходила лишь своей поверхностью.

Место первых работ Тибетской экспедиции находится в долине южной извилины реки Толы — там, где эта река круто склоняется к северо-западу. [478]

Этот заворот реки, оставивший ряд стариц, с прудами, с кувшинками на поверхности и высоким камышом по берегам, крайне любопытен и поучителен, в особенности геологам.

Кроме этого района, экспедиция продуктивно поработала в урочище «Бичиктэ-дулан-хада», т. е. «Письмена теплых скал», где мне удалось снять многие письмена, рисунки, кэрэксуры (и круглые, и квадратные); вокруг горы 71 кэрэксур...

А затем, значительно к юго-юго-западу в глухой местности, я нашел с помощью хорошего проводника на скалах письмена — историю народов. Письмена начертаны художественно, умело, на крепкой-крепкой горной породе — породе, которая островом залегает среди сплошного серого гранита. Письмена на такой породе, что им обеспечена целая вечность. Образцы горных пород взяты; порода темная, крепкая, звенит словно металл.

Снимки Бичиктэ (до 12) проявлены, но не напечатаны, снимки с письмен последних не проявлены (проявятся на днях). В октябре-ноябре я пришлю отчет со многими отпечатками.

Теперь же страшно тороплюсь поделиться с Вами этими новостями, так как едет в Ургу из [отдаленных районов] Монголии мой приятель (прежний мой спутник) Цокто Гармаевич Бадмажапов, который и сдаст этот пакет в Урге.

Очень прошу Вас, дорогой Сергей Федорович, сделать распоряжение о высылке в Ургу, в адрес мой, 3—5 экземпляров с отчетом, статьей моей о ноин-ульских памятниках.

Все мои письма и прочую корреспонденцию любезно доставит мне тот же Ц. Г. Бадмажапов.

Примите наш теплый привет и лучшие пожелания

Ваш всегда П. Козлов.

____________________________

Монголия. Урочище Загэстэ-гол.
25 сентября 1925 г.

Дорогой Юлий Михайлович!

Только с места зимовки Тибетской экспедиции я смогу написать Вам более обстоятельно, теперь же, с интересной дороги в глубь Монголии, я имею возможность писать лишь маленькие наброски, с приложением снимков.

Из Урги Тибетская экспедиция проследовала вниз по реке Тола, вплоть до ее южной извилины.

На дальнейшем пути я встретил, по подсказу моего друга Ц. Ж. Жамцарано, гору, сложенную из серого гранита, на скалах которой имеются письмена и изображение животных. Эта гора «Бичиктэ-дулан-хада», или «Письмена теплых скал», снята мною фотографией многократно; снимки с письменами и кэрэксурами (каменные могилы) я прилагаю здесь, в количестве семи...

Еще дальше — в глубь Монголии — я нашел в крайне пересеченной (гранитными выходами) местности, на скалах плотной-плотной породы (остров среди гранита), звенящей как металл, письмена, очень художественно исполненные... рядом с письменами — изображения животных. Фотографии (удачные) при сем прилагаю. Фотографических снимков вообще у меня достаточно. Я рад, что располагаю прекрасным аппаратом и хорошими или довольно хорошими фотографическими принадлежностями.

Весьма интересно знать, что заключают в себе письмена, кажется, на монгольском языке (за исключением трех) на трех языках, с буддийской молитвенной формулой «Ом-ма-ни-па-дмэ-хум!»).

Я очень прошу Вас, дорогой Юлий Михайлович, по получении моего этого письма со всеми фотографиями, за исключением каменной черепахи, и по ознакомлении с содержанием присланного материала, передать его С. Ф. Ольденбургу с моей покорнейшей просьбой обработать таковой в скорейшее время.

Мне и моей экспедиции было бы очень приятно знать, что заключается в художественно начертанных письменах и к какому времени относится их происхождение. С своей стороны Географическое общество, может быть, найдет нужным сообщить мне свои взгляды и пр. Адрес прежний: Монголия. Урга. Начальнику Монголо-Тибетской экспедиции Русск. геогр. об-ва П. К. Козлову. Всю корреспонденцию с таким адресом в Урге сдают моему прежнему спутнику и другу Ц. Г. Бадмажапову. Последний аккуратно, периодически доставляет ее нам.

О своей «восточной» партии, во главе с С. А. Глаголевым, пока не имею основательных данных о ее деятельности, чтобы таковые сообщить Вам.

Моя же или «западная» — работает посильно. Производим съемку, ведем метеорологические наблюдения, собираем коллекции геологическую, ботаническую и зоологическую..., кроме того, работаем с легкой руки Ноин-ула и в области археологии...

Моим сочленам по родному Географическому обществу прошу передать мой самый теплый привет и лучшие пожелания.

Искренне преданный Вам.

P. S. При встрече с моим сыном передайте, пожалуйста, ему несколько слов из этого письма — мне положительно нет времени писать ни родным ни друзьям.

____________________________

Ю. Хангай, истоки реки Онгиин-гола.
29 ноября 1925 г.

Дорогой Андрей Петрович!

Давно-давно мы не имели от Вас Никаких известий: соскучились, желаем все знать о Вас, о Вашем здоровье, о Ваших занятиях, о Вашем художественно-поэтическом творчестве и т. д.... Уже ли Ваша лира смолкла — не допускаем этого!

Скоро праздники... при этой мысли невольно весь переносишься из Монголии в милый край — Петроград, к друзьям, с которыми в уютной обстановке, в тепле, чистоте, в симпатичных кабинетах с культурными изданиями так хочется сидеть и говорить-говорить.

Ранее я мечтал устроить зимовку в долине озера Орок-нора, в виду могучих массивов Монгольского Алтая — Ихэ-богдо и Бага-богдо, чтобы полнее исследовать этот замечательный уголок внутреннего центральноазиатского бассейна.

Но другого рода исторические памятники — письмена и рисунки на скалах — вовлекли меня в Сайн-ноиновский район, в верховья и на исток реки Онгиин-гол, где я встретил, действительно, непочатое поле старины, хранящей историю Монголии...

Периодически я высылаю в фотографических снимках результаты моих исследований в Географическое общество и в Академию Наук. Вот куда следует стремиться историко-археологам, здесь они найдут много непочатого исторического материала. Куда ни заглянешь: и в горы, и в долины, и даже в область верхних поясов хребта, в дикие россыпи, и тут наталкиваешься на любопытные памятники.

Большой новостью, чем-то невероятным прозвучала вначале весть в моей экспедиции о том, что у одного, самого могущественного хана Монголии — Сайн-ноина имеется усыпальница, хранящая 13 могучих управителей номадов... 12 подняты на 9000 футов абсолютной высоты, в верхний пояс Хангая, и упокоены в земле, в могилах со склепами, с различными убранствами сверху, обнесенными оградами. Всего три года тому назад, как были сняты постоянные дежурства военных отрядов, хранивших могилы ханов. 13-й, последний Сайн-ноин-хан, наш современник — лично мой бывший, большой друг, приехавший (в роли председателя министров монгольских) в Петроград, после смерти (лет шесть тому назад), по его завещанию, оставлен при ставке и монастыре его аймака. Его тело набальзамировано, положено в гроб и покоится на возвышении, под сенью балдахина, заключенного в середину каменного, художественно архитектурного мавзолея. Тринадцать поколений [481] сайн-ноин-ханов составили великую историю их самого большего аймака (29 хошунов) в Монголии. Их владения — и во внутреннем и во внешнем бассейнах.

Простите, я увлекся Монголией — ее историей!

Живое изучение страны ведется также; благодаря Вашей последней инструкции для ловли насекомых наша энтомологическая коллекция за последнее (минувшее) лето богаче и разнообразнее... Предстоящее лето мы будем собирать естественноисторические коллекции и в монгольском Алтае и в низовье Эцзина.

Пожелайте нам на предстоящий год заключительных удач и счастья. А пока позвольте Вас дружески обнять, поцеловать, крепко пожать Вашу талантливую руку и сказать Вам: примите, дорогой наш друг, на праздники наш далекий, горячий привет и самые лучшие пожелания...

Ваш П. Козлов.

____________________________

Хангай, исток Онгиин-гола. 29 ноября 1925 г.

Дорогой Владимир Леонтьевич!

Жизнь на зимовке, у южного подножья хребта Хангая, пока протекает вполне удовлетворительно. В светлые тихие проблески, несмотря на зимнее время, я стараюсь выполнить все намеченные с осени задания...

С одной стороны, работаем в области изучения и сбора материалов по многочисленным памятникам старины Монголии; с другой, по-прежнему, изучаем соседний Хангай — его естественноисторичеекие богатства не только ближайшего южного склона, но и отдаленного северного, с районом истоков Орхона...

Монгольское население относится к экспедиции великолепно, то и дело попадают навстречу мои старые приятели, которые все стремятся оказать посильное содействие... Один влиятельный монгол (стоит во главе прежнего Сайн-ноиновского управления), некто Чумыт Дорчжи прислал любезное письмо и всеми силами переманивает меня в котловину озер внутреннего бассейна, в частности — в соседство Монгольского Алтая, его долины с севера — с озера Цыган-нор и массивом Бага-богдо... Обещает хорошо послужить «русской экспедиции», так как у него многое не выдано американской экспедиции. Вообще я больше и больше убеждаюсь в том, как мало изучена Монголия..

Все же здесь в Хангае я пробуду тяжелое, нудное время зимы, но в феврале непременно снимусь лагерем и перекочую в соседство озер Цыган-нор и Орок-нор и в соседство высших массивов Монгольского Алтая — Ихэ-богдо и Бага-богдо [...]

Глаголевской партии предписал, по получении от нарочного моего пакета с китайскими паспортами, тотчас двинуться на юг, в низовье Эцзина и там [482] выполнять мою специальною программу. В начале мая я сам приеду туда и, конечно, поработаю и в моем детище — Хара-хото.

На этот раз ограничиваюсь высылкой только трех фотографий с памятником старины. Зима и ее невзгоды не дают возможности получить должных отпечатков даже с удовлетворительных негативов...

Считаю долгом пояснить третий снимок — каменная баба... Еще в памяти местных стариков сохранилось представление, что это изваяние стояло на кэрэксуре (с восточного его края), открыто на воздухе. Но вот один лама устроил часовню. Таким образом, что внутри ее оказалась каменная баба. Лама эту каменную бабу облачил духовными одеждами и всякого рода регалиями, и народ стал молиться кумиру под названием «цаган ушэхай» — милостивой женщине-старухе [...]

С течением времени часовня обогатилась и могла воздвигнуть целую кумиренку: таким образом, взамен часовни над каменной бабой — цаган-ушэхай — появился храм (но место, на котором каменная баба стояла вначале, так и осталось по-прежнему, бабу лишь подняли из земли выше, наружу). Каменная баба стоит в храме, занимая почетное место (за известную мзду ламы привратники раздели каменую бабу донага и позволили мне снять с нее фотографию. На другой день цаган-ушэхай вновь красовалась в ярких одеждах)...

Очень любопытно, что снаружи кумиренки вы видите, что она поставлена на кэрэксур, его восточную треть, с таким расчетом, чтобы цаган-ушэхай была бы в храме, занимая его почетное место. В недалеком будущем цаган-ушэхай хотят поставить на трон. Излишние камни, венчающие насыпь кэрэксура, убраны и в порядке сложены; они, конечно, мешали возведению фундамента (деревянного) кумиренки.

В заключение позволю себе опять просить Вас передать это маленькое письмо с фотографиями С. Ф. Ольденбургу, вместе с моим праздничным приветом.

Отчет географический пришлю позднее, на него уйдет порядочно времени из декабря месяца.

Давно не получал от Вас вестей, соскучился, прошу меня не забывать — поддерживать мой дух и мои стремления на пути изучения моей любимой Азии.

Вышел ли сборник статей по Монголии, очень жажду его иметь в экспедиции. Прошу дорогого Сергея Федоровича непременно выслать мне несколько экземпляров и оставить также несколько экземпляров, которые я получу лично в Ленинграде.

В лице Вашем крепко обнимаю моих друзей по родному Географическому обществу. Г. Е. Грумм-Гржимайло передайте марку с конверта, он очень интересуется.

P. S. Ни на одно из моих путевых писем ни от Вас, ни от С. Ф. Ольденбурга я не имею ответа, а мне очень интересно знать, что в себе хранят письмена, рисунки и т. д., все то, что я уже ранее выслал Вам. П. К.

____________________________

Урочище Холт. 19 апреля 1926 г. (Юго-восточная окраина Хангая).

[Елизавете Владимировне]

С добрым утром! Сегодня воздух окутан пыльной дымкой, но жаворонки в вышине поют на все лады. Рядом с нами в 100 шагах выше моей юрты держится пара красных уток. Они устроились в русле речки на берегу маленького водоема и, вероятно, будут гнездиться...

Мы перенесли лагерь из Уха-обо сюда в Холт (в урочище с остатками третичных млекопитающих.— Е. К) 1 апреля. Только на днях закончили выборку счастливо найденного «гнезда» с костями; больше всего находим зубов, среди них есть и крупные клыки, но есть и кости конечностей. Место нашего лагеря ужасное — такая мертвячина кругом... Видим только одну горку Сончжи, и никаких далей. На днях добыл для орнитологической коллекции пролетных птиц: гуся-гуменника и двух завирушек. Больше от нас ничего не жди. В нашей пустыне ничего нет! Хотя я и посматриваю, и хожу вверх по руслу Холта, но все безрезультатно... По временам показываются заблудившиеся одиночки: гуси, утки, чеканы. Однажды тянули небольшими стайками чибисы и даурские галочки. Погода у нас скверная — ветер, стужа и пыль. Раньше было теплее. Теперь я не вылезаю из валенок и полушубка. Сегодня падал снег, все живое исчезло, даже нет «хачиков» («Хачики» — измененное «хуанчук» — саранча (китайск). Судя по дате, это личинки некоторых местных саранчовых) — они прицепились к сухим стеблям дересу и сидят смирно.

Думаю вскрыть вершину Сончжи; на днях я был на ней. Ну и вид же, я тебе скажу, открывается оттуда! Видно знакомые вершины Хангая, место нашего предыдущего бивака, а на юге виден Гобийский Алтай — все словно на ладони [...]

____________________________

Урочище Холт. 25 апреля 1926 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Сегодня получил почту — номер «Известий» с моей статьей-фельетоном «Вести из экспедиции П. К. Козлова», но, что лучше всего — пришло донесение от С. А. Глаголева из Хара-хото. Высылаю его тебе. Я очень хочу сам побывать еще раз в Хара-хото. Поеду мимо твоей стоянки (на озере [484] Орок-нор.— Е. К), там подумаем, обсудим... Пока поручу Глаголеву разработать фундамент «знаменитого» субургана [...]

Читал письма и газеты до полуночи, когда случилась снежная буря и занесла наш лагерь кругом. В мою юрту через распахнувшуюся дверь и поднятую часть крыши над очагом ворвался поток снежного ветра и засыпал. Пришлось разбудить Васю (В. А. Гусев — препаратор экспедиции.— Е. К) и укреплять войлоки. 26.IV утром — картина зимы. Снег везде, на ровных местах до 1/4 аршина; кругом нас сугробы [...]

____________________________

Урочище Холт. 1 мая 1926 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Вечером я сидел у юрты на ящике, покрытом войлоком, и долго любовался на моих соседей, что на ручейке, в расширенной его части. Там держались: пара турпанов и 7 улитов (кажется фи-фи). Турпан самец кормился молодой травкой на берегу, а его самка плавала среди улитов, которые чистились, стоя в воде. Некоторые тыкали в песчаное дно своими клювами, а одна группа из трех особей разместилась вниз по ручью в мелководье: кулики стояли неподвижно, спрятав голову под крыло и поджав одну ножку [...]

____________________________

Урочище Холт. 4 мая 1926 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Наконец приехали тибетцы! С одним из них я долго беседовал. В заключение вручил ему подарки для далай-ламы: книги и прекрасные хадаки. Не знаю почему, но всякий человек, едущий в Лхасу, делает мне очень больно, даже тем, что он увидит Тибетское нагорье, и медведя-пищухоеда, и диких яков, и гималайских грифов... Наконец, увидит Лхасу, о которой я мечтаю со времени своего первого странствия с незабвенным Пшевой (Николай Михайлович Пржевальский.— Е. К).

[...] В ночь на сегодня я с Васей Гусевым проявлял свои последние 17 снимков. В общем — весьма удовлетворительно. Только почему-то с места в карьер проявление пошло вяло, необычно медленно. Мы закончили все ровно в 5 часов утра, когда, несмотря на крепкий ветер, жаворонки пели зовсю [...]

____________________________

Озеро Орок-нор. 21 мая 1926 г.

Дорогой Петр Михайлович!

Под монотонный, непрерывный шум Орок-нора, под гул его пенистых волн, пишу Вам это письмо за несколько дней до моего отъезда в Хара-хото. Забрался и еще глубже забираюсь в такие места, откуда ничего не [485] знаю о том, что творится на белом свете. Полная неосведомленность дальше того района, в котором приходится работать.

Моя Орок-норская партия порадовала меня своими успехами. Богатый, интересный весенний пролет птиц обогатил коллекции, которые вообще растут с каждым днем. Соседний Монгольский Алтай, его величественные белые вершины, как в зеркале, порою отражаются в Орок-норе, привлекают моих спутников в свое ущелье за горными баранами — янгир-яма, а также и за горными индейками. Охоты чудесны. Однажды новичок увидел «огромную пеструю — красную с черными кольцами и длинным хвостом — кошку», т. е. леопарда, промазал по нем, а потом уже боялся, когда ему объяснили, что такое означает его кошка! «Да, я и то дивился,— замечает мой Ганчжуров,— что после выстрела он — этот зверь — исчез, словно провалился сквозь землю».

Туземцы леопарда очень ценят, так как китайцы за шкуру платят столько янчанов, сколько на шкуре зверя законченных колец.

Наша брезентовая лодка, на которой и я здесь поплавал порядочно, производит на монгол волшебное впечатление: главное, она устойчива на волнах, качается как поплавок и с двумя «пассажирами» продвигается скоро. Таким образом, мы производим исследование глубин, качество дна и т. д. Рыбы — масса, так как ее никто, и никогда, кроме орланов и других птиц, не ловит!

Теперь лето: страдная, горячая пора у путешественника: надо собирать растения, птиц, рыб, змей, ящериц, насекомых. Надо за всем следить, все заняты, порою не хватает рук. Моя южная хара-хотская партия в течение всей своей годовой деятельности колит научные сборы, не имея возможности их послать ко мне и далее к Вам. Багаж наш велик, очень тяжелы остатки носорога, жирафы, рогатых животных, кабанов и т. д. Но зато приятно сознанию...

Таким образом, время просто не замечаешь; оно не бежит, а летит! Как месяц настанет, пиши, что его почти не существует, он исчисляется быстро преходящими днями. Этот листок мой Вы получите в июне, когда я буду на развалинах моего детища. В июле мой корабль пустыни я поверну по направлению к родным пределам. Лично я, с женой и одним из моих сотрудников, хочу прибыть в Ургу за неделю раньше каравана экспедиции, чтобы многое, главное, подготовить.

Разрешите остановиться на родном клочке земли, под Вашим полпредским крылом...

Очень прошу Вас, Петр Михайлович,— распорядитесь выслать за мной одну из Ваших лучших надежных машин в Уйцэн-ван [...] [486]

____________________________

Сочи. 30 августа 1927 г.

Дорогой Сергей Федорович!

Благодаря заботам Н. П. Горбунова, я имел возможность устроиться на отдых-лечение в Сочи. Здесь же я познакомился с председателем СНК Украины Г. И. Петровским, который любезно разрешил мне заехать в Асканию-Нова и подробно ознакомиться с государственным заповедником — его современным состоянием.

Таким образом, завтра я сажусь на пароход и плыву на Севастополь, далее по железной дороге еду до ст. Ново-Алексеевка, откуда степью 75 верст до Аскания-Нова, где и останусь до половины сентября. Надеюсь, что собранный мною материал по освещению заповедника Аскания-Нова будет интересен и для Академии наук и Географического общества, в свое время принимавших близко к сердцу самое бытие Аскании с такими животными формами, как Equus Przewalskii. Сочи и Мацеста восстановили мои силы: я бодр и жизнерадостен, мои мечты и грезы, помимо моей воли, уносятся в «заветную даль»! [...]

____________________________

Сочи. 10 июля, 1927 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Спасибо, что часто и обо всем пишешь; чувствую полную связь с домом, и не так остра удаленность от тебя. Скоро надо засесть за составление проекта (новой экспедиции.— Е. К). Как-то странно писать без тебя: ведь ты знаешь, я люблю диктовать и привык вместе обдумывать всякую новую мысль... Не так ли?..

Вчера, сидя на берегу моря, меня настроили наши «санаторцы», преимущественно украинцы-рабочие, на рассказы о Судзуктэ и Хара-хото. Я был в ударе, увлекся и не заметил, что около меня собрался целый «митинг». Были и посторонние; все просили не откладывать надолго обещанную лекцию о последнем путешествии в Азию. Нашлись люди, которые меня уже слушали по радио или в Политехническом музее в Москве. Есть и желающие идти с нами в Азию. [...]

____________________________

Сочи. 11 августа 1927 г.

[Елизавете Владимировне]

____________________________

Сочи. 15 августа 1927 г.

[Елизавете Владимировне]

[...] Сегодня долго держал в руках стоверстную карту: мой маршрут (будущей экспедиции.— Е. К) и предстоящая работа мне ясны. Чувствую, что все внимание и деятельность экспедиции будут сосредоточены на районе верховьев Ян-цзы-цзяна. Надо устроить заранее (письмом) так, чтобы Донир (представитель Тибета в МНР.— Е. К) и Агван Доржиев предупредили далай-ламу о нашей стоянке летом на Ян-цзы и чтобы Лхаса установила связь с нами. Может быть случится так, что часть экспедиции займется съемкой реки Ян-цзы (начало ей я положил сам), в то время как другая часть будет работать и проживать в столице Тибета. Конечно все эти предположения в «проект» не войдут, но они должны жить среди нас... Когда я мысленно так близко подхожу к Тибету, мне представляется, что он не уйдет от нас! [...]

____________________________

27 октября 1930 г. д. Стречно

Глубокоуважаемый и дорогой Юлий Михайлович!

Из лесов и долов старорусских, где еще тепло по-летнему, где на солнце летают бабочки и жужжат осенние шмели и мухи, шлю Вам и сочленам Общества мой большой привет и лучшие пожелания; лично же Вам еще и большую благодарность за написанное Вами для меня, по-английски, приветственное письмо в Лондон, в Географическое общество.

Должен сказать, что когда Вы отсутствовали из Ленинграда, в сентябре, я послал в Лондон телеграмму, на английском языке. На днях жена прислала мне ответ, полученный от англичан: 15.IX. «Милостивый государь! по поручению президента Географического общества, я приношу Вам благодарность Географического общества за Вашу любезную (точнее — «добрую») телеграмму от 12.IX, в которой Вы прислали Ваши пожелания в день столетия Общества, как его почетный член-корреспондент.

Общество весьма сожалеет, что не все его медалисты смогут присутствовать на его торжестве.

Примите и пр.

Секретарь Артур Хинкс».

Моя жизнь и деятельность в лесах и полях Залучья (Родина Гавриила Иванова, участника пяти экспедиций в Центральную Азию и Тибет) протекает удовлетворительно. Понемногу я пишу, понемногу охочусь. Мои сотрудники охотники-препараторы совершенствуются. Моя задача — подготовить их к участию в отдаленные экспедиции. Двое уже намечены к таковым поездкам. [488] Остальные четыре-пять будут намечены. Все это молодежь крепкая, нравственная. Каждый из них детски радуется, пополняя наши еще скромные сборы в отделе млекопитающих и птиц. Так как у меня нет средств для оплаты их труда, то всякого рода одежда и обувь, получаемые мною по бумагам Географического общества, поступает им вознаграждением и служит поощрением к успехам...

Моя организация и я сам усердно просим Вас, как представителя Общества, подарить и выслать нам труды Общества по экспедициям, близким нашему сердцу, о которых мои деревенские ученики слышат из моих уст и, конечно, желают видеть, и книги о тех путешествиях, в которых я — их руководитель — принимал участие. Дар Общества пополнил бы значительно наше здешнее собрание книг.

После ранних холодов и обильных снежных осадков, со второй половины октября установилась приятная, мягкая, сухая погода и температура значительно поднялась; даже ночной минимум держится выше нуля, и еще вчера я наблюдал на лужайке бабочку.

На этом я и оканчиваю мое письмо! Буду искренне рад получить от Вас хотя бы коротенькую весточку. Всего хорошего.

Искренне преданный Вам.

Ваш П. Козлов.

P. S. Наш сочлен В. Л. Попов спрашивает меня: известно ли председателю Русского географического общества, что Москва намерена из заслуженных бывших отделов Р. Г. О. Восточно-Сибирского и Западно-Сибирского образовать бюро краеведения? Допустим ли Западно- и Восточно-Сибирские отделы обратить в узкие бюро краеведения? Считаю нужным довести до Вашего сведения.

____________________________

1933 г. (октябрь)

Дорогой Юлий Mихаилович!

В лице Вашем и дорогих Николая Ивановича Вавилова и Якова Самойловича Эдельштейна (Н. И. Вавилов — крупнейший советский ботаник, академик, президент Географического общества. Я. С. Эдельштейн — известный советский геолог и геоморфолог, профессор, в эти годы — ученый секретарь Общества) приношу Гос. географическому обществу мои искренние чувства глубокой благодарности и признательности за приветствие и пожелания по случаю моего незаметно подошедшего семидесятилетия.

Правда, я все еще бодр духом и чувствую в себе некоторые силы, тем тяжелее и больнее сидеть отшельником в новгородских лесах и понемногу вести пассивную деятельность — описание путешествия.

Среди птиц попался интересный экземпляр тетерки, похожей больше не на тетерку, а на глухарку — тетерка-глухарка. [489]

Но моя послушная мечта в длительные зимние вечера и ночи часто уносит меня в далекий, высокий Тибет, где только и остались непосещенные уголки, завещанные незабвенным учителем H. M. Пржевальским.

Порою, словно лермонтовский «Демон», я ношусь над хребтами Тибета и подолгу останавливаюсь в созерцании глубоких, богатых ущелий верхнего Меконга, их диких неприступных скал, омываемых гремучими речками и водопадами, красиво сверкающими радугами.

То улетаю в Центральный Тибет со сказочным замком-дворцом Потала, с алмазным престолом далай-ламы. Вижу по плоской кровле 13-этаждого священного замка прогуливающегося тибетского владыку и любующегося символическим поцелуем солнца с ледяными вершинами, в то же время придворный оркестр несет тибетскую симфонию вверх к голубым небесам, или вниз — к коленопреклоненным обитателям Лхасы...

Торжественное величие природы и музыкальные волны оркестра в сильной степени волнуют душевный мир буддийских жрецов и приближают их к познанию и восприятию нирваны.

Правда, дорогой Юлий Михайлович, как я был бы счастлив сидеть теперь на протяжении нескольких лет в стране лам и монастырей, с одной стороны, и дивной величественной природы Тибета, с другой. Много, много нового можно было там добыть и для музеев и для самого Географического общества.

Разбудили Вы мою дремавшую душу!

До свидания — в декабре увидимся.

Крепко жму Вашу могучую руку.

Искренне преданный и всею душою любящий Вас.

Ваш П. Козлов.