Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ИОВЛЬ В.

ПО ПУТИ В КИТАЙ

Заметки и личные наблюдения

Окончание

VI

(См. выше; июль стр. 63)

Гонконг, небольшой остров у восточных берегов Китая, - это наглядный памятник энергии, предприимчивости, настойчивости и деловитости англичан, воздвигнутый ими из ничтожества и доведенный ныне до громадного успеха и процветания.

Захваченный англичанами во время так называемой "опиумной войны" 1840-го года, остров этот по Нанкинскому договору оставлен окончательно за Англией. С 1842 года началась блестящая история процветания острова. Гористый и скалистый, образованный гранитом и базальтом, остров этот имеет до 80-ти километров в окружности, простираясь в длину на 16 килом., а в ширину - от 3-х до 8-и км.

Первоначальное население острова были бедные рыбаки да морские пираты. Ими и дано образное китайское наименование своему поселку, с горных вершин которого низвергались после дождей светлые, быстро несущиеся в море реки - "гуан-кианг", т. е. светлые реки. [568] Весь остров быль лишен растительности, пустынен, безлюден, окружен множеством других мелких островов и защищен горами от ветров, что придавало его бухте такую ценность. Прошло шестьдесят лет, и Гонконг преобразился из китайского рыбачьего поселка в богатейший всемерный порт, самый деятельный после Шанхая на всем Востоке, насчитывающий свыше 312 тысяч населения, из которого 2/3 китайцев до 6-ти тысяч европейцев, остальные - индусы, малайцы, бирманцы и другие народности.

Через шестьдесят лет английская энергия и упорный труд обратили голые скалы в цветущие сады и парки, покрыли остров древесной растительностью, провели прекрасные дороги, застроили прекрасными зданиями и заселили самую высокую точку острова, Пик, возвышающуюся на 540 метров, покрыв эту гору растительностью, застроив ее дачами, куда на знойное и тяжелое лето выселяются жить европейцы.

"Пик" сообщается с Гонконгом цепной подъемной дорогой; вагоны поднимаются и спускаются каждые полчаса.

Город Гонконг расположился по длинной прибрежной полосе, образовав одну чудную главную улицу "Victoria-road", полную оживления, на которой расположены все общественные и торговые учреждения, магазины, прекрасные здания, отели.

Господствующим европейским населением являются англичане, и повсюду слышен почти исключительно английский язык.

В Гонконге, подобно Венеции, нельзя встретить лошади: уличное сообщение совершается по электрическим трамваям, на дженерикшах и в легких носилках-стуле, который на двух длинных жердях несут двое китайцев.

Гонконг европейский заканчивается с одной стороны скаковым кругом (непременное условие жизни англичан повсюду - спорт, прежде всего - скачки и теннис), а с другой стороны переходит в китайский Гонконг.

"Victoria-road'', доходя до скакового круга, доводит и до самого очаровательного уголка Гонконга, до "Нарру valley''.

"Нарру valley" - это кладбище, расположенное по склонам гор, среди чудной тропической растительности, пальм, туй, кипарисов, с журчащими между ними по ложбинам горными ручьями.

На кладбище полная тишина, чистота, порядок, заботливость. Много ценных и изящно выполненных мраморных памятников, окруженных цветущими деревьями, цветочными клумбами. [569]

"Нарру valley'' - это история жизни и развития самого Гонконга; это история культуры, которую вносят во все страны света мощный дух и любящая душа человека.

Много памятников носят известные славные имена друзей человечества, на многих памятниках видны эмблемы масонов. Среди памятников обращает на себя внимание гранитный саркофаг с надписью на нем: "D-r Guetzloff. Apostel der Chinesen''.

Д-р Guetzloff скончался в Гонконге в 1851 году, но память о нем свежа и до сих пор. Именем его названы одна из улиц Гонконга и один из маяков, освещающих вход в Амой.

Карл Гюцлов родился в 1803 году в Померании. Отец его был портной. Обладая выдающимися способностями, Гюцлов скоро окончил учение в школе и стремился к дальнейшему самообразованию.

Случайно попавшая ему в руки книга о миссионерстве решила его судьбу: он вдохновился идеей миссионерства и написал поэму, прославляющую подвиги миссионера.

Эту поэму юный Гюцлов отослал королю Фридриху-Вильгельму III-у. Король участливо принял сердечное влечение юного Гюцлова и предложил ему поступить учеником в миссионерскую школу.

Так просто свершилось веление судьбы, призвавшей, на проповедь Гюцлова.

По окончании курса в школе, юный миссионер отправился сперва на Суматру, потом в Сиам, а отсюда в Китай.

Подвизаясь тяжелым подвигом апостольства, Гюцлов жил среди китайцев в Гонконге и основал здесь китайскую христианскую общину.

Кроме своей миссионерской деятельности, Гюцлов написал много мелких статей о Китае и большой труд "История Китая".

В 1850 году Карл Гюцлов был в Берлине, и ему удалось собрать здесь средства для организации в Гонконге "Женской христианской общины".

Вернувшись в Гонконг, Гюцлов открыл первый здесь приют для сирот девочек-китаянок в 1851 году. В этом же году деятель христианской любви среди китайского народа нашел себе упокоение в месте своего труда...

"Нарру valley" влечет к себе той мирной, полной тихой грусти тишиной, тем безмятежным покоем, которым [570] отзывается прекрасная природа на мятущееся сердце и страсти человека...

В противоположную сторону "Victoria-road'' приводит в типичный китайский город, шумливый, крикливый, беспокойный людской муравейник. Вся китайская жизнь идет здесь на улице и с трудом поддается английской дисциплине в соблюдении чистоты и порядка.

Лавки, магазины, харчевни,, ремесленники всех сортов, рабочие - все это оглушает европейца криком, все это тяготит его нервы...

Несмотря на тесноту расположения и страшное китайское многолюдство, порядок в Гонконге поддерживается на улицах хороший, благодаря толковой полиции, составленной из европейцев, "сикков" и китайцев. Полицейские европейцы составляют главную часть полиции; их состоит на службе сто человек.

"Сикки" - это индусы из английских индусских полков; они наблюдают за порядком главным образом в европейском Гонконге и наблюдают за китайцами-полицейскими в китайском городе. "Сикков" насчитывают на службе в полиции триста человек.

Худощавые, высокого роста, смуглые, с черной бородой и черными блестящими глазами, одетые в костюм "хаки", с высоким красным тюрбаном на голове, сикки наводят страх на китайцев одним своим видом.

Китайцы-полицейские, числом пятьсот человек, облеченные в свой китайский костюм, располагаются в китайском городе.

Они лениво похаживают по улицам с бамбуковыми палочками в руках среди китайской сутолоки, охотно беседуют с китайцами в лавочках и на базаре и служат скорее необходимым дополнением к китайской жизни, нежели толковыми полицейскими в европейском понимании этой службы...

В европейском Гонконге, в одной из улиц близ "Victoria-road'', есть цветочный рынок, который интересен по своей китайской простоте.

По обеим сторонам улицы разместились ряды китайцев с корзинами, стоящими прямо на земле, полными букетов цветов, цветов, связанных в пучки, горшков с цветами.

Какие чудные здесь гортензии, гардении, азалии, камелии, громадных размеров лилии! Так как нам хотелось приобрести несколько пальм, то садовник-китаец предложил отправиться [571] к нему в цветник, где мы могли бы выбрать цветы по своему вкусу.

Пришлось проехать весь почти китайский Гонконг и подняться в гору, где располагался сад китайца, но за такое длительное и неприятное путешествие я был вознагражден тем, что увидел, каким образом китайские садовники придают многим кустарниковым вьющимся растениям своеобразную форму льва, гуся, человека, дракона, петуха, Гуан-лао-е (бог покровитель).

У садовника я увидел много сделанных проволочных форм, которые были обвиты вьющимися кустарниковыми ветвями и получали уже прочную форму предмета.

У дракона, например, принявшего ветвистую форму, были уже вставлены раскрашенные глаза и держались крепко в гуще ветвей и листьев.

У довольно высокой фигуры Гуан-лао-е, заплетенной зелеными ветвями во весь рост, прочно были закреплены в ветвях фарфоровые китайские сапоги...

Климат Гонконга - очень тяжелый, сырой, жаркий. В Гонконге часты эпидемии чумы, достигающие нередко высокой степени и главным образом свирепствующие среди китайского населения.

Среди европейцев случаи чумных заболеваний редки...

Из мелкой производительности Гонконг славится своими изделиями из серебра. Китайцы выделывают из серебра множество мелких и крупных, часто весьма художественно выполненных вещей. Из крупных вещей из серебра делают очень красивые, в китайском вкусе, с драконами блюда, подсвечники, чайные сервизы, вазы. Из мелких вещей выливают сценки из китайской жизни, разные фигурки, разных насекомых, кольца для салфеток, браслетки, запонки, ручки для палок. Затем Гонконг, также как и Сингапур, славится выделкой гнутой мебели и мебели из камыша.

Вся пристань перед пароходом, как и в Сингапуре, полна лонгшезов, столов, диванов, кресел.

Но не мелким производством достиг Гонконг своего первенствующего значения на Дальнем Востоке.

Гонконг стоит на пути между Японией, Китаем, Индией, Австралией й Европой.

В Гонконге не только прекрасная бухта, но и прекрасно оборудованные доки и другие морские сооружения, на которых работает до тридцати тысяч рабочих. [572] Из своей собственной промышленности Гонконг имеет сахарные заводы, и его сахар занимает видное место на китайских рынках. Кроме сахарных заводов, Гонконг имеет и бумагопрядильные.

Коммерческая деятельность Гонконга настолько велика, что ему давно уже было тесно на своей собственной территории, и в 1898 году английское правительство арендовало у китайского правительства на девяносто девять лет южную оконечность лежащего напротив Гонконга, лишь через бухту, полуострова Коулун.

Здесь, на Коулуне, в настоящее время сосредоточены все пристани и вся торговая деятельность Гонконга. Так как Гонконг английская колония, то и управление здесь английское. Английский гарнизон составляет три тысячи солдат.

Хотя Гонконг прекрасно защищен горами от ветров, но недостаточно для того, чтобы не допускать проникновения тайфунов, ежегодно врывающихся в него и производящих иногда сильные опустошения не только в бухте, но и в городе.

Чтобы судить, как велика торговая деятельность Гонконга, я приведу данные за 1902 год о количестве приходивших в Гонконг судов, а именно: 25 тысяч паровых судов, не считая китайских джонок, привезли товаров 21.500.000 тонн (тонна = 62 пудам). В 1904 году ввезено было в Гонконг товаров на сумму 136.520.000 лан (лан = 2 р. 40 к.), а вывезено на сумму 89.196.000.

В два часа дня, накупив массу мебели, которой заставили всю палубу, мы вышли из Гонконга, при звуках пароходного оркестра, в Шанхай, известный китайский порт, открытый для иностранной торговли.

VII.

Прощай Европа с ее знаменитыми научными центрами, с ее памятниками искусства, с ее картинными галереями, с ее цивилизацией, с ее умственной жизнью!

Прощай Индийский океан с его красотами, с чудесами тропической природы! В восемь часов утра 12 мая нового стиля "Roon'' вошел в Янцзэ-кианг и бросил якорь против Ву-зуна.

Низкие берега, грязно-желтый, мутный цвет воды, тесным кольцом охватывающая китайская жизнь...

Большие пароходы не подходят к Шанхаю, так как не [573] могут перейти бар, имеющий в самую высокую воду не более 23-х футов глубины. Говорят, что шанхайский бар образован искусственно затопленными, во время франко-китайской войны, джонками, гружеными камнем, чтобы помешать проходу французских судов. Пробовали его углублять, но пока без успеха.

В Ву-зуне простояли мы два часа, пока не был выполнен санитарный осмотр пассажиров, сдана почта и багаж.

Санитарный осмотр был довольно снисходительный: все пассажиры первого класса собрались в свою столовую, в которую пришел и англичанин-доктор.

Он обошел всех пассажиров, посмотрел каждому внимательно в лицо и затем с поклоном произнес: "Thank you''. Когда почта и багаж на Шанхай были перегружены, то все мы спустились на маленький пароходик "Steamlaunch'' как обычно их называют, и направились в Шанхай.

Двенадцать миль пути до Шанхая мы шли слишком два часа. Ву-зун - это деловое и административное предместье Шанхая. Здесь находятся торговые склады, живет несколько европейцев. Здесь же, на Ву-зуне, расположены китайские укрепления, имеется арсенал, стоят войска, построены военные школы.

На реке против Ву-зуна останавливаются на якоре и все приходящие военные суда.

В день нашего прихода здесь стояли броненосцы английские, немецкие, французские, американские и много крейсеров и канонерок разных национальностей.

Пароходик быстро бежит, встречая множество таких же пароходиков и китайских груженных джонок.

Оба берега реки полны оживления и деятельности. Левый берег представляет собою зеленые поля, разделенные на разновидные делянки; здесь копошатся земледельцы в своих характерных синих китайских одеяниях.

Встречаются часто жалкие глиняные, полуразвалившиеся лачуги рыбаков. Правый берег весь деловой: склады и амбары, конторы, фабрики, верфи, доки, все это сменяется одно другим.

Но вот, наконец, посреди суетливой толчеи между множеством встречных пароходиков и джонок, мы подошли к набережной. Вещи быстро с пароходика вынесли на пристань, где чрезвычайно снисходительно китайские чиновники произвели таможенный осмотр, не заставив никого из пассажиров даже раскрыть свой чемодан. [574] Видя такую любезность к европейцам при отсутствии всякой мелочности и притеснений, которые постоянно встречаешь на всех европейских таможнях, невольно ставишь это явление в связь и с вековой своеобразной культурностью китайцев - вежливостью, и с неизведанным еще богатством их страны.

Китайцы не гонятся еще за копеечным вымогательством с каждого чужеземца, попадающего на их землю... Выйдя на пристань, я был охвачен шумной жизнью большого города. Предстояло выбрать гостиницу, которых в настоящее время в Шанхае множество, но из старых известных - две: дорогая и чопорная английская "Astor House", по десяти долларов в день с полным пансионом, и подешевле, но и значительно попроще - французская "Hotel des Colonies'', по семи долларов в сутки. Я отправился в последнюю.

Шанхай совершенно справедливо называют Парижем Востока. Это - самый шумный, самый нарядный, самый людный и самый "бонтонный" город в Китае.

Многочисленное европейское общество и обилие дам создали в Шанхае известный тон жизни, известные правила, которые необходимо исполнять, кто хочет быть в обществе. Начатки общественной жизни в Шанхае положены англичанами и французами, почему и сам тон жизни поддерживается в двух этих направлениях, сообразно характерным чертам каждой из этих народностей...

Шанхай - громадный город, насчитывающий 651 т. китайского населения, громадный порт и главный рынок для всего Китая.

По своей деловой жизни Шанхай делится на несколько чрезвычайно оживленных и интересных по своей жизни частей, как европейских, так и туземных. Первая, так сказать, аристократически-деловая часть Шанхая, это его Bund - набережная.

Она принадлежит английской концессии и находится между "Garden Bridge" и французской концессией.

Одна сторона "Bund"-а - это прекрасные, в архитектурном смысле слова, и богатые здания банков, магазинов, общественных учреждений, клубов; а другая, набережная реки, занята городским садом и зеленым лугом, который тянется вдоль берега вплоть до моста, отделяющего французскую концессию от английской.

По краю берега проложена шоссированная дорожка для [575] пешеходов и сделаны проходы с расположенных здесь по берегу пристаней па самый "Bund".

"Bund" - это Невский Петербурга в соединении с детским садом. Городской сад, начинаясь от самого "Garden Bridge", доступен только европейцам и детям в сопровождении "ам" (нянь) китаянок, японок, хав-касток (хав-каст - полу-европеец, полу-туземец).

Сад содержится очень чисто. В нем много газонов, много цветов, деревьев, беседок в туземном стиле, фонтанов.

Особенно симпатична группа-фонтан при входе в сад, изображающая мальчика и девочку, плотно прижавшихся друг к другу и стоящих под зонтом, с которого течет вода

Сад подходит к самому берегу реки, и, сидя на скамейке, можно часами следить за кипучей деятельностью на реке, а в мыслях своих уноситься далеко, далеко...

В саду играет несколько раз в неделю музыка.

Этот городской сад - единственный большой сад в Шанхае; в нем собираются все дети с ближайших улиц, свободно играя и бегая по лужайкам, по траве, на что нет никакого запрета; травка же растет чудесно...

"Bund" по справедливости можно назвать историческим для Шанхая. Направо от "Garden Bridge" находится оранжерея, в которой можно найти много редких растений, принадлежащих различным климатам. Здесь же близ входа стоит памятник отважному английскому консулу Margery, который спасал команду с трех судов, потерпевших крушение во время тайфуна в Келуне на Формозе.

В 1874 году Margery было поручено сопровождать торговую экспедицию из Китая в Бирму и завести торговые сношения между этими странами.

Margery успешно выполнил данное ему поручение, но, по возвращении, был убит, имея всего 28 лет от роду. Неподалеку находится еще памятник Normann, Anderson, Phipps и Bowlty, которые во время второй англо-китайской войны взяты были китайцами в плен, посажены в клетки и так доставлены в Пекин, где и были варварски замучены.

По другую сторону сада находится памятник в честь офицеров и солдат, погибших при усмирении в провинции Цзянси восстания тайпинов в 1862 — 64 году.

Английские войска приняли участие в усмирении по просьбе китайского правительства. [576] В нескольких шагах от этого памятника стоить памятник команде и офицерам немецкой канонерки "Iltis".

Памятник изображает сломанную мачту; он обнесен якорями и судовыми цепями.

Канонерка "Iltis" погибла в июле 1896 года, во время тайфуна, бросившего ее на утес.

На канонерке доблестно погибло 77 человек команды и офицеров, которые, видя, что спасения нет, при пении национального гимна пошли вместе со своим судном ко дну...

Еще далее, при проходе от берега в Nanking-road, стоит памятник Sir Harry Parker, статуя во весь рост.

Сэр Паркер, как гласит надпись на памятнике, оказал громадные услуги английскому обществу, причем отличался всегда замечательной добротой и доступностью для каждого. Сэр Паркер быль в конце своей жизни английским посланником в Пекине. Несколько далее по набережной от памятника Паркера видны на реке близ берега стоящие какие-то плавучие амбары.

Это - тоже памятники, во памятники не славы англичан, а их позора. Это - склады опиума, привезенного из Индии и сохраняемого здесь, пока не будет оплачен пошлиной, чтобы получить свободу отравлять и разорять китайский народ.

Англичане первые пустили в 1834 году опиум в торговлю с китайцами и внесли отраву в народный китайский организм. Тщетно китайское правительство боролось со злом курения опиума, получившего страшное распространение "во всех слоях населения". Опиум проник и в села, и в города, и во дворцы, и в войска.

Ни запрет, ни наказания, ни даже смертная казнь над курильщиками опиума не достигали цели: курение распространялось. Китайское правительство обратило тогда стеснения на англичан, торговцев опиумом, и в Кантоне склады опиума сожжены китайскими чиновниками, а сам ввоз опиума запрещен. Этот запрет и послужил поводом к началу англичанами против Китая, в 1839 году, опиумной войны.

Война окончилась тем, что англичане по Нанкинскому договору приобрели себе Гонконг, взяли с Китая военную контрибуцию за расход войны в 12 миллионов долларов, взяли шесть миллионов долларов за уничтоженный китайским правительством опиум в Кантоне, да три миллиона за всякие другие убытки английских подданных, итого взяли 21 миллион. [577] Кроме того, были открыты для иностранной торговли Шанхай, Нингпо, Фучжу и Амой.

И с того злосчастного 1839 года над китайским народом тяготеют, словно проклятие, английский опиум и миссионеры... Проходя днем по "Bund'', видишь перед собой пестрый калейдоскоп жизни, "племен, наречий, состояний".

Велосипедисты, дженерикши, каретки в одну лошадь, коляски, автомобили, мандаринские паланкины, носилки-стулья с китайцами-носильщиками и китайской свитой при мандаринах, верховые, - и изредка среди этого шумного движения скромно пробирается первобытная китайская ручная тачка, которую везет один китаец, а на тачке с двух сторон, спина к спине, сидят, свесив ноги, два пассажира.

Ручной способ передвижения людей на тачках распространен еще в Китае. Столь же разнообразны и встречающиеся люди: спешащие дельцы, "делающие деньги", бедняки и "бывшие люди", европейцы всех народностей и азиаты всех племен, мужчины, женщины, дети с "амами", полицейские "сикки" и китайцы, патеры миссионеры в одеяниях иезуитов, маристов, лазаристов, францисканцев, рабочие китайцы-кули, переносящие через улицу груз в пакгаузы, японки в своих оригинальных прическах и костюмах - кимоно, оби, гета, - нарядные китайцы и китаянки, - все это пестрит уличную жизнь "Bund''-а при ярком солнечном освещении...

Но не один Bund, а каждая часть Шанхая, всякая его улица имеет свой особенный интерес, свою физиономию.

В этом отношении Шанхай справедливо можно назвать многоликим городом.

После Bund-а очень интересна начинающаяся от него Nanking-road. В начале это улица с европейскими домами и магазинами, а затем она становится смешанной.

Honan-road - преимущественно китайская, но оевропеившаяся. Китайские магазины на этой улице имеют европейскую обстановку. Honan-road интересна для наблюдателя китайской жизни, благодаря множеству имеющихся по этой улице чайных домов с "девицами и певицами".

В этой же местности между Shanse- и Tokien-road находится интересный китайский храм "Хун-мяо" - красивый храм, посвященный богине милосердия.

Храм этот пользуется большим почитанием, и здесь всегда бывает много богомольцев, ожидающих от богини милости. При входе в храм стоят и сидят гадальщики сo [578] своими принадлежностями гадания - книгами, рисунками, костями; сидят сочинители писем, толпятся надоедливые нищие. Во дворе перед храмом стоит массивная бронзовая урна, в которой сжигаются "жертвенные деньги" (золоченая бумага). Войдя в храм, богомолец простирается ниц перед деревянным бронзированным изображением богини и опускает в ящик у ее подножия несколько монет. Прислуживающий монах в этот момент ударяет в колокола, затем ударяет палочкой в барабан, иногда хлопает в ладоши, чтобы обратить внимание богини на приносимую жертву и вызвать сострадание богини. Nanking-road или, как ее еще называют, The Maloo, тянется на две мили. Эта улица в общем еще более шумная, оживленная и интересная, нежели Bund; это - улица вполне космополитическая; на ней можно встретить все и всех: китайцев и китаянок всех рангов и положений, китайские свадебные и похоронные процессии, китайские рестораны, бани. На своем протяжении The Maloo-улица снова переходит в европейский квартал под названием "Bubbling-well-road".

Здесь скаковой круг, клубы, ванны, места для игры в кегли, футбол, поло и проч.

От 4 до 8 часов вечера улица Bubbling-well-road служит для прогулок. В это время здесь можно в экипажах, верхом, на велосипедах встретить "весь Шанхай".

Невдалеке отсюда находится также весьма интересный для наблюдателя сад "Chang-Su-Ho", в который собирается по четвергам и воскресеньям, от 4 до 7 ч. вечера, все высшее китайское общество, выряженное в шелк и бархат.

Вместе с китайцами-мужчинами здесь можно увидеть и женщин-китаянок, разукрашенных и набеленных до подобия кукол.

В их прическах, в их ушах и на пальцах можно увидеть много украшений из драгоценных камней, подвесок и колец.

В этом саду есть и чайный китайский дом, но построенный в европейском вкусе, да и вообще весь этот сад и его китайское общество носят на себе подражательный европейцам вид, как будто они хотят сказать: "Мы тоже не как-нибудь"...

Кроме этого оевропеенного китайского сада "Chang-Su-Ho", в этой же местности есть еще типичный китайский сад "Ю-юэн".

Здесь все павильоны, беседки, ландшафты носят на себе китайский характер вплоть до зигзагообразного мостика, переброшенного через ручей, и любимых китайцами гротов. [579]

Чрезвычайно интересна, но уже опять в своем роде, - "Foochow-road", также начинающаяся от Bund-a.

Foochow-road - это специально улица театров, чайных домов с певицами, ресторанов, опиумных и картежных притонов.

Вечером Foochow-road до того бывает набита народом, что прекращается движение рикш.

Вся улица вечером интересна своим ярким освещением фонарями, лампами, электричеством. Вся она пестрит флагами, объявлениями, отовсюду несутся звуки китайской музыки и пения.

В ресторане, в который мы зашли, первое, что меня хватило, это был одуряющий, тошнотворный запах опиума. Ресторан был большой, богатый. Было очень много посетителей, из которых одни сидели за ужином, другие лежали на канах (широкие нары) и курили трубки с опиумом. Мы спросили себе чаю и сели за свободный столик.

На возвышении, за особым столом сидело несколько девушек-певиц, а перед ними были разложены своеобразные музыкальные инструменты.

Вот одна из них встала, взяла в руки кастаньеты, а другая взяла инструмент, струнный, длинный и узкий.

Певица стукнула несколько раз в кастаньеты, затем запела, а ее подруга стала ей аккомпанировать на струнном инструменте. Китайское пение и музыка интересны для европейца, как новинка, но они в то же время настолько своеобразны и неприятны для слуха, что, услышав один раз, в другой - слышать не захочешь.

Певицы у китайцев ценятся дорого, так как каждая певица является солисткой и приглашается каждым гостем отдельно. Ни один ресторан не имеет своих наемных певиц или хоров, как это практикуется в России.

Поэтому посетители, обычно знакомая компания, задумав обедать и провести весело время, заказывают заранее в ресторане обед и заказывают своих знакомых певиц, которые и являются к определенному времени. По Foochow-road много опиумных домов всех категорий. Сами китайцы называют опиум "иностранное курево" и сознают его вред; но те, кто курит умеренно, находят в опиуме лишь удовольствие, как европейцы находят удовольствие выкурить после обеда сигару или выпить рюмку ликера.

Люди деловые оправдывают курение опиума тем, что при их занятиях, утомляющих мозг, им необходима трубка опиума, [580] которая освежает, ободряет их мышление и возбуждает их нервы.

Один только бедный, истомленный бесконечным трудом рабочий ничем себя не оправдывает, а курит опиум, чтобы хоть на час один забыть свою тяжелую долю.

Бедняки курят самый скверный, вредный и дешевый сорт опиума и более всего погибают от отравления.

В Китае курят опиум все. Много людей богатых обращаются в нищих. Страсть к опиуму заставляет забывать все. При лечении завзятых курильщиков опиума применяют морфий, но в результате получается "из огня в полымя", так как больные опиофаги делаются морфинистами. Для борьбы с курением опиума китайское правительство не принимает других мер, кроме запрещения открывать опиумные притоны и расклеивания объявлений во всеобщее сведение о вреде курения для здоровья.

Но ни запреты, ни объявления цели не достигают: все большие города полны опиумными притонами, которые существуют с негласного ведома полиции, благодаря всеобщему взяточничеству полиции и всеобщему курению опиума.

Ведут борьбу с курением опиума только христианские миссии да китайское благотворительное общество в Шанхае. Борьба с курением опиума страшно тяжела. Исцеление от этого недуга возможно только в первом периоде привычки к курению, но кто курит опиум не менее восемнадцати месяцев, тот, как говорит опыт, обречен на гибель, так как организм его уже настолько отравлен, что отказаться от приемов опиума не может...

Шанхай европейский, т. е. в концессиях английской, французской и международной, резко отличается от Шанхая чисто китайского, который составляет совершенно отдельный город, обнесенный каменной стеной, имеющей до тридцати футов высоты, десять футов ширины и в окружности - до 31/2 миль.

В стене имеются семь ворот, которые ведут в город и на ночь запираются.

В китайский Шанхай можно попасть из французской концессии, но европейца можно встретить в китайском городе очень редко.

Громадное большинство европейцев довольствуется видимым ими китайцем в пределах европейского Шанхая, да в описаниях книжек, который покупает охотно и прочитывает каждый образованный европеец, живущий в Китае. [581] Мало находится охотников ходить и наблюдать китайскую жизнь по грязным улицам туземного города, вдыхая в себя вонь из уличных клоак.

Чтобы увидеть китайскую жизнь такой, какая она есть, необходимо видеть и китайскую нищету, и нечистоту, и накожные отвратительные болезни.

Необходимо, одним словом, не только видеть, но слышать, обонять, осязать и чувствовать китайца.

А чтобы научиться понимать китайца, - необходимо научиться говорить с ним на его языке.

За пять дней моего осмотра Шанхая и шатания по его улицам, я до того изнемог, до того устал нервами, что уже был не в состоянии пойти ни в чрезвычайно интересную деловую часть Hongkew, где находятся шелковые фабрики, судебные учреждения города, где кипит жизнь на реке, где доки, верфи, - ни съездить по железной дороге в Ву-зун.

Я посетил только Сикавей, своего рода католический Рим Шанхая.

Сикавей - это знаменитые католические миссионерские, ученые, научные, проповеднические и благотворительные учреждения.

Сикавей известен своей обсерваторией, наблюдениями которой о направлении ветров и движении тайфунов руководствуются все порты Китая и бюллетени рассылаются по всем пароходным конторам.

Там находятся низшие и высшие школы, подготовляющие китайское юношество к самостоятельной жизни или католической пропаганде среди китайского народа.

Для этой цели имеются школы, в которых преподаются первоначальная грамотность, ремесла, и семинарии, в которых изучаются латинский язык, французский, английский, история, география, математика и вообще европейские науки.

Для способных к искусствам имеется студия, где рисуют, пишут красками с картин старых итальянских мастеров.

В Сикавее громадная типография, в которой печатаются труды ученых миссионеров, среди которых насчитывается не мало почетных и известных в науке о Востоке людей.

В Сикавее прекрасный музей с громадным собранием всего, относящегося до Китая.

Там, наконец, много благотворительных учреждений: школа для глухонемых, сиротские приюты для мальчиков и девочек, дом для подкидышей и найденышей, богадельня для старух и проч. [582]

"Найденыши" - несколько странно звучит для уха европейца, но китайцы-бедняки очень часто выбрасывают на улицы, в канавы, в мусор маленьких девочек.

Миссионеры, зная этот обычай китайской бедноты, ходят и подбирают этих несчастных детей...

Сикавей - это великое место для тех, кто хочет увидеть в действительности правильное понимание и правильное выполнение заповеди о любви к Богу и ближнему...

VIII.

В Шанхае много русских. Много осело выселенцев из Порт-Артура; многие задержались временно; многие мотаются "без определенных занятий"; многие сводят концы с концами по своей деятельности во время русско-японской войны.

В Шанхае стоит русская канонерка "Маньчжур" в сообществе, как и во время войны, с японской и китайской. Грустное напоминание...

Шанхай, впрочем, полон грустных напоминаний о минувшей русско-японской войне и печальной русской действительности.

Из этой действительности очень еще живы воспоминания о ставшем отныне историческом имени Безобразова.

Многие из русских его видели, знали, слышали...

Безобразов, Алексеев, лесное дело на Ялу и контрабанда, поставки в Артур и поставщик Серебряник в Шанхае, эскадра, буйства, Сахалин, моряки, японки во время войны в прогулках по Bund-у в колясках, "Альгамбра" - вот пестрая, яркая канва, по которой тянутся бесконечной гирляндой цветы, цветочки и ягодки закончившейся дальне-восточной русско-японской эпопеи.

Передам, в заключение моих заметок и воспоминаний, кое-что из слышанного мной здесь.

— Я лично видел статс-секретаря Безобразова, —говорил один из гостей. —Признаюсь откровенно, что был не только поражен, но прямо подавлен могуществом, которое он проявлял и которым давил всех чиновников на Дальнем Востоке. Все сознавали, что Безобразов берет на себя страшную ответственность за тот произвол, который он хочет поставить на место правовых отношений к Японии и Китаю. Все сознавали, что этот произвол непременно приведет к войне [583] с Японией и, может быть, с Китаем, но никто не имел настолько гражданского мужества, чтобы возвысить свой голос. Напротив, даже большинство высказывавшихся между собой в частной беседе против произвола Безобразова, горячо возмущавшихся затеваемой авантюрой, в присутствии Безобразова обращались в молчаливых, рабски исполнявших его волю льстецов.

— Я помню один случай в Мукдене, при котором я находился, - вступил в разговор один из присутствовавших. — В виду необходимости сговориться с китайскими властями о правом береге реки Ялу, Безобразов потребовал, чтобы к нему на завтрак был приглашен мукденский цзянь-цзюнь. Все понимали, что нельзя нарушать общепринятые правила вежливости и приличий, тем более в отношении китайского сановника, которого приказал звать на завтрак Безобразов, сам не сделав первого визита. Кто-то даже заикнулся, что мукденский цзянь-цзюнь может оскорбиться и отказаться от приглашения, но этот кто-то тотчас же прикусил язык, когда услышал в ответ властный крик: "Если вы не можете исполнить таких пустяков, то вы мне не нужны. Мне нужны не такие помощники". Забегали, засуетились чиновники, стали изворачиваться так и этак, чтобы убедить мукденского цзянь-цзюня принять приглашение Безобразова на завтрак.

Да, забыл упомянуть, что Безобразов особенно еще тем подавлял чиновников своим могуществом, что носил при себе фотографию одного всесильного лица с собственноручной его надписью. Эту фотографию Безобразов показывал всем русским и китайским чиновникам, как доказательство своих особых полномочий, своего особого значения...

Как удалось уломать приехать на завтрак к Безобразову мукденского цзянь цзюня, сказать не могу, но только факт тот, что цзянь-цзюнь приехал.

После завтрака все пошли в гостиную пить кофе.

Когда все сели за стол, то Безобразов поставил перед собой фотографию и потребовал, чтобы переводчик перевел цзянь-цзюню по-китайски следующее.

Я передам, конечно, только верный смысл того, что сам слышал, подлинные же слова за четыре года мог забыть.

"Передайте цзянь-цзюню, что я - представитель нескольких высоких русских мандаринов, и что я приехал сюда с полномочием от них устроить лесное дело, одинаково выгодное и для Китая, и для России. Мы будем заниматься разработкой леса на [584] обоих берегах реки Ялу. Корейский берег уже наш, но нашими должны быть оба берега. Одинаково наш должен быть и китайский берег. Знайте, что вы не только не должны нам препятствовать, но должны содействовать и во всем меня слушаться. Еще раз повторяю, что приславшие меня уполномоченным от товарищества - очень важные русские мандарины".

Мукденский цзянь-цзюнь чрезвычайно смутился, выслушав это предложение, и ответил, что сам он лично не имеет права самовольно сделать распоряжение о предоставлении китайского берега реки Ялу в распоряжение лесного русского товарищества, но что немедленно сообщит об этом в Пекин в Вай-у-бу (министерство иностранных дел) и будет следовать полученным из Пекина указаниям.

Ответ цвянь-цзюня, видимо, не понравился Безобразову.

"Переведите, — обратился Безобразов снова к переводчику, - что все его Вай-у-бу... (следовало крепкое русское слово), - чтоб они не подумали оказывать мне какие-нибудь препятствия. Пусть знают, какой я располагаю поддержкой", - при этом следовало указание руки на фотографию.

— Нечто подобное же произошло и на знаменитом совещании именитых русских мандаринов Дальнего Востока в Порт-Артуре по вопросу об учреждении наместничества Дальнего Востока, - вступил в разговор один военный. — Я был тоже приглашен на совещание. Учреждение наместничества для меня ясно представлялось не только вредным, но прямо пагубным для русского дела. Чтобы обменяться мыслями, я зашел до начала совещания к X и Y.

Обсуждая вопрос о назначении наместника Дальнего Востока, все мы трое глубоко возмущались возникшей в Петербурге идеей наместничества.

Я говорил, и мои собеседники единодушно присоединялись ко мне, что нам нужно не наместничество и не наместник на Дальнем Востоке, а необходимо прежде всего выполнить взятое на себя обязательство эвакуировать войска из Маньчжурии и затем успокоить подозрительность и недоверие Японии, достигшие высшего предела. Но мы не только войска не эвакуировали, а стали поддерживать лесное товарищество на Ялу, для чего на службу товарищества хотел перейти и сам военный агент а полковник Мадритов организовал военную охрану.

Все эти действия только разжигали враждебность и подозрительность японцев, а тут еще подносят наместничество в чужом государстве и на непринадлежащей нам территории. [585] Ведь наместничество - это был прямой вызов, брошенный в лицо Японии.

Мои собеседники X и Y вполне соглашались со мной, негодовали на Безобразова, причем X назвал его "скоморохом", а Y - "сумасшедшим".

Вместе вышли мы из помещения X и вместе вошли во дворец будущего наместника Дальнего Востока в Порт-Артуре.

Вышел к нам Безобразов. Держал себя надменно, как истый русский вельможа, мандарин доброго старого времени, вновь показавшийся из могилы на свет Божий. Рассадили нас по чинам и рангам. Безобразов предложил высказаться каждому по вопросу об учреждении наместничества на Дальнем Востоке.

В слове своем относительно необходимости учреждения наместничества Безобразов особенно напирал, что это - непременное желание свыше. Перед открытием же заседания он нам всем также показывал известную уже фотографию с собственноручной надписью.

Посмотрел я на своих приятелей X и Y, и вижу, что X ерзает на стуле, а Y пожирает глазами статс-секретаря, готовый ринуться головой, куда прикажет начальство.

После обмена мнений было предложено всем высказаться. X и Y тотчас же примкнули к Безобразову и признали в назначении наместника на Дальнем Востоке и величие России, и ее несокрушимую мощь, и "Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог".

Когда дошла очередь до меня сказать мое мнение, я высказал свое несогласие и повторил то, о чем говорил ранее X и Y: нам необходимо прежде всего соблюдение договора относительно эвакуирования войск из Маньчжурии, и необходимо считаться с общественным мнением Японии и ее враждебным к нам расположением.

Если мы не хотим считаться ни с тем, ни с другим, то, стало быть, мы хотим войны с Японией и мы готовы к войне. —Но готовы ли мы к войне с Японией? —спросил я.

Безобразов надменно-холодно посмотрел на меня и сказал:

"Надеюсь, вы слышали, что учреждение наместничества есть непременное желание Государя?"

—Слышал, - ответил я, - и считаю своей обязанностью повиноваться; но когда спрашивают мое мнение, то считаю себя обязанным по долгу совести и службы говорить только [586] правду. Имея в виду благо России на Дальнем Востоке, высказываю, что учреждение наместничества принесет русскому делу только вред и войну с Японией.

Мое мнение и мой голос остались, конечно, одинокими. Заговорил только Безобразов, развивая далее необходимость учреждения наместничества и суля для русского дела широкие горизонты.

"А что касается тех, кто (здесь Безобразов назвал фамилии Витте, графа Ламсдорфа и Куропаткина) думает нам препятствовать в Петербурге, то мы их уберем..."

И вот наместничество и наместник были учреждены. Восторжествовал Безобразов - и разлилась "безобразовщина" по всей русской земле кровавыми реками и расцвела кровавыми цветами на истощенных и заморенных русских нивах...

В. Иовль.

Шанхай.

Текст воспроизведен по изданию: По пути в Китай. Заметки и личные наблюдения // Вестник Европы, № 8. 1907

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.