Казнокрадство

Работа рядовых евнухов при императорском дворе оплачивалась не слишком щедро. Так, на рубеже XX в. евнух получал жалованье от 2 (4 рубля серебром) до 10 (20 рублей серебром) лянов в месяц. А это означает, что богатство приобреталось евнухами с помощью всевозможных интриг и поборов.

Любимый евнух императрицы Цыси Ли Ляньин нажил огромное состояние на взятках, торговле должностями, подрядах и поставках материалов для дворцовых работ. По воспоминаниям очевидцев, Ли разработал целую систему легальных поборов и нелегальных взяток, частью которых делился с самой императрицей. Его личное состояние оценивалось английскими банкирами в два миллиона фунтов стерлингов. Когда Юй Жунлин впервые увидела знаменитого евнуха, он «оказался невысоким, сморщенным, с маленькими глазками - словом, вылитой обезьяной. Несмотря на это, он был любимым придворным вдовствующей императрицы». По части мздоимства с него брали пример другие евнухи, которые широко торговали должностями, званиями и наградами. Эти злоупотребления красочно описаны в романе Цзэн Пу «Цветы в море зла», изданном в начале XX в. «Самое противное существо, - говорит героиня романа наложница Бао, - это главный евнух Лянь. Пользуясь покровительством вдовствующей императрицы, он творит все, что ему угодно!.. Все приезжие чиновники летят к Ляню, словно утки!»

Еще при минском императоре Уцзуне, взошедшем на престол в пятнадцать лет, евнухи обеспечивали должностями тех, кто предлагал больше и кто выплачивал ежегодную мзду. Чтобы удовлетворить растущую алчность евнухов, чиновники вынуждены были увеличивать налоги и усиливать поборы в провинции.

В царствование другого минского императора Инцзуна у евнуха Ван Чжэня, например, после его смерти обнаружили более 60 кладовых золота и серебра и более 20 кораллов высотой по 6-7 чи (1 чи - 33 см).

Весьма эксцентричный император Уцзун, который не слишком обременял себя обязанностями правителя, вовсе не был беспомощным. Когда императору были, наконец, представлены доказательства всевозможных преступлений, содеянных евнухами, он подверг их репрессиям. [390]

Падение евнуха Лю Цзиня в 1510 г. обнаружило степень разложения высших чиновников империи. Собственность Лю Цзиня была конфискована в пользу государства. Ее стоимость составляла 251 583 600 лянов серебра. Кроме того, у него нашли множество неоправленных драгоценных камней, два комплекта доспехов из чистого золота, 500 золотых тарелок, 3 000 золотых колец и брошей, а также 3 062 пояса, украшенных драгоценными камнями. В этот список не вошел еще дворец в Пекине, который, по свидетельству очевидцев, был чуть ли не великолепнее императорского. Лю Цзинь вышел из бедной и незнатной семьи и все свое богатство приобрел за время службы при дворе. Так, за возможность представиться императору, которую он организовывал, Лю Цзинь брал с чиновников от одной до пяти тысяч золотых, а с крупных чиновников из провинции - до 20 тысяч.

Устраивая различные дела, близкие к императору и императрице евнухи часто обзаводились «своими» людьми в разных слоях общества. Так, евнух при цинском дворе Сяо Дэчжан, отправившись по приглашению маршала Чжан Сюня на торжества по случаю рождения его сына, преподнес счастливому папаше, сняв со своей руки, изумрудный перстень, оцениваемый не менее чем в 20 тысяч лянов серебра.

Один из евнухов Цыси Ань Дэхай мастерски организовал систему поборов. Он был постельничим императрицы и ее доверенным лицом, и, понятное дело, всякие услуги, оказанные скопцом, равно как и любая сделка, в которой он участвовал, приумножали его состояние. Аудиенции у императрицы Цыси, назначения на многочисленные дворцовые посты и даже прошения военачальников о выделении дополнительного снаряжения или подкреплений - все это облагалось поборами. За торговлю драгоценными металлами, шелками и прочими ценными товарами полагалось платить дань и налоги, которые делились следующим образом: половина императрице Цыси, четверть тайному любимцу императрицы генералу Жун Лу и в военный бюджет, остальное - главному евнуху. Личные расходы императрицы оплачивались, естественно, за счет поступлений в государственную казну. А поскольку Ань Дэхай заведовал дворцовой бухгалтерией, немалая часть этих средств также прилипала к его рукам. Сама того не ведая, Цыси платила за мясо и другие продукты в несколько раз дороже, чем они стоили на самом деле. Рассчитываясь за развлечения, которые императрица очень любила, [391] особенно театральные представления, Цыси платила (если верить финансовым отчетам!) артистам самые высокие гонорары, какие им когда-либо приходилось получать.

О своем приближенном евнухе Юань Цзиньшоу последний маньчжурский император Пу И вспоминал: «С наступлением зимы он каждый день менял шубы. Он никогда не надевал дважды одну и ту же соболью шубу. Одной только шубы из морской выдры, которую он как-то надел на Новый год, было достаточно для того, [392] чтобы мелкому чиновнику прокормиться всю жизнь. Почти все управляющие придворными евнухами и некоторые начальники отделений имели в своем распоряжении собственную кухню и младших евнухов, обслуживавших их. Некоторые из них имели свой штат горничных и служанок».

По словам Пу И, внешне в Запретном городе царило полное спокойствие, но внутри него творилось нечто невообразимое. «С детских лет я постоянно слышал, что во дворце происходят кражи, пожары и даже убийства, не говоря уж об азартных играх и курении опиума, - вспоминал император. - Воровство достигло такой степени, что, например, не успела еще закончиться церемония моей свадьбы, как все жемчужины и яшмовые украшения короны императрицы были подменены на фальшивые».

Рассказывая о сокровищах цинского двора, собранных императорами двух династий - Мин и Цин и имевших мировую известность, Пу И признавался, что описи большинства вещей не существовало и наличие их никем не проверялось. Этим пользовались те, кто находился во дворце, и каждый, кто имел такую возможность, воровал без зазрения совести. «Крали по-разному, - вспоминал Пу И. - Одни взламывали замки и крали потихоньку, другие пользовались легальными методами и крали средь бела дня. Евнухи чаще использовали первый способ, в то время как служащие Департамента двора и сановники прибегали к последнему...» Кражи все учащались. Кто-то сорвал замок с дверей хранилища возле дворца Юйцингун, кто-то открыл заднее окно дворца Цяньцзиньгун, чтобы легче было незаметно воровать. Исчез только что купленный Пу И большой бриллиант. Императорские наложницы приказали допросить евнухов, ответственных за эти хранилища, и, если понадобится, подвергнуть пыткам. Однако ни пытки, ни обещания щедрых наград не возымели действия. Пу И как-то доложили, что на улице Дианьмэнь открылось много новых антикварных магазинов, часть которых принадлежит евнухам. Тогда он принял решение провести инвентаризацию хранилищ дворца. И едва об этом было объявлено, как в ночь на 27 июня 1923 г. внезапно возник пожар, который уничтожил все дотла.

«Говорят, - вспоминал Пу И, - что первыми пожар обнаружили пожарные команды итальянской миссии. Когда они подъехали к воротам Запретного города и стали звонить, стража у ворот еще ничего не знала. Пожар тушили всю ночь. Тем не менее боль- [393] шой участок около дворца Цзяньфугун, включавший множество дворцовых помещений, превратился в груды пепла. Именно в этих помещениях хранилось больше всего драгоценностей. Сколько вещей погибло во время этого пожара, остается загадкой и по сей день. В наспех составленном списке, который потом опубликовал Департамент двора, было сказано, что сгорело и испорчено 2665 золотых будд, 1157 свитков надписей и картин, 435 антикварных изделий, несколько десятков тысяч древних книг». Позднее один из пекинских магазинов за 500 тысяч юаней купил право на вывоз золы, оставшейся от пожара, из которой впоследствии было получено свыше 17 тысяч лянов золота. Остатки золы по приказу Департамента двора были собраны в льняные мешки и затем розданы служащим Запретного города. По воспоминаниям императора, один чиновник рассказал ему, что его дядя преподнес ламаистскому монастырю Юнхэгун в Пекине и храму Болинъсы по два золотых алтаря, имевших в диаметре и в высоте около одного чи. Они были сделаны из золота, сохранившегося в этих мешках с золой.

Вскоре в одном из помещений Восточного двора, около палаты Янсиньдянь загорелось окно. К счастью, пожар был обнаружен сразу, и смоченный керосином комок пакли не успел разгореться.

Пу И решил дознаться, кто устраивает пожары, скрывая свои преступления. Он еще раз прочел «Наставления предков», которые лежали в его спальне, в которых говорилось, что императоры Юнчжэн и Канси советовали своим потомкам никому не доверять, особенно евнухам. Пу И решил тайком подслушать разговоры молодых евнухов. И однажды под окном дома, где они жили, император услышал, как евнухи сплетничали о нем, сетуя на то, что его характер портится день ото дня. В тот вечер, когда в дворцовом кабинете возник пожар, Пу И снова отправился слушать, что говорят евнухи, и неожиданно узнал, что в поджоге они обвиняют его.

Как раз в это время во дворце было совершено новое злодеяние. Один из евнухов был наказан по доносу главным управляющим за какой-то проступок. Однажды утром, воспользовавшись тем, что доносчик еще спал, евнух проник к нему в комнату, насыпал ему в глаза негашеной извести, а затем исполосовал лицо бритвой. Все это подвигло Пу И на решение распустить евнухов, то есть изгнать их из дворца.

Это решение императора было для евнухов громом среди ясного неба. Согласно его приказу, во дворце должны были остаться [394] только около 170 евнухов, которые служили у двух наложниц-матерей, остальные же должны были уйти. В тот же день под сильным проливным дождем евнухи покинули дворец через ворота Шэньумэнь.

Жизнь евнухов низших рангов была горька. Они постоянно недоедали, терпели побои и наказания, а в старости им не на кого и не на что было опереться. Жить им приходилось лишь на подачки, и если евнуха выгоняли за какой-нибудь проступок, его ожидали нищенство и голодная смерть.

Евнухи, которые прислуживали императору и императрице, должны были соблюдать особую чистоту, часто подстригать ногти на руках, постоянно мыться и менять одежду, ибо из-за своего недуга они нередко страдали недержанием, и если несколько дней не мылись, от них исходил дурной запах.

Однако на территории императорского двора при последней династии, как ни странно, не было купален и бань для евнухов. Кстати, во дворце не было даже специальной купальни или бани и для императрицы. Раньше, во времена династии Мин, во дворце было специальное управление Хуньтансы, которое занималось мытьем евнухов. Но в эпоху Цин дворцовые купальни переместились на улицы. Находившаяся на северном конце улицы Бэйчанцзе купальня стала специальной баней для евнухов. Эту баню, как рассказывали, открыл некий господин Лу, начальник евнухов павильона императрицы-матери Цзинъи. Входить туда посторонним запрещалось. Всех евнухов там называли господами (простолюдины обычно называли евнухов «почтенными господами» - дядюшками (лаогун), однако евнухи не любили такого обращения, ибо на пекинском диалекте оно созвучно слову «ворона» (лаогуа), и требовали именовать себя «покинувшими дом»). Служащими бани тоже были евнухи. Они делали своим клиентам массаж и обтирание мокрыми полотенцами. Поскольку и посетители, и служащие были оскопленными, никто не смеялся над их увечьем, что нередко бывало в иных ситуациях.

К примеру, во времена династии Цин один евнух по имени Жэнь служил у старого регента принца Чуня, а затем перешел на службу в Запретный город. Как-то Жэнь зашел в общественную уборную, которых было немало в городе, и тут же стал там объектом для насмешек. «Ну-ка покажи, что у тебя в штанах..?» Жэнь поспешно натянул брюки и опрометью бросился вон из уборной. [395] Он поклялся, что построит себе личную уборную. Спустя некоторое время евнух Сунь Яотин шутя спросил Жэня:

- Почтенный Жэнь, ну как ваша уборная? - и тут же пояснил: - Я имею в виду личную.

- Хм, парень, так и быть, покажу. Как выйдешь отсюда, сверни налево.

Сунь Яотин вошел в уборную Жэня, и на него пахнуло пряным ароматом благовонных свечей: почтенный Жэнь не пожалел денег ради своего комфорта.

Вообще евнухи не любили, чтобы кто-то видел их ущербность и отсутствие «драгоценности». Как вспоминал Сунь Яотин, один западный журналист назадавал ему много нескромных вопросов. Улучив момент, когда они остались одни, журналист, говоря на плохом китайском, попросил, чтобы Сунь разделся для фотографирования.

Услышав это, Сунь Яотин почувствовал, как у него вскипела кровь, а лицо стало фиолетовым от гнева. Тыкая пальцем в хорошо одетого журналиста, он крикнул: «Уходи, вон...» - «Вот... - пробормотал журналист, вытащив из кармана доллары. - Я заплачу за это». «Китаец не дорожит деньгами! - сердито, стуча тросточкой об пол и указывая на дверь, заявил Сунь Яотин. - Уходи отсюда немедленно!» Журналист в испуге убежал.

Однако и в специальной бане всякое случалось. Вновь поступивший сюда молодой, женственного вида евнух вызывал к себе пристальное внимание. Старые евнухи злыми взглядами встречали и провожали его красивое белое тело, ибо, как известно, некоторые евнухи занимались в бане гомосексуализмом.

Часть евнухов ходила все же в общую баню, которая находилась на северной стороне улицы Шатань в Пекине, где были бассейн и ванны. Но при этом они обычно старались получить ванну на одного человека, где могли помыться без назойливых посторонних взглядов.