СТАНОВЛЕНИЕ СВЯЗЕЙ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА С КИТАЕМ

История русско-китайских отношений охватывает около трех столетий. Их начало относится к первому десятилетию XVII в., хотя какие-то отрывочные сведения о Китае доходили до Руси еще в XIII в., в период монгольского завоевания, а также поступали в XV—XVI вв. как от среднеазиатских купцов, так и от европейских географов. Но лишь в XVII в. русские как бы открывают Китай в географическом, политическом и экономическом отношениях, ибо именно в это время происходит сближение границ двух государств.

XVII век знаменует собой начало нового периода в русской истории. С ростом производительных сил ремесло достигло в русском государстве уровня мелкого товарного производства, а в некоторых случаях появились крупные предприятия мануфактурного типа. Рост товарности сельского хозяйства способствует образованию и расширению рыночных связей. Начинается процесс образования всероссийского рынка. Этот процесс, по словам В. И. Ленина, «характеризуется действительно фактическим слиянием всех таких (разрозненных, феодальных. — В. М.) областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированней небольших местных рынков в один всероссийский рынок» ¹. Продолжался и процесс развития Русского государства как многонационального. В XVII в. осуществилось воссоединение Украины с Россией, огромную роль сыграло присоединение и заселение колоссальных просторов Сибири.

В области внешней политику Русское государство с большим размахом, последовательно и настойчиво стремилось разрешить стоявшие перед ним задачи: укрепление западных границ, обеспечение выхода к Балтийскому морю, борьба с Крымским ханством и Турцией, развитие торговли со странами Востока. Новым элементом во внешней политике Русского государства по сравнению с XVI в. является расширение старых и установление новых связей с государствами Средней Азии, Монголией и Китаем, что было следствием быстрого движения русских на восток через необъятные пространства Сибири.

Внутренняя и внешняя политика Русского государства в первые десятилетия XVII в. и в последующие имеет существенные различия. Конец XVI — начало XVII столетий отмечены крупными потрясениями [6] во всех областях экономической и политической жизни страны, связанными с польско-шведской интервенцией и крестьянской войной. Успешное завершение борьбы за освобождение от иноземных захватчиков сопровождалось постепенным восстановлением и расцветом экономики, а также укреплением международного значения Русского государства.

Жестокое угнетение народных масс феодально-бюрократической верхушкой вызвало мощный подъем антифеодального движения в Китае, перешедшего затем в крестьянскую войну. Восстание началось в 1626 г. в Шэньси. С переменным успехом оно длилось почти двадцать лет, в 1644 г. повстанцы под водительством Ли Цзы-чэна взяли Пекин и свергли Минскую династию. Тогда китайские феодалы вступили в сговор с маньчжурами и открыли фронт маньчжурским войскам, стоявшим у Великой китайской стены. Маньчжурские армии вторглись в страну. Абахай перенес столицу в поверженный Пекин. Китай попал [7] под иго чужеземной маньчжурской династии, его национальная государственность была, по сути, уничтожена. Почти вся вторая половина XVII в. проходит в непрерывной борьбе китайского народа против маньчжурских завоевателей, которым лишь в 80-х годах удалось подавить сопротивление на юге страны.

Исходя из династических интересов феодальной маньчжурской верхушки и во имя удовлетворения аппетитов китайских феодалов, Цинская династия осуществляет захватническую политику, жертвами которой, помимо Китая, становится и ряд других сопредельных государств.

***

В момент установления взаимоотношений Русского государства с Китаем в начале XVII в. между ними пролегали огромные пространства, заселенные кочевыми и полукочевыми народами. В Москве не имели почти никакого представления о громадных территориях, лежавших между восточными границами Русского государства и Минской империей. Отсутствие точных сведений породило ошибочное представление о том, что Китай расположен где-то близ истоков реки Оби, дорога туда предполагалась более короткой, чем она была на самом деле.

В результате присоединения и заселения русскими огромных пространств Сибири, где к началу XVII в. был создан ряд укрепленных поселений, русские землепроходцы начинают исследовать местности к югу и юго-востоку от русских форпостов в Сибири — Тобольска и Томска, пытаясь разведать пути в Монголию и Китай. Отправление в 1608 г. по указу царя Василия Шуйского группы томских казаков во главе с И. Белоголовым на поиски Алтын-царя и Китайского государства явилось первым шагом русского правительства на этом пути. Хотя экспедиция закончилась безрезультатно, так как война ойратов с Алтын-ханом Западной Монголии Шолоем Убаши-хунтайджи помешала русским посланцам достичь района его кочевий, но казаки все же привезли некоторые сведения о Китае, полученные от енисейских киргизов ².

В этот период английская дипломатия пыталась добиться от московского правительства разрешения на организацию сухопутной английской экспедиции в верховья Оби, где по представлениям европейских географов находился Китай, и права транзитной торговли английских купцов через Сибирь со странами Востока. В Москве и Лондоне все чаще обсуждался вопрос о поисках путей в Китай через новые русские владения ³.

Дипломатический нажим, оказанный англичанами на русское правительство в 1615—1617 гг., совпал с отправлением тобольским воеводой И. С. Куракиным посольств Т. Петрова к калмыкам и В. Тюменца в Западную Монголию. Сведения, привезенные ими, показали, что пределы Китая вполне достижимы для казачьих экспедиций. Алтын-хан Западной Монголии Шолой Убаши-хунтайджи дал обещание пропустить через свою территорию русские посольства в Китай ⁴.

В этот момент представители английской Московской компании вновь попытались получить разрешение на организацию английской [8] экспедиции для поисков дороги в Китай через Сибирь ⁵. Но русское правительство решительно отклонило эти домогательства как несовместимые с интересами русской торговли на Востоке и дало указание тобольскому воеводе отправить русскую экспедицию для того, чтобы узнать путь из сибирских городов в Китай и выяснить, как богато и велико Китайское государство.

Таким образом, отправление первой русской миссии в Китай было стимулировано стремлением русского правительства оградить интересы отечественной коммерции и не допустить транзитной торговли иностранцев со странами Востока, и в частности с Китаем, через территорию Русского государства. Непосредственной причиной, вызвавшей организацию поездки такого рода, явился нажим английской дипломатии на царское правительство. Успешное развитие русско-монгольских связей обеспечило реальную возможность проезда русских через Западную Монголию в минский Китай.

Выехав 9 мая 1618 г. из Томска, группа казаков во главе с Иваном Петлиным 1 сентября того же года была уже в Пекине, где она пробыла всего 4 дня ⁶. Китайское правительство в силу традиционных взглядов восприняло первое посольство из Русского государства не как посольство от равного государства, а как привоз «дани» пекинскому двору. Поскольку никакой «дани» у казаков с собой не было, они не попали к императору Чжу И-цзюню (девиз годов правления Ваньли, 1573—1620), но получили составленную от его имени грамоту, разрешавшую русским приходить с посольствами и торговать в Китае ⁷.

Так в первой четверти XVII в. между Русским государством и Минской империей были установлены первые контакты. Но грамота, привезенная И. Петлиным в Москву, осталась непрочтенной из-за незнания языка, а правительство Михаила Федоровича проявило известную осторожность в развитии связей с далеким Китаем в период, когда Русское государство, разоренное долгими годами внутреннего кризиса и польско-шведской интервенции, не имело еще достаточно сил и средств для расширения торговли с Востоком. Поэтому миссия в Пекин И. Петлина, увенчавшая блестящими географическими открытиями длительный период поисков северного пути из Европы в Китай, завершила первый этап в становлении ранних русско-китайских связей, не ставших регулярными, поскольку в тот период они стимулировались скорее внешними факторами, чем внутренней необходимостью.

Однако пути, открытые в результате поездок В. Тюменца и И. Петлина, манили новых землепроходцев. Информация, доставлявшаяся в Москву монгольскими посольствами, все сильнее разжигала интерес русских к Китаю и соседним с ним странам. Уже в 1635 г. томский сын боярский Лука Васильев и казак Семен Щепеткин подали челобитную в Посольский приказ с просьбой разрешить им поездку в Китай ⁸. Но на сей раз русское правительство не решилось направить в Китай экспедицию, подобную экспедиции И. Петлина.

В 1641—1642 гг. с торговым караваном торгоутского тайши Дайчина в минском Китае побывал тарский конный казак Емельян Вершинин, не только успешно торговавший в городе Синине, но и доставивший русскому царю еще одну грамоту от имени минского [9] императора Сы-цзуна, также открывавшую пути для развития торговых и дипломатических связей, но снова грамота не была переведена на русский язык ⁹.

Лишь к началу второй половины XVII в. создаются необходимые политические и экономические предпосылки для установления официальных и регулярных взаимоотношений между Москвой и Пекином. Главную роль в этом сыграл рост могущества Русского государства, а также расширение его пределов в Восточной Сибири и присоединение к Цинской империи значительных территорий в Южной и Центральной Маньчжурии, захваченных маньчжурами в процессе борьбы с различными племенами.

В 20—30-х годах XVII в. русские овладели центральной частью Сибири и продвинулись далее на восток северным путем из Мангазеи и южным — из Томска. С основанием Енисейска в 1619 г. и Красноярска в 1628 г. бассейн Енисея оказался под контролем русских и послужил базой для дальнейшего перехода на Лену по Нижней Тунгуске и Вилюйскому волоку, с одной стороны, и по Ангаре, Илиму и волоком до р. Куты — с другой. В 1632 г. был основан Якутск, который после учреждения в нем воеводства стал административным центром обширной территории в Восточной Сибири. В результате морских экспедиций И. Перфильева (1633), Ивана Петрова (1633), Елисея Бузы (1636) и открытия Семеном Дежневым Берингова пролива (1648), русские получили представление о северных берегах восточной части Азии.

Длившееся не одно десятилетие присоединение Сибири к Русскому государству было сложным историческим процессом. Основная его цель сводилась к экономическому освоению огромного края, колонизации его как «хозяйственной территории» ¹⁰, общению трудящихся масс русского населения с местными племенами, развитию здесь русскими земледелия, разведыванию природных богатств, строительству городов. Мероприятия, проводившиеся для этого правительством и местной администрацией, отвечая главным образом интересам феодального государства и его господствующей верхушки, в то же время способствовали развитию производительных сил этих удаленных от центра областей.

В 40-х годах среди землепроходцев и промышленных людей распространяются слухи о богатой Даурской земле и Амуре. Движение на Амур происходило двумя путями: с верховьев Лены на Байкал и оттуда на Шилку и из Якутска по Лене, Алдану, Учуру на Зею. Местные жители наряду с сообщениями о Даурии доставляли казакам любопытные сведения и о Китае. Поиски путей в Приамурье являлись одновременно и поисками новых путей в Китай. Таким образом, народы Восточной Сибири явились вторым для русских (после Монголии) источником информации о Китае. Правда, эти сведения первоначально отличались от тех, что поступали через Монголию. Это объясняется тем, что вновь осваивавшиеся районы не граничили непосредственно не только с Китаем, но и с усиливавшимся маньчжурским государством Цин, о котором, в основном, и рассказывали русским жители верховьев Лены, Забайкалья и Приамурья.

Первой на Амуре побывала партия служилых людей во главе с В. Д. Поярковым. Отправившись из Якутска в июле 1643 г. «для [10] прииску вновь неясашных людей, и для серебрянкой и медной и свинцовой руды, и хлеба», землепроходцы доплыли по Лене, Алдану, Гоному до Зеи, затем они вышли в бассейн Амура, плавали по Амуру, зимовали в его устье и, выйдя в море, добрались до устья реки Ульи, откуда вернулись в июне 1646 г. в Якутск ¹¹.

В. Д. Поярков собрал точные сведения о народах нижнего и среднего течения Амура: даурах, эвенках, дючерах, натках и гиляках. Коренное население Приамурья в массе своей было независимым, вело оседлый образ жизни, занималось земледелием, охотой и рыболовством. «А натки живут по Амуру по обе стороны улусными, — читаем мы в отчете В. Д. Пояркова о походе, — а ясаку они никому не дают. А гиляками плыли до моря 2 недели же, а гиляки сидячие живут по обе стороны Амура и до моря улусами, да и на море по островам и губам живут многие ж гиляцкие люди сидячие улусами, а кормятся рыбою, ясаку они, гиляки, хану не дают» ¹².

В момент появления на берегах Амура отряда В. Пояркова племена Приамурья фактически не имели ни политических, ни экономических связей с маньчжурским государством Цин. Между Приамурьем и северной границей цинских владений лежали не освоенные маньчжурами огромные труднопроходимые пространства. Кроме того, после захвата маньчжурами Пекина в 1644 г. и перенесения туда столицы из Маньчжурии в поход на южные провинции Минской империи было выведено почти все население, способное носить оружие. Уход восьмизнаменного войска, которое составляло самую значительную и богатую часть населения родовых владений Цинской династии, а также сопровождавших их семей и рабов, вызвал резкий упадок хозяйственной жизни в Маньчжурии.

В 1647—1648 гг. русские установили контакты с феодалами Северной Монголии. Енисейские служилые люди К. Иванов, а вслед за ним В. Колесников побывали у главы табунгутов Турухая-табунанга, который решил принять русское подданство ¹³. Одновременно из Якутска и Енисейска направились две партии казаков во главе с И. Похабовым и Я. Кулаковым к одному из наиболее могущественных феодалов Халхи Цэцэн-хану (Шолою Далай Сэцэн-хагану). От Цэцэн-хана русские узнали о существовании двух Китаев: богдойского царства, т. е. владений захватившей уже Северный Китай Цинской династии, и Старого Китая, т. е. остатков владений минских императоров на юге страны ¹⁴.

Окончательное присоединение Приамурья к русским владениям произошло в 1649—1652 гг., когда несколько казачьих партий, объединенных руководством Е. П. Хабарова, распространили на этот район власть русской администрации, обложили ясаком местные народы и, заведя здесь пашни, положили начало крестьянской колонизации края.

При снаряжении экспедиции якутский воевода П. А. Францбеков открыл Хабарову широкий кредит из казны, выдав ему в долг казенное оружие, сукна, котлы и сельскохозяйственный инвентарь для устройства пашенных поселений. Наказ воеводы предписывал Хабарову мирными средствами приводить народы Приамурья в русское подданство и укреплять власть русской администрации, подчеркивая при этом, что казаки-землепроходцы посланы «не для бою». Вместе с тем инструкции Хабарову отражали и серьезность намерений русского правительства закрепить за собой этот район. В случае отказа кого-либо [11] из даурских князьков принять русское подданство Хабарову предписывалось таких «захребетных неясачных людей ратным обычаем войною смирить» и ясак с них сбирать, «чтобы казне учинить немалыя прибыль» ¹⁵.

Поднявшись по Олекме, Хабаров зазимовал в устье Тугира и в следующем 1650 г. вышел на Амур. Даурские городки, к которым подошли казаки, оказались полупустыми; их жители настороженно отнеслись к прибытию русского отряда ¹⁶. Дауры сообщили русским о существовании «князя Богдоя» — маньчжурского хана, эпизодически пытавшегося засылать в районы, прилегавшие с юга к среднему течению Амура, лазутчиков и воинских людей для захвата пленных и добычи. Тогда храбрый воевода П. А. Францбеков дал указание Хабарову привести и «князя Богдоя» в русское подданство ¹⁷.

К весне 1651 г. Хабаров закрепился в городке Албазине. В Якутской приказной избе решили отправить к князю Богдою посольство во главе с Т. Е. Чечигиным, чтобы предложить ему вступить в русское подданство или по крайней мере собрать о нем точные сведения. Однако русское посольство осенью 1653 г. погибло в пути.

Первая встреча русских с маньчжурами произошла после стычки казаков отряда Хабарова с даурами при Гуйгударовом городке, где в даурском лагере находилось несколько маньчжуров (богдойских людей), но они не участвовали в сражении, а лишь наблюдали за ним. Пленные дауры показали, что эти маньчжуры жили в улусе князя Гуйгудара. На следующий день после победы русских маньчжуры пришли к ним для переговоров, но незнание маньчжурского языка толмачами русского отряда затруднило взаимный обмен информацией. Маньчжуры все же объяснили Хабарову, что их царь «Шамшакан нам с вами дратись не велел, наш царь Шамшакан велел с вами, с казаками, свидеться честно». Тогда Хабаров в свою очередь «тому богдойскому мужику честь воздал и подарки государевы давал и отпустил ево, богдойскова мужика, честно в свою Богдойскую землю» ¹⁸.

Но год спустя цинское правительство начало вооруженную борьбу за вытеснение русских из Приамурья. Для Цинов район деятельности русских был дальними подступами к их собственной староманьчжурской вотчине, поэтому вопрос об изгнании русских с Амура представлялся для нового пекинского правительства весьма важным. В марте 1652 г. Хабаров был осажден в Ачанском городке сильным маньчжурским отрядом. Против 206 казаков выступили 600 маньчжуров с 6 пушками и иным огнестрельным оружием, поддержанные полуторатысячным войском, собранным из дауров и дючеров. Причем маньчжурский военачальник приказал взять русских живыми. Однако Хабаров нанес соединенному маньчжуро-даурскому отряду жестокое поражение ¹⁹. [12]

Поднявшись вверх по Иртышу, Ф. И. Байков через монгольские улусы добрался до границ Цинской империи. Путь его занял почти два года, только 3 марта 1656 г. Ф. И. Байков и его спутники вступили [13] в Пекин. Они были размещены на посольском дворе в строгой изоляции ²⁶.

В Пекине Ф. И. Байков встретился с огромными трудностями. Встал вопрос о посольском церемониале. Маньчжуры пытались рассматривать русское посольство как представителей государства, пославшего «дань» маньчжурскому императору. Кроме того, цинские дипломаты предприняли маневр, имевший целью выяснить отношение московского правительства к вторжению маньчжурского отряда, разгромленного Хабаровым, в русские пределы. При этом маньчжуры заявили о своих притязаниях на земли, о которых они не имели даже более или менее четкого географического представления. Они исходили лишь из концепции, гласившей, что все «варварские» племена опекаются сидящим на пекинском троне императором, а судьбы населяемых ими территорий решаются в Пекине. Цинские чиновники сразу же задали Ф. И. Байкову вопрос: как же «он, Федор, прислан от великого государя в послех, а з другую де сторону ево ж, китайского царя, земли великого государя люди воюют?». Русский посол не был готов к такому вопросу, он мог лишь ответить, что казаки «люди вольные». По-видимому, Байков имел в виду, что казаки действуют без санкции правительства. Но русскому послу ответили, что «китайский царь тому не верит, а говорит: великий де государь к нему, китайскому царю, прислал своего государева посла, а з другую де сторону посылает воевать ево китайские земли» ²⁷.

Возникшие трудности могли бы быть преодолены в случае крайней заинтересованности цинских правителей Китая в установлении и развитии контактов с Россией. Но обмен посольствами и открытие торговли, предлагавшиеся русским послом, были мало привлекательными для маньчжуров-завоевателей, еще не утвердившихся окончательно в захваченной ими стране и опасавшихся, что иностранцы могут способствовать росту недовольства китайского народа маньчжурским владычеством ²⁸.

4 сентября 1656 г. Ф. И. Байкову было предложено покинуть Пекин. Уже выехав из столицы Китая, русский посол попытался еще раз возобновить переговоры с цинским правительством. Чтобы избежать провала своей миссии, он пошел на все уступки в области церемониала, но ему было все же отказано в возвращении в Пекин ²⁹.

Перенеся большие лишения, только в июле 1657 г. караван посольства Ф. И. Байкова достиг Тобольска.

Первое официальное русское посольство к цинскому двору окончилось неудачей, хотя сами по себе результаты путешествия русских из Тобольска в Пекин имели огромное значение для географической науки и вызвали заслуженный интерес во всей Европе. Посольством Ф. И. Байкова завершается второй этап преддоговорного периода связей Русского государства с Китаем — стадия накопления первоначальных сведений о Цинской империи. После И. Петлина в Китае побывали Е. Вершинин, П. Ярыжкин и Ф. Байков. В совокупности с монгольскими и сибирскими источниками информации материалы этих поездок дали московскому правительству необходимые сведения для реального подхода к своему дальневосточному соседу. [14]

***

Пока посольство Ф. И. Байкова пыталось наладить дипломатические отношения между царским правительством и пекинским двором, события на Амуре продолжали развиваться. В 1653 г. в Приамурье прибыл посланный из Москвы дворянин Дмитрий Зиновьев, окончательно санкционировавший вхождение в состав Русского государства новых земель раздачей щедрых наград казакам отряда Хабарова ³⁰. Вместе с Зиновьевым Хабаров отправился в Москву, а главой казачьего отряда численностью примерно в 500 человек остался Онуфрий Степанов. Для закрепления своих позиций и успешной борьбы с маньчжурским влиянием в Приамурье русские власти начали планомерное строительство острогов, занимающих ключевые позиции в крае.

Однако в связи с отсутствием хлебных припасов отряд Степанова попал в трудное положение. Так как на Амуре хлеб добыть было негде, Степанов совершил летом 1654 г. поход вверх по Сунгари. Там он встретил ожесточенное сопротивление знаменных маньчжурских войск ³¹. Казаки были вынуждены уйти ни с чем. Встревоженное цинское правительство отправило из Пекина Минаньдали «во главе солдат и офицеров идти походом против русских на Хэйлунцзян» ³².

Русское правительство под впечатлением рассказов Е. П. Хабарова, прибывшего в Москву осенью 1654 г., решило создать в Приамурье воеводство, центром которого сделать острог Албазин или какой-либо другой, «где б не чаять приходу воинских богдойских людей» ³³. Сколь туманны в то время были представления царских властей о местоположении Китая по отношению к их новым владениям видно из наказа первому даурскому воеводе А. Ф. Пашкову проведать «сколь далече от Богдойской земли до Никанского царства, и сухой ли путь степью, горами или водою, и коими реками; и про Китайское и про Индейское государства даурские и иные какие люди ведают ли, и сколь далече Китайское и Индейское государства от Даурския земли и от Богдойского, от Никанского государства» ³⁴. Но не успел еще новый воевода добраться до места своего назначения, а борьба в Даурии разгорелась с новой силой.

Весной 1658 г. дутун Минаньдали осадил отряд Онуфрия Степанова в Усть-Кумарском остроге, однако, несмотря на численный перевес и превосходство в вооружении, маньчжуры не смогли овладеть острогом и вынуждены были отступить ³⁵. Тогда цинские власти попытались угнать местные племена, населявшие Приамурье, во внутренние районы Маньчжурии ³⁶. Это вызвало сопротивление местных племен, некоторые из них, как, например, род эвенкийского князя Гантимура, перекочевали из Маньчжурии под защиту русских острогов и приняли русское подданство ³⁷. Летом 1658 г. маньчжурскому войску все же удалось уничтожить отряд Степанова близ устья Сунгари ³⁸. [15]

Однако военные неудачи не могли помешать усилившейся в конце 50-х годов крестьянской колонизации Приамурья и развернувшемуся в связи с этим хозяйственному освоению края русскими. Главной задачей крестьянской колонизации было создание на месте продовольственной базы, борьба с голодом, решавшая зачастую успех в вооруженной борьбе с маньчжурами. Сельскохозяйственные орудия были доставлены на Амур еще Хабаровым и Зиновьевым, но постоянные военные столкновения мешали заниматься земледелием.

Наличие свободных земель в Даурии обусловило отдачу крестьянам-переселенцам значительных наделов при условии обработки установленной «государевой десятинной пашни». В Приамурье, где власть царской администрации еще не окрепла, русские чиновники фактически лишь фиксировали занятие участков переселенцами ³⁹. Переселенцам, прибывшим на Амур, и ссыльным с разрешения властей выдавалась из казны «подмога»: сельскохозяйственный инвентарь, скот, деньги и при обложении феодальными повинностями предоставлялись льготы. Уже в 1655 г. в Даурию переселилось свыше 1500 крестьянских семей и с каждым годом число переселенцев увеличивалось ⁴⁰.

Политика царского правительства по отношению к местному населению была более гибкой чем политика цинских властей. Заинтересованное в получении ясака, правительство запрещало обращать в холопство ясачное население. По этой же причине масштабы христианизации были также невелики.

***

Русское правительство было обеспокоено длительным отсутствием Ф. И. Байкова. Лишь в мае 1657 г. оно получило информацию, что русский посол задержан в Пекине в связи с походами казаков по Амуру ⁴¹. Посольский приказ решил принять срочные меры для возвращения Байкова. С этой целью из Москвы собирались направить гонцов С. Аблина и И. Перфильева с грамотой к цинскому правительству. Не располагая точными сведениями о положении народов Приамурья и их отношении к цинскому государству, русское правительство пошло на некоторые уступки. Запись, сделанная в Посольском приказе, по поводу составления подготовлявшейся к отправке грамоты гласит: «Начав прежнею посылкою Федора Байкова, и ныне ведомо царскому величеству учинилось, что Федор Байков у него задержан за то, что царского величества ратные люди ходили на подданных его на Даурскую землю. И те государевы ратные люди ходили на Даурскую землю по их задору, а того не ведали, что они подданные его, китайского царя, а впредь царское величество ратных своих людей на Даурскую землю посылать не велит, а укажет с ними жить в совете и в любви. И он бы Федора Байкова отпустил не задержав» ⁴².

Непримиримая позиция цинского правительства в области дипломатического церемониала, по-видимому, также произвела впечатление в Посольском приказе; наказная память разрешала С. Аблину и И. Перфильеву «государеву грамоту и поминки отдать бугдыхана-царя ближним людям» ⁴³. [16]

Однако уступки царского правительства, отраженные в грамоте и наказной памяти, так и не были доведены до сведения маньчжурской стороны. В разгар подготовки поездки С. Аблина и И. Перфильева была получена отписка тобольского воеводы о возвращении Байкова. Это в корне изменило отношение царского правительства к миссии Аблина и И. Перфильева. Изготовленные грамоты и наказная память были заменены новыми, в которых речь уже не шла о компромиссах ⁴⁴. Поменяли ролями и гонцов: главой был назначен тарский сын боярский Иван Перфильев, а его помощником Сеиткул Аблин.

В русских архивных документах не сохранилось сведений о приеме И. Перфильева и С. Аблина при Цинском дворе, но подробная запись об этом есть в цинской хронике «Цин шилу». По императорскому указу Либу (Министерство церемоний) устроило прием русским представителям, но они не были на аудиенции у императора из-за «непочтительности и зазнайства», т. е., очевидно, в связи с отказом И. Перфильева исполнить «коутоу» ⁴⁵. Летом 1662 г. И. Перфильев «вышел из Китайского государства на Тару», откуда был направлен в Москву ⁴⁶.

Успех торговых операций, производившихся в Пекине С. Аблиным во время его двух поездок в Китай, побудил царское правительство в 1666 г. вновь отправить большой торговый караван в столицу Цинской империи. Во главе его был назначен С. Аблин ⁴⁷. Хотя Аблин направлялся в Китай только «для торгового промыслу», но во время его приема в Лифаньюане (Трибунал, управлявший внешними провинциями Цинской империи) цинские чиновники просили передать русскому правительству, чтобы оно вернуло эвенкийского князя Гантимура, бывшего ранее в подданстве у маньчжуров ⁴⁸. С этого момента спор о Гантимуре в течение длительного времени возникал при русско-маньчжурских дипломатических переговорах.

Между тем события, развивавшиеся в Приамурье, привели к установлению дипломатических контактов непосредственно представителей сибирской администрации с цинским правительством. Как сообщает Вэй Юань в работе «Шэн уцзи», вступивший в 1662 г. на цинский престол император Шэнцзу (девиз годов правления Канси) был сильно обеспокоен тем, что русские «приближаются к оставленной столице (Мукдену в Маньчжурии)» ⁴⁹, и начал активную подготовку к широкому наступлению цинских войск на Амуре. Маньчжуры осуществляли повсеместную разведку в районах русских поселений. Сосредоточив основные силы в устье Сунгари, цинские военачальники отправили отсюда отряд в низовье Амура. Русские власти в свою очередь усилили гарнизон Охотского острога ⁵⁰.

Осенью 1669 г. монголы сообщили в Нерчинск, что «сила большая богдойская» пошла войной под нерчинские остроги. В этот период в трех нерчинских острогах служилых людей было всего 123 человека ⁵¹. Общая малочисленность русских военных сил в Восточной Сибири и, особенно, в Даурии сильно осложняла борьбу против цинских войск, выступавших, как правило, многотысячными отрядами. [17]

Но слухи о готовящейся войне оказались преждевременными, маньчжуры еще не были готовы к ведению наступательных операций, они только начали создавать опорные базы в Северной Маньчжурии на дальних подступах к Приамурью, заложив города Цицикар, Мергень и другие, приступили к строительству речной флотилии, доставляли к театру будущих сражений снаряжение и провиант ⁵². А чтобы выиграть время, цинские власти вступили с сибирскими воеводами в длительные переговоры о выдаче им эвенков рода Гантимура. С этой целью под стенами Нерчинска появилось маньчжурское посольство во главе с Шаралдаем, которое принесло жалобу на албазинских казаков, собиравших с дауров и дючеров ясак ⁵³. Нерчинский воевода Д. Д. Аршинский, сознавая слабость мелких гарнизонов, находившихся под его началом, был склонен к мирному разрешению споров и послал предводителю албазинцев Никифору Черниговскому строгий наказ, которым «и в походы ходить не велел» и требовал от албазинцев, «чтобы они промеж землями ссоры не чинили» ⁵⁴.

На следующий год Шаралдай вновь приехал в Нерчинск, доставив на сей раз грамоту от имени цинского императора Шэнцзу, требовавшую возвращения эвенкийского князя Гантимура. В грамоте, составленной в Лифаньюане, предлагалось послать в Пекин послов из Нерчинска, «чтобы нам переговорить с очи на очи» ⁵⁵. Д. Д. Аршинский решил воспользоваться этим предложением и направил в Пекин посольство во главе с нерчинским казачьим десятником Игнатием Миловановым ⁵⁶.

Наказная память Д. Д. Аршинского, данная И. Милованову с товарищами, является уникальным в своем роде документом. Нерчинский воевода предложил цинскому императору, привыкшему рассматривать весь окружающий мир, в том числе и Россию, как вассалов, присылающих ему дань, вступить в русское подданство! И тогда русский царь «учнет богдокана жаловать и держать в своем царьском милостивом призрение и от недругов ево в оборони и в защищении, и он бы, богдокан, однолично у него, великого государя, был под его царьского величества высокою рукою навеки неотступно, и дань бы великому государю давал, и великого государя царя (...) людем с их людьми в ево государстве и на обе стороны торговать повольною торговлею» ⁵⁷.

И. Милованов с товарищами ехал в столицу Китая через Маньчжурию, проложив тем самым новый маршрут для русских посольств. Насколько этот путь был удобнее видно хотя бы из того, что он занял у казаков не годы, как это было с предыдущими посольствами, а лишь полтора месяца.

Неизвестно, узнал ли император Шэнцзу от своих приближенных смысл наказа, данного Д. Д. Аршинским казакам, но приняты русские посланцы были исключительно пышно. Император удостоил их аудиенции, во время которой поинтересовался лишь возрастом каждого, а затем, молча, целый час рассматривал русских ⁵⁸. Через некоторое время Милованов был отпущен из Пекина. До самого Нерчинска его сопровождал цинский чиновник Монготу, привезший Аршинскому грамоту [18] для русского царя от имени Шэнцзу. В грамоте цинский император предлагал установить мир в пограничных областях, чтобы казаки «впредь бы наших украинных земель людей не воевали и худа б никакого не чинили. А что на этом слове положено, станем жить в миру и в радосте» ⁵⁹.

Но мирные предложения были лишь дипломатической уловкой цинского императора, стремившегося к «усмирению русских», на деле же маньчжуры усиливали военные приготовления. Не успел Милованов вернуться из Пекина, а цинские войска уже осадили Албазин. Одновременно маньчжуры начали богатыми подарками переманивать на свою сторону русских ясачных эвенков. А в феврале 1671 г. в Якутске было получено известие о появлении «богдойских людей» близ Тугирского волока — ключевой позиции на пути с Лены в Приамурье ⁶⁰.

Весной 1672 г. фудутун Монготу вновь прибыл под Нерчинск но на сей раз не с дипломатической миссией, а в сопровождении военного отряда. «И тот де богдойской воевода,— писал Д. Д. Аршинский,— ис под Нерчинского острогу государевых ясачных людей иноземцов отзывал к себе и угрожал, будет де они, ясачные иноземцы, к ним добром не пойдут, и они де под Нерчинский острог сево лета по траве придут большим войском и Нерчинской де острог разорят, а их де ясачных иноземцов, возьмут к себе неволею. И мунгальские де люди угрожают же войною. И ныне де под нерчинскими острогами во всех иноземцах стоит шатость, а служилых де людей в нерчинских острогах мало» ⁶¹. В связи со столь угрожающим положением якутский и енисейский воеводы приняли решение отправить в Нерчинск оружие и хлебные припасы, но из-за нехватки людей, увеличить численность гарнизона было практически невозможно ⁶².

Стремясь установить добрососедские отношения с Цинской империей, царское правительство в феврале 1673 г. приняло решение направить в Пекин полномочное посольство. Главой его был назначен известный дипломат, переводчик Посольского приказа Николай Гаврилович Спафарий (Милеску).

Главной целью посольства Н. Г. Спафария было установление регулярных дипломатических и торговых отношений с Цинской империей, а также поиски наиболее удобных путей в Китай для посольств и торговых караванов.

***

Подготовка посольства Н. Г. Спафария заняла два года. Будущий посол изучил дела всех предыдущих посольств и поездок в Китай, а также собрал всю имевшуюся в Москве и Тобольске информацию о путях в столицу Цинской империи. Тогда же в Посольском приказе для Н. Г. Спафария была составлена выписка о Китайском государстве, материалами для которой послужили сочинения о Китае миссионеров-иезуитов и донесения русских землепроходцев. В этом документе говорится, что на востоке от Китая находится «остров зело велик имянем Иапония», на юго-востоке «лежит остров имянем Фромоза», на юге соседом Китая является Индия, «а на западе порубежный с Китайским государством суть степи пустые, в которых кочуют многих народов калмыцких и татарских. А на северную страну живут татары мугальские, которые и прошлого году присылали послов своих и ныне [19] к великому государию, к его царскому величеству, посылают, а с тем Муганским есть порубежное царство Сибирское» ⁶³. В наказе послу вменялось в обязанность, «чтобы он обо всем о том проведал имянно и в статейный список написал» ⁶⁴.

Спафарий отправился в Китай новым, проложенным еще И. Миловановым путем через Приамурье и Маньчжурию ⁶⁵. Прибыв в Нерчинск, посол отдал распоряжение местным властям воздержаться от каких-либо действий, могущих помешать его переговорам в Пекине. Здесь же в Нерчинске к Спафарию явился князь Гантимур с просьбой не выдавать его маньчжурам, что и было обещано послом.

Весной 1676 г. русское посольство прибыло в Пекин. Вновь, как и при посольстве Ф. И. Байкова, разгорелись длительные споры о посольском церемониале. Причем асханьи амбань (член совета министерства), ведший предварительные переговоры со Спафарием, заявил ему, что если в царской грамоте содержатся «какие грозы или непристойные речи приказаны», то ему ведено русского посла «прогнать назад тотчас», а самому «собирати войско, сколько мочно великое и итить под Нерчинской и под Албазинской остроги и их до основания разорить, потому что ведаем поскольку человек живет в них» ⁶⁶. Но угроза насилия не возымела действия, Спафарий спокойно ответил: «Почто он поминает разорение острогов? Ведают они и сами, как осадили Кумарский острог, что взяли? А мы войною не хвалимся, а и бою их не боимся же» ⁶⁷. Что же касается Нерчинска и Албазина, то в них людей «потому мало, что больши не надобно того, а как будет надобно, есть у великого государя великое множество рати, что в год мочно наполнитца всему Амуру» ⁶⁸.

Переговоры Спафария в Пекине длились с мая по сентябрь 1676 г. Хотя русский посол и пошел на некоторые уступки в области церемониала и был принят императором, но в целом посольство успеха не имело, на все предложения русских об установлении нормальных политических и торговых связей цинское правительство ответило отказом. Формальным предлогом для этого послужило требование о возвращении Гантимура, на деле же стремление маньчжуров к политике изоляции в этот период объясняется слабостью их позиций внутри страны: стоявшая у власти маньчжурская верхушка боялась и китайского народа и соседей Китая.

Когда Спафарий попытался собрать сведения о внутреннем положении страны, миссионеры-иезуиты, пользовавшиеся большим влиянием при пекинском дворе, рассказали ему, что «лутчие были страны китайские и богатые, те изменили недавно, что не половина царства, и безпрестанно службы бывают, только бог ведает, на чем скончится то дело, а они (маньчжуры. — В. М.) опасаютца, чтоб не выгнаны были опять от китайцев». Опасаясь «бунта и измены», маньчжуры выселяли китайцев даже из Пекина. «А опасаютца они и мунгалов, которые живут за стеною, также и колмаков, потому что завидуют им, для того что народ малой, а такое великое царство обовладели» ⁶⁹.

Реакция же на прибытие русского посольства была двойственной. «А про посольство нынешнее сказали, что они и ради и не ради [20] богдойские. И ради они для того, как услышат неприятели их, никанцы (китайцы. — В. М.), что от такого славного государя пришло посольство с великою дружбою, и будут опасны о том, чтоб великий государь не дал помощи богдойским. А не ради они опять для того, что уже рубеж царского величества к их рубежу приближился подлинно, и от того они имеют великое опасение, потому что прежде сего они чаяли, что те русы, которые к ним ходят с торгом, так же и те, которые живут близ рубежей их, что они все беглецы, а не ево великого государя прямые люди; да и отнюдь не верили, что столь пространное Российское царство, чтоб подошло под их государство. Да и они, иезуиты, сами удивляютца о том, и прежде сего не верили, потому что из Московского царства до Пекина четвертая часть света есть, а ныне и они верят» ⁷⁰.

Таким образом, посольство Спафария ознаменовало завершение нового этапа в развитии русско-китайских отношений, в течение которого как русское, так и цинское правительство получили достоверную информацию о реальном положении обоих государств. Но осознание маньчжурами того факта, что к их вотчинным владениям приблизились рубежи могущественного соседнего государства, еще более обеспокоило цинское правительство и утвердило его в намерении силой оружия очистить Приамурье от русских. В этом плане требование возвратить Гантимура и его многочисленный род носило тактический характер: в случае его отклонения русскими, это был бы удобный предлог для объявления войны, а если бы Гантимура вернули, то по расчетам Цинов за ним потянулось бы в Маньчжурию и остальное ясачное население этого района, и тогда русским пришлось бы самим оставить эти земли, так как им не с кого было бы получать ясак. Об этих планах Спафарий получил информацию от миссионеров. Как показали дальнейшие события, сведения эти были совершенно точны. В статейном списке Спафарий отмечал: «И иезуит же говорил втайне посланнику под клятвою, что богдыхана такое есть намерение, буде царское величество не даст мужика того Гайтимура, а он станет сыскать ево войною, также хочет воевать порубежные крепости Албазинской и Нерчинской, потому что ныне от царского величества зело опасны, наипаче как ныне видели через нас, что подлинно тут по указу великого государя живут, а прежде сего чаели, что они живут самоволием, как прежде живали по Амуру, и когда хотят, тогда и разорят, да и ныне знают они, что в тех крепостях малолюдство, а от Москвы далеко, а от них блиско, и хотят упреждать, покамест ратные люди при их рубеже не умножатся, и не так им нужно Гайтимура взять, как видеть намерение царского величества какое. И они люди лукавые и знают, что те крепости строены для есачных мужиков, и буде царское величество отдаст Гантимура, который начальник всех иноземцов, тогда и прочие иноземцы или за ним пойдут, или порозну разбегутца, и так царскому величеству не почто будет проторитись и держать служилых людей, как не будут при рубеже их есачные». И уж если русские не намерены отдавать Гантимура то «надобно тотчас для сбережения тех крепостей послать войска большое, потому что и сами китайцы удивляютца: как смеет такое малолюдство жить близ такого их великого государства» ⁷¹.

При отъезде Спафария из Пекина ему было объявлено, что цинское правительство не только не желает устанавливать [21] дипломатическую переписку, но и не будет больше принимать ни послов, ни гонцов, ни торговых людей из России, пока не будут исполнены три следующих требования: «1-е, чтоб Гантимура послал сюды с послом своим; 2-е, чтоб тот посол был самой разумной и чтоб он делал все, что прикажем по нашему обычаю, и в ни чем не противился; 3-е, чтоб все порубежные места, где живут вашего великого государя порубежные люди, жили всегда смирно».

Начало выявлению архивных документов по истории русско-китайских отношений было положено известным историком Сибири, академиком Г. Ф. Миллером. Обследуя в первой половине XVIII в. архивы сибирских городов, он копировал многочисленные хранившиеся там документы и использовал их в специальных исследованиях о становлении посольских и торговых отношений между Русским и Китайским государствами ⁷². Основная ценность работ Г. Ф. Миллера заключается в том, что в них использованы многие документы, не [22] сохранившиеся до наших дней и дошедшие до нас в снятых им копиях, поэтому указанные материалы являются в настоящее время источником при изучении ранних связей России с Китаем.

Часть миллеровских копий была опубликована советскими историками при переиздании его трудов в 30—40-х годах XX в. ⁷³. Однако эти копии в целом требуют строго критического подхода, так как в них обнаруживается много погрешностей.

Рассматривая даже обзорные работы по истории русско-китайских отношений, мы можем проследить, как с течением времени исследователи привлекают все большее и большее количество новых архивных материалов.

В конце XVIII в. был закончен наиболее капитальный в дореволюционной историографии труд по истории русско-китайских отношений — «Дипломатическое собрание дел...» Н. Н. Бантыш-Каменского,— изданный лишь 90 лет спустя ⁷⁴. В этой книге дается подробный обзор политических и торговых сношений России с Цинской империей на протяжении XVII—XVIII вв., основанный на документах фонда «Китайские дела Посольского приказа и Коллегии Иностранных дел» ⁷⁵.

В работе Н. Н. Бантыш-Каменского при всей ее обстоятельности имеется ряд существенных пробелов (как, например, полное отсутствие сведений о русско-китайских связях в первой половине XVII в.), явившихся следствием того, что Н. Н. Бантыш-Каменский ограничился лишь материалами одного фонда и значительное количество документов, находящихся в других фондах, осталось вне поля его зрения.

Во второй половине XIX в. обширные исследования истории экономических связей России с Китаем были опубликованы А. Корсаком и X. Трусевичем ⁷⁶. Если А. Корсак строил свое повествование о событиях XVII в., используя уже упоминавшиеся работы Г. Ф. Миллера, а также труды И. Э. Фишера ⁷⁷, то X. Трусевич привлек новые документальные источники из Архива Министерства иностранных дел. Он был первым исследователем, обратившимся к ранее не использовавшимся фондам, например, «Монгольские дела» ⁷⁸ и в их свете критически проанализировавшим более ранние сочинения ⁷⁹.

В периодических дореволюционных изданиях были опубликованы многочисленные статьи, посвященные отдельным вопросам ранних русско-китайских отношений. Из них наиболее широкую известность получила работа Ф. И. Покровского о поездке в Китай Ивана Петлина ⁸⁰, [23] построенная на документах центральных архивов, главным образом, бывшего Московского Главного архива Министерства иностранных дел.

Большую помощь исследователям оказали издания обзоров архивных фондов. Здесь в первую очередь следует отметить заслуги Н. Н. Оглоблина ⁸¹ и М. П. Пуцилло ⁸², описавших огромное количество документов, оставшихся от деятельности московских приказов и сибирской администрации и включающих в себя, наряду с основными материалами по истории Сибири, обширную документацию, связанную с попытками русских установить контакты с Китаем.

Русские археографы XIX в. при попытках публиковать документы, относящиеся к ранней стадии русско-китайских отношений, обычно, в первую очередь обращались к статейным спискам русских посольств в Китай, как источникам, дававшим наиболее разносторонние сведения о характере отношений между государствами, уровне научных знаний в России о Китае, а затем и Цинской империи.

Первыми публикаторами этих документов были Г. Н. Спасский и И. Сахаров, издавшие на русском языке статейные списки русских посольств в Китай в XVII в. ⁸³. Среди дореволюционных изданий источников по истории русско-китайских сношений, этот вид публикаций выгодно отличается тем, что публикаторы делали попытки комментировать издававшиеся документы, если не в текстуальных примечаниях, то в предисловиях или вступительных статьях. К недостаткам этих изданий, помимо значительного количества разночтений с подлинниками, следует отнести и то, что порой публиковались не основные документы, а произвольно выбиравшиеся материалы, чаще всего из хронографов, что приводило к противоречивости и искажению фактов ⁸⁴.

Следующим видом публикаций документов, к которому приходится обращаться историку ранних русско-китайских отношений, являются серийные издания документов по истории России, где мы находим и документы по взаимоотношениям с Китаем. Сюда относятся такие издания как «Полное собрание законов Российской империи» ⁸⁵, издававшаяся Новиковым «Древняя Российская Вивлиофика» ⁸⁶ и др.

Большое количество источников по рассматриваемой нами теме было введено в научный оборот Археографической комиссией, созданной в 1834 г. Выявив документы в Московском государственном архиве старых дел, в архиве Московской дворцовой конторы и многих хранилищах и базируясь, главным образом, на материалах, отобранных Г. Ф. Миллером, комиссия уделила значительное внимание истории [24] Сибири и связям с соседними государствами, в том числе и с цинским Китаем. Результаты трудов комиссии были опубликованы в ряде изданий XIX в., основными из которых являются «Акты археографической экспедиции», «Акты исторические» и «Дополнения» к ним ⁸⁷, «Акты юридические», «Русская историческая библиотека» ⁸⁸. Однако поскольку при подготовке этих изданий не ставилась цель специального выявления документов по истории русско-китайских отношений, то подбор документов в них зачастую случаен и не дает общей картины взаимоотношений двух стран.

Третий вид издания документов по истории ранних связей России и Китая — это документальные приложения в специальных исследованиях по данной теме, например у Н. Н. Бантыш-Каменского ⁸⁹, или в работах по смежным темам, например в книгах В. К. Андриевича ⁹⁰ и В. Паршина ⁹¹.

Необходимо оговорить также, что в сборники официальных документов, издававшиеся МИД царской России ⁹², документы о русско-китайских отношениях XVII в. не включались, так как они относятся к преддоговорному периоду русско-китайских отношений.

В европейских странах документы по истории ранних связей России с Китаем начали публиковаться уже в XVII в., т. е. вскоре после их составления. Это объясняется живым интересом, с которым политики и ученые Запада следили за достижениями русской дипломатии. Можно с достоверностью сказать, что первые русские посланцы в Китай обогатили мировую географическую науку ценнейшими сведениями, явившись первооткрывателями сухопутных путей из Европы в Центральную Азию и Китай ⁹³, куда настойчиво стремились представители различных европейских государств и в первую очередь английские купцы ⁹⁴.

Иностранцы в России не всегда легальными методами добывали материалы, связанные с географическими открытиями русских землепроходцев, а также различные секретные документы о связях Московского государства со странами Востока и зачастую публиковали их без указаний на заимствование ⁹⁵. Так, например, статейные списки И. Петлина и Ф. И. Байкова были широко известны в Европе, они неоднократно использовались в исторических и географических сочинениях того периода ⁹⁶. [25]

Основным недостатком иностранных изданий является неточная передача текста документов, что было подмечено русскими историками еще в XVIII в. ⁹⁷. Особый интерес к документам по истории русско-китайских отношений ученые запада проявили во второй половине XIX в. При обострении борьбы империалистических держав в Китае в конце XIX — начале XX в. буржуазные историки начинают обращаться к истории политики России в Китае, опираясь в своих исследованиях на русские архивные источники. Привлекает к себе внимание монография французского историка Г. Каена ⁹⁸, в которой были использованы не только известные публикации документов, но и новые материалы, почерпнутые в московских архивах.

Материалы известной Юдинской библиотеки, часть которой была продана в США, использовал при написании книги американский ученый Ф. А. Голдер ⁹⁹. Автор подошел с предвзятых позиций к истории географических открытий русских на Дальнем Востоке и политике русского правительства по отношению к коренным обитателям Сибири. В книге чувствуется откровенно враждебная настроенность автора по отношению не только к России, но и к Китаю.

Более объективная оценка сношений России с Китаем и Монголией содержится в работе английского исследователя Дж. Ф. Бэддли ¹⁰⁰. Автор привлек значительное число архивных материалов и обстоятельно их комментировал. Большое количество документов выявлено впервые. Хорошее знание документальных источников из архивов Министерства иностранных дел и юстиции, а также русской и западноевропейской литературы позволило Бэддли представить различные точки зрения по отдельным вопросам ранних связей России с Китаем. В обширных приложениях к своей работе он опубликовал значительную часть обнаруженных им в архивах материалов на русском (vol. I) и на английском (vol. II) языках. Однако передача текста не всегда достаточно точна, значительная часть документов приводится в сокращении, иногда с вставками из других источников.

Работа Бэддли послужила основой и для позднейших исследователей истории ранних русско-китайских отношений ¹⁰¹.

В цинском Китае русские архивные материалы по рассматриваемому периоду не публиковались. Авторы исследовательских работ о России и сношениях с ней основывались на китайских и маньчжурских архивных источниках, хрониках, исторических сочинениях и других [26] материалах. В качестве примера можно назвать широко известное сочинение Хэ Цю-тао «Летопись северного района», а также «Сборник документов о событиях на северной границе», под его же редакцией ¹⁰² или книгу Линь Цзэ-сюя «Важнейшие сведения о России» ¹⁰³, автор которой был знаком и с европейскими сочинениями.

Китайские авторы 20—30-х годов почти не освещали историю русско-китайских связей, предшествовавших Нерчинскому договору (1689 г.) ¹⁰⁴. При этом использовали фактический материал из работ своих западных коллег, зачастую перепевая их утверждения о крайней агрессивности русской политики на Дальнем Востоке в период выхода России к берегам Тихого океана.

Определенный интерес представляет труд китайского историка Чжан Син-лана «История сношений Китая с Западом» ¹⁰⁵. Хотя работа имеет компилятивный характер, но автор ее приводит в переводе на китайский язык ряд документов по интересующему нас периоду, извлеченных из публикаций Бэддли ¹⁰⁶.

В китайских архивах, к сожалению, не сохранилось каких-либо документов о связях Китая и России в первой половине XVII в. Поэтому в публикации части архивных материалов на русском языке первый документ датирован 1670 г. ¹⁰⁷.

Разработка рассматриваемой темы историками КНР свелась на данном этапе лишь к упомянутому нами переводу на китайский язык работы Каена.

В советской историографии взаимоотношения царской России с Китаем в их ранний период первоначально освещались в работах научно-популярного характера об освоении русскими Приамурья и первых поездках в Китай, принадлежавших перу известных советских историков С. В. Бахрушина и К. В. Базилевича ¹⁰⁸.

Первая попытка дать марксистский анализ политическим и экономическим связям Русского государства с Китайской империей была сделана Б. Г. Курцем ¹⁰⁹. Работе Б. Г. Курца свойственно некоторое преувеличение роли торгового капитала в стимулировании связей с Китаем. Однако в целом его труд явился ценным вкладом в дело изучения истории русско-китайских связей, так как в нем по-новому обобщен богатый фактический материал и использованы некоторые ранее неизвестные архивные источники.

Справедливой критике была в свое время подвергнута обзорная [27] работа В. П. Саввина ¹¹⁰. Эта книга не давала нового фактического материала, имела описательный характер и не ставила четкой границы между взаимоотношениями России с Китаем до Октябрьской революции и советско-китайскими отношениями.

В течение последних лет советскими историками разрабатывались отдельные вопросы ранней стадии русско-китайских связей. Наиболее крупными среди этих работ являются книга П. Т. Яковлевой о первом русско-китайском договоре 1689 г. ¹¹⁶, в которой преддоговорному периоду отношений между Россией и Китаем отведено значительное место, новое издание трудов Н. Г. Спафария ¹¹⁷, а также источниковедческое исследование Н. Ф. Демидовой и В. С. Мясникова ¹¹⁸. Кроме того, этой теме посвящено много статей ¹¹⁹. [28]

В заключение приведенного выше краткого обзора литературы, имевшего своей целью показать использование русских архивных документов по истории ранних русско-китайских отношений в трудах отечественных и зарубежных ученых и в предшествующих публикациях, необходимо отметить следующее:

Издано и введено в научный оборот сравнительно много документов, однако издания эти, особенно издания конца XVIII и первой половины XIX в., имеют ряд существенных недостатков: небрежное и неполное воспроизведение текста, отсутствие ссылок на место хранения и подлинность документов и т. д. Кроме того, многие из указанных изданий являются в настоящее время библиографической редкостью.

Документы публиковались, как правило, разрозненно и бессистемно. До сих пор не было специальных публикаций, посвященных всему периоду русско-китайских отношений. Нередко в подборе публикуемых документов сказывалась классовая ограниченность, а также определенные политические тенденции тех или иных исследователей.

Наконец, до сих пор остаются неизвестными или малоизвестными исследователям значительные группы материалов, хранящихся в архивах нашей страны.

Таким образом, назрела необходимость специального издания документов по истории русско-китайских отношений, которое дало бы в руки специалистов и широкой научной общественности по возможности полное собрание сохранившихся материалов и могло бы послужить источниковедческой базой для дальнейшего исследования проблемы.