Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

В. И. РОБОРОВСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОСТОЧНЫЙ ТЯНЬ-ШАНЬ И В НАНЬ-ШАНЬ

ОТДЕЛ ВТОРОЙ

НАНЬ-ШАНЬ АМНЭ-МАЧИН

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ПО НАНЬ-ШАНЮ

Покидаем урочище Яматын-умру. – Озеро Ногот-нор. – Перевал Заха-дабан. – Юго-западными увалами Бухын-дабана. – Истоки реки Ангыр-гол. – Ур. Гурбу-Ангыр-гол. – Посылка в Курлык за проводником для П. К. Козлова. – Отбытие разъездов. – Я отправляюсь на р. Бухайн до оз. Куку-нор, мимо озер Дулан-и Сырхэ-нор, р. Ара-гол обратно в ур. Гурбу-Ангыр-гол. – Река Байшинтын-гол. – Перевал, ведущий в бассейн р. Бухайна. – Долина р. Бухайна и вниз по ней. – Слияние р. Нойон-хутул-гола с р. Бухайном. – Р. Цайза-гол, западный берег оз. Куку-нор. – По долине р. Цайза-гол. – Тибетский караван. – Пер. Урун-хайши и оз. Цаган-нор. – Кумирня Дулан-кит. – Речкой Дулан-гол к озеру Дулан-нор. – Оз. Дулан-нор. – Оз. Сырхэ-нор и хырма Куку-бзйле. – Ур. Цаган-молд-гой. – Сношения с тангутами. – В гостях у тангута. – Красота тангутских лошадей. – По долине к западу. – Оз. Баин-нор. – Ур. Дунду-урбын-гун-иргэ. – Слияние рр. Баин-гола и Ара-гола. – Р. Ара-гол. – Вверх по р. Ара-гол – Возвращение в ур. Гурбу-Ангыр-гол и результаты поездок моей и П. К. Козлова. – Метеорологические наблюдения за 32 дня.

Восемнадцатого августа мы выступили дальше на новый склад, хотя мое здоровье не поправлялось. Прошли от Яматын-умру только 11 верст и принуждены были остановиться, потому что я не мог ехать верхом, со мной делалось головокружение, и я не был в состоянии держаться на лошади. Наша остановка была на небольшой кормной площадке, на правом берегу Яматын-гола, носящего здесь еще название Яган-гол, по имени урочища, коим он протекает.

Болезнь моя усилилась, и мы должны были простоять здесь еще два дня. Затем на третий, по долине реки верхней Яматын-умру, держась юго-восточно-восточного направления и перевалив высоту, смыкающую горы Дзургэ-ула и южные склоны снегового Да-сюе-шаня, после 15 верст пути вышли на знакомое уже мне озерко Ногот-нор. Остановились на северо-западном пустынном берегу. Вода в озере соленая, и пришлось пользоваться водой, приносимой сюда с запада, из крошечной речки, которая постоянно пересыхает и едва струится по глиняному своему ложу. [248] Отсюда открывался вид в долину озера Хара-нор, но мы ничего не видели за пылью.

Следующий день шли отрогами восточных продолжений Дзургэ-ула; между ними начинаются две речки, идущие на восток в оз. Хара-нор, долина которого и самое озеро были видны нам довольно хорошо. Последнее лежало на восток от нас, верстах в двадцати. Спустившись с третьего увала, мы перешли еще речку и долинкой перешли на следующую; на ней остановились после 23½ верст пути. Обе эти речки идут на восток в оз. Хара-нор. Здесь корм тоже неважный.

Держались южного направления весь день и следующий не изменяли его. Перевалили последний увал, тоже пустынный, плоский, покрытый осыпью и выходами метаморфического фиолетово-серого известково-глинистого с прослойкой кварца песчаника. Этот увал есть непосредственное продолжение хребта Гумбольдта, тянется на юго-восток-восток и примыкает далее к снеговым высотам Бухын-дабан, которые следует считать вновь переходящим за снеговую линию хребтом Гумбольдта. Перейденный нами перевалом Заха-дабаном, увалообразный в этом месте пониженный хребет Гумбольдта имеет и здесь абсолютную высоту, значительно превышающую 14 000 фут. С него мы спустились в Кактынскую долину, переменили немного свое направление на юго-восточно-южное и вышли к подножью хребта Бухын-дабан, где остановились на кормных ключах, невдалеке от небольшого озерка, лежащего на абсолютной высоте 13 963 фут. Погода простояла тихая, довольно ясная; если бы не моя болезнь, я счел бы за большое удовольствие двигаться в такую погоду. Прошли 22 версты.

На хорошем корму, уже заметно желтевшем, покормили своих животных и рано утром тронулись дальше в путь, в том же направлении, переваливая через пологие увалы, спускающиеся с хребта Бухын-дабан на юго-запад в Кактынскую долину; в нее же выносятся и речки, бегущие с этих гор между увалами в том же направлении; наверху этих плоских увалов почву выстилала осыпь сланцев, гранитов и песчаников. По скалам, равно как и по дну образуемых ими логов, росли злаки и другие альпийские виды растений. Таких увалов мы пересекли 6. С первого нам хорошо было видно лежащее на севере синее озеро Хара-нор, а на западе снега и льды Гучин-гурбу-шахалгын, хребта Риттера, стоящие верстах в 60. Последний увал самый высокий, он протягивается на юго-запад и упирается в Южно-Кукунорский хребет, сливается с ним и замыкает кактынский бассейн с востока. Горные породы, составляющие его, состоят из сланцев метаморфических известково-кварцево-слюдисто-хлоритово-глинистых серо-зеленых.

Из места соединения Южно-Кукунорского хребта и этого увала бежит вдоль северного склона первого речка на восток. Перевалив увал, мы спустились в лог, по которому проходит другая речка, впадающая в первую и вместе с нею составляющая р. Ангыр-гол. До нее мы сделали 19 верст и остановились, потому что мне было трудно ехать на лошади. Тут мы заночевали и на утро, опять не изменяя направления, продолжали путь.

За первым же увалом встретили третью речку, бегущую в р. Ангыр-гол. Место слияния носит название Гурбу-Ангыр-гол, что значит три желтых речки; так зовут эти речки за их мутные воды.

Обширное урочище, потянувшееся ниже слияния их верст на 15, носит то же название. Наконец, перевалив южный мыс последнего увала, состоящего из гранитов двуслюдистых, крупнозернистых, желтоватых [249] и идущего к реке Ангыр-гол в урочище Гурбу-Ангыр-гол, мы вышли на это последнее и тут переправились на правый берег реки, текущей здесь несколькими неглубокими рукавами по широкому галечному руслу. Остановились на уже пожелтевшей, поросшей злаками луговине, почти против ущелья Южно-Кукунорских гор, ведущего на перевал Тупчун и далее в Курлык-Цайдам. Для устройства метеорологической станции и астрономических наблюдений мы выбрали более удобное место, то есть более заметное, верстах в 9 ниже слияния трех составляющих Ангыр-гол речек. За этот переход прошли 22 версты. Было уже 25 августа.

Отсюда мне и П. К. Козлову предстояло сделать два больших разъезда: П. К. Козлову на истоки р. Тэтунга, а мне на озеро Куку-нор. Со мной, в качестве уже работника, не проводника, как и в прежние мои разъезды, должен был итти Топке; к нему я уже привык. Дорог он вовсе не знал, но работал в пути и был полезен как хороший вьючильщик и для переговоров при встрече с монголами и тангутами. С ним они доверчивее разговаривали и сообщали необходимые сведения, как равному, нас же побаивались, не были откровенны и скрытничали, подозревая что-то недоброе.

У П. К. Козлова же не было проводника, и за таковым пришлось послать в Курлык урядника Жаркого с тем же Топке. Это потребовало 3 дня.

Устройство склада, метеорологического пункта, различные предварительные наблюдения и приготовления к предстоящим разъездам заняли все свободное время. Из Курлыка приезжал шерам, посыльный князя, в звании ротного командира, разведать, по приказанию князя, о нас и обещал кое-что приготовить для нас ко времени нашего прибытия в Курлык; обещал приготовить нам и проводника для движения нашего далее, из Курлыка в Сычуань.

Прибыл проводник для П. К. Козлова, и они втроем с Жарким и новоприбывшим проводником 1 сентября имели возможность выйти в экскурсию.

Общее состояние моего здоровья немного поправилось, хотя язвы в горле и насморк еще не проходили и я был слаб настолько, что еще не мог садиться на лошадь без посторонней помощи.

Несмотря на это обстоятельство, я с Баиновым и Топке 2 сентября после завтрака, с двумя вьючными верблюдами, пошел на северо-восток увалами, ползущими на юг к р. Ангыр-гол, с Бухайн-дабана, снега которого острыми гигантами врезались в небо. На вершинах увалов, представляющих влажную, почти обнаженную, лишенную растительности глину, набросана масса громадных глыб, состоящих из гранитов: хлоритово-роговообманковых, крупнозернистых, розово-желтых и таковых же мелких осколков. Ползущие с севера лога дробят эти увалы на более мелкие. На западе виден высокий увал, служащий водоразделом бассейнов Кактынского и Ангырголского. На 9 версте мы спустились в лог, по дну которого бежала в Ангыр-гол речка; на ней попадались площадки с осоками и злаками. Дальше дорога наша шла увалами; они тоже забросаны гранитными глыбами, снаружи сильно выветрившимися. Среди этой невысокой и дикой местности иногда попадаются на глаза в очень небольшом числе представители небогатой флоры: заячья капуста (Sedum sp.), узколистая Saussurea sp., желтый Cremanthodium sp., маленькая полынка (Artemisia sp.), синий зверобой (Pleurogyne sp.), и, может быть, несколько других. [250]

Дорогой пересекали речки, струившиеся в Ангыр-гол. Встречались следы яков, куланов, антилоп, видели мы зайцев и корсаков. Пройдя 17 верст, спустились в лог р. Байшинтын-гола, небольшой и светлой, заваленной большими каменными глыбами; по берегам ее виднелись желтые лужайки осок и злаков. На одной из них мы заночевали. Холод был сильный с вечера, а ночью доходил до –15°Ц при совершенно ясной и тихой погоде. Ночью на нашем бивуаке был дикий як; походил кругом, но, почуяв, должно быть, людей, ушел. По сторонам выло много волков, особенно перед рассветом.

К утру слоистое облако прикрыло все небо. Мы пошли в том же северо-восточном направлении. Увалы, которыми мы шли, направлялись с Бухын-дабана к югу, и каменные выходы их состояли из буро-фиолетовых мелкозернистых слоистых песчаников. Восточнее, приближаясь к подножью Бухын-дабана, увалы делались каменистее, что затрудняло ход животным. На 13 версте мы спустились каменистым и крутым скатом в глубокий лог с рекой, идущей с Бухын-дабана прямо на юг. Внизу этот лог принимает характер дикого ущелья, скаты которого состоят из твердого конгломерата, сложенного преимущественно из белой кварцевой гальки в буро-фиолетовом глинисто-слюдистом цементе. На площадках по берегам речки разбросаны мото-ширики и пожелтевшие злаки и осоки. Мы свернули к востоку в ущелье, которое повело нас в прежнем направлении на перевал отошедших к югу от Бухын-дабана нешироких гор.

Подъем был не крутой, но засыпанный крупными, острыми осколками камней. Это обстоятельство заставляло беспокоиться за целость ног наших животных. Абсолютная высота перевала 15 400 ф. Спуск крутой с такими же камнями. Породы, составляющие эти горы, суть буро-фиолетовый конгломерат и красно-бурый крупнозернистый гранит. Погода скверная – мокрая, холодная, туманная. Вдаль ничего не видно. Ветер, переменный, резкий, дул со всех сторон. Много раз принимался итти снег.

В четырех верстах от перевала, уклонившись немного к югу и пройдя за весь день 31 версту, мы остановились уже в бассейне р. Бухайна на реке, в него бегущей и берущей свое начало несколькими ключевыми истоками в близких окрестностях с южных склонов хребта Бухын-дабан.

Дорогою нам попадались: дикие яки, куланы, антилопы, зайцы и другие грызуны. Видали тоже тибетских бульдуруков (Sirrhaptes thibetanus), уларов (Tetraogallus sp.), горихвосток (Ruticilla sp.), вьюрков (Montifringilla et Pyrgilauda sp. sp.), рогатых жаворонков (Otocoris sp.).

Довольно бедная растительность состояла из следующих видов, весьма скудно прикрывавших глинистую почву: 2 вида заячьей капусты (Sedum sp. sp.), желтый Cremanthodium sp., ревень (Rheum spiciforme), крупка (Draba sp.), камнеломка (Saxifraga sp.), желтая и оранжевая, 2 вида; твердочашечник дернинками (Androsace sp.), соссюрея, прикрывающая свои цветы большими прицветниками, имевшими какой-то сухой вид, и соссюрея мохнатая, растущая дернинками, лилового цвета (Saussurea sp. sp.), 3 вида синего зверобоя (Pleurogyne sp. sp.), альпийская пчелка (Delphinium sp., должно быть Pylzowi, Max.), вид ковыля (Stipa sp.), мелкий мятлик (Роа sp.), полынка (Artemisia sp.), 2 вида пижмы (Tanacetum sp. sp.), горечавка (Gentiana sp.). Вся флора уже окончила летний жизненный круг. Цвел еще только синий зверобой (Pleurogine sp.), запрятавшийся от морозов среди камней. Осень уже наступила полная, [251] несмотря на первые числа сентября. Морозы по ночам здесь уже сколько времени превышают –10°Ц. Сегодня, например, 3 сентября было –14°Ц. Да и наступающая ночь обещает быть не теплее.

Она была чистая, лунная, с сильным инеем и морозом в –12°Ц. К рассвету появился туман, но скоро рассеялся и не мешал нам двигаться дальше. Мы шли на восток сначала по реке, затем оставили ее вправо и, выбирая более удобные места для движения, вышли опять на нее. Здесь она направляется к северу, прорывает в этом направлении пониженный к востоку хребет Бухын-дабан и невдалеке северного его склона вливается в р. Бухайн. Версты через четыре мы вышли на ее правый приток, впадающий в нее перед входом в ущелье Бухын-дабана. Он, повидимому, берет начало в южных не очень высоких горах, идущих на восток и отделившихся от южных склонов Бухын-дабана. С этой реки мы перевалили невысокий, покрытый травяной растительностью мягкий водораздел и спустились к речке, начинающейся в тех же горах. Она подходит на севере к еще более понижающемуся далее на восток хребту Бухын-дабана и его южным склонам в юго-восточно-восточном направлении, достигает р. Бухайн, выше притока его Шина-гола, впадающего слева, с востока. В невысоком ущелье этой реки мы сделали 33 версты, не раз переходя ее с берега на берег. На левом ее берегу на хорошей травянистой площадке мы остановились. Недалеко от нашей остановки увидели стадо куку-яманов (Pseudois nahoor, горные козлы), но догнавший нас со склада Марс (экспедиционная собака – друг отряда) разогнал их, не обращая внимания ни на какие наши приказания оставить их. Как Марс, так и Кутька, другая наша собака, были две увлекающиеся натуры. Их часто приходилось привязывать на веревку на бивуаке, чтобы сдержать их страсть гонять зверя. Третья наша собака, взятая из Люкчюна и именем его названная, тоже не уступала в этом отношении первым двум.

Среди растительности к прежде попадавшимся видам можно еще прибавить крапиву (Urtica sp.), и Przewalskia tangutica Max, которые росли тут в большом изобилии.

На следующий день шли той же рекой; попадались пространства с мото-шириками (Kobresia thibetica Max.); стелющаяся Myricaria prostrata, стелющаяся и образующая луговины тангутская жимолость (Lonicera tangutica Max.). Как и накануне, преобладали крапива и пржевальския тангутская. По скатам: ковыль (Stipa sp.), колосник (Festuca sp.). Южные склоны ущелья пологи. Северные, особенно в нижнем течении ближе к Бухайну, скалисты и состоят из конгломератов. Растительность на них слабая. По дороге с обеих сторон ущелья проходят ручьи. Ближе к устью реки ущелье расширяется, увалообразные скаты понижаются. По берегам реки стал попадаться прекрасный корм, еще не совсем желтый, как мы встречали ранее, дня два-три тому назад. Здесь, должно быть, значительно теплее, чем в только что пройденных местах.

На 23 версте хода мы пришли на устье ущелья, выходящего на долину р. Бухайн, в который впадает и речка немного выше впадения в него притока Шина-гол. По правому берегу р. Бухайна мы пошли знакомой нам дорогой вниз по реке. Травы на последней теперь были значительно лучше, чем в наше первое посещение этих мест, вследствие бывших здесь в промежуток между обоими нашими посещениями дождей. Через 13 верст ниже этого притока, перевалив невысокий увал, мы вышли на следующий приток Бухайна и, пройдя всего 35 верст, остановились на нашем бивуаке прошлого разъезда. Здесь как и в прошлый разъезд, так и теперь [252] нас донимала прескверная погода: все время чередовались снег и крупа с дождем. На долине паслись куланы и, подходя шагов на 200 к нашей стоянке, останавливались и с удивлением рассматривали нас. Их, вероятно, привлекали своим странным, должно быть, для них видом наши верблюды.

За ночь мы совсем измокли, и ясное утро было нами встречено с радостью: оно обещало подсушить нас и наши вьюки, напитанные водой.

Чем ниже двигались по Бухайну, тем менее было заметно приближение осени: травы становились зеленее, аспера еще цвела, чернобыльник тоже.

При впадении р. Нойон-хутул-гол в Бухайн-гол мы расположились пить чай опять на прежнем месте. Я повторил наблюдение гипсотермометром, ознакомился поподробнее с флорой. В реке Бухайн на этот раз воды было меньше, чем при первом нашем посещении, но зато теперь она отличалась необыкновенною прозрачностью. Погода была тихая и теплая: в полдень термометр показывал в тени +20°Ц.

После чая переправились через Нойон-хутул-гол, и пошли правым берегом Бухайна по роскошной степи, покрытой бесчисленными табунами куланов (Asinus kiang) и стадами антилоп Кювье (Antilope cuvieri Przew.), которых я только здесь и видел. Сюда, в свою очередь, уже не заходят ады (Antilope picticauda), которых отсюда вверх по Бухайну встречается множество, так что р. Нойон-хутул-гол как бы служит границею распространения этих двух видов.

Долина Бухайна расширяется верст на 6. С юга она огораживается горами системы Южно-Кукунорского хребта, а с севера мягкими увалами, сползающими с хребта Южно-Тетунгского. Как сама долина, так и ее оба склона покрыты отменными травами. Самую реку сопровождают густые заросли облепихи (Hippophae rhamnoides).

Мы шли, придерживаясь направления Бухайна, на юго-восток-восток, сначала немного отступя, а потом подножьем южных гор, которые, отойдя на юг, расширили богатую пастбищами долину верст на 20 с лишком. После 33 верст пути мы остановились и закончили свой дневной переход. Погода стала портиться еще после полудня; ветер дул с разных сторон; к вечеру тучи совершенно заволокли все небо. Северных дальних гор не видать, их закрывают собой передовые увалы. Наш бивуак посетила сорока (Pica sp.). Вечером ветер стих, и теплая облачная ночь окутала нас своим непроницаемым темным покровом.

Монгол Топке уговорил не раскладывать огня. Он дорогой заметил свежий след тангутской лошади, из чего заключил, что где-нибудь не особенно далеко живут тангуты, а последние, по его словам, имеют обыкновение подкрадываться к огню и, рассмотрев людей, сидящих у огня, стрелять по ним, чтобы воспользоваться их скотом и имуществом. Но когда костер все-таки разложили, чтобы сварить чай, он ни за что не садился к костру и довольно долго не ложился спать, прислушиваясь по сторонам. Спалось очень хорошо на просохших войлоках и не корчась от холода. Перед утром небо прояснило.

Мы продолжали путь по широкой долине. По реке всюду заросли мирикарий и облепихи. Нам попались несколько тангутов, гнавших завьюченных шерстью яков. Топке поговорил с ними, но ничего не узнал, – их интересовали мы; они закидали его вопросами: кто идет, куда, зачем? и пр. и неохотно отвечали на его вопросы о дороге. У реки в зарослях кустов начинают попадаться жители-тангугы с их баранами; но они избегали встречи с нами. [253]

Река разливается по долине на несколько рукавов. Несмотря на присутствие жителей, куланов и антилоп Кювье было много; видели следы волков и лисиц. Замечены были: белохвостый орел (Haliaetus albicila), скопа (Pandion haliaetus), соколы Гендерсона (Falco hendersoni), сорока (Pica sp.), сойка (Podoces humilis), вьюрки (Pyrgilauda ruficollis et Onychospisa Taczanowskii), ворон (Gorvus corax).

После первой половины пути южные увалы выдвигаются своими мягкими формами к реке, а северные, напротив, отодвигаются к северу и делаются положе. Начали попадаться Gousinia sp., жимолость кустарная (Lonicera sp.), касатики (Iris sp.), Galimeris sp., сизозеленка (Glaux sp.), Lancea thibetica Max, подорожники (Plantago sp.), горечавка (Gentiana sp.), 2 вида полынки (Artemisia sp. sp.).

Я видел черношейного журавля (Grus nigricollis Przew.), желтоносых клушиц (Pyrrhocorax alpinus), бородатых вьюрков (Pyrgilauda barbata) и др.

Через 32 версты мы заночевали на луговых предгорьях правого берега реки, коими шли последние версты. Ночью выли волки и близко подходили к бивуаку. Где-то лаял корсак (Ganis corsak).

Утром продолжали путь теми же предгорьями. Бухайн шел севернее, верстах в 5 по долине. Вскоре южные горы отошли к югу, и долина, сильно раздвинувшись, потянулась на восток к оз. Куку-нор. Чтобы выйти на Бухайн, мы должны были перейти долину в восточном направлении. Вокруг мы видели по сторонам тангутские стойбища и множество скота. Два любопытных тангута подъезжали к нам и издали молча рассматривали нас. Стоянка была одета травами, преимущественно ковылем (Stipa sp.), колосником (Роа sp.), дикой пшеничкой (Triticum sp.) и овсяницей (Festuca sp.); кроме этого пестрели на степи еще мышьяк (Thermopsis sp.), звездчатка (Stellaria chameyasme), мытник (Pedicularis sp.), прикрыт (Aconitum sp.), Galimeris sp.; 3 вида горечавок (Gentiana sp. sp.), синий зверобой (Pleurogyne sp.), сушица (Anaphalis), одуванчик (Leontodon sp.), 3 вида астрагала (Astragalus sp. sp.), лапчатка (Potentilla sp.), касатик (Iris sp.), и другие.

На этих плодородных степях паслись во множестве вблизи тангутского скота куланы и антилопы Кювье. Наконец, после 28-верстного перехода мы вышли и на р. Бухайн. Бухайн здесь разливается многими рукавами по галечному руслу, среди кустов мирикарии и кормных лугов. Близ реки и возле бивуака мы нашли: 2 вида мяты (Mentha sp.), 2 вида лебеды (Ghenopodium sp.), Caussurea sp., сушицу (Anaphalis sp.), подмаренник (Gallium sp.), крестоцветное, полынку (Artemisia sp.), белый мытник (Pedicularis sp.), крапиву (Urtica sp.).

Перед полуднем подул переменный ветер. Вообще последнее время по утрам было большею частью тихо; с полудня ветер дул с юго-востока, склоняясь к востоку и северо-востоку. Небо обыкновенно заволакивается облаками; к ночи ветер меняется и дует с запада, с уклонениями к югу и северу. Иногда после полуночи небо прояснивает.

Все время нашего пребывания на Бухайне в долине носилась в воздухе пыль.

Последняя ночь, проведенная нами на Бухайне, была теплая и облачная; облачность продолжалась до полудня.

Переночевав, отправились с Бухайна прямо на юг к устью р. Цайза-гол роскошной злачной степью. Часто попадаются старые русла, поросшие особенно густой травой. Быть может, это старицы рукавов или Бухайна, или Цайза-гола. Пришлось немало итти и болотами, тянущимися до [254] самого берега оз. Куку-нор, раскинувшегося далеко к востоку своей синей поверхностью.

Через 8 верст от Бухайна мы пришли к берегам Цайза-гола; они очень топки, поросли осоками и злаками; среди болота мы с трудом нашли местечко, достаточно твердое, чтобы нам с животными поместиться и сварить чай. Ширина р. Цайза-гол 1-3 сажени. Вода прозрачная, рыбы много и очень крупной, – мы имели случай видеть ее в воде сами; течение слабое, едва заметное. На западе, приблизительно в одной версте, было тангутское стойбище в 15 палаток. К нам долгое время никто не приходил. Наконец от стада баранов, пасшегося по другую сторону реки, отделился конный пастух, подъехал к реке и спросил у Топке: кто, куда, откуда, зачем, нет ли торговли? и поехал к палаткам.

Здесь я измерил гипсотермометром абсолютную высоту оз. Куку-нор. По моему наблюдению она оказалась равною 10 500 футам 95. С низкого болота оз. Куку-нор не поражало нас своей грандиозностью. Вблизи: на болоте мы видели пять штук черношейных журавлей (Grus nigricollis Przew.); на берегу озера сидел белохвостый орел (Haliaetus albicilla), над озером носились скопы (Pandion haliaetus) и многочисленные чайки (Larus occidentalis et L. ichtyaetus et Sterna sp.). На берегу несколько бакланов (Graculus carbo sp.) просушивали свои крылья; то же делали и снежные пеликаны (Pelicanus crispus); множество чирков (Guerquedula sp.), кряковых уток (Anas boshas), утки других: пород и разные кулики. Замечался сильный пролет галок (Monedula daurica), плисиц (Motacilla sp.) и жаворонков (Alauda sp.). На болоте много больших жаворонков (Melanocorypha maxima); они весело распевали свои песни, не думая, кажется, об осени.

Напившись чаю, мы продолжали дорогу вверх по Цайза-голу. Через несколько верст свернули по ней к югу в короткое ущелье, за которым вышли в долину направо к западу и остановились при реке на лугу. Переход этот от устьев Бухайна был всего в 20 верст. Здесь я собрал семь видов растений, уже ранее попавших в мой гербарий. Кроме осок и злаков росли: горечавки (Gentiana sp.), синий зверобой в большом количестве (Pleurogyne sp.), дикая гречка (Polygonum sp.), мытник (Pedicularis sp.), Saussurea sp., Lancea thibetica, астрагал (Astragalus sp.), сизозеленка (Glaux maritima), курильский чай (Potentilla fruticosa). На склонах гор: карагана верблюжий хвост (Garagana jubata) и карагана кустарная (Garagana sp.), белолозник (Eurotia sp.), ива (Salix sp.), таволга (Spiraea mongolica), крапива (Urtica sp.), 4 вида полыни (Artemisia sp.), мята (Mentha sp.), луки (Allium sp.), заячья капуста (Sedum sp.), подмаренник (Gallium sp.), татарник (Gnicus sp.) и другие.

Перед закатом солнца через наш бивуак вверх по долине р. Цайза-гол летели журавли в огромном количестве (Grus sp.).

Утром следующего дня, при облачном небе, дул чрезвычайно холодный и резкий ветер прямо в лицо с запада. Мы подымались долиною р. Цайза-гол, по прекрасным травам в западном направлении с легким северным склонением; и, чем выше поднимались по реке, тем лучше делались травы, т. е. меньше ими пользовались тангуты. Осенью тангуты, враждуя друг с другом, выжигают часто травы, чтобы лишить недругов хороших пастбищ. Иногда же при обилии трав это делается и для того, чтобы весною на черных обуглившихся площадях, сильнее нагревающихся на солнце, зелень появлялась ранее. Ширина долины доходит [255] до трех верст. Северные горы мягкие, пологие и невысокие; южные значительно выше, скалисты, круты, и склоны их, обращенные к р. Цайза-гол, поросли ивой (Salix sp.), курильским чаем (Potentilla fruticosa), караганой (Garagana jubata). В них водятся олень (Cervus sp.), кабарга (Moschus sp.) и другие.

Дорогой мы встретили тибетский караван в три эшелона нагруженных яков, с чаем, шерстью и тибетской материей, направляющийся из Тибета в Синин-фу. Он был уже 5 месяцев в дороге. Сопровождавшие его тибетцы были необыкновенно малого роста, все вооружены саблями, пиками и фитильными ружьями. Большинство было пеших, часть же конных; всего их было более ста человек. С караваном следовал из Тибета в монастырь Гумбум какой-то гэгэн, окруженный почетом. Тибетцы неохотно рассказывали о себе, стараясь побольше собрать у Топке сведений о нас, людях ими невиданных и потому крайне интересных. Все они выражали изумление и любопытство, глядя на нас.

На 16-й версте в южных горах мы увидали темное ущелье, прорванное рекою Цайза-гол, из которого она выбегает на долину. Далее к западу долина понемногу суживается и переходит в ущелье. Северные и южные горы разделяются только речкою, принимающею но пути много мелких притоков и, в свою очередь, прорывающую северные горы, чтобы излиться в р. Бухайн-гол. Мы шли долиною 29 верст до ущелья и остановились среди кустов северного пологого склона южных гор, густо ими поросших. Погода с переменным ветром простояла пасмурною весь день, несколько раз принимался накрапывать дождь или снег. Здесь стали попадаться вновь антилопы ада. Баинов убил одну для ужина.

Всю ночь с 10 на 11 сентября шел снег, и к утру мы оказались занесенными трехвершковой снежной пеленой. Под снегом было очень тепло спать, но сон нарушали волки, которые невдалеке от нашего ночлега громко выли еще с вечера и всю ночь до рассвета.

Утром вступили в ущелье; оно направлялось на запад, но вскоре свернуло на юго-запад, ломаясь то вправо, то влево.

Наконец, пологим подъемом достигли перевала Урун-хайши. Нестаявший еще снег немного мешал нам подниматься: верблюды скользили, и их приходилось поддерживать, что замедляло подъем. Окрестные горы состоят из мелкозернистого известняка, серого доломитизированного, с гнездами серого и желтоватого известкового шпата. Мы перешли этот перевал на абсолютной высоте 13 540 футов, как то показал гипсотермометр. На перевале выложено из камней огромное обо, свидетельствующее о большом числе путников, здесь проходящих.

Спуск удобный, пологий, по правому скату гор ведет в ущелье с хорошей травой, направляющееся на юго-запад и сворачивающее к западу в долину небольшого озера Цаган-нор, белое озеро, длиною около трех верст при ширине от ¼ до одной версты, с плоскими берегами и соленой водой и небольшим количеством водяных птиц: турпанов, гусей и разных уток. На восточном берегу расположено было несколько тангутских стойбищ; по тучному берегу паслось множество скота.

Пройдя 32 версты, мы остановились на пресном ключике, вливающемся в северо-западный край озера, абсолютная высота которого оказалась в 10 633 фута. Вечером, лишь только потухла заря, на северо-востоке за горами замелькала зарница, освещая на мгновенье зубчатый гребень восточных гор. Это явление было мною замечаемо несколько дней подряд. Ночь наступила тихая, теплая. Еще до рассвета за озером в [256] тангутских палатках показались огни, длинными факелами отсвечивавшие в гладкой темной поверхности озера. Что же они [тангуты] делают так рано?

На рассвете на озеро спустилось с шумом несколько стай водяной пролетной птицы.

Неширокой долиной озера мы продолжали утром свою дорогу, направляясь на запад-юго-запад. По сторонам на горах попадались отдельными деревьями разбросанные можжевельники (Juniperus Pseudo-Sabina).

Наконец, мы вышли на дорогу, ведущую из Дабасун-гоби через перевал на юго-восток-восток в кумирню и монастырь Дулан-кит. Здесь стоял тангутский аул из 10-12 палаток. Тангуты эти пользуются очень нелестной славой отчаянных грабителей. Они, кроме того что грабят проезжих цайдамских монголов, не дают покоя и своим соседям-тангутам, да не брезгуют стянуть что-либо и из кумирни, воруют скот, принадлежащий монастырю, выпущенный за ограду его. Почти ежедневно в монастыре Дулан-ките недосчитываются то барана, то другой более крупной скотины.

Верстах в четырех к западу на р. Дулан-голе стоит против лесного ущелья северных гор, чрезвычайно красивых, кумирня Дулан-кит. Здесь прежде была и ставка кукунорского вана, но теперь живет только гэгэн и монахи с ним. Эта кумирня служит потребностям не только монголов, но есть единственная кумирня для всех тангутов кукунорских. Впрочем, последних нельзя причислить к ревностным почитателям, потому что они не особенно часто посещают ее. С Цаган-нора до Дулан-кита мы сделали 13½ верст.

Остановились против кумирни на реке Дулан-гол. Корм был вытравлен окончательно. Несъеденными были только площадки, густо поросшие касатиками (Iris sp.), теперь имевшими совершенно зимний желтый вид. В кумирне никого из высших правителей не было; гэгэн и другие власти были кто в Тибете, кто в Синине и Гумбуме, почему я и не заходил в нее. Нынешний гэгэн в Дулан-ките живет уже несколько лет, но вскоре оставляет его совсем и едет в Чейбсен помощником к хутухте.

Ниже нас по реке расположены необширные, правда, уже убранные пашни; на них монахи сеют только голосемянный ячмень (Hordeum hymalaiense).

Перед вечером просил позволения остановиться возле нас, ехавший в Синин тангут-лама с учеником. Он боялся, чтобы тангуты не ограбили его. Я, конечно, не препятствовал, ему в этом и был очень рад, надеясь кое-что у него порасспросить о Тибете, далай-ламе и пр.; но мои надежды не осуществились: он все время очень усердно молился, перебирая четки, и читал тангутские священные книги, даже до ночи у костра. Я счел неудобным досаждать ему расспросами.

Желая посетить озеро Дулан-нор, принимающее в себя речку Дулан-гол, на которой мы ночевали, мы 13 сентября двинулись вниз по речке; тут мы увидали дуланкитские пашни. Сильная засуха этим летом была причиною плохого урожая.

Ниже эта речка сопровождается зарослями Myricaria sp., хармыка (Nitraria Schoberi), сугака (Lycium ruthenicum), камыша (Phragmites communis), острицы (Calamagrostis sp.), дырисуна (Lasiagrostis splendens), крупного крестоцветного (Brassica sp.); между ними осоки (Garex sp.), мелкие злаки, одуванчики (Leontodon sp.), мышьяк (Thermopsis sp.) и другие.

Чтобы сократить путь и выйти скорее к озеру, мы оставили речку и пошли прямо по степи в юго-западно-южном направлении. Здесь мы [257] встречали много арыков и пашен, среди порослей густых дырисунов. На западе стоит несколько старинных глиняных построек, архитерпурой своей напоминающих магометанские мазары; о них и впоследствии никто из монголов не мог сообщить нам никаких сведений; говорили, что это постройки какого-то Сокто-хана; но кто он был, когда он жил и каким племенем управлял, объяснить мне не могли. Тут же недалеко стоят старая разрушенная и новая крепостца (хырма) кукунорского вана. К самому озеру нельзя было подойти: окружающие его болота топки, наши верблюды вязли в солончаках; воды озера солены; береговая линия его достигает тридцати верст. Мы свернули на запад-северо-запад, где увидели хырму князя Куку-бейле, стоящую в 1½ версты севернее оз. Сырхэ-нор на речке Сырхэ-гол. К ней шли плодородною степью, густо поросшею дырисуном и другими злаками.

С оз. Дулан-нор до хырмы бейле прошли 10 верст, всего же 29 верст. Мы остановились у хырмы на арыке. Возле хырмы посажены тополя, что придает ей более веселый вид. В хырме живут сторожа. Мимо нее, с восточной стороны, протекает впадающая в озеро речка Сырхэ-гол; выведенные из нее арыки орошают распаханные пашни. Озеро Сырхэ окружено топкими солончаковыми болотами с массою ключей. Вода соленая. Оно тянется на запад до двадцати слишком верст и в ширину доходит до 8, а, может быть, и больше. Замечен большой лет жаворонков (Alauda sp.) на юг; я видел соколов (Falco sp.).

День был ясный, жаркий, к вечеру заоблачило. Возле хырмы видел дрозда (Turdua sp.), сорокопута (Lanius sp.), синичек софиек (Leptopoecile sophia) и серпоклювов (Ibidorhyrieha strutersii). Флору составляли: Reaumuria trigyna и R. songarica, Calimeris sp., дырисун (Lasiagrostis splendens), Myricaria germanica, суган (Lycium sp.), хармык (Nitraria Schoben), касатик (Iris sp.) и пр.

Ночь была теплая +12°Ц. Утром летели на юг голуби (Columba sp.). Наша дорога шла на север вверх по речке Сырхэ-гол. Вошли в ущелье, стали попадаться барбарис (Berberis sp.) и чагеран (Hedysarum sp.). За ущельем открылась довольно широкая, идущая к северу, долина. С 20-й версты стали встречаться группы тангутских палаток. На 30-й версте долина поворачивает на запад; здесь начинаются выеоты Цаган-тологой; на 33 версте у подножья этих высот мы остановились среди массы тангутских палаток. Не успели мы еще разобрать свои вещи, как один весьма богато одетый молодой и красивый тангут, проезжавший мимо, заехал к нам на бивуак. Сначала он как бы побаивался нас и нерешительно вступал в разговор, но, увидя наше ласковое с ним обращение, скоро освоился с нами, пил у нас чай с дзамбой и, уезжая, настойчиво просил завтра утром непременно заехать к нему напиться чаю. Я не мог отказать его усиленным просьбам и обещал.

Перед сумерками к нам приехал еще красивый молодой тангут, лет 17-19, также очень богато одетый и подойдя довольно развязно к моей палатке, вступил к разговор. Он оказался сыном местного начальника. Узнав, что в их хошун прибыли русские, ему очень захотелось увидеть людей, о которых говорят много чудесного, а так как он слыхал вдобавок, что русские никому до сих пор ничего худого не делали, то и решился приехать к нам. Он интересовался всеми нашими вещами и приходил в крайний восторг от бинокля, компаса и пр. Прощаясь, он выражал нам свое счастье и радость по поводу того, что познакомился и говорил с чудесными людьми и видел у них много удивительных вещей, каких никто у них [тангутов] [258] никогда еще не видывал. Затем крайне настойчиво упрашивал заехать завтра к его отцу в гости и осчастливить старика своим присутствием, хотя бы на короткое время, ибо, познакомив отца с русскими, он сделает отцу самый дорогой подарок. Я объяснил ему, что очень тороплюсь домой и заехать к нему в сторону от дороги не могу по недостатку времени, выражая надежду побывать у него впоследствии; передал ему свое крайнее по этому случаю сожаление и просил передать его отцу мой привет и пожелание здоровья ему, семье и всей скотине (последнее тангуты особенно ценят). Просил его также передать от меня отцу, вместо хадака, небольшой подарок, состоящий из отличного финского ножа, очков и дести белой бумаги с карандашом для писания молитв. Мы расстались е ним большими друзьями, искренне прощаясь. Поздно вечером до полночи раздавались кругом отчаянные крики стороживших свой скот тангутов.

Ночь была замечательно тихая, теплой, но темная, облачная. Рано утром, на восходе солнца, мы снарядились в путь, чтобы по дороге заехать к тангуту, которого я обещал навестить. Его палатка оказалась в двух верстах от нашего стойбища. Он уже ожидал нас, вышел навстречу и, введя в палатку, усадил возле очага по правую его сторону на стеганую подстилку, сшитую из тибетской материи. На очаге уже варился чай с чурой (сушеный творог), молоком и дзамбой. Наливая его ложкой в чашку, хозяйка прибавляла масла, которое она брала прямо рукой из бараньей брюшины, в коей оно хранится. К чаю были поданы пшеничные лепешки, жареные в бараньем сале. От хозяина мы узнали, что причиною вчерашнего крика была пропажа 20 лошадей из палатки, стоявшей возле нас. На вопросы, кто же украл, тангут говорил, что кто-нибудь из своих, потому что монголы к ним не ходят, а китайцы и подавно, потому что очень боятся их. На мое заявление, что у нас все время, пока ходим среди тангутов, все благополучно, хозяин заметил, что все тангуты удивляются смелости русских. Он говорил, что будь мы монголы или тангуты, то уже давно шли бы пешком, т. е. у нас давно были бы украдены все животные.

Мы сами и наши костюмы и все принадлежности их, пуговицы, крючки и прочее привлекали всеобщее внимание. Особенно интересовались оружием. Их поражала берданка и все манипуляции с нею, выделка кожи на сапогах и пр. Думаю, надолго оставили мы им по себе память и тему для разговоров. Я для знакомства подарил хозяину хороший завьяловский нож, а хозяйке отличные ножницы, что привело их обоих и всех присутствующих в чрезвычайный восторг; вещи эти переходили из рук в руки, смотрелись как в зеркало в их полировку, восторгались, ахали, охали, чмокали губами, показывали языки и большие пальцы на руках, складывая ладонь в кулак. Этим у всех азиатов выражается вообще превосходная степень. Простились друзьями; тангуты подсадили нас на лошадей, хозяин увещевал в будущем заехать когда-нибудь еще с тем, чтобы поохотиться в горах на яков и пожить у него несколько дней.

Мы пустились в путь, а тангуты долго стояли у палатки и провожали нас глазами. Мне кажется, что, имея много свободного времени в распоряжении, можно было бы с пользой для дела довольно тесно сблизиться с этими людьми.

Мы ехали на запад с небольшим склонением к северу по долине, которую я видел западнее, при слиянии реки Баин-гол с рекою Ара-гол, Эта долина, довольно широкая, верст на 8, далее к западу расширяющаяся [259] до 20 верст, покрыта хорошими пастбищами. Множество черных тангутских палаток запряталось по ущельям соседних гор. На 11 версте от поворота долины к западу лежит озерко Баин-нор в ¾ версты длиною, и ½ версты шириною. Навстречу нам попадалось множество тангутов со стадами, кочующих вниз по долине. Вдалеке на западе южные горы, немного понижаясь, примыкают к северным.

С 10 часов утра дул нам в лицо сильный и холодный ветер. Всюду по степи паслось много куланов и антилоп Кювье (Antilope cuvieri). На речках, сбегающих с гор, и на их сухих руслах росли: облепиха (Hippophae rhamnoides), белая кустарная лапчатка (Comarum Salessowi), курильский чай (Potentilla fruticosa), ломонос (Clematis orientalis), чернобыльник (Arlemisia sp.), чагеран (Hedysarum sp.), Reaumuria trigyna и Reaumuria songarica, бударгана (Kalidium sp.), дырисун (Lasiagrostis splendens) и другие злаки.

После 22 верст пути, от южных гор в долину несколько выдвинулся горный мыс. Мы у него остановились напиться чаю. Отсюда южные горы пошли немного на юго-запад, и долина значительно расширилась; мы же, не переменяя своего направления, приблизились к предгорьям северных гор и через 30 верст пути выбрали ночевку в ур. Дуиду-урбын-гун-ирхэ среди надувных бугров, поросших хорошей густой травой. Здесь мы встретили много антилоп Кювье (Antilope cuvieri). Перед вечером стало совершенно тихо, и в воздухе сильно похолодело.

Рано утром 16 сентября мороз дошел до –16°Ц, и долина покрылась инеем. Небольшой восточный ветер дул нам в спины, когда мы тронулись далее. Ясное солнце поднималось на горизонте, но еще не согревало, и холод довольно заметно давал себя знать. Дорога вдоль северных гор неровная: сухие русла, сбегавшие с гор, постоянно перегораживали путь.

Наконец выдвинувшиеся с гор в долину увалы принудили нас немного отвернуть влево, чтобы не утомлять животных нескончаемыми перевалами.

На 17½ версте мы расположились пить чай с запасной водой. После чая попытались было итти увалами, но это оказалось неудобным, и мы опять вышли на долину, причем крайне сожалели, что и заходили к горам, потому что путь долиною был несравненно удобнее и лучше.

Вскоре вошли в ущелье, где сливаются реки Ара-гол и Баин-гол, на старую дорогу, пошли вверх по течению Баин-гола и свернули к знакомому уже нам перевалу Куку-богучи. Не доходя всего нескольких верст до него, на 34-й версте мы заночевали.

Ночь ветреная, холодная, сменилась очень холодным морозным утром. Осветившее вершины соседних гор солнце не проникало к нам в ущелье и не обогревало нас нисколько, пока мы не поднялись на перевал. Спускаясь вниз по ущелью, поросшему кустарником, мы видели спугнутых нами и убегавших оленя (Cervus sp.) и маленькую изящную кабаргу (Moschus sp.). Листья на кустах были замерзшими, уже почернели и наполовину осыпались. На женских экземплярах ив (Salix sp.) коробочки плодов только теперь, после морозов, стали растрескиваться и выбрасывать свои семена с пушистой летучкой, которые носились по воздуху. Травы окончательно уже пожелтели и замерзли на продолжительный зимний сон.

Спустившись на р. Ара-гол, мы нашли воды в ней очень светлыми и значительно уменьшившимися, сравнительно с тем, как мы видели их при первом нашем посещении, полтора с лишком месяца тому назад. [260] Облепиха и сабельник (Comarum sp.) тоже приготовились к зиме и потеряли свои листья; остатки их, скрученные морозами, еще держались на кустах до первого сильного ветра. Эти, уже закоченевшие на сей год, заросли оживляли лишь неугомонные маленькие болтливые синички (Leptopoecüe sophiae) и пролетные горихвостки (Ruticilla sp.), в большом числе порхавшие но кустам. Здесь кустарные поросли не желтеют осенью, как у нас, а замерзают от сильных ночных морозов и, высыхая, буреют, издали же представляются черными. На реке попадались, тоже собирающиеся на юг, серпоклювы (Ibidorhyncha struthersii).

С Ара-голын-бельчира ваша дорога пошла на запад вверх по р. Ара-гол. Заросли по Ара-голу сначала мельчают и редеют, а потом и совсем кончаются. Травы, еще довольно порядочные, продолжались до остановки на ночлег, который мы выбрали на 9-й версте выше Бельчира и на 33-й версте от вчерашнего ночлега за перевалом Куку-богучи. Подымаясь вверх по Ара-голу, мы шли ущельем, составляемым с юга известковыми горами системы гор Южно-Кукунорских, а с севера горами системы Вухын-дабана, обрывающими к реке свои скаты крутыми известковыми и конгломератовыми колоннами.

Продолжая путь на следующий день по Ара-голу, мы свернули немного к северу и встретили речку, впадающую в него с севера. Эта речка идет по глубокой балке, образуемой на востоке горами системы Вухын-дабана, потянувшимися на восток к р. Бухайну вдоль северного берега р. Нойон-хутул-гола и своим плоским смыканием с Южно-Кукунорским хребтом образовавшими перевал Нойон-хутул. С запада эту балку огораживает восточный увал хребта Бухын-дабан, сбегающий к югу к реке Ара-гол. После этой балки ущелье превращается в долину. С севера пологие увалы Бухын-дабана подходят к реке более мягкими формами, и Южно-Кукунорские горы тоже немного отступают к югу. Река Ара-гол уже не придерживается одного русла и часто дробит свои воды на несколько русел. Кроме указанной речки по пути до ур. Гурбу-Ангыр-гол, река Ара-гол с севера принимает еще четыре довольно крупных притока.

На 17-й версте, поднявшись на увал, мы увидели верстах в 10 наш склад-станцию, и, пользуясь хорошим кормом, даже значительно лучшим, чем на складе, остановились напиться чаю и покормить тружеников-верблюдов и лошадей, несших безмолвно и усердно свою трудную службу этого разъезда.

Напившись чаю, мы направились на бивуак по довольно широкой долине и пришли на него в 2 часа 18 сентября. Этот последний переход был в 27 верст. В разъезде проведено 17 дней и пройдено более 500 верст со съемкою. Этим разъездом мне удалось ознакомиться с системой восточного Бухын-дабана, одним из притоков Бухайна, средним и нижним течением его, и, таким образом, закончить знакомство со всем его течением; побывать на озерах Куку-норе, Баин-норе, Дулан-норе, Сырхэ-норе и на верховьях р. Ара-гол; собрать разнообразные сведения и естественно-исторические коллекции.

На бивуаке все было вполне благополучно. Без меня люди удачно охотились. С приезда я угощался студнем из яковой головы и ног, блюдом чрезвычайно вкусным, в особенности после поста, наблюдаемого в разъезде, и незатейливых блюд, состоявших главным образом из всезаменяющей дзамбы с чаем, солью и бараньим салом; впрочем последнее составляло роскошь, не всегда доступную. [261]

Я привез с собой те же болезни, с которыми поехал: тот же насморк, лишавший сна ночами во все время разъезда; те же кровотечения носом; ту же болезнь горла и общую слабость. Вследствие всего этого я должен был немного отдохнуть, прежде чем тронуться далее в Курлык.

Вскоре после меня вернулся на склад П. К. Козлов, сделавший интересный и дальний разъезд со съемкою. Он побывал на истоках рек Сулей-хэ, Тэтунга, Бухайна (р. Шины-гол), р. Сучжоуской, обошел с севера и юго-востока величайшую снежную группу Шаголин-намдзил и посетил озеро Хара-нор, виденное мною впервые при возвращении из последнего моего разъезда и экспедицией, при перекочевке ее с Яматын-умру на этот последний склад в Нань-шане. С озера Хара-нора он возвратился в Гурбу-Ангыр-гол через хребет Бухын-дабан. Он привез с собою также экземпляры для пополнения коллекций 96.

Собравшись все на складе Гурбу-Ангир-гол и работая понемногу, мы отдыхали после разъездов; потихоньку снаряжались для перехода в Курлык. Становилось холодно, а по ночам даже и очень морозно. Тем временем я чувствовал улучшение в общем состоянии своего здоровья, и долее пребывать нам здесь уже было незачем. Решено было 27-го покинуть этот четвертый и последний в Нань-шане наш склад-станцию, где экспедиция останавливалась на 22 дня, во время которых были аккуратно ведены метеорологические наблюдения.

Привожу здесь главные данные, полученные из этих наблюдений.

Совершенно тихих безветреных суток было только трое: 1 сентября, 24 и 26 того же месяца. Кроме того в определенные часы наблюдения тишина отмечена 38 раз, из них утром 22, вечером 13 и днем только 3; по ночам чаще тихая погода.

В общем 29 дней надо признать ветреными.

В часы наблюдения были отмечены чаще прочих северо-западные ветры – 30 раз, из них чаще вечерами – 14 раз, днем 12 и утром 4. За ними следуют юго-западные; чаще с большим западным направлением – 7 раз; 6 раз наблюдались днем, один раз вечером и ни одного раза утром. За ними стоят ветры северо-восточные – 4 раза; по одному разу утром и днем и 2 раза вечером. Далее ветры юго-восточные и чаще юго-востоко-восточные наблюдались три раза и то только днем. Наконец, ветер западный наблюдался только один раз утром за все 32 дня. Чисто северо-восточный и южный ветры не наблюдались ни разу. Буря была только один раз после полудня 12 сентября, стихшая к 7 ч. вечера; принеслась она с северо-запада.

Совершенно ясных дней круглых не было ни одного; а в часы наблюдений ясность записана 16 раз; в утренних наблюдениях записи эти были занесены в дневник 8 раз; на вечерних – 7 раз и на денных только 1 раз; следовательно, время, проведенное в Гурбу-Ангыр-голе, можно назвать облачным.

Более других закрывали собою небо облака перистые и сложно-перистые; первые наблюдались 28 раз; преимущественно в вечерние часы – 14 раз, по утрам – 9 и днем 5 раз. Сложно-перистые – 24; днем 10 раз, утром 9 и вечером 5. После них слоистые и сложно-слоистые: слоистые – 5 раз, днем и вечером по два и утром один; сложно-слоистые – 37 раз: 17 – днем, 14 – утром и 6 вечером.

Кучевые и сложно-кучевые наблюдались 23 раза; кучевые только днем 6 раз и ни разу ни утром ни вечером. Сложно-кучевые же 17 раз: 12 – днем, 3 – утром и 2 вечером. Ночи были наполовину облачные. [262]

Барашковых, же и сложно-барашковых ни разу не было наблюдено.

Дождей здесь не выпадало; они изредка накрапывали, а выпадали или снег, или крупа.

Снег ночью выпадал три раза и довольно глубокий. В часы наблюдений: днем 7 раз, вечером 2 и утром 1 – всего 10 раз.

Иней по утрам наблюдался 21 раз.

Туман по утрам – 4 раза.

Пыль всего 19 раз; из них 9 – утром, 7 – днем и 3 – вечером.

Каждую ночь морозы, более или менее сильные, сковывали льдом воды в ключевых речках и на реке Гурбу-Ангыр-гол.

Днем температура была такова: за утренние наблюдения средняя температура = –7°Ц; наименьшая = –18°Ц 16 сентября; наибольшая = –0,7° 26 сентября.

Наблюдения денные дали: средпюю температуру +10,9°Ц; наименьшую +5,3°Ц 15 сентября, наибольшую +14,0°Ц 5 сентября.

Вечерние дали среднюю = –2,3°Ц; наименьшую = –8,0°Ц 12 сентября и наибольшую +14,0°Ц 5 сентября.

Астрономические наблюдения мои определили географическое положение пункта нашей стоянки на Гурбу-Ангыр-голе – по вычислениям генерала А. Бонгдорфа широта его оказалась 37° 42' 35" при долготе от Гринвича 97° 24' 48". Абсолютная высота 12 717 фут.

Жителей даже в виде кочевников здесь нет вовсе. Приходят чаще монголы, охотники на яков и куланов, и сравнительно реже с р. Бухайна тангуты.

Из млекопитающих следует назвать тех же, что и на Яматын-умру, т. е. диких яков, куланов, антилоп, волков, вездесущих зайцев и других грызунов. Из птиц множество грифов и бородачей прилетало на бараньи отбросы, т. е. брюшину, голову, ноги, шкуру и пр. Тут же следили за ними вороны, сороки, пролетные коршуны. На противоположных обрывах за рекой часто замечались летающие большие соколы Гендерсона. Там же были замечены куропатки (Gaccabis chukar); из мелких птиц – вьюрки и много пролетных.

Пресмыкающихся и земноводных мы более не встречали. Они, вероятно, почувствовали движение зимы, равно как и все почти насекомые, которые также перестали попадаться нам.

Растительность здесь тоже окончательно умерла, а по мертвым представителям ее судить трудно. На бивуаке нашем росли главным образом осоки и злаки; среди них мелкие горечавки, мытники, соссюреи, полынки, пчелки, синий зверобой и проч.; по реке попадались ревени (Rheum spiciforme), с сухими листьями, сметенными ветром к обрывам. [263]

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В КУРЛЫКЕ

Караван идет в Курлык. – Пер. Тупчун-дабан. – Пер. Дзухын-хутул. – Пожар на бивуаке. – Неудачная охота П. К. Козлова на медведя и счастливая на уларов. – Первая остановка в Курлыке. – Переход на р. Баин-гол. – Посещение нас кнмзем. – Снаряжение каравана в г. Дан-кыр и наши намерения на будущее. – Камышовый пожар на Курлык-норе. – Лама-врач. – В. Ф. Ладыгин в Данкыре. – Кое-что о Данкыре. – Наше пребывание в Курлыке. – О хайныке. – Трудность снаряжения в дальнейший путь. – Девятый дьявол. – Посыльные из г. Синина. – Неудавшееся их поручение и отъезд в Синин обратно. – Устройство склада в Курлыке. – Прощание с князем. – Сведения по метеорологии за два месяца и медленное движение весны.

Двадцать седьмого сентября после завтрака мы покинули урочище Гурбу-Ангыр-гол, чтобы перенестись в Курлык, где должны были снарядиться для дальнейшего движения в Сычуань, оставив склад в Курлыке под присмотром четырех человек своих людей. Караван направился на юг в ущелье Южно-Кукунорских гор.

Пройдя немного в этом направлении по ущелью, караван свернул к западу и версты через 3½ взял снова южное направление на перевал Тупчун. на который ведет весьма слабый подъем по мягкой лёссово-известковой почве, не лишенной кое-какой уже умершей растительности. Абсолютная высота перевала оказалась в 14 554 фута. Окрестные горы состояли главным образом из известково-глинисто-кварцевых желто-зеленых сланцев. Спуск был тоже пологий, немного, впрочем, круче подъема по ущелью, спускающемуся в долину реки Балгын-гол. Сойдя вниз, мы остановились в устье ущелья, не доходя до р. Балгын-гол, пройдя только 16 верст.

Наши верблюды, отдохнувшие на последнем складе и отъевшиеся на хорошем корму, отвыкшие от караванной службы, часто отрывались и замедляли общее движение каравана. Да правду сказать, и люди как будто тоже не так искусно вьючили в первый переход после значительного [264] отдыха, потому что вьюки приходилось часто поправлять или вовсе перевьючивать.

На стоянке кругом нас раздавались по горам крики и свист уларов. Ночью было несравненно уже теплее, чем на складе, хотя с перевала подувал свежий ветер. На утро первыми звуками, которые мы услышали, были крики тех же уларов, оглашавших окрестные горы, уже залитые по вершинам лучами восходящего солнца, еще не дошедшего к нам в ущелье, чтобы поторопить заспавшихся путников в дальнейшую дорогу.

Утренний мороз, сковавший льдом бегущую с перевала речку, подбадривал нас. Напившись живо чаю, который приготовлял всегда дежурный третьей ночной смены, и завьючив верблюдов, мы вышли из ущелья в прекрасную долину Балгына и шли правым его берегом на запад, потом на юго-западо-запад, и, перекосив долину, перешли реку на левый берег и вскоре вошли в ущелье, ведущее на юг к перевалу Дзухын-хутул.

Мы поднимались по пологому дну ущелья, выстланному осыпью довольно мелких и мягких плоских пластинок, не мешавших нашему подъему вверх, серого глинистого сланца, из которого состоят пологие скаты ущелья, прикрытые лёссом с луговой растительностью. Ближе к перевалу и на самом перевале, которого достигли на 13-й версте, встретили несколько выводков уларов. Каменные громады, высящиеся по сторонам, состоят из известняков мелкозернистых, белых с розовыми и красными железистыми пятнами и прожилками. Перевал этот поднимается вверх до 14 524 фут. абсолютной высоты. С перевала мы увидели северо-западный угол озера Курлык-нор, остальная же его часть закрывалась предгорьями, стоящими впереди нас.

Спустившись с перевала 2 версты вниз по ущелью, мы остановились на роскошном альпийском лугу, на котором, раскладывая огонь для чай и обеда, повар чуть было не сделал пожара: сухие высокие травы загорелись от костра большим огнем, побежавшим по лугу в разные стороны и наибольшим широким рукавом прямо на нашу, уже поставленную палатку. Пламя чуть не пожрало наш нехитрый приют, столько времени защищавший нас от непогод всякого рода. Но, к счастью, сбежавшиеся люди успели потушить огонь, забрасывая его мешками с продовольствием.

Кругом голосили улары. В ближайшем ущелье, против нашей палатки, во время нашей трапезы и чаепития мы заметили из палатки прогуливающегося по дну ущелья медведя. После чая П, К. Козлов с Баиновым направились к нему, стреляли, но убить не пришлось: медведь ушел вверх по ущелью и на глазах всех следивших за охотой с бивуака, перевалил невредимо на другой склон гор. Мы все много смеялись над неудачею охотников. Это служило темой, занимавшей довольно долго всех в караване. Но они скоро утешились другой замечательной охотой. Улары все не угомонялись и своими криками и свистом дразнили охотников. Петр Кузьмич с Куриловичем поспешили к ним на скалы и в короткое время настреляли 19 штук, из которых 13 оказались чрезвычайно интересными экземплярами, добытыми на сей раз впервые. Они отличались своим крупным ростом и прекрасным оперением. В 1879 г. один экземпляр подобного улара был добыт покойным Н. М. Пржевальским в хребте Гумбольдта (в Нань-шане); но этот единственный экземпляр был убит пулей из берданки и был ею настолько разбит и растрепан, что приготовить шкуру для коллекции, несмотря на все искусство препаратора А. Ф. Коломийцева, оказалось невозможным; была взята только голова с шеей; но этого для определения вида, конечно, было недостаточно. Ныне же по 13 прекрасным [265] экземплярам, добытым П. К. Козловым, Зоологический музей Академии наук определил этот новый вид улара и назвал его Tetraogallus koslowi в честь Петра Кузьмича, как добывшего полные роскошные экземпляры этого прекрасного нового вида улара. Остальные экземпляры принадлежали виду Tetraogallus thibetanus could.

Радости охотников не было конца, когда они возвратились с такой завидной добычей и разложили ее возле палатки; сейчас же закипела работа по препарированию их. П. К. Козлов и Курилович дотемна не покидали своей работы, а потом приступили к приготовлению оставшихся для перевозки в дальнейший путь.

Наступившая ночь была хотя и ясная, безоблачная, но темная. На совершенно черном, словно затянутом черным бархатом, небе резко блестели звезды. Ветер с перевала дул с вечера и всю ночь и к утру занес небо наполовину перистыми облаками.

Рано утром мы уже шли по ущелью вниз на юго-восток. Ближе к устью ущелья по склонам гор стала попадаться арца (древовидный можжевельник) (Juniperus Pseudo-Sainna), а по реке сначала появлялись изредка, а потом пошли зарослями облепиха (Hippophae sp.), белая кустарная лапчатка (Comarum Salessowi) и курильский чай (Poteniilla fruticosa). Река, выбежав из гор, течет среди высоких конгломератовых обрывов. На 12-й версте пути мы вышли из речной балки, поднялись наверх и остановились на лёссово-глинистой степи, отправив пасти наш скот вниз на реку. Переход этот сократили до 12 верст ввиду предстоявшей работы по препарированию оставшихся от вчерашней охоты уларов. С нашего бивуака прекрасно были видны на юге оба курлыкских озера: Курлык-нор и Тосо-нор и большие, поросшие камышами, болота, примыкающие к восточному берегу Курлык-нора и разрезаемые нижним течением р. Баин-гол,

На другой день, 30 сентября, при хорошей теплой погоде, мы спускались к Курлыку, по пологой к югу глинисто-галечной предгорной покатости, и на 11-й версте вступили в глиняные высоты, протянувшиеся с юго-востоко-востока на северо-запад-запад, где они примыкают к горам Южно-Кукунорским, входя в их систему. Ширина этих высот в месте нашего пересечения около четырех верст. Выйдя из них, мы спустились в равнину Курлыкского озера и шли еще шесть верст в южном направлении.

Остановились на небольшом болотце, с которого своим появлением спугнули черношейных журавлей (Orus nigricollis Przew.), оставивших его с своим мелодичным криком. Тут же были заметившие нас первыми турпаны (Casarca rutila), поднявшие своим беспокойным криком и прочих уток (Anas sp.) и куликов. На болотце этом травы оказались выеденными, и нашим животным не на чем было пастись; кроме того вода была очень плохая я сильно отдавала сероводородом, отчего была неприятна для употребления не только людям, но и животным. Тем не менее решились здесь переночевать, а для отыскания подходящего бивуака на более продолжительное время я послал Баинова, который нашел не совсем удовлетворительное место на левом берегу р. Баин-гола в 6 верстах на юг от нашей остановки. За неимением лучшего пришлось удовольствоваться найденным и перекочевать на него на следующий день.

Здесь тоже началась зима и по ночам морозы. Наше болотце утром оказалось подернутым тонким льдом.

Оставив стоянку, мы, пройдя широкой полосой густо росших хармыков, переправились довольно глубоким бродом, на котором вода хватала [266] до брюха лошадей. Остановились на довольно низменном левом берегу, поросшем камышами по солонцеватой бугристой с белыми солеными выпотами почве. Эти камыши с удовольствием ели лошади, а верблюдов пришлось гонять за реку по хармыки, которые привозились оттуда ежедневно на топливо в кухню.

Невдалеке от нас на юг в камышах было стойбище князя Курлыкского. Ввиду того, что снаряжаясь в путь в Сычуань придется часто обращаться к нему, близость наших стоянок нам представлялась удобной. Он не замедлил нас навестить, и через два дня после нашего приезда приехал к нам с женой и своим сыном-наследником. Он был крайне любезен и с первого раза обещал выполнить все наши требования относительно проводников, яков, необходимых для движения в Сычуань, и прочего. Что касается продовольственных для Сычуани запасов, он сразу заломил столь невозможно дорогую цену, что я решил более выгодным для себя снарядить караван верблюдов за 500 верст в город Данкыр и отправил туда В. Ф. Ладыгина, Жаркого и Катаева при 12 верблюдах. К ним пристроились и несколько монголов, имевших нужду побывать в Данкыре и Синине, а также люди, посланные князем с извещением губернатору о нашем приезде в Курлык и о намерении нашем двигаться далее в Сычуань через оз. Тосо-нор и кумирню Раджа-гонпа, на извилине верхней р. Хуан-хэ.

В. Ф. Ладыгин тоже должен был побывать в Синине у губернатора, показать наши паспорта и заявить ему о нашем намерении двигаться в Сычуань через верховья Желтой реки и на юг в город Да-цзянь-лу (Дар-чандо, Тарсандо), для чего просить у него проводника до этого пункта. Затем В. Ф. Ладыгин должен был заявить амбаню, что у меня накопилось много коллекций и есть лишние вещи, которые я не повезу в Сычуань, а оставлю в Курлыке, под ответственность князя. Для присмотра за этими вещами и за верблюдами, оставляемыми в Курлыке, оставляю 4-х человек, снабдив их на время моего отсутствия продовольствием и всем необходимым.

Так как по возвращении из Сычуани у нас будут лишние вьюки от прибывших коллекций и, чтобы поднять их, необходимо будет увеличить число верблюдов, тогда, разумеется, нас прижмут в ценах настолько, что мы не будем в состоянии приобрести их, да если найдем, то разве лишь каких-нибудь плохих, изморенных работой, я решил купить теперь же штук 12. За время нашей поездки в Сычуань они отдохнут, и мы будем иметь здоровых и свежих верблюдов, которые вынесут домой наши вьюки.

Но князь, обещавший с такой любезностью выполнить все наши требования, оказался человеком крайне недобросовестным, жадным торгашом. Прежде всего, чтобы продать своих животных, он запретил монголам приводить к нам их верблюдов, а за своих заламывал неслыханно большие цены. Определенная цена для верблюда хорошего качества в Курлыке, да и во всем Цайдаме – 20 лан. Князь же запрашивал по 30-35 и дешевле не уступал, все же прочие не смели приводить. Приходилось покупать у него, чтобы не платить вдвое дороже потом, когда при настоятельной надобности он постарается с нас получить побольше. Когда князь продал несколько своих верблюдов, то начали приводить и другие монголы, но продавать дешевле князя не могли. То же самое было и с баранами и яками, которых мы покупали для снаряжения каравана в Сычуань. [267]

В один из темных октябрьских вечеров мы были поражены чрезвычайно красивой картиной пожара камышей на берегу озера. Живая огненная полоса ползла на запад и своими длинными огненными языками слизывала клубящиеся валы черного дыма. Множество искр взлетало снопами вверх, представляя собою удивительную иллюминацию. Это продолжалось до утра и следующие четыре дня. Выгорела огромная площадь камышовых зарослей. Виновник пожара был строго наказан и почти разорен штрафами в пользу князя, взятыми деньгами и скотом.

Отсюда П. К. Козлов два раза ездил в Курлыкские горы Южно-Кукунорского хребта и сделал экскурсию кругом озер Курлыкского и Тосо-нора.

Болезнь моего горла все усиливалась, и по увещеванию князя я обратился к одному ламе, который действительно скоро помог мне посредством вдувания в горло порошка темнокоричневого цвета, сильно пахнувшего мускусом. Порошок этот, по словам ламы, есть не что иное, как цветочная пыль, собираемая с цветов одного альпийского растения, находимого на альпийских лугах Сычуани. Целительная сила этого порошка, по его словам, такова, что при посредстве его можно заживить какие угодно раны, только бы кости не были повреждены. Среди тангутов у многих приходилось видеть на теле громадные рубцы от ран, заживленных, вероятно, этим средством. Вообще тангуты, как народ разбойничий и вступающий в постоянные недружелюбные отношения с монголами и между собой, заводящий рукопашные свалки, часто нуждаются в медицинской помощи против сабельных и огнестрельных ран и получают эту помощь от лам.

У Петра Кузьмича тоже болело язвою горло, но, благодаря лечению ламы, язва и у него прошла.

В. Ф. Ладыгин прошел в Данкыр через Южно-Кукунорский хребет на средний Бухайн и далее уже известной дорогой северным берегом рз. Куку-нор. В Данкыре он сделал все необходимые закупки. В Синине амбань был очень вежлив, но нашу просьбу исполнить отказался, уверяя, что дороги в желаемом нами направлении нет, ибо эти страны населены недружелюбными разбойничьими племенами, и он, амбань, не может оказать в этих местах путешественникам никакого покровительства и никакой защиты. Проводников тоже найти не может, потому что там никто не ходит, а советует итти безопасным путем через Лань-чжоу. Этим путем он может оказать и почесть и покровительство, и путь этот вполне безопасен; везде будут проводники, легко можно добывать продовольствие и нанимать животных.

Находясь в Данкыре [Хуан-юань], или, правильнее, Дань-гэр-тине, В. Ф. Ладыгину удалось собрать о нем некоторые сведения. Лично мне пришлось побывать в нем два раза: в марте 1880 г. и в марте же 1884 г. 97. Это небольшой городок, расположенный среди гор в ущелье, на речке, бегущей к городу Синину и далее в Желтую реку. Сравнительно с большинством чисто китайских городов он не так вонюч и грязен. Улицы, хотя и узкие, но вымощены булыжником, иногда даже подметаются. Помет конский, свиной (свиней большое изобилие, и они составляют немалую часть «населения» города) и людской и всякие другие зловонные отбросы подбираются и выносятся на окрестные пашни. Назойливых, не дающих прохода нищих и валяющихся разложившихся собачьих трупов, непременной принадлежности китайских городов, здесь в виде исключения немного. [268]

Дома по большей части сложены из камня и обмазаны глиной, а иногда и выбелены известью, что придает им более чистый вид.

Лавки не особенно велики, но в них найдется все необходимое для кочевника тангута или монгола.

Казенные здания довольно чисты снаружи, красивы, с раскрашенными драконами на улицу; дворы их вымощены камнем.

Кумирни, городская стена и общественные учреждения содержатся в сравнительном порядке и ремонтируются время от времени.

Жители, чрезвычайно пестрые, разноплеменные, не особенно назойливы и не выказывают той ненависти к иностранцам, как это бывает в настоящих китайских городах; слова ян-гуй-цзы (заморский чорт) вы здесь почти не услышите. Это замечено мною при двукратном посещении города во время путешествия с покойным Н. М. Пржевальским. В одно из этих посещений мне пришлось прожить в городе около недели, и поведение толпы было несравненно сноснее, нежели в Синине, где местная полиция отбивала нас от назойливости толпы палками.

Местное китайское начальство, с приездом в город В. Ф. Ладыгина, объявило приказ по лавкам, чтобы с приезжих русских лишних денег за товары не брать, и было вежливо и предупредительно.

Торговля Данкыра с монголами и преимущественно с тангутами отдаленных юго-западных и западных хошунов очень значительна. Сюда приходят монголы из Курлыка, Махая, западного Цайдама и из Сыртына, не находя в Са-чжоу многих необходимых для кочевников вещей, как например, котелков из тонкой меди и др. Здесь выменивают свои произведения скотоводства и охоты на необходимые в кочевом быту предметы кукунорские и с Желтой реки тангуты, и даже грабители нголыки закупают в Данкыре пшеницу, ячмень, готовую дзамбу, горох, посуду, ножи, сапоги, материи, табак и пр. Данкыр же приобретает от этих кочевников шерсть, особенно в большом количестве баранью, за последнее время скупаемую агентами для европейцев; кошмы (войлока), масло, баранов и лошадей, часто приобретаемых тангутами путем грабежей, и любимую китайцами рыбу, привозимую с оз. Куку-нор.

Дяней (постоялых дворов и гостиниц) вне города 25 и в городе столько же. Во всякое время они битком набиты приезжающими и отъезжающими монголами и тангутами. Кроме того все купцы дают приют своим постоянным покупателям. Многие останавливаются и за городом с караваном, разбивая свои палатки прямо под открытым небом. Очень многие тангуты и монголы, увлекаясь городскими прелестями, остаются на продолжительное житье в городе, где азартные игры, вино, распутные женщины, курение опиума, разные безнравственные увеселения и бесшабашный восточный разгул разоряют вконец и губят этих полудиких и вольных, у себя дома счастливых, детей природы, сталкивающихся здесь с тлетворной для их первобытных сильных натур, китайской цивилизацией.

Коренные, т. е. постоянные жители города Данкыра, состоят из китайцев: купцов, начальства, солдат, различных предпринимателей, актеров и аферистов, вовлекающих, для собственной наживы, приезжающих кочевников в разные пороки и пр. Дунган очень немного; они живут в городах Бомба и Ду-ба-чэне, между Синином и Данкыром, и приезжают в последний для торговли произведениями сельского хозяйства, в котором вообще достигают больших успехов и конкурируют с китайцами. Про китайцев надо сказать, что они здесь живут хорошо; постоянное общение с прибывающим сюда кочевым народом со здоровым духом и телом оказало на них [269] прекрасное влияние: они здесь выглядят гораздо здоровее, энергичнее и решительнее и, вовлекая в курение опиума номадов, сами его менее курят. Они быстро расселяются в окрестностях города, где во время прошлого дунганского восстания были вырезаны дунганами. Вверх по данкырскому ущелью, 10 лет тому назад еще совершенно безлюдному, теперь на расстоянии 30 верст к западу, все пространство уже сплошь занято фермами, а скаты соседних гор снизу до верху разделены уступами под пашни. На них сеют главным образом ячмень, который идет на приготовление дзамбы, быстро разбираемой в большом количестве кочевниками. Для перемола последней устроено на протекающей по ущелью речке множество небольших мельниц. Кроме ячменя сеют еще пшеницу и горох, тоже выгодно сбываемые в город, и немного маку для добывания опиума.

В окрестностях города Данкыра, в горах, недалеко от сел. Бомба кочуют киргизы, которые управляются начальником или по-китайски шань-го (старшиной, аксакалом). Они занимаются скотоводством и охотою. Все они магометане, говорят смешанным языком (киргизский, китайский, монгольский и тангутский). О том, в какое время и при каких обстоятельствах они сюда попали, никому неизвестно. Вместе с ними живут и монголы-магометане. Они славятся как замечательные охотники-стрелки. Управляются своим шань-го. Они отличаются удивительной чистоплотностью, и крайне фанатичные магометане усердно исполняют все омовения и положенное в день число намазов (молений). Киргизов вместе с монголами считается китайцами немного более 200 юрт; внешним видом они почти не различаются. Мужчины и женщины одеваются одинаково. Всеми ими управляет князь в степени гуна, назначаемый китайским правительством из их же среды. Он имеет поочередное местожительство по кочевьям то киргизов, то монголов и, по указанию китайцев, то в Данкыре, то в Синине.

Со второй половины октября морозы усилились. На р. Баин-гол по утрам появлялась шуга (лед) и наконец 8 ноября река вышла из берегов и стала затоплять окрестности. Мы поспешили сняться с бивуака и перебрались в другое более возвышенное место на ключи в стороне от реки. Князь, ввиду наступивших холодов, предложил нам юрту. Но, когда ее поставили, она оказалась совсем дырявой, старой, проношенной. Мы воспользовались ею не ради тепла, а ради сравнительного простора: она была больше нашей палатки.

Морозы доходили до –30°Ц по ночам. В юрте большое количество дров позволило нам поддерживать даже ночью огонь в маленькой железной печке, захваченной из Петербурга и теперь несшей свою службу.

Чтобы итти в Сычуань и попасть туда к весне, решено было снарядиться к 1 декабря и тогда же выступать. Но так как итти с полотняной палаткой было бы холодно, а приобрести юрту в Курлыке очень дорого, да и возить ее на яках неудобно, мы решили сделать на палатку кошмянный легонький футляр, надевающийся сверху, и маленькую, тоже легкого войлока юламейку, т. е. один верх юрты без боковых стенок.

Люди шили седла на яков и осматривали постоянно приводимых на продажу яков, конечно, ванских в первую голову. За них заламывали неслыханную цену в 10-15 дан и уступали не дешевле 9, настоящая же цена всего 4-6 лан. Так как монголы с большим уважением относились к качествам хайныков, то мы приобретали и хайныков, хотя они стоили еще дороже. [270]

Хайнык есть помесь яка с коровой. У тангутов эта помесь называется мцзу – самец, и мцзу-му – самка.

Мцзу-му может отелиться, будет ли отец як или бык (болема). Приплод называется хртуле.

От самца хртуле и самки яка или коровы – приплод анчацзы; так же называется приплод от быка и самки хртуле или яка. Этот приплод плох, слаб и с кривыми ногами.

От анчацзы с яком или быком родится янгацзы, более сильный, чем предыдущий.

От янгацзы при скрещивании с яками или быком получается сильный и здоровый приплод. Это будет самый сильный вьючный хайнык. Он похож на быка, но хвост пушистее.

При дальнейшем скрещивании вид приплода меняется, смотря по тому, кто был отцом. Приплод более похож на яка, если отцом был як, и более на корову, если отец был бык.

Вследствие бессовестной алчности князя к деньгам, все приобретаемое в Курлыке для снаряжения в поход в Сычуань стоило больших, почти непосильных для экспедиции денежных затрат, и только благодаря заблаговременной закупке кое-каких предметов, а главное дзамбы, чая и др. в Данкыре, мы могли извернуться с меньшими затратами.

С приобретением баранов была тоже не малая возня. Прежде всего нам приводили в большинстве негодных, сухих и не уступали их дешевле как по 2 лана; цена же настоящего хорошего барана 7-8 цин. Поэтому я послал Баинова в горы, где он и приобрел штук 15 порядочных баранов ценою от 7 цин до лана и двух яков, одного за 6 лан и одного очень хорошего за 7½. Монголы в горах объяснили дороговизну яков в этом году следующей причиной. На Бухайне у кукунорских тангутов был падеж яков прошлой осенью; тангуты, чтобы возместить свой убыток, принялись очень усердно грабить монголов и в течение всей прошлой зимы угоняли преимущественно нужных им яков.

Войлоки, арканы, которых требовалось большое количество, стоили в Курлыке страшных цен, потому что прежде всего приносилось для продажи все княжеское.

К нам на бивуак повадился приезжать один чрезвычайно сметливый и разбитной монгол, который тайком от прочих продавал нам разную нужную мелочь; веревки, кожи, масло, соль и пр., спрятанное все за пазухой. Он не стесняясь жаловался на притеснения князя в торговле. Он говорил, что князь хочет сначала продать свой товар и получить денег побольше. Продавать монголам раньше не позволяет и не велит продавать дешевле его, а, напротив, приказывает монголам запрашивать дороже, чем его люди, чтобы русские думали, что у князя все дешевле. Этот монгол, прозванный казаками за свою изворотливость Девятым дьяволом, откликался на эту кличку, конечно, не понимая значения ее по-русски. Он пользовался большими симпатиями казаков, ибо у него за пазухой всегда было с собой все, что они не спросят – табак ли, кремни, веревки, масло и пр. Если его бывало спросят: «Девятый дьявол, есть у тебя масло?» – он, улыбаясь, сейчас же лезет за пазуху и достает комок масла. «Девятый дьявол, есть ли у тебя аркан?» – он моментально доставал аркан. Но если у него чего не случалось, то в самое короткое время он привозил желаемое на бивуак. Я у него довольно сходно купил хорошую лошадь для похода в Сычуань. Впоследствии она оказалась вполне пригодной. [271]

У нас шла сортировка вещей, которые мы оставляли на складе, устраиваемом в хырме князя, и вещей, которые должны были итти с нами. Оставляли на время отсутствия немного продовольствия, все собранные во время пребывания в Нань-шане коллекции, запасные на обратный путь препараты для них, часть патронов и охотничьих принадлежностей, часть сапог, белья и проч. Все это укладывалось в ящики и заклеивалось, шкуры же и скелеты зашивались в большие тюки или в свободные брезентовые сумы. Все это занумеровывалось и записывалось в книгу, что за каким номером уложено.

В конце ноября приехали к нам в Курлык от Сининского амбаня три чиновника с увещеваниями амбаня, чтобы мы не отправились избранным нами путем, а чтобы шли кружным на Лань-чжоу, пугая нас всякими невзгодами: разбойниками, страшными холодами, очень высокими, трудно проходимыми перевалами, отсутствием корма животным и грозя погибелью в этой дороге, если мы не послушаем его.

Чиновники рассказывали о прелестях кружной дороги, описывая лянгеры ее со всем готовым для путешественников, с теплыми канами, горячим чаем, прекрасной едой и удобным и безопасным передвижением по ней; говорили о почестях и встречах, которые нам везде будут оказывать на той дороге. На избранной же нами дороге амбань ничем нам услужить не может и очень беспокоится, боясь за нашу участь.

Я очень благодарил чиновников за их беспокойство и просил передать амбаню мою глубокую благодарность за его заботы о нас и любезность, оказанную нам присылкою чиновников; но, не имея возможности отступить от назначенного мне моим начальством пути, я во что бы то ни стало должен выполнить это приказание, хотя бы даже мне и людям моим то стоило жизни, а потому я усердно извиняюсь перед амбанем, что несмотря на все мое желание сделать ему приятное, я, связанный распоряжением моего начальства, которого не могу ослушаться, должен пойти указанной мне дорогой, несмотря на все, что может случиться со мний.

Чиновники 5 дней продолжали меня уговаривать, но, конечно, напрасно. В этом им помогал и сам князь, желавший скорейшего их отъезда обратно в Синин, потому что он был обязан угощать этих чиновников баранами, не знаю в каком количестве, это зависит от ранга чиновника, а это обстоятельство было ему, как донельзя скупому человеку, крайне неприятно.

Убедившись вполне, что им не сломить настойчивости русского человека, они передали последнюю просьбу амбаня, чтобы я написал бумагу, что амбань принял все меры, чтобы отклонить меня от опасного пути,, но я не послушался и пошел на свой страх, слагая с амбаня вину за все, могущее случиться в пути, по которому я пошел своевольно. Затем они просили написать им другую бумагу для амбаня, что три таких-то чиновника приезжали ко мне в Курлык-Цайдам от Сининского амбаня и прилагали все усилия и старания отклонить меня от выбранного пути в Сы-чуань, но я не послушал их, и что в моем решении никакой вины с их стороны нет.

Я написал им эти две бумаги, дал для памяти небольшие подарки, состоящие из европейских вещей и понемногу серебра для дороги. Амбаню послал тоже какую-то вещь и кучу извинений, поклонов, добрых пожеланий здоровья, долголетия и надежды видеться на обратном пути. [272]

28 ноября чиновники оставили Курлык к большому удовольствию курлыкгкого скупого и жадного князя бейсе. Тотчас после их отъезда мы отвезли в хырму князя оставляемые вьюки и накануне отъезда отвели оставляемых верблюдов.

При складе и верблюдах были оставлены: старшим – 4 стрелкового туркестанского батальона ефрейтор Ворошилов, того же батальона стрелок Замураев, забайкальского казачьего войска казак Буянтуев и мещанин, зачисленный на общую экспедиционную службу, калмык Катаев. Все они были представлены князю и поручены его попечениям.

Ворошилов был снабжен подробными наставлениями на разные случаи и запасом патронов для берданок. Ему же даны были списки всего поставленного под его охрану, а также деньги для пополнения продовольствия.

Проводником до Раджа-гонпа шел с нами старик тангут, который, по его словам, знал хорошо дорогу от Шав-рди, а до нее плохо почему пришлось взять от бейсе проводника до владений Дзун-засака, следующего по нашей дороге монгольского князя, который должен будет нам дать проводника далее.

30 ноября мы сделали бейсе прощальный визит. Любезностям и радушию его и его супруги не было конца. Нас закармливали с хлебосольством, похожим на русское. Князь обещался пещись о людях, оставляемых мною, о вещах в хырме и о верблюдах и лошадях, указывая моим людям лучшие пастбища. Простились как искренние друзья с взаимными лучшими пожеланиями.

Вьюки все были в полном порядке к выступлению и разложены по местам.

Вечером пригнали из гор всех наших яков числом 19; явился и проводник-тангут, нанятый до Раджа-гонпа.

Провели последнюю ночь в юрте; затем уже будем жить в крошечной юламейке. Люди займут палатку, обкладывая ее на ночь войлоками. Для нас же необходимо более теплое помещение, особенно днем, для производства многих работ, невыполнимых при сильном морозе, вроде ведения дневников, вычерчивания съемок, препарирования птиц и зверей и проч., почему и решили взять с собой юламейку.

В Курлыке мы провели полностью два месяца – октябрь и ноябрь – и все время работала метеорологическая станция; вот главные данные, выведенные из наблюдений, произведенных на ней.

За октябрь месяц.

Полных тихих суток было шесть. Кроме того было тихо в часы наблюдения: утрепние – 22 раза; вечерние – 10; дневные – 4. Всего 36 раз наблюдалось тихое состояние атмосферы.

По ночам, в особенности во вторую половину, бывало чаще тихо.

Ветреных дней наблюдалось 25. Северных и восточных ветров не наблюдалось вовсе, а по одному наблюдению пришлось на южные и западные. Чаще других наблюдались ветры северо-западные и юго-восточные; каждые по 11 наблюдений; из них первые дули в часы наблюдений: утренние ни разу; дневные 4 и вечерние 7 раз. Вторые – утренние 1; дневные 9 и вечерние 1 раз. Бури ни одной не было, лишь днем 18 октября до 8 часов вечера дул юго-западный ветер силою в 4 балла и иногда порывами, равносильными буре.

Совершенно ясных суток было за месяц трое. Кроме того в часы наблюдений было ясно 8 раз: утром 3, днем ни разу и вечером 5 раз. [273]

Облачность состояла из следующих форм облаков: слоистые наблюдались 7 раз: 3 раза утром, 4 вечером и 0 днем.

Сложно-слоистые 35 раз: утром 13, днем 13 и вечером 9.

Кучевые наблюдались только днем 2 раза, утром же и вечером ни разу.

Сложно-кучевые 6 раз: 3 утром и 3 днем; вечером ни одного.

Перистые 22 раза: утром 8, днем 7 и вечером тоже 7 раз.

Сложно-перистые 33 раза: утром 12, днем 12, вечером 9 раз.

Барашковых не пришлось наблюдать ни разу.

Сложно-барашковые два раза, по одному утром и днем и ни разу вечером. Таково было состояние неба за октябрь месяц.

Ежесуточно по ночам были морозы; со второй половины месяца по р. Баин-гол шла шуга по утрам, а в болотах замерзала вода.

Дневная температура выражается в следующих цифрах:

Средняя температура из утренних наблюдений = –11,3°. Наименьшая утренняя = –17,6°; наибольшая утренняя = +1,6°.

Средняя температура дневных наблюдений = +8,4°. Наименьшая = +3,8°; наибольшая = +16,2°.

Средняя температура вечерних наблюдений = –4,4°. Наименьшая = –9,5°; наибольшая = +4,3°.

Дождя и снега на долине ни разу не наблюдалось в течение месяца ни днем, ни ночью; в горах иногда выпадал снег.

Иней по утрам был 19 раз.

Тумана не было вовсе.

Пыльных суток было 7; кроме того наблюдалась пыль в воздухе четыре раза: утром однажды, днем три раза и вечером ни разу.

За ноябрь месяц тихих суток было 6.

Кроме того тихая погода была: в утренние часы наблюдения 20 раз; в дневные 2 и в вечерние 17, а всего 39 раз.

Ветреных дней было 24.

Ветры северный, южный и западный не наблюдались ни разу. Восточный один только раз вечером 30 числа.

Северо-восточный наблюдался 20 раз: из них утром 1, днем 16 и вечером 3 раза. Северо-западный не наблюдался. Юго-восточный – 4 раза: один раз утром и 3 раза днем; вечером не наблюдался. Юго-западный 4 раза: утром и днем по одному и вечером 2 раза.

Ветры чаще были слабые: в 3 балла один только раз и один раз, 18 числа, была буря.

Совершенно ясных дней было три, и в часы наблюдений кроме того полная безоблачность наблюдалась 8 раз: утром 4 и вечером 4; днем же ни разу. Большая часть ночей облачная.

Облачность составляли следующие формы облаков:

Слоистые, наблюдавшиеся 16 раз: утром 5, днем 6 и вечером 5 раз.

Сложно-слоистые – 26: 11 утром, 7 днем и 8 вечером.

Кучевые – дважды: однажды днем и однажды вечером, утром же ни разу.

Сложно-кучевые – 8: 4 утром, 3 днем и однажды вечером.

Перистые – 26: утром 6, днем 9 и 11 вечером.

Сложно-перистые – 22: утром 10, днем 5 и вечером 7.

Барашковых и сложно-барашковых облаков в ноябре месяце не наблюдалось. [274]

Снег шел 6 раз: четыре раза ночью и 2 раза днем, по одному разу утром и днем.

Пыль замечали два раза: однажды днем и однажды вечером.

Иней – 17 раз.

Туман – 9 раз: утром 5 и днем и вечером по два раза.

Ночью сильные морозы. 8 ноября стала р. Баин-гол.

Дневная температура была такова: из утренних наблюдений средняя получалась = –18,3°, наименьшая была = –29,0°; наибольшая = –7,4°.

Из дневных наблюдений: средняя = +0,1°, наименьшая = –7,3° и наибольшая = +11,3°.

Из вечерних: средняя = –12,5°, наименьшая = –21,2°, наибольшая =-4,8°. [275]


Комментарии

95. На высокогорном озере Куку-норе В. И. Роборовский пробыл, как видно из описания, очень недолго, чтобы произвести только измерение его абсолютной высоты. До этого Роборовский Куку-нор посетил дважды, будучи участником последних двух центральноазиатских экспедиций Н. М. Пржевальского.

Пржевальский, между прочим, был на Куку-норе и в первое свое путешествие по Ц. Азии, в отчете о котором («Монголия и страна тангутов») он подробно описал это наредкость красивое горное озеро. Подробно оно описано и у П. К. Козлова в книге «Монголия и Амдо и мертвый город Хара-Хото».

Первым из европейцев на Куку-норе побывал в 1713–1716 гг. русский капитан Трутников.

96. Проследив истоки Бухайн-гола, П. К. Козлов установил, что этот крупнейший приток Куку-нора стекает с горного узла Шаголин-намдзил, отходящего к юго-западу от середины хребта Да-сюэ-шань. Таким образом было опровергнуто мнение Н. М. Пржевальского о том, что Бухайн-гол стекает с предполагавшегося им горного узла, соединяющего будто бы хребты Риттера и Гумбольдта.

97. В Данкыре Роборовский первый раз был вместе с Н. М. Пржевальским в феврале 1880 г. и второй раз, также в феврале, в 1884 г, когда он участвовал в последней, четвертой центральноазиатской экспедиции Пржевальского.

Текст воспроизведен по изданию: В. И. Роборовский. Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань. Труды экспедиции Русского географического общества по Центральной Азии в 1893-1895 гг. М. ОГИЗ. 1949

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.