ПЕВЦОВ М. В.

ОЧЕРКИ ПУТЕШЕСТВИЯ ПО МОНГОЛИИ

И СЕВЕРНЫМ ПРОВИНЦИЯМ ВНУТРЕННЕГО КИТАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПРЕБЫВАНИЕ В г. КАЛГАНЕ

Торговля и промышленность этого города. — Чайная операция. — Упадок нашей торговли с Китаем. — Проектируемый сбыт леса из Амурской и Приморской областей в Китай. — Католические и протестантские миссионеры. — Окрестности г. Калгана. — Земледелие, пища и дома северных китайцев. — Встреча нового года. — Театры.

Город Калган, или Чжан-цзя-коу (Калганом этот город называют только русские, переделав монгольское «халга», что означает ворота, или заставу, а китайцы называют его Чжан-цзя-коу), находится на северной окраине Чжилийской провинции и расположен у южного подножья окрайного хребта Иншаня, пересекаемого в этом месте большой дорогой из Пекина в Ургу. Город состоит из двух частей: северной, или Шабо, вытянувшейся длинной, но узкой полосой по ущелью помянутого хребта, и южной, или Сябо, раскинувшейся по долине, в которую переходит это ущелье далее, на юге. С севера Калган ограничен Великой стеной, проходящей по южному склону Иншаня, а с восточной стороны города протекает небольшая речка Цин-хе, изливающаяся слева в р. Ян-хё, верстах в двенадцати к югу от него. Эта речка, получающая начало в горах Иншаня, протекает в глубоком ущелье, в которое выходит много побочных теснин, а потому после проливных дождей она разливается так сильно, что иногда производит опустошения. Таково было наводнение летом 1877 г., причинившее много вреда городу и соседним селениям, расположенным по ее берегам. Для предупреждения наводнений по правому берегу речки, в городской черте, сооружен каменный барьер, который, однако, не всегда задерживает воду.

В Калгане считается около 80 000 жителей, из которых главную массу составляют китайцы, затем следует небольшое число маньчжур (чиновников и солдат) и китайских магометан. Последние ни наружностью, ни языком, ни одеждой не отличаются от китайцев, исключая исповедываемой ими религии. Поклонников пророка в северных провинциях Внутреннего Китая насчитывается немало. Они живут отдельными селениями и хотя пользуются полной религиозной свободой, но не совсем дружелюбно относятся к китайцам. Магометане, подобно китайцам, весьма успешно занимаются земледелием, а в зимнее время в больших размерах и извозом. [155]

Перевозка чаев из Туньчжоу в Калган производится преимущественно магометанами; они же содержат и русскую почту на пространстве от Калгана через Пекин до Тяньцзина.

В Калгане проживают два протестантских миссионера из Северо-Американских Соединенных штатов, немец Грейзель, скупающий верблюжью шерсть, и три русских агента по транспортировке чаев, следующих через сухопутную границу от этого города до Урги. Наши соотечественники поместились в северном предместье города, называемом Ямбо-шань, за Великой стеной, отделяющей это предместье от Шабо. Каждый из них нанимает отдельный дом, состоящий из нескольких жилых строений с обширными дворами для помещения привозимого из Туньчжоу чая, который отправляется из Калгана по мере прибытия за ним верблюдов из Монголии.

Калган ведет весьма оживленную торговлю с Монголией, преимущественно с восточной ее частью. После Гуй-хуа-чена это второй город Внутреннего Китая по торговле с нею. Здесь также совершается обмен произведений промышленных провинций Внутреннего Китая на скот и различное сырье Монголии. Осенью и в начале зимы в Калган пригоняются как самими монголами, так равно и торгующими в Монголии китайцами табуны баранов, а также лошади, верблюды и быки. В тоже время и позднее, в течение всей зимы, подвозятся различные продукты скотоводства. Скот и сырье доставляются в этот город главным образом из восточной части Монголии, тяготеющей в торговом отношении к Калгану. Кроме того, в Калган монголы доставляют много самосадочной соли из соленых озер Гоби, а из Урги — досок и брусьев. Взамен поименованных предметов из Калгана в Монголию вывозятся: ткани, кирпичный чай, табак, металлические и другие изделия, необходимые монголам для домашнего обихода.

Промышленность также довольно развита в Калгане: в нем существует много красилен, окрашивающих сбываемые в Монголию бумажные ткани; приготовляется готовая обувь для монголов, а также седла, удила, огнива, стремена, ножи, остовы для юрт и многие другие изделия для них же.

В начале осени в Калган начинают прибывать из восточной половины Монголии возчики с вереницами верблюдов за чаем, который отвозят только до Урги, но редко до самой Кяхты, так как этот рейс слишком длинен. Из Калгана в Ургу, кроме русского чая, т. е. покупаемого нашими соотечественниками, проживающими в Ханькоу и Фучжоу, на месте в сыром виде и обрабатываемого на собственных и арендуемых фабриках, — отправляется еще чай, заготовляемый самими китайцами и промениваемый ими в Маймачене на наши товары. В операции найма у монголов русскими агентами верблюдов для перевозки чая принимают деятельное участие китайские купцы, служа непременными посредниками между ними и возчиками. С этой целью купцы содержат в ближайших по дороге в Монголию селениях приказчиков, старающихся наперерыв друг против друга затащить монголов, следующих с верблюдами в Калган, на квартиры к своим хозяевам, где этих монголов кормят, потчуют водкой, ухаживают за ними и дают на все время пребывания в городе верховую лошадь. Верблюды же, пока монголы бражничают, что иногда продолжается до пяти дней, остаются на дворах без корма.

Отдохнув с дороги, монгол в сопровождении приказчика хозяина квартиры отправляется к русским комиссионерам и подряжается на доставку известного количества ящиков (мест) чая. Расчет же с комиссионером за доставку ведет хозяин дома, в котором остановился монгол, через [156] своих приказчиков. Эти спекуляторы часто обвешивают простодушных монголов и, кроме того, сбывают им немало фальшивого серебра. В костяном коромысле весков, напоминающих миниатюрный безмен, искусно просверливается во всю длину пустота и по введении в нее нескольких капель ртути ловко заделывается снаружи. При взвешивании отпускаемого серебра движением коромысла переводят ртуть в его передний конец, а при приеме — в противоположный, отчего вес груза в первом случае, очевидно, увеличивается, а во втором уменьшается против истинного. Фабрикация фальшивого серебра заключается в оставлении в больших и малых слитках его пустот, наполняемых через искусно заделываемые впоследствии узкие каналы оловом или свинцом, а также во введении в них в расплавленном состоянии тонких железных пластинок, не обнаруживающихся на поверхности.

Несмотря на все эти проделки, монголы не перестают пользоваться услугами китайских купцов в своих сделках с русскими комиссионерами. Очень немногие из них ведут счеты непосредственно с нашими агентами, хотя последние предлагают всем монголам, приходящим с верблюдами за чаем, даровые у себя квартиры с отоплением на все время пребывания в Калгане.

Монгол, подрядившийся на доставку чая из Калгана в Ургу, заключает с русским комиссионером формальное условие, которым обязуется доставить взятый на своз чай в целости и в установленный срок. За просрочку же полагается штраф с каждого ящика посуточно около 30 копеек, а для обеспечения иска в случае неисправной доставки часть провозной платы додается монголам уже в Урге, по доставке чая на место. Срок для перевозки чая от Калгана до Урги (960 верст) назначается, обыкновенно, 30-дневный, но просрочки случаются так часто, что комиссионеры бывают вынуждены увеличивать его до 40 дней, в особенности когда верблюды летом не могли хорошо откормиться.

Монголы, занимающиеся перевозкой чая из Калгана в Ургу, в благоприятные годы, когда травы в степи хороши, совершают в течение осени и зимы два рейса с чаем из Калгана в Ургу. В первый раз они являются в Калган с верблюдами в сентябре и, доставив чай в Ургу, расходятся оттуда большей частью по домам для поправки верблюдов, из числа которых ненадежных оставляют в степи, заменяя их для второго рейса свежими. Вторично монголы приходят в Калган за чаем в феврале, везут его несколько тише, чем в первый раз, и нередко меняют верблюдов, уходя за свежими в свои улусы, а чай под надзором погонщиков оставляют на дороге. Окончив второй рейс, возчики расходятся по домам до следующей осени.

При неудовлетворительном же состоянии подножного корма на пути между Калганом и Ургой на второй рейс находится мало охотников и значительная часть чая остается в Калгане до весны. В апреле монголы привозят в этот город на телегах, запряженных быками, самосадочную соль из Гоби, а на обратный путь нагружаются чаем, который и доставляют в Ургу. В этом случае русские комиссионеры сдают оставшийся чай не монголам, а местным купцам, занимающимся соляной торговлей, которые обязуются за известную плату доставить его в Ургу, нанимая уже от себя монголов по приеме от последних соли, и, конечно, не без выгод. Доставка чая из Калгана в Ургу на быках обходится значительно дешевле вьючной перевозки на верблюдах, но зато крайне медленна. Транспорты делают ежедневно 15, много 20 верст и притом, за недостатком корма для [157] быков в Гоби на прямой караванной дороге, следуют по кружным восточным путям, употребляя на переезд от Калгана до Урги около 2 и даже 2 1/2 месяцев.

Провозная плата за чай от Калгана до Урги на верблюдах в зиму 1878/79 г. была: по 2 лана 2 цзяна с ящика байхового чая и по 2 лана 8 цзянов с ящика кирпичного, что по тогдашнему курсу составит средним числом около 2 р. 40 к. с пуда (В то время 1 лан (7,6 золотника) чистого серебра стоил 3 кредитных рубля. Среднюю же стоимость лана чистого серебра в последние годы надо принимать в 2,75 рубля. 1 цзян равен 0,1 лана. Ящик байхового чая весит средним числом 100 русских фунтов, а кирпичного — 150 фунтов. На одного верблюда всегда грузятся 4 ящика (места) того или другого сорта чая). На быках же весной 1879 г. доставка чая обходилась около 1 р. 90 к. с пуда.

В течение осени, зимы и весны 1877 и 1878 гг. через Калган проследовало в Ургу около 876 000 пудов байхового и кирпичного чая, заготовленного нашими русскими фабрикантами в Ханькоу и Фучжоу (Русские чайные фабриканты, как известно, занимаются этим делом в двух отдаленных друг от друга пунктах Внутреннего Китая, в г. Ханькоу на р. Ян-цзы-цзяне и порте Фучжоу. В первом ныне заготовляется ежегодно около 170 000 ящиков байхового и около 100 000 ящиков кирпичного чая на сумму приблизительно в 3 000 000 лан или в 8 250 000 кредитных рублей, а во втором — до 24 000 ящиков байхового и до 70 000 ящиков кирпичного чая на сумму в 800 000 лан, т. е. на 2 200 000 кредитных рублей. Следовательно, всего нашими фабрикантами в Китае заготовляется около 485 000 пудов байхового и 637 500 пудов кирпичного чая на сумму 10 450 000 кредитных рублей. Большая часть этой суммы выплачивается китайцам мексиканскими долларами, покупаемыми на кредитные деньги у англичан, а остальная — русскими золотыми и серебряными (рублевого достоинства) монетами, приобретаемыми на кредитные же билеты от золотопромышленников) и отправленного через сухопутную границу, да более 200 000 пудов, закупленных непосредственно самими китайцами для Маймачена, где большая часть этого чая променивается ими на наши товары, — преимущественно на плис, сукна, юфть и меха, а остальная продается на деньги.

По замечанию наших калганских комиссионеров, основательно знакомых с чайным делом, спрос на чай в нашем отечестве с каждым годом возрастает в больших размерах и не только на байховый, но и на кирпичный. Этот последний в прежние годы ввозился почти исключительно в Азиатскую Россию, а теперь отправляется в большом количестве и в Европейскую. Из него приготовляются самые дешевые сорта байхового чая, разделяя кирпичи на пару и сдабривая потом полученный продукт дешевым байховым чаем.

Около 2/3 байхового чая, заготовляемого нашими соотечественниками в Ханькоу и Фучжоу, отправляется в Россию морем через Лондон, а перед последней русско-турецкой войной 1877—1878 гг. часть того же чая была доставляема из помянутых городов морем же прямо в Одессу на пароходах, принадлежащих «Русскому обществу пароходства и торговли». Но возникшая в 1877 г. война с Портою прервала почти на два года морское сообщение названных городов с Одессой. Однако преимущества морской доставки чаев из Китая прямо в Одессу, сравнительно с сухопутной транспортировкой, настолько значительны, что нет основания отрицать ее постепенного усиления в будущем. В настоящее время от Ханькоу до Лондона доставка первосборного чая, отправляемого весной экстренно на легких пароходах, обходится от пяти до шести фунтов стерлингов с тонны; в середине лета фрахт понижается до четырех фунтов, а осенью — до трех и даже двух. Следовательно, средняя стоимость доставки одной тонны [158] (62 пуда) чая будет около четырех фунтов, что по нынешним курсам составит почти 40 рублей кредитными деньгами. Из Фучжоу до Лондона средний фрахт на перевозку чая простирается до 3,7 фунта за тонну, т. е. около 37 рублей. Перевозка же чая морем из Ханькоу и Фучжоу до Одессы на русских пароходах обходится не дороже 5 и 5 1/2 фунтов с тонны, а с комиссией и страховыми издержками доставка пуда будет стоить никак не дороже 1 р. 50 к. на кредитные деньги. Между тем по расчету наших калганских комиссионеров перевозка одного пуда чая из тех же городов через Тяньцзин, Калган, Ургу, Кяхту, Иркутск и Томск до Нижнего Новгорода обходится около 10 рублей на кредитные же деньги.

Впрочем, при существовании у нас двойной пошлины на байховые чаи, ввозимые через западную границу (Кирпичный чай обложен на западной границе воспретительной пошлиной, а потому не доставляется через нее в наше отечество), удешевления чая едва ли возможно ожидать, если даже весь чай, заготовляемый для Европейской России нашими фабрикантами, будет перевозиться морем прямо в Одессу, так как экономия от перевозки пойдет на уплату таможенных пошлин, взимаемых вдобавок еще золотом. Правда, наше государственное казначейство с направлением всех байховых чаев русского заготовления, предназначаемых для Европейской России, морем через Одессу приобретало бы ежегодно около 2 000 000 рублей от двойных пошлин, но зато население Сибири по главному тракту от Кяхты через Иркутск и Красноярск до Томска, а отчасти и от Томска через Каинск, Ишим и Тюмень до Ирбита, равно как и пароходовладельцы Западной Сибири, лишились бы почти на ту же сумму заработков. На удешевление чая, да и то в небольших размерах, можно надеяться только тогда, когда пошлины с чаев собственно русских фабрикантов в Китае, ввозимых в Одессу морем, будут сравнены с ординарными пошлинами, взимаемыми в Иркутске с чая, следующего через сухопутную границу. При этом условии необходимо также, чтобы наибольшая часть груза перевозилась на собственных наших судах для избежания зависимости от иностранных судовладельцев, которые и в настоящее время при удобных случаях стараются прижимать наших фабрикантов в Китае.

В пользу морской доставки чаев из Ханькоу и Фучжоу в Одессу много говорит самая скорость ее: паровые суда из Лондона и Марселя совершают рейсы в порты Китая в 45—55 дней. На сухопутную же доставку чая из названных пунктов через Тяньцзин, Калган, Кяхту, Иркутск, Красноярск и Томск до Нижнего-Новгорода требуется не менее шести месяцев, а бывают случаи, когда чаи по этому пути странствуют более года. Но зато в случае войны, как это было в 1877—1878 гг., доставка чаев морем в Одессу может временно совершенно прекратиться. Во всяком случае перевозка чая морским путем в Одессу, по мнению калганских агентов, должна усиливаться с каждым годом, в особенности если в ней примут деятельное участие суда добровольного флота.

В настоящее время для доставки чая даже в Восточную Сибирь, столь близкую к Китаю, удобнейшим путем признают путь водный — морем и р. Амуром. Как известно, сделана была даже попытка в перевозке чая этим путем. В 1873 г. на пароходе «Николай», принадлежавшем Амурской компании, отправлен был из Китая морем и Амуром чай в Восточную Сибирь, и хотя операция не увенчалась успехом, но не прекратила стремления продолжать опыты перевозки чая этим путем. [159]

Ныне в г. Калгане наши комиссионеры по транспортировке чая вовсе не занимаются торговлей, но лет семь тому назад один из них сбывал местным китайцам в небольшом количестве сукна, плис и юфть. Значительной торговли у русских с китайцами в этом городе, впрочем, и быть не может, потому что калганские купцы, большей частью шансийцы, держат в своих руках и всю кяхтинскую торговлю, имея полную возможность выменивать в Кяхте очень выгодно наш товар на чай. В Тяньцзине, в Ханькоу и в Фучжоу точно так же в настоящее время проживающие в этих городах русские купцы не ведут никакой торговли, занимаясь исключительно чайным делом. Пробовали привозить туда сукна, плис и бумажные ткани, но они не могли конкурировать с английскими, а потому очень туго сбывались. Китайцы, по словам купцов, ныне стали очень падки на дешевый товар, а дорогой, несмотря на его доброту, почти не имеет сбыта. Английские же сукна и бумажные ткани, не отличаясь добротою, привлекают китайцев своей замечательной дешевизной. Наши мануфактуристы пытались было приготовлять бумажные ткани для китайцев на манер английских, только лучшей доброты, но они сбывались очень плохо, так как покупатели предпочитали более дешевые, хотя и не столь добротные английские.

Для поддержания нашей, сильно упавшей вследствие иностранной конкуренции, торговли с Внутренним Китаем и производящейся ныне, как известно, через посредство шансийцев только в Кяхте, торговые обороты которой едва ли превышают 3 000 000 рублей, проектируют весьма основательно вывоз лесных материалов морем из Приморской области в порты Китая.

Во внутренних, густонаселенных и почти совершенно безлесных провинциях Китая существует постоянный и огромный по своим размерам спрос на дерево. Хотя строения во Внутреннем Китае возводятся из необожженного кирпича, глины с рубленой соломой, или камней, связанных цементом, немногие из обожженного кирпича, но двери, косяки, стропила, брусья канов, оконные рамы, а также телеги, коромысла, мебель, множество посуды, разных земледельческих орудий и принадлежностей к ним, приготовляются из дерева. Потребность в нем, при таком изумительном по своей многочисленности населения Внутреннего Китая, должна быть огромная. Поэтому неудивительно, что в северные его провинции доски и брусья доставляются за 1 000 верст на верблюдах из Урги и продаются в Гуй-хуа-чене и в Калгане иногда с веса. Доставка одного пуда дерева из Урги до Калгана обходится не дешевле рубля, да и то только на обратных верблюдах, а до Гуй-хуа-чена — около 90 копеек. По этим данным можно составить некоторое понятие о дороговизне леса в северных провинциях Чжилийской и Шаньси. Действительно, в Калгане сосновый брус, длиной около 6 аршин, толщиной вершков в семь, продается от 4 до 5 лан, т. е. от 12 до 15 рублей. Такой же длины и ширины сосновая доска, толщиной вершка полтора, стоит около 2 лан, т. е. 6 рублей. Подобная же почти цена на лес и в Гуй-хуа-чене.

Хотя в Северной Маньчжурии сохранились еще огромные леса, но они растут там на высоких, труднодоступных горах, да притом в этой стране нет сплавных рек, обращенных ко Внутреннему Китаю, исключая Ляо-хе, впадающей в залив Ляотонг, но она, как известно, протекает по густо заселенной равнине, на которой только изредка встречаются небольшие рощи. В хребте Иншане, верстах в ста к востоку от Калгана, есть значительные леса, но в малодоступных горах, из которых добыча [160] дерева даже для окрестных жителей сопряжена с затруднениями. В горных провинциях Южного Китая, Юн-нани и Гуй-чжоу тоже существуют леса, но опять-таки на горах и вдали от моря и судоходных рек.

В Японии лесами богаты ее северные острова, в особенности Иезо (Мацмай), но в ней самой дерево потребляется в огромных размерах на постройки, сооружаемые там по причине частых землетрясений исключительно из дерева.

Из Северо-Американских Соединенных штатов, именно из Калифорнии, богатой лесом, вывоз лесных материалов во Внутренний Китай едва ли возможен как по дороговизне доставки их в столь отдаленную страну, так и по трудности добывания леса из Приморских Альп этого штата.

С островов Тихого и Индийского океанов, а равно и из Сингапура в Китай доставляются только ценные породы дерева.

Таким образом, наша Приморская область со своими дремучими лесами, омываемая морем и прорезанная р. Амуром с ее могучим притоком Уссури, могла бы, бесспорно, снабжать водным путем столь близкий к ней Внутренний Китай лесными материалами в избытке. Не трудно бы было доставлять в эту страну лесные материалы и из Амурской области, покрытой, как известно, тоже девственными лесами. Нет сомнения, что в будущем Россия при правильной эксплоатации лесных богатств своего Крайнего Востока будет извлекать из лесной торговли с Китаем значительные выгоды и перестанет, быть можеть, покупать у китайцев чай почти на наличные деньги. В настоящее время нам приходится уплачивать им за этот продукт около 3 800 000 лан наличными деньгами, теряя при этом по причине низкой стоимости нашего кредитного рубля до 1 500 000 руб. на курсе, да, сверх того, расходовать в Монголии и Китае на перевозку чая, следующего через сухопутную границу с мест производства до Кяхты, около 3 800 000 кред. руб., уплачиваемых тоже почти сполна чистым серебром. Следовательно, интересы нашей торговли с Внутренним Китаем вызывают необходимость всестороннего изучения вопроса о сбыте в эту страну леса из помянутых областей. Этот вопрос, сколько нам известно, был давно уже возбужден нашими соотечественниками, проживающими в Тяньцзине, но в печати нам не приходилось читать ни одной заметки, трактующей о нем. Не считая себя вправе распространяться об этом предмете, требующем специального изучения, мы позволили себе коснуться его единственно из желания обратить внимание на столь важный вопрос людей, вполне компетентных.

Указывают также на возможность выгодного сбыта во Внутренний Китай морской капусты, потребляемой китайцами в громадном количестве в пищу. Ныне этот продукт доставляется в Китай главным образом из Японии, но им весьма богато также море при берегах Южно-Уссурийского края, откуда морская капуста может быть сбываема с большим удобством во Внутренний Китай. Конечно, это принадлежит будущему, когда тот край заселится трудолюбивыми колонистами и приютит в своих гаванях хотя немногие паши коммерческие суда, необходимые для поддержания торговых сношений нашего Крайнего Востока с Китаем и Японией.

В Калгане уже лет 15 тому назад, как существует протестантская духовная миссия, состоящая ныне из двух миссионеров Северо-Американских Соединенных штатов. Деятельность миссионеров ограничивается почти исключительно городом. По временам проповедники выходят на многолюдные [161] улицы или на городские площади и, став на возвышение, обращаются к собравшемуся народу с проповедью, подкрепляемою чтением евангелия. Большинство окружающих слушает эти поучения, повидимому, без внимания и вскоре расходится, остаются только наиболее любопытные. По окончании проповеди в толпе бывают иногда по поводу ее суждения и порою слышатся даже насмешки, хотя во время самого поучения китайцы держат себя чинно: беспорядков на этих сборищах не случается, и полиция, не присутствующая даже на них, нисколько не препятствует желающим собираться и слушать миссионеров.

Верстах в сорока к северо-востоку от Калгана, в селении Си-Ванцза находится католическая миссия, а в 40 верстах к югу, в большом городе Сюань-хуа-фу, по дороге в Пекин, — другая с епископом во главе. На станции Си-Ванцза миссионеры производят метеорологические наблюдения. Они нередко посещают Калган и проповедуют как в нем, так и в окрестной стране. Число обращенных ими китайцев несравненно больше, чем у протестантских миссионеров, с которыми они живут не совсем дружелюбно, но действительно ли большинство этих неофитов истинные христиане — судить трудно.

Равнины к югу и западу от Калгана, внутри Великой стены, принадлежат к весьма густо заселенным местностям. Даже все значительные ущелья Иншаня наполнены селениями. В самых горах, в окрестностях города, на каждой почти маленькой площадке можно встретить пашенку. В иных местах эти пашенки, в несколько квадратных сажен, расположены на таких высотах, куда не может достигнуть ни лошадь, ни осел, так что китайцы таскают туда удобрение и семена на себе, пашут на себе же, а по снятии хлеба переносят его на своих плечах в деревни. Привычка этих людей взбираться на неприступные, повидимому, кручи достойна удивления и не только мужчины, но и женщины на своих уродливых ногах поднимаются по страшным крутизнам.

Кроме хождения на пашни, китайцы часто посещают горные выси для сбора мелкого кустарника и толстых стеблей некоторых травянистых растений на топливо. Хотя каменного угля очень много в окрестной стране, но доставка его по дурным, страшно выбитым дорогам затруднительна, а потому и цены на него довольно высоки, так что каменный уголь доступен только для богатых и зажиточных. Топливом же для бедных служат: каменноугольная грязь, солома, гаолян, кустарник и стебли некоторых травянистых растений. В горах около Калгана часто приходилось видеть там и сям человеческие фигуры, то цепляющиеся на утесах, то осторожно пробирающиеся по россыпям или занятые, срезанием растений. Смотря на этих людей, поистине в поте лица добывающих себе хлеб, невольно приходишь к заключению, что при чрезмерной плотности населения жизнь, по крайней мере, простого народа поддерживается только тяжелым, неустанным трудом и что прославленное китайское трудолюбие есть результат усиленной борьбы за существование.

Почва посещенных нами местностей Северного Китая не отличается, повидимому, природными богатствами (Чернозема мы, собственно, во Внутреннем Китае на нашем пути нигде не видели, почва большею частью состоит из лёсса и супеска. В Юго-Восточной же Монголии во многих местах встречается тонкий слой его), но благодаря необыкновенному трудолюбию и многовековому опыту китайцев в земледелии питает многочисленное население. Земледелие во Внутреннем Китае действительно [162] доведено до высокой степени совершенства. Нам кажется, что много полезного для нашего отечества можно бы было позаимствовать агрономам, посвятившим несколько лет на изучение китайского земледелия. Чтобы сказанное не показалось преувеличенным, позволю себе описать вкратце способ заготовления северными китайцами значительного количества корма для рабочего скота с ничтожного почти участка земли. Во Внутреннем Китае, даже в северной его части, как известно, нет свободной земли для выгонов, так что содержимых в весьма незначительном, впрочем, числе рабочих животных (лошадей, мулов и ослов) приходится довольствовать круглый год продуктами земледелия. При крайней ограниченности земельных участков здешних поселян такое довольствие скота, казалось бы, могло представить непреодолимые затруднения. Китайцы, однако, сумели обойти их и находят средства к продовольствию своих, правда, очень немногих рабочих животных. Одно из них заключается в чисто искусственном произращении длинной овсяной соломы. Для этого поздно посеянный овес усиленно поливают, в особенности в сухое время, отчего он поднимается очень высоко. Когда зерно совершенно нальется, но хлеб еще зелен, его снимают, вяжут в снопы и выставляют для просушки на ограды или плоские крыши зданий. Таким образом получают с небольшого участка земли множество соломы, по крайней мере вдвое больше, чем у нас. Эта солома, оставаясь зеленою и будучи изрублена, дается вместе с зерном или без него в корм лошадям, мулам и ослам, которые пожирают ее с жадностью, вероятно потому, что в ней остается много вкусных и питательных веществ, улетучивающихся в виде газов при вызревании. У нас, как известно, овсяной соломой кормят зимою только рогатый скот, да и то за недостатком сена, а лошади едят ее лишь в крайности. Зеленая же китайская солома служит прекрасным кормом для лошадей, от которого они жиреют и становятся способными к тяжелым работам, в чем мы неоднократно имели возможность убедиться лично.

Другое замечательное в экономическом отношении растение, возделываемое северными китайцами, — это индийское просо, называемое в Китае гаолян. По наружному виду оно напоминает несколько тростник, но имеет вверху круглую красноватую метелку и достигает 7—8 футов высоты. Толстые стебли гаоляна идут на топливо и на некоторые поделки, изрубленные и смешанные с зеленой овсяной соломой верхушки поступают в корм домашним животным, а из плодов его гонят водку и делают масло. Поля, засеянные гаоляном, в конце лета имеют привлекательный вид, напоминая плантации сахарного тростника.

Из прочих культурных растений в посещенных нами местностях Северного Китая возделываются: рис, пшеница, обыкновенное, просо, овес, ячмень, гречиха, горох и множество разных овощей, в особенности моркови и редьки, а также бобы, огурцы, картофель, капуста, дыни и арбузы. Кроме китайской капусты, есть и наша, заимствованная, как говорят, северными китайцами из Восточной Сибири. Любопытно было бы знать, каким путем перешел в Китай из Нового Света картофель, известный китайцам, по их уверению, с незапамятных времен.

Китайцы довольствуются преимущественно растительною пищею и, несмотря на то, сильны, подвижны и общее состояние их здоровья, в особенности сельских жителей, сколь можно было заметить, удовлетворительно. Зимою они питаются отварным просом, лапшой и соленой зеленью, редькою, картофелем, а летом к этой пище присоединяется еще разная зелень, до которой китайцы большие охотники. Мясо же простой народ [163] ест очень редко: большинство только в первые дни нового года, празднуемого в течение целого месяца. К этому торжественному празднику каждый зажиточный поселянин старается выкормить на убой свинью, поросят или домашних птиц: кур, уток и гусей, а также купить немного мяса.

Сырую воду китайцы избегают пить, а употребляют отварную или чай. Водку пьют многие, даже женщины и дети, но в самом ограниченном количестве. Пьянства, можно сказать, почти вовсе не существует в Китае, а если и встречаются люди, не чуждые этого порока, то они составляют редкое исключение и преследуются общественным мнением. В течение целой зимы 1878/79 г. нам не случалось видеть ни одного пьяного в Китае, несмотря на частые посещения рынков, театров и гостиниц. Но зато другое зло — курение опиума — распространяется с каждым годом и между северными китайцами, не говоря о южных, среди которых очень много курильщиков опия. Эти злополучные, кроме расстройства организма и значительных трат на покупку столь дорогого вещества (Хороший опий ценится на вес чистого серебра), подвергаются, как говорят, еще различным вымогательствам доносчиков. Курение опиума, как известно, строго воспрещено законом, а потому шпионы, пользуясь этим обстоятельством, угрожают состоятельным курильщикам доносами и вымогают с них порядочные взятки ⁹³.

Табак китайцы курят все, не исключая даже мальчиков 12—14 лет, которые по достижении этого возраста стараются из подражания взрослым обзавестись непременно кисетом и трубкою, составляющею в некотором роде их ребяческую гордость.

Поселяне посещенных нами местностей Внутреннего Китая живут, повидимому, безбедно: дома у большинства хорошие и содержатся в порядке, пашни прекрасно обработаны и обнесены земляными, а в иных местах каменными валиками; на дворах много разных сельскохозяйственных орудий. Весьма хорошая одежда поселян также свидетельствовала о их благосостоянии, и нищие очень редко попадались в деревнях.

В Северном Китае дома строят преимущественно из необожженного кирпича или глины с рубленой соломой; реже из камней, связанных цементом. Только немногие здания, именно кумирни и театры, воздвигают большей частью из обожженного кирпича. Этот последний отличается высокою доброкачественностью, и приготовление его полезно бы было изучить до мельчайших подробностей. Больших домов в Китае не строят: все они одноэтажные и ограниченных размеров. Богатые китайцы, имеющие надобность в обширных помещениях, ставят несколько отдельных домов на одном дворе или на разных, смежных, дворах.

Надворные строения, как-то: амбары, сараи, конюшни и пр., а равно и ограды возводятся из тех же материалов, как и дома, с тою разницей, что камни, связанные цементом, чаще употребляются на надворные постройки и ограды, чем на жилые помещения. Стойла и ясли в конюшнях делают из глины с рубленой соломой.

Крыши кроют тростником или гаоляном, обмазывая их сверху глиной или же черепицею, а в некоторых местах делают их иногда из плиток глинистого сланца. Потолки состоят из тростниковых или гаоляновых решеток, обтянутых цыновками и проклеенных изнутри сначала грубою тканью, а поверх бумагою, а то просто одною бумагою. Полы встречаются только у зажиточных и настилаются из кирпича, тесаного камня или набиваются из глины, а у бедных полом служит самый грунт. Деревянных же полов, по [164] причине дороговизны леса, не делают. Таким образом, китайские строения безопасны от огня, а потому и пожары в Китае бывают очень редки, чему, конечно, способствует немало и осторожное обращение с огнем.

Жилищами бедных в некоторых местностях, как, например, в горах Иншаня, служат землянки, или пещеры, устраиваемые в крутых обрывах отверделого песка или лесса. В этих пещерных жилищах три стены природные, а четвертая — лицевая, в которой проделываются окна и дверь,— искусственная. Внутренность жилища штукатурится, в стенах делаются маленькие ниши, а потолок для безопасности поддерживается деревянными балками. Когда несколько таких жилищ, расположенных рядом и неразличимых издали, топится по утрам, то наблюдателю с далекого расстояния дым представляется как бы выходящим из земли. Подобным зрелищем мы любовались в длинном ущелье гор Ма-юн-са на пути из Гуй-хуа-чена в Калган ⁹⁴.

Дома с надворными строениями всегда обносятся оградами, а дворы часто делятся перегородками на отделения. С улицы во двор ведут одни или несколько ворот, делаемых у богатых и знатных китайцев из обожженного кирпича с большим двускатным навесом из черепицы. Ворота украшаются затейливыми цоколями, карнизами и другими атрибутами изящной архитектуры.

Число комнат в домах, конечно, бывает различно. Окна средней высоты, но очень широкие, проделываются только в одной стене, а не в разных, как у нас, и притом выходят непременно на двор, но не на улицу. Дверь со двора в комнату делается преимущественно в той же стене, в которой окна, и располагается между ними. Переплеты оконных рам частые и тонкие оклеиваются просвечивающей бумагой, сквозь которую ничего не видно на дворе, а тем более со двора внутри комнаты. Стекла — большая редкость даже в богатых городских домах, да и то вставляются преимущественно только в верхние квадратики рам. Китайцы не любят, чтобы во внутренность их жилища проникали взоры любопытных, а потому едва ли введут в свои окна прозрачные стекла, несмотря на все неудобство бумаги, которую приходится часто менять. Матовые же стекла, вероятно, скорее придутся им по вкусу.

В каждой жилой комнате есть непременно кан, — так называется кирпичная кладка вроде лежанки, но во всю ширину комнаты, от 2 1/2. До 3 футов высоты и от 7 до 12 футов длины. Она имеет одну или две маленькие топки с колодцами. Поверхность кана покрывается цыновками, поверх которых постилаются войлоки. На ней китайцы спят, а днем сидят, пьют чай и обедают на низеньких столиках вроде табуретов. Но тепла собственно в комнате кан дает ничтожное количество, да и то быстро улетучивается в окна и через потолок. Поэтому зимой в китайских домах немного разве теплее, чем на дворе, и китайцы у себя в комнатах постоянно одеты по-зимнему. Они очень привычны к холоду и в зимнее время заботятся только о том, чтобы поверхность кана к ночи была горяча или по крайней мере тепла. Для согревания рук, закуривания трубок и приготовления чая ставят зимою в комнаты жаровни, топимые каменным углем или каменноугольною грязью.

Стены комнат штукатурятся и в домах зажиточных белятся или оклеиваются белой бумагой, а у богатых иногда обоями. Мебель китайцев состоит из столов, табуретов, шкафов и шифоньерок, покрываемых у богатых прочным лаком. В домах зажиточных китайцев можно найти вазы с искусственными цветами, устанавливаемые на длинные, но узенькие столы, [165] столовые зеркала в черных лакированных рамах, картины на стенах, а у потолков — красивые клетки с разными певчими птицами, очень любимыми китайцами, и каны, устланные красным сукном, с подушками. Но европейские вещи редко встречаются даже в больших городах северных провинций, исключая тканей, в числе которых можно видеть английский ситец на занавесях, да, пожалуй, еще английских музыкальных ящиков, зажигательных спичек, часов и кое-каких мелочей. В стенах делаются неглубокие ниши с полками, закрываемые занавесками и служащие шкафиками. Ширмы также нередко встречаются в китайских домах; ими отгораживается, между прочим, угол в комнате или целая треть ее для домашней каплицы [часовни] с жертвенным столиком. У богатых она помещается в отдельной комнате.

В селениях дома расположены кварталами, а не линиями, как у нас в великорусских губерниях. Только недостаток свободного места, например в горных ущельях или на береговых террасах, вынуждает вытягивать дома в одну или две линии. Улицы не очень грязны, потому что сор и грязь с них собираются в кучи и потом вывозятся на поля для удобрения. Окна в деревнях, как и в городских домах, не выходят на улицу, а всегда обращены во двор. Во многих селениях на околицах встречаются небольшие рощи, а в некоторых и сады.

В каждом большом селении непременно есть кумирня, а против нее в расстоянии 20—30 сажен театр, состоящий из сцены, обращенной к кумирне, с небольшой при ней комнаткой. Кумирня и театр обыкновенно лучшие здания в селении и строятся большей частью из обожженного кирпича, имеют черепичатые крыши и отличаются изяществом архитектуры. На углах многоярусных навесов кумирен подвешиваются иногда колокольчики, издающие гармоничный звон во время ветра. В промежутках между кумирнями и театрами в некоторых больших селениях мы видали маленькие, вроде беседок, очень красивые колокольни.

В сельских театрах по временам даются странствующими труппами представления, до которых китайцы, как известно, страстные охотники. В них же путешествующие ученые рассказывают иногда некоторые эпизоды из истории Китая, выслушиваемые поселянами в короткие часы досуга.

Вовремя пребывания в Калгане нам пришлось быть свидетелями празднования китайцами своего нового года — единственного у них годичного торжества, случившегося в 1879 г. в начале нашего февраля. Еще недели за две до праздника китайцы стали деятельно готовиться к нему; движение в городе усилилось и в последние перед новым годом дни походило на всеобщую суматоху: лавки буквально осаждались покупателями, как горожанами, так и сельскими жителями из окрестностей, спешившими закупить к предстоящему празднику все нужное. В особенности много покупали в эти дни свечей, картин, ракет и петард. К новому году каждый китаец старается непременно сшить себе новое платье и сапоги. По обычаю, в последние дни истекающего года купцы заканчивают счеты, должники уплачивают заимодавцам и устанавливают новые курсы на чохи — единственные монеты Китая из сплава чугуна с цинком, ценностью около 1/6 нашей копейки.

Накануне праздника на воротах дворов появились красные бумажки с иероглифами, выражавшими различные пожелания. Такие же листки красовались на протянутых во дворах веревках. Вечером все кумирни были, освещены эффектно фонарями и в них часто заходили посетители [166] полюбоваться иллюминацией, но богослужения не было. Часа за два до полуночи взвились сигнальные ракеты и по ним открыта была пушечная пальба из городской цитадели, продолжавшаяся с небольшими перерывами далеко за полночь. Одновременно с первыми выстрелами в городе и в окрестных селениях начали пускать ракеты и сжигать бураки, мельницы и петарды. Фейерверк продолжался почти до рассвета.

Утром китайцы, одетые в новое форменное платье, с радостными лицами, двигались толпами по городу, делая визиты. Омнибусы, наполненные пассажирами, и извозчики с седоками тянулись непрерывными вереницами по главной улице, через которую трудно было перейти. Многие из знакомых нашим соотечественникам китайцев делали им в этот день визиты, хотя у нас тогда и не было никакого праздника. Фейерверк, поддерживавшийся понемногу целый день, к вечеру усилился и прекратился не ранее полуночи.

В последующие дни китайцы продолжали свои визиты, но не с таким уже рвением, посещали театры и званые обеды со спектаклями, весьма обыкновенные в Китае в эти дни. Днем и, в особенности, вечером пускалось множество ракет и петард. В один из вечеров город по обычаю был ярко освещен разноцветными фонарями, вывешенными в большом числе на улицах и на дворах. В течение первых трех дней праздника все без исключения магазины и лавки были заперты, так что решительно ничего нельзя было купить. Только на четвертый день стали открываться лавки с съестными припасами, прочие же — через две и даже три недели, а банкирские конторы и меняльные лавки — через месяц.

Все первые четыре недели нового года прошли в увеселениях: театральных зрелищах, обедах, визитах, представлениях фокусников, ученых собак и обезьян.

Кроме постоянного городского театра, устроено было несколько временных. Эти балаганы ставятся всегда против храмов и состоят из открытой сцены с комнатами для переодеваний позади. Музыканты помещаются на самой сцене сбоку, а публика смотрит игру стоя. Только немногие богатые, да и то преимущественно женщины, следят за ней из экипажей, стоящих позади толпы. Зрители на представления во временных театрах допускаются бесплатно, так как они устраиваются по подписке, причем различные части города чередуются между собой построением каждая у себя балагана и наймом труппы. В постоянный же городской театр, имеющий закрытое помещение, публика допускается с платою и сидит на скамьях. В этом театре представления сопровождаются иногда обедами с повышением входной платы.

Пьесы на китайских театрах ставят по преимуществу исторические, представление которых с перерывами длится по нескольку дней. Костюмы принадлежат той эпохе, к которой относится пьеса, и бывают нередко роскошные. Смотря на них, мы узнаем, что китайцы прежде (до маньчжурской династии) носили бороды, имели длинные волосы, высокие шапки и одежду, совершенно отличную от нынешней, именно — широкие халаты с длинными рукавами, обшитыми на концах у знатных широкими блондами. Между актами длинных исторических пьес ставят иногда коротенькие пьески из современной жизни, в числе которых немало фарсов чисто эротического свойства.

Исторические пьесы по исполнению относятся к опере, но монотонное пение китайцев фистулой не может быть приятно для слуха европейца, хотя и не лишено некоторой доли привлекательности; европейцам [167] скорее может понравиться китайский речитатив. Самую же игру китайских актеров, в числе которых немало даровитых, можно было бы признать натуральной, если бы она не теряла много от неполноты сценической обстановки и подчас излишнего фиглярства артистов.

Пьесы из современной жизни на разговорном языке производят более приятное впечатление и при хорошей игре смотрятся с удовольствием, в особенности знающим язык или, по крайней мере, знакомым с содержанием пьесы.

Женщины не допускаются на сцену, и женские роли исполняются мужчинами. Отличившихся актеров не вызывают и не аплодируют им, выражая иногда одобрение негромкими восклицаниями.

Китайская музыка, оркестрованная из скрипок с длинными грифами и ладами, флейт, барабанов, треугольников и тарелок, весьма монотонна и не гармонична. Музыканты играют на память, без нот, которые едва ли и нужны при таком однообразии мотивов, но соблюдают такт ⁹⁵. [168]

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ПЕРЕЕЗД ИЗ КАЛГАНА В УРГУ И ПРЕБЫВАНИЕ В ЭТОМ ПОСЛЕДНЕМ ГОРОДЕ

Возвращение в Монголию. — Юго-восточная полоса ее к северу от Иншаня до пределов Гоби. — Путешествие по этой пустыне. — Характер ее природы. — Признаки прежнего обильного орошения Гоби. — Геологическое строение. — Пригодность этой пустыни для кочевой жизни. — Выход из Гоби. — Страна к северу от нее. — Прибытие в Ургу. — Монгольский и китайский города. — Хутухта. — Благословение народа. — Праздник в честь Майдари. — Земледелие в окрестностях Урги.

Переезд из Калгана в Ургу нам предстояло сделать по прямой караванной дороге, по которой ходит русская почта. Эта дорога пролегает через станции: Цаган-балгасу, Сучжи, Ирен, Ихы-удэ, Уйцзын и Ибицых. Она подробно и точно описана Тимковским и о. Иакинфом ⁹⁶, проезжавшими по ней в 1821 г., из которых первый описал также весьма обстоятельно и восточную, или Аргалинскую, дорогу между помянутыми городами, проехав по ней с миссией в передний путь. Кроме того, Фусс в 1831 г. и Фритше в 1877 г. определили на караванной дороге географическое положение нескольких пунктов и измерили барометром высоты, а топограф Шимкович произвел по ней маршрутную съемку ⁹⁷. Фусс в передний путь ехал по Аргалинской дороге и определил на ней несколько пунктов и высот. Кружная почтовая (китайская) дорога из Калгана в Ургу через станцию Саир-усу была посещена в 1868 и 1874 гг. Фритше, который определил на ней географическое положение некоторых станций и измерил барометром высоты. Таким образом, все известные дороги из Калгана в Ургу весьма обстоятельно исследованы нашими прежними путешественниками по Монголии, а потому мы могли добавить разве немногое к их трудам.

27 февраля мы выступили из Калгана на двух телегах, запряженных верблюдами, и семи вьючных верблюдах, нанятых у монгола. Дорога на протяжении первых 20 верст направляется по глубокому ущелью хр. Иншаня, в котором часто встречаются постоялые китайские дворы для монголов, следующих в Калган. На окрестных горных уступах разбросаны китайские селения с пестреющими поблизости их пашнями. Поднимаясь постепенно на окраинный хребет Иншань, мы в 22 верстах от Калгана, близ селения Нор-дянь, достигли короткого, но очень крутого подъема, называемого Синь-хан-даба, на гребень хребта. Верблюды с тяжелыми [169] вьюками и лошади с возами восходят по этому подъему не иначе, как с отдыхами. На перевале около дороги стоит на площадке небольшая, но очень красивая кумирня.

Взобравшись на гребень Иншаня, мы обернулись назад, чтобы бросить прощальный взгляд на Китай, но долго не могли оторвать взоров от чудной картины, представившейся с высоты на юге: внизу на обширном пространстве был виден тесный строй гор хребта, постепенно понижавшихся по направлению к Калгану, близ которого вздымались, как бы в виде острова, высокие горные массы; между горами виднелись глубокие долины с разбросанными по ним селениями; к югу от хребта расстилалась равнина, а за нею синелся высокий и длинный отрог Иншаня, через, который пролегает дорога в Пекин по ущелью р. Ян-хе. На гребне Иншаня сохранились кое-где следы древней великой стены, состоящие из развалин каменного вала и остатков его башен.

Спустившись весьма немного по пологому склону с хребта, мы вышли на волнистое плоскогорье Юго-Восточной Монголии, физической границей которой, как сказано было раньше, служит окраинный хребет Иншань. На этой высокой земле температура воздуха во все времена года несравненно ниже, чем в Калгане, отстоящем от нее всего в 25 верстах, что, очевидно, обусловливается ее значительной абсолютной высотой, превышающей высоту Калгана почти на 2 500 футов. На плоскогорье по лощинам и оврагам лежали местами снежные сугробы, тогда как в Калгане в течение января и февраля снег выпадал только два раза ночью, но не более двух линий в толщину, и к полудню стаивал. Летом, когда в Калгане и на равнинах к югу от него бывает невыносимый зной, по северную, сторону Иншаня, на монгольском плато, жар далеко не так чувствителен.

В трех верстах от перевала мы свернули с дороги и остановились на ночлег. Наши монголы, которых с хозяином-подрядчиком было трое, очутившись в родной земле, заметно повеселели, что ясно выражалось на их физиономиях и в самом разговоре. Вообще монголы не любят городов и посещают их только по необходимости. Вырвавшись из многолюдного города, в котором им все чуждо, непривычно, в свою родную степь, они в первое время чувствуют себя как бы освободившимися из неволи.

Наш подрядчик, оказавшийся честным, добродушным человеком, был состоятельный лама, посещавший неоднократно Забайкальскую область, в которую ездил торговать с бурятами китайским товаром. Он привез в Калган какой-то груз и большую часть провозной платы получил товаром да прикупил еще на полученные от нас деньги за верблюдов. Товар состоял из кирпичного чая и бумажных тканей, которые он вез вместе с нашим багажом домой для продажи в свеем хошуне. Наш лама выражал также желание заняться впоследствии, когда накопит денег, торговлею баранами киргизской породы, высоко ценимыми, по его словам, в Восточной Монголии для племени. Этих крупных баранов, совершенно сходных с нашими киргизскими, китайские купцы из Кобдо приобретают от киргизов, населяющих северо-западный угол Джунгарии, и продают их частью в Китай, частью в Монголию на племя и всегда с большим барышом. Лама собирался сам поехать за ними в Джунгарию или, по крайней мере, в Кобдо и пригнать в Восточную Монголию стадо этих баранов.

Страна к северу от Иншаня, по дороге в Ургу представляет весьма высокое плоскогорье, сходное с волнистой землей в окрестностях городка Куку-эргэ, по которой мы шли в 1878 г., приближаясь к Гуй-хуа-чену. Оно покрыто пологими грядами, тянущимися с запада на восток, суглинистая [170] почва его одета тонким растительным слоем и производит тот же злак, какой мы находили в Юго-Восточной Монголии, на пути в Гуй-хуа-чен. На пространстве почти 100 верст к северу от окраинного хребта встречаются кое-где китайские деревни, постепенно редеющие по мере удаления от Иншаня. Земли, удобной для земледелия, здесь, однако, много, в воде тоже недостатка нет, а потому весьма вероятно, что оседлое китайское население будет постепенно все дальше и дальше подвигаться в Монголию и со временем займет всю юго-восточную, наиболее пригодную для земледелия, часть ее вплоть до Гоби. Выселение китайцев в Монголию началось не очень давно: наши путешественники Тимковский и о. Иакинф, не упускавшие из вида ничего замечательного, не упоминают о китайских селениях к северу от Иншаня, которых в то время (в 1820—1821 гг), очевидно, еще не было.

В этой части Юго-Восточной Монголии оседлое китайское население живет вперемежку с монголами-цахарами. В летнее время тут также нередко случаются грабежи, совершаемые китайскими бродягами. Разбойники нападают безразлично на монголов и на китайцев. Больше всего достается от них содержателям постоялых дворов на дорогах, которые они осаждают, вынуждая владельцев их выплачивать себе контрибуцию.

В 60 верстах от Калгана, на станции Балгасу, находятся развалины небольшого города, описанные нашими прежними путешественниками. Мы ночевали поблизости этого урочища, в соседстве небольшой китайской деревни, в которой в тот вечер странствующие артисты давали театральное представление в балагане, освещенном разноцветными фонарями.

Местность к северо-западу от урочища Цаган-балгасу становится еще более волнистою, чем прежде, будучи пересечена невысокими хребтами в восточно-западном направлении. Из них кряж Куйтун, отстоящий в 150 верстах от Калгана, резко выделяется по своей высоте от прочих и тянется далеко на восток и запад. Верстах в тридцати к северо-западу от него дорога пересекает широкое плоское поднятие, Минган, направляющееся также с запада на восток. Абсолютная высота страны между Иншанем и этим поднятием простирается приблизительно до 4 800 футов. В ней нередко встречаются источники, есть даже небольшие речки, пресные и соленые озера. Несколько озер мы видели поблизости дороги. Пастбища принадлежат к лучшим в Монголии, и встречается много участков, удобных для земледелия, но не занятых еще оседлым населением. К северу от земледельческой полосы этой страны, заселенной китайцами, и частью в ней самой живут монголы-цахары, составляющие отдельный аймак, который простирается на восток до Большого Хингана, на запад до соседнего аймака уротов. Цахары, живущие в южной половине этой страны вперемежку с китайцами, занимаются земледелием, но не все: часть их продолжает вести кочевую жизнь, а другая живет оседло в домах, содержа, однако, довольно много скота. К северу от земледельческой полосы цахары ведут по преимуществу кочевую жизнь, занимаясь в то же время изредка и хлебопашеством. Они говорят испорченным монгольским языком, в состав которого вошли не только слова, но и целые китайские фразы; многие из цахар знают и китайский язык. Цахары одеваются по-монгольски, но женщины их имеют особую, затейливую прическу, отличную от прически халхаских женщин. Окитаившихся совершенно цахаров нам самим не приходилось видеть.

В аймаке цахаров пасутся табуны скота, принадлежащие богдо-хану, а потому цахары слывут у монголов царскими пастухами. Для наблюдения [171] за стадами, кроме пастухов, получающих небольшое вознаграждение, приставлены еще чиновники из монголов, состоящие на жалованье. Ца-хары обязаны в военное время выставлять конную милицию, которая принимала участие в войне 1860 г. между китайцами и англо-французами ⁹⁸. Об этой войне у цахаров сохранились еще свежие воспоминания. Не имея понятия о европейских национальностях, они воображают, что сражались в то время вместе с китайскими войсками против русских, пришедших будто бы из своей страны в Китай морем. Разуверить их в этом трудно. Они сознаются только откровенно в превосходстве мнимых русских войск, от которых потерпели поражение.

К северу от поднятия Минган страна начинает постепенно понижаться к стороне Гоби и становится ровнее, а вместе с тем редеют источники, беднеет флора, и степь незаметно переходит в пустыню. Гоби имеет в этом месте около 500 верст ширины (считая по дороге), если принять за нее полосу от станции Сучжи до станции Уйцзын на нашем пути. Южная половина Гоби ровнее северной, но и первую нельзя признать совершенной равниной: в ней нередко встречаются плоские высоты и пологие гряды, простирающиеся в восточно-западном направлении; между грядами залегают равнины с плоскими котловинами, богатыми солончаками, а местами в этих котловинах встречаются небольшие соленые озера. Кроме того, в летнее время от дождей в некоторых здешних впадинах с глинистым дном образуются иногда временные озера, или, точнее, обширные лужи, быстро высыхающие после ливня. К этим кратковременным водохранилищам направляются сухие русла потоков с окрестных высот, ясно различимые во все времена года. Наконец, во многих из этих впадин сохранились следы наполнявших их прежде постоянных озер, именно: резко очерченные берега древних водохранилищ, черты размыва, песчаные сопки в виде маленьких дюн, а также солончаки с ровной, глянцевитой поверхностью, покрытой соляным налетом, занимающие наиболее углубленные места котловин. Соляной налет становится тем толще, чем ближе лежит к наиболее низким местам солончака, в которых нередко переходит в кору, что ясно свидетельствует о постепенном сконцентрировании соли в существовавших тут прежде озерах.

Источников и пресных озер мы не встречали на нашем пути по этой части Гоби нигде. Но колодцев по дороге довольно, хотя многие из них содержат воду солоноватую и отдающую иногда сероводородом. Глубина гобийских колодцев простирается средним числом до 15 футов. Что же касается источников, то они и в этой части Гоби, по показанию монголов, очень редки и встречаются исключительно в горах и глубоких впадинах пустыни, не обильны водою, и в сухое лето многие из них перестают течь. На восточной же окраине Гоби источников больше, там есть даже ручьи и пресные озера, пастбища лучше и вообще та часть Гоби привольнее.

Песчаные пространства на нашем пути встречались только в южной половине, да и то незначительных размеров, и самые пески неглубоки: высоких песчаных барханов мы не видели нигде. К востоку и западу от дороги, как говорили монголы, именно от участка ее между станциями Цзамыйн-худук и Кутул, песков больше. Однако обширных песчаных пространств, занимающих несколько десятков квадратных миль и состоящих из высоких песчаных бугров, в Монгольской Гоби нет. Кроме показаний монголов, мы находим подтверждение тому у путешественников, пересекавших эту пустыню в разных направлениях: о. Иакинфа, Тимковского, Ковалевского, Пржевальского, Эляйяса ⁹⁹, Фритше и, наконец, в словесном [172] сообщении нам бийского купца Антропова (ныне умершего):, искрестившего ее по многим путям ¹⁰⁰. На этих основаниях мы при сравнении в V главе Высокой, или Монгольской, Гоби с Южною, или Великою, вправе были, кажется, признать в числе особенностей первой из них отсутствие в ней обширных песчаных пространств, которыми отличается Великая Гоби.

Северная часть Гоби еще более волнообразна, чем южная. Во многих местах она покрыта низкими, насажденными кряжами, простирающимися, подобно кряжам южной половины, с запада на восток, и отдельными высотами. Обширные равнины в северной половине пустыни встречаются реже, чем в южной; солончаков сравнительно меньше, равно как и небольших песчаных пространств. Грунт во всей Гоби по преимуществу хрящеватый с мелкою галькою и только в низких местах, в плоских котловинах, мягкий, солончаковый.

Монгольская Гоби после озерных котловин Убса, Айрйк-нор, Киргиз-нор и северо-восточной полосы Монголии, примыкающей к хребту Большому Хингану, представляет наиболее углубленную площадь этой высокой земли (Поверхность озера Убса, по определению Потанина и Рафаилова, лежит на высоте 2 370 футов. Поверхность Киргиз-нора, по наблюдению Потанина, 3 390 футов, а соединенного с ним Айрик-нора, по моему определению, 3 480 футов. Средняя абсолютная высота всей Монголии, как было сказано, по наблюдениям Фусса, Фритше, Эляйяса, Пржевальского, Ломоносова, Мосина, Потанина и Рафаилова, Падерина ¹⁰¹ и моим — 4 630 футов, а Монгольской Гоби — 3 750 футов. Северо-восточная полоса Монголии, примыкающая к хребту Большому Хингану, на пространстве между речками Хара-усу и Хайдар, по гипсометрическим наблюдениям Фритше, подымается над морем на 2 430 футов). Так, по крайней мере, следует полагать по имеющимся гипсометрическим данным. Самые низкие места в Монгольской Гоби, найденные путешественниками, пересекавшими ее в различных направлениях, суть следующие: Эляйяс в южной части на пути из Гуй-хуа-чена в Улясутай нашел место в 2 827 футов; Фусс в северной части, на караванной дороге между Ургою и Калганом, наблюдал высоту в 2 935 футов, а на Аргалинской дороге, что к востоку от караванной, нашел точку в 2 613 футов; Фритше на почтовой дороге из Калгана в Ургу через станцию Саир-усу, в центральной части пустыни, определил высоту в 2 984 фута; Пржевальский, следуя по Монгольской Гоби с юга, из княжества Алашань-ского в Ургу, не спускался ниже 4 400 футов. Низшей точкою, определенной мною в этой пустыне на пути из г. Кобдов г. Гуй-хуа-чеи, был колодец Ноин-худук, лежащий на высоте 3 330футов и отстоящий в 50 верстах к ю.-в. от равнины Голыб-гоби, которая ниже его и подымается, вероятно, над морем не более 3 000 футов. Наименьшую из известных по настоящее время высот в этой пустыне, именно 1 990 футов, определил Мосин, на урочище Эцзен-хошу, верстах в пятидесяти к юго-востоку от станции Ихы-удэ на караванной дороге.

Что Монгольская Гоби была дном моря — это доказывают, несомненно, ее осадочные породы. Близ земной поверхности залегают красноватые песчаники с весьма тонкими прослойками, придающими им полосатость, и такой же окраски мергели. Обе породы покрыты более или менее толстыми слоями наноса, состоящего из отверделого песка, глины или песка с хрящом, галькою и гравием. Ниже песчаников и мергелей обнаруживаются местами пласты мелкозернистого кристаллического известняка, белого и серого, в других — обыкновенного грубого известняка. На [173] северной окраине песчаники замещаются глинистым сланцем, под которым, однако, все-таки покоятся серые известняки.

Пласты поименованных осадочных пород приподняты и прорваны гранитами, образующими невысокие, насажденные кряжи пустыни и ее отдельные высоты. В южной половине преобладают разности серого гранита, среднезернистого и с значительным содержанием роговой обманки, а в северной более развит красный крупнозернистый гранит. В центральной и, в особенности, в южной части встречаются песчаниковые пологие гряды, не имеющие обнажений гранита, но обязанные своим существованием, по всей вероятности, напору этой кристаллической породы из недр.

Кроме гранитов, осадочные породы часто прорезаны белым кварцем, жилы которого в них встречаются почти повсеместно. Кварцевый щебень и, в особенности, галька устилают местами поверхности пустыни.

Окаменелостей в помянутых осадочных породах нами не найдено, а потому и неизвестно, к какой системе их следует отнести. Несомненно лишь то, что теперешние гранитовые кряжи и отдельные высоты Монгольской Гоби — поднятия новые, не существовавшие еще в ту эпоху, когда ее покрывало море, на дне которого отложились ее песчаники, известняки и глинистые сланцы. Во многих обнажениях на склонах и у подошв гранитовых поднятий открываются толщи помянутых осадочных пород, покоящиеся в наклонном положении на приподнявших их гранитовых массах. Эти толщи, очевидно, представляют собою осадочные пласты, смещенные из горизонта теми самыми гранитовыми массами, на которых теперь они лежат ¹⁰².

В Монгольской Гоби существует и поныне много небольших соленых озер. Кроме того, в ней, как выше было замечено, нередко встречаются котловины с явственными признаками наполнявших их водоемов. Следовательно, эта пустыня, по отступлении из нее моря, была усеяна множеством озер. Наконец, в Монгольской Гоби встречаются местами весьма значительные сухие русла, в несколько десятков верст длины, в которых ныне, по уверению монголов, никогда не замечается движения воды, даже после проливных дождей или при таянии снега весною. Некоторые из виденных нами таких русел казались живыми подобиями весьма значительных речек, как будто недавно оставивших свои ложа. В крутых береговых обрывах их мы наблюдали неоднократно горизонтальные пласты наносной земли с тонкими прослойками, а на дне, кроме гальки, видели массивные кругляки. Истоки таких больших русел лежат всегда в горах. Русла Урту-гол, Сухай-гол, упомянутые в V главе, и в особенности Шара-Хадын-гол, что в 23 верстах к юго-востоку от колодца Ноин-худук, на пути в Гуй-хуа-чен, принадлежат к самым большим из числа встретившихся нам в Гоби.

Все эти свидетельства о прежнем обильном орошении Монгольской Гоби вместе с тем указывают, что страна подвержена осыханию, ближайшую причину которого, казалось бы, следовало искать в ее медленном вековом поднятии, уменьшении оттого атмосферного давления и усилении, следовательно, испарения с ее поверхности вод. Любопытно было бы ознакомиться с описаниями этой страны древнейших китайских путешественников по ней для того, чтобы судить о физических изменениях, происшедших в Гоби в историческое время. В богатой китайской литературе, вероятно, найдутся путешествия по Монголии, относящиеся к первым векам нашей эры, а может быть, и более ранние ¹⁰³. [174]

Насажденные кряжи Гоби, состоящие по преимуществу из гранитов, возвышаются не более 400—500 футов над соседними равнинами и тянутся больше с запада на восток, бороздя страну своими отрогами. Соответственно протяжению осей этих кряжей и долины, между ними залегающие, вытягиваются по параллелям несравненно далее, чем в меридиональных направлениях. В северной части, кроме кряжей, отличающихся большей, сравнительно с южными, относительной высотой, встречаются и отдельные высоты, воздымающиеся на равнинах в виде куполов или пирамид из красного крупнозернистого гранита. Некоторые из них имеют 700—800 футов относительной высоты.

Растительность Гоби на высотах состоит преимущественно из кипца, а в низких местах, в котловинах с солонцеватою почвою, преобладают солянки и злак дэрису. Корм для лошадей по караванной дороге во время нашего путешествия был очень плох, тем более что пастбища близ дороги постоянно вытравляются осенью и зимою верблюдами и лошадьми проходящих караванов. Впрочем, состояние подножного корма в Гоби много зависит от обилия летних дождей: если летом перепадали дожди, то через пустыню в течение целой зимы свободно можно проехать на протяжных лошадях, в противном случае лошади не пройдут и необходимо ехать на верблюдах. Тяжести же осенью и зимою всегда перевозят на верблюдах.

Недостаток мягких луговых трав в Гоби восполняется обилием солончаковых растений, столь любимых верблюдами и баранами. Гобийские верблюды считаются лучшими в Монголии: они рослы, сильны и необыкновенно выносливы. Бараны тоже весьма хорошо откармливаются в Гоби. Таким образом, эта пустыня, несмотря на свою однообразную флору и скудное орошение, все-таки представляет некоторые удобства для кочевой жизни, благодаря обилию солончаковых растений, отсутствию комаров, оводов и прочих насекомых, изнуряющих летом скот, а также и бесснежию своему зимою, имеющему немаловажное значение для кочевников. Занимая наиболее углубленную полосу Монголии, Гоби отличается, сравнительно с сопредельными ей высокими землями, не только северными, но и южными, более мягкой зимой. Снег в ней выпадает редко, в небольшом количестве, и скоро разносится ветрами по оврагам и лощинам; но и там он не лежит подолгу, улетучиваясь быстро в атмосферу по причине чрезмерной сухости воздуха и частых ветров. Во время нашего путешествия через Гоби из Калгана в Ургу с 6-го по 20 марта снега в ней почти вовсе не было, и мы с трудом разыскивали его в рытвинах для приготовления себе пищи и чая, так как вода во многих колодцах была солоновата и имела неприятный запах. По влиянию своего климата на здоровье обитателей Гоби принадлежит, вероятно, к числу самых здоровых стран на земном шаре: болезненность в ней весьма незначительна, и люди там нередко доживают до глубокой старости.

Животная жизнь в Гоби зимой весьма однообразна. Цзэренов во время нашего путешествия встречалось очень мало по причине плохого урожая в предшествовавшее лето травы. Но в урожайные на траву годы эти антилопы прикочевывают на зиму в пустыню большими стадами из окрестных высоких стран, в особенности если в этих последних выпадает глубокий снег, затрудняющий приискание пищи травоядным. Самая мягкость гобийской зимы, должно быть, также привлекает цзэренов на это время года в пустыню. Кроме антилоп, в Гоби на зиму прикочевывают иногда и стада джигэтаев из Северо-Восточной Монголии, в которой их очень много ¹⁰⁴. Гонимые холодом и бескормицей из этой суровой страны, [175] они переселяются на зимние месяцы в восточную часть пустыни и возвращаются весной на север. В летнее же время крупные млекопитающие могут только в весьма ограниченном количестве пребывать в Гоби, размещаясь поблизости ее немногих источников. Зимующих птиц мы также очень мало встречали в Гоби. Монгольские жаворонки (Melanocorifa mongolica), клушицы (Fregilegusgraculus), пегие галки (Colaeus dauricus), степные курочки (Syrrhaptes parodoxus) и черные вороны (Corvus orientalis) — вот почти все птицы, которых мы видели на пути.

В здешней Гоби кочуют монголы-сунниты ¹⁰⁵, аймак которых, состоящий из двух хошунов (цзун-сунниты и барун-сунниты), не входит в состав Халхи. От халхасцев сунниты разнятся несколько языком и обычаями. Близ дороги живут преимущественно бедняки, из которых большинство не имеет вовсе скота и питается подаяниями проходящих караванов, заготовляя для них аргал на топливо и прочищая колодцы. Наш добродушный подрядчик-лама раздавал им почти на всякой станции кусочки кирпичного чая, распиленного для этой цели еще в Калгане, и нередко кормил их остатками мяса; помогали этим беднякам и наши казаки, поившие их чаем и отдававшие им остатки своего обеда.

На пути из Калгана в Ургу нам почти ежедневно встречались караваны и вереницы порожних верблюдов, шедшие в Калган. Караваны следовали с разным русским товаром из Кяхты, а из Урги везли овчины, сырые кожи, доски и брусья; вереницы же порожних верблюдов направлялись за чаем. Из Калгана в Кяхту, кроме чая, доставляются еще шелковые материи, преимущественно чи-чунь-ча, и китайский сахар-леденец для старообрядцев Забайкальской области, предпочитающих его русскому по той причине, что он будто бы постный. Иногда привозят в Кяхту и мороженый виноград из Внутреннего Китая.

Из Урги отправляется в Калган и в Гуй-хуа-чен множество досок и брусьев. Нам в течение месяца пути встретилось по крайней мере 20 караванов с этими материалами. Приготовлением досок и брусьев для Внутреннего Китая занимаются лесопромышленники-китайцы, проживающие в Урге. Лес добывается из высоких Гентейских гор в расстоянии от 80 до 150 верст к северо-востоку от Урги и большею частью сплавляется весною в этот город по р. Толе. Летом его перепиливают на доски и брусья, а осенью и зимою отправляют их на обратных верблюдах, пришедших в Ургу с чаем, в Калган и в Гуй-хуа-чен. Хотя наем обратного верблюда обходится несравненно дешевле, чем нарочного, но все-таки за него от Урги до Калгана платится около 12 кредитных рублей, а как на каждого из них грузят не более 12 пудов дерева, то, следовательно, доставка одного пуда досок и брусьев из Урги до Калгана стоит не менее одного рубля на наши кредитные деньги, а до Гуй-хуа-чена — около 90 копеек.

По караванной дороге ходит, между прочим, и наша, русская, почта. Она направляется из Кяхты чрез Ургу, Калган и Пекин до Тяньцзина. На пространстве от Кяхты до Калгана ее содержат местные монголы по найму от нашего правительства, а от Калгана до Тяньцзина, также по найму, — китайские мусульмане. Легкая почта с простой корреспонденцией отправляется из Кяхты через каждые 10 дней и прибывает в Калган на 12-й или 13-й день. Тяжелая же почта с денежной корреспонденцией и посылками отходит из Кяхты раз в месяц и следует в сопровождении двух казаков до самого Тяньцзина. Путь от Кяхты до Калгана она проходит в 21—22 дня. Русской почтою пользуются не только наши соотечественники, проживающие в Урге, Калгане, Пекине и Тяньцзине, в [176] которых имеются почтовые конторы, но и китайцы. Им дозволяется пересылать по ней простую корреспонденцию на общих основаниях, и китайцы пользуются этим правом, отправляя массу писем, преимущественно из Калгана в Маймайчен и обратно, так как китайская почта существует только для правительственных надобностей, а частные лица лишены права пересылать что-либо по ней.

От станции Ирен у небольшого соленого озера местность по направлению к северо-западу становится еще более волнистой, а местами даже гористой. Невысокие кряжи, состоящие преимущественно из красного гранита, прорвавшего известняки и глинистые сланцы, встречаются чаще, чем в южной половине. Обширные же равнины, напротив, в северной части редки. В ущельях гор, по берегам сухих русел временных потоков, тут растут местами ильмы, тянущиеся в виде извилистых аллей. Солончаков и соленых озер в северной половине Гоби, повидимому, меньше, а песчаных пространств почти вовсе не встречается. Вода в колодцах северной части несколько лучше, чем в южной, но глубина их везде одинакова.

На половине дороги мы останавливались на двое суток: наш подрядчик попросился съездить домой, верст за пятьдесят к востоку от дороги, для перемены нескольких усталых верблюдов. Через двое суток работники его привели свежих верблюдов и мы отправились далее. Погода почти во все время нашего переезда через Гоби стояла очень хорошая: дни были большей частью солнечные, тихие и теплые — настоящие весенние, а ночи необыкновенно звездные. В эти прекрасные ночи мы очень часто любовались восхождением первой величины звезд, выступавших из-под горизонта яркоблестящими точками. Звезды третьей величины ясно можно было различать близ самого горизонта. 17 марта мы увидели вестников весны — журавлей. Они летели на север, но там, должно быть, еще царила зима, потому что птицы вскоре поворачивали назад, кружились подолгу на большой высоте, высматривая воду, и, не видя ее, отлетали обратно на юг.

Близ станции Уйцзын окончилась Гоби, не имеющая и на севере резкой границы, а переходящая постепенно в весьма волнистую степь. Насажденные кряжи стали еще выше, и у подножий их часто встречались глинистые сланцы, прорванные красным гранитом, и обнажения серых кристаллических известняков. В иных местах кряжи, переплетаясь между собою посредством отрогов, придают местности горный характер; в других среди открытых волнообразных равнин воздымаются отдельные высоты, состоящие из одиноких массивов или горных групп да красного гранита. Но источники все-таки встречаются редко.

По выходе из Гоби растительность с каждой станцией к Урге становилась заметно лучше; по сторонам дороги паслись стада цзэренов; сурки уже проснулись от зимней спячки, но норки других грызунов, пищух и сусликов, были еще не откупорены своими обитателями. В каждой жилой норке торчала плотная затычка из травы. На одной из станций мы видели монгола, охотившегося за сурками с собакой. Притаившись поблизости сурочьей норки, у которой заметны были свежие следы, он выжидал появления из нее сурка и, когда этот последний отбегал на несколько шагов от норки, спускал на него собаку. 25 марта на одной из весенних луж заметили мы в первый раз уток.

Наш лама, остававшийся несколько дней дома, догнал нас за три станции до Урги. С ним прибыла его невестка с четырьмя малолетними [177] детьми, которых везла в двух корзинках, повешенных по обе стороны верблюда, а сама ехала на том же верблюде верхом. В каждой корзинке было посажено по два ребенка, закутанных в шубы, и по два щенка, чтобы от них детям было теплее, как объяснила нам монголка. Вместе с ламой приехал его родственник — молодой, очень красивый монгол с женой. Вся эта компания последовала с нами в Ургу на богомолье.

Верстах в шестидесяти от Урги мы стали различать на горизонте высокие горы Хан-ула. Две последние станции до города пришлось сделать по снегу, лежавшему в окрестностях Урги еще толстым слоем. Абсолютная высота страны, возраставшая постепенно от Гоби, и приближение к северу давали себя чувствовать: в последние дни путешествия погода стояла очень холодная с пронзительным северо-восточным ветром — самым неприятным в Монголии зимой. Кругом царила зима, с которой мы напрасно простились еще в Гоби, увидев вестников весны. В 20 верстах не доезжая Урги, мы приблизились к высокому лесистому кряжу Хан-ула. Густые хвойные леса покрывают склоны и ущелья этого кряжа и производят отрадное впечатление на путешественников, давно не видавших древесной растительности. Подъезжая к городу, мы встретили на дороге несколько убогих постоялых дворов для монголов, следующих с караванами, и, переправившись по толстому льду через р. Толу, вскоре прибыли в китайскую часть Урги, называемую Маймайченом, а оттуда в русское консульство, где были радушно приняты нашим консулом в этом городе Я. П. Шишмаревым. На переезд из Калгана в Ургу мы употребили ровно месяц, делая ежедневно средним числом около 35 верст в два приема: половину утром, от восхода солнца до полудня, а другую с 4 часов пополудни до 10 вечера, да двое суток простояли на половине дороги. Расстояние между Калганом и Ургой по прямому караванному тракту, которым мы следовали, простирается приблизительно до 960 верст.

* * *

Урга (Ургой этот город называют только русские, а у монголов он известен под названием Да-курень, или Богдо-курень) состоит из двух городов: монгольского, называемого Богдо-курень, или Да-курень, и китайского, или Маймайчена. Оба города отстоят верст на пять один от другого, а в промежутке между ними находится русское консульство, расположенное отдельно на возвышенном месте. Оно помещается в деревянном двухэтажном доме, облицованном кирпичом, с несколькими флигелями и службами. Этот большой дом, которому по величине нет подобного во всей Монголии, привлекает немало любопытных из числа посещающих Ургу монголов, которые, проходя мимо него, останавливаются и подолгу рассматривают здание.

Урга расположена в широкой долине р. Толы, окаймленной с севера и юга горными хребтами. Южный кряж Хан-ула весьма высок и покрыт густыми хвойными лесами лиственицы, сосны, ели и пихты. В этих лесах живут во множестве медведи, маралы, косули и кабаны. Кряж Хан-ула считается священным, и охота в его лесах строго воспрещена: у подножий гор стоят юрты караульных монголов, не пропускающих никого с оружием в эти горы, но за грибами и ягодами не возбраняется ходить туда. На северном склоне этого кряжа, в одном открытом месте, выложены камнями по повелению императора Канси гигантские письмена, которые можно прочитать издалека, так как они расположены на крутом склоне. [178]

По южной части долины протекает река Тола, имеющая от 15 до 25 сажен ширины и местами значительную глубину. В ней живет много рыб: тальменей, ленков (Brachymystax), хариусов, налимов, окуней и чебаков. Река местами разделяется на рукава и образует острова, покрытые тальником, а поблизости ее часто встречаются старицы.

С северной стороны долина р. Толы окаймлена предгорьем хребта Гунту, носящего против города местное название Сельбидаба. Это предгорье, как и весь вообще южный склон названного хребта, безлесно. Хребет Гунту представляет западный отрог весьма высоких и лесистых Гентейских гор, высшие точки которых находятся верстах в ста пятидесяти к северо-востоку от Урги. Из этих гор вытекает Тола. Хребет же Хан-уда возникает на левом берегу Толы самостоятельно, соединяясь на востоке лишь невысоким поднятием с юго-западным отрогом Гентейских гор, тянущимся по левому берегу р. Толы. Высшие точки Хан-улы находятся в окрестностях города, а далее к юго-западу он понижается и примыкает к горам, что у южного изгиба р. Толы.

Благодаря высокому положению над уровнем моря (около 3 770 футов) Урга пользуется весьма здоровым климатом. Летом сильных жаров там почти не бывает, но зима холодная и продолжительная. В 1879 г. в течение всего апреля было очень холодно, а в конце этого месяца несколько дней подряд свирепствовали снежные метели, и только с 1 мая природа стала быстро оживать.

В китайском городе, или Маймайчене, имеющем около 10 000 жителей, население состоит из торгующих китайцев, разных китайских ремесленников и монголов, находящихся большею частью в услужении у китайцев. Торговцы имеют дома с лавками и ведут обширную торговлю как в самом городе, так и внутри страны, посылая время от времени своих приказчиков с товаром в хошуны. Ремесленники тоже имеют много домов. Из них больше кузнецов, занимающихся приготовлением для монголов таганов, щипцов, топоров и других изделий; затем следуют столяры и бочары, или бондари, работающие шкафики, сундуки, домбы и деревянные части для юрт; скорняки выделывают овчины. Кроме того, некоторые из здешних китайцев занимаются огородничеством, шитьем обуви и шапок для монголов, приготовлением седел и сбруи, а также распилкой досок и брусьев, отправляемых во Внутренний Китай. Дома в Маймайчене маленькие из необожженного кирпича и глины, а ограды состоят большей частью из деревянного тына.

В монгольском городе, или Богдо-курене, считается около 12 000 жителей, в том числе слишком 5 000 лам, а остальные китайские купцы, ремесленники и простые монголы. Богдо-курень разделяется на две части — восточную и западную. В первой находится монастырь, в котором пребывает хутухта ¹⁰⁷, главные кумирни и ламские глиняные домики с небольшими двориками, обнесенными тыном, на которых часто встречаются юрты. Улицы в ламском квартале тесные и грязные. В западной часта Богдо-куреня преобладают китайские торговцы и ремесленники. Дома в этой части города просторнее и лучше, дворы обнесены нередко каменными оградами. В китайских лавках много всякого товару для монголов, продаются и дорогие шелковые материи. В этой части Богдо-куреня поселились и наши соотечественники, торговавшие в 1879 г. в 9 лавках. Собственных домов они не имеют, а нанимают помещения у китайцев, хотя и хлопотали с давнего времени об отводе им мест для постройки, согласно трактату. Два главных русских торговых дома [179] занимались и чайным комиссионерством по транспортировке чая из Урги до Кяхты.

Ургинский хутухта, почитаемый, как известно, монголами богочеловеком, живет в монастыре, в который доступ европейцам воспрещен. В этом монастыре проживают и приближенные к нему ламы. На лето святитель переселяется на дачу, находящуюся верстах в четырех от Богдо-куреня, на берегу р. Толы. Нынешний хутухта еще мальчик, лет 13 или 14. Он ведет совершенно замкнутую жизнь в своем уединении, и его можно видеть только во время благословения им народа. В Богдо-курень постоянно стекаются богомольцы, и по мере скопления поклонников назначается день для благословения их святителем. В указанный час они собираются на площадь перед монастырем, в котором он живет, и усаживаются на корточки против его ворот параллельными шеренгами, обращенными лицом к лицу в расстоянии 8—10 шагов одна от другой. Поклонники сидят с обнаженными головами, творя вполголоса молитвы. Так проходит полчаса и более. Наконец, раздаются звуки духовной музыки, ворота монастыря растворяются, и ламы выносят своего святителя к народу в открытом паланкине с балдахином. Музыка умолкает, и процессия направляется между шеренгами поклонников. Хутухта держит в каждой руке по длинному жезлу, обернутому желтой материей. К внешним концам этих жезлов подвешены цилиндры, обтянутые той же материей, с листками молитв внутри. Этими цилиндрами двое лам, шествующих по обе стороны паланкина хутухты, касаются обнаженных голов монголов, ниспосылая им таким образом благословение святителя. Хутухта на этой церемонии бывает одет в красный халат, на голове у него блестящая шапка с небольшим шишаком. Он сидит в своем паланкине безмолвно, обращая по временам взоры на преклонившихся пред ним монголов. Когда все ряды будут обойдены, ламы при звуках музыки уносят святителя обратно в монастырь,

Ургинские амбани и монгольские хошунные владетели получают от хутухты благословение у него на дому. Это благословение называется большим, а общее, на площади, малым благословением. За большое благословение амбани и князья делают значительные вклады в сокровищницу святителя, в 100, 200 и более лан серебра. Простые монголы за малое благословение на площади тоже вносят в казну хутухты посильную лепту по 1, по 2 и более лан.

На окраинах Богдо-куреня устроены местами беседки с большими цилиндрами, вертящимися на вертикальной оси и называемыми курдэ. В них лежат молитвы, и монголы верят, что верчение курдэ равносильно прочтению всех хранящихся в них молитв, которые, подобно устным, будут услышаны. Поэтому ни один набожный монгол не проходит мимо беседки с курдэ, чтобы не зайти в нее и не повертеть некоторое время цилиндр с молитвами. На пространстве между этими беседками очень часто можно видеть поклонников, ползающих по земле. Распростершись на земле, они подаются немного вперед на животе, потом встают на то место, где приходилась голова, снова падают ниц и продолжают подвигаться таким образом вперед, пока не достигнут другой беседки. Многие из пилигримов совершают такое путешествие от курдэ до курдэ по нескольку раз подряд, а некоторые из них дают даже обет проползти таким образом вокруг всего священного города и совершают ползком путешествие в 4 версты.

Кроме монастыря, в котором пребывает хутухта, в ламской части Богдо-куреня есть несколько храмов, из которых в особенности замечателен [180] храм будущего обновителя мира Майдари, с колоссальной статуей этого божества, футов в сорок высоты. В этой же части города находится училище для приготовления лам.

В июле на праздник в честь Майдари в Ургу стекается больше 100 000 народа из разных местностей Монголии. На этом празднике, кроме богослужения и разных религиозных церемоний, устраиваются скачки, стрельба из луков и борьба. В обоих городах в течение праздника производится оживленная торговля. Наши купцы в это время также сбывают монголам много всякого товара. К новому году, празднуемому монголами по китайскому летоисчислению одновременно с китайцами, тоже собирается в Ургу масса народа. Празднование нового года и у монголов продолжается целый месяц. Наши забайкальские буряты нередко посещают Ургу, в особенности на праздниках, и делают немало вкладов в казну хутухты. Кроме того, состоящие при святителе ламы по временам совершают поездки в Забайкальскую область к бурятам и собирают там на имя хутухты пожертвования.

Верстах в двух к северо-востоку от Богдо-куреня, на предгорье хребта Гунту, находится монгольское кладбище, или, точнее, место, куда сносят человеческие трупы. У монголов тела умерших не всегда погребают: покойника нередко выносят на войлоке и кладут в степи прямо на землю головой в ту сторону, куда укажет лама. Хищные звери и птицы, почуяв добычу, не заставляют долго ждать себя, и вскоре от трупа остается один лишь скелет. На Ургинском кладбище человеческие трупы поедаются полудикими собаками, живущими в окрестных горах. Эти собаки в голодное для них время бывают очень опасны, и ходить в ту местность без оружия не следует. Случалось, что они целой стаей бросались на зашедших туда людей и растерзывали их. Антропологи могут собрать на этом кладбище прекрасную коллекцию монгольских черепов.

Земледелием в долине р. Толы, в окрестностях Урги, занимаются мало. Значительная высота местности, вероятно, служит тому причиною: весна начинается поздно, в конце апреля или даже в первых числах мая, а в начале августа бывают уже утренники, вредящие посевам; в сентябре же случаются по ночам морозы, покрывающие землю инеем. Огородные овощи, впрочем, родятся довольно хорошо, и около обоих городов есть много огородов. Гораздо успешнее занимаются земледелием китайцы, поселившиеся на пути между Ургою и Кяхтою, в долинах рек Хара-гол и Баин-гол, лежащих ниже над уровнем моря. Они привозят хлеб на продажу в Ургу, а иногда и в Кяхту, в которую доставляют в иные годы даже огородные овощи.

Комментарии

93. Широкое распространение курения опиума в Китае связано с проникновением в страну английского капитализма в начале XIX в.

«Английские капиталисты, в первую очередь Ост-Индская компания, монополизировавшая китайский рынок, были недовольны положением дел в англо-китайской торговле на рубеже XVIII—XIX вв. Они не сумели создать условия для своего неограниченного проникновения на китайский рынок. Их товары играли еще второстепенную роль и не могли разрушить домашнюю промышленность — условие, необходимое для увеличения роли английской промышленной продукции на китайском рынке.

Но положение начинает меняться с того времени, когда Ост-Индская компания стала в больших масштабах культивировать производство опиума в Индии и вывозить его в Китай. (В 1773 г. Ост-Индская компания получила в Индии монополию на производство и вывоз опиума). Опиум стал важнейшей и наиболее доходной статьей английской торговли с Китаем. Торговля опиумом приносила Ост-Индской компании огромные барыши. Китайское серебро все более и более широким потоком стало течь в карманы английских капиталистов. Однако вред торговли опиумом не ограничивается экономическим истощением страны.

Опиум разрушительно действует на здоровье человека. Это прекрасно знали и английские купцы и английское правительство, но торговля опиумом быстро ширилась, ибо она была выгодна англичанам в экономическом и политическом отношении. Опиумокурение стало средством морального и физического разложения китайского народа». (Г. В. Ефимов. Очерки по новой и новейшей истории Китая. Госполитиздат, 1949, стр. 34—35).

Несмотря на издание правительством Китайской империи ряда законов, запрещавших торговлю опиумом и его курение, английские купцы контрабандой доставляли в Китай опиум. С тех пор и до провозглашения в Китае Народной республики китайский народ не только обкрадывался своими и заморскими поработителями, но с легкой руки английского империализма и систематически отравлялся опиумом.

94. Обстоятельное и интересное описание лёссовых жилищ, столь распространенных в Северном Китае, мы находим у академика В. А. Обручева: «Уже среди уступов плоскогория, где толща лёсса достигает местами 20—30 м, появились подземные жилища, составляющие характерную особенность страны лёсса. В обрыве этой мягкой породы выкапывают вглубь галлерею, шириной в 4—5 м, длиной в 8—10 м и вышиной в 3—4 м; лёсс прекрасно держится и в своде, и в стенах без подпорок. Впереди галлерею закрывают стеной из кирпича-сырца или обожженного, сделанного из того же лёсса; в стене — дверь, и, рядом, окно. Внутри, под окном, устраивают кан, который топится снаружи, и жилье готово; в нем летом прохладнее, чем в доме, а зимой теплее, потому что толща лёсса защищает и от прогревания и от охлаждения. Рядом выкапывают вторую галлерею для домашних животных с отдельным выходом или дверью в жилую галлерею. Перед дверью устраивают ровную площадку, на которой складывают навоз, молотят хлеб, выполняют домашние работы, тут же бродят куры, свиньи. Целый ряд таких пещер друг возле друга составляет поселок, а если лёсс опускается крупными ступенями по склону, то на каждой ступени располагаются пещеры, и дворики перед ними находятся над галлереями соседнего вниз яруса.

В таких подземных селениях бывают и постоялые дворы, и позднее, путешествуя, мне приходилось ночевать в лёссовой пещере: тут же, в соседней пещере, помещались и наши животные.

Пещеры служат десятилетиями без ремонта: если свод начинает сдавать и из него вываливаются глыбы, пещеру бросают. Единственный недостаток этих жилищ — при сильных землетрясениях они нередко разрушаются и засыпают своих жильцов». (От Кяхты до Кульджи. М.—Л., 1940, стр. 61, 62).

95. История китайского театра уходит в далекое прошлое. Отдельные элементы театрального представления существовали еще во времена династии Чжоу (1122—256 гг. до н. э.), когда была распространена сложная религиозная пантомима. Историки склонны считать, что значительная часть классической «книги истории» — «Шу-цзы» есть не что иное, как либретто этих пантомим. Но как сценическое оформление пьесы, китайский театр развивается к XIII—XIV вв. и с этого времени существует уже в сложном целом, в состав которого входят пение, музыка и танец.

В Китае театр всегда был наиболее массовой формой искусства. Характерной чертой, которую он сохранял в течение многих веков, вплоть до времени, к которому относится его описание Певцовым, и даже позднее, до самого начала XX в., являлось то, что этот театр развивал свои выразительные средства по линии типизации, создания обобщенного образа. Актер изображал персонаж в заранее данных, закрепленных традицией типических чертах. Причем игра актера ограничивалась строгими рамками ряда традиционных приемов. Многие европейцы, подобно Певцову, не знавшие особенностей классического китайского театра и не понимавшие его, принимали зачастую подлинное актерское мастерство за «излишнее фиглярство».

Китайский театр, будучи искусством широких народных масс, не мог, разумеется, оставаться нейтральным к общественной действительности. В связи с этим, уже ко времени М. В. Певцова, в Китайском театре начали ощущаться недостатки традиционных изобразительных средств для отображения новой социально-политической обстановки. С этого времени наблюдается постепенный отход от традиционных классических форм и приближение к реалистической драме: появляются занавес и декорации, разговорная речь сменяет пение, исчезает старый условный грим.

Огромное значение для развития реалистического театра в Китае имела русская классическая литература и расцвет подлинно реалистического искусства в России после Великой Октябрьской социалистической революции. В 1937 г. в Шанхае китайский реалистический театр демонстрировал свои достижения исполнением пьес Гоголя и Чехова, в 1936—1937 гг. играются пьесы заостренной общественно-политической тематики: «Осеннее солнце», «Дом на северо-западе» (к японской интервенции в Маньч журии), «Государство тайпинов» (о тайпинском восстании), «Сай цзин хо» (об оккупации Пекина империалистами после «боксерского», восстания), «Дети предателя», «Контрабанда» (имеется в виду японская) и др. (См. сборник «Китай». Институт Востоковедения АН СССР, М.—Л., 1940, стр. 320—325, 338—341).

Историческая победа китайского народа, приведшая к образованию в 1949 г. Китайской Народной Республики, создала в Китае условия, при которых успешно смогут развиваться культура и искусство, в частности, театр.

96. Е. Ф. Тимковский — русский путешественник, проехавший в 1820—1821 гг. в составе десятой духовной миссии через Монголию в Пекин. В 1824 г. вышел в свет его трехтомный труд «Путешествия в Китай через Монголию». В первом томе Е. Ф. Тимковский приводит обстоятельное описание пути от Кяхты до Пекина и, в частности, той дороги, о которой упоминает М. В. Певцов.

Этот труд Е. Ф. Тимковского был издан на французском и английском языках и широко использован К. Риттером при написании им известного сочинения — «Землеведение Азии».

Среди русских путешественников, посетивших Монголию и Китай в начале XIX столетия, выдающееся место занимает руководитель девятой духовной миссии в Пекине Иакинф (Никита Яковлевич) Бичурин. Являясь одним из крупнейших синологов своего времени, Н. Я. Бичурин, на основании изучения китайских источников и личных наблюдений во время путешествий по Китаю и Монголии в 1806—1821 гг., написал свыше десяти крупных работ об этих странах. Кроме того, Н. Я. Бичурипу принадлежит перевод на русский язык ряда китайских географических трудов, среди которых особый интерес представляют: «Описание Тибета» и «История Тибета и Хухунора».

97. Русский астроном Г. Фусс пересек Монголию через Улан-Батор (Ургу) и прошел в Пекин вместе с одиннадцатой духовной миссией в 1830 г. Во время этого путешествия он определил широты и долготы 35 пунктов.

Г. А. Фритше — русский астроном и геодезист, определил ряд астрономических, магнитных и гипсометрических пунктов в Северном Китае и в Монголии. В 1867 г. он организовал в Улан-Баторе (Урге) первую метеорологическую станцию.

Топограф Шимкович сопровождал в 1859 г. Н. П. Игнатьева, пересекшего Монголию и прошедшего от Улан-Батора (Урги) к Калгану по дороге через колодец Сайр-су. Во время этого путешествия Шимкович составил карту пути в масштабе 3 версты в 1 дюйме.

98. Войну 1860 г. иногда называют третьей «опиумной» войной. По существу, военные действия, начатые англо-французами против Китая в августе 1860 г., были продолжением второй «опиумной» войны (1856—1860 гг.).

Эта война была еще одним шагом европейского империализма на пути превращения Китая в полуколонию. Последовавшие за войной неравноправные договоры открывали иностранному капиталу доступ в различные области страны и ее хозяйства.

99. Е. Ковалевский пересек в 1849 г. Монголию от Кяхты через Улан-Батор (Ургу) и проехал в Пекин. В двухтомном отчете об этом путешествии, изданном в 1853 г., Е. Ковалевский сообщает сведения о Монголии и Китае, в значительной части заимствованные из сочинений Е. Ф. Тимковского, Н. Я. Бичурина и некоторых других более ранних путешественников.

Об Эляйясе Н. (Элиасе), см. комментарий 72.

100. Путевые записки многих русских купцов и купеческих приказчиков, торговавших в Монголии, давали в свое время интересные сведения по географии Центральной Азии. Эти записи были собраны Г. Н. Потаниным и опубликованы в специальной книге: «Труды русских торговых людей в Монголии и Китае» (Записки Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества по обшей географии, том I, вып. I, Иркутск, 1890). Некоторые маршруты русских торговых людей по Монголии, не вошедшие в это издание, были описаны А. А. Баторским в книге «Опыт военно-статистического очерка Монголии», ч. 2, вып. 48, СПб., 1894, а также в другом сочинении Потанина — «Очерки Северо-Западной Монголии», вып. I, СПб., 1881.

Е. Г. Антропов — бийский купец, много путешествовавший по Монголии. Незадолго до своей смерти он передал М. В. Певцову дорожные заметки, сделанные во время следования по прямой дороге из Урги (Улан-Батора) в Куку-хото (Гуй-хуа-чен) в 1879 г., на пути, общим протяжением свыше 800 км. Эти заметки М. В. Певцов в виде приложения поместил в первом издании настоящего труда. Так как они сейчас приобретают и известный исторический интерес и дают некоторое представление об общем характере посещенной Антроповым части Монгольской Гоби, мы сочли целесообразным привести эти заметки.

Для М. В. Певцова, когда он впервые опубликовывал отчет о своем монгольском путешествии, описание пути Антропова имело еще и специальное значение. Оно под тверждало заключение Певцова о том, что поверхность Гобийской пустыни в пределах Монголии не представляет совершенной равнины, что в Монгольской Гоби и доныне существует много незначительных соленых озер и, наконец, что в ней явственно заметны признаки прежнего, более обильного орошения.

Первые переходы Антропова от Урги, судя по его маршруту, пролегали, должно быть, не по караванному Калганскому тракту, а по побочному, по так называемой принцессиной дороге. На караванный тракт Антропов вышел у бывшей станции Цза-мыйн-усу. Путевые записки начинаются 27 октября.

27-го Октября. Отправились из Урги в Куку-хото по прямой дороге. По переезде р. Толы миновали несколько постоялых дворов для проезжих монголов. Вправо осталась гора Хан-ула. Полдневали у ключа на уроч. Эфини-модо, верстах в 25-ти от Урги. Потом пересекли две небольшие гряды и спустились в долину. Из нее поднялись на хребет по перевалу Ихы-даба и с него спускались по отлогому склону. Ночевали в 25-ти верстах от места привала, а всего прошли в первый день 50 верст.

28-го Октября. Спускались по той же долине. По сторонам дороги холмы. Полдневали на уроч. Халты, в 28 верстах от ночлежного места. Дорога направляется сначала по правой окраине долины, потом по средине, где встретили колодезь. Долина поворотила вправо, а мы по теснине поднялись на невысокий перевал, на вершине которого маленькое озерко. С перевала спустились в долину и ночевали в ней на уроч. Балги, пройдя в этот день 58 верст.

29-го Октября. Дорога идет по лощине, по сторонам ее видны холмы, потом пересекает неглубокую долину Асхыту, которая сливается с долиною Бага-умбуи, тянущейся влево от дороги. Из долины поднялись на высоту, миновали скалу и спустились к озеру Зулгэты. От него опять поднялись в холмы и ночевали в них близ обнаженной горы Баин-ула. Всего прошли 50 верст.

30-го Октября. Спускались сначала под гору. Справа, из низкого хребта вышла долина, которую пересекли, в ней колодезь Чапир. Далее шли правым берегом плоской долины. По сторонам видны небольшие холмы. Потом пересекли долину и поднялись немного в холмы, в которых много лощин. Из холмов спустились в широкую долину Цзамыйн-хапцал, вышедшую слева, которую также пересекли и, пройдя по холмам, остановились на ночлег в широкой долине, на уроч. Цзамыйн-улан. Расстояние 50 верст.

31-го Октября. Из долины шли по холмам, в которых влево от дороги озерко Дабасун-нор. От него стали спускаться в широкую долину, вышедшую справа. Далее пересекли сухое русло Бутургин-гол. От него поднимались на пологую высоту и потом шли среди холмов. Расстояние 25 верст.

1-го Ноября. Из холмов спустились в котловину, потом опять в холмы, а из них вышли на открытую степь, затем пересекли каменную гряду Хаир-хан-чолу, протянувшуюся с запада на восток на всем видимом пространстве; далее шли по степи, покрытой мелкосопочником, наконец по волнистой местности. Вправо видны небольшие горки. Расстояние 45 верст.

2-го Ноября. Сначала шли по ровной степи, на которой пересекли несколько лощин, потом спустились в долину с колодцами Табын-улан-худук. В эту долину вышла с правой стороны другая, и обе окончились в соседней степи. Из долины поднялись на высоту и с нее спустились в котловину с колодцем Заермык-худук. Из котловины опять поднялись на высоту и шли между каменистыми сопками, потом по ровной степи Янты, на которой ночевали. Расстояние 55 верст. Влево от ночлежного места видна черная гора Янты.

3-го Ноября. Из степи поднялись в холмы, в которых видели две ильмы, пересекли низкий кряж, спустившись с него по сухому руслу Хонингын-гол. В нем колодезь, а по берегам растут ильмы. Далее опять поднялись на кряж, с которого спустились тоже по сухому руслу Баин-хошу. Полдневали в этом русле у колодца. Тут встретился нам караван в 47 верблюдов с хлебом из Куку-хото. Монголы везли хлеб для собственной потребности. После дневки опять пересекли кряж и ночевали в сухом русле Цзамыйн-хоргусын. По берегам его растут ильмы. Расстояние 48 верст.

4-го Ноября. Сначала шли по ровной степи, на которой видны кое-где мелкие сопки, потом по волнистой местности; по сторонам невысокие холмы, а влево большая гора — Дулан-ула, далее спустились в широкую долину Ердин-ус, где полдневали. В долине растет саксаул и одинокая ильма. Тут опять попались навстречу монголы с хлебом из г. Куку-хото на 37 верблюдах. Далее продолжали путь по долине, потом по степи с каменистыми сопками, на которой ночевали. Влево от ночлежного места ставка Мерген-вана с кумирней, и около нее, в лощине, много ильм. Расстояние 55 верст.

5-го Ноября. От ночлежного места поднялись немного и пересекли каменную гряду Хони-нуру. С перевала спускались по сухому руслу, в котором полдневали. В этом месте стояли приказчики-китайцы бельгийца Спленгера из Куку-хото, скупавшего у монголов верблюжью шерсть. Потом опять поднялись на каменистый хребет, с которого спустились в долину и из нее — снова на хребет по перевалу Олин-хир. На перевале встретились монголы на 45-ти верблюдах с хлебом из Куку-хото. Затем следовало несколько незначительных спусков и подъемов в волнистой местности. Ночевали у сухого русла, близ уроч. Цзамыйн-сучжи, пройдя в этот день 48 верст.

6-го Ноября. Шли сначала по степи с небольшими лощинами, в одной из них колодезь Салогин-худук, потом пересекли низкую песчаную гряду. По сторонам мелкие сопки. Далее пересекли гряду по перевалу Едмык и спустились в лощину, а из нее опять поднялись на гряду. С этой последней спускались по сухому руслу Шабык, на котором встретили монголов на 18 верблюдах, возвращавшихся с хлебом из Куку-хото. Расстояние 40 верст.

7-го Ноября. Сначала шли по каменистой равнине, оставив вправо высокую, черную гору, потом по волнистой местности, откуда спустились в широкую лощину. В ней встретили монголов с хлебом из Куку-хото на 118-ти верблюдах. Из лощины поднялись на невысокий кряж по перевалу Усун-хотэль, с которого спустились в широкую лощину Хапцагай и в ней ночевали. Расстояние 53 версты.

8-го Ноября. Спустившись немного, вышли на широкую степь и на ней пересекли почтовую Калганско-Улясутайскую дорогу на станции Зес, в 24-х верстах от ночлежного места. На станции попался караван с хлебом из Куку-хото на 83-х верблюдах. От станции шли по ровной степи. Вправо плоская высота, оканчивающаяся близ дороги, а влево от дороги в 2-х верстах озеро Ихы-нор, принимающее речку Хошотын-гол, текущую с юго-запада. В долине ее — хорошая трава и обширные заросли дэрису. Перейдя через речку, поднялись немного в гору и ночевали в 47-ми верстах от предыдущего ночлежного места.

9-го Ноября. Шли по ровной степи, покрытой местами мелкосопочником. На ней попалось несколько караванов с хлебом из Куку-хото на 107-ми верблюдах. Последние 18 верст шли по волнистой местности, в которой застигла сильная метель. Прошли в этот день 43 версты.

10-го Ноября. Пройдя немного от ночлежного места, вышли на берег речки Улан-хобо, текущей влево от дороги. В ее долину выходит с запада несколько лощин. По сторонам, на степи видны небольшие холмы. Далее пересекли сухое русло, потом поднялись на плоскую высоту и миновали колодезь Улугур-шанца. На востоке видна гора Хаирхан-ула. Пересекли низкую гряду Отхон-нуру и спустились с нее к речке Чахырмык. От речки шли по волнистой местности и ночевали в 47-ми верстах от предыдущей станции.

11-го Ноября. Продолжали игги по волнистой местности и достигли речки Шара-мурен, на которой встретили монголов с хлебом из Куку-хото на 126-ти верблюдах. От речки дорога идет также по волнистой местности, минуя холмы Харатологой, около которых она пересекает дорогу из Улясутая в Куку-хото. Тут опять попались монголы с хлебом на 286-ти верблюдах. К вечеру пришли в город Куку-эргэ, сделав в этот день 45 верст.

12-го Ноября. От Куку-эргэ версты 4 шли по равнине, потом ущельем хребта верст 30. Подъем крутой и спуск вначале тоже. Дорога на главном перевале узкая и каменистая, но ездят на телегах. С гор сошли на равнину, где постоянно встречаются деревни. Местность — густо заселенная китайцами. Вечером прибыли в Куку-хото, отстоящий от Куку-эргэ в 45 верстах.

На этом записки Е. Г. Антропова заканчиваются.

101. А. М. Ломоносов — участник торговой экспедиции братьев Бутиных в Восточную Монголию и Пекин. Описание этой экспедиции опубликовано в книге: «Исторический очерк сношений русских с Китаем и описание пути с границы Нерчинского округа в Тяньдзин», Иркутск, 1871.

Капитан Мосин — проводил метеорологические и магнитные наблюдения, в основном в районе Урги (Улан-Батор).

П. А. Рафаилов — топограф, сопровождавший Г. Н. Потанина в ряде его экспедиций по Китаю и Монголии.

Е. В. Падерин — секретарь русского консульства в Урге (Улан-Баторе). В 3873 г. совершил путешествие из Урги на запад в поисках древней монгольской столицы — Каракорума. В 1876 г. Е. В. Падерин опубликовал в «Известиях» Русского Географического общества (т. 12, вып. I) работу: «Барометрическая нивелировка в Монголии».

102. Здесь опять обращает на себя внимание редкая наблюдательность и зрелость исследовательского мышления М. В. Певцова, благодаря которым он дает правильное заключение о молодости современного рельефа Монгольской Гоби. Академик В. А. Обручев, создавший основы современных научных взглядов на геологическую историю Центральной Азии, пишет: «Рельеф, созданный последними сильными поднятиями конца третичного, начала четвертичного периода, сохранился до настоящего времени благодаря позднейшим более слабым поднятиям. Большая разница в степени расчленения рельефа, существующая между Хангаем, Кентеем, западной частью Монгольского Алтая и цепями Пограничной Джунгарии, обладающими в общем мягким рельефом со значительным сохранением остатков почти равнин, и восточным Тянь-шанем, а также многими мелкими кряжами среди Гоби, имеющими резкие альпийские формы, скорее всего объясняется не только различной высотой последних поднятий, но и тем, что в сравнительно узких ущельях молодая эрозия быстро достигает водоразделов и создает юные и зрелые формы, тогда как в широких клиньях еще сохранились старческие формы прежних циклов. И это сочетание тех и других форм в одной и той же области также свидетельствует о молодости цикла эрозии и о недавнем происхождении возвышенностей Центральной Азии». (В. А. Обручев. О некоторых основных вопросах геологии Центральной Азии, т. I, М.—Л., 1945, стр. 142).

Другое заключение, приводимое здесь Певцовым — о том, что осадочные породы, залегающие близ земной поверхности в Монгольской Гоби, морского происхождения, то-есть, что эта территория в недавнее геологическое время была дном моря — неверно. До экспедиции В. А. Обручева в Монголию и Китай в 1892—1894 гг. в географической науке существовало мнение, высказанное немецким геологом Рихтгофеном о том, что внутреннюю пониженную часть Гоби занимают отложения третичного моря Хан-хай, о котором будто бы упоминается и в китайских летописях. Все остальное пространство, по мнению Рихтгофена, представляет собой степные котловины, заполненные лёссом.

В. А. Обручев на основании своих исследований доказал совершенную несостоятельность этих предположений. «Мои наблюдения, — пишет В. А. Обручев, — в Восточной и Центральной Монголии и Бей-шане показали, что в Центральной Азии нет ни морских отложений третичного возраста, ни степных котловин, заполненных лёссом. Находка зуба носорога в одной из котловин Восточной Монголии доказала, что породы, заполняющие подобные котловины Центральной Азии, являются не осадками третичного моря Хан-хай, а отложениями озерными или наземными. Море Хан-хай вообще не существовало, и уже значительно более древние юрские отложения, содержавшие пласты угля, были не морские, а озерные и наземные. Многочисленные котловины Центральной Азии были заполнены не лёссом, а этими озерными и наземными отложениями возраста юры, мела и третичного, или же представляли сглаженные выходы более древних изверженных и осадочных пород. Центральная Азия в общем оказалась очень древней горной страной, давно не покрывавшейся морем, а значительно выровненной процессами выветривания и молодыми озерными и наземными осадками, но не лёссом». (От Кяхты до Кульджи. М— Л., 1940, стр. 234—235).

В 1946 г. на южных склонах гобийского хребта Нэмэгэту советская палеонтологическая экспедиция обнаружила крупнейшие местонахождения костей ископаемых животных мелового возраста и этим еще раз подтвердила правильность вывода, сделанного В. А. Обручевым еще в 1893 г.

103. В комментарии 102 мы уже отмечали, что Рихтгофен для своего вывода о существовании в третичное время на месте Гобийской впадины морского бассейна использовал данные древней китайской литературы. Однако, как выяснилось впоследствии, Рихтгофеном было неверно переведено смысловое значение названия Хан-хай. В своем труде «Центральная Азия, Северный Китай и Нань-шань» (СПб., 1900) В. А. Обручев пишет: «...новейшие работы синологов (главным образом Э. В. Бретшнейдера) выяснили, что название Хан-хай в древние времена обозначало у китайцев высокую северо-западную часть Монголии, а на современных китайских картах относится к пустыне к востоку от Хами; кроме того, иероглиф «хан» этого слова означает вовсе не «сухой», как полагал Рихтгофен (SP 1Pa, Wg 1, 24), переводивший название «Хан-хай» — «сухое» (т. е. высохшее) море; таким образом, остроумный вывод Рихтгофена, что китайцы уже в древности поняли истинное происхождение Внутренне-азиатской впадины, лишается своего основания, и чтобы не поддерживать долее этого недоразумения, я отказываюсь от названия Хан-хай для прежнего внутренне-азиатского моря; так как его характерные отложения распространены главным образом в наиболее низких и пустынных местностях Центральной Азии, для которых и китайцы и монголы употребляют название «Гоби», то термин «гобийские отложения» кажется мне наиболее подходящим» (Цит. соч., т. I, стр. 62—63).

104. В настоящее время куланов (см. комм. 23) в Восточной Монголии нет. Во времена, описываемые Певцовым, они еще обитали там, проникая из равнин Восточной Монголии в Восточное Забайкалье. Антилопы-дзэрэны и сейчас обычны для Восточной Монголии, осенью и зимой они собираются в многотысячные табуны.

105. «Суниты» и «шииты» — представители двух враждующих между собой религиозных течений в исламе.

107. Ламаизм, чтобы усилить свое влияние в народных массах, создал культ «живых святых». Согласно ламаистскому религиозному учению, душа выдающегося по своей духовной жизни ламы после его смерти переселяется в человека, в то время как греховная душа простого монгола переселяется в животное, птицу или насекомое. По указанию далай-ламы отыскивается тот ребенок, в которого якобы переселилась душа умершего ламы. Этого ребенка, обязательно мальчика, называют «хубилганом» — перерожденцем. Его забирают в монастырь и почитают полномочным представителем бога на земле. Некоторые «хубилганы» после многократных «перерождений» (каждое перерождение повышает святость) получают звание «хутухты». За ургинским хутухтой, о котором пишет М. В. Певцов, считалось уже восемь перерождений.