ПОТОЦКИЙ СТАНИСЛАВ

Китайцы, их хронология, религия, язык, науки, многолюдство, правление, торговля, нравы, обычаи, искусства, памятники и важнейшие изобретения.

(Продолжение.)

История, правa и нравственность, сии основания тишины и благоденствия обществ, суть главные науки в Китайской Империи. Во всех частях государства заведены высшие училища или Коллегии, в которых даются три академические степени, как у нас в Европе. Ученые двух первых разрядов избираются к отправлению разных должностей в государстве. Нет городка, даже нет селения, в котором не было бы какой нибудь школы. Учение Китайцев начинается с шести лет от роду. Когда ученик постепенно дойдет до книги, называемой Тсе-ху, и содержащей в себе правила Конфуция и Менция, то ему не вольно раскрывать никакой другой книги до тех пор [260] пока не выучит всех оных правил даже до последнего слова. Китайцы с особливым старанием упражняются в письме, потому что при екзаменах неполучают степени те, которые окажутся неискусными. Начальствующие Мандарины, по обязанности своей, часто посещают школы, и обыкновенно два раза в год делают испытания. Они предлагают ученикам задачи и по их письменным ответам судят об успехах. В каждом первокласном городе устроено огромное здание, для сих испытаний предназначенное. Оно окружено высокою стеною и украшено великолепным входом. Внутри двора находится великое множество комнаток; в них сидят пишущие ученики, число коих иногда простирается до несколька тысячь. При входе строго осматривают учеников, и ничего при них неоставляют кроме вещей, нужных для писанья; и еслиб сверх того кто нибудь уличен был в обмане, то виновной жестоко наказывается и навсегда исключается из числа имеющих право на ученые степени. Большая дверь входа бывает замкнута и даже запечатана, а находящееся внутри надзиратели и солдаты недозволяют ученикам никакого иметь между собою сношения. По прошествии назначенного времени дверь опять отворяется, [261] и каждый ученик представляет труды свои на суд испытателей.

Баккалавры подлежат высшему испытанию, для которого назначенный чиновник ежегодно объезжает все области, в первокласных городах собирает тамошних Баккалавров, осведомляется об их поступках, рассматривает ими написанное, награждает за успехи и наказывает за неpадение. Если имеющий ученую степень неявился к етому екзамену, бывающему для него через каждые три года, то он подвергается опасности лишиться своего звания, которым только и отличается от простолюдинов. Степень Лиценциата требует нового екзамена, которой делается однажды в год в каждом главном городе области под надзором двух председателей, назначаемых самим Императором. Получивший степень Лиценциата имеет право достигать самых высоких достоинств; но степень сия весьма не легко приобретается, так что из шести тысячь кандидатов она достается едва сотой их части. Bсe Лиценциаты, неимеющие никакой должности, отправляются в Пекин держать екзамен, возобновляющийся через три года, и называемый Императорским, потому что сам Император предлагает задачи. Он лично наблюдает за порядком испытания, [262] внимательно рассматривает подробный отчет об оном, и следственно есть верховный ценитель знаний. Число испытываемых простирается до пяти и до шести тысячь; но получающих докторское звание бывает не более трех coт, а иногда считается их менее ста пятидесяти.

Трем отличнейшим из них жалуется от Императора титул учеников сына Небес, другим - докторов первого класса; все же прочие носят почтенное название Тсин-тсе. - Китаец, достигший етой степени по части литтературы, или по военным наукам, переходит в такое состояние, которое обеспечивает его во всех потребностях жизни. Тотчас получает он множество подарков от приятелей своих и от ищущих его покровительства; он остается уверенным, что рано или поздно поручат ему какую нибудь важную должность. Родственники его и друзья в городах своего пребывания сооружают в честь ему торжественные врата, на которых изображают его имя, возраст, место рождения и время получения степени докторства.

Хотя употреблены все средства к предотвращению возможных злоупотреблений при испытаниях; однакож успех не [263] всегда соответствовал желанию. Император Канг-ги осудил на смерть двух Лиценциатов, изобличенных в покушении по сему предмету. - Заметить надобно, что в Китае под именем ученых разумеют всех учащихся, даже и таких, которые неполучили еще никакой степени. Bсе Мандарины суть ученые; но все ученые имеют звание Мандаринов.

Состояние наук в Китае не соответствует попечениям правительства о воспитании юношей. Оно весьма далеко от той степени совершенства, до которой науки у нас достигли. По свидетельству Баррова, астрономия есть та наука, которую Китайцы более всех других уважают и менее разумеют. Нужда в достоверном определении начатия разных времен года и некоторых периодов, которые надлежало привести в известность у народа, столь многочисленного, - ета нужда исстари обращала на себя внимание правительства. История свидетельствует, что математический Трибунал есть один из древнейших заведений, упоминаемых в летописях народа; не смотря на то, Китайцы так мало успели в етой науке, что между отделениями упомянутого Трибунала одно, которое можно назвать астрономическим, вверено попечению иностранцев, впрочем [264] презираемых Китайцами и обыкновенно почитаемых за варваров. Первым предметом упражнений Трибунала или Совета есть составление народного календаря и показание правительству начатия времен года и минут наиболее благоприятствующих исполнению его намерений. В етом календаре означаются дни счастливые в году и несчастные; предсказывается перемена погоды, говорится о поре благоприятной для путешествия, для лечения, для строения домов, для женитьбы, и проч. И ета астрономическая часть календаря состоит под ведомством природных Китайцев, членов оного знаменитого Трибунала. Трудно решить, в самом ли деле верят Китайские ученые астрологическим бредням, или только стараются поддерживать в народе старинные предрассудки. Каждой раз перед затмением солнца, члены математического приказа собираются во дворце Императорском, имея в руках чертеж, изображающий затмение. Лишь только оно начинается, все падают на колена и девять раз бьют челом о землю, между тем как конби (?), трубы и другие звучные инструменты издают пронзительные звуки, для того чтобы испугать огромного дракона, усиливающегося проглотить солнце. Может быть Двор и ученые поступают таким образом единственно с намерением угождать народным [265] предрассудкам. Но всего очевиднее доказывается всегдашняя слабость Китайцев по части астрономических познаний тем, что в 13 веке, когда Коблай-Хан совершенно покорил их землю, хронология Империи была в великом беспорядке и замешательстве. Китайцы не в состоянии были сосчитать время, а что и того хуже, не умели ни назначить границ своим провинциям, ни разделить зeмли, принадлежащие к разным округам. Хан призвал ученых из всех частей света, и науки поднялись в Китае с помощью xpиcтианских и магометанских миссионеров. Из Балка и Самарканда привезены математические инструменты, которые после уже Европейскими астрономами найдены в Нанкине и Пекине. Скоро после смерти Коблай-Хана Татаре были выгнаны из Китая, а с ними вместе, по всей вероятности и ученые, находившиеся под их покровительством. Со времени изгнания Монгольских Татар даже до завоевания Китая Манжурскими Татарами, календарь наполнен был астрономическими и хронологическими ошибками, как то видно из самого повеления, в 1650 году изданного Императором Хоун-хи, первым из династии Манжуро-Татарской, доныне царствующей в Китае. Желая поправить беду, он дал повеление Магометанам привести в устройство календарь [266] народный. После етот труд препоручен был одному Китайцу, которой сделал такую грубую ошибку, что в 1670 году оказалось у него 13 месяцов. Тогда христианские миссионеры воспользовались случаем и уверили Татар в грубом невежестве Китайцев по предмету, столь важному для правительства; и с тех пор они начали заведывать астрономическую часть календаря Китайской Империи. Хотя после того они были выгнаны из государства и с xpистианской верою; однакож нужда заставила Китайский Двор опять возвратить их; и обрадованные xpистиане возъимели способ снова подвизаться, хотя впрочем тайно, на поприще +в Империи, в которой доныне считается более ста тысячь жителей, исповедующих веру христианскую (Недавно было напечатано в разных публичных листках известие о лютом гонении на христиан в Китае; но кажется, оно неподтвердилось. Рдр. ).

Не более в Географии успели Китайцы, как и в Астрономии, имеюшей тесную связь с первою. Долго почитали они землю четыреугольною фигурою, посреди которой полагали свое государство; все прочие части земли, по их мнению, были островa разбросанные по океану. Иезуиты нашли географические карты их Империи [267] весьма неисправными и в самом жалком состоянии; они трудились несколько лет, и наконец по их милости Китайцы имеют теперь карты весьма ясные и подробные составленные по общем измерении государства.

Сами Китайцы признаются, что медицинские их сочинения сохранились от всеобщего пожара, истребившего прочие книги за два века до начала нашего летосчисления; но ети сочинения суть нечто иное как простые травники, и вся ученость Китайского врача состоит почти только в знании растений своего края и свойств их, истинных или мнимых. Физиологию почитают они вовсе ненужною наукою, а их Патология, или учение о причинах и действиях болезней, не только весьма ограничена, но даже бестолкова и наполнена ложными понятиями. Китайцы уверены, что о всех болезнях можно судить единственно по биению пульса. Некоторые утверждают, будто бы кругообращение крови у них было известным гораздо прежде нежели у нас в Европе, между тем как нет никакого сомнения, что Китайцы даже здравого понятии о том не имеют. По их мнению в каждой части тела есть особенный пульс, и все пульсы имеют симпатическую связь c плечным пульсом. И потому отличное [268] искусство врача состоит у них в открытии господствующего в теле пульса посредством симпатического биения оного в плече. И так по всему видно, что Доктор Грегори справедливо оценил искусство врачей Китайских, сказавши: "в обширнейшем, древнейшем, отличнейшем своею цивилизациею государстве - в государстве тогда уже процветавшем, когда Англия была столь же дикою, как теперь Новая Зеландия - от Китайских врачей неможно ожидать и такой даже помощи, какую у нас подать в состоянии двенадцатимесячный ученик хорошего цирюльника."

Из всего того, что сказано выше о науках, столь полезных людям, можно заключить о состоянии и прочих. Мы уже говорили о философии их и нравоучении. Бедный, из односложных слов составленный язык, не благоприятствует успехам литтератры, а чрезвычайное множество письменных знаков делает ее весьма затруднительною. Мысль не может возноситься там, где работа руки ее связывает; тот язык не может быть красноречивым, которой говорит не слуху, а зрению, в котором многое подлежит догадкам и которого письменные знаки представляют собою глухую изящность. Оттуда происходит, что между тем как мы [269] имеем славные стихотворения других восточных народов, как-то Арабов и Персов, ниодного незнаем Китайского.

Все способы, коими различные народы воздают почести Создателю мира, имеют одну цель, хотя идут разными путями. Не можно ни уразуметь их, ни изъяснить, незная языка и Истории народа, его обычаев, его происхождения, его отношений к другим народам; кроме того еще весьма трудно отделить баснь от аллегории, ложь от истины. По сей-то причине религия Китайцев столь же для нас темна и невразумительна, как и других восточных народов.

Конфуциевы мнения касательно нравственности и религии были слишком отвлеченны, слишком высоки, и потому не могли сохраниться во всей чистоте своей среди народа, всегда склонного к суеверию, - народа, коего чувствительность живее и сильнее поражается грубыми, материальными понятиями, нежели высокими отвлеченными истинами; притом же религия чувственная, более удобная привлечь к себе последователей между народом, явилась еще при жизни Конфуция, или очень скоро после его смерти. Китаец, именем Лао-конг, получивши в Тибете сведение о почитании великого Ламы, [270] рассудил, что ета религия гораздо более, нежели прежняя, понравится его одноземцам, а ему самому доставит великую честь и пользу. И вот он сделался основателем секты, называемой Тао-цес или детей бессмертных. Подобно Епикуру, он утверждал, что более всего должно стараться о свободной и счастливой жизни, что надобно пользоваться настоящею минутою, не помышляя о прошедшем и не заботясь о будущем; а как неприятности, болезни и смерть очевидно достались в удел человеку, то должно искать утешения в напитке бессмертия. Бессмертие есть одно из отличительных качеств великого Ламы, которой никогда неумирает; ибо почитатели его думают, что душа Ламы, вышедши из тела, тотчас переходит в его преемника. Народ, восхищенный сею мыслию, начал нетерпеливо искать источника жизни. И самые даже Государи не возгнушались напитком бессмертия, которой однакож, как говорят, ускорял приближение смерти. Именно упоминают о некоторых Императорах, которым евнухи присоветовали принять питие бессмертия, и которые сделались жертвами своего легковерия. Иезуит Триго, находившийся в Пекине в самое то время, когда Татаре овладели сим городом, упоминая о великой доверенности Китайцев к питию бессмертия; [271] говорит: "Даже в самом Пекине очень мало есть людей, и при том из числа знатных, как-то евнухов и первых чиновников, которые были бы свободны от етого сумасбродства; многие стараются научиться таинственному способу составлять питие бессмертия, и неимеют недостатка в наставниках. Кажется по всему, что сия непостижимая наука есть то же, что алхимия, и что питие бессмертия есть ее философский камень. Может быть главную часть его составляет опиум, по действию которого происходит минутное напряжение сил жизненных; потом наступает слабость, для отвращения которой надобен двойной прием лекарства; и сие удвоение постепенно возрастает до тех пор, пока наконец совершенное истощение жизненной силы непревратится в бессмертие. Плуты, упражняющиеся в етом ремесле, пользуются великою доверенностию у простого народа."

Жрецы секты Лао-конга крепко держатся правил, повелевающих незаботиться о завтрешнем дне; они дают обет безженства и проводят жизнь вместе в особых обителях. Там они упражняются в науке гадания и открывают своим почитателям определения судьбины, основываясь на правилах Конфуция. Чародейство и призывание духов, одним словом Магия [272] также принадлежит к их ремеслу, в котором они столько же искусны, как и простяки, им удивляющиеся. Капища их наполнены мнимо чудотворными, иногда чрезвычайной величины истуканами, которым однакож они не воздают, по видимому, никакой почести; сии истуканы представляют добрых и злых духов и различные страсти человеческие.

После религии Тао-цеса, или детей бессмертных, около половины первого века по нашему летосчислению, появилась в Китае другая, возникшая от одного с первою корня; она столь же безрассудна, и потому была принята многими в народе. Жрецы, исповедующие учение законодателя своего Фо-е, принесли из Индии в Китай большую часть Индийской мифологии, которую некоторые наши ученые почитали источником Египетского и Греческого многобожия, и которую другие производили от сего последнего. - Фо-е в Китае называется Боуд-га, а в Японии Амидо. С того времени как Татаре овладели Китайским престолом, Император и Двор его приняли ету религию; но прежде Двор не признавал другого учения кроме Конфуциева. Жрецы Боуд-ги весьма многочисленны; они носят платье желтого цвета; живут в безженстве около капищь, называемых у [273] Китайцев Поу-та-ла, или обиталищами Боуд-ги. Трудно отличить одну религию от другой по причине сходства между их храмами, одеждою жрецов и даже предрассудками. Несмотря на то, нельзя представить себе ужаснее споров, гонений и междоусобий, происходивших в Китае по поводу несогласий между сими двумя сектами, когда Двор, или лучше сказать управляющие им евнухи, одной или другой стороне особенно благоприятствовали. Нераз все монастыри были разрушены, не раз целые тысячи жрецов обеих сторон были умерщвляемы; народ смотрел спокойно на ети монашеские войны. Но со времени царствования последней Татарской династии ни одна секта не имеет перевеса и постоянная тишина доныне господствует между ними. Китайское правительство немешается в распоряжение мнений касательно религии и не поддерживает никакой секты, кроме веры Ламы, которого жрецы получают жалованье из казны Императорской.

Татаре, отправляющие важнейшие при Дворе должности, держутся етой веры, несмешанной с нелепостями, которые прибавлены к ней детьми бессмертными. Китайцы, последующие Конфуциевым правилам, то есть ученые и чиновники, - имеют жрецов, и обеих сект, Фо-е и Тао-цеса. Народ утучняет сих жрецов многочисленными [274] жертвами, приносимыми к олтарям для испрошения гаданий, и ответы их служат правилами во всех обстоятельствах жизни. - Прибыточен также для жрецов впрочем соблазнительный обычай превращать капища в постоялые домы. Путешественники отдыхают не в кельях монастыря, но в самых храмах, и в них - то останавливаются все достаточнейшие Китайцы, потому что в целом государстве нет других постоялых домов для проезжих. Последнее Английское посольство не один раз останавливалось в них во время своего путешествия. В некоторых капищах находятся изваянные изображения Императора и особенных благотворителей храма, а часто воздаваемая в них почесть повешенному на олтаре имени Императора напоминает обряд идолопоклонства. Из сего впрочем краткого описания довольно ясно видно, что первобытная религия Китайцев уже несуществует, или по крайней мере что она совершенно во всем изменилась; видно также, что в Китае теперь нет народной религии, и что ни одна религия не может назваться господствующею

(Продолжение в след. книжке.)

Текст воспроизведен по изданию: Китайцы // Вестник Европы, Часть 88. № 16. 1816