Жизнеописание Суворова.

Александр Васильевич Суворов-Рымникский (1730-l800), князь Италийский, граф Российской и Священной Римской империй, генералиссимус русских сухопутных и морских сил, фельдмаршал австрийских и сардинских войск, гранд сардинского королевства, принц королевского дома (cousin du roi). Предки его вышли из Швеции в Россию при великом князе Симеоне Гордом. Отец Суворова, подпоручик Преображенского полка, предназначал сына к гражданской деятельности. Вследствие скупости отца, первоначальное образование Александра Васильевича сильно тормозилось; однако он изучал немецкий и французский языки, так что впоследствии свободно владел ими, а в более зрелом возрасте познакомился с итальянским, польским, финским и турецким языками. Ростом он был мал, тощ, хил, дурно сложен и некрасив. Любознательный и обладавший необыкновенными способностями, мальчик со страстью предался чтению, преимущественно книг военного содержания, и скоро обнаружил сильнейшую склонность к военному делу. В 1742 г. он был записан рядовым л-гв. в Семеновский полк, куда и поступил на действительную службу в 1745 году. Под руководством отца изучал артиллерию и фортификацию; кроме того, посещал лекции в кадетском корпусе; в общем же был самоучкою, ибо свое обширное образование приобрел главным образом сам, обладая ненасытной жаждой к чтению. Службу в полку он нес с необыкновенною ревностью, хотя в казармах не жил, и не только вполне изучил ее, но даже сроднился с солдатом: [2] его втянула в себя солдатская среда; тут же он закалил свое здоровье, отлично переносил усталость, голод, всякие лишения. Пройдя такую школу, он имел впоследствии право называть солдатский ранец «ветром». Солдаты любили Суворова, но и тогда уже все считали его чудаком, ибо жизнь его не походила на жизнь других дворян в его положении. Только в 1754 году Суворов произведен в офицеры, с переводом в Ингерманландский пехотный полк поручиком. В январе 1756 года его повысили в обер-провиантмейстеры и послали в Новгород; в октябре сделали генерал-аудитор-лейтенантом, с назначением состоять при военной коллегии; в декабре переименовали в премиер-майоры. Хотя эти нестроевые должности были не по вкусу Суворову, но здесь он познакомился с хозяйственною частью. — Во время семилетней войны он в 1-й раз выступил на боевое поприще. В 1758 году Суворов был послан в Лифляндию и Курляндию, во вновь сформированные 3-и батальоны пехотных полков; в том же году он назначен комендантом Мемеля и лишь в 1759 году пробрался к самой действующей армии: в чине подполковника Казанского пехотного полка был назначен дивизионным дежурным в штаб графа Фермора. Суворов участвовал в сражении при Куннерсдорфе и в набеге Чернышева на Берлин, а в 1761 году командовал отдельными отрядами, преимущественно конными, в легком корпусе Берга и отличился как отважный (ранен пулею) партизан и лихой кавалерист (особенно в деле под Ландсбергом), который, по аттестации Берга, «быстр при рекогносцировке, отважен в бою и хладнокровен в опасности». Сначала Суворов получил во временное командование Тверской драгунский полк, а потом — Архангелогородский драгунский. В семилетнюю войну он не только исполнял , поручения, но отдавал себе отчет и в общей обстановке войны. рассуждая о действиях Салтыкова после куннерсдорфской победы, Суворов сказал Фермору: «на [3] месте главнокомандующего, я сейчас бы пошел на Берлин». Другой раз, услыхав от прусского дезертира, что в Швейднице запасов хватит на 3 месяца, он посоветовал Бергу не посылать этого сержанта к главнокомандующему Бутурлину, который может поколебаться в своих наступательных планах: Суворов оказался правым — показания дезертира повлиялb на Бутурлина. В 1762 году Александр Васильевич был послан с депешами к Екатерине II, произведен в полковники и назначен командиром Астраханского пехотного полка, а в начале 1763 года — командиром Суздальского пехотного полка. Командуя последним, он выработал свою знаменитую систему воспитания и обучения войск; отчасти он формулировал ее письменно, в произведении, названном им «Суздальским учреждением» (оно до нас не дошло). Опыт войны не прошел даром: уяснив себе недостатки наших войск, преимущества системы Фридриха и вообще сущность и требования войны, Суворов воспитывал и обучал свой полк исключительно в духе боевых требований; хотя он и придерживался изданного тогда устава, но останавливался главным образом на тех его частях, которые могли иметь боевое применение; впрочем, вообще, он не придавал значения формам и старался влить в них лишь необходимую сущность. Суворов оказался прекрасным полковым командиром: его система обучения была одобрена свыше, ибо во время маневров в Красном Селе в 1765 году, в присутствии и при участии императрицы, ему и его полку предоставлена выдающаяся роль. — 31 мая 1768 года Суворов был уволен в отпуск на год, «для исправления его домашних нужд». Долго ли он оставался в отпуску — неизвестно, но в ноябре 1768 года уже двинулся с полком из Ладоги в Смоленск, для участия в войне против польских конфедератов. Марш Суздальского полка был необыкновенно быстр: в самое дурное осеннее время пройдено более 850 верст в 30 дней, [4] причем в Ладоге, на квартирах, не оставлено больных, а на походе захворало 6, пропал — 1. Так сказалась на деле основательная подготовка мирного времени. В сентябре 1768 года Суворов произведен в бригадиры, но продолжал командовать полком, который сдал лишь в феврале 1770 года, после производства в генерал-майоры. Во время войны против польских конфедератов, командуя войсками люблинского участка, Суворов ярко проявил свой военный талант. Замечательны его понимание стратегической обстановки (операции против Дюмурье и Огинского) и особенностей партизанской войны в том крае (распределение войск в участке, действия подвижного резерва), уменье сообразовать свои действия с характером противника (например Ландскрона) и проявление частного почина (Столовичи). Разбив Дюмурье под Ландскроною и Огинского при Столовичах, Суворов уничтожил два ядра конфедерации, с которыми она потеряла свою силу; затем, взяв Краков (15 апреля 1772 года), он своими победами главным образом и повлиял на исход войны, результатом чего был 1-й раздел Польши. За службу в Польше, Суворов получил орден св. Георгия 3-го класса, за Столовичи — орден Александра Невского, за Краков — одну тысячу червонных от императрицы. Во время этой войны Александр Васильевич не раз подвергался лично большим опасностям: в 1770 году, переправляясь во время осеннего половодья через Вислу, сильно ударился грудью о понтон и не мог оправиться несколько месяцев; в 1771 году, при нападении на Ландскронский замок, был оцарапан, а лошадь под ним убита; в Столовичах один из гвардейцев Огинского чуть не в упор выстрелил в Суворова, но промахнулся; в 1772 году, в деле с бандой Косаковского, подвергся нападению польского офицера, который, выстрелив из 2 пистолетов, бросился с саблей, и Суворов отражал его удары, пока карабинер не убил поляка. — Для характеристики [5] личности Александра Васильевича интересен следующий отрывок из его письма: «Я не очень входил в сношение с женщинами, но когда забавлялся в их обществе, соблюдал уважение. Мне недоставало времени заниматься ими, и я боялся их; оне-то и управляют страною здесь, как и везде. Я не чувствовал в себе довольно твердости, чтобы защищаться от их прелестей». — По окончании войны в Польше, возвратясь с войсками в Петербург, Суворов был командирован для осмотра в военном отношении границы со Швецией, а потом — в армию Румянцева на Дунай, где давно уже велась война с турками. 5 мая 1773 года он прибыл к назначенному ему отряду у Негоешти, а 10 мая и 17 июня произвел победоносные поиски на Туртукай, представляющие образцы форсированной наступательной переправы через реку. В этих поисках, вместе с тем, обращают на себя внимание: широкое развитие действий егерей, предоставление свободы частному почину отдельных начальников, своеобразное употребление конницы (в то время, как Румянцев, Репнин, и другие ставили ее между каре пехоты, Суворов назначал во 2-ю линию боевого порядка и предоставлял действовать самостоятельно). Сверх того, принятое уже в то время дробление боевого порядка на несколько каре Суворов развил, употребляя баталионные и даже ротные каре. Вообще тип боевого порядка под Туртукаем, с егерями далеко за флангами и впереди сомкнутых частей, носит в себе основы перпендикулярной тактики, выработанной русскими задолго до эпохи революционных войн. Во время поиска 10 мая, при атаке турецкой батареи, разорвало пушку и ранило Суворова в правую ногу, а во 2-м поиске он был так слаб (страдал лихорадкою и от ушибов при падении с лестницы в Негоешти), что 2 человека водили его под руки и особый офицер громко повторял приказания генерала, который мог говорить только шепотом. За Туртукай Александр Васильевич получил орден св. Георгия [6] 2-го класса. — 3 сентября 1773 года Суворов одержал победу над турками у Гирсова, а 9 июня 1774 года нанес им решительное поражение при Козлудже, что главным образом повлияло на исход войны и заключение кучук-кайнарджийского мира. В начале 1774 года Александр Васильевич произведен в генерал-поручики, летом же 1775 года (во время празднования этого мира) императрица пожаловала ему золотую шпагу с бриллиантами. — В промежуток между кампаниями 1773 и 1774 годов Суворов женился на княжне Прозоровской; но семейная жизнь не удалась ему, и в 1784 году Александр Васильевич окончательно разошелся с женою. — Тотчас после турецкой войны Суворов послан был в помощь графу Панину, для усмирения пугачевского бунта. Хотя главный удар был нанесен Михельсоном, но необычайно быстрое преследование Суворовым Пугачева в степи ускорило гибель самозванца. — Проведя некоторое время в Москве, Суворов отправился на службу в Крым, где и пробыл полгода, а затем назначен начальником кубанского корпуса, и в три с половиною месяца привел оборону иа Кубани в блестящее состояние. В апреле 1778 года ему вверены были войска в Крыму и на Кубани. В виду возможности турецкого десанта на берега Крыма, Суворов принял меры для отпора, причем все распоряжения его в этом отношении (распределение войск и прочее) представляют образец превосходного плана для обороны берегов. Вместе с тем, Александр Васильевич оказался замечательным политическим деятелем (выселение, христиан из Крыма: греки поселены по рекам Берда, Калмиус и по азовскому побережью; армяне — на Дону, близ Ростова) и много повлиял на присоединение Крыма. Так как в 1779 году опасность военных действий со стороны турок миновала, то Суворову приказано, оставив в Крыму и на Кубани часть войск в виде гарнизонов, вывести остальные в Россию; сам же [7] он получил в командование малороссийскую дивизию, но уже в январе 1780 года был командирован в Астрахань, чтобы привести в исполнение проект Потемкина о направлении ост-индской торговли по внутреннему водному пути к Петербургу, Из проекта ничего не вышло, и в конце 1782 года Суворов переведен в крепость Св. Димитрия (при устье Дона), для командования кубанским корпусом, которому вскоре (по объявлении в 1783 году манифеста о присоединении Крыма) выпала нелегкая задача привести к присяге и покорности ногайских татар. Суворов достиг этой цели, поборов значительные трудности и пролив много крови противника. В июле 1783 года Александр Васильевич получил орден св. Владимира 1-й степени, а в 1786 году произведен в генерал-аншефы. В течение 1784-1786 год. командовал владимирскою и петербургскою дивизиями, а затем назначен в кременчугскую, что имело важное значение, ибо императрица, во время своего путешествия 1787 года, должна была сделать в Кременчуге смотр войскам. На смотру Екатерине, австрийскому императору и иностранным представителям надлежало показать войско, подготовленное для войны, а не для плац-парадных кунштюков; вот почему проницательный Потемкин и выбрал для этого дела Суворова.. Смотр удался наилучшим образом, и приемы Суворова озадачили зрителей. В награду он получил табакерку в 7 тысяч рублей. — С началом 2-й турецкой войны 1787-1791 г. При Екатерине Суворов назначен командовать кинбурнским корпусом, на который возложена оборона побережья Черного моря от устья Буга до Перекопа. Оборона эта — образец операций подобного рода и должна быть рассматриваема вместе с планом Суворова 1778 года (см. выше); но последний план обнимал оборону всего побережья, а распоряжения 1787 года касались лишь обороны отдела. Основательность этих распоряжений блистательно оправдалась победою под Кинбурном [8] 1 октября, за которую Александр Васильевич получил орден св. Андрея Первозванного и бриллиантовый плюмаж на шляпу с буквой К. В кинбурнском бою особенно замечательно взаимодействие различных родов оружия и содействие галеры «Десна». Против. турок пехота строилась всегда в каре, но здесь Суворов употребил развернутый строй, так как конницы у десанта не было и такой строй вообще соответствовал обстановке боя на узкой косе. Во время сражения Суворов был ранен картечью в бок и пулею в левую руку. В 1788 году он участвовал в осаде Очакова и снова ранен (пулею в шею); но, по неудовольствиям с главнокомандующим Потемкиным, уехал в Кинбурн; тут, при взрыве лаборатории, бомба влетела в квартиру Александра Васильевича, разорвалась ж причинила ему серьезные поранения обломками квартирной обстановки. В кампанию 1789 года, командуя дивизией в молдавской армии Репнина, Суворов разбил турок при Фокшанах и Рымнике, чем уничтожил почти все их вооруженные силы; но Потемкин не сумел воспользоваться результатом работы суворовского гения. В награду Александр Васильевич получил бриллиантовый крест и звезду к Андрею Первозванному, орден св. Георгия 1-го класса, бриллиантовый эполет, богатую шпагу, перстень и титул графа Рымникского, а от австрийского императора — титул графа Священной Римской империи. В 1790 году Суворов совершил подвиг, поразивший современников: взял штурмом Измаил ¹. Этот высокий образец военного искусства замечателен систематической подготовкой и необыкновенно стройным исполнением штурма. Однако, вследствие зависти Потемкина, Александр Васильевич был награжден лишь чином подполковника Преображенского полка. В 1791-1792 годах он произвел рекогносцировку русской границы [9] с Финляндией, составил проект ее укрепления и выполнил последний. Работы шли весьма успешно, так как Суворов хорошо знал инженерное дело, но не любил его и всегда тяготился такими поручениями. В конце 1792 года, ввиду вооружений Турции и возможности войны с нею, Суворов был послан в Херсон: под его начальство поступили войска в Екатеринославской губернии, Крыму и во вновь присоединенных землях; вместе с тем, ему поручено укрепление границ на юге. Однако, войны с Турцией не последовало. Суворов был весьма недоволен своим положением, тем более, что в марте 1794 года началось восстание Косцюшки. Только в августе этого года Суворов был вызван на театр польской инсуррекционной войны. 11-го он выступил из Немирова и совершил замечательно-искусный марш-маневр к польской Праге, причем на пути разбил поляков в ряде боев при Дивине, Кобрине, Крупчицах, Бресте и Кобылке; взяв же, после кровопролитного штурма, Прагу ², достигнул умиротворения Польши, последствием чего был 3-й раздел ее. Вся операция, веденная образцово, доказывает в Суворове большой стратегический талант и поучительна приемами действий против партизанской войны в обширных размерах. Штурм Праги произведен блестящим образом и, пожалуй, может быть приравнен к штурму Измаила; по крайней мере, сам Суворов говорил: «дело сие подобно измаильскому». В награду Александр Васильевич получил алмазный бант на шляпу, 3 пушки (из числа взятых при Крупчицах), чин генерал-фельдмаршала, имение « Кобринский ключ» (7 тысяч душ мужского пола), а от прусского короля — ордена Красного орла и большого Черного орла, причем остался командовать войсками в Польше. В январе 1796 года он приехал в Петербург, удостоился милостивого [10] приема императрицы и получил предложение принять главное начальство в предположенной экспедиции в Персию, но отказался, имея в виду более важную войну на европейском театре, против турок или французов. Вследствие этого он был назначен начальствовать войсками в губерниях Врацлавской, Вознесенской, Екатеринославской, Харьковской и в Таврической области. В марте прибыл Суворов в Тульчин, главную квартиру армии, и здесь развил до полноты свою знаменитую систему воспитания и обучения войск, которая составляет самостоятельную школу. Здесь же он придал окончательную редакцию своему военному катехизису ( « Наука побеждать », также — « Деятельное военное искусство » ). — Ожидание войны с Турциею не осуществилось, но зато решено было послать 50-ти тысячную армию, под начальством Суворова, против французов; однако, кончина Екатерины II (6 ноября) помешала исполнению этого решения, и отправка наших войск за границу была отменена. — Вскоре по восшествии на престол императора Павла, Суворов оказался в опале. Высочайшим приказом 6 февраля 1797 года он отставлен от службы, даже без мундира, а в конце апреля сослан в свое имение, Кончанское (Боровичского уезда), под присмотр полиции, причем ему не позволялось отлучаться из деревни к соседям, принимать кого-либо к себе, корреспонденция же прочитывалась. Положение Александра Васильевича сделалось настолько тяжелым, что в декабре 1798 года он послал государю прощение о разрешении поступить в монахи. Ответа не последовало, а 4 февраля 1799 года, под влиянием ходатайства венского двора, послан рескрипт, которым Суворов вызывался для принятия начальства над соединенною австро-русской армией в войне с Францией (знаменитые Итальянские и Швейцарские походы Суворова) ³. Начав [11] наступление 8 апреля, Суворов разбил генерала Моро на реке Адда (при Кассано) и уже 18 мая вступил в Милан, ниспровергнув Цизальпинскую республику, а 15 мая занял Турин, завоевав Пиемонт; в первой половине июня дал высокопоучительный образец действий по внутренним операционным линиям против армий Моро и Макдональда, причем последнего наголову разбил в 3-х дневном сражении на реках Тидона и Треббия (6, 7 и 8 июня), а 4 августа одержал решительную победу над генералом Жубером при Нови. Это сражение было ведено с замечательным тактическим искусством: демонстрируя против левого фланга французов войсками Края, Суворов нанес решительный удар в стратегический ключ неприятельской позиции, в ее правый фланг. — План швейцарского похода, по мнению некоторых писателей, грешит относительно выбора операционного направления (хотя вопрос далеко еще не выяснен), но его тактическое выполнение — неподражаемо; противник Суворова, Массена, говорил, что он отдал бы все свои походы за один суворовский швейцарский. — Император Павел наградил Александра Васильевича титулом князя Италийского, своим портретом с бриллиантами, для ношения на груди, орденом св. Анны 1-й степени, званием генералиссимуса; кроме того, приказано «войскам, даже и в присутствии государя, отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе Его Императорского Величества»; военной коллегии вести с ним переписку не указами, а сообщениями; изготовить памятник (стоит в Петербурге, на Суворовской площади). Император Франц II пожаловал большой крест ордена Марии-Терезии и звание австрийского фельдмаршала, с жалованьем 12 тысяч гульденов в год; курфирст баварский — орден Губерта; сардинский король — большую цепь ордена Анунциаты и сделал Александра Васильевича «великим маршалом пиемонтских войск и грандом королевства, [12] с потомственным титулом принца и кузена короля». — 20-го апреля 1800 года Суворов, совершенно больной, возвратился в Петербург; но еще раньше его постигла новая, внезаищая опала со стороны Павла I; все торжества, приготовленные для встречи полководца, были отменены. 6 мая Александр Васильевич умер. Погребение, по чину фельдмаршала, а не генералиссимуса, последовало в Александро-Невской лавре. На надгробной плите значится: «Здесь лежит Суворов».

В течение своей 40-летней военной карьеры Суворову приходилось действовать на весьма разнообразных театрах войны: на равнинах Пруссии и Италии, в лесах и болотах Польши и Литвы, в степях Молдавии и Валахии, Крыма, Новороссии, Северного Кавказа и оренбургских, в горах Швейцарии. Таким же разнообразием отличался противник и его предводители. Суворов предпринимал всевозможные военные операции: полевые сражения, переправы через реки, осаду, оборону и штурм крепостей. оборону морских берегов, партизанскую войну. Гений полководца постепенно развивался и креп, а наибольшего блеска достиг на закате дней, в кампанию 1799 года. От природы Суворов был одарен обширным умом, обнаруживавшимся во всяком действии, в каждом мнении. Еще из родительского дома он вынес уважение к науке и жажду знания, а на службе, чуть не до последнего дня жизни, постоянно пополнял свое многостороннее образование. Просвещенный наукою ум и продолжительная военная практика выработали у Суворова замечательный военный глазомер, это внутреннее око, направляющее решение полководца, способность вычитать истину из массы сбивчивых и часто противоречивых признаков (Столовичи, Треббия). Суворов имел характер решительный, обладал железной волей, доходил до крайней степени упорства, когда приходилось приводить в исполнение свои планы. Ош, не нуждался в советах, не требовал их и не принимал. Раз задумав что-нибудь, не колебался и немедленно стремился [13] к достижению поставленной цели. Все бои носят самый решительный характер (Фокшаны, Рымник, Измаил, Нови...). Если у Суворова не было равновесия между умом и характером, то некоторый перевес заметен в сторону последнего. Однако чрезмерная отвага не доводила полководца до предприятий безрассудных, — все было соображено с обстановкой. Несмотря на всю вспыльчивость и раздражительность, он умел сдерживать себя во многих случаях. Обладал чрезвычайной личной храбростью, но не выставлял ее напоказ; всегда был на своем месте, весьма часто подвергался опасности и не избегал ее, если требовалось его присутствие там, где происходил жаркий бой и царила смерть. Высоко ценя свои подвиги, как генерала, даже не отличаясь в этом отношении скромностью, он не заявлял о подвигах своей личной храбрости. Укрепив с течением времени свое слабое здоровье, он проявил впоследствии необыкновенную выносливость; избегал комфорта, всегда вел такую жизнь, как будто оставался на биваке: спал на сене и даже в холода носил самую легкую одежду; не ходил, а бегал; не ездил, а скакал. Никогда его здоровье не влияло тормозящим образом на военные операции и постоянно он обнаруживал самую кипучую деятельность. Главные пружины, двигавшие Суворова иа подвиги, — страсть к военному делу (ж к войне, как к конечному его проявлению), сильнейшее честолюбие и славолюбие. Вне военной профессии для него не было деятельности которая могла бы удовлетворить его; в 1793 году, во время мира в России, он просился поступить волонтером в германские войска, воевавшие против французов; в 1798 — хотел идти в монастырь, так как ему казалось, что военное поприще для него кончилось, цель жизни исчезла. Честолюбие было присуще Суворову, представлявшему цельный тип военного человека; но оно не доходило у него до степени болезненности, и для получения почетной награды или чина он [14] не поступался своими правилами нравственности. Все отличия получил за боевые заслуги («завоевав Польшу. вы сами себя сделали фельдмаршалом», писала Екатерина II). Точно также не давал боев и не пускался в предприятия, которые служили бы только для удовлетворения его честолюбия и не нужны были в общей экономии войны. Военную славу считал выше всего, и свое поучение войскам оканчивает словами: «слава, слава, слава». Пользовался магическим влиянием на массы, зависевшим от множества нравственных нитей, которые связывали предводителя с последним солдатом его армии. Солдаты слепо верили в непобедимость своего генерала, и вера эта основывалась на неопровержимых, всем известных фактах. Постоянная отеческая заботливость Суворова о солдатах вселила в них убеждение, что без ву7жды ими не рискнут. Долговременное же близкое общение с войсками наблюдательного полководца доставило ему основательное знакомство с природою солдата, складом его понятий, процессом образования его идей, даже предрассудками... И всем этим полководец искусно пользовался, ибо был великий военный психолог. Суворов знал солдата, а солдат знал Суворова, потому что генерал не только его не чуждался, но, напротив, старался быть возможно ближе к людям, постоянно вступал с ними в беседы и говорил так, как никто другой не мог бы говорить: он владел красноречием особого рода — каждое его слово шло прямо к солдатскому сердцу. Неистощимая веселость Суворова от одной какой-нибудь, всегда удачной, шутки сообщалась войскам и подбадривала их даже в самые тяжелые минуты, а несколько горячих слов вызывали на необычайные усилия. Личное присутствие Суворова, даже одно его имя производили на войска чарующее действие. Бескорыстие, щедрость, религиозность, добродушие и простота в обращении привлекали к нему все сердца. Короче, по замечанию одного иностранного писателя, трудно указать на такое [15] военное качество, которого не было бы в Суворове. Мало того, все эти качества были присущи ему не только в молодости или зрелом возрасте (когда часто способности полководца достигают своей кульминационной точки, а затем начинают клониться к упадку), но и в старости, к 70-ти годам, и не ослаблялись, а совершенствовались и достигли высокого развития. Нельзя умолчать о странностях Суворова, которые сделали его прославленным чудаком. Он не прикидывался им, не напускал на себя искусственного оригинальничания для достижения какой-нибудь цели, чтобы сделаться заметным, а действительно чудачество, вместе с веселостью, лежали в основе его натуры. В молодости он сдерживал себя, но когда достиг известного положения, дал волю природе, и странности усилились. Впрочем многое, весьма естественно принималось за эксцентричность людьми, которые не понимали сущности дела; выйдет Суворов в сапоге на одной ноге и в туфле на другой — эксцентричность, а на самом деле туфлю он часто носил на раненой ноге. — С точки зрения стратегии, военные действия Суворова представляют высокий образец. Он всегда задавался важною целью. В эпоху, когда местному элементу придавали большое значение, Суворов главною целью действий всегда ставил не какие-либо пункты и линии, но армии неприятеля и источники средств для ведения им войны (Дюмурье под Ландскроной, Огинский при Столовичах, вся кампания 1794 года, Адда, Треббия, Нови). Наметив важную цель, он искусно выбирал и направление для движения своей армии (операционную линию) ; например, марш от Бреста к Праге в 1794 г., действия по внутренним линиям в июне 1799 года. он всегда стремился действовать сосредоточенно силами, хотя и подвергся наибольшим нареканиям критиков именно с этой стороны. На самом деле, если у него и заметна иногда разброска сил, то она не только от него не зависела, [16] но являлась даже вопреки его желаниям. Разброска сил в Италии в 1799 году произошла от влияния венского гоф-кригсрата; в Польше же, в войну 1768 — 1772 годов, она вызывалась сущностью обстановки (партизанская война); но в обоих случаях стратегическое развертывание его войск представляет выдающиеся образцы, особенно для того времени, когда кордонная система была еще во всеобщем употреблении; замечательно здесь выдвижение авангардов на главнейшие направления и возможность сосредоточения значительных сил к любому пункту театра войны. Если часто случалось, что Суворов являлся на поле сражения с меньшими силами, нежели у противника, то это было вопреки желаниям генерала, вследствие различных причин; сам же он старался сосредоточить возможно больше войск. Во всяком случае, Суворов побеждал. Разброску и слабость своих сил он вознаграждал подвижностью, быстротою маршей, составлявшею нечто неотъемлемое в его природе. Вместе с быстротою, являлась скрытность маршей, возникавшая совершенно естественно, сама собою, так как быстрота была столь велика, что никто не верил возможности появления Суворова там, откуда он еще недавно находился в весьма далеком расстоянии (движение к Столовичам, Ландскроне, Бресту в 1794 году, к Треббии в 1799 году). Быстрота и скрытность маршей вели к внезапности появления — лучшему способу подготовки успеха. Суворов всегда удерживал в своих руках почин в действиях относительно неприятеля (1-я и 2-я польская война, Фокшаны и Рымник, 1799 год). Если противник иногда и пытался захватить почти в свои руки, то Суворов сосредоточивался и наносил жестокие удары. Он не знал отступлений (исключения ничтожны), постоянно действовал наступательно ⁴ и, сообразно с обстановкой, искал боя, а не уклонялся от [17] него. В те времена, когда идея преследования неприятеля после боя далеко еще не вошла в сознание, когда говорилось о необходимости строить отступающему золотой мост, Суворов был горячим приверженцем полной эксплуатации победы, неотступного преследования на поле сражения и на театре войны, ибо «недорубленный лес опять вырастает»; в одном же наставлении он выражается так: «ничего не щадить; не взирать на труды; преследовать неприятеля денно и нощно, пока истреблен не будет». Так Суворов поступал и в действительности. Поклонник решительного образа действий, он постоянно заботился об обеспечении своей операционной линии (кампания 1794 года). Планы его были всегда весьма просты, что и составляет их главное достоинство. Имея в виду конечную задачу, они обнимали постановку лишь ближайшей цели и общее направление к ней; все дальнейшее, все подробности, строго подчинялись наличной обстановке; слишком далекое предвидение различных обстановок, подверженных многим случайностям («весь этот вихрь случаев» по выражению Суворова), он обходил. Вот почему, быть может, некоторые писатели и уверяют, будто Суворов действовал без всякого плана, без толку передвигал войска взад и вперед. Теоретические воззрения его о ведении войны, выраженные кратко, картинно и своеобразно, рассеяны в его приказах, наставлениях, письмах и заметках. Они затрагивают множество предметов, но над всеми мыслями мудрого полководца царит идея о необходимости «смотрения на дело в целом». — Придавая большое значение нравственному элементу, Суворов везде ставил дух выше формы; свой дух вносил в тактику, и вследствие этого всякий тактичный прием приобретал в его руках некоторую особенность, обличавшую мастера. В походных движениях наибольшее внимание обращал на быстроту; все марши его, с точки зрения обыденных понятий, были форсированными; обыкновенный [18] переход он считал в 28 верст, иногда же доводил форсировку до крайнего напряжения, так что многие даже падали на пути от изнеможения (марш в июне 1799 г. от Александрии к Тидоне, 80 верст по жаре в 36 часов). Хотя отсталых он вообще не любил, но, когда важен был выигрыш времени, жертвовал второстепенным (числом людей, силою) в пользу главного (времени). На походе требовался порядок, за которым следил и сам Суворов. Нормальная продолжительность остановки для ночлега — от 10 до 14 часов, но часто случалось и меньше (6 часов); иногда же, при форсировках, ночлеги обращались просто в большие привалы. На привалах и ночлегах не терялось времени на подтягивание, выстраивание и затем на вытягивание колонны, ибо каждый взвод, по приходе на место, ложился отдыхать, не ожидая других: «голова хвоста не ждет». В бою почти всегда предпочитал штык пуле, атаку обороне; последнюю вел активно. Ружейный огонь того времени был вообще слаб и не меток, а в штыковом бою русские, вследствие своих высоких нравственных качеств, имели огромное преимущество; отсюда — «пуля дура, штык молодец». Но это не значит, чтобы Суворов не придавал значения огню. Напротив, в то время, когда всюду обучение стрельбе стояло крайне низко (отпускалось по 3 патрона), он требовал правильного обучения (заготовлялось у него по 30 патронов), скорого заряжания, редкого и меткого огня; виды стрельбы им упрощены. Рассыпной строй применялся охотно, особенно со времени переформирования егерских команд при полках в егерские батальоны, — реформа, также исполненная Суворовым. Что же касается штыка, то Суворову более, чем кому-либо, принадлежит утверждение в русской тактике понятия о решающем значении в бою штыка, как при помощи указаний в наставлениях, так и кровавыми доказательствами на практике. В бою прибегал к самым разнообразным формам строя [19] из устава 1763 года: развернутый — основной (в Италии в 1799 году); против турок — каре (исключая Кинбурна), которые он составлял из самых мелких частей, до рот; колонны, иногда даже для атаки походные; с этими строями часто сочетался рассыпной из егерей или полковых стрелков. Дело в том, что Суворов видел залог успеха не столько в форме построения, сколько в энергии атаки; поэтому он, больше всех других начальников, придерживался элементарных форм устава, но зато в применении их отступал тоже больше всех. Хотя Румянцев уже ввел 2-х-шереножный развернутый строй, но Суворов, не признавая его выгод, придерживался 3-х-шереножного. От всех он требовал решительности и самостоятельного почина в действиях, а потому и преследовал «немогузнайство», как признак нерешительности и отсутствия почина. Следующие, малоизвестные слова Суворова о частном почине весьма замечательны: «Местный в его близости по обстоятельствам лучше судит, нежели отдаленный: он проникает в ежечасные перемены их течения и направляет свои поступки по правилам воинским». «Я вправо, должно влево — меня не слушать. Я велел вперед, ты видишь — не иди вперед»... Из некоторых выражений Суворова («рекогносцировки... не хочу», и так далее) можно вывести заключение, что он был противником рекогносцировок, а также демонстраций; на самом деле, он только ратует против злоупотребления ими, сам же прибегал к ним, когда было нужно. Он знал цену времени и умел пользоваться благоприятной минутой для атаки. «Фортуна, пишет он, имеет голый затылок, а на лбу длинные, висящие власы. Лёт ее молниен; не схвати за власы — уже она не возвратится»... Для главной атаки Суворов всегда выбирал важнейший пункт в неприятельском расположении (Треббия — левый фланг, Нови — правый, Адда — центр). Во многих сражениях видно искусное пользование резервом; [20] в эпоху господства линейной тактики это особенно замечательно. Все роды оружия действуют у Суворова превосходно сами по себе и с полным самоотвержением поддерживают друг друга; при этом он был мастером в употреблении каждого рода оружия; употребление же конницы весьма замечательно (Рымник, бои в Польше). Суворов умел в бою эксплуатировать силы своих войск вполне; никто не оказывался праздным; например, под Измаилом спешенные казаки пошли на штурм с укороченными пиками. В каждом сражении он не только воодушевлял войска, но и управлял ими, не выпускал из рук (Рымник, Кинбурн, Треббия). Преследование на поле сражения производил ж конницею, и пехотою. Армиею управлял не только посредством диспозиций, требующих значительного времени для изготовления, но и просто записками от своего имени. Для выигрыша времени, диспозиции составлялись иногда сразу на 2 дня, иногда же отдавались словесно собравшимся у него генералам, что, при небольшом составе армий, не представляло затруднений. Перечислив некоторые частности суворовской тактики, общую ее характеристику лучше всего сделать его же словами, начертанными на перстне, подаренном Милорадовичу: «глазомер, быстрота, натиск, победа». — Незабвенную память оставил по себе Суворов, как великий военный педагог, идеи которого и поныне еще не применены во всей полноте. Конечно, в его время и другие военачальники прилагали здравые основания к воспитанию солдата, однако никто не поднялся до его результатов, зависевших от гениальности творца школы. Упрочение религиозности, чувства чести, долга, национальной гордости («мы русские, с нами Бог»), преданности престолу..., — вот основы его воспитания. Наглядность в обучении (сквозные атаки, эскалада нарочно построенных рва и вала...), простота, обучение только необходимому (отсутствие при этом «чудес», т. е. всего искусственного, неприменимого [21] на войне) и при обстановке возможно близкой к действительности, человеколюбивое обращение без жестокости (телесные наказания редки), стремление, чтобы «каждый воин понимал свой маневр», правило: «тяжело в ученьи — легко в походе, легко в ученьи — тяжело в походе», обучение не многому, но твердо..., — таковы основы его образования солдата. Результаты суворовского воспитания и образования сказались в ряде блестящих побед, какого не имеет никто из русских полководцев; в течение своей военной карьеры Суворов никогда не был побежден, а постоянство побед и военных успехов — свойство таланта. Внимательное рассмотрение военных действий Суворова обнаруживает в нем военный гений, притом весьма характерный, имеющий национальный оттенок и дающий полное право поставить его имя, вместе с именем Петра I, в среду десятка великих полководцев Европы.

Приближается (1899 г.) столетие итальянского и швейцарского похода великого полководца; не следует ли теперь же подумать о постановке достойного памятника Александру Васильевичу Суворову? Думается нам, что вопрос этот относится не к одним военным, но касается всего русского народа, несомненно, пожелающего почтить своего героя. Правда, в Петербурге, близ Царицына луга, уже существует памятник генералиссимусу, но вид его мало напоминает образ и дела полководца. Памятник воздвигнут Александром I в 1801 году. Фигура отлита из бронзы известным в свое время художником Козловским, который изобразил русского фельдмаршала римским воином, прикрывающим своим щитом и мечом жертвенник, на котором находятся пьемонтская и сардинская короны и папская тиара. На пьедестале, в виде круглого гранитного столба (базис имеет 2 сажени в поперечнике) надпись на бронзовой доске: «Князь Италийской, Граф Суворов-Рымникский, 1801 год». Но что может сказать [22] русскому человеку своим видом этот римский воин? Разве отразилась в нем гордость русского народа той славой, которою он покрыл русское оружие, русское имя? Этот римский воин молчит о Рымнике, об Измаиле, Праге, молчит о «русском» гении полководца и не соответствует сложившемуся у каждого ясному представлению о личности «чудо-богатыря». Фигура Суворова на памятнике Екатерины П, близ Александринского театра, в Петербурге, весьма похожа на свой оригинал, но в соседстве с изображением Императрицы имеет второстепенное значение» Кроме того, народный русский герой принадлежит всему русскому государству, а потому изображение Александра Васильевича Суворова должно быть в сердце России, в Москве.

Комментарии

1 См. Н. А. Орлов, «Штурм Измаила Суворовым в 1790 г.». Ц. 1 р. 50 к.

2 См. Н. А. Орлов, «Штурм Праги Суворовым в 1794 году». Ц. 1 р. 50 к.

3 См. H. А. Орлов, «Суворов. Разбор военных действий Суворова в Италии в 1799 году». Ц. 3 р.

4 Это не следует понимать в узком смысле, то есть, что Суворов считал необходимым наступать наперекор обстановке.