БЕРЖЕ П.

ПОСОЛЬСТВО А. П. ЕРМОЛОВА В ПЕРСИЮ

ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК

[Посвящаю Михаилу Ивановичу Семевскому]

Представляя настоящую статью читателям “Русской Старины”, я далек от того убеждения, что сообщаемый мною исторический факт не был известен им из других источников. Мне хотелось только рассказать его в большей последовательности и дополнить теми подробностями, которые я считал особенно необходимыми. Взгляд этот обусловливается самой важностью события. Начать с того, что из всех посольств, когда либо отправленных из России в Персию, посольство ген. Ермолова было, бесспорно, самым блестящим как по своему личному составу, так и по денежным на него затратам. Но помимо этой, так сказать, внешней обстановки, оно имело особенное значение и по самой цели своей, направленной, главным образом, к удержанию за Россией земель, отошедших к ней по Гюлистанскому трактату, и ослаблению влияния англичан в Персии, путем установления с этою державою постоянных дипломатических сношений. Наконец, только пребыванием Ермолова между персиянами и личным с ними знакомством могут объясниться те отношения его к персидскому правительству, которым он неизменно следовал в течение своего слишком 10-ти-летнего командования на Кавказе.

При составлении статьи, у меня находились следующие материалы: Два описания посольства: автором одного из них сам Алексей Петрович (Записка о посольстве в Персию, помещенная во 2-й части его “Записок”. Москва, 1868), а другого, весьма, впрочем, слабого, — член посольства В. Бороздна (Краткое описание путешествия Российско-Императорского посольства в Персию, в 1817 г. Спб. 1821) и 2-я часть VI тома изданных мною Актов Кавказской Археографической Комиссии. Кроме того, я пользовался рукописным дневником [256] шт.-к. Коцебу и некоторыми из собственных заметок, частью напечатанных, частью же сохранившихся у меня в рукописи.

Биографические сведения о некоторых персидских сановниках заимствованы из истории Персии, составленной Риза-Кули-ханом.

I.

Отношения России к Персии. — Гюлистанский договор. — Посольство Мирза-Абуль-Хасан-хана. — Назначение Ермолова чрезвычайным послом в Персию. — Высочайшая инструкция. — Прибытие Ермолова в Тифлис. — Отъезд в Карабаг. — Возвращение. — Тревожные слухи о неприязненных замыслах Персии и Турции против России. — Штат посольства. — Императорские дары. — Денежные средства.

Поход, предпринятый Петром I в 1722 году, и действия наших войск по полуденную сторону Кавказского хребта в течение прошлого столетия не могли не внушить Персии весьма справедливых опасений на счет прочности ее влияния на Закавказские ханства, где, хозяйничая как у себя дома, она всегда находила богатую для себя наживу. С утверждением же нашим в Грузии и с распространением нашего владычества вне пределов этой страны, опасения персидского правительства обратились в открытую против нас вражду. Начиная с 1806 года, не проходило почти ни одного года без переговоров о мире или перемирии, при чем главным предложением с нашей стороны всегда было постановление границы по pp. Куре, Араксу и Арпачаю. Переговоры эти, оканчиваясь, по обыкновению, новыми неприятельскими действиями, употреблялись нередко Персией для того только, чтобы собраться с новыми силами, а иногда и просто с намерением осуществить какие либо вредные для нас замыслы. Погром персидской армии при Асландузе и взятие вслед затем штурмом Ленкоранской крепости (1812 г.) как бы отрезвили Персию, вынудив ее возобновить искательство о мире. После долгой переписки о том, чтобы предложенные вновь переговоры велись не через Аббас-мирзу, которого окружали люди недоброжелательствовавшие России и из личных выгод желавшие продолжения войны, а непосредственно с тегеранским кабинетом, тогдашний главнокомандовавший на Кавказе ген.-от-инф. Ртищев (1812 — 1816) заключил, 1-го октября 1813 года, перемирие на 50 дней, а 12-го того же месяца подписал мирный договор в Гюлистане. Прямым и важнейшим последствием его была уступка навсегда России ханств: Карабагского, Шекинского, Ганджинского,

Ширванского, Дербентского, Кубинского, Бакинского и Талышинского. Но такая уступка, вынужденная превосходством нашего оружия, не [257] могла не быть слишком чувствительной для персидского правительства, которое, еще до заключения договора, постановило особый сепаратный акт, в котором выговорило себе право просить государя императора о возвращении ей некоторых из уступленных земель. С этим именно поручением был отправлен в Петербург, подписавший вместе с Ртищевым Гюлистанский договор, Мирза-Абуль-Хасан-хан. Он прибыл в столицу в то самое время, когда император Александр находился заграницею, озабоченный успокоением Европы и освобождением ее от ига Наполеона. По возвращении государя, посол представил просьбу шаха, но, вместо удовлетворения, получил в ответ, что в доказательство искренней приязни Его В-вом отправляется к шаху чрезвычайным послом вновь назначенный на Кавказ корпусным командиром А. П. Ермолов. которому высочайше повелено во всем, сколько возможно, споспешествовать желанию шаха и сохранить его дружбу. С тем посол и выехал из Петербурга. Вскоре за ним отправился и Алексей Петрович Ермолов.

По смыслу высочайшей инструкции, данной Ермолову, на обязанность его возлагалось:

1) Увериться, нельзя ли в Талышинском и Карабагском ханствах найти средство к удовлетворению домогательств Персии в возвращении ей некоторых земель, отошедших к России по Гюлистанскому договору, чрез проведение новой черты границ, и получение, во взаимство того, других выгод.

2) Открыть торговые конторы в Энзели, а особенно в Астрабаде.

3) В вопросе о признании Аббас-мирзы наследником престола держаться политики Англии, которая хотя и дает ему титул наследника, но не принимает на себя никакого в том ручательства.

4) Заключить с Персией такое постановление, по которому она, со своей стороны, обязалась бы наблюдать наистрожайший нейтралитет, во взаимство чего Россия обязалась бы оставаться совершенно безучастной во всех войнах, кои Персия вести будет с сопредельными ей или иными государствами.

5) Остановить перевес английского влияния в Персии, ослабить оное неприметным образом и, наконец, вовсе истребить его.

6) Расположить Персию, для ее блага, к миру с Россией.

7) Собрать подробные сведения о правлении сей земли и ее способах, о ее статистике и топографии, а также о состоянии и силе войск ее, и

8) По отъезде из Тегерана учредить там всегдашнюю миссию. Ермолов прибыл в Тифлис 10-го октября 1816 года и уже [258] в ноябре, озабоченный делами своего посольства, задумал личное обозрение вновь приобретенных по Гюлистанскому договору областей. С этой целью он отправился в Карабаг, которого обратной уступки в особенности домогался шах, обнадеженный в успехе самим ген. Ртищевым. Между тем, едва только он возвратился из поездки, как до него начали доходить тревожные слухи, что персияне и турки скрывают против нас какие-то враждебные намерения. Обстоятельство это вынудило его тотчас же отправить к государю донесение, в котором он, между прочим, упомянул, что, в виду возникших затруднений, отсутствие его в Персию может иметь крайне неприятные последствия. Но, еще до получения из Петербурга ответа (ответной бумагой этой Ермолову разрешалось на случай усложнения политических обстоятельств, отправить вместо себя в Персию одного из подчиненных ему генералов), подозрения рассеялись и Ермолов, решившись отправиться к шаху, начал готовиться к выезду.

Штат посольства, высочайше утвержденный, состоял из следующих лиц:

Советников посольства: действ. ст. советников Негри и Соколова.

Секретаря колл. сов. Худобашева.

Маршала л.-гв. Семеновского полка кап. Ермолова.

Кавалеров: л.-гв. Семеновского полка шт.-к. кн. Бебутова, л.-гв. Преображенского полка прапорщика графа Самойлова и свиты Е. И. В., по квартирмейстерской части, поручика Боборыкина.

Чиновников посольской канцелярии: колл. секретаря Бороздна, 12-го класса Рикорда, магистра Ярцова и подпор. Мадатова.

Докторов: колл. сов. Мазаровича и 7-го класса Миллера.

Аптекаря Ауфмордта.

Живописцев: академика Машкова и барона Корфа.

Грузинского корпуса обер-квартирмейстера полк. Иванова.

Офицеров гвардейского генерального штаба: шт.-к. Муравлева, поручика Ренненкампфа и подпор. Щербинина.

Офицеров по квартирмейстерской части: шт.-к. Коцебу, прапор. Воейкова и колоновожатого Лачинова.

Адъютантов А. Ермолова л.-гв. казачьего полка шт.-ротмистра князя Бековича-Черкасского и л.-гв. артиллерийской бригады поручика Попова.

Священнослужителя протоиерея Авраамова.

Капельмейстера кол. регистр. Парижского.

Фельдъегерей: Матвеева и поручика Стабуша. [259]

Толмачей: кап. Назарова, прапорщиков Беглярова и Али-Ханова, и хорунжого Мещерякова.

Полицеймейстера подпор. Федорова.

При подарках: губерн. секр. Лепиошинского.

Черкесов: князя Джембулата Джанхотова и при нем четырех узденей.

Конвоя: 12-ти донских и 12-ти линейных казаков.

Воинской команды: 24-х гренадер и 24-х музыкантов. Всего же, с прислугой, более 200 человек.

Между прочими обязанностями, Ермолову было поручено представить шаху и разным высшим сановникам Персии подарки от имени государя императора и обеих императриц: Елисаветы Алексеевны и Марии Феодоровны. Дары эти, отличаясь богатством и изяществом отделки, были распределены следующим образом:

Фетх-Али-шаху: перо бриллиантовое с сафирами, кинжал в золотой оправе, осыпанный бриллиантами и сафирами и с двумя жемчужными кистями на золотых шнурах; кальян хрустальный, оправленный богато золотом, часы бронзовые, изображающие слона, осыпанные по местам каменьями и жемчугами; парчи разных дессейнов 6 кусков, бархату разных цветов 3 куска, мехов собольих 2, горностаевых 4, соболей 80; фарфоровый десертный и столовый сервиз, чайный прибор. Стеклянных вещей: 2 зеркала в рамах, набранных стеклом, столовый и десертный сервиз и ящик (красного дерева), в коем сабля, ружье и пара пистолетов, с принадлежащим прибором.

Старшей супруге шаха. От высочайшего имени государя императора: парчи разных дессейнов 4 куска, бархату разных цветов 2 куска, мехов собольих 2, горностаевых 2, соболей 80; фарфоровых вещей: 2 цветника с живописью на плинтах черных, умывальник с блюдом, чайный и кофейный прибор. От имени Ее В-ва Елисаветы Алексеевны: пряжка, украшенная алмазами и сафирами, пирамида, из разных дерев сделанная, с прибором дамских упражнений, туалетное большое зеркало в раме красного дерева, с бронзовым украшением, и при нем 2 богатые бронзовые канделябра, 2 вазы фарфоровые, высокие, с живописными видами. От Ее В-ва Марии Феодоровны: перо бриллиантовое с рубинами; стеклянных вещей: плато бронзовое, с шлифованными зеркальными стеклами, и к нему принадлежащий сервиз.

Старшему сыну шаха Мамед-Али-мирзе. Золотая зрительная трубка, украшенная бриллиантами, алмазами и рубинами; ружье с принадлежащим прибором, в ящике; парчи разных дессейнов [260] 2 куска, бархату разных цветов 2 куска, мех соболий, 40 соболей якутских, ваза или цветник, чайный прибор и кальян.

Младшему сыну шаха Аббас-мирзе. Кинжал в золотой оправе, осыпанный бриллиантами, алмазами и изумрудами, золотая зрительная трубка, украшенная алмазами и гранатами, парчи разных дессейнов 2 куска, бархату разных цветов 2 куска, мех соболий, 40 соболей якутских; фарфоровые вещи: большой голубой цветник, 2 цветника розовые с живописью, кальян и разные стеклянные вещи.

Верховному визирю Мирза-Шефи. Перо бриллиантовое с изумрудом, табакерка золотая, украшенная бриллиантами и срубином, парчи разных дессейнов 2 куска, мех соболий, 40 соболей.

Второму визирю Хаджи-Мамед-Хусейн-хану. Перстень с солитером, парчи разных дессейнов 2 куска, мех соболий, 40 соболей; цветник зеленый, 2 цветника с живописью и с плинтами; прибор чайный; кальян голубой и с золотом.

Каймакаму Мирза-Безюргу. Перстень с солитером, парчи разных дессейнов 2 куска, мех соболий, 40 соболей; фарфоровые вещи: цветник, умывальник с прибором, прибор чайный, розовый, и кальян.

Управляющему казною Абдулла-хану. Часы с цепочкою, осыпанные жемчугами и мелкими бриллиантами, парчи разных дессейнов 2 куска, бархату 20 арш., мех соболий, 20 соболей.

Министру Мирза Абдул-Вехабу. Перстень бриллиантовый с изумрудом, часы золотые с репетицией и с цепочкой, мех соболий, 20 соболей.

Ген.-адъют. Фетх-Али-шаха и его зятю Аллах-Яр-хану. Кинжал в золотых ножнах, украшенный алмазами и с 2-мя жемчужными кистями на золотых шнурах, золотая зрительная трубка, украшенная алмазами и изумрудами.

Шахскому Мирзе. Перстень бриллиантовый с сафиром, парчи 24 арш., бархату 24 арш., мех соболий, 20 соболей.

Хаджи-Мамед-Хусейн-хану Мервскому, находящемуся всегда при шахе: часы золотые с репетицией и цепочкой.

Насакчи-баши Фарадж-Уллах-хану: перстень бриллиантовый.

Кроме исчисленных предметов, Ермолову было отпущено из кабинета для раздачи, по его усмотрению, разным лицам: мехов, сукна, парчи, бархату, золотых и других вещей — всего на сумму 49,341 р. 50 к.

Доставление в Персию подарков, кроме драгоценностей, было возложено на ведомства стеклянного завода Г. С. Летошинского и скульптора фарфорового завода Захарова. Они выехали из Петербурга в августе [261] 1816 года и, на наёмных лошадях, направились к Астрахани,

откуда дальнейшая их отправка уже зависела от Ермолова.

Что касается денежных расходов на содержание и снаряжение

посольства, то они представляют следующие цифры: А. П. Ермолову:

на подъем — 30,000 р. асс.

содержания в месяц — 30,000 р. асс. 5,000 р. с.

на чрезвычайные расходы — 2000 р. асс. 25,000 р. с.

Членам посольства:

в единовременную выдачу — 23,750 р. асс. 5,050 р. с.

ежемесячное жалованье и содержание посольства (6,825 р. с), примерно за 6 месяцев — 23,750 р. асс. 40,950 р. с.

В половине апреля 1817 г., посольство находилось в полном сборе и готовности к выступлению. Но прежде чем проследить его путешествие, перенесемся на почву Персии и познакомимся в беглом очерке как с государственным строем этой державы при Фетх-Али-шахе, так и с теми личностями, которые в приезд Ермолова стояли во главе тогдашнего управления.

II.

Фетх-Али-шах. — Положение Персии и внутреннее ее устройство. — Полигамия. — Нигаристан и шахские потехи. — Характер Фетх-Али-шаха и его смерть. — Наследник престола Аббас-Мирза. — Мирза-Шефи и Мамед-Хусейн-хан.--Абдулла-хан. — Мирза-Абдул-Вехаб. — Зять шаха Аллах-Яр-хан. — Мирза-Ма-мед-Хусенн-хан Мервский. — Евнух Манучехр-хан. — Мирза-Безюрг и его сыновья: Мирза-Абуль-Касим и Муса-хан. — Беглербег Фетх-Али-хан и придворный поэт. — Хусейн-хан, сердарь Эриванский и его брат Хасан-хан. — Келб-Али-хан Нахичеванский.

После убиения Ага-Мамед-хана (в 1796 году, в Шуше), родоначальника нынешней династии Каджаров, на престол Персии вступил родной его племянник Фетх-Али-шах, сын Хусейн-Кули-хана. Он родился в 1762 году и, лишившись в раннем возрасте отца, долгое время жил в Астрабаде, при матери, от которой был взят дядею и в последствии назначен правителем Шираза. Звание это он сохранил до получения известия о смерти Ага-Мамед-хана, что его заставило поспешить в Тегеран, где он, в 1797 году, и короновался шахом.

Персия в том виде, в каком ее наследовал Фетх-Али-шах, не сохранила и тени своего прежнего величия. Славные времена Сефевадов давно перешли в область воспоминаний и если [262] Надир-шаху удалось возвратить стране утраченное ею значение, то при его преемниках она снова дошла до состояния едва ли не худшего того, в каком мы находим современную Турцию. Не доискиваясь причину подготовлявших такое положение Персии, которой еще суждено играть важную роль в будущей истории Востока, обратимся к ее государственному строю при Фетх-Али-шахе, сохранившемуся, без особых изменений, до настоящего времени.

Правление персидское, не опираясь ни на каких законах, основано на полнейшем произволе. В руках шаха власть беспредельная: он неограниченный властелин над своими подданными и их имуществом.

Высшего, аристократического сословия в Персии никогда не существовало и не существует. Да и может ли быть аристократия там, где первые сановники, — разумея над этим словом лиц, временно и совершенно случайно возвысившихся, — думают только о том, чтобы всеми средствами грабить казну и народ, дабы, в случае нужды, откупаться от палочных ударов, от которых не освобождают их ни происхождение, ни личные заслуги? При отсутствии аристократии, нет и простого дворянского сословия. Если же в персидском языке употребительны слова неджабет (дворянство) и неджиб (дворянин), то более для обозначения положения, занимаемого известным лицом в обществе. Высший титул есть шах-заде, т. е. принц царствующей династии. Отличительным признаком такого происхождения служит слово мирза, которое ставится непосредственно за именем собственным, например, Аббас-мирза, Ферхад-мирза, Тахмасиб-мирза и пр. Но как потомство Фетх-Али-шаха в продолжение нынешнего столетия возросло слишком до 2 т. душ мужского пола, то для отличия детей Аббас-мирзы от детей прочих сыновей шаха, первые считаются ближайшими родственниками царствующего и занимают высшие должности в государстве, тогда как последние, пользуясь самой ничтожной пенсией и будучи бедны, находятся в пренебрежении и не допускаются до занятия важных должностей, из опасения каких либо притязаний с их стороны на корону.

Потомки прежних династий: Сефевадов, Надир-шаха (ум. 1747) и Керим-хана (ум. 1779) носят титул мир-заде.

Настоящий же дворянский титул, обозначаемый словом хану которое тоже ставится за именем собственным (Ибрагим-хан, Мех-ти-хан и пр.), дается или шахом, или переходит по наследству, или, наконец, присваивается по произволу людьми, достигшими известного благосостояния. Но титул этот утратил ныне свое прежнее значение. В особенности же уважается так называемый [263] Секев — почетный титул, который правительство жалует военным и гражданским чиновникам, ad personam: столбу подпора, рука, колыбель государства и пр. и пр.

Все вообще подданные шаха разделяются на нукеров и райетов. К первым относятся все служащие, от первого министра до последнего сарбаза (солдата) и ферраша (служителя). Сам наследник престола считается только первым шахским нукером. Ко второму разряду принадлежат купцы, ремесленники, сельские жители и духовенство. Только муджтехиды и другие высшие духовные особы состоят до некоторой степени в независимости от правительства, которое, в известных случаях, не принимая против них энергических мер, предпочитает удалять их, под благовидным предлогом, в Кербелай, Неджев и другие священные места, с воспрещением возврата без особого на то разрешения шаха.

Персия, как ныне, так и в былое время, разделялась на провинции, коих управление вверялось беглербегам или хакимам (губернаторам), с предоставлением им права суда и расправы, взимания доходов, производства расходов на общественные нужды, — словом, всего внутреннего управления. Должности губернаторов предоставлялись преимущественно принцам (шах-заде).

Доходы и расходы по каждой провинции были установлены по особой росписи, равно определены и суммы, которые каждые 6 месяцев должны были представляться в шахскую казну. Согласно такому порядку, Фетх-Али-шах получал ежегодно со всех провинций, за исключением Адербейджанской, до 2 миллионов червонцев, составлявшихся главным образом из налогов и податей с имений и доходов поземельных и таможенных. Доходы же с Адербейджана (около 800 т. черв.) поступали целиком в распоряжение наследника. Таким точно образом доход с Эриванской области (около 90 т. черв.) составлял собственность сердаря Хусейн-хана, ничего не уделявшего из этой суммы шаху, но подносившего ему ежегодно значительный, по ценности, подарок.

Кроме обыкновенных налогов, существовали еще налоги чрезвычайные. Они состояли из: 1) садыря — самого тягостного налога для населения, так как размеры его были совершенно произвольны. Он взыскивался при всех чрезвычайных случаях, как, например, с провинившихся губернаторов, с возмутившихся племен и деревень, при рождении или браке принца и пр. и достигал ежегодной, цифры 1.500,000 черв., и 2) подарков, поступавших к шаху от высших сановников государства в день нового года (ноуруза), смотря по состоянию каждого, и составлявших в сложности сумму в 1 миллион [264] червонцев. Такого рода приношения ожидались, хотя не в срочное время, и от купечества, которое собственно было изъято от налогов.

Но все это еще далеко не освобождало население от разного рода платежей, так как губернаторы всегда находили средства на многое увеличивать доходы против государственной росписи: из них одни, большинство, грабежом народа, а другие, меньшинство, развитием земледелия. Последние обыкновенно удерживались на своих местах, тогда как первые весьма скоро их лишались, вследствие приносимых жалоб, которые всегда и охотно принимались Фетх-Али-шахом, имевшим в виду сорвать полновесный подарок с являвшихся во множестве новых кандидатов на губернаторскую должность. Подобная система управления провинциями, имевшая скорее вид откупа, применялась и к булюкам или округам, которые губернаторами вверялись тем, кто больше платил, а сими последними соблюдалась в отношении деревенских старшин и пр.

Из сказанного становится понятным, что население Персии далеко не благоденствовало при Фетх-Али-шахе. И действительно, найти человека довольного своей судьбой в то время было не менее редко, как и теперь.

В стране, которой правительство берет, вместо того, чтобы занимать, само собою разумеется, нельзя предполагать народного долга (dette publique). Персия его не имеет. Что же касается казны Фетх-Али-шаха в деньгах и драгоценностях, то, по мнению Амбургера, бывшего консула нашего в Тавризе, ее можно было оценить в то время в 300 куруров (курур = 500 т. черв.) или в 150 миллионов р. с. (?).

Расходы Фетх-Али-шаха, соответственно его доходам, были вообще очень умеренны. Они не превышали 2 миллионов черв, и обращались на удовлетворение 10-ти батальонов пехоты, артиллеристов, министров, чиновников его канцелярии и, главным образом, на содержание гарема.

Нигде на Востоке полигамия не развилась в такой силе, как в Персии. В Турции она несравненно слабее. Что касается собственно Фетх-Али-шаха, то можно положительно сказать, что со времени Ислама ни один венценосец подобно ему не мог похвалиться: таким громадным гаремом и мы имеем полное право назвать его — и разумеется — только в этом отношении — Соломоном (Склонность к утехам чувственным поработила и Соломона — мудрейшего из царей. Он имел 700 жен и 300 наложниц, хотя это было запрещено особым законом (Второзакония гл. XVII, ст. 17). Между женами Соломона первая упоминается дочь Фараона (3 кн. Царств. XI. I).) новейшего [265] времени. У Фетх-Али-шаха было слишком 300 жен. Среди этой-то ближайшей своей обстановки, он любил предаваться самым неожиданным прихотям чувственных наслаждений, которые поглощали, можно сказать, все его мысли, все его существо.... Расскажу для примера следующее:

.....Это было в Тегеране. В один июльский день, когда полуденный зной значительно ослабел и в воздухе заметно стала разливаться прохлада, я приказал оседлать лошадь и отправился за город. Я ехал на этот раз с целью посетить Нигаристан — один из замечательнейших загородных дворцов, построенный Фетх-Али-шахом.

Подъехав к саду, я через полуразрушенные ворота вступил в главную аллею. Она тянется на довольно большое протяжение и, упираясь на самой середине в прекрасную ротонду, с обширным бассейном, разделяется надвое. За ротондой боковые аллеи опять сходятся в главную, которая оканчивается у самого дворца, стоящего в конце сада.

Дворец со всеми к нему пристройками довольно обширен. Из имеющихся в нем двух зал, особенное внимание обращает на себя тронная — своей стенописью. Прямо против входа изображен на стене Фетх-Али-шах с несколькими стоящими по сторонам его сыновьями; на боковых-же стенах — знатнейшие вельможи Ирана и несколько европейцев: в числе последних Малькольм, сэр Узлей и Мориер, автор “Хажди-Бабы”.

С правой стороны от главного фасада есть низкий проход под сводом, ведущий на небольшой дворик, сообщающийся с другим — большим, на котором находятся гаремные помещения. На первом дворике, против устроенного посреди бассейна, возвышается искусственная, под сводом, и весьма крутая гора, вершина которой сообщается с гаремом. О гаремных собственно помещениях сказать нечего: это небольшие комнаты, ничем не отличающиеся одна от другой и состоящие из голых стен, без всяких украшений.

Что касается дворцового сада, то он принадлежит к лучшим, какие мне случалось видеть в окрестностях Тегерана. Роскошные деревья, доставляющие чудную тень, и разлитое в воздухе благоухание от бесчисленных цветов делают его бесподобным приютом среди пустынной местности, от палящего зноя иранского солнца.

Во время пребывания Фетх-Али-шаха в Нигаристане, описанный мною выше дворик с бассейном обыкновенно устилался богатейшими коврами, и повелитель Персии, сидя пред бассейном и не выпуская из рук кальяна, со всей отличавшей его страстностью [266] следил за своими женами, которые, скатываясь с горы в бассейн, одна перед другою старались очаровать его сердце. Гора в этих случаях покрывалась дорогим бархатом....

Но прошли годы: всесокрушающее время наложило печать разрушения на Нигаристан и только потехи его соорудителя, живя в устах народа, служат и поныне предметом для рассказов....

Отличительною чертою характера Фетх-Али-шаха была непомерная жадность к деньгам. Страсть эта развилась в нем до громадных размеров. По мнению некоторых, она была следствием той бедности, которою сопровождалось его детство. Рассказывают, что мать его зачастую не знала чем покрыть расход на денную пищу. Ближе же всего склонность Фетх-Али-шаха к деньгам можно объяснить теми расходами, которые поглощались его гаремом.

Государственными делами он занимался мало, чтобы не сказать, что вовсе ими не занимался. Предоставив все управление государством своим сыновьям и назначив их в губернаторы разных провинций, он, не входя в самый образ их действий и мало заботясь об участи своих подданных, изнывавших под бременем безграничного деспотизма, требовал от них только денег. Но в последние годы царствования Фетх-Али-шаха, сыновья его, ожидавшие со дня на день кончины отца, прекратили отправление денег, так что на одном правитель Шираза, Хусейн-Али-мирзе, считалось недоимки в 600,000 туманов (1.800,000 р. с). Такое поведение последнего навлекло на него гнев отца, который и выступил против непокорного сына. Но поход этот имел для Фетх-Али-шаха весьма грустный исход: он занемог в Испагани, где и умер от истощения сил, 13-го октября 1834 года, на 72-м году от рождения.

Наследником престола Фетх-Али-шах избрал, помимо двух старших сыновей, своего любимца Аббас-мирзу. Воспитанный в неге и роскоши, принц этот был, однако же, врагом всякой пышности и держал себя менее гордо чем другие. Обращение его отличалось простотой и любезностью. Главным недостатком его было чрезмерное властолюбие. К России и русским Аббас-мирза питал непримиримую вражду, которую в нем в особенности поддерживали англичане, смотревшие далеко неравнодушно на возраставшее влияние наше в этой части Азии.

Резиденцией Аббас-мирзы был Тавриз, главный город вверенной его управлению Адербейджанской провинции. Он умер годом раньше Фетх-Али-шаха, а именно 10-го октября 1833 года, в Мешеде, во время Хорасанского похода. [267]

Первым лицом при шахе был Мирза-Шефи. Сын Мирза-Ахмед-хана, когда-то служившего в войсках Надир-шаха, он родился в Испагани, откуда еще в молодых летах удалился в Мазандеранскую область, где и поселился в Бендипее. Там он некоторое время состоял при начальнике местечка Хаджи-Джан-хане, от которого перешел к Ага-Мамед-хану, сделавшему его визирем и оказывавшему ему особенное расположение и доверие. В день его смерти, Мирза-Шефи находился в Тегеране и вместе с губернатором города Мирза-Мухаммед-ханом-Каджаром способствовал восшествию на престол Фетх-Али-шаха. Когда же вслед затем тогдашний первый министр Мирза-Ибрагим-хан был убит, он занял его место с титулом садри-азама.

Мирза-Шефи отличался непомерною скупостью и, как отъявленный взяточник, нажил себе громадное состояние. Он имел несколько сыновей, но они все умерли в молодых летах; на единственной же дочери его женился сын Фетх-Али-шаха, Хумаюн-мирза, к которому и перешло все его состояние.

В приезд Ермолова Мирзе-Шефи было 80 лет. Он скончался 19-го рамазана 1234 (1818 — 1819) года, в городе Казвине, на возвратном пути из Султаниэ, и погребен в Кербелае.

Преемником его, по должности первого министра, был министр внутренних дел низам-уд-доулэ-Мамед-Хусейн-хан. Он начал службу при Ага-Мамед-хане и был в разное время правителем Кашана, Кума и Испагани, где о нем сохранились самые добрые воспоминания. Душою преданный земледелию и нередко личным примером поощряя крестьянина к труду, он наживал большие деньги, которые сполна тратил на бедных и жертвовал на дела благотворительные. Щедрость его дошла до того, что его сравнивали с Хатемом, начальником одного из арабских племен, и с эмиром Омаядов Мени-Заидэ, а в раздаче милостыни с Кааном, сыном Чингиз-хана. Занимая уже высокое место в государстве, он зачастую переодевался в простое платье и в сумерках, никем не замеченный, бродил по тегеранским улицам и трущобам, отыскивая бедных и нуждающихся. Наделяя их деньгами и вещами, он просил только молиться о нем и не осуждать за то, что не может доставить им полного обеспечения. Придворным чинам он назначил лично от себя ежегодные субсидии. Стол его был открыт для всех и каждого. В Персии рассказывают, что однажды ночью, в воде, в которой в доме его отваривался плов, утонуло три человека (?). В Кербелай, Неджеф и другие священные места он отправил в течение своей жизни свыше 100 т. червонцев. [268]

Мамед-Хусейн-хан умер в Тегеране в 1238 (1822 — 1823) г. Его заменил старший сын его Абдулла-хан-эмин-уд-доулэ. Другой сын его, Ибрагим-хан, женился на дочери (по имени Исмет-доудэ) Фетх-Али-шаха и жил постоянно в Тегеране; наконец, третий, Мирза-Абдул-Хусейн-хан, был одно время правителем Семнана, а потом придворным казначеем. В последствии он поселился в Испагани, где заслужил всеобщее уважение за высокую нравственность и пользовался репутацией отличного медика.

Особенным уважением Фетх-Али-шаха пользовался муэтемидуд-доулэ (т. е. опора государства), Мирза-Абдул-Вехаб. Уроженец Испагани, он, благодаря глубокому знанию языков арабского, персидского и турецкого, а главное — особенному умению сочинять бумаги, успел достигнуть степени государственного секретаря. Состоя более 30-ти лет при особе шаха, он нередко принимал участие в обсуждении общегосударственных вопросов, подлежавших ведению первого министра.

Мирза Абдул-Вехаб скончался в 1244 (1828 — 1829) году, от чахотки.

В персидской литературе известен его Письмовник, служащий образцом высокого и изящного слога и изданный им под псевдонимом нишат, т. е. радость. Слово это, по смерти автора, дало повод к следующему каламбуру: “с кончиною Мирза-Абдул-Вехаба народ лишился радости”.

Из ближайших родных шаха, назовем первого его адъютанта Аллах-Яр-хана (он имел титул Асиф-уд-доулэ, т. е. Асиф государства. Асиф, но преданиям восточным, был внзирем Соломона и не уступал ему в мудрости), сына Мирза-Мамед-хана рукн-уд-лоулэ (столб государства), одного из первостепенных ханов каджарского племени. Фетх-Али-шах выдал за него дочь свою Марям-ханум, а сына Аббас-мирзу женил на его сестре. От этого брака у Аббас-мирзы родились три сына: Мамед-шах, Бехмен-мирза (он живет в Шуше, под покровительством русского правительства) и Кахраман-мирза.

Аллах-Яр-хан некоторое время имел звание министра, а после смерти Фетх-Али-шаха был правителем Хорасана. В начале 40-х годов, вследствие разных интриг и открыто выраженного им неудовольствия против тогдашнего министра Хаджи-мирза-Агаси, ему было поручено, в видах удаления его из Персии, сопровождать сестру свою, мать Мамед-шаха, на богомолье в Мекку. На [269] возвратном пути оттуда Аллах-Яр-хан занемог и умер в Кербелае, не видав более своей родины.

Весьма видное место в ряду придворных занимал Мамед-Хусейн-хан Мервский, сын Байрам-Али-хана из каджарского поколения Изид-динлу. Отец его, унаследовав от предков управление Мервом, был убит Бейджан-ханом Туркменским. После его смерти Мамед-Хусейн-хан удалился было в Испагань, но вскоре возвратился в Мерв, где был взят в плен Наср-Эддином-Тюрэ и отвезен в Бухару. В последствии ему удалось бежать в Хорасан к Ага-Мамед-хану и после умерщвления его устроиться при Фетх-Али-шахе, который навсегда сохранил к нему доброе расположение.

Мамед-Хусейн-хан имел титул фехр-уд-доулэ, т. е. “гордость государства” и умер в 1233 (1817 — 1818) году.

Здесь же упомянем о Манучехр-хане, шахском евнухе, знакомом читателям “Русской Старины” из статьи моей “Смерть А. С. Грибоедова” (см. т. VI, изд. 1872 г., стр. 163 — 207); Манучехр-хан, из армянской фамилии Ениколоповых, в последствии правитель Испагани, был взят в плен персиянами во время осады кн. Цициановым (1802 — 1806) крепости Эривани, привезен в Тавриз и там оскоплен. Он имел титул муэтемид-уд-доулэ, т. е. “опора государства”.

Что касается Мирза-Абуль-Хасан-хана, бывшего посла при петербургском дворе, в последствии министра иностранных дел и пользовавшегося особенным почетом в Персии, а также Абдулла-мирзы, правителя Зенгана, его визиря Мирзы-Таги, валия Курдистана Аман-Уллах-хана, 2-го шахского адъютанта Махмуд-хана и посольского михмандаря Аскер-хана Авшара, то мы считаем излишним вдаваться в биографические о них подробности, так как они в сношениях посольства Ермолова с высшими властями имели весьма малое значение.

При наследнике был своего рода садри-азам, в лице кайма-кама (почетный титул, жалуемый товарищу первого министра.) Мирза-Безюрга. Уроженец Ферахана и происхождения сеидского, т. е. из потомков пророка, он был, по значению своему, вторым лицом в государстве и пользовался особенным доверием шаха. Ему было поручено воспитание Аббас-мирзы, над которым он имел неотразимое влияние. Не обладая особенным умом и будучи скорее “une grande tete pour les petites affaires”, как о нем выразился Мазарович, наш поверенный (1818 — 1827) в [270] Тегеране, Мирза-Безюрг отличался хитростью, а главное, непримиримой враждою к России, которой изыскивал все способы наносить вред. Он оставался при Аббас-мирзе до самой смерти, имев преемником по себе старшего сына визиря Мирза-Абуль-Касима, к которому перешел и титул каймакама. Превосходя отца столько же хитростью, сколько умом, и пользуясь репутацией поэта, Мирза-Абуль-Касим в особенности известен своей безнравственностью, страстью к деньгам и безмерным честолюбием. Персия дрожала при одном его имени и глубоко его ненавидела. Он был убит, по повелению Мамед-шаха, вследствие обнаруженного замысла свергнуть его с престола и самому царствовать именем малолетнего Наср-Эддина, нынешнего шаха Персии.

Другой сын Мирза-Безюрга, по имени Муса-хан, был женат на Шемс-баз-хануме, дочери Фетх-Али-шаха, но он в приезд Ермолова имел не более 17-ти лет и никакой должности не занимал .

Губернатором или беглербегом Тавриза был Фетх-Али-хан, сын Хидхет-хана Рештского, убитого по повелению Ага-Мамед-хана. Фетх-Али-хан в душе ненавидел каджарскую династию и был отъявленный пьяница. Он умер вскоре после последней войны нашей с Персией.

Однофамилец Фетх-Али-хана был придворным поэтом и умер в 1238 (1822 — 1823) году, в Тегеране.

Одною из пограничных с нашими Закавказскими владениями персидской областью была Эриванская. Она находилась под управлением сердаря Хусейн-хана, уроженца Казвина и по происхождению землепашца. Положением же своим он был обязан, равно как и брат его Хасан-хан, личной храбрости, оказанной во время Хорасанского похода, предпринятого Фетх-Али-шахом вскоре по восшествии на престол. Сердарь был человек необыкновенных дарований и считался одним из умнейших людей в Персии, хотя ни читать, ни писать не умел. Он управлял областью почти самовластно и, обращая главное внимание на сельское хозяйство, привел ее в то цветущее положение, каким ни одна провинция Персии похвалиться не могла.

Война, предпринятая в 1826 году Аббас-мирзой против России вопреки самым убедительным увещаниям сердаря, предвидевшего печальный ее исход для Персии, послужила к гибели и самого Хусейн-хана. Возвратившись после взятия Эривани в Казвин, он был потребован к ответу в Тегеран, где скрылся в шахской конюшне, считающейся одним из заповедных убежищ от [271] преследования, и там через несколько дней кончил жизнь, на 70-м году от рождения.

Брат же его Хасан-хан, состоявший при нем начальником конницы и пользовавшийся репутацией горького пьяницы, ушел в Кербелай, где и умер, посвятив последние дни посту и молитве.

Наконец, мне остается в заключение этой главы упомянуть о Келб-Али, хане Нахичеванском. Он управлял провинцией с конца XVIII века и был столько же замечателен умом и хитростью, сколько жестокостью и коварством. Когда Ага-Мамед-хан, в последние годы царствования, занятый мыслью об упрочении престола за своим племянником Фетх-Али, начал преследовать подозреваемых им в неблагонадежности и опасных по своему влиянию при исполнении лучшей его мечты, он в числе прочих приказал выколоть глаза Келб-Али-хану, отпустив его по прежнему управлять ханством.

Зверский поступок этот, само собою разумеется, поставил несчастного хана в числе смертельных врагов владетеля Персии. Он затаил чувство мщения и, оказывая Персии наружную преданность, в душе стал искать сближения с Россией. Но заветная мысль его осталась без осуществления: Келб-Али-хан скончался в 1823 году, деятельно управляв ханством 28 лет после своего ослепления.

Мстителем за отца явился родной сын его Эксан-хан. Едва только началась война 1826 года, он передался России, оказав ей громадные услуги против персиян.

III.

Выезд посольства из Тифлиса. — Гумры. — Талынь. — Эчмиадзин. — Патриарх Ефрем. — Эривань. — Хасан-хан и Хусейн-хан сердарь. — Обед в сердарском саду. — Давалу. — Нахичевань. — Лагерь на Араксе. — Соглан. — Въезд в Тавриз. — Таинственный всадник.

Выезд посольства из Тифлиса был назначен на 17-е апреля 1817 г. В этот день, около 4-х часов пополудни, Сионский собор начал наполняться народом; к тому же времени собрались туда и все члены посольства. Священнодействовал митрополит Варлаам (скончался в том же, 1817 году). По окончании молебствия, отъезжающие вышли из-под сводов древнего храма, тут же сели на лошадей и, напутствуемые всевозможными пожеланиями населения, выехали из города. Погода стала ясная и теплая. Первые два переезда через сел. Коды до дер. [272]

Эмир-Айвазло, куда посольство сопровождали генералы Кутузов (Генерал-майор Александр Петрович Кутузов, начальник дивизии в Грузии. Он оставался в 1817 г. главным здесь начальником на время отсутствия Ермолова в Персию и умер накануне его возвращения.) и Сталь (Генерал-майор Карл Федорович Сталь 2-й, из лифляндских дворян, начал службу в 1790 году вахмистром, а в 1801 принимал участие в прекращении беспорядков в Большой Кабарде. Посвятив всю службу Кавказу, он занимал разные должности и, между прочим, грузинского губернатора и командующего войсками на Линии, где и скончался в 1824 году.), совершились благополучно; дальнейшее же путешествие через кр. Лори и сел. Караклис на Гумры, нынешний Александрополь, представляло довольно большие затруднения, особенно при переезде через р. Джелал-оглу и гору Безобдал, где еще лежал глубокий снег. Пробыв в Гумрах два дня, Ермолов 28-го числа прибыл в Талынь, — первое селение на персидской границе, где его ожидали чиновник эриванского сердаря и назначенный к нему от персидского правительства, в качестве михмандаря (Чиновник, назначаемый правительством для встречи на границе посланников и других членов дипломатического корпуса и сопровождения их до Тегерана или другого города Персии. Обязанность его заключается в наблюдении за безопасностью порученных его попечению лиц и доставления им всевозможных облегчении в пути.), Аскер-хан, некогда состоявший послом при Наполеоне. За Талынью следовал Эчмиадзин. В недальнем от него расстоянии, на встречу посольства выехали архиепископ и три епископа, а несколько далее, на прекрасной лошади, в золотой сбруе, сам патриарх Ефрем (скончался в Эчмиадзине, 16-го июля 1835 года.). Остальное духовенство, в полном облачении и с хоругвями, ожидало его у самых монастырских ворот, откуда проводило, при колокольном звоне и стрельбе из фальконетов, до приготовленных для него покоев. На следующий день Ермолов принимал у себя патриарха и затем присутствовал при богослужении, кончившемся краткою его речью об упрочении мира между Россией и Персией и об успешном исполнении поручения, возложенного государем императором на посольство. Пожелания эти были высказаны тем с большею искренностью, что эчмиадзинское духовенство всегда находило в заступничестве России вернейшую защиту против всех насилий и притеснений персидского правительства.

День кончился обедом у Ермолова, на котором патриарх, однако же, не присутствовал, и надо полагать — из опасения каких либо наветов от множества шпионов, приставленных сердарем для наблюдения за нашим с ним обращением. [273]

3-го мая посольство оставило Эчмиадзин и направилось к Эри-вани. На половине дороги его встретил родной брат сердаря Эриванского Хасан-хан, во главе 5,000 куртинских всадников, а не доезжая версты полторы до города и сам сердарь Хусейн-хан. Не было ни малейшего сомнения, что вежливость, на которую этот старик был вызван вследствие приказания свыше, пришлась ему далеко не по сердцу. Проливной-же дождь, шедший в это время и пробравший его до костей, довершил его неудовольствие. А потому, лишь только он вступил в черту города, как тотчас откланялся; Ермолов же отправился на форштадт, где и поместился в доме батальонного командира серхенга (полковника) Мамед-бека.

Между тем, дождь не только не стихал, но, напротив, до того усилился на следующий день, что Ермолов и сердарь могли обменяться визитами не ранее 5-го числа, при чем первое посещение последовало со стороны Хусейн-хана. Во время этих свиданий ни с той, ни с другой стороны не было и помину о каких бы то ни было делах, но все ограничилось изъявлениями одних лишь чувств взаимного расположения и непоколебимой дружбы. Как в этот, так и на другой день, посольство обедало у сердаря: первый раз в его дворце, на берегу р. Занги, а другой в саду, где играл хор нашей музыки и угощали нашим вином и десертом. “Крепкие напитки и пуншевое мороженое, — говорит Ермолов в своей записке о Персии, — были в общем вкусе. Из благопристойности то и другое называли мы целительным для желудка составом. От наименования сего наморщились рожи персиян, но приятный вкус, а паче очаровательная сила оживили их веселием, и в честь закона твоего, великий пророк, не вырвался и один вздох раскаяния. Главный доктор сердаря более всех вкусил целительного состава, а им ободренный сердарь дал пример прочим собеседникам. Долго на лице одного из священнослужителей изображался упрек в невоздержании, но розовый ликер смягчил ожесточение мусульманина и усладил горесть его”.

Солнце стояло еще довольно высоко, когда Ермолов простился с сердарем. На следующее утро он оставил Эривань и, следуя через сел. Давалу, где генерал Котляревский при князе Цицианове (1802 — 1806 гг.) с 700 человек разбил 30-ти тысячный корпус персиян, прибыл 11-го мая в Нахичевань, радушно принятый Келб-Али-ханом (хан Нахичеванский, лишенный зрения Ага-Мамед-ханом-Каджаром). 13-го числа он переправился через Аракс, на правом берегу которого был разбит лагерь. Дальнейший путь [274] на Мараед и Софиян до самого Соглана не представлял ничего достойного внимания. Около последнего пункта был сделан привал и начались приготовления посольства к въезду в Тавриз, до которого оставалось около 15-ти верст. В Соглане Ермолова ожидал племянник каймакама, отправленный Аббас-мирзой с пышным приветствием, коего смысл заключался в желании его, чтобы знакомство их было бы столько же сладко, как и присланные им фрукты. Наконец, наступило 19-е мая — день въезда в резиденцию наследника. По мере приближения к городу, к посольству начали присоединяться разного звания и степени лица, спешившие один перед другим приветствовать и поздравить Алексея Петровича с счастливым прибытием в столицу Адербейджана. В числе других его встретили Тавризский беглербег (губернатор) Фетх-Али-хан, а за ним, окруженный блестящей свитой, сын Мирза-Безюрга, визирь Мирза-Абуль-Касим. Несколько далее от места их встречи было собрано около 16 тыч. войска, выстроенного по обеим сторонам дороги до самого Тавриза; впереди фронта стояли обучавшие их офицеры Индейской компании: одни в английских мундирах, другие в костюмах собственного изобретения. С приближением посольства началась пушечная пальба. Стечение народа при этом было громадное. Между тем, в то самое время, как Ермолов, предшествуемый хором нашей музыки и окруженный свитою, проезжал войска, отдававшие ему воинские почести, позади фронта, сквозь густую толпу любопытных пробирался на прекрасном коне всадник, тщательно закрывавший лицо черной епанчей. Незнакомец, как было заметно, не сводил глаз с Ермолова и зорко следил за каждым его движением, как бы желая проникнуть в его душу, узнать его мысли и все то, что он чувствовал в данную минуту. Перед самым городом таинственный всадник скрылся и никто его более уже не видел. То был Аббас-мирза, наследник персидского престола....

Ад. П. Берже.

(Окончание следует).