АНДРЕЕВ П. П.

РУССКАЯ АМЕРИКА

1862 — 1863

Стахинская экспедиция

В один из апрельских воскресных дней 1862 г. я стоял у обедни в соборной церкви города Ново-Архангельска, главного центра бывших русских колоний на северо-западном берегу Северной Америки и уступленных, в мае 1867 г., правительству Соединенных Штатов за 7,25 миллионов долларов. Настоящее название этой местности Аляска-Территория. Вид Ново-архангельского порта прилагается при этой книге.

В средине обедни я был приглашен тогдашним главным правителем колоний, капитаном 1-го ранга Иваном Васильевичем Фуругельмом, ныне адмирал, для каких-то переговоров. При входе моем в кабинет главного правителя или губернатора, как тогда называли, И. В. сказал мне: “вот в американской газете Echo du Pacific пишут, что в реке Стахине найдено золото в большом количестве, так что каждый золотоискатель добывает чуть не 20 долларов в день; я хочу предложить вам отправиться туда, во первых, потому, что нельзя же нам не знать, что делается в селении Стахине, принадлежащем России, селении, чрез которое следуют все золотоискатели, и во вторых, потому, что если вы увидите, что действительно золото есть, то не замедлите приступить к его добыче”. [682]

Надо было вообразить мою радость, что представился случай отправиться в путешествие, и к тому же я считал за большую честь, что выбор пал на меня, и, конечно, выразил свою полную готовность отправиться туда, куда начальство прикажет (Я был стипендиатом Главного правления российско-американской компании и, по окончании курса в с.-петербургском технологическом институте в 1860 году, немедленно был отправлен туда кругом света на службу. Родился же я в Калифорнии, селении Росс, в заливе Бодега. Это селение до 1839 года также принадлежало России. Мы там сеяли пшеницу, а американцы нашли громадные залежи золота. Теперь тут, по близости, богатейшие города Сан-Франциско и Сакраменто. – прим. А.)

На основании моих переговоров с главным правителем, я немедленно приступил к сформированию экспедиции. Надо заметить, что предстояло дело не легкое, отчасти даже рискованное, приходилось проплыть на простой рыболовной байдаре (большой лодке) слишком 400 морских миль, проливами, населенными дикарями индийского племени, калюжами или колошами, как их называли.

Итак, выбравши хорошую байдару, оснастив ее как следует, надо было подумать как о составе экспедиции, так и о провизии, которую приходилось взять. В мое распоряжение даны были 6 человек солдата одного из сибирских линейных батальонов, 4 человека рабочих и 1 толмач (переводчик). Провизия наша состояла из 1 пуда чая, 10 пудов сахару, 35 пуд. черных и 5 пуд. белых сухарей и 10 ведер гамбургского рому. Другого ничего не дано, в предположении, что, раздобывши золото, можно будет купить на приисках все, что угодно. Рассчитывая, что по прибытии в селение Стахин, в такой посудине, как наша тяжелая байдара, невозможно будет подниматься в реку Стахин к месту россыпей, взято было еще для покупки легкого дикарского бата 20 шерстяных одеял, 10 кусков ситцу и 20 пакетиков киновари-вермильону, краски, чем дикари красят себе лицо.

22-го мая 1862 года мною было получено следующее предписание:

— “Получив подробные сведения об открытии золотых россыпей по реке Стахину и о стечении туда иностранцев-золотоискателей, — возлагаю на вас нижеследующее поручение:

1) Приняв от порта 10 человек служителей компании и шлюпку, отправьтесь с ними колошенскими проливами к устью р. Стахин, по [683] прибытии куда передайте шлюпку колошенскому тоену (Один из представителей аристократии диких. – прим. А.) на сохранение и купите колошенский бат, на котором должны вы подняться вверх по реке Стахин к тому месту, где в настоящее время находятся партии золотоискателей.

2) По прибытии к месту узнайте все постановления, которые существуют и могут быть между промышленниками, и соблюдайте их в точности, избегая тем всяких столкновений.

3) Выберите место поодаль от иностранцев и приступите немедленно к промывке золота, которую продолжайте как только возможно долее, имея в виду, что вы должны возвратиться в Ситху с командой своими средствами, без всякой помощи от порта.

Во время следования вашего к месту назначения выбирайте для ночлегов преимущественно отдельные острова, дабы тем оградить себя от нападений дикарей врасплох; имейте постоянно часового, который должен быть поставлен в некотором отдалении от палатки и по тому направлению, с которого можно ожидать нападения.

Во время жительства на приисках имейте также часового, ибо, не говоря уже о дикарях, партии золотоискателей есть выжиги всех наций, которые не упустят случая обокрасть вас.

Как только представится возможность иметь свежую провизию, продовольствуйте команду и главное заботьтесь о здоровье (Со мной была аптечка с самыми необходимыми лекарствами. – прим. А.) вверенных вам людей, потому что от сего последнего зависит успех экспедиции вашей; с этою целью не дозволяйте команде спать на голой земле и заставляйте их просушивать платье после ненастья.

Для поощрения к работе назначенных в распоряжение ваше людей, обещайте им десятую часть из заработанных ими приисков золота; вам же, как руководителю, я назначаю в вашу пользу восьмую часть изо всей заработки.

По невозможности предвидеть все, что может встретиться, я предоставляю вам действовать по своему усмотрению сообразно обстоятельствам, будучи уверен, что нашел в вас человека благоразумного и смелого — два качества, необходимые в начальнике, для успеха в подобных экспедициях. Главный правитель колоний капитан 1 ранга Фуругельм. Секретарь Кошкин”.

Получив это предписание и вооружившись как сам, так и команда винтовками и револьверами, мы после прощаний и напутственного молебствия отправились, 4 июня 1862 года, в экспедицию.

Необходимо заметить, что всегда, когда по каким бы то ни было надобностям приходилось посещать колониальные проливы, администрация снаряжала пароход под командою флотского офицера при приличной обстановке, состоящей из воинской [684] команды и внушительных орудий и конгревовых ракет. Настоящая же экспедиция под моей командой впервые отправилась, справедливо говоря, при мизерной обстановке, на авось, будь что будет.

Путь наш лежал проливами Малым и Большим Погибшими, Чатам, Кековским, Дюка-Кларенс и Стахинским. Во всех этих проливах рыщут дикари для рыбной ловли, сушки рыбы, посещения друг друга и проч. Понятно, что байдара наша на веслах, при путном ветре, под парусами, под флагом Российско-американской компании (Русский купеческий с двуглавым орлом на белой полосе. – прим. А.), производила на колош своего рода впечатление. Одни удивлялись, другие боялись, третьи намеревались ограбить, четвертые радовались появлению русских совершенно запросто. До селения Кеку я никуда не заезжал, останавливаясь ночевать, где Бог велел,

Селение Кеку, в которое мне необходимо было завернуть для покупки бата, расположено на пересечении проливов Чатама и Фридрихзунда. С этого места начался ряд беспокойных ночей и разных тревожных сцен. В ночь, пред вступлением на широкую водную площадь пролива Чатам, дикари начали давать нам чувствовать, что мы в дикой враждебной стороне. С умыслом или без умысла они начали приучать меня к свисту пуль, пролетавших около нашего ночлега. Само собою разумеется, что первая же здесь ночь проведена была без сна. На утро, перекрестившись на все четыре стороны, мы начали переплывать пролив, шириною до 12 миль. Спустя некоторое время, снова начались выстрелы по нашей байдаре, — тогда я приказал толмачу прокричать показавшимся вновь кековцам, что мы русские, разве они не видят флага. Действительно, эта мера произвела свое действие. Гребля была остановлена, паруса убраны; к нам подъехало на двух батах человек до 30-ти кековцев. Поздоровавшись и попотчивавши их ромом и сухарями, я спросил, что означают ночные и настоящие выстрелы. Они в ответ извинились, заявивши, что они никак не думали, что мы русские, что они привыкли видеть русских, едущих на пароходе, что приняли нас за англичан или французов, которых они ненавидят за их жестокое обращение с ними, [685] а потому они и стреляли. Оставшись довольны переговорами и расставаясь с ними, мы направились в самое селение. Снова недоразумение. На берегу стоит малюсенькая крепостца. Это есть не что иное, как досчатый сруб или большой ящик, в котором понаделаны дыры, из которых торчали концы ружейных стволов. Снова приказываю объявить толмачу, чтобы они не смели стрелять, не боялись бы нас, потому что мы русские и плывем в Стахин в гости. Подойдя к крепостце и вышедши на берег, мы были встречены всеми живущими в селении, которых числом было не более ста человек. На мой вопрос, где же остальные жители, получил ответ, что все уехали в летник, т. е. летнее пребывание в месте, богатом рыбою и удобном для приготовления юколы, т. е. сушеной рыбы. Угостивши главных тоенов ромом, а тоенш чаем с сухарями, направились далее в сказанный летник. Путь лежал кековским проливом, по которому из европейцев никто не проходил, разве только мореплаватель Кук. Пролив этот настолько мелководен, что ежечасно приходилось выскакивать за борт, чтобы протаскивать свою байдару. Птиц в этом проливе видимо-невидимо. Если при ветерке громадная стая поднималась к перелету, то мы буквально были засыпаемы пухом. Птицы разные: гуси, утки, гагары, куропатки, рябчики, вороны. Из Кековского пролива мы вступили в пролив Дюка-де-Кларенс, на пересечении которого с Стахинским проливом и находился летник. Здесь мы остановились ночевать; утром я купил большой бат за товар, специально для того взятый, с придачею одного ведра рому. Я сказал “ночевать” в смысле дежурства ночью, спать же было нельзя и довольно рискованно, так как кековцев было несколько сот человек. Остался же я здесь силою обстоятельств, не зная местных условий убыли воды. Оказалось, что вслед за нашим прибытием вода начала убывать настолько скоро и сильно, что наша посудина осталась наверху как бы на краю пропасти. Убыль была слишком 25 фут. Купивши бат и взявши его на буксир, мы признали за лучшее перебраться на другую сторону пролива, для осмотра и исправления покупки.

Все эти дни шел проливной дождь, промочивший нас до мозга костей. [686]

Толмач Павел, принявший православие еще в детстве, говорить мне: “я попробую пошаманить, авось будет ясно”. “Шамань, сколько угодно”, отвечаю ему. Он берет винтовку, убивает на лету какую-то птицу, треплет ее, напевая что-то по дикарски. В это время ветер переменился, и быстро появившееся ясное солнышко согрело и высушило нас. Надо заметить, штука эта мне стоила немало хлопот; в моей экспедиционной семье произошел религиозный диспут, который я едва прекратил, проклиная свое разрешение на шаманство.

Приспособивши купленный от кековцев бат и буксируя его, мы поплыли при прекрасной погоде и попутном ветре Стахинским проливом. На вторые сутки пред нами открылся громадный залив, на берегу которого расположено селение Стахин (бывший русский форт св. Дионисия); здесь жило самое богатое, сильное, многочисленное и воинственное из всех племен, населявших архипелаг. При виде нас, тотчас было заметно на берегу особое движение. Надо прибавить, что племя это, благодаря частому посещению его англичанами, было достаточно развито. Увидав на корме моей байдары флаг Российско-американской компании, они нашли необходимым принять нас как добрых соседей и гостей. В расстоянии версты уже начался салют, но не холостой, как принято у образованных народов, а свинцовый. Делать было нечего, приходилось отвечать и я приказал салютовать из 10-ти винтовок тоже пулями. Подъехавши к берегу, я отрапортовал, что мы за люди, зачем прибыли и что намерены делать. Отобрав от моей команды оружие и перевязав его веревками из древесных корней, стахинцы пригласили меня и команду пожаловать на обед к их главному анкау, т. е. военачальнику, по имени Шекш. Господин этот, представлявшийся на вид столетним старцем и к тому же слепцом, одет был в миткалевые рубаху и кальсоны, имея поверх накидку, состоявшую из синего шерстяного одеяла, окаймленного красным сукном. Не могу забыть его характерной бороды из трех длинных волосков. Теперь, когда читаешь или слышишь о трех бисмарковских волосках на голове, я всегда вспоминаю почтенного Шекша. Хотя общего тут ничего нет, тем не менее вспоминается. Приняты мы были в барабаре, т. е. доме, в котором жил военачальник [687] со своим семейством. Мне подали старое кресло, а команде длинные скамейки. Началось угощение. Я, как русский анкау, и Шекш, как индейский, в знак равенства, должны были пить виски (американская водка) из одного стакана. Хотя и было мне тошнехонько, смотря как старый слепец слюнявил стакан, но делать было нечего, надо было показывать дружественные отношения. Команда же пила из общей чаши, представлявшей собой кострюлеобразную коробку, плотно сотканную из древесных корней, называемую ишкат. Меню обеда: нура или сушеная черная морская капуста и рисовая каша, очень любимая дикарями. Результатом такого угощения было то, что моя команда напилась до положения риз.

Пока команда отдыхала, я с толмачом отправился осматривать Стахин и делать визиты, между прочим, к молодому Шекшу, наследнику стахинского князя, племяннику старика с трехволосной бородой. У дикарей управление селением, за смертью владетельного князя, переходит не к сыну, а к старшему племяннику.

Молодой Шекш принял меня любезно и, узнав о цели моего путешествия, напросился сопровождать меня вверх по реке, т. е. быть лоцманом. При прощании с ним мы условились отправиться на другой день. Не тут-то было. Оригинальное обстоятельство задержало нас на два дня. Получилось известие, что в селении Кайган умер родной брат Шекша.

У североамериканских дикарей существует обычай, что если кто из них поехал в гости или по торговым делам в другое селение и там умер, то голова покойника должна быть отправлена на родину, а тело сожжено на месте смерти. Так и в настоящем случае: тело брата Шекша было сожжено в Кайгане, а голову кайганцы послали в Стахин. Вот, в ожидании этой-то головы мы и не могли пуститься в дальнейший путь.

Опишу церемонию похорон головы.

Голова была привезена на бату в ящике, называемом калугой. Встречена она была с большим почетом и салютом. По вынутии из калуги, голова была принесена и положена на приготовленный костер; когда растопки и сухие ветви были зажжены, началось душу раздирающее пение, скорее неописуемый [688] вой или что-то в этом роде, при своеобразной пляске шести женщин в желтых шелковых платьях. По сожжении, зола была собрана в кучку и уложена в памятник, состоявший из шкафика на четырех высоких столбах, врытых в землю.

Поминки заключались в измельчении оставшегося имущества, из шерстяных одеял, ситцу, миткалю, медных листов (тын) и даже муслину, разделе между земляками и родственниками этого добра и, в конце концов, в выпивке до чертиков, потому что вечером стахинцы, под влиянием поминок, начали стрелять пулями куда попало и тем лишили нас возможности подышать чистым воздухом.

Ночью меня будит мой толмач и говорит, что молодой Шекш просит пороху. Зачем? Салютовать при удушении 1 женщины и 2 мужчин, которые якобы должны сопровождать покойного на тот свет и там исполнять роль прислуги. Позвал к себе Шекша и, насколько сумел, убедил его, что он не имеет никакого права распоряжаться чужой жизнью вообще и в данном случае в особенности, что покойнику не нужна прислуга, что христиане этого не делают, одним словом, своей проповедью настолько повлиял на ум и сердце просителя пороха, что, по-видимому, по крайней мере, мне так показалось, процесса удавления не должно было последовать. “Хорошо, — сказал молодой Шекш, — я согласен, но что скажут старшины?” Действительно, часа через два снова приходит Шекш и заявляет, что старшины уступают мне в том, что не будут давить трех человек, а одного непременно, причем Шекш сказал мне, что если я не соглашусь, то стахинцы, во всяком случае, совершат обряд, и непременно, над тремя существами, так сказать, на зло мне, но если они просят как бы дозволения на удавление одного человека, то, по получении моего согласия, они исполнят свое слово и тем, по их мнению, им будет казаться, что они сделали для меня большое одолжение. Положение мое было, в высокой степени, неприятное, — отправился на золотые прииски, а тут разрешай вопрос об отнятии жизни у человека. Подумав, что лучше спасти двух человек, нежели, оказавши сопротивление, рассердить стахинцев и тем заставить задавить троих, я начал упрашивать, что уж если надо задавить кого-нибудь, то пусть давят только не молодого, а кого-нибудь из очень старых [689] или безнадежно больных. Выбор пал на одну старуху, лет 80-ти, которую на другой день утром и задушили.

По окончании такого прискорбного обряда, молодой Шекш объявил мне, что он теперь свободен, почему мы и порешили отправиться на завтра в реку Стахин, причем просил, чтобы в наступающую ночь я дозволил себя пошаманить для благополучного плавания. Надо сознаться, что, поживши между дикарями, я как будто и сам начал дичать, почему и изъявил свое согласие, с большим интересом ожидая вечера.

В 11-м часу вечера меня потребовали к шаману, живущему в такой же барабаре, как и остальные дикари. По средине барабары горел маленький костер, в четырех углах висели бубны, напоминающие наши литавры. Когда меня усадили на скамейку, начались удары в бубны при диком пении каких-то молитв и вытрясении почти двух корзин птичьего пуху. Пух этот, разлетаясь по барабаре, садился на меня и залезал мне в рот, уши, глаза, что было крайне неприятно. Странное и отчасти страшное пение продолжалось часа два. Затем птичьими крыльями смахнули с моего лица пух и надели на шею и обе руки плетеные веночки из корней. Этим окончился обряд шаманства, причем молодой Шекш сказал, что шаман желает мне счастливого пути.

Утром рано двинулись мы в реку Стахин.

В устье мы встретили человек до ста золотоискателей разных племен и наречий, копошившихся на берегу со своими лодченками, на которых им приходилось подыматься вверх. Тут же стоял пароход William Moor, пришедший из порта Симсон, принадлежавший Гудзонбайской компании и привезший пассажиров, газеты и провизию. Когда я спросил капитана парохода стоит ли подыматься, есть ли золото, он мне показал стаканов шесть, наполненных золотом, уверяя, что это стахинское золото. Впоследствии оказалось, что это была своего рода приманка, приохочивание к подъему. Ему, как купцу, выгодно было побольше ртов в месте россыпи, так как у него были устроены там магазины с водкой и закуской; показываемое же им золото было из реки Фрезер.

Много ли, мало ли золота, мне, во всяком случае, надо было ехать. Устье реки очень широкое, вход в реку живописный [690] и величественный. Вся река протекает между двух рядов гор; быстрота большей частью доходила до 10 узлов течения, т. е. до 17 фут в 1 секунду. Мы плыли, гребя десятью веслами, с большим трудом, местами поднимались посредством отнесения троса или толстой веревки из манильской пеньки вперед, привязывая ее за дерево и затем притягиваясь по ней к дереву и т. д. В реке, имеющей, как вообще все золотоносные реки, молочный вид, водится вкусная рыба в роде нашей лососины, по берегам рыщет много черных медведей, в лесах громадное количество рябчиков и куропаток. По правому берегу встречаются красивые глечеры, на левом же берегу горячие ключи. На девятый день подъема мы подошли к самому опасному месту в реке — водяному порогу или возвышению. Иностранцы, большею частью, за известную плату, проходили это место на буксире парохода, у меня же денег не было, следовательно, в силу такого обстоятельства надо было решиться броситься на веслах; на бичевой невозможно было, потому что порог окаймлен двумя совершенно отвесными скалами; длина этого порога до полуверсты, ширина 20 — 30 саж. Мы пустились в порог налегке, так как провизия была нами предварительно перенесена через горы, по ту сторону порога.

С помощью Бога нам удалось благополучно переплыть это страшное место. До нашего прохода как здесь, так и в реке, погибло несколько золотоискателей, только кресты там и сям были немыми свидетелями преждевременной гибели искателей приключений.

На тринадцатый день я достиг россыпей и как всякий вновь прибывающий занял на счастье первое лопавшееся удобное место на берегу реки. Раскинута была палатка и на другой день приступили к устройству приспособлений для промывки; надо было устроить, по крайней мере, два вашгердика для промывки земли, лежащей близь берегов, так как в самых берегах золота не было. Из полученного черного песка или шлиха, амальгамационным путем, т. е. при посредстве ртути, приходилось вылавливать золотые песчинки. Это делается у американцев так: берется железная сковорода или лучше таз с наклонными стенками, кладется вымытый шлих и чрез замшу по верху песка прыскается ртутью. Мельчайшие частички ртути, при трясении сковороды, благодаря своему весу, стараются [691] добраться до дна сковороды, увлекая или растворяя встречающееся на пути мучнистое золото. Надо заметить, что эта трудная работа производилась, сидя на корточках у воды, так как при трясении сковороды необходимо, по мере осаждения золотой амальгамы, водою сливать шлих вон в реку. Вот таким способом иностранцы добывают себе золото во всех реках, впадающих в Тихий океан в С. Америке. Оставшаяся на дне сковороды золотая амальгама прожимается через замшу и образовавшийся мягкий белый кусочек нагревают на железном листе, ртуть улетает, кусочек желтеет и получается, наконец, золото. Команда моя занималась промывкой земли, а я собственно улавливанием ртутью золота. Работа продолжалась 4 дня и добыто было до 10-ти золотников золота. На четвертый день вода в реке поднялась и затопила россыпь.

Вышло, что мы здесь погостили, отдохнули, на людей посмотрели и себя показали. Приходилось возвращаться, что и исполнено на другой день.

Как выше упомянуто, мы достигли, при трудной гребле, россыпей в 13 дней, работая по 12 часов, т. е. в 156 часов, спустились же в шестнадцать часов. Вот какая быстрая река.

В Стахине свирепствовала страшная оспа (petite verole), отчаяние стахинцев было полное, к тому же умер старик Шекш, горячо любимый своими подданными. Когда он страдал сильною ломотою в спине, то проезжавший английский доктор дал ему втирание (нашатырный спирт с вератрином, как мне потом рассказывали). Старику бы надо было втирать, а родные посоветовали принять ему внутрь. Ясно, что он умер и тогда дикари, полагая, что англичане его отравили, поклялись мстить всем белым. Надо было представить наше положение; нежданно, негаданно попали в кавардак. Дно у байдары нашей было уже пробито и нам было подсказано молодым Шекшем, который очень полюбил меня, чтобы мы были осторожнее и как можно скорее убирались. Рад бы в рай, да грехи не пускают! Пока чинили байдару, заболела чем-то молодая жена Шекша. Он, зная и видя, что я лечил свою команду от запоров и тому подобных болезней, упросил вылечить и его жену. Лечить любимую жену только что вступившего в управление Стахином повелителя, в такое смутное время, было делом не легким. Ничего не понимая в диагнозе, но предполагая, [692] что женщина эта тоже жертва оспы, и положительно не зная чем ее лечить, да к тому же в моей аптеке, по преимуществу, были только рвотные, слабительные да потогонные средства, я натолкнулся на сушеную малину и начал лечить от простуды, команде же приказал сколь возможно скорее чинить байдару. Заварив покрепче малины, я напоил ей больную и велел на ночь накрыть ее несколькими одеялами. Утром мы были готовы к отплытию, а у больной выступили на всем теле прыщики. Я, надо сознаться, перепугался, но не потерялся. Уверив Шекша, что жена спасена, благодаря скоро выступившим прыщам, лишь бы она не выходила из барабары, и простившись с стахинцами, я поплыл теми же проливами обратно. Пациентку свою я видел два года спустя совершенно здоровою, но лицо ее было достаточно испорчено оспою.

По возвращении в порт Ново-Архангельск мною был представлен следующий рапорт:

“Господину главному правителю российских колоний в Америке капитану 1-го ранга Ивану Васильевичу Фуругельму.

Согласно предписания вашего высокоблагородия, от 22-го мая 1862 г., приняв от порта 10 человек команды, толмача и провизию, я отправился 4-го июня сего года проливами на байдаре в реку Стахин к золотоносным россыпям. В половине 9-го часа вечера, июня 10-го, я прибыл в селение Кеку, где намеревался купить бат. Но так как здесь никого не было и встретившиеся колоши сказали мне, что все разъехались по летникам для заготовки провизии, то я немедленно туда и отправился Кековским проливом, оставя Фридрихзунд и пролив Врангеля влево. В полдень 12-го июня, перейдя Стахинский пролив, прибыл к упомянутому летнику и с трудом купил бат у здешнего старшего тоена по имени Ткица. Купив бат, отправился на другую сторону пролива для его починки и подготовки, на что употреблено два дня.

16-го июня в 3 часа пополудни прибыл благополучно в Стахин, где старший тоен Куакетль Шекш принял нас как нельзя лучше. По прибытии сюда я немедленно распорядился вытащить байдару на берег, отдав ее под сохранение упомянутому тоену. На другой день я не мог оставить селение, ибо лоцман просил повременить по своим делам.

18-го июня, в 11 часов утра, я отправился в числе 13-ти человек со всей провизией к месту назначения. С 18-го по 27-е июня прошли 130 миль по вычислениям иностранцев-золотопромышленников; на этом расстоянии от устья находится порог или узкие ворота до 20-ти сажень шириною — место очень опасное, по своей быстроте и водоворотам, почему раньше, чем пуститься в эти ворота, я приказал перенести часть груза чрез горы для облегчения бата, что самое одобрил и лоцман. Хотя трудно было переходить чрез горы, но в 2,5 часа я с 8-ю человеками спустился по ту сторону ворот. Вернувшись назад, немедленно пустились на гребках, — парус и бичевая невозможны. Иностранцы говорят, что [693] незадолго до нас потонули здесь двое, сорвавшись с рулей. В продолжение 1,5 часа мы прошли это узкое место благополучно. На другой день пошел далее и 1-го июля достиг центра россыпей. Здесь я встретил промышленников разных наций. Особенного разговора с ними не имел, — их удивляло, что я скоро поднялся и мы русские были первые, которые поднялись вверх по реке в такое короткое время, т. е. в 13 дней с таким батом и грузом. Хозяева здешних лавок утверждают, что центр россыпи находится в 165 милях от устья.

Когда я спросил о богатстве и количестве добываемого золота, то узнал, что россыпи довольно бедны и золото мелко, как мука (l'or est fin comme la farine), и что самые богатые участки дают до 5 дол. в день. Тут же я узнал, что открывший золото в р. Стахине канадец T. Bog-Choquet отправился пешком за вторые ворота для отыскания настоящего месторождения золота. Эти вторые ворота гораздо опаснее первых и никто еще из промышленников не рисковал перейти их. Получив такие грустные сведения, я поднялся еще выше и 2-го июля занял место и утвердился на нем. Здесь я команде дал отдых, приказал устроить баню из парусов и брезентов и починиться; сам же наблюдал за ходом работы и за количеством золота, добываемого соседями, но видел, что работа не вознаграждала труда, и к тому усмотрел, что мне решительно трудно было приступить к промывке, ибо не было ртути, разделительных чашек и проч. Это все такие материалы, которые исключительно требуются здесь для промывки столь мелкого золота, тогда как более крупное ничего это не требует. Продав собственное свое одеяло, я купил один фунт ртути и устроил 3 вашгердика, на которых в течении 4-х дней промыл около 10 золоти, золота, — разделительной чашкой пользовался от соседей.

При такой обстановке я все-таки хотел продолжать промывку несколько дней, но вода начала прибывать и затопила россыпь. Говорят, что самая малая вода бывает в конце августа и в начале сентября.

Золото более крупное находится за вторыми воротами или порогами. Число золотоискателей простирается до 400 человек, поднявшихся или на батах, или на пароходе. Все эти неудачи и к тому появившаяся оспа заставили меня вернуться обратно и 11-го июля, в 6 час. утра, я оставил россыпи. 12-го числа, в 2 ч. пополудни, прибыл в Стахин, где оспа уже была в своей силе, почему я, продав бат иностранцам, как можно скорее спешил оставить селение и на другой день в полдень отправился в проливы.

Долгом считаю сообщить, что при продаже бата я разговаривал с разными лицами и, между прочим, узнал, что: 1) стахинские колоши производят убийства и грабежи на проходящих шкунах и иностранцы уверяют, что колоши оправдываются тем, что они действуют по приказанию русского начальства, — которое, само собою разумеется, не отдавало подобных распоряжений, и, сделав выговор тоену, строго наказал, что если еще они посмеют сделать что-либо подобное, то русское начальство примет меры для восстановления порядка, и что стахинские колоши поплатятся за это дорого. 2) Иностранец по имени Alonzo Newelb открыл в русских владениях в селении Танкас золото и спрашивал меня, что может ли он разрабатывать без ведома начальства, на что я ему сказал, что следует дать знать вашему высокоблагородию, почему он, узнав от [694] меня ваше имя, обещал уведомить вас чрез губернатора в Виктории (главный город английских колоний в С. Америке). Кроме того, необходимым считаю также довести до сведения вашего высокоблагородия, что во время посещения Стахина все колоши были постоянно пьяны и имели большие запасы крепких напитков, которые, как они сами говорили мне, получают от иностранцев в каком угодно количестве.

20-го июля, в 4,5 ч. пополудни, прибыл в порт, — команда все время была здорова и все вообще было благополучно. Образцы золота имею честь у сего приложить”.

В мае следующего 1863 года прибыл в порт Ново-Архангельск командовавший Тихоокеанской эскадрой адмирал А. А. Попов, который, после переговоров с главным правителем колоний, предложил мне, как уже знакомому со Стахином, отправиться туда еще раз.

7-го мая 1863 года я получил следующее предписание:

“Предлагаю вам отправиться на корвете “Рында” в Стахин для участия в экспедиции, имеющей собирать сведения о золоте, и затем возвратиться в Ново-Архангельск, представив мне подробные сведения как об иностранцах, находящихся на Стахине, так и о количестве добываемого ими золота.

Все эти сведения также имеете вы представить прямо от себя, чрез С.-Франциско, в главное правление в С.-Петербург.

При вас следуют штурман Кадин и толмач Жуков, которые должны находиться в распоряжении г. командира корвета.

На расходы ваши и г. Кадина по содержанию столом получите от ново-архангельской конторы некоторое количество иностранной монеты.

Главный правитель колоний, капитан 1-го ранга Фуругельм. — Секретарь Кошкин”.

Плавание на корвете “Рында”, благодаря любезному и товарищескому отношению ко мне командира и офицеров, вспоминается мною как одно из счастливых и приятных периодов моей юности.

По возвращении в Ново-Архангельск мною, 26 мая 1863 г., представлено было следующее донесение:

“Вследствие инструкции, данной мне вашим высокоблагородием, я отправился 7-го мая на военном корвете “Рында” в Стахин для участия в экспедиции, куда прибыли 8-го мая вечером. [695]

По распоряжению г. командира корвета лейтенанта Басаргина (ныне контр-адмирал и флаг-капитан его императорского величества), 10-го мая экспедиция отправилась в реку Стахин в 3-х отделениях. Первое отделение имело целью достичь центра золотоносных россыпей и отобрать все сведения, могущие, в какой бы то ни было степени, быть полезными для России, и состояло из лейтенанта Перелешина, американского геолога Блэка и меня. Эта экспедиция отправилась на вельботе с 6-ю гребцами и лоцманом-туземцем. Надо при этом сказать, что в инструкции, данной г-ну Перелешину, назначено всего 8 дней для подъема по реке и по истечении этого времени вернуться назад, хотя и не достигнув россыпей; при такой обстановке я был почти вполне уверен, что мы не достигнем цели и сведений полезных никаких не отберем, да и не от кого будет. Мои предположения исполнились, — до места не дошли, в реке никого не видали и в довершение всего, при конце 8-ми дневного срока, потеряли прекрасного матроса Сергеева, — он утонул на глубине не более 4,5 футов, причина тому Богу известна; впрочем, была назначена из гг. офицеров следственная комиссия для рассмотрения причины гибели матроса и я по требованию комиссии тоже должен был представить записку о его смерти, как очевидец. По истечении срока мы вернулись в 15 рабочих часов на корвет. Из собранных мною сведений от иностранцев, вернувшихся с россыпей или за болезнью, или из-за нечего делать, видно, что разработка идет гораздо выше по реке, нежели в прошедшем году, что из 450 золотопромышленников остались едва ли 70, — что количество добываемого золота от 2 до 10 долларов в день, — что, между прочим, найден самородок в 9 долларов, — что партия, отправившаяся в прошедшем году для разыскания коренного месторождения, еще не вернулась и сведений о ней никаких нет, — что все предполагают о богатстве россыпей ближе к истоку и что в случае чего будет открыт туда более удобный путь чрез Портландский канал к самому озеру, из которого падает река. Эти вернувшиеся иностранцы в числе 7 человек просили г. командира корвета принять их пассажирами до Виктории и С.-Франциско, в чем им не отказано; больным подается медицинская помощь. Из этой поездки я увидел как в прошедшем году была оживлена [696] река, так в нынешнем она мертва, нет лагеря у устья, нет парохода и шкун, нет никого в реке кроме птиц и черных медведей. Чему приписать это, пока невозможно, — или бедности россыпей, или неудобству плавания по реке и вместе с тем трудности доставлять провизию и товары. Конечно, если найдут богатые золотые мины, то этот ли путь, или предполагаемый новый снова оживут и число золотопромышленников не будет уменьшаться, а возрастать до тысяч; мы видели примеры в Калифорнии и Австралии.

Второе отделение экспедиции имело целью исправить карту, черченную когда-то, до границы, отделяющей русские владения от английских, а также для отобрания всевозможных сведений. Оно состояло из лейтенанта Бурачка и прапорщика корпуса штурманов Бутыркина и отправилось на 10-ти весельном катере. Им дано сроку 14 дней. Результатом было то, что опись реки пришлось делать сызнова, потому что карта, по словам их, вовсе никуда не годится, направление реки в некоторых местах не то; глубина поставленная ни с чем не сообразна, так на месте 3-х сажен в настоящее время всего 2,5 фута; почему составляется новая карта, которая будет представлена в департамент.

Третье отделение экспедиции имело целью описать самое устье реки Стахин и состояло из прапорщика корпуса штурманов Дуркина и вольного штурмана Кадина. Поручение исполнено вполне и карта тоже готова к отсылке в департамент. Как эту карту, так и глазомерную, составленную г. Глэком, г-н Кадин будет иметь честь представить вашему высокоблагородию.

Касательно стахинских колош честь имею донести, что они, по-прежнему, имеют у себя водку и проводят время в пьянстве, — это говорили мне иностранцы, принятые на корвет, и кроме того, я сам видел в селении пьяных. Надо полагать, что водку им доставляют иностранцы.

Недалеко от якорного места корвета на берегу поставлен памятник матросу Сергееву, состоящий из пирамиды с крестом в ее вершине.

24-го мая 1863 г. утром оставили Стахин и на другой день вечером прибыли в порт Ново-Архангельск благополучно”.

П. П. Андреев