 В Нахчимахе мы очутились совершенно неожиданно; жители бедной деревушки узнали о нашем приближении чрез звук горнов; они едва имели время вывести семейства, унести самое дорогое имущество, и покинули часть скота и все остальное.
Через полчаса было замечено движение, на дорожке, проложенной через левый гребень: в кучке штыков кого-то вели будто насильно; все полегали увидеть одного из пяти героев, недавно отретировавшихся; толпа спускалась медленно, остановилась на половине горы , солдаты посадили на ружья человека посреди находившегося, понесли далее... Пленного Чеченца можно подгонять только прикладом: кому ж такая почесть? Наконец явился пленный козак, схваченный за месяц перед этим. Тяжкие кандалы обременяли обтертые ноги несчастного; на теле ничего более не было, кроме лохмотьев черкески и панталон. Хозяин, при поспешном бегстве, едва успел увести его и с большими угрозами запрятал в близ лежащее скрытое место; он выполз и против ожидания очутился свободен между соотечественниками и товарищами. Во все время плена страдалец лежал в углу сакли, ежедневно получая в пищу кусок тыквы; изредко только три бравые (как выражался он с улыбкой) девки, украдкой ему давали головку кукурузы. Девки, что за выражение! Девы — скажите лучше — роскошные девы Кавказа, как цветок благовонные, как серна легкие, как чинар стройные; в сердце их загорался чистейший пламень любви к несчастному пленнику, начинавшему таять от блеска черных глаз. Это десятый том Пленника в стольких-то строфах , стольких-то стихах, за каждый стих столько-то: это романтизм на деле, проданный за воображаемый капитал ассигнаций невинных, белых, с черной оттенком цены. Тс! — успокойтесь! — поэзия хороша лишь на бумаге; никто влюбляться не станет с колодкой на шее, кроме сумасшедшего от любви у Обухова Моста. Полунагая Чеченка, прикрытая лохмотьями, с тряпкой на голове вместо покрывала, с босыми ногами и черствыми руками, есть не что иное как неопрятное создание, раздавленное домашней работой; сие творение руководствовалось только животным состраданием, когда бросало головку кукурузы пленному линейцу, лицо коего было вывеской неподвижной глупости.
Кукуруза составляет почти единственную пищу небогатых жителей, что было видно из покинутого имущества, которое разграбили к вечеру; бродивший скот был перестрелян и кипел в солдатском котле или жарился на шишлыке Татарина; кукурузу еще недозревшую (несмотря на сентябрь) истребили; внутренность саклей обшарили, перевернули вверх дном и две или три поспешно начиненные ярко запылали, как будто для оживления картины и без того живописной.
Полный текст
Метки к статье: 19 век Кавказ Российская империя
Если Вы заметили в тексте опечатку, выделите ее и нажмите Ctrl+Enter
|
