Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ВИЛЬЯМ НЬЮБУРГСКИЙ

ИСТОРИЯ АНГЛИИ

HISTORIA RERUM ANGLICARUM

КНИГА IV

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ ЧЕТВЕРТАЯ КНИГА

Оглавление.

Глава 1. О начале царствования короля Ричарда и о событиях, произошедших при его коронации.

Глава 2. О назначениях на вакантные церкви после коронации Ричарда

Глава 3. О привязанности короля к своему брату Джону.

Глава 4. О приемнике Ранульфа де Гланвилля на посту главного судьи королевства.

Глава 5. О том, что король совершил в Англии перед своим отплытием.

Глава 6. О некоем чуде, которое в это время наблюдали в воздухе.

Глава 7. О том, что было совершено против наглости евреев в Линне (Lynn).

Глава 8. О том, что было сделано против евреев в Стамфорде (Stamford) и об одном народном суеверии.

Глава 9. О том, что перенесли евреи Линкольна и Йорка.

Глава 10. Об уничтожении евреев в Йорке.

Глава 11. О королевском гневе на убийц евреев.

Глава 12. О том, как короли прибыли на Сицилию, и как король Англии штурмовал Мессину.

Глава 13. О немецком походе и о смерти императора.

Глава 14. О дерзости и гордости канцлера после отъезда короля.

Глава 15. О причинах, по которым король послал архиепископа Руанского из Сицилии в Англию.

Глава 16. По какой причине Джон противостоял канцлеру.

Глава 17. О пленении архиепископа Йоркского и об изгнании канцлера.

Глава 18. Об устроении королевства после изгнания канцлера и о его бесплодных попытках вернуться.

Глава 19. О движении королей с Сицилии и о трудностях, испытываемой христианской армией у Акры.

Глава 20. О том, каким образом король Англии заполучил во владение остров Кипр.

Глава 21. О причинах разногласий, возникших между королями у Акры.

Глава 22. О штурме Акры и о преждевременном возвращении короля Франции.

Глава 23. О деяниях наших людей в Сирии после отъезда короля Франции.

Глава 24. Об убийстве маркграфа Конрада.

Глава 25. О том, как король Франции приписал смерть маркграфа королю Англии и о встрече в Париже.

Глава 26. О том, как король Франции женился на сестре датского короля и о том, как он развелся с нею.

Глава 27. Из-за чего архиепископ Йоркский издал отлучение против епископа Дархэма.

Глава 28. Почему наша сторона мало добилась на Востоке и о возвращении крестоносцев.

Глава 29. О том, какими средствами король Англии освободил Яффу и о договоре между христианами и турками.

Глава 30. О том, как Божьим промыслом, этим походом было сделано более для небесного Иерусалима, чем для земного, и о смерти Саладина.

Глава 31. О том, как король Англии потерпел кораблекрушение и был пленен герцогом Австрийским.

Глава 32. О том, каким образом король Франции был введен в заблуждение сыном герцога Саксонского и разочаровался в своем предполагаемом браке.

Глава 33. О том, как король Англии был передан в плен от герцога Австрийского к императору.

Глава 34. О том, как король Франции вторгся в Нормандию, и как Джон поднял волнения в Англии.

Глава 35. О том, какими средствами епископ Солсберийский Губерт был сделан архиепископом Кентербери и о раздорах в этой церкви.

Глава 36. О том, как Гуго, епископ Честера, разрушил монастырь в Ковентри.

Глава 37. Об убийстве епископа Льежского, по причине чего подвергся опасности король Англии.

Глава 38. О том как Англия пострадала из-за пленения короля.

Глава 39. О чуде, когда в воздухе, в трех различных случаях, появлялся необычный красный цвет.

Глава 40. О том, как король Франции, когда не смог предотвратить освобождение короля Англии, вновь вторгся в Нормандию.

Глава 41. О том, как король освободился из плена и вернулся в Англию.

Глава 42. О том, как в королевстве был восстановлен мир, а король был коронован в Вестминстере.

Глава 1.

О начале царствования короля Ричарда и о событиях, произошедших при его коронации.

В году 1189 от того времени, когда землю явилась Истина, когда на святом престоле восседал Климент, верховную власть над римской империей держал Генрих, сын Фридриха, а Филипп управлял французами, Ричард, сын Генриха II, наиславнейшего короля Англии, наследовал трон после смерти отца. После похорон он вступил в наследство заморскими владениями и был принят с радостными и торжественными клятвами, как ноблями, так и народом. После того, как государственные дела за морем были быстро улажены, он в счастливый час пересек море и приехал в Англию, где его прибытие ожидали с радостью, ведь, вообще, восшествие на престол нового сюзерена обычно сопровождается радостью. Хотя в то время тюрьмы по всей Англии были переполнены многочисленными преступниками, которые ожидали либо освобождения, либо наказания, но его прокламацией все заключенные были освобождены. Таким образом, благодаря его милости, при его прибытии в королевство, эти тюремные паразиты вышли из заключения, чтобы разбойничать и грабить с еще большей смелостью, чем когда-либо прежде.

Ко дню, назначенному для коронации, почти все нобли королевства и заморских провинций, вместе с большим числом особ разного ранга приехали в Лондон. Ричард - единственный монарх к этому времени, кто носил это имя, - был посвящен в короли в Лондоне, и торжественно коронован Балдуином, архиепископом кентерберийским, на третий день после сентябрьских нон (3 сентября), в день, который от древнего языческого суеверия называется "злым" или "египетским", и как будто бы в этот день было какое-то предзнаменование того, что произошло с евреями. И действительно, этот день можно считать роковым для евреев, и он действительно должен был бы считаться скорее египетским, нежели английским, поскольку Англия, в которой их отцы были счастливы и уважаемы при предыдущем короле, по Божьей воле, внезапно обратилась против них, и стала в некотором роде Египтом, в котором их отцы перенесли столь много невзгод. Хотя это события еще и свежо в нашей памяти, и известно всем живущим, все же стоит побеспокоиться и в кратком виде передать рассказ о нем потомству, как очевидное доказательство осуждения, наложенного свыше на эту вероломную и богохульную расу.

Не только христианские нобли, но также и главные люди из евреев, собрались со всех частей Англии, чтобы стать свидетелями торжественного помазания христианского сюзерена. Этим врагам истины, что всегда находятся начеку, возможно хотелось, чтобы и при новом короле им в не меньшей степени, чем при предыдущем, продолжало бы сопутствовать такое же благосостояние, которым они наслаждались при предшествующем монархе, и они желали, чтобы среди его первых актов было бы выражение им уважения самым приличествующим образом, полагая, что их вполне приемлемые дары смогут обеспечить его не меньшую благосклонность. Но то ли они были менее приятны ему, чем его отцу, то ли он сам, по какой-то причине, о которой я не знаю, был настроен против них, но из суеверной предосторожности, которую ему посоветовали какие-то люди, он запретил им (говорят, что прокламацией) входить в церковь, пока его будут короновать, или вступать во дворец, пока там будет проходить пир по случаю торжества коронации. После того, как завершилась месса, король, великолепный со своей диадемой, торжественной процессией шел на пир, но случилось так, что когда он воссел на пиру со всем собранием ноблей, народ, который ожидал вокруг дворца, начал собраться в толпу. Из-за этого, евреи, которые смешались с толпой, были затащены внутрь дворцовых дверей. На это возгнедовал один христианин и помня о королевской прокламации против них, он попытался, как говорили, выставить из дверей одного еврея и ударил его своей рукой. Воодушевившись от этого примера, многие люди стали с презрением бить евреев, и возник шум. Бесчинная и разъяренная толпа, думая, что это приказал король, и полагая, что он поддерживает их своей королевской властью, обрушилась на множество евреев, которые стояли и смотрели у дверей дворца. Вначале их нещадно били кулаками, но вскоре, став еще более разъяренной, толпа взялась за палки и камни. Тогда евреи побежали прочь, и в этом бегстве многие были забиты до смерти, а другие погибли, растоптанные ногами. Наряду с остальными туда приехали два благородных еврея их Йорка, один по имени Иешуа (Joceus), а другой - Бенедикт. Из них, первый бежал, но другой, следуя за ним, не смог бежать так же быстро, пока на него сыпались удары, и поэтому он был пойман и для того, чтобы избежать смерти, был вынужден объявить себя христианином, был препровожден в церковь, где и был крещен.

Тем временем, приятных всем слух, что король приказал истребить всех евреев, с невероятной быстротой распространился по всему Лондону. Вскоре собралась с оружием в руках неисчислимая толпа бесчинных людей, жителей как этого города, так и других провинций, которых привлекло сюда торжество коронации, и они устремились к грабежу и жаждали крови народа, по Божьему воле, ненавистного всем людям. Тогда евреи-горожане, которые во множестве проживали в Лондоне, бросились в свои дома вместе с теми, кто приехал туда со всех концов страны. С трех часов пополудни и до заката, их жилища были окружены бушующим народом и подвергались яростному штурму. Однако, благодаря прочной постройке, их не смогли разрушить, а разъяренные нападавшие не имели осадных машин. Поэтому, были подожжены крыши, и ужасное пожарище, губя осажденных евреев, дало свет христианам, которые неистовствовали в своей ночной работе. Пожар был гибелен не только для одних евреев, хотя именно против них и был разожжен, но пламя, не делая разбора, охватило также и близлежащие дома христиан. Тогда вы могли видеть, как прекраснейшие кварталы города пылали в огне, вызванном его собственными жителями, как будто бы они были врагами самим себе. Евреи, однако, либо сгорели в огне в своих собственных домах, либо, если они выходили из них, то получали удар мечом. В течении короткого времени пролилось много крови, но все возрастающая жажда грабежа побудила людей удовлетвориться теми убийствами, что они уже совершили. Их жадность победила их жестокость, и потому они прекратили убивать, но их жадная ярость привела их к грабежу жилищ и вынесению оттуда всяческого добра. Это, однако, изменило отношение дел, и сделало христиан враждебным христианам, поскольку одни завидовали другим в том, что те успели схватить во время грабежа, это вызывало у них приступ злой зависти, и они не жалели ни друзей, ни товарищей.

Об этих событиях было сообщено королю, пока он со всеми ноблями пировал на праздненстве, и для того, чтобы направить в другую сторону или ограничить ярость толпы, от него был послан Ранульф де Гланвилль (Ranulph de Glanville), который был юстициарием королевства, человек как могущественный, так и благоразумный, вместе с другими людьми подобного же ранга. Но тщетно, поскольку в таком большом шуме никто не слышал голоса возвещавшего о его присутствии, но некоторые из наиболее буйных начали кричать на него и его спутников, и угрожали им страшным образом, если они быстро не уберутся. Поэтому, они мудро удалились перед столь необузданной яростью, и погромщики, с той же свободой и свирепостью продолжали бунтовать до 8 часов следующего дня, и к этому времени, пресыщенность и усталость от бесчинств, больше, чем увещевания или почтительность перед королем, смягчили их ярость.

Это, доселе неслыханное, событие в королевском городе и это, так решительно начатое, истребление неверной расы, и это новое отношение христиан против врагов Креста Христова, ознаменовало первый день царствования наиславнейшего короля Ричарда, и стало, очевидно, предзнаменованием возвышения христианства в его дни, и не только из-за того, что сомнительные события лучше истолковывать с хорошей стороны, нежели с дурной, но ведь действительно - как еще лучше истолковать случившееся, что еще может быть знамением более ясным, если вообще это что-то может знаменовать, чем то уничтожение богохульной расы, равно облагородившее и день и место и само его посвящение в короли, и то, что в самом начале его царствования враги христиан стали умаляться и погибать вокруг него? Поэтому, не должно ли это повлиять на оценку любым человеком произошедшего пожара части города и неразумной ярости бесчинствующих людей, и не должно ли подвести его к доброму и благочестивому истолкованию получившегося в итоге замечательного результата? Поскольку, хотя события такого рода могут препятствовать установленному свыше порядку вещей, все же, не может ли Всемогущий часто выражать Свою волю (которая есть самая благая) через волю и действия (которые есть самые злобные) людей, даже самых дурных?

Конечно, новый король, который имел характер высокомерный и жестокий, исполнился негодованием и горечью, по поводу того, что почти в его присутствии, посреди торжеств коронации и в начале его царствования произошли такие события. Он был раздражен и обеспокоен по поводу того, что ему следует сделать при таких обстоятельствах. Спустить столь великое и беспримерное оскорбление своего королевского достоинства и оставить это безнаказанным королю казалось действием недостойным и вредным для королевства, поскольку такое попустительство в столь большом злодеянии поощрило бы дерзость дурных людей попытаться и в будущем, в надежде на безнаказанность, совершить какие-нибудь подобные насильственные действия.

Но, кроме того, было совершенно невозможно провести в жизнь суровость королевского приговора над таким неисчислимым множеством виновных. Так как, ради ненависти к евреям и в надежде на грабеж в упомянутом мною деле, пока нобли пировали с королем, объединились почти все их слуги, приехавшие со своими господами на торжества коронации, и число их было столь огромно, что для них казалось малым даже вполне приличное пространство королевского дворца. Поэтому, стало необходимым потворствовать тому, что нельзя было наказать, и несомненно, это Богом было устроено так, чтобы тот, кто являлся исполнителем Божественного мщения над этими предателями и богохульниками, не стал бы, по этому поводу, предметом суда человеческого. Поэтому, именно замыслом свыше, эти богохульники, которые во времена предыдущего суверена сверх всякой меры упрямились и упорствовали в своей неправоте по отношению к христианам, должны были быть приведены к смирению в самом начале правления его приемника. Однако, тот Бенедикт, который, как я говорил, получил христианское крещение под принуждением, все же не поверил своим сердцем в то, что сделал это правильно, Произнося исповедание веры, его губы лишь попусту сотрясали воздух, и будучи на следующий день доставлен к королю и допрошен им, является ли он действительно христианином, ответил, что в своем сердце он всегда был евреем, и что он хотел бы таковым и умереть, ибо, возможно теперь, он не сможет больше жить, находясь уже вблизи от смерти из-за тех побоев, что получил накануне. Поэтому, удалившись с глаз суверена, этот христианский отступник вернулся в еврейство, и став вдвойне дитем ада, чем был до сих пор, умер спустя несколько дней, став, таким образом, христианином только для того, чтобы умереть отступником. Однако, после еврейского погрома, король установил своей прокламацией мир, но как будет рассказано в надлежащем месте, они не долго наслаждались его плодами, поскольку высший суд требовал, чтобы эта богохульная раса была бы наказана еще более строго.

Глава 2

О назначениях на вакантные церкви после коронации Ричарда.

Среди первых предметов, на которые обратил внимание новый король, было то, чтобы многие вакантные церкви в Англии, как это и полагается по их предназначению, имели ли бы у себя достойных епископов. Поэтому, королевский казначей Ричард Илийский (Richard of Ely) принял престол Лондона, Жоффруа де Люси (Godfrey de Lucy) - кафедру Винчестера, королевский канцлер Уилльям Лонгшамп (Longchamp) - епископство Илийское, и йоркский декан Губерт - церковь Солсбери. Кроме того, королевскому брату Жоффруа, который прежде был избран на должность главы церкви Линкольна, и течении многих лет (как о том было рассказано в своем месте) владел этой церковью и получал ее мирские блага, и будучи наконец, оттуда удален, возглавлял до кончины отца королевское казначейство - ему, говорю я, король пожаловал митрополичий престол Йорка, который оставался не занятым в течении почти 10 лет. Нам стало известно, что избрание этого Жоффруа состоялось из-за такой мудрости хитрости. После смерти его отца, были получены письма, как говорили, от нового герцога, который еще находился в Нормандии, которые были состряпаны какими-то людьми в интересах этого самого Жоффруа, и были адресованы капитулу Йорка. В них требовалось, чтобы его брат Жоффруа был избран архиепископом и содержались угрозы тем, кто воспротивится королевскому намерению. Регент и все кто там находился (декан и многие другие отсутствовали) были напуганы и испытывали благоговение от этих писем. И стараясь только ради благосклонности их будущего монарха, они торжественно избрали вышеупомянутого Жоффруа. Но когда король принял диадему и свое отческое королевство, то он разгневался на это избрание и затребовал те письма, что повлияли на выборщиков, так как их существование было тайной, по крайней мере, для него самого. Однако, он был умиротворен обещанием большой суммы денег, в которых остро нуждался для своего похода в Иерусалим, и наконец, дал свое согласие. Но о том, к чему впоследствии привело это избрание, будет рассказано в своем месте.

Глава 3.

О привязанности короля к своему брату Джону.

Кроме того, король замечательным образом объявил о своем личном расположении к своему единоутробному брату Джону, когда, кроме его обширных, доставшихся от отца, приобретений в Ирландии и полученного в дар от отца графства Мортен (Mortaine) в Нормандии, король наделил его таким количеством пожалований в английском королевстве, что казалось, он владеет едва ли не третьей частью его. Наконец, он наделил его Корнуоллом, Девонширом, Ноттингемом и Ланкаширом, вместе с прилегающими провинциями, и еще многими частями королевского домена. Таким же образом, он дал ему в жены дочь графа Глостера, его кузину в четвертом колене, вместе со всем ее отцовским наследием, которое, как хорошо известно, было очень велико. Таким образом, он проторил ему пусть, который едва-ли был законным, и проторил его тому, кто едва стал его братом. Но эта неумеренная и неблагоразумная щедрость по отношению к брату породила впоследствии много зла и наградила глубоким сожалением того, кто одарял столь щедро. Поскольку Джон, поощряемых этой властью тетрарха, первым стал домогаться власти монарха, и впоследствии стал неверен брату, а в конце концов – его явным врагом. Это, однако, произойдет в соответствующем месте нашей истории, и об этом будет разъяснено более подробно.

Глава 4.

О приемнике Ранульфа де Гланвилля на посту главного судьи королевства.

Ранульф де Гланвилль, муж величайшего благоразумия, все еще был юстициарием королевства, как оно и было во времена предыдущего короля, хотя новый король понимал, что он стал стар и действует с гораздо меньшей мудростью и предусмотрительностью, чем когда он только начинал службу в этом качестве. Юстициарий также желал освободиться от бремени своей должности, чтобы смочь с большим удобством подготовиться к отъезду в Иерусалим, поскольку он принял знак Господень еще при короле Генрихе. Поэтому, он торжественно отказался от своей должности, и приемники его были менее способные. Должность тогда была доверена королем епископу Дархэма, который не смутился ее принять, хотя, если бы он был мудр, он бы удовольствовался бы своим собственным местом и продолжал бы служить закону Божественному, вместо того, чтобы стать слугой закона человеческого, поскольку еще никто не мог достойно служить обоим, и запрещение апостолов: "Не можете служить Богу и маммоне" (от Матвея, 6, 24) в высочайшей степени применимо к наследникам апостолов. Так как епископ желал равно удовлетворять и небеса и короля, то разделил себя между обеими должностями. Конечно, Царь небесный, который желал и чья воля была в том, чтобы этот человек всем сердцем, всей душой и всем разумом служил только ему, не принял такой половинчатой службы. Но какова будет судьба епископа, который не исполняет даже половины из тех обязанностей, что предназначены Богу, и который стал епископом, но передал свои полномочия людям недостойным, которые осуществляли их небрежно, в то время как сам он полностью посвящал себя либо делам этой жизни, либо двору, либо общественным собраниям? Никто не может справляться наполовину со службой земного короля, уделяя ей половину требуемого времени. По этой причине, епископ, о котором я упоминаю, после того, как принял свою светскую должность, и будучи уже в годах, проживал на юге Англии и всецело посвятил себя государственным делам.

Глава 5.

О том, что король совершил в Англии перед своим отплытием.

Затем король Англии, который, еще будучи графом Пуату, был первым из земных властителей, кто принял крест Господа, тщательно подготовился к своему отплытию в Иерусалим и главным образом, по просьбе короля Франции, начал делать все виды приготовлений для необходимых расходов, чтобы они смогли вместе отправиться в поход в подходящее время, и он использовал время отсрочки, о которой они договорились для завершения своих приготовлений. И при этом он не думал, что доставшееся ему в наследство казна, вместе с теми средствами, что накопил его отец, предполагая этот поход, будут достаточными, но он использовал все свои возможности и прилагал все усилия в этом отношении, полагая, что для него будет позором, если он не превзойдет славу отца даже в этом. Поэтому, он срочным письмом вызвал к себе короля шотландцев, который испытывал сильное горе по поводу потери замков, отнятых у него в результате войны (как было упомянуто выше), а именно - Роксборо и Бервика. Еще в царствование короля Генриха он вернул себе третий замок, называемый Кастеллум Пуэлларум (Castellum Puellarum) (Эдинбург), когда с его совета и благодаря его доброй воле, он получил жену из заморских провинций (Эрменгаду Мэнскую - прим.перев.). Поэтому, приехав к королю Англии, он согласился уплатить десять тысяч марок серебра за сдачу ему этих замков, и вернувшись в свою страну, он все силой королевской власти выжал эту сумму из своих подданных. Когда он уплатил ее королю Англии, то с большой радостью получил эти замки.

Еще новый король искусно убедил епископа Дархэма, который, как он полагал, был богат, выкупить для себя провинцию его собственное епископства, так чтобы он мог быть одновременно и епископом и графом этой провинции, присоединив графство к епископству. При исполнении этого дела подумайте о проницательности короля при изъятии епископских денег и о неумеренной амбиции старого епископа престола, который был известен исключительным богатством, и которого все же не удержал его возраст. И кто не подумал об этой пророческой фразе, произнесенной пророком Господа: "Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю" (Исайя, 5, 8), когда он присоединил графство к епископству, не взвесив, что было больше. Так, для покупки графства он дал королю то, что накопил для похода в Иерусалим, и все, что он смог сгрести со своего престола. Король, прославившийся в сделках такого рода, шутливо сказал: "Я чудесный работник, ибо из старого епископа я сделал нового графа". Но когда епископ, таким образом, лишил сам себя денег, которые предназначал святому паломничеству во имя Христа, а затем стал думать о том, как бы отменить клятву, которую он принес Всемогущему Богу при торжественном принятии креста, и поскольку он не мог сказать римскому понтифику через своих посланников "я купил графство и потому я не могу отправиться в Иерусалим, поэтому я умоляю тебя простить меня", - что он, действительно и мог бы сказать правдиво, но он стал говорить о своем преклонном возрасте и утверждать, что не пригоден для столь трудного паломничества. Будучи, таким образом, предоставлен своей собственной совести, он вслед за этим слабо и непочтительно выбросил знак преданности Господу и остался во владении той драгоценной жемчужиной, которую выискал у короля, и за которую отдал так много. Однако, это - не прочное владение, но в силу времени и обстоятельств - краткое и преходящее.

Однако, этот король, с таким же искусством, как он истощил мешки этого епископа, также соблазнил и многих других, чтобы те соперничали друг с другом потоками своих денег при покупке каких-нибудь почестей, либо привилегий, либо государственных должностей и даже при покупке королевского имущества. Таким образом, чтобы отбыть пораньше, он растрачивал свою собственность, как будто бы и не имел никакого намерения возвращаться, и когда с фамильярной смелостью он был обвинен в этом своими друзьями, то он на это ответил: "Я продал бы еще и Лондон, если бы нашел подходящего покупателя". Наконец, среди этих распродаж он, казалось, потерял свою рассудительность, и по этой причине, многие люди покупали с более свободной душой, поскольку думали, что он никогда не вернется в свою страну, ведь, как говорили, он уже был сломленным и вялым из-за того, что преждевременного и чрезмерно много употреблял оружия, к чему он предавался сверх всякого благоразумия, начиная с самой юности. Поэтому и казалось вероятным, что он будет быстро истощен трудами Восточного похода. Другие говорили, что его организм был настолько испорчен и истощен приступами лихорадки, которую он переносил в течении долгого времени, что он не сможет долго просуществовать при такой беспорядочной жизни, и особенно находясь в гуще столь великих трудов. Доводом в пользу этой точки зрения явился несколько неподходящий симптом, который проявился у него, вместе с бледностью лица и опухлостью его конечностей. Другие даже говорили, что у него было более сотни кровопусканий, что сказывалось на его дурном настроении. Таковы были сообщения касающиеся короля, которые влетали в уши и выходили через уста почти всех людей, и его нескромные и неумеренные пожертвования и распродажи придавали им правдивость, и как будто бы поняв, что вскоре закончит свою деятельность, он очень мало заботился о королевстве, раз он делил его или распоряжался им подобным образом. Но позже было ясно видно, с каким тонким искусством он все это проделал, притворяясь только для того, чтобы осушить мешки всех тех, кто казался ему богатым.

Пробыв несколько месяцев в Англии, он оставил управление своему канцлеру, епископу Илийскому, и переправился в Нормандию перед рождественскими торжествами. Почти все люди гневались на него, видя как такой благородный король, собираясь в дальние страны, покидает свое королевство без проведения какой-нибудь торжественной церемонии, и при своем отъезде проявляет меньше заботы, чем при своем приезде, без совета и согласия ноблей, передав дела человеку, который был иностранцем неясного происхождения, и чье искусство и верность не были еще достаточно испытаны. Но как они, справедливо или нет, недооценивали это назначение, стало ясно видно из последовавших событий.

Глава 6.

О некоем чуде, которое в это время наблюдали в воздухе.

Я не должен обойти молчанием самое удивительное и внушающее страх чудо, которое примерно в это время наблюдалось в Англии многими людьми, которые свидетельствовали об этом дне тем, кто не видел его. Есть общественная дорога, ведущая в Лондон, которая проходит через город, во всех отношениях не примечательный и называемый Данстэпль (Dunstaple). И там, когда некие люди посмотрели днем на небо, то они увидели в чистом воздухе нечто похожее на знамя Господа, выделявшееся своей молочной белизной, и рядом с ним фигуру распятого человека, каким его обычно, ради благочестия правоверных, рисуют в церкви, знаменуя страсти Господни. Пока одни застыли в изумлении, раскрыв глаза на этот удивительный предмет, многие другие люди, идущие общественной дорогой, дивились смотря на них, задравших голову к небу, а подняв голову сами, также становились столь же удивленными, впервые видя такое явление. Когда это пугающее знамение было видимо уже в течении некоторого времени, а выражение лиц и состояние умов тех, кто с любопытством наблюдал за этим оставалось в неопределенном ожидании, стало видно, что облик креста отступил от человека, который до этого казался соединенным с ним, так что между ними стало видно некоторое расстояние, и вскоре после этого, это изумительное явление исчезло. Но и после того, как чудо прошло, осталось произведенное им впечатление. Наконец, сообщение об этом распространялось вдаль и вширь, и повсюду пошли слухи, выражающие удивление по этому поводу. Пусть каждый трактует это чудо, как ему нравится, а я лишь простой рассказчик, а не толкователь знамений. Что Божество хотело показать нам этим знамением, я не знаю.

Глава 7.

О том, что было совершено против наглости евреев в Линне (Lynn).

Когда (как о том говорилось выше), славный король Англии Ричард, уладил дела в своем королевстве, как сам того желал, он переправился в Нормандию и держал торжественный совет с королем Франции, на котором они оба клятвенно подтвердили свой взаимный союз, и со всеми своими ноблями, принявшими знак креста, обещая друг другу братскую любовь, связали себя еще более тесными узами перед началом похода на Восток, и назначили свое выступление на следующее лето. Когда эти акты были торжественно обнародованы, каждый из государей стал делать приготовления, в соответствии со своим собственным величием и громадностью этого предприятия.

Но пока эти вещи происходили во Франции, в Англии христианская ревность против евреев, которая, как я писал, незадолго до этого вспыхнула в Лондоне, теперь неистово разгоралась повсюду, правда, не из чистых побуждений, то есть не только из-за одной веры, но также из-за зависти к их благополучию или из желания захватить их добро. Дерзкие и жадные люди думали, что они сослужат службу Богу, если разграбят и уничтожат людей, которые были мятежниками против Христа, и они и совершали это дело собственной жадности с радостной яростью и без какого-то, даже малейшего, сомнения для своей совести. Действительно, суд Божий мало одобряет такие дела, но допускает их, когда они происходят, чтобы хотя бы этим средствами Он мог бы обуздать наглость этого вероломного народа и надеть узды на их богохульные языки.

Есть город, называемый Линном, известный своим благосостоянием и торговлей, в котором проживали многие представители этого народа, высокомерные от своей многочисленности, величины своих богатств и королевского покровительства. И здесь, как мы слышали, впервые произошло возмущение против них, которое случилось по такому поводу.

Случилось так, что некий их человек из своего суеверия обратился к христовой вере, и жаждя его крови, как дезертира и отступника, они искали шанса осуществить свое злобное намерение, и однажды, они взяли свое оружие и напали на него, когда тот проходил мимо, но он нашел убежище в близлежащей церкви. Несмотря на это, разбушевавшиеся евреи не успокоились, но с упорной яростью и неистовством стали штурмовать эту церковь, чтобы выломать двери и вытащить для убийства беглеца наружу. Те, кто находились внутри церкви, подняли громкий крик, и громкие голоса требовали "Помогите христианам!" Крики и слухи воспламенили христианское население и собрали тех, кто находился по близости, а те, кто находился поодаль, узнав об этом, вооружились и побежали на помощь. Жители этого местечка из страха перед королем действовали вяло, но какие-то пришлые юноши, множество из которых находилось там проездом, отважно напали на тех гордых насильников. Вскоре евреи прекратили штурмовать церковь, и будучи не в состоянии противостоять нападению христиан, обратились в бегство, во время которого некоторые были убиты. На их дома напали христиане, они были разграблены, и наконец, сожжены в огне отмщения. Многие из них окропили своей кровью либо враждебный огонь, либо меч врага. На следующий день туда приехал некий еврей, который был знаменитым врачом, и к которому и из-за его искусства и из-за его достойного поведения христиане также относились с уважением и с дружелюбием. Но он, довольно неумеренно горюя об убийстве своих людей, и пророча месть за это, пробудил ярость, которая еще была жива. Вскоре христиане схватили его и сделали последней жертвой своего гнева против евреев. Пришлые юноши, нагрузившись добром, нашли свои суда и быстро отплыли, опасаясь, что их будут преследовать чиновники короля, а местные жители, когда их допрашивали по этому делу королевские чиновники, свалили всю вину на приезжих, которые уже уехали прочь.

Глава 8.

О том, что было сделано против евреев в Стамфорде (Stamford) и об одном народном суеверии.

После этих событий, новая буря против евреев поднялась в Стамфорде. В этом месте, во время великого поста, проводились ярмарки, на которые стеклось множество молодых людей из разных графств, уже принявших знак Господа, и направлявшихся в Иерусалим. Они негодовали, что проживающие здесь враги креста Христова должны владеть столь великим богатством, тогда как сами они имеют столь мало для больших расходов в столь дальнем путешествии, и они решили, что должны изъять у евреев, как у неправедных собственников все то, что смогут использовать для неотложных нужд в предпринятом ими крестовом походе. Поэтому, полагая, что сослужат службу Христу, если нападут на врагов Его, чьим добром они жаждали завладеть, они смело обрушились на них, и при этом, никто из жителей того места, и никто из тех, кто пришел на ярмарку, не препятствовал им в этом, а некоторые даже и присоединились к ним. Несколько евреев было убито, а остальные, которым удалось с трудом бежать, укрылись в замке. Однако, их дома были разграблены, и было захвачено большое количество денег.

Грабители убежали вместе с плодами своих трудов, и никто, хотя бы только из желания поддержать общественный порядок, не спросил с них по поводу этого дела. Один из них, наихрабрейший юноша по имени Джон, который отправился в Хэмптон (Hampton), часть своих денег оставил у некого человека, и так как тот желал завладеть этими деньгами, был им же тайно убит, а его тело было выброшено ночью из города. Когда это случайно обнаружили какие-то люди, и об этом стало известно, жадный убийца тайком обратился в бегство. Вскоре после этого, одной старой женщине было видение, и после того как там появились какие-то иллюзии мнимых чудес, эти простые люди приписали убитому юноше достоинство и славу мученика и удостоили его могилу торжественной стражей. Воодушевленный его репутацией, безмозглый простой народ, который охватило странное рвение, сначала приходил из окрестностей, а потом начал стекаться и из разных графств, желая или явиться свидетелем чудес нового мученика, или желая получить его покровительство, и никто не пришел на его могилу с пустыми руками. Люди благоразумные на это смеялись, но для духовенства это было удобным случаем для извлечения выгоды из этого суеверия. Вопрос был доложен епископу, мужу высокого достоинства. Сильный духом, он прибыл на место и высмеял знаки уважения этому ложному мученику, которые были устроены заботой либо простоты, либо жадности, и своей властью понтифика и под страхом анафемы он запретил суеверное почитание этого мертвеца. Так, благодаря благочестивой и действенной заботе доброго пастыря, вся эта деятельность духовного обмана была прекращена и исчезла прочь.

Глава 9.

О том, что перенесли евреи Линкольна и Йорка.

Народ Линкольна, услышав о том, что делают с евреями, увидел в этом шанс и вдохновился примером, полагая, что и он мог бы предпринять что-либо подобное. И когда люди собрались вместе, их внезапно охватило волнение против евреев, которые проживали там вместе с ними. Но те, прослышав об угрозах, либо об уничтожении своих людей в различных местах, вели себя очень осторожно, и после того, как некоторые из них оказались в опасности, они быстро переехали вместе со своими деньгами в королевскую крепость. Так это небольшое волнение быстро успокоилось.

Однако, народ Йорка, ни из страха перед наихрабрейшим государем, ни из-за действенности закона, ни из благоразумия, ни из гуманности не охранил себя от того, чтобы пресытиться яростью в общем деле уничтожения своих вероломных сограждан и всей их расы в этом городе. Поскольку это событие является наиболее достойным воспоминания, то об этом следует рассказать потомству в подробном повествовании.

Как я упоминал выше, из евреев Йорка главными были Бенедикт и Иешуа, люди богатые и дававшие деньги в рост и вдаль и вширь. Кроме того, в центре города, они с большими расходами построили наиобширнейшие дома, которые мог ли бы сравниться с королевскими дворцами, и там они проживали среди почти королевского изобилия и роскоши, подобно двум государям своего собственного народа и подобно тиранам над христианами, жестоко тиранствуя тех, кого они угнетали своим ростовщичеством. Когда они были в Лондоне, на торжествах королевской коронации, Бенедикт (как уже упоминалось), по Божьему приговору, испытал самый жалкий конец своей, казалось, проклятой судьбы. Но Иешуа, которому в то время с трудом удалось спастись от опасности, вернулся в Йорк. Теперь, хотя король, после смуты в Лондоне, издал закон о мире для евреев и проявлял к ним по древнему обычаю добрые намерения по всей Англии, все же, позднее, когда король уехал за море, многие люди в графстве Йорк приняли совместную клятву против евреев, будучи неспособны сносить их богатство, пока они сами пребывают в нужде, и не испытывая никакого угрызения христианской совести, ради желания пограбить, жаждали пролить их кровь. Те, кто подвиг их на это чрезмерное предприятие, были определенными особами высшего ранга, которые задолжали большие суммы денег этим нечестивым ростовщикам. Некоторые из них, которые заложили им под полученные деньги свои собственные владения, были угнетены великой бедностью, а другие, на ком висели обязательства, проценты или сам долг, были угнетены сборщиками налогов, поскольку те должны были удовлетворить ростовщиков, имевших деловые отношения с королем. Еще, некоторые из тех, кто принял знак Господа, и теперь готовились к отъезду в Иерусалим, могли бы более легко добиться помощи для издержек похода, предпринимаемого ради Господа, если бы разграбили Его врагов, поскольку они имели очень мало оснований опасаться, что какие-либо вопросы возникнут по этому поводу после того, как они отправятся в этот поход.

Поздно ночью немалая часть города была охвачена огнем пожара, который то ли возник случайно, или скорее (как полагали) был разожжен заговорщиками. Так, что пока горожане были заняты в своих собственных домах, опасаясь пожара, некому было мешать грабителям. Вооруженная банда заговорщиков, с железными инструментами приспособленными для этой цели, с великим неистовством, взломала дом вышеупомянутого Бенедикта, который столь несчастно умер в Лондоне (как упоминалось выше). В этом доме проживали его жена, и сыновья, и многие другие, и после того, как все они были там убиты, они подожгли крышу, и пока огонь мрачно набирал силу, они унесли все добро и оставили дом в огне пожара. Таким образом, пользуясь темнотой и хорошо нагрузившись, мародеры удалились в свое тайное убежище. Евреи, пораженные ужасом при таком событии, и особенно, Иешуа, который был более известен, чем остальные, горячо убеждали правителя королевского замка и добились его содействия. Они отнесли туда большие суммы своих денег, как будто бы они были королевскими казначеями, и кроме того, они получили надежную охрану ради собственной безопасности.

Спустя несколько дней, те же ночные грабители вернулись с еще большей уверенностью и свирепостью, и когда к ним присоединилось множество других людей, то они яростно напали на дом Иешуа, который по своей величественности и прочности строений, можно было назвать равным замку немалой величины. Наконец, они взяли его, и разграбив, предали огню, тогда как все люди, которым не посчастливилось находиться в это время в доме, погибли, либо от меча, либо от пламени. Однако, сам Иешуа предусмотрительно предвидевший такое несчастье, незадолго до этого ушел в замок, вместе с женой и сыновьями. Таким же образом поступали и остальные евреи, очень немногие оставались за стенами, чтобы сделаться жертвами. После того, как грабители удрали с добычей, приобретенной столь дерзким способом, то когда наступило утро, туда ринулась разношерстная толпа, и вынесла всевозможные вещи, и домашнюю мебель всякого рода - все то, что осталось после грабителей и огня. После этого, те, кто до этого относился к евреям с ненавистью, объединился с заговорщиками, и не уважая силу закона, открыто и с необузданной распущенностью они стали свирепствовать против них. И что, не вязалось с их сущностью, они давали всем, кого смогли найти вне замка возможность либо принять святое крещение, либо умереть. Наконец, некоторые из тех, кто был крещен соединились с христианами, но они только притворялись обращенными для того, чтобы избежать смерти, но другие - те кто отказался, даже для вида, принять таинство жизни, были немилосердно убиты.

Пока происходили такие события, множество тех людей, которые бежали в замок, казалось, находись в безопасности. Однако, управляющему замком случилось покинуть его по каким-то делам, а когда он захотел войти в замок вновь, то множество народа, находившееся внутри, и их часовые не позволили ему этого сделать, так как они не знали, могут ли на него положиться, если, быть может, его верность им поколеблется, или если он будет подкуплен – ведь он мог бы, сперва получив с них все за предоставленную защиту, затем выдать их врагам. Однако, он немедленно отправился к правителю графства, который случайно оказался там по королевским делам с большим отрядом рыцарей шерифа, и пожаловался ему, что его обманули евреи, захватив вверенный ему замок. Правитель рассердился и возгнедовал на евреев, в то время как зачинщики заговора, продолжали разжигать его гнев. Они утверждали, что робкая предосторожность тех несчастных негодяев была ни чем иным, как гордым занятием королевского замка, что само по себе очень бесчестит милорда короля. Поскольку множество людей предлагало атаковать этих неверных всеми возможными способами, и отбить у них королевский замок, правитель отдал приказ, что люди должны быть собраны, а замок должен быть атакован. Неотвратимое слово пошло дальше, ревность христиан была разбужена, и огромные банды вооруженных людей, не только жалкого сброда, но людей графства, собрались вокруг замка.

Тогда правитель начал сожалеть о своем приказе, который уже отдал, и тщетно пытался, его отозвать, и хотел, но слишком поздно, запретить штурм. Но у него не было власти, ни силой убеждения, ни силой принуждения, изменить охватившее теперь людей умонастроение, ни отвратить их от осуществления их замысла. Городская знать и наиболее видные горожане, чувствуя опасность от этого волнения, осторожно уклонились присоединиться к такому бунту, но все сословие работников и все молодые люди города, вместе с огромной толпой сельского народа и немалым числом вооруженных людей, помогали им с такой готовностью и так продвигали вперед кровавое дело, как будто бы, каждый имел тут личный интерес, и который лично для него был очень большим. Присутствовало также много людей из духовенства, и среди них был некий отшельник, который казался более пылким, чем остальные. Одинаковое рвение воспламенило всех. Полагая, что они сослужат великую службу Богу, если уничтожат расу бунтовщиков против Христа, в то же время, в своем слепом непонимании они извратили слова Давида, когда тот обращался со словами к Господу в лице Заступника: "Бог даст мне смотреть на врагов моих. Не умерщвляй их, чтобы не забыл их народ мой" (Псалтырь, 58, 11-12). Действительно, вероломным евреям, что распяли Господа Иисуса Христа, позволялось жить среди христиан из-за того же представления христиан о целесообразности, что приводит к тому, что в христовых церквях рисуют знак креста Господа, а именно, для того, чтобы среди всех правоверных увековечить высокую благодарную память о страстях Господних. И раз в евреях мы ненавидим тот их нечестивый поступок, то тем самым, священным образом, мы с должной преданностью почитаем Божественное величие. Таким образом, евреи должны жить среди христиан только для нашей собственной пользы, но из-за их собственного беззакония они должны жить в рабстве. Евреи, что жили в Англии при короле Генрихе II, нелепым образом стали более счастливыми и выдающимися, чем христиане, и из-за своего великого богатства неблагоразумно вознеслись над христианами и причинили последним много страданий. По этой причине, в дни нового короля, по суду Божьему, они подвергли опасности свои жизни - те жизни, которыми они владели благодаря Его милосердию, и все же, в Его замечательном суде, те люди, что своим внезапным возмущением навлекли на них смертоубийство, некоим образом не могут быть оправданы.

Глава 10.

Об уничтожении евреев в Йорке.

Таким образом, евреи были осаждены в королевском замке, и несомненно, что из-за недостатка продовольствия они были бы вынуждены сдаться, даже если бы их никто и не атаковал бы извне – ведь они не имели оружия ни для своей собственной защиты, ни для отражения врага. Тем не менее, они оборонялись от осаждающих одними только камнями, которые добывали себе из внутренних стен. Замок активно осаждался в течении нескольких дней, и наконец, были подготовлены и были установлены осадные машины. Тот отшельник из ордена премонстрантов, о котором я упоминал, более, чем кто-либо другой способствовал этому роковому делу.

Разбуженный слухом, он пришел в город, и в своем белом одеянии усердствовал среди осаждающих, часто громко восклицая "Низвергните врагов Христа!", и воодушевлял воинов примером своего участия. И о нем говорили, что поскольку он был священником, то во время дней осады, до того, как началась кровавая работа, он по утром служил мессу, принося бескровную Жертву. В своей душевной слепоте, он до такой степени сам себя убедил, что считал делом религии убедить в этом и других. И когда машины стали выдвигаться вперед, он с жаром, изо всех своих сил, помогал в этом. Когда они достигли своего места, то неосторожно приблизившись к стене, он не заметил падающий сверху большой камень и был им поражен. Он упал лицом вперед, и когда его подняли, то уже испустил дух. Этим было показано, что либо по причине его деятельности, либо из-за его ордена, но только над ним одним свершился великий суд - ведь он был единственным из наших людей, которому не повезло умереть там. Машины были установлены, захват замка был неминуем, и не было сомнений, что для осажденных пришел роковой час. В течении последовавшей ночи осаждающие отдыхали, радуясь верности своей близкой победы. Но евреи, сильные и не сломленные среди своего отчаянного положения, едва ли имели много возможностей для отдыха и обсуждали друг с другом, что можно сделать в таком положении.

Среди них был некий старец, самый знаменитый знаток закона, согласного еврейскому писанию, который приехал из заморских стран, чтобы, как говорили, учить евреев в Англии. Этот человек пользовался у них всеобщим уважением, и все слушались его, как будто бы он был одним из пророков. Поэтому, когда в таком положении спросили его совета, то он ответил: "Бог, которому не мы должны говорить "Почто Ты сделал так?" приказывает нам теперь умереть ради Его закона, и поскольку наша смерть, как вы видите, стоит на пороге, то для того, чтобы отдалить ее, вы можете подумать о том, чтобы оставить Святой Закон ради короткого мига этой жизни и выбрать то, что для добрых и мужественных умов хуже самой плохой смерти, а именно, чтобы жить в величайшем позоре, как отступники, по милости наших нечестивых врагов. Но мы должны предпочесть славную смерть позорной жизни и, очевидно, что мы должны выбрать самый легкий способ умереть - поскольку если мы попадем в руки врагов, то мы умрем, доставляя им удовольствие и среди их глумления. Поэтому, пусть мы по собственной воле и с благоговением, нашими собственными руками, отдадим Ему ту жизнь, что дал нам Создатель, раз теперь Он ее требует, и пусть мы не будем ждать помощи от жестоких врагов, чтобы они дал Ему, то что Он требует. В этом, воистину, многие наши люди известны тем, что вели себя достохвальным образом при внезапных несчастьях, подавая нам пример того, какой выбор нам более всего подходит". Когда он сказал так, то многие приняли роковой совет, но для других это показалось слишком тяжелым.

Тогда старец сказал: "Пусть те, кому неприятен этот добрый и благочестивый совет сядут отдельно, отрезанные от этого священного отряда. Что до нас, то во имя Закона наших отцов, эта преходящая жизнь стала нам уже омерзительной". Тогда, многие отошли прочь, предпочитая испытать милосердие своих врагов, чем умереть таким образом вместе со своими друзьями. Вскоре после этого, по предложению этого безумного старика, чтобы не дать врагам обогатиться их добром, их драгоценные ткани были на виду у всех преданы огню, а их самые ценные сосуды и другие предметы, которые не могли погибнуть в огне, были искусным образом испорчены, чтобы не быть вновь используемыми тем, что брошены в то место, о котором я стыжусь говорить. Когда это было сделано, была подожжена крыша, таким образом, чтобы совершить ужасное дело (сами-то они готовили свои шеи для ножа) - чтобы огонь, охватывая твердое дерево, смог медленно набрать силу, и таким образом лишить жизни даже и тех, кто отстал от остальных из-за своей любви к жизни. Затем, по указанию этого человека, что состарился в злые дни, было решено, что мужчины, чей характер более тверд должны убить своих жен и детей, так что нечестивейший Иешуа очень острым ножом перерезал горло своей возлюбленной жены Анны и не пощадил даже своих собственных детей. Когда это было сделано и другими мужчинами, этот распроклятый старик перерезал горло Иешуа, поскольку он был более благородным, чем другие. Когда все были убиты, вместе с вождем преступления, огонь, который, как говорилось, они зажгли, когда готовились умереть, начал сжигать внутренности замка. Однако, те, кто выбрал жизнь, как только могли боролись с огнем, разожженным их же людьми, чтобы и они, хотя бы и против своей воли, смогли бы умереть вместе с ними, и они отгородились в некоторых отдаленных уголках замка, в которых меньше страдали от огня. Эта неразумная ярость разумными средствами против самих себя воистину удивительна, но если кто читал "Историю Иудейской войны" Иосифа (Флавия) достаточно хорошо понимает безумство такого рода, являющееся следствием их древнего суеверия, которое дожило до наших времен, и которое проявляется всякий раз, когда на них обрушивается тяжелейшее бедствие.

Утром, когда огромное множество народа собралось штурмовать замок, то оно нашло несчастных евреев, которые выжили только благодаря тому, что взобрались на зубцы крепостной стены и которые возвестили печальным голосом о резне, происшедшей ночью с их людьми. И предоставляя видимое свидетельство этой великой жертвы, они бросали мертвые тела через стену и кричали при этом: "Вот тела тех несчастных, кто в безумной ярости навлек на себя смерть, и уже умирая, распространил огонь внутри замка, чтобы сжечь и нас, живьем, поскольку мы отказались поступить таким же образом. Но мы выбрали себе участь отдаться на милость христиан, и Бог сохранил нас от ярости наших братьев и от гибели в огне с тем, чтобы мы приняли вашу веру, поскольку в нашем несчастии мы обрели понимание и знание истинности Христа. Поэтому, мы молим вас о милосердии, ведь мы готовы выполнить то, что вы обычно требуете - очиститься святым крещением, отбросить наши древние обряды и объединиться с церковью Христовой. Поэтому примите же нас как братьев, а не как врагов, и пусть мы будем жить с вами в одной вере и в мире Христа". Пока они говорили такое со слезами на глазах, многих наши люди смотрели с огромным ужасом и удивлением на безумство умерших и с жалостью - на выживших. Но предводителей заговорщиков, среди которых был некий Ричард, справедливо прозванный Мэлбестом (Жестокий Зверь), бывший самым смелым из них, не коснулась жалость к этим несчастным. Они обманчиво обратились к ним с добрыми словами и торжественно обещали покровительство, на которое те надеялись, только чтобы они не опасались выйти наружу. Но как только они вышли, эти жестокие меченосцы схватили их как врагов и перебили их среди непрерывных криков о желании принять Христово крещение.

В отношении этих людей, что с дикой свирепостью были забиты как скот, я без колебаний буду утверждать, что если в их просьбе о крещении не было обмана, то они были крещены своей собственной кровью и не были нисколько обмануты относительно действенности его силы. Но искали ли они святую купель притворно или непритворно, жестокость этих убийц следует ненавидеть. Их первое преступление, несомненно, было в том, что они проливали человеческую кровь, словно воду, без всякого законного основания. Их второе преступление состояло в том, что они действовали таким варварским образом не из желания правосудия, а из-за тьмы своего преступного замысла. Третье было в том, что они лишили милости Христа тех, кто просил о нем. И четвертое - в том, что они солгали тем несчастным, чтобы обманом выманить их для убийства.

Когда резня завершилась, заговорщики сразу отправились в кафедральный собор и яростными криками и жестами заставили испуганных церковных старост выдать им долговые расписки, которыми были связаны христиане, и которые были положены туда на хранение теми евреями, что были откупщиками королевских доходов. Получив эти свидетельства отвратительной алчности, они торжественно предали их огню прямо посреди церкви, и таким образом, освободились сами и освободили многих других от их обязательств. После того, как эти вещи были сделаны, те из заговорщиков, кто принял знак Господа, отправились в свой поход, прежде, чем могло быть начато какое-нибудь расследование, но остальные остались в графстве, предчувствую следствие. Эти события в Йорке произошли во время Страстей Господа нашего, а именно в день накануне Вербного Воскресенья (17 марта).

Глава 11.

О королевском гневе на убийц евреев.

О событиях в Йорке было быстро доложено королю, который находился за морем, и который, после волнений в Лондоне, пожаловал евреям мир и охраняемую законом безопасность в пределах своего королевства. Он был разгневал и разъярен не только по причине ущерба своему королевскому величеству, но из-за огромного ущерба для своих доходов - поскольку евреи, которые являлись королевскими откупщиками, владели состоянием принадлежащем казне. Королевскому канцлеру и хранителю королевства, епископу Илийскому, немедленно были даны полномочия, предписывающие наложить заслуженное наказание на виновников этого дерзкого преступления. Епископ, человек жестокого нрава и жаждущий славы, примерно во время празднования Вознесения Господня (3 мая) подошел с войском к Йорку и учинил горожанам самый строгий допрос. Однако, главные зачинщики мятежа бежали в Шотландию, а горожане стойко отрицали всякое участие в смуте, в которой они и сами пострадали, и которая возникла ни по их желанию, ни по их совету, и проходила без их участия. И они заявили, что малое число их было неспособно сдержать необузданную ярость той неуправляемой толпы. В конце концов, канцлер принял решение: вместо серьезного наказания наложить денежные штрафы на каждого человека в соответствии с его состоянием, в то время как разношерстное и бесчисленное множество народа, чье неуемное рвение и стало основной причиной ужасного восстания, никоим образом было невозможно подвергнуть суду или наказать. Затем канцлер удалил человека, который распоряжался графством и поскольку он не смог лучше выполнить предписание короля и более действенно свершить правосудие, то вернулся назад, не пролив крови, и до сего дня еще никто не был осужден и не был наказан за эту резню евреев.

Глава 12.

О том, как короли прибыли на Сицилию, и как король Англии штурмовал Мессину.

Следующим летом, в году 1190 от разрешения Девы, славные короли Франции и Англии начали свое путешествие в Иерусалим и после должных приготовлений, и имея при себе большие армии, встретились в Марселе. После необходимой остановки, король Франции осенью первым со своими войсками поднял паруса и, избежав штормов, прибыл на Сицилию. Но король Англии, после отъезда короля Франции, еще несколько дней оставался в Марселе. Наконец, флот поднял якоря и вместе с армией под его командованием, он отважился пуститься морем, и с попутными ветрами достиг того же острова. Тот, кто приплыл в прославленнейший город Мессину первым, был принят жителями с такой радостью, что решил там и зазимовать, а тот, кто приплыл вслед за ним, после высадки своих войск, также пожелал провести зиму в том же месте, сообща, поскольку размеры города были достаточны и там имелись удобства всех видов. Поэтому, с этой целью, он послал нескольких своих людей вперед, но горожане, уже довольствовались пребыванием среди них одного короля и отказываясь обременять себя обустройством двух великих суверенов, с оскорблениями выгнали из города тех, кто был послан вперед, и в суматохе нескольких из них убили. На это король Англии пришел в ярость и решил, что должен потребовать удовлетворения от людей Мессины за причиненный ему ущерб. Но те, сознавая свою собственную силу и полагаясь на помощь своих благородных гостей, гордо отклонили требование, о каком бы то ни было удовлетворении.

При таком оскорблении храбрый монарх воспламенился желанием отомстить и приказал своим войскам вооружиться и напасть на город. В этом деле он побуждал людей идти вперед не только своим приказом, но и своим собственным примером, и хотя город некоторое время отважно защищался горожанами, а также и французами, все же он, в конце концов, своей мощью, ворвался в него. После того, как он вступил в город победителем, потеряв немного своих людей, он, видимо, стал умереннее в своем желании мести и успокоил свой гнев, получив удовольствие от своей славы триумфатора. Поэтому, будучи умиротворенным запоздалым удовлетворением со стороны горожан и тем, уважением, которое к себе внушил, он ограничил свою пылкость и воздержался от выполнения своих угроз. Вскоре после этого, из уважения к королю Франции он вышел из города, который охотно предоставил ему и его армии. Он построил укрепление по ту сторону городских стен и устроил там лагерь, в котором провел зиму вместе со своими войсками среди всевозможного изобилия. Однако, король Франции отнесся к штурму приютившего его города как к оскорблению самому себе, и оставив без внимания предоставление ему преимущественного права на гостеприимство, которым он наслаждался, затаил непримиримую злобу против короля Англии, проникшую даже в самую сущность его костей. Хотя до поры это и скрывалось, но проявилось в свое время, и как будет рассказано в надлежащем месте, стало явным всему миру.

Пока короли проводили таким образом зиму в Сицилии, огромные отряды войск, что собрались из разных стран под знаменем Господа, проводили зиму в Далмации, Истрии и Венеции и с рвением ожидали прихода весны.

Глава 13.

О немецком походе и о смерти императора.

Тем временем, Фридрих, император Германии, в предыдущем году (а именно в 1189 от разрешения Девы), со своим сыном, герцогом Швабским, и войсками из Германии, уже начал, как о том говорилось выше, свой поход к Иерусалиму. По причине многочисленных препятствий, он вел свою армию через верхние страны не спеша. Пройдя Паннонию, он вступил во владения императора Константинополя, поскольку желал получить расположение этого христианского монарха для своего похода, который был наиважнейшим делом для христиан. Но он нашел его немногим лучше самого Саладина. Ведь этот грек (ведь хотя греки и являются христианами, но известно, что они ненавидят латинян, не меньше, нет, даже более злобно, чем сарацин) - этот грек, говорю я, после взятия Иерусалима, как говорили, заключил договор с Саладином - этим самым диким врагом имени христианина, обещая, что на суше и на море, он запретит в своих владениях проход латинян в Сирию. Поэтому, когда латинский император, через своих посланников, обращался к греческому императору, как христианин к другому христианину, как Израиль при Моисее обращался в древние времена к Сигону, царю Аморитян: "Позволь мне пройти землею твоею, не будем заходить в поля и виноградники, ...а пойдем путем царским, доколе не перейдем пределов твоих" (Числ, 21, 22), то этот грек, походя в этом отношении на нечестивого царя и будучи более преданным Саладину, нежели Христу, не желал позволить христианской армии даже пройти через свои земли. На что латинский император сказал своим людям: "Мы идем на Саладина, врага Христа, и вот, смотрите - один равен другому, или этот даже хуже, чем Саладин, ибо он открыто встает на пути тех, кто ревностен во Христе. И раз мы не можем ничего больше поделать, то пусть мы обратим против него то свое оружие, что мы готовили для Саладина, и проложим себе дорогу мечом". Это всем понравилось, и они вошли на земли, управляемые Константинополем, как враги и храбро штурмовали наиблагороднейший город Фессалоники, который и взяли, и приведя под свою власть прилегающую провинцию, они решили там зазимовать.

Я определенно, никоим образом, не считаю, что нападение на христиан можно одобрить, особенно, если оно сделано христианами, поднявшими оружие против язычников, хотя бы те христиане и действовали образом, весьма далеким от братского, но с другой стороны, было неправильно и то, что те христиане отказали в безопасном проходе другим христианам. В конце концов, это подтверждается и примерами древних, и примерами из Святого Писания. Народ Израиля под водительством Моисея, на свою просьбу к царю аморитян о свободном проходе (о чем я говорил выше) получил отпор, и по приказу Господа, напал на него и овладел его землями. Возможно, наш император и его люди, имели в виду этот прецедент, когда вторглись на земли императора греческого, так как в проходе им было отказано, тогда как он, как я думаю, они должны были принять во внимание другой прецедент. Ведь написано: "Моисей послал послов к царю Эдома, сказать: так говорит брат твой Израиль: ты знаешь все трудности, которые постигли нас. ... Позволь нам пройти землею твоею: мы не пойдем по полям и по виноградникам, ... но пойдем дорогою царскою, не своротим ни направо, ни налево, доколе не перейдем пределов твоих. Но Эдом сказал ему: не проходи через меня, ...И сказали ему сыны Израилевы: мы пойдем большою дорогою и если будем пить твою воду, я и скот мой, то буду платить за нее, только ногами моими пройду, что ничего не стоит. Но он сказал: не проходи. .... и Израиль пошел в сторону от него". (Числ, 20, 14-21)

Смотрите - дети Израиля, идущие под водительством своего великого пророка Моисея, дважды получали отказ от своих собратьев, детей Исава, на свою весьма умеренную просьбу об одном лишь проходе, и все же они не дали ход своей мести в ответ на полученное от братьев оскорбление и не стали прокладывать себе путь мечом, но мудро обошли своих неблагодарных собратьев, как будто бы они не помнили про нанесенных им ущерб. Но позже, при сходных обстоятельствах, они столкнулись с отказом со стороны одних аморитян, которые не относились к расе Авраама, и по приказу и при помощи Господа, они бросились немедленно мстить. Поэтому, христианский император поступил бы более мудро, и это ясно показало произошедшее затем событие, если бы повернул прочь от императора, который, хотя и был негостеприимен, но все же являлся христианином, и поискал бы другой путь в Сирию, хотя бы и требующий больших усилий и больших расходов.

Однако, греческий император, увидел, что против него латинянами не было предпринято ни малейшего враждебного поступка и лишь слегка вкусив от их свирепости, догадался, что может последовать и худшее, если он ничего не предпримет. Поэтому, он заключил с императором договор, предоставил требуемый проход и по справедливости сделал возмещение расходов, понесенных из-за задержки, возникшей, когда он отказывался их пропускать. Тогда латинский император со своей армией прошел Константинополь и благополучно переправился через залив, который зовется "рукавом Святого Георгия".

После своего прибытии в Малую Азию, часть которой управляется Константинополем, а остальная - султаном Икония, он, благодаря своим мощным деяниям, вскоре стал страшен этому султану и туркам. Когда он стал проходить по его землям, этот султан, хотя и был весьма великим и могущественным, решил уничтожить угрожавшую ему силу в большей степени с помощью хитрости, нежели в открытом испытании сил, и лукаво притворяясь, он вел переговоры с императором по поводу принятия христианской веры. И благодаря благочестивой простоте доверчивых крестоносцев, он задерживал их продвижение, часто присылая посланников и ведя долгие обсуждения. После того, как такая хитрость этого язычника некоторое время поводила наших людей в заблуждении, христианская армия взяла город Иконий, который был очень большим и очень богатым для грабежа. Вскоре после этого, по усмотрению императора, армия была разделена на 2 части и расположилась в 2 лагерях, отделенных друг от друга рекой. Предоставив командование одной армией своему сыну, герцогу швабскому, император посвятил все свое внимание другой части. После чего, внезапно, по неисповедимым путям Господним, из-за прискорбной случайности, которую никто не мог предвидеть, мир лишился мужа такой великой славы. Император, захотев навестить и переговорить со своим сыном, находившемся на другом берегу реки, сел на коня и вместе с несколькими сопровождающими лицами решил переправиться через поток вброд. Его спутники стали отговаривать его от этого решения, поскольку человеку его положения не пристало опрометчиво вверять себя неизвестному течению. Однако, ведомый своей судьбой, он к ним не прислушался, и забыв о своем имперском достоинстве, пришпорил коня и прыгнул вперед в поток, который казался ему не стоящим внимания из-за своей обманчивой мелководности. И пока его спутники смотрели на это, неспособные ему помочь, он уже в один миг утонул.

Некоторые, однако, говорят, что он неосторожно вошел в реку в горячую пору, желая либо остыть, либо искупаться, и был внезапно поглощен волнами, которые не проявили никакого уважения к имперскому достоинству. Какой бы из этих рассказов не был бы правдивым, очевидно, что он вошел в воды этого мелководного потока, чтобы отдать ему свою душу. О, как глубоко правосудие Божие! Этот муж, столь великий, и который, захваченный своего рода Божественным пылом, оставил роскошь и богатства империи и подверг себя тысяче испытаний ради Христа – и даже он погиб из-за непредвиденной и ничтожной случайности. Однако, так было велико и так бросалось в глаза его прегрешение, что видимо, оно не могло быть искуплено среди льстивых речей империи, и посему, стало необходимым (ради того, чтобы позднее он не подвергся вечной каре), чтобы по милосердному Божественному приговору, он был более строго наказан в настоящей жизни. Ведь действительно, во времена почтенного папы Александра, он был главным поддерживателем пагубной схизмы, и средствами своей императорской власти, он долгое время нарушал мир в церкви. Однако, в конце концов, открыто уступив истине, он, тем не менее, находясь среди роскоши дворца, недостаточно сожалел о своем преступлении. Вот для того, чтобы из-за этого не нести горестные муки после смерти, или скорее для того, чтобы мучительность невзгоды внезапной кончины полностью стерла бы это зло - вот ради этого, как я полагаю, это и случилось, благодаря его исключительной преданности, из-за которой он ради Христа, оставил свое королевство и столкнулся с такими великими опасностями.

Христианская армия была так смущена и огорчена насильственной смертью императора, что потеряв весь свой дух, она казалось, было близка к тому, чтобы стать добычей своих диких врагов. Но проявив некоторую смелость, воины выразили преданность и готовность повиноваться герцогу швабскому, вместо его скончавшегося отца. Взяв с собой останки отца (которые, как говорили, были с трудом найдены и вытащены из воды спустя несколько дней после этого несчастного случая), он двинулся со своей армией вперед и столкнулся со множеством трудностей и сложностей. Наконец, эта огромная сила, в своем долгом и утомительном походе, постепенно уменьшалась и таяла в боях и болезнях, и в конце так утомилась и выбилась из сил из-за усталости и недостатка припасов, что не совершила ничего достопамятного, а ее несчастные остатки пришли в Палестину вместе с вышеупомянутым герцогом. После того, как кости его отца были, с должной торжественностью, захоронены в Тире, он присоединился со своим окружением к вооруженным силам христиан, что тогда осаждали Акру, где вскоре и умер от болезни. Такую судьбу, благодаря неисповедимым путям Божьим, испытал этот столь знаменитый поход императора Германии.

Глава 14.

О дерзости и гордости канцлера после отъезда короля.

Теперь ход нашего повествования должен вернуться с Востока в наши Западные климаты, и рассказать о положении Англии во время отсутствия короля.

Когда Ричард отбывал в свой Восточный поход, то как я рассказал выше, он передал свою власть по управлению королевством, вместе с ее сухожилиями - я имею в виду королевскими крепостями - своему канцлеру, епископу Или. Этот прелат, который и по смелости и по своей изобретательности почти не знал себе равных, передал огромную сумму денег в Рим, прося при этом, чтобы его сделали представителем папского престола, а прося таким образом, он легко этого и добился. Хитро скрывая это обстоятельство, он, как бы по делам управления государством, созвал вместе епископов и ноблей королевства, и внезапно предъявил им возложенные на него полномочия легата, гордо продемонстрировал себя в качестве представителя святого престола. Хотя многое и были на это рассержены, но не имели средств противиться. Наконец, для того, чтобы выглядеть достигшим вершины власти, чтобы быть равно значительным в делах государства и церкви и чтобы огорчить своих соперников, он созвал в Лондоне общий собор Англии, проведенный в большом страхе, равно с большой помпой и тщеславием, под предлогом нужд религии и прикрываясь маской заботы о церковном благополучии, но на самом деле, только для того, чтобы продемонстрировать свою личную кичливую роскошь. Он делал это тем более уверенно, что тогда не было митрополитов, и он больше не боялся соперничества или негодования епископов против себя. Ведь престол Йорка был вакантен почти 10 лет, а новый архиепископ этого престола находился за границей, и из-за возникших препятствий, он оставил свое дело и даже был не способен получить соответствующее посвящение. Опять же, архиепископ Кентерберийский, который на основании прерогативы своего престола, был папским представителем в Англии, принял крест при короле Генрихе и после коронации Ричарда, во исполнение своего обета, оправился на Восток, и добравшись до Тира, ушел там из этой жизни, еще до прибытия туда королей.

Таким образом, канцлер, устраняя в больших и значительных для себя делах каждое препятствие для своего продвижения, полагаясь на свою двойную власть, легатскую и королевскую, господствовал с крайним высокомерием равно над духовенством и народом. И как было кем-то написано, он использовал обе своих руку как правые – осуществляя свои планы, он так делал дела, что использовал любую из этих ветвей власти, чтобы восполнить недостаток в другой. Поскольку, если его светская власть была недостаточной для принуждения или обуздания какого-нибудь могущественного мирянина, то он восполнял ее недостаток осуждением со стороны апостолического авторитета, но если вдруг кто-нибудь из духовенства сопротивлялся его воле, то он, не сомневаясь, сокрушал такого, тщетно пытающегося защитить себя ссылкой на канон, мощью своего светского оружия. Не было никого, кто бы смог скрыться от его гнева, поскольку миряне должны были бояться розги или меча апостолической власти, а духовенство никоим образом не могло защитить себя, ни найти какого-нибудь щита против его королевского достоинства. Наконец, гордясь своей властью сверх всякой меры, и желая, чтобы митрополичьи церкви, все же попробовавшие смеяться над его властью, смогли бы почувствовали последствия этого, он обратился к тому тому, чтобы стать внушить страх обеим из них.

Сначала, он предпринял поездку в Йорк, к выбранному епископу которого он был наиболее недружественно расположен и послал туда приказ, с угрозами клиру этой церкви, чтобы они встретили его с должной торжественностью, как легата святого престола. Те сочли необходимым обжаловать это, однако он не оказал никакого уважения этой апелляции к высшей власти, но дал жалобщикам выбор либо исполнять приказы, либо быть заключенными в королевскую тюрьму, как виновные в измене. Вследствие этого запугивания, они повиновались, и даже не осмеливались шептаться против него. Они скрывали свое горе и оказали ему, будто триумфатору, весь почет и честь, которые он требовал. Однако, предстоятель этой церкви, чтобы не быть зрителем того, что могло потрясти его чувства, только что перед этим ушел прочь. Узнав об этом и разгневавшись по поводу его отсутствия, как будто бы тот был бунтовщиком, он, в своей непримиримой ярости, ограбил его, руками своих приближенных лишив всего имущества. Ограбив архиепископство и поместив его доходы в свою казну, этот благородный герой продолжил свой путь, и вскоре, поскольку больше никто не осмеливался выступать против него, он потребовал такого же триумфа от церкви Кентербери. Таким образом, оскорбив оба митрополичьих престола, он воспользовался ими, чтобы доставить себе удовольствие.

Наконец, миряне стали в это время относится к нему как к королю, и больше чем к королю Англии, а духовенство - как к папе и больше, чем к папе, и действительно, все они страдали от невыносимого тирана. Поскольку от принятия им своей двойной власти, он принял и двойную тиранию, и воздерживался только в отношении своих сообщников и подчиненных, а ко всем остальным он был равно безжалостен, и даже не из-за простого желания денег, а ради удовольствия господствовать. Его пышность почти во всем превосходила королевскую. В подражание восточным государям, чтобы обеспечить постоянную стражу, он желал иметь охранников около своей палаты. Его выезды сопровождались тысячью и даже более лошадей. Под предлогом своих полномочий легата он вымогал обязанность оказывать гостеприимство во всех монастырях по всей Англии, и с тех, что были слишком малы, чтобы выдержать бремя его приезда, он вымогал определенные суммы, а именно, 8 или 5 марок, которыми они откупались от бремени принимать его. Что же касается больших, то он сжирал их подобно саранче. Его доходы от епископства Илийского, как известно, являлись вполне достаточными, но куда им было до того, чтобы удовлетворить неумеренное расточительство своего епископа? Расточая свои доходы, он истощил не только королевскую казну, но все то, что он, любыми средствами, либо сам, либо с помощью своих клевретами, сумел изъять с королевства, с монастырей и церквей. Скорее для разрушения, нежели для защиты, он назначил к качестве правителей в каждую провинцию самых гнусных слуг своей жадности, которые не щадили ни клирика, ни мирянина, ни монаха, и не оказывали им никакого уважения, если они сталкивались с интересами канцлера. Хотя он так и назывался - епископом, но по правде, в нем было мало чего от епископа, а вот в качестве канцлера он был печально известен и внушал ужас всей Англии.

Кроме того, он предписал, чтобы правители провинций, для того, чтобы внушить благоговение их обитателям, под предлогом общественной безопасности - будто бы для того, чтобы отразить или сдержать дерзость разбойников, должны иметь под своим началом постоянно бывшие наготове вооруженные отряды диких варваров, чьи беззакония и ничем не сдерживаемое насилие привели к неисчислимым и разнообразным актам произвола в различных графствах. Действительно, поскольку он не мог вверить себя знати королевства, которая ненавидела его дерзость и гордость, он был достаточно осторожен, чтобы привлечь к себе ряд могущественных и знатных людей, тем, что устроил их браки. Поскольку, какой достойный человек, будучи неженатым или желающий обеспечить женой своего сына или племянника, смог бы в то время отказаться от предложения одной из родственниц канцлера (которых он во множестве для этой цели привез из Нормандии)? Ведь хотя он и мог беспокоиться по поводу чести такого союза, но также и надеялся на продвижение вверх. Когда, такими средствами, он связал себя союзами со многими ноблями, и запугиваниями, своей изобретательностью и обхаживанием либо подчинил, либо успокоил остальных, единственным предметом его опасений оставался королевский брат Джон, поскольку тот был не только гораздо могущественнее остальных, но и ожидалось, что он станет наследником королевства, если вдруг король не выживет среди своих трудов и рискованных свершений - ведь его возвращение было сомнительно, и по многим очень вероятным причинам, едва ли могло ожидаться.

Наконец, говорили, что он, для чтобы его власть не прекратилась в том случае, если король умрет за границей и, соответственно, трон унаследует Джон, решил обратиться за помощью к свой изобретательности, так чтобы Джон, хотя и будучи совершеннолетним, не наследовал бы своему брату, но чтобы он мог продлить время своей власти, выдвинув престолонаследника более нежного возраста. Посему, послав двух своих братьев к королю Шотландии, он потребовал, чтобы тот объединился с ним твердом союзе, чтобы поставить над английским королевством Артура Бретонского, племянника Ричарда, тем более, что наследование королевством принадлежало тому по праву, так как он был сыном старшего брата короля, Жоффруа. А случае возражений - говорить, что король, в письмах дошедших ему из Марселя или из Сицилии, сам назначил наследником королевства своего племянника Артура, на случай, если сам не сможет вернуться, и что он приказал, что королевство должно быть сохранено для него (а сейчас ему было едва больше 5 лет) до той поры, когда он достигнет зрелого возраста. Эта тайна, однако, поднимавшаяся только в перешептываниях этих двух могущественных людей, не долго оставалась скрыта от Джона. Осторожно скрывая до поры свой гнев, он мудро трудился над созданием своей собственной партии, собирая всех, на кого мог влиять, и отражая чужую интригу своей собственной.

Глава 15.

О причинах, по которым король послал архиепископа Руанского из Сицилии в Англию.

Пока из-за властной наглости одного человека, Англии происходили такие вещи, полный отчет о них, благодаря преданности различных людей, дошел до ушей короля во время его пребывания на Сицилии. На это он немедленно послал в Англию архиепископа Руанского Уолтера, который зимовал там с ним, мужа благоразумного и скромного, назначив его, королевской властью, соправителем и коллегой канцлера в управлении всем, и строго приказал ему, чтобы в их правлении ничего не делалось бы без совпадения мнений их обоих. Он также послал с ним Гуго, по прозвищу Бардульф (Bardulf), мужа осторожного и видного, в качестве управляющего провинцией Йорк, которую брат канцлера варварским образом разграбил. Тем не менее, канцлер находившийся в расцвете своего власти, отнесся к королевскому предписанию с пренебрежением, утверждая, что он лучше знаком с намерениями короля, выраженными в тайно полученными им письмах, и к которым он обязан относиться с большим уважением, чем к каким-то бессмысленным голосам. И когда архиепископ упомянул о своем намерении совершить поездку в Кентербери, чтобы заполнить вакансию этой церкви, как это было поручено ему королем, канцлер, уже стремившийся к почету этого престола, быстро избавил его от забот по этому поводу, яростно угрожая, что тот быстро очень раскается, если попытается отправиться туда. Из-за этого архиепископ Руанский остался в Англии не у дел, а канцлер, не вынося коллеги в управлении государством, пожирал королевство подобно голодному дикому зверю. Однако, этот наинаглейший человек не долго осуществлял свою тиранию беспрепятственно, поскольку постепенно вокруг него возникали затруднения, главным образом, при содействии и при подстрекательстве королевского брата Джона, по причинам, упомянутым выше, но первое волнение против него произошло по следующей причине:

Глава 16.

По какой причине Джон противостоял канцлеру.

Богатый дворянин Жерар де Камвий (Gerard de Camville) купил у короля за большую цену управление замком Линкольна, который принадлежал его жене по праву наследства, и купил также на определенный срок и управление прилегающей провинцией. Но пока король был занят в восточном походе, и едва ли кто-нибудь ожидал его возвращения, канцлер забрал под свою власть почти все королевские крепости по всей Англии и стремился заполучить также и замок Линкольна. Поэтому, найдя повод, реальный или вымышленный, он сначала лишил вышеупомянутого Жерара права управления провинцией, и вскоре после этого приказал ему оставить и крепость. Под давлением этой угрозы, тот отправился к Джону и полагаясь на его покровительство, отнесся к приказу с презрением. Разгневанный канцлер, намереваясь осадить замок, поспешно собрал армию из прилегающих провинций, но так как он подозревал многих знатных людей, и справедливо догадывался, что они больше склоняются к Джону, то он послал за иностранными войсками, прельстившихся величиной жалования. Однако, этот человек, гневаясь и злясь из-за задержки, не стал дожидаться их прибытия, а вступив с большими силами в город Линкольн, начал осаду замка и потратил много труда и денег для быстрой постройки осадных машин.

Пока он был так занят проведением осады, Джон со своими сторонниками, внезапно атаковал королевские крепости Ноттингем и Тикхилл (Tykehill), и найдя их скудно снабженными людьми и припасами, занял их за два дня. Затем, с возросшей уверенностью, он сказал надменному противнику, что тот должен либо снять осаду и уйти, либо немедленно подвергнуться его нападению. Канцлер, знал, что многие из ноблей, которые явно были на его стороне, тайно, в своих сердцах, благоприятствовали Джону, и в замешательстве удалился, а несколько дней спустя узнал, что сломан один из его рогов, а именно, его полномочия легата окончились в связи со смертью римского понтифика. Встревоженный этим, он через посредничество своих друзей, провел торжественную встречу с Джоном и заключил с ним мир на таких условиях, каких смог добиться. Однако, вскоре после этого, узнав, что иностранное оружие, за которым он послал, высадилось в Англии и приближается, он восстановил свою храбрость и разорвал договор, провозгласив, что либо он, либо Джон, должны быть изгнаны из Англии, полагая, что столь ограниченное пространство слишком мало, чтобы терпеть двух мужей, столь великих и столь высоких. Однако, в конце концов, между ними был заключен мир на новых условиях, поскольку, как говорили, он удовлетворил Джона тем, что отрекся от интересов Артура и дал гарантии, что если вдруг король не вернется из-за границы, то он вернет королевские крепости Джону, как законному наследнику. После этих сделок Джон какое-то время оставался спокойным, но канцлер продолжал следовать пути своей привычной гордости, не отказавшись от тирании, но подобно другому Ироду, он боялся одного Джона, и прислушиваясь к нему, неохотно делал многие вещи, хотя было и очевидно, что он прислушивается к нему со страхом.

Глава 17.

О пленении архиепископа Йоркского и об изгнании канцлера.

Тем временем, Жоффруа, избранный архиепископ Йорка, находился за границей, и полностью изменив установленный порядок вещей, он еще до своего посвящения понтификом, попросил и получил от римского понтифика инсигнии митрополита, а именно паллий. Кроме того, после получения паллия, его посвящение было отложено на значительное время, так как этому, под различными предлогами, препятствовал ряд его врагов, и главным образом, вышеупомянутый канцлер. Тем не менее, благодаря настойчивости своего капеллана, Симона Апулийского, мужа благоразумного и ученого, он довел это дело до конца и получил буллу от наследовавшего Клименту папы Целестина к архиепископу Турскому, чтобы тот, если на это больше не будет никаких возражений, посвятил бы его. Он был формально посвящен в Туре в месяце августе, в году 1191 от разрешения Девы. Когда об этом стало известно его главному врагу, канцлеру, то он, с помощью своих клевретов, тиранически вторгся во владения архиепископа Йоркского, и за исключение того, что нельзя было унести, все остальное было унесено этим наглым жуликом, или вернее разбойником. Он также приказал тщательно охранять морские порты, чтобы архиепископ не смог беспрепятственно попасть в Англию или вступить в свою церковь. Но, тем не менее, он храбро прибыл сюда и высадился в Дувре, где, однако, столкнулся с большим штормом, чем тот, который он перенес в море. Здесь управляющий Дуврским замком, который был женат на сестре канцлера, запретил ему после высадки следовать дальше и со всей возможность скоростью поставил канцлера в известность о его прибытии. Никак не скрывая ярость своего раздражения, тот приказал полностью раздеть архиепископа и препроводить его в монастырь Дувра, где и предоставить ему временное жилье, заключив в замке. Когда прибыли присланные тираном чиновники, то они разграбили его повозки, багаж и все, что принадлежало ему или его клирикам. И найдя его самого в церкви, они не оказали никакого уважения ни его славному достоинству, ни святости места, но яростно оторвали его от святого алтаря и с бесчестием выволокли из здания, вместе с его клириками, и они заточили его в замке, и держали его как настоящего заключенного.

Известие об этом чудовищном преступлении распространилось быстро, пожалуй, оно бежало со скоростью ветра, и в короткое время о нем знали по всей Англии. Нобли негодовали на канцлера, простонародье его ненавидело, и все в короткое время объединились в отвращении к тирану. Джон был опечален по поводу пленения его брата и воспламенился наисправедливейшим желанием не только освободить, но также и отомстить за него. Для этого, он сделал приготовления, поспешно собрав войска со всех принадлежащих ему округов, а также призвал их значительное число и из Уэльса. К ним вскоре присоединился епископ Винчестера и многие бароны, некоторые графы и множество воинов. Никто не ожидал увидеть епископов Бата и Честера, принимающими участие в этом деле, поскольку незадолго до этого они были главными соратниками и сторонниками канцлера, но оскорбленные его властными манерами и необыкновенной гордостью, они вместе, или вернее, вперед остальных, подняли против него возмущение и словом и делом.

Однако, канцлер, доведший своим необузданным поведением раздражение до того, что против него разгорелся такой пожар, приказал освободить захваченного пленника. После освобождения тот приехал в Лондон и получил компенсацию за причиненный ему ущерб в виде обильных благодеяний и хороших должностей для различных людей. Но негодование, возникшее в умах прелатов и знати по поводу его задержания, не могло быть таким же образом смягчено его освобождением, и однажды разбуженное их возмущение, не могло успокоиться такого рода компенсацией, но желания и настроения всех объединившихся людей состояло в похвальном желании обломать рога этого носорога. Канцлер, будучи человеком крепкого и несгибаемого духа, и принужденный к действиям необходимостью, окружил себя армией своих друзей и иностранных воинов и расположился лагерем на равнине, недалеко от Виндзора, готовый встретить врагов, если они вдруг посчитают нужным выступить. Однако, встревожившись и испугавшись численности и уверенностью приближающейся армии, он начал отступать. Вскоре после этого, некоторые из ноблей, которые, казалось, были на его стороне, перешли на сторону Джона, и хотя он мог найти безопасное место отступления в близлежащую королевскую крепость Виндзор, все же, будучи смущенным, не знающим, что делать, и подвергаясь давлению врага с тыла, он бежал со всей своей партией в Лондон. Там, войдя в город, он скромно обратился к горожанам - к тем, кто незадолго до этого был для него предметом устрашения, - не покидать его в опасности. Но помня его прежнее высокомерие и жестокость, они предпочли выразить свою благосклонность Джону. Поэтому, разочарованный в своих надеждах, он сделал все, что ему оставалось сделать, и укрылся перед лицом приближающегося противника в королевской башне Тауэра, вместе со всеми своими сторонниками, которых было так много, что в ограниченном пространстве одной крепости их собственное множество наносило им больший ущерб, чем доблесть гневного врага. Внутренние помещения Тауэра тряслись под давлением укрывшейся там массы людей, чтобы вскоре извергнуть их из себя, вместо того, чтобы защитить тех, кого они соблазнили своей кажущейся надежностью. Наконец, после одной ночи, тот, кто только что перед тем был носорогом, а теперь опять стал человеком, отправился к Джону и другим своим врагам, и по своему скромному прошению, получил для осажденных разрешение уехать. Что же до него самого, то оставив Тауэр, также как и другие королевские крепости Англии, он, разжалованный и опозоренный, отправился в Дувр, к мужу своей сестры.

Тогда там можно было видеть человека, который незадолго до этого не довольствовался человеческим величием, но думал почти о том, как бы вознести свой трон выше небесных звезд и парить над облаками, и он так переживал свой позор что даже сицилийские тираны не смогли бы найти большего мучения для такого духа, какой был у него. После испытанного позора он ясно понимал, что будучи епископом, он обязан вернуться для управления своей кафедрой. Но все же, вопреки этому, после некоторого времени пребывания в Дувре, он пожелал уехать за границу, как будто из-за того, что не мог вынести свой позор в Англии, или быть может для того, чтобы иметь больше свободы в другой стране стоить планы отмщения. Однако, опасаясь, что будет арестован, он проявил хитрость, изящную по своей изобретательности, благодаря которой и думал избежать всех препятствий. Давно оставив образ жизни епископа, как умом, так и своим поведением, он лишил себя и привычки быть им, и привыкнув к изнеженности, он принял самое позорное украшения для своих членов, которые были членами не просто человека, но самого епископа, а именно - вещь доселе неслыханная - женское платье. И покрыв свою голову и большую часть лица вуалью, он подобно хрупкой женщине гулял среди множества людей на берегу, имея, будто бы для продажи, под своей левой рукой кусок льна, а в правой неся измерительную меру. Он полагал, что благодаря этой маскировке ему удастся уйти из-под наблюдения, и что для него не будет никакого препятствия погрузиться на корабль вместе с другими пассажирами. Но он был случайно узнан и остановлен, вуаль была сорвана, и самым позорным и совершенно не епископским образом, он был побит окружавшей его толпой, как явный мошенник. Затем он предстал перед чиновниками этого местечка и был задержан до тех пор, пока не станет известно, что по этому делу предпримут нобли королевства.

Узнав о том, что случилось, Джон, испытывавший к нему враждебность, возликовал и желал предпринять еще какие-то шаги для его дальнейшего бесчестия, но прелаты, справедливо стыдящиеся, что человек епископского ранга должен был столкнуться с таким позором, трудились в церковных кругах над его освобождением. Поэтому, он был освобожден, и насколько был способен, внешне скрывая свой внутренний огонь, он уехал за границу.

Глава 18.

Об устроении королевства после изгнания канцлера и о его бесплодных попытках вернуться.

После изгнания тирана, причинившего столько волнений государству, епископы и нобли вместе с Джоном собрались в Лондоне и начали обдумывать устроение королевства. Прежде всего, поклявшись в верности королю Ричарду (который, во имя Христа, пребывал в заморском походе), они, с общего согласия, вверили управление королевством архиепископу Руанскому, человеку, которого король именно с этой самой целью послал из Сицилии в Англию, и сместив чиновников последнего тирана, они определили более лучших на место управляющих провинциями. Тогда Англия получила мир на всех своих границах и стала должным образом управляться своими новыми хозяевами, поскольку многие злодеяния, возникшие и расцветшие при тиране, были отброшены вместе с ним, согласно словам Соломона: "Прогони кощунствующего, и удалится раздор, и прекратятся ссора и брань" (Притчи, 22,10). Кроме того, лица, благодаря похвальной деятельности которых в Англии наступило спокойствие, не остались в неведении о кознях этого человека, и о том, что он озаботиться предупредить и разгневать короля, находящегося столь далеко, что он мог бы воспользоваться ложью, и поэтому им показалось необходимым объяснить Ричарду всю правду об этих событиях в письмах, заверенных печатями многих людей.

Опять же, архиепископу Руанскому, который был главным правителем, и епископам королевства показалось нужным побыстрее заполнить вакантную должность примаса, к которой тиран стремился и раньше и, возможно, все еще продолжал стремиться, чтобы он разочаровался в своих надеждах. Для того чтобы избрать будущего митрополита, был, согласно обычаю, вызван глава капитула Кентербери, и он торжественно выбрал епископа Батского, но, вскоре, еще до интронизации, тот ушел из жизни, и его кончина оживила умершие надежды канцлера. Находясь теперь за границей, он, через своих эмиссаров, изливал жалобы на уши папы Целестина по поводу ущерба и бесчестия для короля, который находился в крестовом походе во имя Христа. Он печалился о своем изгнании и о вмешательстве Джона в дела королевства, и будучи вновь назначен легатом святого престола, как это уже было при папе Клименте, он заполучил грозную буллу осуждавшую Джона и возвращающую Англию в ее прежнее состояние. Однако, этот документ был отклонен благодаря предосторожности английских епископов и не возымел должного эффекта. Обнаружив, таким образом, что ничего нельзя сделать, пока Джон ему враждебен, он, через тайных посланников, связался с ним, и то ли заплатив сразу, то ли обещав заплатить в будущем большую сумму денег, он добился его благосклонности и с уверенностью приехал в Англию.

Когда он высадился в Дувре, то как только коснулся берега, который был столь памятен ему, желая стереть позор, который он там перенес, он сразу же продемонстрировал инсигнии своего достоинства легата, и сиял ими так, чтобы все их видели. Не двигаясь пока дальше, но остановившись у своего зятя, он хотел выяснить, примут ли его враги, поколебленные страхом либо перед королем, либо перед апостолическим престолом, поскольку теперь он умиротворил самого грозного из них - Джона. По этому случаю он отправил посланников в Лондон и письма королеве (матери короля), которая недавно приехала с Сицилии и находилась тогда в Лондоне, вместе с архиепископами Руана и Йорка, со своим сыном Джоном, и со многими другими людьми, как с епископами, так и с ноблями. Но он нашел, что положение иное, чем он рассчитывал. Поскольку, хотя Джон, со всевозможными предосторожностями, и скрыл свой договор с ним, но из его нерешительного поведения истина все же обнаружилась, и упрекаемый своей матерью и остальными, он, наконец, уступил и подписал их совместный указ. В соответствии с ним, все они, вместе с королевой, послали к канцлеру уважаемого человека, приказывая ему с угрозами побыстрее покинуть берега Англии, поскольку он был возмутителем королевства и общественного порядка. Наконец, испуганный и смущенный, он отступил и остался в мире, дожидаясь подходящего времени.

Но поскольку, в нашем последнем повествовании мы имели дело с тем, что происходило в Англии во время заморского похода короля, то теперь мы приступаем рассмотрению событий его похода, так, как мы об этом слышали от тех, кто там был.

Глава 19.

О движении королей с Сицилии и о трудностях, испытываемой христианской армией у Акры.

Пока славные короли Франции и Англии зимовали на острове Сицилия, намереваясь продолжить поход весной, королева Элеанора (которую привела туда, или вернее сказать, насильно увлекла туда, сила материнской любви так, что она забыла о своем преклонном возрасте и ничего не думала ни о трудности своего предприятия, ни о суровости зимы), пришла с края света к своему сыну на Сицилию, приведя с собой предназначенную ему в жены дочь короля Наварры, даму замечательной красоты и скромности. Казалось, было бы весьма праздным и необычным думать об удовольствиях среди воинственных приготовлений и о том, что вскоре взять с собой на войну жену. Однако, одно обстоятельство смягчало вину молодого государя, а именно, что он думал не только об удовольствии, но и о пользе - ведь он до сих пор не имел сына, который мог бы наследовать ему, и поэтому, даже при таких обстоятельствах, было бы полезно решить проблему наследника. И поскольку, по причине обстоятельств своего времени и роскошного образа жизни, он был бренным человеком, а теперь и подвергался опасности ради Христа, то он был мудр, приняв такой совет, который в достаточной мере оправдывал кричащий грех прелюбодеяния. Поэтому он женился на принцессе, пришедшей вместе с его матерью, предполагая, что она будет сопровождать его среди опасностей и океана и битв, вместе с его сестрой, благородной вдовой славного Вильгельма, прежнего короля Сицилии. Под видом дара она полностью продала королю Танкреду свою немалую долю в собственности своего благородного мужа, которой владела на Сицилии или Калабрии для того, чтобы сопровождать своего брата и, благодаря этим средствам, значительно увеличила его казну.

Наконец, наступил долгожданный месяц март, море стало спокойным, а небо ясным. Великое множество христиан, которые оставили свои дома до начала зимы и проведшие это время года в разных провинциях, намеревались теперь следовать в Сирию и с радостью и живостью грузились на корабли. Вышеупомянутые короли со своими войсками также подняли якоря - король Франции отплыл впереди короля Англии, который планировал последовать за ним через несколько дней. После благополучного плавания он достиг Сирии, примерно на восьмой день Пасхи (1 апреля), и со всеми своими войсками присоединился к христианской армии, которая (как рассказывалось выше) уже на протяжении почти 2 лет осаждала город Птолемаиду. Дух этой армии, которая занималась этим делом такой важности, и так долго находилась в поле, был, что удивительно, достойным похвалы, также как и ее настойчивость. Ни случайности, ни опасности, ни неудобства, ни труд, не притупили ее желания добиться уничтожения злейших врагов, которое те заслужили.

Этот город, который прежде был вознесен христианами на высоту высочайшей славы и был осень силен, после того как попал в руки нечестивейшего Саладина (в чем его заслуга была относительно мала, поскольку гораздо больше здесь видна воля Божья), приобрел много дополнительных и сильных стен, возведенных для его защиты мудрыми и щедрыми тратами этого тирана, так как именно он должен был в первую очередь подвергнуться нападению христиан. Все его защитники были отборными людьми, и среди них не было ни труса, ни слабого человека, а если случалось, что кто-нибудь не мог нести службу, его тот час же заменяли. По причине того, что прилегающей к городу гаванью владели язычники, осаждающие христиане не могли помешать им получать необходимое снабжение, пользуясь, при любой возможности, благоприятным ветром или временем года. Осаждающие тщетно истощили все свое умение и деньги на постройки разного рода осадных машин, поскольку как только они подходили к стенам, враг встречал их особым огнем, называемым греческим. Говорят, что огонь такого состава имеет исключительную силу, и даже не поддается тушению водой. И вновь город имел обильные запасы, тогда как наша армия часто страдала от их острой нехватки, поскольку наши люди, из-за близости турецкой армии постоянно должны были быть начеку и предотвращать вылазки, и были неспособны совершать походы в прилегающую местность для добывания фуража и хлеба для армии. Поэтому, это большое христианское войско поддерживалось исключительно поставками морем, и когда те, в результате несчастных случаев, становились недостаточными, оно испытывало муки голода. Ежедневно, либо от голода, либо от болезней, умирало столь большое число людей, что армия заметно поредела и, казалось, должна была бы вскоре вообще исчезнуть. Однако, по Божественному провидению, это множество не уменьшилось даже слегка, поскольку, хотя и подвергалось значительному ежедневному опустошению, но еще больше народу, чем уходило каждый день на вечный покой от своих трудов на службе Христа, приходило из христианских стран, и Христос, отзывая своих ветеранов, обновлял свою армию, пополняя ее новыми воинами так, что число вновь прибывших превосходило потери.

Кроме того, по наущению дьявола, определенные внутренние раздоры могли быть использованы врагом, пропорционально тому, как они росли в наших рядах. Поскольку и Гуго, прежний король Иерусалима, и маркграф Монферратский находились в раздоре по причине, о которой упоминалось выше, присоединились к армии и устроились в отделенных друг от друга местах, как бы раздельно. Даже в разгар осады они привлекали к себе многих сторонников, так что, пока многие вожди поддерживали разные стороны, святой орден госпитальеров Иерусалима раскололся на две части, соответственно своим различным симпатиям. От этого противостояния между вождями, армия стала менее действенной, и христианское дело едва двигалось. Еще говори, что зараза жадности поразила некоторых наших принцев и суммы денег, тайно посылаемые им Саладином, ослабляли их усилия в то время, когда в них более всего нуждались.

Вот такие обстоятельства объединились против наших планов, и наша армия напрасно истощала силы, в течении значительного времени пытаясь покорить этот город. Но король Франции, прибывший со свежим подкреплением, вдохнул уверенность в приунывших, и с того времени они делали свое дело с большей энергией и с большей волей. Кроме того, король Франции, ревностно покровительствовавший маркграфу, объявил, что для дела управления христианским государством человек, который спас хотя бы остатки предпочтительнее того, кто разрушил его, и временно ослабил партию тех, кто твердо придерживался Гуго.

Глава 20.

О том, каким образом король Англии заполучил во владение остров Кипр.

Король Англии, проведя после отъезда короля Франции, несколько дней на Сицилии, наконец, вверил себя, свою армию и свою большую свиту обманчивым ветрам, имея при себе большое число галер и грузовых судов. Ведь он не ленился во время зимовки, но использовал это время досуга для сбора необходимых припасов для своей армии и в подготовке военных машин. Однако, Божьим предопределением, как это позже выяснилось, внезапно налетела буря и привела расстроенный флот на остров Кипр, казалось бы для того, чтобы благодаря верному и надежному гостеприимству его христианских жителей, собраться вновь и успокоить свою тревогу.

Но они столкнулись с еще большей бурей в порту, до которого пожелали добраться, чтобы не оставаться в бушующем океане, так как туда поспешил со своей армией тиран, который в течении многих лет угнетал остров своим варварским правлением, узурпировал там титул императора, и находился в союзе с врагом христианской веры – Саладином. И хотя он и звался христианином, но был более привержен этому Саладину, нежели Христу. Он захватил первых вошедших в порт, и будучи более жестоким, чем волны, которые они только что преодолели, обращался с ними варварским образом, и когда разграбил все их добро, то посчитал их едва ли достойными жизни. Угрожая страшным голосом, он запер некоторых их них в тюрьме, чтобы уморить голодом. Таким же образом он обращался и к королю, который ожидался в самое ближайшее время. Узнав об этом, и справедливо пробудившись к мести, король вошел в бухту со всем своим флотом. Тиран был готов его встретить, и с обеих сторон началась яростная битва. Однако, греческая изнеженность не могла долго противостоять стремительным латинянам. Тиран был разбит, и во время попытки спастись бегством, попал в руки врага. Его армия была рассеяна, а прилегающий к порту город был взят. Сначала король был склонен обойтись с тираном милостиво, и на его обещание дать все, что может быть потребовано для его освобождения, он вступил с ним в соглашение, и даровал свободу. Но тогда, выпущенный на свободу, он нарушил соглашение и добавил к своим прежним злодеяниям еще и вероломство. Раскаявшись в несвоевременном милосердии, король распорядился разыскать и поймать преступника. Тот тщетно пытался собрать свои силы и составить армию, но наконец, бежал перед лицом своего преследователя. Благодаря предательству некоторых островитян, которые его по достоинству ненавидели, он был найден королем в каком-то монастыре, где пытался спрятаться. Там он был взят и закован в цепи, которые давно заслужил. Когда были отданы приказы, чтобы заковать его в железо, он, как говорят, сказал, что если его закуют в железные оковы, то он скончается. На что король ответил: "Он правильно говорит. И если он принадлежит к благородному роду, то я не желаю, чтобы он умер, но раз он не может жить, без того, чтобы не вредить нам, то пусть он будет скован серебряными цепями".

Вскоре после этого, весь остров, пришедший в упадок от его варварского правления, добровольно признал право короля Ричарду и стал служить ему, сдав все города и крепости, а также и немалые сокровища тирана вместе с его единственной дочерью. Благополучно кончив это дело, он со своими победоносными войсками, в течении нескольких дней, с великим триумфом праздновал свое завоевание в своем вновь приобретенном королевстве, позаботившись, чтобы эта великолепная добыча послужила успеху христианского похода.

Эти дела не остались незамеченными христианской армией, которая осаждала Птолемаиду, и которая тревожилась по поводу его отсутствия. Но известие о его славном предприятии, которое заслуживало скорее поздравления, нежели порицания, оправдало неизбежную задержку. Однако, проведя больше двух месяцев на Кипре, и устроив важнейшие дела в столь короткое время, он призвал свои воодушевленные войска и отплыл в Сирию. Посему, организовав такое устройство государства, которое соответствовало его склонностям и естественному ходу вещей, должным образом уладив все дела, он с попутными ветрами выступил из гавани. Поскольку он спешил и поплыл к Птолемаиде прямым курсом, то заметил на удалении судно очень большой вместимости, которое было послано Саладином для доставки припасов осажденному городу. Увидев в этом благоприятный шанс, он приказал его атаковать. Но когда из-за своей огромной величины и доблести экипажа, который сражался находясь наверху, в высокой цитадели, оно не могло быть легко взято, то по приказу короля был найден быстрый способ победить его, хотя и с потерей груза – каким-то приспособлением его просверлили под водой. Таким образом, море тайком устремилось в его внутренности, судно постепенно оседало под тяжестью и наконец, отправилось на дно, со всем своим грузом. Весь груз был потерян вместе с частью команды, остальные же попрыгали на борт вражеских кораблей, благоразумно предпочтя скорее доверить себя врагу, чем водным глубинам. А королевский флот, в безопасности и с ликованием, достиг долгожданного берега.

Глава 21.

О причинах разногласий, возникших между королями у Акры.

Славный король Англии, отплыв с Кипра после пятидесятницы (13 мая), высадился со всеми своими силами у Птолемаиды (теперь обычно называемой Акрой) за несколько дней до праздника Св. Иоанна Крестителя (24 июня), и там он был встречен всеми вождями и всей армией с радостью, соответственной тому беспокойству, с которым они его ожидали. Его превосходящая слава, однако, уже начала досаждать королю Франции, и тот с трудом мог скрывать яд, заполнивший его душу, когда он видел себя далеко уступающим и в силе и в ресурсах. Тогда как Ричард, благодаря величине своих сил, и богатств, и славы своих успехов, гордо вознесся над ним, и к нему была более благосклонно настроена армия, и чтобы теперь не делалось, то казалось, делается только ради него одного.

Господи Иисусе, сеятель добра, почему Ты не посеял добро в сердцах этих двух государей, как на своем поле? Почему тогда это поле заросло сорняками так быстро? Конечно, это сделал враг - враг человечества, завидующий ревности христианского народа и жаждущий рассеять столь великих тружеников, служащих Тебе. Доброе семя святого рвения, которое рука Твоя посеяла в сердцах государей, которое побудило их, ради Тебя, оставить богатейшие королевства и обменять, ради Тебя, роскошь дворцов на труды и опасности было задавлено ядовитой завистью соперничества и ссоры, из-за которых доброе семя, посеянное такой доброй рукой, могло стать только бесплодным и бесцельным. Ты, Господи, действительно, допустил это по справедливости, но причина такого допустительства остается Тобой нераскрыта!"

Поэтому, когда благородный триумфатор, король Англии, придя с Кипра, присоединился к осаде, то тогда (так как это было допущено), по наущению дьявола, явно проявились семена раздора между ним и королем Франции, который уже был уязвлен его успехами. Ведь король Франции, согласно точному смыслу договора, торжественно заключенного между ними, перед тем, как они выступили в поход, а именно, тому, что они должны поровну делить все свои завоевания, потребовал половину от добычи с Кипра, как в движимом, так и в недвижимом имуществе, как принадлежащее ему по праву договора. На это король Англии возразил, что половина всех вещей, которые могли бы быть приобретены их совместными усилиями, действительно принадлежит ему на основании договора, но поскольку он завоевал Кипр только своими собственными средствами, то и он не должен требовать доли в том, к чему не приложил ни малейшего труда. К этому он добавил, что когда они предпринимали этот поход, то их единственным намерением было напасть на сарацин и, с Божьей помощью, вырвать у них столько, сколько только будет возможно, и во исполнение такого намерения и был оформлен договор. Кроме того, он не шел к христианскому острову нарочно, но случайно обратился в ту сторону, чтобы отомстить за зверское и грубое насилие. Таким образом, эти два властелина повздорили, и действительно, король Англии полностью отказал королю Франции в доле добычи, которую он захватил, тогда как король Франции обвинял короля Англии в нарушении соглашения и разрыве договора.

Вновь, возникла друга причина разногласий между ними. Король Франции прибывший на осаду первым, как утверждали, очень сильно помогал своим влиянием Конраду, маркграфу Монферратскому, против прежнего иерусалимского короля Гуго, и когда, после неизбежной задержки на Кипре король Англии наконец приехал, король Франции постарался донести до него свои чувства, что сохранитель даже незначительных остатков христианского народа был бы предпочтительнее разрушителя христианского королевства. Однако, король Англии более склонялся к партии Гуго, поскольку тот был аквитанцем, вся родня которого была на службе короля Англии, и он не согласился с этим предложением. И далее, защищая его, утверждал, что он потерял, но не предал христианское королевство, поскольку не отрекся от него, и отдал врагу, не из-за своей вины, ни по небрежности, ни по бездеятельности, но из-за того, что другие позорно предали его. Он потерял его без своей личной вины, будучи сам предан и сокрушен вместе со своим королевством, и будучи самым низким образом, выдан своими собственными людьми в руки врага, но был освобожден благодаря милости Божьей. Поэтому, пусть либо его вина в этом отношении будет доказана, а иначе - пусть он продолжает владеть достоинством, которое не заслуживает терять.

Король Франции был очень обижен, что его мысли не были приняты королем Англии, и что он их едва заметил. В то время, поскольку он не мог добиться своей цели, то остался до поры в молчании. Это разногласие, однако, разожгло великую борьбы и ненависть, и когда партия Гуго, казалось, одержала верх благодаря милости короля Англии, маркграф Конрад, страшась королевского могущества, вернулся со своими сторонниками в Тир. И теперь воистину, после прибытия короля Англии, христианская армия получила преобладание над блокированным городом и в течении 30 дней благородно закончила работу, тянувшуюся так долго и проходившую так трудно, и это было сделано, главным образом, благодаря рвению и могущественному участию короля Ричарда.

Текст переведен по изданию: The Church Historians of England, volume IV, part II; translated by Joseph Stevenson (London: Seeley's, 1861).
Электронная версия: http://www.fordham.edu/halsall/basis/williamofnewburgh-intro.html

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.