Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

МИР МУХАММЕД АМИН-И БУХАРИ

УБАЙДУЛЛА-НАМЕ

О ПОСЫЛКЕ СЧАСТЛИВЫМ ГОСУДАРЕМ ПИСЬМА С МУМИН БЕКОМ, ХРАНИТЕЛЕМ ПЕЧАТИ, К СЛАВНЫМ ЭМИРАМ И О РАСПОРЯЖЕНИИ ВЫСОКОРОДОВИТОГО МОНАРХА, ЧТОБЫ ПРЕДСТАВИЛИСЬ АТАЛЫКУ НИ'МАТУЛЛА ДАДХА И ДРУГИЕ ЭМИРЫ

Когда Ма'сум аталык и молодцы-военные вступили в Карши, Ибрагим мирахур направился в Шахрисябз с целью привести войска [племен] правой и левой стороны; в ожидании его эмиры все дни пересчитали. В это время Мумин бек, хранитель печати 288, привез драгоценное государево письмо, адресованное на имя аталыка. Когда аталык ознакомился с содержанием написанного, он нахмурился и голова его затряслась. Абдулла кушбеги обратился к аталыку с просьбой, чтобы он ознакомил его с содержанием написанного, несмотря на то, что письмо было на имя аталыка. В письме же было написано так: “та служба, которую принял на себя сей соучастник счастья, несмотря на /174а/ сопутствующее ему бесчисленное войско [племен] правой и левой стороны и других, привлекла желающих принять в ней участие — ополченцев из найман и кунгратов. Короче говоря, Ни'матулла чувствует стыд перед опорою эмиров [аталыком], тайное же [нашего] светоносного сердца заключается в том, чтобы аталык, проявив миру свое величие и старшинство, устроил сборный пункт для войск в определенном месте, свиделся бы с Ни'матуллой дадха и удалил налет пыли, образовавшийся на их отношениях, отнесясь к дадхе как снисходительный отец, а после сего все вместе [195] отправятся совершить [порученное им] важное дело”.

Ма'сум аталык, ознакомившись с содержанием [сего], погрузился в пучину изумления и в море размышления. Он думал о том, что могло у государя скрываться за этим, какую цель он преследовал? Этой недоговоренной тайной аталык поделился со своими друзьями. Его товарищи и друзья, думая-гадая, решили так: “Очевидно, случившееся в Самарканде оставило в благоуханной мысли государя [такой неизгладимый /174б/ отпечаток], как резьба на камне; возможно, что он этим выражает известное извинение перед [своими] близкими слугами. Ни'матулла же, отправившийся из раеподобной Бухары в адову страну, Термез, [теперь там] жестоко страдает. Ныне шайка разного безнравственного сброда из племен найман и кунграт, не думающих ни о [своем] бесстыдстве, ни о жестокости, возможно, ставши препоною [порядка], зажжет огонь войны. Если наши люди осмелятся выступить против этой банды, то группировка, стремящаяся к смуте и мятежу, найдет предлог к осуждению опоры эмиров [Ма'сум аталыка]; так что, чего доброго, на чистый подол [его платья] насядет пыль бесчестья, а это увеличит недовольство [им] государя и устранить уж это никоим образом не удастся. Людям дальновидным и разумным ясно, что когда из-за завесы предопределения осуществляется какое-либо действие, то причины сего, несомненно, следует искать во вращении двуличного колеса судьбы и в возникновении их из искусного лона земли. Весьма развита распорядительность /175б/ и предупредительность у дальновидных людей, а пока дойдет это до осмысления недальновидных людей, оно не произведет [на них] впечатления, леность же и тяжелодумье служат причиною порицания. К чему теперь опоре эмиров выступать в поход, который ему предложили:

Стихи:

Почему умный делает такое дело, которое заставляет его раскаиваться?”

И другие неприятные речи слышались [по этому поводу] от некоторых искренне расположенных людей, но мы приводить их не признаем удобным.

Ма'сум аталык выслушал от друзей подобные речи, смешанные с грубостью, и решил отложить поход на Балх; погрузившись во всяческие думы, он говорил про себя: “посмотрим, что покажется из-за завесы неизвестного!”. [196]

О ПРИМИРЕНИИ МУХАММЕД СА'ИД ХОДЖИ НАКИБА С МАХМУД [БИЙ АТАЛЫКОМ], О ПРОЯВЛЕНИИ ПРОКЛЯТЫМ МАХМУДОМ СЛАБОСТИ И БЕСПОМОЩНОСТИ, О ПОСЫЛКЕ ИМ ПИСЬМА К УПОМЯНУТОМУ ХОДЖЕ И О ХИТРЫХ И КОВАРНЫХ ЗАМЫСЛАХ СЕГО НЕПОХВАЛЬНОГО ЛЖЕЦА

Изложение этого события благоухающее амброю перо изображает в таких чертах. Замысел Махмуда в отношении Гури получил широкую /175б/ огласку. Эмиры и сановники Балха [хорошо] знали, что область Гури является ключом к крепости Балх, и когда Гури попадет в руки врагов, то из Балха нужно уходить. Они собрались в доме Мухаммед Са'ид ходжи и стали совещаться по поводу сего положения. Порешили на том, чтобы отправить к подножию престола его величества, государя, просьбу в том смысле, чтобы его величество, монарх, являющийся господином государства, не считая врага незначительным и ничтожным, соизволили лично прибыть в эту область. Мухаммед Са'ид ходжа, подняв голову, сказал: “Конечно, то, что эмиры признали соответственным сделать, хорошо, но ведь это же позор, что Махмуд в конце концов вами терпится. Он самолично кружит своего скакуна смелости на арене войны, а с вами, о люди, что сталось такое, что вы не можете одолеть одного себе подобного [человека]? Страну Балха называют матерью стран и какие войска не топтали копытами коней это государство! Куда /176а/ мы денемся от этого позора? Куда подошел враг, что мы проявляем такую трусость, так легко даем понять бухарцам, насколько мы слабы и при малейшем затруднении требуем помощи? Что и где взято Махмудом, что мы надоедаем государю и готовимся причинить смятение населению нашей области прибытием [бухарских] войск? Наиболее правильное решение такое: вооружить наилучшим образом все балхские войска и всех узбеков и таджиков этой страны, ибо отражение злобного бунтовщика [Махмуда] необходимо всем, постараемся сами одолеть этого заблудившегося!

Стихи:

Или от горя произойдет наводнение, или сразу [все] станет кровью”.

Военные Балха приняли в соображение смелость и отвагу ходжи; он же энергично и движимый чувством чести, [что называется] схватил то собрание за шиворот и потащил вперед, почему немедленно все похвалили [ходжу] и подняли кверху руки с молитвенным обращением об [197] исполнении того самого намерения [на которое их призывал ходжа]. Ходжа, бодро ставши во главе всех войск, выступил походом из города. /176б/ Адил аталык, волей-неволей проявивши активность, предоставил ходже жребий командования войском. Тем же временем Адил аталык, высказывая то, что у него лежало на сердце, говорил: “Махмуд, окончательно растерявшись и бежав, как лиса, у которой отрубили хвост, из окрестностей крепости Гури, пожалуй, чего доброго, вернется [сюда], а мы в такое время куда беспричинно отправляем войска? Ходжа в настоящее время, допустим, выступил бы в поход с целью нападения [на Махмуда] и направился бы на Гури с теми войсками, что у него, но, возможно, что также и у нас возникнет нужда в войске, [что тогда делать]? Войска [балхские] готовы к походу туда, [на Махмуда], ходжа смел и гордится своею отвагою”. Это мнение аталыка соответствовало его настроению: он желал, чтобы осуществление сего важного дела было связано с его именем.

Стихи:

Если мне приличествует умереть с добрым именем,
То мне подобает слава, ибо лишь [мое] тело умирает.

Когда выявилось [общее] согласие [по сему вопросу], выступивший в поход ходжа, по совершении [части] пути, расположился в местности Урта Хаузан; в это время пришло известие, что безмозглая голова Махмуда, опьяневшего от напитка гордости, стала, как тыква пустою и он /177а/ [в данное время] направился в Ташрабат 289. Упомянутый ходжа при этой вести взял поводья своего коня, [тоже выступил в Ташрабат] и разбил там шатер своего пребывания. Махмуд обрадовался прибытию ходжи и написал ему письмо, полное выражений искренней дружбы. Сущность его содержания сводилась к следующему: “Я уклонился с правильного пути и, попав в долины растерянности, скитаюсь среди них при наличии обмана и дьявольской злобы [против меня] у людей Балха. Теперь, когда мое дело пропало, они отступились [от меня] и сделали меня в этой враждебной стране какою-то несчастною, [всеми травимою] совою. Ввиду сего к вам, достопочтенному узбекскому вождю, проявившему свое величие, у меня имеется такая просьба; окажите мне заступничество [198] перед владыкою людей [Убайдуллой ханом], чтобы он простил прегрешения сего виновного, дабы я до конца своей жизни, будучи готов вновь служить государю, не отвратил своей головы от повелений того, кому должно повиноваться”.

Двустишие:

/177б/ Когда ты хочешь кого-либо по-хорошему привлечь к себе,
Ты приводишь его дела в благоприличный вид и устраиваешь [их, сообразно его желаниям].

Мухаммед Са'ид ходжа, считая просьбу Махмуда базою [общего] благополучия, написал письмо, исполненное любезного отношения к Махмуду и заключавшее просьбу о договоре и убеждения [дружественного] соглашения. Махмуд, больше прежнего связав себя обязательством служить [государю], явился с выражением покорности [к Мухаммед Са'ид ходже]. Ходжа, считая это большим успехом, написал [об этом] письмо к балхским эмирам. Поскольку эмиры неоднократно пробовали на оселке испытания незаслуживающую доверия пробу [искренности] Махмуда и знали, какой вес имеет медь целиком фальшивого его бытия, то [его настоящим] заявлениям они не придали серьезного значения. Некоторые же из них, вроде Шахим бия, одобрили решение [Мухаммед Са'ид] ходжи и вообще проявили [по этому поводу] радость. Некоторые же, кроме возгласов: “ого!” “вот как!”, ничего не говорили. Мухаммед Са'ид ходжа, видя в этом хороший признак, в такой мере стал удовлетворен примирением [с Махмудом], что вернулся в Балх. Собравшиеся на /178а/ совещание балхские эмиры и сановники признали целесообразным, чтобы ходжа сам послал в высочайшую резиденцию донесение [о примирении с Махмуд бий аталыком]. Мухаммед Са'ид ходжа сказал: “Мы пошлем сначала эти сведения бухарским эмирам, которые [в настоящее время] находятся в Карши выжидающими и колеблющимися. Не дай бог, если та хитрая лиса [Махмуд] отступится от своих слов и не будет соблюдать заключенного [с ним] договора, — в этом случае наше сообщение государю [об успешном исполнении] трудного дела окажется конфузным.[199]

Стихи:

О ты, с кем договор есть договор друзей подле моста?
Из твоего расположения рождается злоба, а из твоего величия унижение.
Полный занятости (внешне), а в средине пуст, как барабан,
Ты, которого хватает на одну лишь ночь, подобно однодневной свече, подобно (преходящей) розе. —

Так как восторжествовало мнение, чтобы написать о примирении с Махмудом бухарским эмирам и, между прочим, попутно упомянуть в письме о неуместности прибытия в Балх из Бухары войск, ибо это явится причиною беспорядков среди местного населения, то [это было выполнено и] бухарские эмиры получили это извещение в Карши. Ознакомившись с его содержанием так же, как и с отвиливанием от того, /178б/ чтобы было направлено в Балх [бухарское войско, бухарские эмиры] сколько не обсуждали письма балхских эмиров, оно [все же] послужило поводом для споров между ними. [В конце концов] написали в резиденцию государя, представив на высочайшее воззрение доклад [о происшедшем], и стали ожидать повеления того, кому повинуется весь мир, что он намерен по сему приказать. Тем временем случилось происшествие с Ходжей Мухаммед Амином раисом, которое вызвало выступление [бухарских] эмиров на Балх. Говоря подробнее, дело сводилось к следующему. Ходжа Мухаммед Амин, гордый своим назначением в г. Балх, прибыл туда. Там он получил известие, что его дом [в Бухаре] разграблен его зятем, Абулфейзом, библиотекарем, и потому направился в г. Бухару, к высочайшему двору. Он воспользовался событиями в Балхе и заключением мирного соглашения с Махмудом, чтобы сделать их предлогом для снискания благоволения к себе государя, [поэтому], когда он удостоился целованья [высочайшего] порога, то ему удалось вызвать у государя мира милостивое отношение к виновным [его] /179а/ слугам. Поэтому пыль, насевшая вследствие упомянутой причины на поверхность сердца Ходжи Мухаммед Амина, была удалена шлифовкою [высочайшей милости и внимания]: ему была пожалована взамен [за утраченный в Бухаре дом] хорошая его деревня, которую раньше отобрали в казну, чехарбаг Бибийи-Балхи, находившийся в самом Балхе. Гордый доставшимся ему чехарбагом, [названный ходжа] как можно скорее поспешил в Балх. После его прибытия туда обманщица-судьба произвела такое надувательство, которое ходжа и представить себе не мог. Короче говоря, дело было так. Государь предоставил большинство должностей по Балху бухарцам, [и вот] шутливая и дерзкая молодежь, [200] ищущая [повода для] смятения, прибавила несчастному Ходже Мухаммед Амину волнение и расстройство. Они взяли вернувшегося счастливого ходжу в ставку Адила аталыка, который [тогда] привел в [боевой] порядок все балхские войска, расседлали его коня, [сняв с него все], /179б/ разбили его приседельный барабан и стали над ним всячески глумиться. Они говорили ему: “Эй, нищенское отродье с сумою на плечах, каким ты нас искусством порадуешь, сколько ты должностей занимаешь? Ты посягаешь на власть и превосходство над нами? Вероятно, государь изгладил нас, рабов, из своих мыслей, совершенно забыв о нас!” Несчастный ходжа от такого огорчения совершенно стал невменяемым в своем деле. Когда известие об этом дошло в Бухару в докладе царским слугам, [а те доложили хану], то его величество, божественная тень, сильно возмутился. И [в Карши] было послано драгоценное [государево] письмо на имя Мухаммед Ма'сума аталыка и прочих эмиров. [В нем говорилось], что “благожелательные эмиры, считая [до сего времени] положение в Балхе и его районах безопасным, докладывали [по этому] о замедлении выступления труда. [Между тем] случившееся с Ходжой Мухаммед Амином воочию убеждает, что хотя Махмуд и втянул голову в пазуху покорности и повиновения, [однако] некоторые люди в Балхе, из тех, что являются защитниками мятежа, подняли голову неповиновения. И [потому нами признано] соответственным чтобы “опора эмиров”, являющийся благожелателем государства [нашего] и доброхотом [высочайшего] порога, выступив из Карши, прибыл в балхскую провинцию и /180а/ наказал, совместно с эмирами и сановниками той области, ту шайку негодяев, которая осмелилась и дерзнула проявить непозволительное молодечество; наказал так, чтобы это послужило уроком для других и чтобы другим ничего подобного не приходило в голову”.

Ма'сум аталык и другие эмиры, [мечтавшие уже о возвращении из похода домой], узнавши о случае в Балхе и познакомившись с содержанием благословенного письма [его величества], предпочли поход возвращению [в Бухару] и поневоле, забив в барабан выступления на Балх, направились туда. Пересекая пространства, они переходили остановку за остановкой. В местности *Чилбир-и Ибрагим мирахур 290 они соединились с бесчисленными, как муравьи или саранча, войсками [племен] левой и [201] правой стороны. Бухарское войско, до сего раздумывавшее о своей малочисленности и о приходе Ни'матуллы дадхи, [теперь], с приходом многочисленного войска [племен] правой и левой стороны, сразу обрело новый дух. Быстро пройдя [через урочище] Казканаты 291, войска расположились в местности Юрак-тепе 292 и занялись там [наилучшим] устройством [разных] неотложных дел, а равно [соображениями], каким порядком осуществить способы [победоносной] встречи с [противной] стороной. До /180б/ берега Аму-Дарьи шли [отсюда], совершенно нигде не отдыхая; когда достигли крепости Келиф 293, то [у всех] исчез страх перед [неприятельскою] стороною, который до того ощущался в сердцах бухарцев.

О ПРИБЫТИИ ИЗ ТЕРМЕЗА НИ'МАТУЛЛЫ ДАДХИ ВО ИСПОЛНЕНИЕ ПОВЕЛЕНИЯ ГОСУДАРЯ, О СВИДАНИИ ЕГО С МА'СУМОМ АТАЛЫКОМ И О ВЫЯСНЕНИИ НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫХ ОБОСТРЕННЫХ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ЭТИМИ ДВУМЯ ЭМИРАМИ ВО ВРЕМЯ (ИХ) СВИДАНИЯ, А В ОБЩЕМ ОБ УСТАНОВЛЕНИИ (МЕЖДУ НИМИ) НЕИСКРЕННЕГО МИРА.

Летучие страницы случайностей времени, иначе — перья летописца на поверхности, украшенной словами, так повествуют. Ни'матулла, по неопытности свернувший с своей большой дороги, попал в Термез, как это было раньше упомянуто. Будучи исполнен надежды на такие же [лучшие] дни, [какие у него были до сего], стремясь в Бухару, он проводил дни в винопитии и тому подобном. В этой стадии он считал для себя великим спасением встречу с аталыком. Взявши войско, [составленное] из кунгратов и мангытов, он дорогою через Киз Кичик камыш подошел /181а/ к Келифу со стороны степи Кух-и лаля. Племена кунграт и найман, одетые в металл [кольчуг], сверкая под лучами солнца разными цветами, появились в это время перед [другою] стороною, ожидая встречи.

Ма'сум аталык и все бухарское войско, узнавши о приходе с такою злобою Ни'матуллы, сели на коней и выстроились против войска [другой] стороны. Оба войска, исходя из ложного представления, что что-то случится, одинаково держали в сердцах страх и опасения друг друга. Абдулла кушбеги, бывший одним из испытанных государственных людей, принял на себя миссию доброхота за государственные интересы. Он явился к аталыку и заявил о необходимости свидания представителей обеих сторон. Общее мнение [по этому предложению] было таково, что трое лиц: Абдулла кушбеги, Мухаммед Рахим парваначи и михтар Шафи' [202] мехтар-и калан, назначенный государем ведать монетным двором в Балхе /181б/ и считавший себя сородичем племени найман, должны отправиться [к войску Ни'матуллы дадхи] и рассеять у него всякие страхи и опасения. Вся эта тройка отправилась к дадхе и ласковыми словами обнадежила милостивое к нему отношение опоры эмиров, [Ма'сума аталыка]. Дело закончилось тем, что аталык и дадха должны были свидеться и, договорившись до того, что та ржавчина неприятности, которая если и была на поверхности их мыслей в отношении друг друга, была бы [отныне] удалена полировкою милостивого и любезного обхождения и заключения [дружественного] союза и то, что соответствовало бы интересам государя и благополучию юрта, о том им следует стараться [совместно]. Однако племя найман не сдалось на такого рода увещание и стало чинить препоны к отъезду одного [Ни'матуллы] дадхи [в лагерь аталыка]. Дадха, успокаивая свое племя и улус, сказал: “В этом предприятии никто не будет у меня товарищем, кроме Фархада калмыка”, и отважно пустился в путь. Когда он достиг условленного места, аталык еще не садился на коня. [Вдруг] около трехсот человек из племен правой и левой стороны вынеслись на конях из-за рабата Келиф с шашками и копьями в руках и направились на дадху. Тот, испугавшись этой, столь неожиданной /182а/ напасти, поспешил к своим людям. [Узбеки из племени] правой и левой стороны, не достигнув своей цели, вернулись обманутыми в своих расчетах. Племена кунграт и найман, узнавши про этот случай, подобно морю пришли в волнение и кипение. Провозглашая слова “день — вам и день — нам” 294, захотели все вместе атаковать противную сторону. Дадха же, проявив выдержку, постарался удержать их от этого. Ради благополучия его величества [государя] дадха захотел, чтобы в его государстве [расстройство] не случилось нигде, кроме как в локонах красавиц, а волнения не произошли бы ни в каком месте, кроме буклей возлюбленных. Оба войска в волнении стали на своих местах. Ма'сум аталык, узнавши об [обычной] привычке вероломной судьбы и о дерзости людей правой и левой стороны, проявленной [ими] в этом нетерпимом поступке, подобно поднявшейся волне, набросился с упреками за глупость на Ибрагима мирахура, бывшего начальником этого буйного народа; аталык говорил “В нашем государстве по твоей милости, слепой осел, я, /182б/ одевшись в платье бесславия, при старости лет так опозорился! Что это за смятение, которое произошло благодаря тебе и теперь царит в обоих [203] лагерях?”. Аталык, сказавши эти слова с выражением [крайней] резкости [выхватил шашку] и поранил для острастки несколько человек, принимавших участие в этой истории. Ибрагим, погрузившись в водоворот стыда, захотел загладить происшедшее. Этот смелый эмир, как будто он был сыном Рустема, стал просить [разрешения] самолично отправиться к дадхе и, поймав испуганную птичку его сердца зернами дружественного договора, устроить свидание тех двух эмиров, [аталыка и дадхи]. Высшие военные чины одобрили эту мысль и мирахур, как блестящий метеор, появился среди войска кунгратов и найманов. Принесши извинения [Ни'матулле] дадхе за случившееся, мирахур обнялся с ним; после взаимных, [вежливости ради], расспросов [о здоровье и проч.] и /183а/ обмена ласковыми выражениями, было постановлено, что Ибрагим мирахур останется среди войска кунгратов и найманов, а Ни'матулла отправится в лагерь бухарцев. Когда такая договоренность окончательно была установлена, дадха вторично поехал к [бухарскому] войску. [В это время] Ма'сум аталык наверху рабата производил осмотр войскам и заметил, что дадха, проявляя смелость, едет к рабату в совершенном одиночестве. Абдулла кушбеги, сойдя вниз, к подножью рабата, предложил аталыку повидаться с Ни'матулла дадхой. Аталык спустился сверху рабата и сказал: “Свидание нужно устроить в специальной приемной”. Согласно такому желанию аталыка дадха пришпорил своего гнедого, с черной гривой коня и подъехал к указанному месту. В приемной комнате он заявил аталыку о защите его [от оскорблений или от более худшего]. Аталык, проявляя свое старшинство, заключил дадху в /183б/ объятия и стал отечески расспрашивать его, выражая ему любовь и ласку. Результатом встречи этих двух эмиров был крик радости, поднявшийся из среды обоих войск, и проявление [полного] удовольствия. Эти два эмира, [аталык и дадха], после обмена официальными формулами вежливости, повели беседу о переправе через Аму-Дарью. Дадха, извиняясь, сказал [аталыку]: “Переправа двух войск в одном месте может стать источником сумятицы и задержки; если вы разрешите, то ваш преданный слуга переправит [войско] найманов и кунгратов через Термезскую переправу”. Аталык согласился на эту просьбу дадхи, находя ее основательною. В конце концов аталык, переправившись со всем бухарским войском у Келифа [на другой берег реки], вступил в пределы Балха. Аталык расположился во внешнем городе, в квартале Шершер, прочие эмиры — поблизости от него. Абдулла кушбеги избрал себе [204] местопребывание во внутреннем городе. Ни'матулла дадха, соблюдая осторожность, под предлогом многочисленности своего племени и улуса /184а/ перешел [Аму-Дарью] у Термеза и расположился лагерем в окрестностях Муминабада, ожидая распоряжений аталыка [на свой запрос]: “Если аталык желает, чтобы я вошел в город, то пусть он известит меня об этом письменно”. Аталык, прочитав подобное письмо, написал ответ такого рода: “В данный момент мы не приступили [еще] к выполнению [возложенного на нас] трудного дела, так что вам [пока] нечего беспокоиться о приходе сюда. Город Балх, как вы знаете, *не может вынести такого количества войск 295, так что изберите окрестности Муминабада местом своей лагерной остановки и останьтесь там на несколько дней. Во всяком случае, как только встретится необходимость в войсках найманов и кунгратов, я вас извещу”. Дадха понял, какие [иногда] маневры проявляет коварная судьба и по необходимости, кроме повиновения, ничего другого не мог предпринять, [поэтому] он удвлетворился песчаною землею [Муминабада в ожидании], пока что-либо появится из окошка потустороннего мира.

О ПРИБЫТИИ В ОБЛАСТЬ БАЛХА ХОШХАЛЯ ДИВАНБЕГИ МИНГА ИЗ /184б/ РАЙОНОВ ЧИЧЕКТУ И МЕИМЕНА, О РАССТРОЙСТВЕ В ЕГО СОСТОЯНИИ И ОБ УБИЙСТВЕ СЕГО НЕСЧАСТНОГО

Изложение сего события таково. Последовавшее высочайшее повеление гласило: “Хошхалю диванбеги надлежит прибыть из Меймена и, действуя сообща с бухарскими эмирами, которые получили от нас [надлежащие] приказания, постараться устранить врагов и не потерять [нашего] благожелательного отношения к себе”. Хошхал, во исполнение сего распоряжения, направился с отрядом мингов в Балх и достиг [этого] города. Адил аталык, воображая, что Абдулла кушбеги, привезший из столицы [ханскую] печать, хочет Хошхаля возвести на престол [205] аталычества и посадить его в Балхе, высказал это предположение Ма'суму аталыку. Потворствуя друг другу, [оба аталыка], приложивши руки к грабежу палаток и юрт Хошхаля, его верблюдов и мулов, навьюченных сундуками [с разными вещами и тюками] дорогих тканей, предали на всеобщее разграбление. Хошхал, будучи окружен [враждебными бухарцами], целый день до утра скрывался в походной юрте Мухаммед Сайд ходжи, не имея возможности выйти наружу. Хошхал по отношению /185а/ к Адил аталыку был подобен гире-довеску и позволял себе лишнее в беседах с ним, но бухарское войско было причиной чрезмерного [своеволия] Адиля; Ма'сум аталык же и бухарские эмиры не находили возможным допустить в эти дни смуту и признали целесообразным, чтобы Хошхал вернулся в свою область, дабы эта неурядица легко была прекращена. Помолившись богу, Хошхал выехал из города; направляясь в Меймене он избрал дорогу левым флангом. Дальнейшее заключается в том, что вследствие аналогии, существовавшей между положением Хошхаля и Ни'матуллы [дадхи], Хошхал, считая Ни'матуллу для себя величайшей находкой, отправился на Муминабад. Ни'матулла тоже обрадовался приезду Хошхаля, он не знал, что это прибавит ему огорчения. Ма'сум аталык и Адил аталык, дышавшие чувствами взаимной дружбы, услышав о соединении [Ни'матуллы дадхи и Хошхаля], укрепили [еще больше] эту дружбу.

/185б/ Несколько дней прошли в неопределенном и неясном положении; ложные слухи, [шедшие] из Бухары в Балх и из районов Балха в Бухару, вместе с разными такими словами, которые ученые люди не допустили бы принять, получили [широкое] распространение и породили в умах смятение и возбуждение.

ОБ ОТПРАВЛЕНИИ К МАХМУД [БИЙ АТАЛЫКУ] ЭВАЗА ИШИКАКАБАШИ, КЕРАИТА, О ПИСЬМЕ ГОСУДАРЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ЭТОГО ПО ПРОСЬБЕ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫХ ЭМИРОВ И ПОДРОБНОСТИ ТОГО, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ПО ВОЛЕ ЖИВОГО И ЛЮБВЕОБИЛЬНОГО (АЛЛАХА)

Когда просьба Махмуда дошла в [известное] время до подножья высокого престола и он заявил [в ней] о своей слабости и беспомощности, а настойчивые ходатайства эмиров [перед государем] о прощении сего заблудшего достигли крайних пределов, всеобъемлющее милосердие государя лишь искало предлога для прощения проступков [своих] мятежных рабов. Неотступные просьбы эмиров лишь усилили это желание [206] монарха. Признав за благо оказать внимание эмирам, он согласился на их просьбы. Мысль государя, подобная солнцу, утвердилась на том, чтобы послать Эваза ишикакабаши к эмирам, находящимся в Балхе, и что /186а/ порешат эмиры по этому вопросу, Эваз ишикакабаши представит [на высочайшее благовоззрение]. Вместе с тем было приказано личному секретарю изготовить письмо на имя Махмуда. И мулла Захид [] написал такое письмо. Когда государь просмотрел его, то сказал: “Мы этому проклятому столько сделали послаблений, что если пошлем ему письмо с такими выражениями, то его беспокойство еще больше увеличится”. Пришлось несколько раз переписать письмо, показывая его проект светоносным очам [государя], и все оно ему не нравилось. Составитель черновика с целью обмана отдал листы черновика письма Туракули кушбеги. Кушбеги представил их хакану и в результате [государь] качнул головой в знак согласия. Содержание посланного письма было такое:

“Да будет известно убежищу власти и сопутнику счастья Махмуду /186б/ аталыку, что внимание и милости наши по отношению к нему за его прежние заслуги были велики, но сам он, проявляя нерадение к повиновению, возглашаемому коранским стихом: *Повинуйтесь аллаху, повинуйтесь посланнику [его] и тем из вас, которые имеют власть 296 — свернул с большой дороги рабского служения нам; влекомый обманом бесовской корыстной гордости и внушением дьявольской страсти и вожделения, уклонился от правого пути и всегдашнего [нам] повиновения и, предпочтя неблагодарность, осмелился совершить такой проступок, который является причиною греха против религии и влечет наказание в будущей жизни. В данное время, когда молния вечного руководительства сделалась путеводителем в его жизни, он удостоился счастья быть споспешествующим помощью того, кто есть аллах помогающий и споспешествующий, он продел голову рабского служения в ярмо покорности [нам]. Восстановляя добрые отношения, он прислал [нам] просьбу такого содержания: “Вы — государь, а я раб, кающийся в своих проступках, что станется [со мною], стыдящимся своих неприличных выходок? Даруйте благостыню, смойте водою прощения и милости записанное в тетради прегрешений и в сборнике преступлений сего странника по путям заблуждения и помрачения”. [207]

/187а/ [Бросив милостивый] взор на [эту] просьбу и мольбу 297 $$$ она привлекала и возможно совершеннейшую посылала в комнату Джа'фара. И таким образом, известно, что Атабэ каждое утро в пятницу посылала по новой рабыне к сыну. В ту ночь вместо такой рабыни в спальню Джа'фара вошла Аббаса. а он под влиянием [сильного] опьянения вином не почувствовал к ней похотливого влечения, [тем не менее] дело, составляющее потребность человеческой природы, между двумя сторонами [все же] состоялось. Аббаса сказала Джа'фару [по-арабски]: “Как ты нашел обман царевны?” Джа'фар ответил: “Что такое обман и кто царевна?” — “Я вот тебя обманула и я — царевна Аббаса”, — сказала Аббаса. Услышав эти полные соблазна и злобы слова, взволнованный Джа'фар отправился к своей матери Атабэ и сказал ей: “Матушка, ты меня [очень] дешево продала! Подожди сколь велика будет опасность при таком положении!” — “Успокойся — отвечала Атабэ, — эта тайна останется между [нами] тремя!” Джа'фар сказал: — “Разве ты не слышала категорически выраженного хадиса: всякая тайна, что /187б/ произошла между двумя людьми, становится известной?” Так как судьба уже совершила свое дело, то упреки Джа'фара к Атабэ были бесполезны.

Стихи:

С судьбой нельзя воевать;
Невозможно пенять на рок!

Аббаса забеременела от Джа'фара. По истечении положенного периода беременности у нее родился сын, прекрасный, как луна. Из боязни Харуна мальчика препоручили одному служителю, по имени Бурра [пшеничное зерно], и послали [его с ним] в Мекку. Тем временем между Зобейдой, женой Харун [-аррашида], и Ях'ей бармекидом, отцом Джа'фара, поднялась пыль вражды, потому что Ях'я имел отношение к управлению вратами гарема дворца халифа и по его распоряжению все ходы туда запирались после молитвы, совершаемой в средине промежутка между полуднем и закатом солнца и [вследствие этого] некоторым из гаремной прислуги и евнухов воспрещалось неуместным [208] образом входить в гарем и выходить из него. Зобейда явилась к Харуну с жалобою на Ях'ю; халиф сказал: — “То, что касается чести нашего дома и нашего благополучия, осуществляется Ях'ею и в этом отношении никогда еще не было совершено им такого действия, которое вызвало бы жалобу и нарекания”. Зобейда на это заметила: — “Раз дело обстоит так, то почему же он не удерживает своего сына от той дерзости, /188а/ которую он совершил и совершает?” Харун стал расспрашивать, в чем дело. Зобейда тотчас представила ему картину интимных отношений между Джа'фаром и Аббасой так, как она знала ее. Харун, весьма удивившись, сказал: “Какие же достоверные доказательства этого?” — “Нет более ясного доказательства, как ребенок”, — ответила Зобейда. — “Где же этот мальчик?”, — спросил Харун. — “Теперь он — в Мекке”, — сказала Зобейда. — “Кроме тебя никто не знает этой тайны?” — спросил халиф. — “Она известна всем рабыням гарема”, — заметила Зобейда. Харун тяжело вздохнул и заявил о своем намерении совершить паломничество в Мекку. Аббаса, [узнав об этом] послала быстрого, как ветер, гонца в священный город, чтобы увезти оттуда своего сына в Йемен 298. По прибытии в Мекку Харун занялся расследованием этого случая и убедился, что слова Зобейды соответствуют действительности. Тут же у /188б/ него созрела мысль об истреблении семейства бармекидов и Джа'фара. Совершив хаджж, халиф вернулся в Багдад, а оттуда переехал в свою резиденцию Анбар. Говорят, что в месяце сафаре 187 года 299 халиф” устроил столь пышное собрание [своих приближенных и знати], что ничье око не видело ничего подобного. Там он был исключительно внимателен и милостив к Джа'фару. В послеполуденную молитву Харун разрешил. Джа'фару отправиться домой. Необычайно радостный Джа'фар привел к себе в дом музыкантов и занялся пьянством. [Тем временем] Харун, оставив прочих слуг, потребовал одного из них, по имени Ясир, и сказал: “Я приказываю тебе выполнить одно дело. Нужно немедленно это сделать, иначе мой гнев обратится на тебя!” Ясир сказал: “Владыка праведных, то, что ты прикажешь, я выполню!”. — “Иди, — сказал халиф, — и принеси голову Джа'фара бармекида”. Ясир, услышав эти слова, задрожал и опустил вниз голову. Харун вторично обратился к нему, сказав [угрожающим тоном]: “Если ты так не сделаешь, то моя ярость погубит тебя!” /189а/ Тогда Ясир отправился в дом Джа'фара и вошел без разрешения в собрание [гостей Джа'фара]. Джа'фар при виде такой дерзости, испугался [209] и спросил Ясира о причине [его появления]. Ясир передал ему приказ халифа. Джа'фар сказал: “Вероятно, приказание халифа вызвано сильным опьянением. Ты теперь вернись и доложи ему, что я-де убил Джа'фара. Если ты найдешь его раскаивающимся [в этом приказании], то ты скажешь про меня: “вот он!” А в противном случае — ты выполнишь то, что тебе приказано”. Ясир не мог отказать Джа'фару в этой просьбе, и они оба вместе отправились к покоям халифа. Джа'фар сказал Ясиру: “Войди вторично к владыке правоверных, авось он раскается в отданном им повелении”. Ясир вошел к халифу. Харун спросил: “Что ты сделал?” — “Принес голову Джа'фара и оставил ее во дворе”. Харун сказал: — “Принеси [ее сюда] поскорее, иначе я прикажу отрубить тебе голову!” Поневоле Ясир вернулся к Джа'фару, отделил от тела голову этого /189б/ примечательного человека среди людей таланта и искусства, принес ее Харуну и бросил к егo ногам. После халиф сказал Ясиру: “Представь мне такого-то и такого-то человека!” Когда эти люди явились к халифу, он им сказал: “Отрубите голову Ясиру, так как я не могу переносить убийцы Джа'фара!”. И эти люди поступили так, как им было приказано. Мунзир-и Багдади, принадлежавший к *людям пера 300, говорит: “Однажды на мои глаза попалась книга расходов Харун-ар-Рашида и я увидел [в ней] один лист с перечнем подарков Харуна Джа'фару: за один раз было [выдано] 30 миллионов золотых динаров, что касается драгоценных тканей, китайского мускуса, индийской амбры, акбарабадских духов, луноликих рабынь из Гуджерата и периликих турецких мальчиков-рабов, — то всему этому и счета не было. На другом месте я видел цену нефти, для той рогожи, в которой сожгли тело Джа'фара — четыре дирхема и половина данга 301.

Стихотворный отрывок:

О дитя века, если ты из груди жадности
Будешь когда-либо сосать два молока, благополучие и счастье,
То в колыбели времени не гордись своим превосходством,
Вспомни об эпохе великих бармекидов!

Событий и достопамятностей, связанных с фамилией бармекидов, /190а/ много. Пишущий эти строки, изложив настоящее вкратце, говорит: когда у Джа'фара родился от матери [?] сын, то поэты того времени составили в похвалу младенца оды и получили за это разные милости; я тоже [210] возымел желание последовать их примеру и, написав два-три двустишия, понес их Джа'фару. Джа'фар, как отец мальчика, столько пожаловал мне золота, что и сосчитать было невозможно. Если бы семь моих поколений его расходовали, то и тогда бы оно не кончилось. [Прошло много лет]. Однажды мне пришла охота пойти в баню. Там я сказал банщику: — “Пошли ко мне массажиста, чтобы он занялся мною”. Банщик приказал одному из подростков послужить мне. Когда он меня мыл, я в тот момент вспомнил и продекламировал тот стих, который я составил по /190б/ случаю рождения сына Джа'фара. Едва его услышал мой массажист, как задрожал и упал в обморок. Я взволновался и по глупости попрекнул банщика: “Я искал у тебя массажиста, который бы надлежащим образом выполнил поручаемое ему дело, а ты мне прислал какого-то идиота”. Банщик сказал: “Он никогда не был идиотом; повидимому, какая-то причина вызвала такое его поведение”. Когда подростка спросили, почему он впал в такое состояние, он сказал: “Я тот самый младенец, в похвалу которого были составлены стихи, [которые я услышал]” При этих его словах я не мог удержаться от крика и сказал: “Дитя, из всего того состояния, которым твой отец в свое время вознаградил меня, я отдам тебе половину”. Он же мне на это ответил: “Я не из того племени, которое берет назад то, что оно когда-либо подарило какому-нибудь человеку”. Присутствующие не могли удержаться от слез при виде такого величия души мальчика. Увы! какие превратности ниспосылает вероломная и непостоянная судьба! Впрочем, лишь аллах всевышний лучше всех осведомлен об истинном положении вещей 302.

О ВОЗВЫШЕНИИ ЗНАМЕНИ СЧАСТЬЯ ТУРАКУЛИ КУШБЕГИ ИНАКА, О ДОСТИЖЕНИИ ИМ ПОЛНОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ И ОБ ОЦЕНКЕ ЕГО ЗАСЛУГ О ПОВЫШЕНИИ ЕГО В ДОЛЖНОСТЬ ВЕРХОВНОГО КУШБЕГИ ПО ВОЛЕ /191а/ АБСОЛЮТНОГО ГОСУДАРЯ В ЭТИХ СТРАНАХ МИРА

Так как прещедрые благоуханные помыслы и обильное милостями светозарное сердце монарха всей земной поверхности имели неослабное попечение о штандарте счастья Туракули кушбеги инака в смысле увеличения его власти, то сей государь желал почтить его [еще большею] [211] милостью так, чтобы само время при виде сего закусило бы палец одобрения зубами похвалы и сказало бы: “прекрасно!”

Стихи:

Какой бы ничтожной пылинки не коснулась даже на одно мгновение твоя милость,
Та незаметная пылинка станет лучше, чем тысяча солнц.

Государь мира запросил о счастливом часе астролога 303 Абулфазла муллу Я'куба, который особенно выделялся из среды астрологов, и своим блестящим языком сказал: “Мне пришло в голову возвысить одного из своих достойных слуг, украшенного одеждами [блестящих] способностей, предоставлением ему нужной должности. Определи, какой должен быть счастливый час!” — Астролог в исполнении сего прибег к /191б/ рамлю 304 и, определив положение знака зодиака, доложил, что при наличии сосредоточия всего живущего [Убайдуллы хана], все часы счастливы, особенно сегодняшний день, суббота, который находится под знаком Солнца; в действительности, первый день лунного месяца принадлежит к счастливым дням, открывая с самого раннего утра перспективы осуществления всяких надежд и упований. Солнце же, восшедшее в знаке Овна, благоприятствует исполнению всего задуманного. Государь обрадовался и в упомянутый день, который по счету являлся 7 числом месяца сафара, запечатленного благом и победою, и был одним из первых дней весны, когда день бывает равен ночи 305,

Стихи:

[Когда] зефиры украсили землю зеленью
И мир стал образом цветущих лугов рая,

— победоносный монарх в благополучии и счастии сел на коня и направился в чахарбаг Ханабад, который являлся одним из сооружений [212] сего государя, где и изволил расположиться. Он приказал вызвать к себе эмиров и сановников государства. Ответственные лица государства, /192а/ особенно Мухаммед Ма'сум аталык сарай, этот рассудительный эмир, знали о стремлении благородного высочайшего разума к увеличению почестей Туракули и притом в такой мере, что и высказать это невозможно, и о том, что прибытие государя в этот день в упомянутый чарбаг и вызов эмиров сделаны специально для награждения должностью верховного кушбеги Туракули бия. Поэтому, когда этот эмир, обладающий чудесным дыханьем Иисуса 306, войдя в собрание, опустился перед государем на колени, как челобитчик, и государь мира, смеясь и расточая по его адресу жемчуг слов, пожаловал Туракули бию упомянутую должность, немедленно со всех сторон раздались громкие возгласы: “поздравляем, поздравляем!” [Вновь произведенный в звание] верховного кушбеги расцвел, как роза, и направился в свой дом. А тот дом принадлежал покойному Миру, Бек Мухаммед бию парваначи; после его смерти, /192б/ несмотря на то, что у него был сын, в отношении его была проявлена странная прихоть государя. Ввиду того, что этот дом находился поблизости высокого арка, он был взят у наследника, которому взамен его был отдан дом Ходжи Дилавера сарайи и Ник Кадама повара. Там уже постелили красивые паласы на [обширной] террасе и на целую неделю и даже больше натаскали запасы кандалята 307, и бедняки, нуждавшиеся в куске ячменного хлеба, теперь пользовались сластями.

В тот же день, когда Туракули кушбеги удостоился получить упомянутое высокое звание, его величество подумал также и об Абдулле ходжи, во внимание к его прежним заслугам, и приказал прежде всего предоставить ему несколько должностей. На этом основании ответственное дело мирабства и [должность] кушбеги в Балхе с добавлением к этому управления Андхудом, — на что очень метил Али Са'ид диванбеги, — государь изволил пожаловать Абдулле кушбеги. Тот несчастный эмир [213] волей-неволей совершил [за это] надлежащие чествования государя 308.

Стихи:

Если ты умен, то пренебреги общением с царями,
Дабы ты мог оказаться вне моря волн (всяких) несчастий.
В одну ночь после того, как ты был осыпан золотом подобно созвездию Девы,
/193а/ Ты, возвеличенный милостями, падаешь вниз головою.

Увы, людям нашего времени следует иметь в виду, что те, кои съели мозг души и поглотили свет очей Абдуллы ходжи, [потом] хвастались полнейшею обособленностью от него. Больше того, они [в свое время] давали понять [всем], что если он и в ад пойдет, то они, сопутствуя ему, не покинут его, [а потом] они так от него открещивались, что говорили, что они его никогда не видели. Первый [из них был] Ходжи Шаттах, т. е. тот жулик без роду без племени, что был воспитан Ходжи Дилавером диванбеги; [когда] он стал у эмира кушбеги распорядителем всего имущества, то молва о его бесстыдстве столь широко распространилась, что он стал хорошо известен и в городе и в степи. Ослабление благополучия кушбеги единственно заключалось в том, что помрачение того Ходжи Шаттаха оставило след на репутации кушбеги, и последний признал недопустимою его службу [при себе]. [Вообще] правитель-кушбеги видел ли от кого-либо из людей то, что он испытал от этого презренного человека?

Стихи:

Люди не следуют образу жизни своих отцов,
/193б/ Но все идут в ногу с [своим] временем.
Друзья — у тех, кого приласкала судьба,
А враги у тех, кого она низвергла.

Таков обычай вероломного рока и *потому возьмите это в назидание себе, одаренные зоркостью ума 309.

Стихи:

Эта фальшь друзей, которую ты видишь,
[Не напоминает ли тебе] мух, кружащихся подле сладкого?
Пока существует [у тебя для них] стол, они кушают [214]
И, как пчелы, жужжат перед тобою.
Но наступает время, когда [твое] благополучие разрушается
[И твой] кошелек становится [пуст], как корпус рабаба 310;
Друзья перестают общаться [с тобою] и утешать [тебя],
И дружбы нет и в помине.

В конечном результате положение Туракули кушбеги по милости государя достигло такой степени, что эмиры и сановники ловили каждый его взгляд. Государь же неоднократно ему жаловал на дню по четыре дорогих халата; просил ли [Туракули] то или другое количество серебра и золота, государь [ничего] не жалел [для него]; он [даже] препоручил ему пожалование чинами и должностями. Современники его, посвоему обычаю [подхалимства], повиновались его письменным распоряжениям, касающимся важных государственных дел, без всякого /194а/ ханского ярлыка. Что же касается государя, то он настолько вверился ему, что даровал ему право ухода от него, без особого каждый раз разрешения 311, так же как во всякое время, когда бы он не пожелал, он без отказа мог присутствовать на высочайших аудиенциях [или приемах] и никто ни в каком месте не мог ему чинить препятствий.

Стихи:

Если твое благоволение кинет взор в сторону человеческого общества,
То [простая] ива заиграет, как гитара, и атом проявит [известные] достоинства 312,
Существо милости есть великий [жизненный] элексир,
Ибо счастье даже землю превращает в золото.

Расположение монарха к Туракули бию кушбеги [было таково, что] он стал интимным царским другом, наиболее правоверным в государевом царстве, убежищем всех его затей и дел и зрачком очей дальновидных людей. Этот человек, по характеру суфий, в конце концов стал таким, что среди эмиров оказался наивысшим. [215]

Стихи:

Чье утро [займется] с хорошим предзнаменованием в какой-либо день,
Оно развернет знамя, озаряющее мир.
У государя что ни день, то базар,
А у этого времени, как и у него, есть свой покупатель.

К числу прекрасных душевных качеств Туракули бия кушбеги относились его скромность и большое уважение к ученым и талантливым /194б/ людям. Он делал для них все то, чего они были достойны, в такой мере, что один из близких к нему людей даже попрекнул его. — “Вас государь так почтил и возвеличил, — сказал он, — что вы прошли на место великих людей [государства] и потому нет никакой нужды так скромничать перед каждым человеком; нужно и необходимо держать себя так, как подобает эмиру; приличествует никогда не поступаться своим положением”.

Туракули кушбеги в ответ на это заметил: “В данное время, когда моими друзьями стали дни могущества и величия, я считаю для себя необходимым не только не унижать своих друзей, но даже возвышать их, сообразно их достоинству, чтобы их расположение ко мне увеличилось. Вы сами хорошо знаете, чем я был, а теперь по милости всевышнего бога я, бывший в бездне ничтожества, возвысился и достиг столь великого благополучия. И в таком возвышении я меньше всего думаю о себе, ибо необходимо стараться, чтобы что-нибудь получили мои друзья и единомышленники. Если вы — мой искренний благожелатель, то вы не станете упрекать меня за мою скромность, которая в моем характере почтенна, и не будете мешать мне проявлять ее. Очевидно, вы не слышали, что

Стихи:

Скромность в высокопоставленных лицах похвальна.
/195а/ Если нищий скромничает, то это — в его характере.
Невоспитанный человек не только себе причиняет зло,
Но даже весь мир может спалить огнем.

[Положение]: он — живой, [аллах] — о нем сказано: “нет божества, кроме него, у которого повеление и к которому все возвращаются” 313, ясно доказано умами мудрых людей в бесконечных стадиях падений и возвышений при разных случайностях времени и в опасностях дней и [216] ночей, ибо этот мир является местом всяких случайностей и превратностей судьбы, и умные люди никогда не обращали внимания на ложный блеск его фальши; предпочитая вечные блага этому преходящему миру, они поняли сущность того, что тленность всякого существа относится к категории обязательных явлений, а постоянное существование всякой твари есть вещь невозможная”.

Короче говоря, за несколько дней из чертога, [вечно] надзирающего бесподобного [аллаха], — да возвеличится его достоинство и власть! — сейиду Убайдулле Мухаммед бахадур хану был пожалован рескрипт: * ты возвеличиваешь, кого хочешь, скрепленный печатью [с надписью]: * ты даешь царство, кому хочешь, в руке твоей благо 314 и был дан сему /195б/ справедливому государю в распоряжение отряд рабов всевышнего господа. Он же, сообразно [своему] могуществу и возможной силе, старался радеть о возвышении знамен веры, о подтверждении непреложного божественного закона и о повиновении повелениям святейшего князя пророков, — да почиет на нем до дня страшного суда благословение аллаха и его приветствие! Искренне, ради аллаха, он сосредоточивал свое неослабное внимание на устойчивом положении своих подданных и подчиненных. С помощью божественной милости и бесконечной благости, — как было предопределено ему, — он свою жизнь целиком посвятил людям, так что по причине расстилания им ковра справедливости и вследствие его благодеяний и щедрости молва о его правосудии подчинила большую часть мира его велениям в отношении всего дозволенного и воспрещенного, разрешаемого и связуемого. Благодаря за божественные благости и дары милосердия [творца], он давал своим подданным места и территории спокойствия на неприкосновенной арене безопасности. Девять лет он провел в пышности и счастьи. Пишущий это говорит, что вступление к сему было таково. В 1122 году 315 я направил на ристалище слов свое двигавшееся перо и при помоши eгo, благоуханного /196а/ и ароматного, украшал листы бумаги, подобно продавцам жемчуга на базаре красноречия и подобно тому, как нанизывают жемчуг на нитку, записывал события, касающиеся походов и мирной жизни его величества, божественной тени, как совершенно внезапно в это неспокойное время возник мятеж, и мир, до сего времени бывший в колыбели покоя, теперь пришел в расстройство, Дело было так. Когда период царствования [217] государя мира подошел к концу и время его жизни достигло крайнего предела, до него донесся из чертога величия зефир, принесший приглашение: *аллах призывает в обитель мира 316. Сообразно коранскому стиху *в действиях аллаха ты не найдешь изменения 317, — в дверь его сердца постучали кольцом требования [явиться туда]. Неблагодарное войско и бесчестные эмиры, запорошив глаза землею бессовестности, разбили /195б/ камнем возмущения счастливую чашу, показывающую мир 318, и предали смерти искреннего и милосердного государя. Да проклянет аллах убийцу Убайдуллы [хана], его врагов и пособников до конца времен!

Комментарии

288 мухрдар — хранитель ханской или эмирской печати, прикладывавший ее к разным актам, исходившим от хана. Без печати эти документы считались недействительными.

289 Ташрабат — повидимому, современный Таш-Курган, лежащий на пути из Балха в Гури, на пересечении путей с запада на восток и с севера на юг.

290 В переводе означает: “Длинный повод Ибрагима мирахура”.

291 Т. е. “Гусиное крыло”.

292 Т. е. “Холм-сердце”.

293 Лежала на левом берегу Аму у Келифской переправы на каменной скале естественного происхождения.

294 Арабское выражение, не из Корана.

*295 бардашт-и инкадар лашкарха надарад. В это время, (как, впрочем, раньше и позже), при передвижениях войск в Бухаре интендантской части в нашем смысле не существовало, и все довольствие воинских частей ложилось на население; при этом очень часто массы войск в местах временных стоянок и при движениях походным порядком вели себя так, как будто они были в неприятельской стране, чиня грабежи, насилия и убийства.

*296 Коран, 462.

297 В одной лишь рукописи за инв. № 1532 имеется указание, что с этого места несколько листов утрачено (азинджа чанд варак уфтада аст); во всех прочих списках текст писан подряд. Таким образом, письмо Убайдуллы хана остается неоконченным, и последующий текст начинается с глагола, оканчивающего предложение. Пропуск отсутствующего текста мы обозначили точками.

298 Йемен — юго-западная часть Аравии.

299 январь — февраль 803 г. н. э.

300 ахл-и калам. Здесь разумеются не писатели, а чиновники правительственных канцелярий, главным образом центрального аппарата. Этот термин, — в этом именно смысле, — употреблялся и в средневековой Бухаре.

301 Данг равен 1/6 дирхема.

302 Трудно сказать, вставлен ли этот эпизод о судьбе бармекидов в качестве пояснения или нравоучения к какому-либо эпизоду, утраченному в рукописи настоящего события, или же он взят переписчиком просто для того, чтобы чем-нибудь заполнить в этом месте утерянные листы или пробел в данном труде.

303 мунаджим.

304 Собственно, гаданье на песке; для получения ответа на заданный вопрос на песке ставят несколько рядов точек, потом точки каждого ряда соединяют прямыми линиями; при четном количестве точек все они окажутся соединенными, при нечетном остается одна точка вне соединения. Результат каждого ряда, черта или точка, записывается и получающаяся комбинация черточек и точек и соответствующее ей предсказание отыскивается в особой гадательной книге, служащей ключом ко всем этим действиям, под рубрикой заданного вопроса.

305 Т. е., очевидно, дело было 7-го числа месяца сафара 1121 года, что соответствует 18 апреля 1709 г.

306 Этот, популярный у восточных авторов, эпитет в смысле “оживитель”, “воскреситель”, отнесен к любимцу Убайдуллы хана, Туракули бию.

307 кандалят — род твердой халвы, делающейся из смеси сахара, муки и зерен миндаля, абрикоса и проч.

308 То есть, должен был послать за это богатые подарки и, возможно, устроить в честь хана пышное празднество (той).

*309 Коран, 92.

310 Широко распространенный по всему Востоку струнный щипковый музыкальный инструмент с отвисшим продолговато-круглым корпусом; в одних случаях рабаб имеет 4 струны, в других — 5 (четыре шелковых и одна серебряная). См. Семенов А. А., Среднеазиатский трактат по музыке Дервиша Али (XVII в.), Ташкент, 1946, стр. 10, п. 19.

311 На востоке никакой посетитель и никакой гость не может уйти без дозволения того, к кому он пришел.

312 Стих этот в оригинале грешит против метра и во всех списках написан по-разному, часто с опущением диакритических точек, почему я не ручаюсь за правильность его перевода

313 Арабское (не коранское) выражение.

*314 Коран, 11125.

315 1710 — 1711 гг. н. э.

*316 Коран, 1026,

317 Коран, 3542,

318 Баснословная чаша мифического царя Ирана, Джемшида, в которой он мог, якобы, видеть отражение всего происходящего в мире. Здесь — метафорическое выражение.

Текст воспроизведен по изданию: Мир Мухаммед Амин-и Бухари. Убайдалла-наме. Ташкент. АН УзССР. 1957.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.