ПРИЛОЖЕНИЯ

Чтение третье (6 октября) ⁴⁰

Г. председатель,

милостивые государыни и милостивые государи!

Сегодня я намерен сообщить вам о двух моих путешествиях — об экскурсии на Филиппинские острова и о довольно продолжительном путешествии по Малайскому полуострову.

В числе вопросов, предложенных мне для разрешения во время путешествия и вошедших в составленную мною в 1870 г. [431] программу (Читана в общем собрании Географического общества 7 октября 1870 г. <См. «Программу предполагаемых исследований во время путешествия на острова и побережья Тихого океана» в т. 3 наст. изд.>.), находился один, предложенный академиком Бэром и выраженный им в письме ко мне в следующих словах: «Я советовал бы вам заехать на Филиппинские острова и отыскать там остатки первобытного населения, тщательно их исследовать и употребить всевозможное старание, чтоб привезти с собою несколько черепов. Мне кажется, очень важно решить вопрос: действительно ли эти негритосы Филиппинских островов — брахиоцефалы».

Мне удалось решить этот вопрос во время непродолжительной (пятидневной) стоянки клипера «Изумруд» в Маниле в конце марта 1873 г ⁴¹. По приходе клипера в Манилу я переплыл в небольшой рыбачьей лодке на противоположный берег большой манильской бухты и, переночевав в деревне Лимай, на следующее утро отправился с проводником и носильщиком моих вещей в горы Маривелес. В этих-то именно горах и сохранились до настоящего времени остатки племени негритосов, о которых желал знать академик Бэр. После непродолжительного путешествия пешком мы наткнулись на становище негритосов, которые обыкновенно перекочевывают с места на место. При помощи одного из моих людей, знакомого с языком дикарей и служившего мне переводчиком, я тотчас завязал с ними дружественные отношения и прожил в их становище неколько дней. Живут они в так называемых пондо, представляющих не что иное, как переносный щит из пальмовых листьев, которым они заслоняются от ветра и холода. Такой пондо, или шалаш, в котором можно только сидеть или лежать, но отнюдь не стоять, был устроен мне для ночлега ⁴².

На основании сделанных мною в значительном количестве измерений я пришел к заключению, что сомнение академика Бэра было напрасно: негритосы действительно оказались брахиоцефалами. Индекс ширины их черепа колебался между 87,5 и 90. Измерение голов было облегчено тем, что мужчины имеют обыкновение брить затылок. Некоторые негритосы своими физиономиями чрезвычайно напоминали папуасов Новой Гвинеи — обстоятельство в высшей степени важное, потому что до сих пор негритосов считали племенем, совершенно отличным от папуасов. Негритосы вообще отличаются малым ростом: я видел женщину, рост которой был не более 1 м 30 см; у нее было уже двое детей.

В короткое время, проведенное мною в горах Лимай, я успел подметить у негритосов несколько весьма интересных обычаев, очень сходных с обычаями, встречающимися на многих островах Меланезии ⁴³.

Ради опыта я бросил несколько объедков в огонь, и негритосы тотчас же стали засыпать костер землею, потушили огонь и про [432] сили меня больше не делать этого. В другой раз я плюнул в огонь, отчего они тоже пришли в большое смущение, прося и этого не делать. Подобные же предрассудки относительно огня встречаются и в Новой Гвинее. Сверх того я узнал чрез переводчика о следующем весьма интересном обычае, который недурно было бы, хотя в иной форме, заимствовать белым. Негритос перед началом еды обязан громко прокричать несколько раз приглашение разделить с ним трапезу другим людям, которые случайно могли бы близ него находиться в это время. Мне говорили, что обычай этот соблюдается так строго, что нарушитель его подвергается смерти, чему и бывали случаи. Крайне сожалею, что не имел возможности дольше остаться между негритосами и ближе познакомиться с обычаями и языком этого вымирающего племени: я должен был к назначенному сроку вернуться в Манилу, на клипер «Изумруд», отправлявшийся в Гонконг, Сингапур и Яву. Но все-таки, как я уже сказал, мне вполне удалось сделать достаточно измерений для разрешения поставленного Бэром вопроса, собрать краниологический матерьял и сделать значительное число рисунков.

В августе 1874 г. вернувшись с Берега Папуа-Ковиай в Бюйтенцорг и отдохнув там немного, я решил предпринять путешествие по Малайскому полуострову, для чего и отправился в Сингапур.

Надо заметить, что до того времени в литературе не была установлена точно принадлежность к той или другой расе жителей внутренней части Малайского полуострова, известных под именем оран-сакай и оран-семанг. Так, Логан, Ньюбольд, Кроуфорд, Ло, Вайц (Logan J. R. Ethnology of the Indo-Paciflc Islands // Journal of the Indian Archipelago and Eastern Asia. 1853. V. 7; Newbold T. J. Political and Statistical Account of the British Settlements in the Straits of Malacca. V. 2. London, 1839; Crawfurd J. A Descriptive Dictionary of the Indian Islands and Adjacent Countries. London, 1856; <Low J. The Karean Tribes or Aborigines of Martaban and Tavai, with Notices of the Aborigines in Keddah and Perak // Journal of the Indian Archipelago and Eastern Asia. 1850. V. 4>; Waitz Th. Anthropologie der Naturvoelker. Th. 5. Abth. 1. Leipzig, 1865.) и другие авторы говорят об этом различно. Между тем как одни из них не отличают этих племен от малайцев, другие утверждают, что они очень отличаются от малайцев, что они — негры и т. п. Никто из названных авторов лично не видел и не наблюдал этих племен, а все они ссылаются на путешественников, которые тоже не имели специальной цели познакомиться с ними для решения спорного вопроса. Я пытался расспрашивать малайцев об их соседях, жителях внутренней, гористой и лесной части Малайского полуострова, но от них мне не удалось получить толковых сведений. Считая, однако, исследования эти несомненно интересными для антропологии, я решился попробовать сам выяснить дело, никак не полагая, что для этого потребуется так много времени, как оказалось впоследствии. Я думал, что экскурсия во внутрь Малайского полуострова [433] займет лишь несколько недель, что стоит только перейти поперек полуостров в какой-нибудь его части, побывать в горах, и я буду в состоянии ответить на главный вопрос — о расе горных племен.

Из Сингапура я отправился в Йохор — резиденцию махараджи йохорского. Махараджа, немолодой уже человек, лет около 50-ти, почти с европейским воспитанием и образом мыслей, принял меня радушно и пригласил поселиться у него во дворце. Узнав о моем намерении отправиться чрез его страну, он предложил мне свое содействие в этом предприятии. За все это я обещал ему составить карту пройденного пути, что для него было небезынтересно, так как страна была тогда весьма мало известна: в Йохоре не нашлось ни одного малайца, который мог бы похвастаться, что он прошел Йохор поперек. Махараджа дал мне открытое письмо ко всем старейшинам в деревнях, чтоб они поставляли мне необходимых людей как проводников и слуг, сколько пожелаю, хоть до 30 человек.

Не теряя ни минуты, я отправился в путь в декабре, а это было как раз самое дождливое время года на полуострове. Путешествие оказалось довольно трудным: реки и ручьи вследствие обильных дождей вышли из берегов; более низменные места покрылись водою, в лесах тоже вода. Чем дальше, тем больше затруднялся путь; мне приходилось по целым дням идти в воде, которая доходила до колен, а местами до груди; целые семнадцать дней я не имел ничего сухого на себе: весь мой багаж был смочен.

Дошедши до устья реки Муар, я пустился в плоскодонной лодке вверх по течению. По берегам названной реки попадались малайские селения, но не они привлекали мое внимание. Поднимаясь выше, я добрался, наконец, до речки Палон, приток Муара. Она протекала лесом, и здесь, в лесу, у верховьев Палона, стали уже встречаться изредка разбросанные маленькие хижины — жилища так называемых оран-утан. Последнее слово надо объяснить. В Европе с именем оран-утан соединяют представление о большой человекообразной обезьяне, известной в науке под именем Pithecus satyrus; малайцы же никогда не называют обезьян, <т. е.>, животных, оран-утанами, а дают это название людям, живущим постоянно в лесах. «Оран» значит «человек», «утан» означает «лес»: «оран-утан» значит, таким образом, «лесной человек». Подобных названий у малайцев много, как, например: оран-букит — человек, живущий на холме; оран-улу — человек, живущий у верховьев реки; оран-далам — человек, живущий внутри страны; оран-лаут — человек, живущий у моря, и т. д. Все эти названия соответствуют не расе, а месту жительства людей.

Хотя название оран-утан может относиться к малайцу, который поселился в лесу, но этим названием обозначают смешанное в различной степени папуамалайское племя, живущее в лесах и на холмах Малайского полуострова.

Эти оран-утаны не имеют постоянных жилищ, а там и сям в лесу у них построены жалкие хижины, которые посещаются ими [434] от времени до времени. Некоторые из них находятся в хороших отношениях с малайцами; другие же, напротив, избегают иметь сношения с ними. Антропологические наблюдения над ними показали, что хотя оран-утаны частью и смешались с малайцами, но, сверх того, имеют много примеси и меланезийской крови. Это обстоятельство еще более усилило во мне желание ближе и как можно лучше исследовать оранов, надеясь, наконец, найти среди них чистокровных меланезийцев.

Йохор я прошел с запада на восток: от устья реки Муар, впадающей в Малаккском проливе, до устья реки Индау в Китайском море, а потом от севера на юг: от реки Индау до Селат-Тебрау, пролива, отделяющего островок Сингапур от материка Азии. На первую часть экскурсии потребовалось 30 дней, на вторую — 20 дней. Я встретил на пути там и сям немногочисленные орды племени оран-утан. Хотя они более или менее отличались от малайцев и между собою, но все-таки ни одна из виденных групп не представляла чистого меланезийского племени. Виденные мною оран-утаны в Йохоре были более похожи на малайцев, чем на особое племя. Я, разумеется, постарался собрать как можно более сведений об их языке и нашел, что они постепенно забывают свой родной язык и усвоивают малайский вследствие постоянных сношений с малайцами. Записанные мною в разных местах различные диалекты языка оран-утанов заставляют меня думать, что оран-утаны разделялись когда-то на много различных народностей. Сверх того, и обычаи их оказались различны. Я приведу один пример: одни из оран-утанов употребляли очень важное для них оружие, именно сум-питан, другие группы оран-утанов вовсе не слыхали о нем.

Малайцы различают два рода оран-утанов: одних они называют оран-утан-дина, а других — оран-утан-лиар. Оран-утан-дина (дина — значит «ручной») находятся в постоянном соприкосновении с малайцами; но оран-утан-лиары никогда не показываются малайцам, не хотят ничего знать о них и только при посредстве оран-утан-дина выменивают иногда вещи, которые им нужны от малайцев. Эти оран-утан-лиар — совершеннейшие номады; они привыкли к своей номадной жизни, любят ее и не желают менять ее на более удобный образ жизни малайцев, хотя и не уступают малайцам в умственных способностях; в самой удобной хижине они чувствовали бы себя, как птица в клетке, и, вероятно, долго не прожили бы в ней. Это смешанное племя оран-утан постепенно вымирает, и главным образом вследствие того, что напор малайцев и китайцев от берегов все больше и больше вытесняет их внутрь страны, в леса. Сверх того, малайцы, а еще более китайцы выменивают и покупают самых красивых и крепких девушек, дочерей оран-сакай, так что оран-утанам остаются только некрасивые, слабосильные женщины, от которых, естественно, рождаются слабые, малорослые и хилые дети.

Дети, родившиеся от браков малайцев с женщинами оран-утан, очень приближаются физически к малайцам, так что их [435] трудно бывает отличить от малайских. В Йохоре можно найти постепенные переходы от оран-утан к малайцам. Мелано-малайская смесь, должно быть, образовалась уж очень давно, и я полагаю, что в Йохоре прежде обитало чистокровное меланезийское племя. Между малайцами существует предание, что когда к ним был занесен арабами ислам, то не желавшие принимать новую веру бежали в леса, где, вероятно, и смешивались с меланезийцами, и таким образом образовалась первая помесь оран-утанов с малайцами.

Результатом 50-дневной экскурсии в Йохор была сильная лихорадка, которая мне так надоела, что я решил во что бы то ни стало избавиться от нее и воспользовался приглашением сингапурского губернатора сэра Андрю Кларка отправиться с ним в Бангкок, полагая, что морская прогулка благоприятно подействует на мое здоровье. Я прожил в Бангкоке дней десять и не только успел познакомиться с интересным городом, но и заручился весьма важным для следующих моих путешествий письмом от сиамского короля, в вассальной зависимости от которого находится почти половина Малайского полуострова. В письме король приказывал всем своим вассалам оказывать мне всякую услугу и пособие и доставлять в случае нужды по моему требованию людей и вообще средства для путешествия. Хотя результаты моей экскурсии на Иохор были интересны, но они далеко не удовлетворяли меня; поэтому я решил отправиться сухим путем из Йохора в Сиам.

Надо мною, разумеется, трунили и смеялись, говоря, что я вернусь из Пахана, что мне не удастся пройти дальше и т. д.; но все эти толки меня не остановили. Я отправился снова из Йохора в сопровождении доставленных мне махараджею 30 человек и с письмом от него к соседнему владельцу, бандахаре паханскому, находившемуся с махараджей йохорским в отдаленных родственных отношениях, что не мешало, однако, их подданным постоянно вести между собою войны. Я нарочно не взял никаких писем и рекомендаций от сингапурского губернатора, боясь быть принятым за английского агента и встретить затруднения у малайцев, которые вообще не любят англичан ⁴⁴.

Из Йохора я отправился в путь в сопровождении двух слуг: папуасского мальчика Ахмата и яванца-повара, 20 человек носильщиков, данных мне махараджей, и им же назначенного мелкого чиновника, обязанного передавать мои приказания носильщикам, гребцам и т. п., а также, опираясь на открытое письмо махараджи ко всем старшинам и деревенским начальникам, доставлять мне все необходимое для путешествия, как-то: людей для носки вещей, гребцов, разного рода провизию и т. п. Люди обыкновенно сменялись в каждой деревне, и так как все это делалось по приказанию махараджи и других владетельных князьков, то мне не приходилось даже платить носильщикам, которых, впрочем, по свойственным малайцам лени и недоверию к белым я не в состоянии был бы нанять и за большие деньги. [436] Приставленные ко мне в качестве посредников между мною и туземным населением чиновники сопровождали меня до пределов соседнего княжества, где сменялись другими такими же чиновниками, и за более или менее щедрый с моей стороны «бакшиш» оказывали мне всевозможные услуги и облегчали мое путешествие.

Приближаясь к столице какого-нибудь султана или раджи, я обыкновенно посылал туда нескольких из сопровождавших меня людей, чтоб предупредить князя о моем приходе и дать ему время позаботиться о моем помещении. Посланные мои на вопрос князя, кто я такой, должны были, согласно моим наставлениям, отвечать, что «дато русс» Маклай (дато — по-малайски означает «дворянин») придет в гости к нему, что дато Маклай идет из такой-то страны, побывав у такого-то султана или князя, и направляется через эту страну в такую-то, к тому-то. На вопрос: «Что же дато Маклай хочет во всех этих странах, чего он ищет?» — посланные мною люди имели инструкцию отвечать: «Дато Маклай путешествует по всем странам малайским и другим, чтоб ознакомиться, как в этих странах люди живут, как живут князья и люди бедные, люди в селениях и люди в лесах; познакомиться не только с людьми, но и с животными, деревьями и растениями в лесах» и т. п. Разумеется, такой небывалый гость, желавший все видеть и исследовать, приводил в немалое изумление и беспокойство туземные власти, которые хотя и любезно меня встречали, но еще любезнее и торопливее старались меня выпроводить из своих владений.

Возвращаюсь к рассказу о моем прибытии из Йохора в Пахан.

По приходе в Пахан я был встречен весьма любезно бандахарою (который заменил в последние года этот титул титулом «султана»); но он был немало смущен моим желанием отправиться во внутрь его страны, а потом в Клантан. При первой же аудиенции я повторил ему слова моего посланного, что я пришел навестить его и надеюсь, что бандахара может сделать для меня то же, что сделал махараджа йохорский, давший мне до 25 человек для переноски вещей из Йохора в Пахан, и так как я намереваюсь идти из Пахана в Клантан, то я надеюсь, что бандахара паханский может дать мне столько же людей. На это бандахара с гордостью ответил мне, что Пахан больше Йохора, и потому если махараджа дал 25 человек, то бандахара может дать, если нужно, 40 человек. Я ничего против этого не имел и, пробыв несколько дней у бандахары в гостях, отправился в путь в Клантан.

Не стану входить здесь, за недостатком времени, в подробности этого путешествия, из которых многие тем более интересны, что до меня ни один европеец никогда не посещал этих стран; скажу только, что у верховьев реки Пахан, в горах между странами Пахан, Трингано, Клантан, я встретил, наконец, первых несомненно чистокровных меланезийцев. Хотя они оказались [437] очень пугливыми, но я успел сделать несколько портретов и антропологических измерений и, подвигаясь весьма медленно вперед, посетил почти все встречавшиеся на пути селения этих примитивных дикарей, называемых здесь «оран-сакай». Они столько же отличались от малайцев, сколько малайцы от папуасов, и приближаются к негритосам о. Люсона, о которых говорилось в начале этого чтения. По произведенным мною многочисленным измерениям оран-сакай оказалось: рост у мужчин варьирует между 1620 и 1460 мм, у женщин — между 1480 и 1350 мм; череп приближается к брахиоцефальной форме; индекс ширины черепа варьирует: у мужчин между 74 — 82, у женщин — 75 — 84, у детей — 74 — 81, из чего видно, что женщины оказались наиболее короткоголовыми. Завитки курчавых волос у оран-сакай, как и у папуасов Новой Гвинеи, имели от 2 до 4 мм в диаметре. Цвет кожи варьирует между нумерами 28 и 42, 21 и 46 таблицы Брока. Нашлась еще особенность: plica semilunaris, или так называемая palpebra tertia, более развита, чем у людей других рас, у которых она, как, например, у кавказской, не шире 1,5-2 мм, между тем как у оран-сакай, по крайней мере у некоторых индивидуумов, она достигла 5 и 5,5 мм ширины. Наконец, у оран-сакай часто встречается также складка кожи у внутреннего угла глаза, называемая при патологическом увеличении epicanthus.

Продолжая путешествие, я направился из Пахана в Трингано, а потом в Клантан, где познакомился со старым раджей Клантана, с которым при первой встрече произошел такой же разговор, как и при свидании с бандахарою паханским. Хотя раджа был очень удивлен и смущен приходом белого в его владения, однако не отказался дать мне нужных людей для переноски вещей. Я посетил затем владения многих малайских князьков: Легге, Саа, Ямбу, Румен, Яром, Ялор, Патани. Все эти названия соответствуют владениям отдельных малайских князьков, которые находятся в вассальной зависимости от короля сиамского. Благодаря письму сиамского короля я всюду встречал хороший прием и еще лучшие проводы, потому что хотя мое появление и возбуждало любопытство малайцев, но они были очень довольны, когда я уходил: мой приход слишком нарушал их обыденную жизнь и порождал в них разные сомнения и опасения относительно моих намерений. Это-то желание поскорее избавиться от моего присутствия, выпроводить меня способствовало скорости и многим удобствам моего путешествия, во время которого я останавливался только в тех местах, где встречал интересовавших меня дикарей ⁴⁵.

Скажу теперь несколько слов о некоторых обычаях этого вымирающего племени — оран-сакай. Подобно оран-утанам, они ведут бродячий образ жизни в лесах, останавливаясь на короткое время на избранных местах для сбора разного рода лесных продуктов: камфоры, каучукового дерева, ротанга, слоновой кости и т. п. — и обменивая эти продукты у малайцев на табак, соль, [438] железные ножи и разные тряпки, в которые они облачаются, посещая малайские селения.

Костюм оран-сакай весьма примитивный: он состоит у мужчин из пояса вокруг талии, часть которого закрывает perinaeum; у женщин пояс из ротанга наматывается несколько раз вокруг талии и к нему спереди и сзади прикрепляется тряпка (обыкновенно приобретенная у малайца), прикрывающая perinaeum ⁴⁶. Лицо женщин обыкновенно татуируется линиями и круглыми пятнами; татуировки у мужчин я не встречал. Оран-сакай, как и другие меланезийцы, прокалывают носовую перегородку и вставляют в отверстие так называемую «хаянмо», длинную бамбуковую палочку или иглу Hystrix ⁴⁷. Малайцы особенно боятся одного оружия оран-сакай, встречающегося также и у оран-утанов и называемого туземцами «блахан» ⁴⁸. Оружие это состоит из пустого внутри бамбука, метра два длиною и приблизительно одинакового диаметра 2 — 3 см, из которого они выдувают небольшие стрелы, весьма легкие. Небольшой царапины достаточно, чтоб убить человека, который умирает, как уверяли меня малайцы, через 10 — 15 минут. Эти стрелы очень тонки, не толще вязальной спицы, и заострены таким образом, что, вонзаясь в кожу, кончик стрелы обламывается и остается в коже.

Мне было очень интересно познакомиться ближе с ядом, который оран-утан и оран-сакай употребляют для отравления своих стрел, и потому во время моей экскурсии в Йохоре я постарался добыть значительное количество этого яда, который продавали мне за пустяки — за табак — и нарочно приготовляли для меня.

Произведенные мною опыты с ядом над собаками и кошками показывали различное его действие: иногда замечался на животном тетанус, другой раз такого симптома не было. Это обстоятельство навело на мысль, что добытый мною в разных местах яд был не одинаков по своему составу. Действительно, в этом я убедился во время второго путешествия по Малайскому полуострову. Я узнал, что многие из дикарей приготовляют свой особенный ядовитый состав, примешивая к основному, так сказать, яду еще ему одному известные ядовитые вещества. Базис, основание яда, в который они обмакивают концы своих стрел, составляет вываренный сок коры Antiaris toxicoria — большого дерева, называемого также «упас» и растущего на Яве и других островах Малайского архипелага. К этому варкою сгущенному соку некоторые прибавляют сок одного из ядовитых видов Strychnos, другие же яд змеи и т. п.

От таких примесей получается различный яд и различное действие его на животный организм. Из опытов моих над собаками и кошками я убедился, что маленький укол ядовитой стрелы производил смерть. Смерть у кошек и собак наступала минут через 15 или 20. Надо заметить, что яд, с которым я производил опыты, пролежал у меня месяца два, после того как он был добыт. [439]

Другое, в этнологическом отношении очень важное оружие, встречающееся у оран-сакай Малайского полуострова, называемое «лойдс» (или лук); он имеет около 2 футов длины и стрелы с железными оконечниками.

Оран-сакай весьма хорошо обращаются со своими женами и дочерьми, почему я был не особенно удивлен, когда узнал, что жены и дочери могут в известных случаях наследовать даже звание раджи, или по-туземному батена (В газетном тексте неточность: патена).

Надо сказать при этом, что оран-сакай имеют наследственных начальников, власть которых очень значительна. Довольно любопытны у оран-сакай свадебные обряды, о которых рассказывали мне туземцы, порядочно говорившие по-малайски. В назначенный для свадьбы день невеста в присутствии родных обеих сторон и свидетелей должна бежать в ближайший лес, а чрез известный промежуток времени вслед за ней бежит жених, и если догонит и поймает невесту, то берет ее в жены, если же не догонит, то должен отказаться от нее навсегда. Девушка, не желая сделаться женой, всегда имеет возможность убежать и скрыться в лесу так ловко, что жених не в состоянии поймать ее в назначенный срок. У некоторых из оран-сакай существуют еще остатки так называемого общинного брака, так что женщины переходят постепенно, в известном порядке и через некоторые промежутки времени, от одного мужчины к другому, не становясь исключительною принадлежностью кого-нибудь одного, причем дети остаются при матери и отца не знают. Существование такой формы брака подтвердили мне и миссионеры, поселившиеся близ города Малакки для обращения оран-сакай в католичество. [440]

Оран-сакай очень боятся мертвых. Когда один из членов общины заболевает и болезнь принимает дурной исход, так что можно ожидать его смерти, они просто оставляют больного в лесу с некоторым запасом пищи, сами же уходят, покидя становище, и более в него не возвращаются. Таким образом во многих местах можно наткнуться на такие брошенные вследствие чьей-нибудь смерти остатки шалашей и бывших становищ оран-сакай. Между малайцами об оран-сакай ходит очень много рассказов, в которых обыкновенно их выставляют с какими-нибудь выдающимися особенностями: длинными ступнями, ушами, прикрывающими в случае дождя даже голову, хвостами, клыками и т. п. Рассказывают даже о существующем у них обычае (встречающемся, впрочем, и на некоторых островах Тихого океана) jus primae noctis (Право первой ночи (лат.)), которым обыкновенно пользуется отец ⁴⁹, и т. п.

Добравшись до Патани, я вступил уже во владения короля сиамского и совершил путешествие по землям раджей Тодион, Теба, Чена, Сонгоро, или Сингоро, и Кеды в течение 22 дней на слонах. Таким образом, на путешествие по Малайскому полуострову употреблено мною 176 дней ⁵⁰.

Из Кеды я отправился в Малакку, близ которой посетил станцию миссионеров и познакомился с оран-мантра, смешанным племенем, не представляющим поэтому особенного интереса и усвоившим себе уже малайские обычаи, костюм и даже язык.

В этом же году я отправился из Сингапура снова в Бюйтенцорг, где написал несколько статей о результатах моих путешествий 1874 и 1875 гг.:

1) «Ethnologische Excursion in Iohore (15 December 1874 — 2 Februar 1875) <«Natuurkundig Tijdschrift...». 1875. D. 35. S. 250 — 258>.

2) «Ethnologische Excursionen in der Malayischen Halbinsel (Nov. 1874 — Oct. 1875) (Vorlaufige Mittheilung)», <«Natuurkundig Tijdschrift...». 1876. D. 36. S. 3 — 26>.

3) «Einiges ueber die Dialekte der melanesischen Voelkerschaften in der Malayischen Halbinsel (Zwei Briefe an S. Exc. Otto Bohtlingk). Batavia, 1876.

Эти статьи были напечатаны в Батавии в «Natuurkundig Tijdschrift...» и в «Tijdschrift voor <Indische> Taal-, Land- en Volkenkunde» за 1876 г. Несколько времени спустя эти же статьи были переведены и напечатаны в английском журнале «Journal of the Straits Branch of the <Royal> Asiatic Society», 1878 и 1879, издаваемом в Сингапуре ⁵¹. Все эти брошюры я передал в библиотеку Академии наук, а по другому экземпляру — в Публичную библиотеку, так что желающие могут познакомиться с ними в этих библиотеках.

Затем я прошу извинения, что мне придется еще раз утомить вас, милостивые государыни и милостивые государи, четвертым чтением в пятницу, в 7 1/2 часов (рукоплескания). [441]

Чтение четвертое и последнее (8 октября)

(Считаю долгом заявить, что вина в задержке печатания этих чтений лежит исключительно на мне. Неотложные дела, поездка в Москву, а затем нездоровье в продолжение последних двух недель мешали мне просматривать стенограммы тотчас же по их получении. К тому же они потребовали многих изменений и поправок. Не хочу упустить здесь случая выразить полную благодарность моему старому товарищу и другу, ныне присяжному поверенному В. Ф. Суфщинскому, который, несмотря на свои занятия, взял на себя скучный труд просматривать после меня стенограммы и переводить мой «ломаный» на более удобочитаемый русский язык.)

Г. председатель,

милостивые государи и милостивые государыни!

Сегодняшнее мое чтение я начну с путешествия по островам Малайского архипелага, потом перейду к путешествиям по островам Микронезии и Меланезии, скажу несколько слов о результатах пребывания в Австралии и в заключение сообщу о том, что я намерен делать по возвращении в Австралию.

В предыдущих сообщениях я уже имел честь передать вам, милостивые государи, о поездках, совершенных мною на о. Яву, острова Молуккские, острова Тернате, Тидоре и северную часть о. Целебеса (Минахасу).

В 1874 г. отправляясь на Берег Папуа-Ковиай и возвращаясь оттуда, я оставался довольно долго в Амбоине и островах Серам-Лаут.

В Малайском архипелаге исследования по антропологии были обставлены совершенно иным образом, чем в Меланезии или на Новой Гвинее. Здесь я имел дело не с дикими, которые боялись, особенно вначале, каждого инструмента, так что только после долгих переговоров удавалось добиться позволения измерить их или сравнить цвет их кожи с таблицею Брока. Малайский архипелаг, как известно, составляет нидерландскую колонию; на островах этих голландцы имеют школы, тюрьмы и госпитали, в которых я находил всегда большой и доступный матерьял для наблюдений и изучений. Сверх того, я имел от генерала-губернатора колоний открытое письмо, которым предлагалось всем властям в колониях оказывать мне всевозможное содействие в путешествии и научных исследованиях.

Благодаря этому мне удалось собрать значительный антропологический и этнографический матерьял для изучения туземных обитателей Малайского архипелага и сравнения их с другими племенами и расами ⁵². Наконец, здесь, особенно в Амбоине и Тернате, я мог пользоваться услугами фотографии, и за сравнительно недорогую плату, и собрать большое количество фотографических рисунков, часть которых привезена мною в Европу, более же значительная часть оставлена в Сиднее.

Отправляясь в 1876 г. во второй раз на Берег Маклая, я посетил многие из островов Западной Микронезии. Отчет об этом путешествии напечатан в «Известиях Географического общества» под заглавием «Отрывки из моего дневника» ⁵³, и потому я не [442] буду касаться здесь подробностей этого путешествия, а напомню только некоторые результаты, к которым пришел.

Я нашел, что хотя микронезийская раса очень приближается к полинезийской, тем не менее присутствие в ней меланезийской примеси очень вероятно, и эта примесь выражается в большей курчавости волос: в некоторых случаях курчавость эта так значительна, что подходит к характеру волос чистых меланезийцев (несколько примеров я встретил на островах Пелау), в темном цвете кожи, некоторых особенностях черепа и т. д. (См. об этом в «Sitzungsberichte der Berliner Gesellschaft fuer Anthropologie, Ethnologie und Urgeschichte, Sitzung am 3 Marz 1878» мою статью «Anthropologische Notizen, gesammelt auf einer Reise in West-Mikronesien und Nord-Melanesien im Jahre 1876» ⁵⁵.) На островах Пелау я пробыл довольно долго и мог познакомиться со многими туземными обычаями, о которых сообщено мною в «Известиях» ⁵⁴, побывал проездом на группе Удеай, жители которой отличаются очень богатою и разнообразною татуировкою. Направляясь к югу, я посетил острова Адмиралтейства, до того времени редко посещавшиеся европейцами вследствие дикости и людоедства туземцев, и пробыл довольно долго в разных деревнях туземных дикарей. Так как мне эти дикари показались в высшей степени интересными, то я уже тогда занялся изучением их языка, надеясь когда-нибудь побывать там же, что мне потом и удалось (в 1879 г.).

На группе Луб (или Hermit) я убедился, что острова эти заселены не чистокровною меланезийскою расою, а смешанною с микронезийцами, которые живут на соседней группе Эсчекер (или Эшикье), что до моего посещения этой местности, насколько я знаю, было еще неизвестно, так что именно здесь, на группе Эсчекер, близ Новой Гвинеи, и находится граница прямоволосого микронезийского племени.

Как, может быть, вы помните, в конце 1872 г. на Берегу Маклая я предположил исследовать, по возможности, все разветвления меланезийской расы, чтобы составить полное представление о всей папуасской или меланезийской расе. В 1879 г., будучи в Сиднее, хотя многие обстоятельства побуждали меня вернуться в Европу, я не поддался этим требованиям и отправился на острова Меланезии. Это путешествие я совершил на американской трехмачтовой шхуне «Сади Ф. Каллер»; оно продолжалось более года и было в высшей степени интересно. Шхуна направилась сначала в Нумею, а потом в Южную бухту (Baie du Sud) Новой Каледонии; я осмотрел около и в самой Нумее все, что было более интересного, и путешествовал внутри страны с целью ближе познакомиться с туземцами острова. Оттуда я отправился на острова Лояльти, рассадник черных миссионеров, из воспитанников которых выбираются миссионеры для островов Меланезии и Новой Гвинеи, и побывал на многих островах из группы Новых Гебрид, конечно, везде отправляясь на берег, рисуя и [443] производя антропологические наблюдения, по которым многие из туземцев Ново-Гебридских островов, как и Новой Гвинеи, оказались брахиоцефальными, или короткоголовыми.

Потом ⁵⁶ я посетил мимоходом острова Санта-Круц, особенно прославившиеся тем, что несколько лет назад английский коммодор Гуденоф (Goodenough), отправившийся без оружия на берег, был убит на главном острову этой группы отравленною стрелою: он умер на шестой или седьмой день от тетануса. Вместе с тем было ранено несколько матросов, из которых один только остался жив. На этой же группе был убит другой весьма почтенный и очень уважаемый человек, именно епископ Патесон, глава меланезийской миссии, таким же образом, т. е. ядовитою стрелою.

Так как шкипер «Сади Ф. Каллер» побоялся оставаться в этой группе слишком долго, то мне пришлось ограничиться наблюдениями и измерениями тех туземцев, которые, подъехав к шхуне, являлись к нам на палубу.

Пройдя восточнее Соломоновых островов и Новой Ирландии, ложась в дрейф в некоторых местах, но недостаточно долго, чтоб съехать на берег, шхуна пришла к островам Адмиралтейства, где пробыла около двух месяцев. Все время я жил на берегу и побывал на о. Сорри, в Нарес-Харбуре, на северо-западной оконечности большого острова, в том месте, которое за год до меня посетил английский фрегат «Челенджер» ⁵⁷.

Результаты по этнологии, добытые учеными, находившимися на фрегате, были неудовлетворительны, потому что никто из них не жил на берегу: они только издали наблюдали туземцев. Так как во время предыдущего моего посещения островов Адмиралтейства (в 1876 г.) я уже начал изучать немного их язык, то в этот раз маленькая подготовка оказалась весьма полезною, и я дошел до того, что понимал туземцев порядочно, вследствие чего и мог сделать немало интересных этнологических наблюдений ⁵⁸.

Отправившись отсюда на группу Луб, а потом на группу Ниниго, где я пробыл гораздо дольше, чем в первый раз, в 1876 г., я убедился, что между этими группами существуют довольно оживленные сношения: с островов Луб почти ежегодно отправляется экспедиция на Ниниго за рабами, и главным образом за женщинами, вследствие чего на группе Луб постоянно происходит смешение меланезийской расы, с одной стороны, и микронезийской, с другой стороны. На группе Луб я нашел, между прочим, предание, что жители этой группы переселились из другой местности (с островов Адмиралтейства). Мне даже показали остатки пироги, которую нетрудно было признать за пирогу с островов Адмиралтейства. Пирога эта была прибита после бури к о. Луб с двумя человеками, которые потом остались жить на группе Луб; но во время моего посещения островов Луб их уже не было в живых.

Этот случай показывает, каким образом произошло, вероятно, заселение группы Луб. [444]

Мне удалось посетить потом весьма интересную, редко посещаемую группу Тробриан. Она находится между Новою Британией и Новою Гвинеей. Я там остался несколько дней, из которых один провел в деревне на о. Туме. Пробыв потом несколько недель на островах Соломоновых, шхуна добралась до о. Луизиады.

Это путешествие по островам продолжалось с лишком тринадцать месяцев, и из 409 дней 237 были проведены на берегу, а 162 — в море. Не многие результаты путешествия могут быть переданы в кратком изложении. Между ними один выдвигается на первый план, именно: жители весьма многих островов Меланезии (некоторых из островов Новогебридских, Соломоновых, Луизиады и др.) оказались имеющими форму брахиоцефальную (index ширины черепа превышал во многих случаях 81 и в некоторых даже 85), что доказывает, что короткоголовость имеет в Меланезии гораздо большее распространение, чем полагали. К этому неожиданному результату меня привели многочисленные измерения голов туземцев весьма многих островов Меланезии. Кроме этих измерений, я собрал, где представлялась возможность, достаточное число черепов для дальнейших исследований и сравнений с экземплярами, собранными на Новой Гвинее. О других результатах этого путешествия отсылаю специально интересующихся антропологией к письму моему к профессору Вирхову, напечатанному в «Sitzungsberichte der Berliner Gesellschaft fuer Anthropologic, Ethnologie und Urgeschichte» ⁵⁹, или к «Известиям Русского географического общества» (т. XVII, 1881, Отд. II, С. 131 — 142) ⁶⁰.

Побывав потом на южном берегу Новой Гвинеи и на островах Торресова пролива, я прибыл на северную оконечность Австралии, [445] именно в Соммерсет, где желал ознакомиться с остатками когда-то многочисленного там населения австралийцев. С тою же целью я не упускал случая дорогою вдоль восточного берега видеть, измерять, рисовать и снимать фотографии с тех немногих черных туземцев Австралии, которые скитаются, ведя самый жалкий образ жизни, в окрестностях европейских городов и селений ⁶¹. Ознакомившись с австралийцами в разных местах, от мыса Иорка на севере до Гипсленда на юге колонии Виктории, я увидел большое однообразие типа и отличие этой расы от меланезийской, с одной, и от полинезийской, с другой стороны. Как известно, вопрос о расе австралийцев до сих пор еще не решен: между тем как некоторые антропологи считали их принадлежащими к папуасской расе, другие причисляли их к полинезийской, наконец, Гексли (Haxley) отделил их от остальных под названием «австралоидов» (В газетном тексте: астролойдов. Исправлено в: СС. Т. 2. С. 678). Такое разнообразие мнений настоятельно требует точного и положительного решения вопроса о расе австралийцев. Я не мог взять на себя решение этой задачи, требующей обстоятельного ознакомления с туземцами Австралии на всем протяжении этого большого острова, на что необходимо было бы посвятить года два или три путешествий. Наблюдения мои над туземцами единственно восточного берега Австралии не были достаточны для решения вопроса о расе австралийцев, однако они склоняют меня согласиться с мнением профессора Гексли, что австралийцы составляют расу sui generis (Своеобразную (лат.)) ⁶².

Будучи в Бризбейне, я предпринял экскурсию во внутрь страны, миль на 600 от берега, чтоб убедиться в верности слуха о существовании племени совершенно безволосых людей внутри Австралии, о чем лет 10 или 11 ранее я слыхал еще в Европе. Близ города Сен-Джордж, на реке Баллоне, я действительно отыскал нескольких представителей безволосых и действительно убедился, что, кроме ресниц, тело их было совсем без волос; я узнал что они составляют уже второе, а может быть, уже третье поколение таких безволосых людей. Оказалось также, что слух о племени был утрирован, так как, кроме членов одной семьи, таких безволосых людей не было, и те, которых я видел, принадлежали к одной и той же семье. Подробности об этом случае наследственной atrichia universalis (безволосости), который составляет интересный pendant (Пару (франц.)) к наследственной же аномалии — чрезмерной hypertrichosis (Известный случай волосатых людей в Бирме; случай той же аномалии в России — крестьянина Костромской губернии и его детей.), описаны мною в письме к профессору Вирхову, напечатанном в «Verhandlungen der Berliner Anthropologischen Gesellschaft», 1881 (В этом же журнале напечатаны мною еще многие сообщения об австралийцах, как-то: «Uber die Mika-Operation in Central-Australien» <1880. Bd. XII. S. 85 — 87>; «Langbeinigkeit der australischen Frauen» <Ibid. S. 89 — 90> и др. ⁶⁴) ⁶³.

В Бризбейне мне удалось заняться в высшей степени интересною работою — сравнительною анатомиею мозга представителей австралийской, меланезийской, малайской и монгольской [446] рас. Я воспользовался для того казнью нескольких преступников, получив предварительно от правительства колонии Квинсленд разрешение исследовать мозги повешенных, которые я мог вынимать из черепа непосредственно после смерти и делать с них фотографии, как только они достаточно отвердевали в растворе хромистого кали и спирта, дня два или три после смерти. Оставляя мозг лежать в спирте in situ в черепе, пока он достаточно не отвердел, я сохранял таким образом тщательно его форму и, снимая каждый экземпляр его в восьми видах (сверху, снизу, спереди и сзади, с обеих сторон, затем оба вида среднего продольного сечения), получал ряд замечательных фотографий в натуральную величину. Доброкачественностью снимков я обязан правительству колонии Квинсленда, предоставившему мне отличную фотографическую лабораторию of the Survey Office в Бризбейне для моих фотографических работ.

Кроме мозгов повешенных, городской госпиталь города Сиднея доставил мне ряд интересных мозгов меланезийцев. Сидней составляет один из центров торговли с островами Тихого океана, и на приходящих с островов небольших торговых судах большую часть экипажа составляют обыкновенно туземцы с островов Меланезии. Из этих-то темнокожих матросов многие попадали в госпитали, а из госпиталей в случае смерти — в мои руки для анатомических исследований и получения мозгов и черепов. Хотя изучение собранного таким образом в Бризбейне и Сиднее матерьяла я далеко не считаю оконченным, тем не менее могу указать на некоторые результаты по сравнительной анатомии мозга различных рас. Там мною замечены существенные особенности в развитии corpus callosum, pons Varolii и малого мозга, в относительном объеме нервов, группировке извилин большого мозга и т. п.

Кроме работ по анатомии человеческого мозга, я занимался также анатомией мозга сумчатых животных, родов Macropus, Osphranter, Halmaturus, Petrogale, Phascolarctus, а также мозга Ornithorhynchus paradoxus и Echidna hystrix, которых я доставал без особых затруднений в имении Пейкдель близ городка Стантона, принадлежащем г. Дональду Гунну ⁶⁵, любезным приглашением которого воспользовался и прожил некоторое время в его имении. Независимо от того, близ городка Глен-Инес произведены мною палеонтологические раскопки и найдены остатки костей исчезнувших животных: Diprotodon australis, Nototherium Mitchellii, Phoscolomys gigas, Macropus titan и других.

Таким образом, мое пребывание в Австралии посвящено было главным образом антропологическим, сравнительно-анатомическим исследованиям (Некоторые результаты этих работ напечатаны в «Proceedings of the Linnean Society of New South Wales», как например, «Plagiostomata of the Pacific, by N. de Micloucho-Maclay and William Macleay». <1879. V. III. P. 306 — 317> и др. ⁶⁶). Но среди этих занятий меня не оставляла мысль устроить в Сиднее помещение, приспособленное для [447] постоянных биологических работ. В 1878 г., будучи избран членом одного из местных ученых обществ — «Linnean Society of New South Wales», я предложил этому обществу устройство в Сиднее биологической станции. С этою целью я устроил подписку, собрал деньги, получил от правительства землю, сделал чертежи необходимых построек, но самое устройство станции и возведение построек передал членам общества, так как должен был отправиться в путешествие по Меланезии в марте 1879 г. Но когда я вернулся после 13-месячного путешествия в Сидней, то нашел, что устройство станции не подвинулось ни на шаг. Принявшись горячо за дело, потребовавшее немало хлопот и труда, с помощью правительства и частных пожертвований я удачно окончил постройку и внутреннее устройство станции и составил правила для пользования ею. В этой станции, которая, по мысли основателя, должна служить местом, где всякий естествоиспытатель, undisturbed (никем не беспокоимый) и undisturbing (никому не мешая), может спокойно заниматься своими научными исследованиями, пользуясь удобным помещением, я прожил более полугода, работал в ней и нашел, что она вполне соответствует своей цели. Желая, по возможности, обеспечить прочную будущность станции и сохранить за нею навсегда научное значение и цель, я основал особое общество под названием «Австралийской <биологической> ассоциации» (The Australian Biological Association), задачею которого, между прочим, будет поддержание Сиднейской биологической станции и ее научного значения, а также основание и развитие подобных станций в других местах Австралии ⁶⁷.

_________________

Сообщив о ходе моих путешествий, считаю долгом и удовольствием выразить здесь мою полную и искреннюю благодарность прежде всего Императорскому Русскому географическому, обществу, которое, на первых порах оказав мне авторитетную поддержку и матерьяльное содействие, не переставало выражать свое сочувствие в течение моих 12-летних путешествий и благодаря стараниям которого в настоящее время, надеюсь, труды мои появятся в свет на русском языке. Не могу не вспомнить здесь с чувством благоговения незабвенной памяти в бозе почивших государя императора Александра Николаевича, милостиво разрешившего мне воспользоваться для путешествия военными русскими судами, и великой княгини Елены Павловны, благодаря просвещенному содействию которой разрешения эти воспоследовали; великим князьям Константину Николаевичу, всегда оказывавшему просвещенное содействие моим путешествиям, и Алексею Александровичу, которому я обязан возвращением на военном судне в Россию ⁶⁸.

Много лиц и учреждений помогало и облегчало мне научные путешествия и исследования. Из числа их я с особенною благодарностью должен назвать генерала-губернатора Нидерландской Индии Лаудона, махараджу йохорского, о которых [448] я говорил в последнем чтении, и правительства австралийских колоний. В Австралии я имел годовые даровые билеты на проезд по всем железным дорогам; пользовался до того времени, пока биологическая станция была основаема, помещениями для анатомических занятий в одном из зданий, принадлежащих правительству; пользовался для фотографических работ фотографическим ателье городского музея или казенной типографии и т. д. и т. д. Даже в настоящее время все мои вещи и коллекции находятся на хранении в Сиднее в одном из правительственных магазинов.

Считаю нелишним и даже необходимым сказать несколько слов о средствах, полученных мною в разное время от Географического общества и частных лиц для путешествия, тем более что, судя по тому, что я слышал и читал даже в разных газетах и журналах, публика имеет очень преувеличенное представление об этих средствах.

Собственно от Императорского Русского географического общества я получил при моем отъезде 1500 руб. и в 1873 г. при посредстве же Географического общества от г. В. Л. Нарышкина 2000 руб. Затем, помимо моего желания и ведома, вследствие доброго намерения помочь мне, при посредстве моего старого товарища и друга князя А. А. Мещерского, собрано 7700 руб., которые были пересланы мне бароном Ф. Р. Остен-Сакеном.

Наконец, к моему большому удивлению, в 1879 г. я получил сумму в 4500 руб., собранных газетою «Голос», чрез русское консульство в Сиднее. Итого получено мною за все время моего путешествия 15700 руб.

Получив неожиданно собранные по подписке редакцией «Голоса» деньги, я тогда же ответил А. А. Краевскому письмом (напечатанным в «Голосе» от 7 октября 1880 г.), где, выражая полную и искреннюю благодарность за оказанную мне помощь, о которой никому не заявлял и никого не просил, прибавил, что принимаю деньги только заимообразно и надеюсь со временем возвратить их лицам подписавшим ⁶⁹.

Теперь я намерен сказать несколько слов об издании моих трудов. В ответе на письмо вице-председателя Географического общества, написанное от имени Совета общества, я выразил желание, чтоб издание моих трудов осуществилось на русском языке при содействии Географического общества, с тем условием, чтоб общество взяло на себя уплату долга, сделанного мною во время путешествия, и обеспечило меня средствами на два года, в течение которых надеюсь вполне приготовить к печати мои труды ⁷⁰. Мой манускрипт собственно уже готов. Остается исключить только то, что, может быть, в мое долгое, 12-летнее отсутствие из Европы, в течение которого я не мог следить за научною литературою, было уже сделано другими. Затем, очень многие части моих работ написаны на иностранных языках и должны быть переведены на русский. Наконец, кроме моего манускрипта, я предоставлю все мои антропологические и [449] этнологические коллекции в полное распоряжение Географического общества безвозмездно.

Теперь мне остается только поблагодарить вас, милостивые государыни и милостивые государи, за то терпение, с которым вы выслушали мои четыре чтения, несмотря на мой подчас ломаный русский язык и на то, что мои сообщения, вследствие непривычки говорить пред большим собранием, может быть, не отличались хорошим изложением.

<...> ⁷¹ Мм. гг.! Я не оратор и не могу в длинной и красноречивой речи выразить всю мою благодарность за ваше сочувствие к моим трудам, о которых, сознаю, не сумел дать надлежащего представления в моих чтениях. Скромный путешественник и человек дела, смею надеяться, что, когда труды мои будут напечатаны, вы лучше их оцените и, быть может, признаете, что собранный мною единственно в интересе знания в продолжение 12-летних путешествий матерьял будет новым вкладом в науку (продолжительные рукоплескания).

Комментарии

40 В газетных отчетах от 6 октября содержались подробности относительно демонстрационной беседы, состоявшейся накануне. «Нов. вр.»: «Говоря вообще о детях папуасов, г. Миклуха-Маклай обратил внимание на необыкновенную способность их сгибать спину дугою и ноги под таким острым углом, как это не может сделать ни один европейский ребенок. <...> Путешественник испытал на себе операцию бритья <стеклом>, и по его свидетельству оно совершается так искусно, что если закрыть глаза, то не вызывает никакого ощущения». «Пет. лист.»: На южном берегу Новой Гвинеи женщины «делают в ушах несколько отверстий — до 12 и привешивают массивные серьги, так что от тяжести мягкая часть уха оттягивается в сторону. Этот обычай, — иронически заметил путешественник, — не особенно выгоден для женщин; бывают случаи, что мужья во время ссоры со своими женами хватаются за ушные привески и отрывают ухо; такой случай наблюдал путешественник». «Нов. и бирж, газ.»: « — Скажите, Н. Н., — обратилось к нему несколько человек, — до вас проходил ли кто-нибудь Новую Гвинею из конца в конец?

— Таких экскурсий не было, и есть до сих пор место в Гвинее, куда не ступала нога европейца, но в отдельности многие места уже посещались, хотя не всегда с исключительно научною целью. Я много слышал об одном commis voyageur <коммивояжёр (франц), разъездной торговый агент>, который путешествовал при совершенно иных условиях. При виде дикарей он стрелял в них, грабил [3] деревни, называя это собиранием коллекции, и т. д. Таким путем он действительно собрал очень хорошую коллекцию, хотя вследствие недостатка научной подготовки его она и не имеет того значения, которое могла бы представлять в других руках».

41 В «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) этому предшествует: «Путешественник отправился в клипере «Изумруд» в Зебу, где занимался некоторое время энтомологическими исследованиями. Здесь он, между прочим, открыл новую довольно интересную породу губок. Болезнь экипажа помешала ему заняться исследованиями в южной части Филиппинских островов». Зебу (правильнее Себу) — портовый город на острове того же названия.

42 В «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) еще добавлено: «Где стоянка негритосов продолжалась несколько дней, там разводятся мириады блох, от которых и сами они бегут без оглядки на новое становище. Они с ужасом указывают на те места, где развели блох, и всячески стараются избежать их».

43 В «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) здесь дополнено: «Показывая рисунок вооруженного негритоса, он объяснил и способ вооружения. Негритосы имеют весьма характерное оружие, состоящее из лука и стрел. <...> В числе обычаев негритосов заслуживает внимание обычай подпиливать зубы, сильно заостряя их. Операцию эту они производят большим железным ножом и, несмотря на страшную боль, стойко выдерживают ее. Женщины носят на голове очень большую шевелюру <...> в ушах они имеют серьги из пучка пахучих трав. Кроме этих украшений, женщины считают непременным долгом татуироваться. Они не употребляют угля, а вместо него делают надрезы кремнем. Татуировкой женщины изукрашивают груди, часть живота и руки».

44 В отчете о второй демонстрационной беседе более подробно (Нов. и бирж. газ. 8 окт.): «Англичан на Малайском полуострове вообще сильно недолюбливают. «В тех местах, где я свободно проходил один, — говорил путешественник, — англичанам нужно было иметь большой конвой; так, для охраны одного землемера англичанам пришлось дать для конвоя 40 человек морских солдат».

45 В ходе третьей демонстрационной беседы Миклухо-Маклай сообщил ряд подробностей, относившихся к обстоятельствам путешествия и впечатлениям от общения с малайцами. В «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.): «<...> Путешественник сделал описание дворца в Клоне, показал две хижины, где путешественники пользуются ночлегом за самую ничтожную плату; показал рисунок нового дворца махарадзи иохорского, имеющего 300 ф. длины и 80 ширины; показал группу малайцев, окружающих принца; показал, наконец, здание местного парламента и объяснил, что махарадзи хотя и абсолютные властелины, но в важных случаях созывают нечто вроде парламента, в котором имеют представительство все народности края.

Далее Н. Н. демонстрировал рисунок, изображающий малайскую женщину во время деформирования черепа новорожденного ребенка. В литературе имеется несколько указаний на существование этого обычая между малайцами, но выдающиеся антропологи до сих пор отрицали возможность деформирования черепа без каких-либо механических приспособлений. Настоящий случай именно тем и интересен, что путешественник сам лично убедился в противном. Он наблюдал, как мать в третий или четвертый день рождения ребенка клала его на колени и, поддерживая голову одной рукой за подбородок, другой надавливала лоб, повторяя эти манипуляции ежедневно по несколько часов, пока через две-три недели череп не принимал конусообразной формы. Надо заметить, что следы этого деформирования остаются потом на всю жизнь.

В заключение, переходя к южной части Малайского (Малаккского) полуострова, Н. Н. заметил, что здесь малайцы до такой степени чуждаются европейцев, что большинство их никогда не видали «белых» и появление его среди них вызвало сенсацию.

«Я почти постоянно, — продолжал он, — был окружен толпой дикарей, которые с возбужденным любопытством рассматривали меня и задавали самые наивные вопросы. Например, они очень убедительно просили меня показать мою голубую кровь. <...> Многие из них расспрашивали меня о наших женщинах. Они были убеждены, что у нас совсем нет жен и что поэтому европейцы приезжают к ним за малайскими девушками, которых и берут себе в жены. Я пользовался среди них особою популярностью еще потому, что как врач лечил их больных.

Мои слуги рассказывали всем, что я имею талисман здоровья, и каждое утро, когда я вставал, видел уже перед своею хижиною толпу малайцев. Они полагали, что я могу лечить всякие болезни, и обращались ко мне с самыми нелепыми требованиями. Чаще всего мужчины просили меня дать им или их женам лекарство, чтобы у них родились сыновья, а женщины, напротив, просили помочь им избавиться от необходимости рожать».

46 В отчете о демонстрационной беседе в «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) есть дополнительные подробности: «Женщины оран-сакай имеют на голове частью взбитую вверх шевелюру, другая же часть волос растет пучком вверх, так что получается нечто, напоминающее по форме каску. <...> Костюм оран-сакаек состоит из одного пояса, оплетенного наподобие циновки из растения, похожего на камыш. <...> Три пальца на ногах у них лежат не прямо, а повернуты боком».

47 Имеется в виду дикообраз (Hystrix longicauda).

48 В отчете о демонстрационной беседе в «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) есть дополнительные подробности: «Показав на рисунок молодого оран-утана, Н. Н. Миклуха-Маклай еще раз остановился на этом своеобразном оружии <...> К концу стрелы прикрепляется нечто вроде пробки, которая плотно закрывает отверстие трубки <...> Это смертоносное оружие может употребляться с успехом только в тихую погоду. При ветре легкие стрелы уклоняются в сторону». По-видимому, речь идет о рисунке, который (или оригинал которого) сохранился в архиве Миклухо-Маклая (см. в наст. томе. с. 20).

49 В тексте «Изв. РГО» добавлено: «о весьма значительном развитии у женщин сакай М. bulbocavernosus и т. п.»

50 В отчете о демонстрационной беседе в «Нов. и бирж. газ.» (8 окт.) дополнительно: «Из 176 дней моего путешествия по Малайскому полуострову, — продолжал Миклуха-Маклай, — я провел ночей 70 под открытым небом. В тех местах, где было сухо, я покрывал свой шалаш макинтошом (непромокаемый холст), который имел с собою. В других местах, где приходилось оставаться дольше, я устраивал нечто вроде постели на высоких столбах для защиты от неожиданного нападения тигров. <...> Впрочем, близко видеть тигров мне удалось только однажды, ночью. У нас не хватило рису, составлявшего главный предмет нашей провизии. Я отправил всех людей за рисом, а сам остался один в шалаше, не имея огня. Два тигра подошли довольно близко к моей стоянке, и я мог рассматривать их в продолжении пяти или шести минут».

51 Сообщаемые Миклухо-Маклаем сведения неточны. Перевод первой из перечисленных работ появился в «Journal of Eastern Asia» (1875. V. 1), второй — в «Journal of the Straits Branch of the Royal Asiatic Society» (1878. No 2), третьей — в том же журнале (1878. No 1). См. также: Sprachrudimente der Orang-Utan von Iohor // Tijdschrift voor Indische Taal-, Land- en Volkenkunde. 1876. D. 23. P. 303 — 312; Ueber die Orang-Semang und Orang-Sakai // Zeitschrift fuer Ethnologie. 1876. Bd. 8. S. 226 — 227. Следует также учитывать, что письма-отчеты Миклухо-Маклая о его путешествиях по Малаккскому полуострову печатались в «Изв. РГО» в 1875 г. (вып. 3 — 6) и 1876 г. (вып. 1). См. эти отчеты, дневники ученого, впервые опубликованные советскими исследователями, а также переводы его статей с иностранных языков в разделе «Путешествия по Малаккскому полуострову в 1874 — 1875 гг.» в данном томе и в т. 4 наст. изд.

52 В отчете о демонстрационной беседе в «Нов. и бирж. газ.» (10 окт.) дополнительно: «Жители этих островов не очень темны, с вьющимися и курчавыми волосами, которые образуют на головах большие шапки. На руках выше и ниже локтя делается татуировка в виде браслета. Кроме большого гребня с развевающимся пером в волосяной шапке, цветка или листка в носовой перегородке, костюм туземцев состоит из узкой циновки, обвязывающей талию и продернутой между ногами».

53 Имеется в виду: Путешествие в Западной Микронезии <...> Выписка из дневника Н. Н. Миклухо-Маклая // Изв. РГО. 1876. Т. 12. Вып. 6. Отд. 2. С. 502 — 505 (см. в наст. томе).

54 Там же.

55 Труды («Verhandlungen», а не «Sitzungsberichte», как их неточно называет Миклухо-Маклай) Берлинского общества антропологии, этнологии и первобытной истории печатались в виде приложений к журналу «Zeitschrift fuer Ethnologie». Упомянутая статья Миклухо-Маклая, которую Р. Вирхов доложил на заседании, состоявшемся 3 марта 1878 г., появилась в 1878 г. в приложении к т. 10 этого журнала (с. 99 — 118).

56 «Потом я посетил мимоходом ~ жители весьма многих островов Меланезии» в тексте «Изв. РГО» отсутствует.

57 Об экспедиции на корабле «Челленджер» см. прим. 4 к очерку «Островок Андра» в наст. томе.

58 См; в т. 3 наст. изд. цикл статей по антропологии и этнографии населения Западной Микронезии и Северной Меланезии.

Во время четвертой демонстрационной беседы Миклухо-Маклай показывал рисунки и портреты, в связи с которыми рассказал о «клубах» («байях») на островах группы Палау, сообщил историю гибели шкипера Чина, описал характерные украшения, способы татуировки, показал на фотографиях виды макродантизма. В газетных отчетах есть подробности, отсутствующие в основном тексте и в печатных работах Миклухо-Маклая.

«Голос» (10 окт.): «Демонстрируя рисунки типов туземцев (группы Палау), г. Миклухо-Маклай, обратил внимание на портрет племянника убитого Абадула, по имени Раклая. Сходство этого имени с фамилией путешественника произвело на Раклая такое впечатление, что Раклай при первой же встрече с г. Миклухо-Маклаем объявил себя его другом.

Туземцы наибольшего из островов Адмиралтейства пробуравливают нос и в сделанное в нем отверстие продевают цепочку из раковин, на которой привешивается тяжеловесный цилиндр из обточенной раковины. Из этой раковины туземцы вытачивают самые различные вещи, так как она чрезвычайно хорошо принимает полировку. В последнее время на упомянутую породу раковин стали обращать внимание и европейцы. В тюрьме в Новой Каледонии из нее выделывается весьма много чрезвычайно красивых вещей. Так как упомянутая носовая привеска мешает еде, то туземцы во время еды закладывают ее за ухо. Туземцы носят особый род шляп, изготовляемых из нижней слоистой части пальмовых листьев».

«Нов. и бирж. газ.» (10 окт.): Миклухо-Маклай показал фотографии «туземца Соэно с гребнем в волосах и нескольких дикарей с островов Ново-Гебридских, татуированных частью при помощи выжигания, частью при помощи подрезки». Названные фотографии среди сохранившихся материалов Миклухо-Маклая отсутствуют.

59 Имеется в виду сообщение «Kurze Zusammenstellung der Ergebnisse anthropologischer Studien waehrend einer Reise in Melanesien (Marz 1879 bis April 1880)», напечатанное в 1880 г. в приложении к т. 12 журнала «Zeitschrift fuer Anthropologie» (с. 374 — 375).

60 Имеется в виду статья-отчет «Путешествие на острова Меланезии и четвертое посещение острова Новой Гвинеи», публикуемая в наст. томе.

61 В «Нов. и бирж. газ.» (9 окт.) более подробно: «Нечего и говорить, что ближайшей причиной вымирания племени служило появление здесь европейцев. Обращение с дикарями самое антигуманное. Их вытесняют внутрь страны, всячески преследуют, и убийство черного не считается даже преступлением; были всего два-три случая, когда за такое убийство белый приговорен был к тюремному заключению, в большинстве же случаев подобные убийства кончаются оправданием виновного.

На мысе Виктория я пробыл недолго и познакомился с остатками черных. Я говорю «остатками» потому, что просвещенная деятельность здешних миссионеров очень успешно содействует их истреблению. Как только эти миссионеры появлялись здесь и устраивали колонию, они прежде всего начинали отравлять их, убивать и разгонять; когда же последних осталось очень немного, миссионеры устраивали лишь богадельни и откармливали, как говорится, на убой».

62 Во время четвертой демонстрационной беседы Миклухо-Маклай описал характер своей работы в Австралии. «Голос» (10 окт.): «В Австралии путешественник пользовался несравненно большими удобствами для своих изысканий и за небольшое количество табака или самую ничтожную монету мог свободно производить антропологические измерения и срисовывать и фотографировать их. Благодаря этому им собрано в Австралии весьма большое количество фотографий. Делая эти фотографии, г. Миклухо-Маклай соображался главным образом с требованиями антропологии и делал изображение туземцев в трех видах: спереди, сзади и в профиль. Во время своих занятий в Австралии г. Миклухо-Маклай подметил интересное различие в развитии жировой клетчатки у туземок Австралии, живущих в лесах и в услужении у европейцев: у последних она развита сильнее».

Основная масса рисунков и фотографий, сделанных Миклухо-Маклаем в Австралии, видимо, не сохранилась.

63 Речь идет о сообщении «Ueber haarlose Australier», напечатанном в 1881 г. в приложении к т. 13 журнала «Zeitschrift fuer Anthropologie» (с. 143 — 149). Миклухо-Маклай привел здесь неточное название приложения. Правильно: «Verhandlungen der Berliner Gesellschaft fuer Anthropologic, Ethnologie und Urgeschichte». См. сообщение «О безволосых австралийцах» в т. 4 наст. изд.

64 См. в т. 4 наст. изд. «Об операции «мика» в Центральной Австралии», «Длинноногие австралийские женщины». Там же см. другие статьи по антропологии аборигенов Австралии.

65 Старший Дональд Гунн (Donald Gunn), шотландец по происхождению, принадлежал к первым скваттерам, осваивавшим районы Нового Южного Уэльса и Квинсленда. Он приехал в Австралию в 1840 г. Имение Пейкдель (Пайкдейл) было приобретено им в 1863 г. Ко времени, описываемому Миклухо-Маклаем, во главе имения стоял, по-видимому, сын, также Дональд, которому было тогда 25 лет. Старший Гунн хорошо знал жизнь аборигенов, владел одним из местных языков и должен был быть весьма полезен Миклухо-Маклаю. Имение находилось близ города Стэнторпа (не Стантона).

66 В этом австралийском журнале к 1882 г. увидели свет некоторые работы Миклухо-Маклая по антропологии, анатомии, зоологии и географии (см. в т. 3 и 4 наст. изд.). О соавторе Миклухо-Маклая Уильяме Маклее см. прим. 3 к тексту «Путешествие на острова Меланезии 1879 г.» в наст. томе.

67 О Сиднейской биологической станции см. в т. 4 наст. изд.

68 Вел. кн. Алексей Александрович (сын Александра II) в 1881 г. сменил вел. кн. Константина Николаевича в качестве главного начальника флота и морского ведомства. О вел. кн. Елене Павловне см. прим. 36 к дневнику «Второе путешествие в Новую Гвинею» в т. 1 наст. изд.

69 Письмо Миклухо-Маклая А. А. Краевскому, напечатанное в «Голосе» 7 октября 1880 г., см. в т. 5 наст. изд. Подробнее о действиях русской общественности по сбору средств в пользу Миклухо-Маклая см: Путилов Б. Н. Николай Николаевич Миклухо-Маклай: Страницы биографии. М., 1981. С. 80 — 87.

70 См. письма Миклухо-Маклая П. П. Семенову от 17/29 июня и 20 сентября 1882 г. в т. 5 наст. изд. В ответ на ходатайство Совета РГО Александр III 31 октября 1882 г. распорядился оплатить все долги Миклухо-Маклая, выделить ему средства на двухлетнее пребывание в Сиднее для завершения его трудов, а также выразил желание взять на себя все расходы по изданию сочинений ученого. О работе Миклухо-Маклая над подготовкой его трудов см.: Путилов Б. Н. Указ. соч. С. 135 — 179.

71 В публикации стенограммы (Голос. 15 окт.) здесь приводится заключительная речь П. П. Семенова: «Мм. гг.! Позвольте от имени Императорского русского географического общества и, полагаю, от всех присутствующих в нашем собрании гостей поблагодарить от души нашего дорогого путешественника, Н. Н. Миклухо-Маклая, не только за те интересные сообщения, которые в целом ряде чтений он сделал всему собранию, но и за то обязательное внимание, с которым он отнесся ко всем вопросам, которые мы ему предлагали, причем он познакомил нас со всеми результатами своего путешествия. Я надеюсь, что та духовная связь, которая существует между нашим путешественником и русским обществом, никогда не прекратится и что все присутствующие с благодарностью будут вспоминать о тех подвигах, которые совершил наш ученый путешественник».

После этой речи г. председателя в публике раздались крики «браво» и громкие, единодушные и продолжительные рукоплескания, не умолкавшие в течение нескольких минут».

Последующие заключительные слова Миклухо-Маклая явились ответом председателю и публике.