Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЗАПИСКИ МИХАИЛА ЧАЙКОВСКОГО

(САДЫК-ПАШИ).

V.

Житомир. — Выборы. — Житомирская округа и ея жители. — Лошади. — Об умственном движении и материальных улучшениях в житомирской округе. — О сословиях, входивших в состав местного общества.

Мне было лет 17, когда подошло время дворянских выборов в волынской губернии, к которой тогда принадлежал Бердичев со своею округой. Я был еще несовершеннолетним, так как по закону только 18-летний дворянин получал право голоса, а 24-летний — право быть избираемым и занимать выборные должности, но мать моя хотела, чтобы я познакомился с дворянами и вошел в их круг. Я поехал на выборы с моим младшим дядей Иосифом Гленбоцким. Я был принят как дворянин, имеющий право подавать голос, может быть, благодаря стараниям моих дядей или приятелей моего покойного отца. Мы с дядей заняли половину каменного дома, а другую половину занимал Михаил Чацкий, который был выбран волынским губернским предводителем дворянства. Прислуги у нас было много, жили шумно, потому что так хотела моя мать. Мы держали открытый стол для всех помещиков, множество экипажей, верховых лошадей... Я приобрел значение и сразу привлек к себе сердца помещиков. [118]

Выборы происходили каждые три года. Выборными были следующая должностные лица: губернский предводитель дворянства ("маршалок"), первый сановник, глава дворянства; председатели первого и второго департаментов, в первом разбирались уголовные дела и председателем его выбирали человека богатого, со значением и весом у правительства, чаще всего какого-нибудь магната; во втором председателем избирался человек разумный и добросовестный, знающий законы и указы, пользующийся уважением среди дворянства, хотя бы даже и небогатый; затем шли уездные предводители 12 уездов, составлявших тогда волынскую губернию; далее, уездные подкомории, — должность более почетная, чем сопряженная с обязанностями и работой; депутаты двух департаментов; уездные хорунжие, заместители предводителей, — они должны были постоянно быть в движении, в разъездах, и потому на эту должность выбирали более молодых и богатых; уездные судьи, подсудки, кроме того в каждом уезде выбирался еще писарь из людей, владеющих пером, дельных, не гуляк и т. д. Все эти должностные лица жалованья не получали. Движимые дворянскими чувствами, они жертвовали охотно своим имуществом на пользу дворянства.

Должности исправников и заседателей или ассесоров были тогда выборные и платные; потом их стали замещать по назначению от правительства, и исправники и заседатели стали такими же коронными чиновниками, как и многие другие чиновники, назначаемые правительством.

Дворянский дом или зал для выборов представлял огромное каменное здание, находившееся в полном распоряжении дворянства. Голосование происходило иногда в большом порядке, вполне пристойно, а иногда с шумом и криком. Дворянство было похоже на молоко, поставленное на огонь: прекрасно кипятится — любо смотреть, вдруг начинает пениться и все выливается из кастрюли.

При выборах в губернские должности важную роль играли овручане; в этом уезде имеющих право голоса дворян было более четырехсот. Житомирцы были богаче и очень [119] горды, — не давали большим панам командовать собою, но отличались рознью и самолюбием. Овручане были бедны, но многочисленны, многие из них не имели ни одной ревизской души, но голосовали, как имеющие 25 душ, записанных за ними более богатыми, так как нужно было владеть 25 душами, чтобы иметь право голоса. Такие меценаты брали овручан в свою свиту и распоряжались их голосами на выборах.

Одним из меценатов этого рода был генерал Корженевский; он владел частью Житомира, называвшейся Коденкой. Там были домики, как бы нарочно построенные для выборной агитации. Жилище было обширное, удобное, с огородами, садами, огороженное кругом, точно остров. Туда привозили овручан в крытых еврейских бричках, и пан Корженевский, бывший предводитель овручский, давал у себя приют братьям-шляхтичам овручанам. Паны Третьяки, Ружанский, Барановский привозили овручскую шляхту, поселялись с нею в огороженных дворах, жили там и заботились, чтобы шляхта не имела никаких сношений с внешним миром, пока не окончатся губернские выборы.

По избрании губернских должностных лиц, выпускали овручан на волю и они наполняли кофейни и шляхетские кабаки. Тогда нельзя было становиться им поперек дороги.

Житомирцы делились на две партии: шляхта, сблизившаяся с овручанами, сторонники равенства, хоть, может быть, они и не знали, что это демократизм; другая партия считалась аристократическою.

Выпущенные на волю овручане, вместе с житомирцами, вносили в шляхту других уездов жизнь и разгул, потому что тогда этим отличались названные уезды. Шумели, кричали на выборах, но драк не было.

Удивительно, что хотя Житомир был только губернским городом, а Киев был главным городом трех губерний, имел университет (?), множество памятников, дорогих славянскому сердцу, отличался таким дивным местоположением, что во многих отношениях не уступал Стамбулу, польской шляхте [120] там было не по себе, тогда как в дрянном Бердичеве, в грязи, среди евреев, царила свобода и разгул, шляхта чувствовала себя как дома и предавалась полетам высокой фантазии. По крайней мере до 1831 года, только здесь братались поляки с русскими, была какая то взаимная откровенность, без задних мыслей, стремлений, предположений и комбинаций. Политические разговоры велись по-славянски и о славянстве. Большую помощь в этом деле оказывало постоянное пребывание в Бердичеве кавалерийской дивизии, офицеры которой были людьми хорошо выдержанными, хорошо воспитанными и сходными по своей широкой натуре с польской шляхтой. Польская молодежь поступала в русские полки, браталась с русскими, и смело можно сказать, что, может быть, во всей Польше только одна бердичевская шляхта знала, что такое славянство, и имела к нему тяготение. Бердичевские поляки видели на ярмарках Александра Карагеоргиевича, сына сербского богатыря, а позднее князя этого разумного славянского народа, а вместе с ним Янковича, Менадовича и других сербов, бежавших тогда из своего отечества; видели они также болгар — Априлева и Палаузова — и черногорцев. С ними знакомились и потом делали охотничьи экскурсии в Новую Сербию, где было местопребывание этих выходцев; знали, где они живут и как они живут; знали, что есть выходцы — запорожцы, вооруженные рыцари за Дунаем, что есть некрасовцы. Шляхта узнавала из этих живых книг славянства о том, что и не снилось ни великополянам, ни слепым мазурам, ни краковянам, ни даже галичанам. Великополяне, мудрые философы, знали и рассуждали о великих оботритах, об онемечившихся славянах и сами по немногу немечились, потому что это был запад и цивилизация: Кант, Гегель, Шлегель... Для краковян и мазуров славяне были схизматиками, погибшими душами. Галичане знали тогда славаков, которые продавали порошок для истребления блох, слыхали о Ганке и Шафарике, но все повторяли: мадьяры — «братанки и до шабли, и до чарки» — все за нас знают и сделают. У нас было иначе: мы читали сочинения, [121] выходившия в Харькове, в Одессе, в Москве и Петербурге, где уже занимались основательно славянством. Этого не могло быть под властью немецких монархов, которые старались убедить, что «slavi sunt sclavi» (славяне — рабы), что римляне пользовались славянами как гладиаторами, а германцы как конюхами, что рассказы о царях сербских, о королях боснийских, а также о болгарских — все это мифы. Это незнакомство со славянами, это слабое понимание сущности славянства, было, есть и еще долго будет великим злом для поляков.

Польское общество не завязало никаких сношений с русским обществом главным образом потому, что все высшие чиновники в то время были или поляки, или курляндцы. Губернатором после генерала Гижицкого, человека вздорного и нелюбимого шляхтой за свое грубое обхождение, был назначен Андржейкович, литовец, человек радушный, хорошо воспитанный.

Русские чиновники были большею частью из малороссов, которые предпочитали жизнь в домашнем кругу жизни общественной. Малороссы народ трудолюбивый, добросовестно исполняют свои обязанности, не гуляки, не пьяницы, не требуют больших денег и не копят их, но стремятся к домашней жизни, любят семью, соловья, цветы...

По селам помещичье житье было шумное, пышное и архи-цивилизованное; почти в каждом зажиточном доме была библиотека довольно обширная и хорошо подобранная из книг на различных языках, везде выписывали газеты виленские, варшавские, а во многих местах французские; умственное движение было большое. В то время существовало два кружка: литературный и философский. Что касается литературы, то вся молодежь и женщины были за романтическую литературу. Адам Мицкевич, Байрон, Пушкин были кумирами этого кружка. Другой кружок, состоявший из стариков и упрямцев, единственной целью которых было показать, что они имеют свое мнение, стоял за классицизм, и Людвик Осинский был их учителем. У них на все рассуждения, на все просьбы послушать был только один ответ: брали [122] книжку Мицкевича, как делал это Осинский, раскрывали и громко читали: «Ciemno wszgdzie, glucho wszgdzie!», закрывали книжку, говорили: «должно быть будет глупо» (glupie bgdzie), и клали ее на стол. Из-за этого дело доходило до бурных споров, даже до поединков; но, к счастью, сторонников классицизма было мало и ода к молодости, повторяемая и превозносимая всеми, добила классицизм.

В философии были сторонники Канта и сторонники Яна Снядецкого, но последние, благодаря национальному чувству и здравому смыслу, хотя и не всегда присущим полякам в точных науках и в политике, взяли верх над сторонниками немецкой философии, которой не понимали даже ея поклонники. Ян и Андрей Снядецкие считались величайшими мужами науки в Польше.

Этот беглый обзор делекого прошлого показывает всеобщее умственное движение в юго-западной России.

Не встречалось более или менее значительной деревни, где не было бы уютного и красивого помещичьего домика; даже в маленьких деревушках, которые сдавались в аренду или где жили экономы, были опрятные и благоустроенные домики; хозяйственные постройки соответствовали домом; особенным великолепием отличались конюшни. Крестьянские хаты, особенно в окрестностях Бердичева, были очень опрятны; там было множество садов и обилие воды. Среди степи эти села казались рощами; народ был зажиточный, бойкий, необыкновенно смышленый, привязанный к добрым и справедливым панам; козацкий дух сохранился здесь, быть может, более, чем где бы то ни было в Украине.

Каковы были люди, таковы и кони. В то время как Вацлав Ржевуский холил арабов из пустыни на паркетах савраньской конюшни, в то время как князья Сангушки скрещивали арабскую, английскую и польскую породы, чтобы иметь лошадей в роде английских, президент Ивановский нашел, так сказать откопал породу тех старинных польских коней, джаметов, на предках которых гусары и панцырники разносили в течении веков рыцарскую славу Польши, [123] потому что эти кони походили на того коня, верхом на котором изображен Ян III в Варшаве. У Иеронима Сабанского были огромные табуны лошадей, которых звали некогда елонками, употреблявшихся под легкие хоругви копейников — улан и козаков; небольшия, подвижные, быстрые, выносливые, как лошади арабов пустыни. По примеру этих двух помещиков, вся бердичевская округа стала разводить лошадей, не для бегов, а для езды, и скорее под верх, чем для упряжки. Эти лошади очень ценились и за них дорого платили. В польском войске и в русской гвардии в Петербурге лучшия офицерские и унтер-офицерские лошади были из окрестностей Бердичева.

По поводу лошадей расскажу один забавный случай.

У президента Ивановского была дочь, очень красивая, хорошо воспитанная и с большим приданым. Претенденты на ея руку съехались со всех концов Польши. Однажды явилось их двое: граф К. из Познани и граф Ск. из Галичины, оба были люди молодые, светские. При виде образцового украинского хозяйства Ивановского, они начали говорить об улучшенном немецком. Не заметив у президента ни одной овцы, ни одного барана, они стали цифрами доказывать, что мериносы обогащают край, а лошади доводят его до нищеты, и что следует завести мериносов вместо табунов лошадей, которых у президента было множество.

Ивановский, бывший тогда уже семидесятилетним старцем, слушал пораженный и, наконец, вскочил.

— Вы, панове, поляки?

И когда те отвечали утвердительно, покраснел так, что даже пар с лысины пошел.

— А на чем вы будете выгонять немцев из польской земли? Может быть на баранах? Фи, стыдитесь, панове, вы какие то пастухи! Поезжайте себе с Богом, здесь для вас нет места!

Выпроводил из дому графов и выдал дочь за подольского шляхтича — домоседа, но владевшего табунами прекрасных польских лошадей. [124]

Президента Ивановского одобряли и брали с него пример во всей бердичевской округе: разводили лошадей, чтобы выгнать немцев из славянских земель. Может быть, это когда-нибудь и случится. Дай Боже!

Я был помещиком, и признаюсь, был очень счастлив. Я любил свою мать и был любим ею; в семье нашей господствовала сердечность и непринужденное доброжелательство, выражавшееся в старании сделать приятное друг другу. Больше всего я любил охоту, собак и лошадей. В Гальчинце, где я родился и жил, собиралась окрестная молодежь; у нас была библиотека, состоявшая из нескольких тысяч томов очень ценных сочинений и многих рукописей; она была открыта для моих приятелей и товарищей моих забав.

Охотились, забавлялись, подчас танцовали, но более всего читали и рассуждали. Смело могу сказать, что, ставши с Яном Омецинским во главе этой молодежи, — он вследствие своих знаний и уважения, которое к нему имели, так как был на несколько лет старше меня, а я вследствие моего значительного состояния и доброжелательства, — мы внушили этой молодежи интерес к знанию, к местным делам и преданиям, и к жизни истинно шляхетской, к сабле, перу, — словом, ко всему достойному. В это время наше общество делилось в политическом и социальном отношении следующим образом:

Богатые паны, владевшие несколькими, а то и несколькими десятками сел и даже местечек, старинного шляхетского рода, владельцы тех же имений, которые принадлежали их отцам и праотцам. Это было первое условиe так называемого в других местах магнатства. У нас их звали свояками (koligatami). Они стояли во главе этой привилегированной шляхты по рождению. В нее вступали люди известные в науке, писатели ученые и уважаемые, люди, занимающие высокие дворянские должности, имеющие военные чины, особенно в польском войске. Во время Наполеона I быть солдатом под командой генерала Домбровского, значило быть паном, хотя бы у него не было ни денег, ни имений, колигатом, [125] желанным в обществе колигатов; такой человек мог ни о чем не заботиться и жить себе спокойно.

Только в бердичевской округе генерала Домбровского, творца польских легионов, ценили далеко выше, чем кн. Иосифа Понятовского, гулящего всадника из его отряда. Мазурка Домбровского была в сердцах и на устах всех, кто носил польское имя. Славу и заслуги Домбровского превозносили натощак, а богатырские подвиги князя Иосифа, навеселе или совсем пьяные. Люди, которые нажили имения предприятиями, торговлей или ремеслами, всегда считались выскочками.

Титулованные графы, бароны, приобретшие эти титулы с помощью денег или интриг, не пользовались уважением между шляхтой. Даже если кто-нибудь из лучших семейств приобретал титул, то тотчас исключался из общества, а чаще всего становился посмешищем единственно потому, что был графом или бароном; последних больше всего было из евреев.

Панки или полупанки, владельцы мелких деревень или частей деревень, арендаторы, высшие оффициалисты крупных панов, казенных и монастырских имений, составляли особый класс, пользовавшийся юридически теми же правами и привилегиями, что и первый, но в обществе их скорее терпели, чем принимали. Отсюда происходила нелюбовь и предубеждение против демократии. Демократы стремились, во что бы то ни стало подорвать благосостояние панов, а крестьян прижать еще сильнее. Тогда не существовало ни демократических теорий, ни демократических обществ, но уже были поползновения, которые неизбежно породили нынешнюю польскую демократию. А ничего не было легче, как примирить панов с панками и полупанками; требовалось только немного разуму и много сердечности.

Чиншевая шляхта была бедна и забита, и потому упала духом и утратила шляхетскую гордость. Добрый пан, который был матерью для крестьян, несмотря на все свои достоинства, являлся мачихой для шляхты. Квартиры для [126] солдат, подводы для войск, казенные повинности, все это должен был отбывать чиншевой шляхтич.

В селах, которые не были собственностью панов, а принадлежали чиншевой шляхте, она пользовалась необузданной свободой. Настоящим паном там был шинкарь — еврей, умевший обойтись со всеми, и шляхтичи — собственники и их жены ходили к нему по очереди караулить и отбывать разные повинности, но, когда наступал срок заключения условия или расплаты, сейчас парха-жида в ухо и за пейсы... Били, били, а когда пропивали все, снова шли к нему на работу.

Такая жизнь извращала ум и дурно влияла на чувство, а высокая фантазия и сознание своего достоинства направлялись на дурное, на процессы, драки... Не дай Бог, было жить в соседстве с таким селом. Шляхта этой категории, исповедовавшая православие, жила в братских отношениях с крестьянами, вследствие единства веры и языка, но шляхта католическая была с ними в неприязненных отношениях, и потому ее употребляли для экзекуций за недоимки и неисполнение приказаний. Это были самые тяжелые экзекуционеры, потому что, помимо всего, угнетали еще православных во имя религии и римской церкви, видя в них схизматиков. Мещанство состояло из евреев, великороссов и украинцев. Великоросы и евреи занимались торговлей, съемкой садов, извозом; они были люди хозяйственные и зажиточные. Мещане — украинцы, представлявшие нечто среднее между чиншевиками-шляхтичами и крестьянами. Владельцу они платили чинш втрое больший нежели шляхта, а сверх того казенные подати и отбывали рекрутскую и другия повинности. Они напоминали коров, у которых много хозяев. Их доили до крови и выдоили всю высокую фантазию, потому что они не имели такой, как имела шляхта и крестьяне. Даже евреи свирепствовали над ними. Мещанство поставляло евреям наймитов и наймичек.

Вольные крестьяне почти все жили в лесах, в качестве бутников, плотников, рудокопов, чернорабочих при обработке лесных материалов. Поселения их были очень многочисленны в Гутах, Руднях и пр. Это был народ красивый, [127] крепкий, трудолюбивый и бойкий, превосходные работники; были такие, что зарабатывали до ста злотых (sic) в день шлифованьем и резьбой по стеклу, отливкой зеркал, обработкой железа и другими подобными трудами. Они не были прикреплены к земле, не были также крепостными того или другого пана или казны, имели право переходить с места на место, по выполнении предписанных обязанностей.

Однако паны и правительство стеснили эти вольности или безначалие, которое, может быть, могло привести к хорошим результатам, но скорее к дурным.

В слободах паны торговали всем, начиная с дерева на постройку хат до уборов, жизненных припасов, женских украшений, содержали шинки с разными напитками, торговали даже детскими игрушками. Все эти товары были панские, а пан был главным и единственным торговцем и отпускал все в кредит без всяких затруднений, записывая такие долги в шнуровые книги, как капитал, на который присчитывается законный процент; в те же книги заносились и заработки, но уже без процентов. В конце года рассчет. Капитал рос долго, но я никогда не слыхал, чтобы заработок равнялся ему. Через несколько лет каждый вольный поселенец имеет уже несколько тысяч долгу и утрачивает свою свободу, пока не выплатит долга, а так как выплатить не может, то попадает в такую же крепостную зависимость, как и ревизские крестьяне. Этот способ лишения человека вольности посредством втягивания в долги, хотя кажется на первый взгляд несправедливым, законен там, где собственность является основой общества. Не совсем безвыгодно это и для самих вольных поселенцев, потому что принуждает их оставаться на месте, а только камень, остающийся долго на месте, обрастает... С другой стороны это устраняет коварную конкуренцию спекуляторов, которые, основывая новые фабрики, рассчитывали бы на барыш вследствие уничтожения прежних, приманивая к себе рабочих обещаниями. Не так то удобно это делать, когда нельзя иметь этих рабочих иначе, как уплатив готовые деньги за их [128] долговой капитал. Это средство, несмотря на то, что оно, по-видимому, безнравственно, обеспечивает существование фабрик, их улучшение и разростание. Может быть, эта система долгового капитала, улучшенная в смысле добросовестности и потребностей места и времени, была бы наиболее подходящей при переходе из крепостного состояния к полному освобождению, потому что служила бы преградою безначалию, дабы оно не перешло в своеволие, распущенность и, может быть преступление.

Если крепостные ревизские души, как было в то время, имели пана доброго и хорошо понимающего свои интересы, то положение их было так хорошо, так благоприятно в материальном отношении, как только можно было пожелать. Три дня в неделю панщины, 12 дней в год на починку дорог, плотин и мостов, 12 дней в год толоки и даровызны в пользу владельца, все это не было очень отяготительно, подати было невелики. Пан не допускал крестьян, как свою собственность, умирать с голоду или жить в нужде, не допускал их даже оставаться без заработка; всегда были готовы помощь, поощрение, защита от всего худого; во многих местах допускалось даже просвещение. После работы крестьянин мог ложиться спать, не думая о завтрашнем дне, и в случаях нужды всегда мог иметь уверенность: «пан даст».

У худого пана для крепостных был ад. В описываемое время был начат процесс против пана Г. в Киеве и этот помещик был посажен в тюрьму за жестокости над крестьянами. Он подвешивал женщин к потолку за волосы и понемногу подрезывал косу бритвой, пока не оставалось так мало волос, что они не могли удержать тела; женщина обрывалась, и на крючке оставался кусок кожи с волосами. Другой помещик, пан И. А. приказывал пахать, запрягши в плуг баб и девок. Бедняжки падали, таща плуг, а панские живодеры били батогами этих обращенных волею панскою в рабочий скот крестьянок. Пан В., гусарский офицер, пригласил к себе в гости товарищей гусаров и велел [129] дворовым козакам и гусарам-вестовым собрать силой молодиц и девок для участия в увеселениях. Они гуляли, пока мужья, братья и отцы этих несчастных жертв разврата не привезли возов сухого сена и соломы, обложили ими дом, как валом, и зажгли. Двор горел, а крестьяне стали с ружьями, косами и топорами вокруг, как духи-мстители. Ни одна живая душа не вышла со двора, — все сгорели вместе. Крестьян сослали в Сибирь, село опустело, а пожарище осталось, как напоминание о суровой каре. Видели мы и панов В. и Д., ставящих на карту и проигрывающих своих крепостных, — жен и дочерей одному, а мужей и отцов другому. Видели многих, продававших ревизские души, как рабочий скот, хуже собак, потому что дешевле. Высочайшие указы запрещали продавать крестьян без земли, но не было запрета покупать землю без крестьян. Обыкновенно сегодня продавалась земля с крестьянами, а завтра покупалась та же земля без крестьян, и крестьяне одни оставались у покупателя. Можно было делать что угодно, но только осторожно, обойти закон, обмануть закон, потому что это было не наше. Не знаю, не было ли бы то же самое, если бы было наше.

Были добрые паны, но таких было мало; вообще стыдились выказывать доброту и человечность, потому что кто не приказывать дать полсотни горячих за сорванную грушу, тот не был хватом.

И такие то люди стали впоследствии самыми ярыми демократами!

Такие отношения между владельцами и крестьянами вселяли взаимную ненависть в тех и других. Обвинять в этом правительство и чиновников нельзя, никто не мог бы указать ни малейшего их действия, которое способствовало бы этому; напротив, от этого отечески предостерегали; притом и охраняли шляхту от оскорблений и мести. Правительство предоставляло владельцам полную свободу заниматься улучшением быта своих крепостных, даже поощряло это и награждало тех, которые отечески [130] обходились с крестьянами, а чиновникам были даны строгия приказания не вмешиваться в отношения между помещиками и крестьянами и, сказать правду, в этом отношении мы не испытывали никаких стеснений

Текст воспроизведен по изданию: Записки Михаила Чайковского (Садык-паши) // Киевская старина, № 4. 1891

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.