Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ШАТОБРИАН

Отрывок из Шатобрианова путешествия в Грецию.

Я нехотел возвратиться в Мизитру, и прямо с развалин Спарты поехал в Аргос. Я оставлял без сожаления Лакедемон; однако немог удержать себя от того чувства, которое наполняет душу при виде великой развалины, и когда удаляешься от такого места, которого уже никогда в жизни своей не увидишь. Дорога, ведущая из Лаконии в Арголиду, и в древности была, как и ныне, чрезвычайно затруднительная и окруженная дикими местами. Наступала ночь, когда мы переправились через Евротас в том самом месте, где переплывали через него на пути из Трополиццы - но мы поворотили на восток и скоро потом въехали в горы.... В два часа ночи прибыли мы в деревеньку, находящуюся почти на самом берегу моря. Здесь рассказали нам следующее печальное происшествие:

Одна молодая поселянка етой деревни, оставшись по смерти родителей своих с хорошим наследством, отправлена была родственниками в Константинополь. Осьмнадцати лет возвратилась она в свою отчизну. Она была прекрасна лицем; [139] говорила по турецки, по италиански, по французски; угощала в доме своем путешественников, проезжавших через ее деревню, и ето наконец заставило сомневаться в ее добродетели. Деревенские старшины собрались, несколько времени рассуждали между собою о поведении молодой крестьянки, наконец положили, что непременно надобно было избавить деревню их от посрамления, которое наносила она ей своими поступками. Они сложились, составили сумму, назначенную в Турции за убийство христианки; потом вошли ночью в жилище молодой сироты, умертвили ее, и нарочный, по данному знаку что убийство совершено, поскакал с деньгами к Паше. Мы приезжаем в ету деревеньку, и находим всех жителей в волнении; но ето волнение произведено было не ужасом злодейского убийства, а гнусным корыстолюбием Паши, который, ненаходя в убийстве ничего противного закону и признаваясь, что получил определенную за простое убийство сумму, требовал однако прибавки, на которую он - Паша Мореи - имел полное право, по той причине что молодая сирота была хороша собою, учена и много путешествовала. В самый день нашего приезда прислал он в ету деревню двух янычар, которые грозно требовали, [140] чтобы им выдана была назначенная Пашею сумма.

Переменив в етой деревне лошадей, отправились мы в древнюю Кинурию. Было уже три часа по полудни; вдруг проводник закричал нам: остерегитесь! разбойники! И самом деле через минуту увидели мы нескольких вооруженных скачущих по горе. Мы вынули пистолеты; но они остановились, несколько времени на нас смотрели, наконец дали нам дорогу, и мы спокойно поехали далее. Оставив за собою Парфенианские горы, мы наконец приближились к берегу моря. С одной стороны представлялась нам цитадель Аргоса, прямо перед нами лежала Навплия, и горы Коринфские возвышались со стороны Микины.

Заря занималась, когда я приближался к Аргосу. В деревне, заступающей место етого славного града, нашел я более чистоты и живости, нежели и других деревнях от Мореи. Она лежит в двух милях от моря при самом Аргосском или Навплийском заливе. С одной стороны видите вы горы Аркадии и Кинурии, с другой возвышения Трезены и Эпидавра.

Может быть воображение мое омрачено было воспоминанием о ужасах и [141] несчастиях Пелопидов; все окрестные поля показались мне дикими, а горы ужасными и пустыми - я видел перед собою природу изобильную великими добродетелями и злодействами. Я посетил остатки дворца Агамемнонова, развалины театра и Римского водопровода; и наконец осмотрел цитадель, желая видеть всякой камень, к которому некогда могла прикоснуться рука царей.

Кто может величаться своею славою при сих чудесных полубогах, воспетых Гомером, Есхилом, Софоклом, Еврипидом, Расином! Но когда вы придете на то место, на котором они некогда жили; когда увидите, сколь мало осталось от славного бытия их: то сердце ваше наполнится унынием неизъяснимым... С таким унынием смотрел я на сии развалины Агамемнонова жилища.

Приехав в Мегару, я неискал следов Евклидовой школы; я желал бы отрыть Фокионовы кости, или какую нибудь статую Праксителеву; и в ту минуту, когда я думал о Виргилие, занемогшем в етом месте тою болезнию, от которой он напоследок и умер, пришли мне сказать, что просят меня посетить одну больную. [142]

И Греки и Турки уверены, что всякой Франк должен быть знающим в медицине и иметь тайные способы к излечению всякой болезни. Простосердечие, с каким просят они всякого иностранца подать им помощь, весьма для меня трогательно, и напоминает о временах древних, о временах братской доверенности и любви взаимной. Американские дикари имеют тот же обычай. Я думаю, что в таких случаях и человечество и религия повелевают путешественнику не разрушать утешительного на счет его заблуждения: вид смелой уверенности и несколько слов отрады могут иногда спасти умирающего и возвратить целому семейству его счастие.

Ко мне пришел Грек с усердною просьбою навестить его дочь. Я нашел бедную страдалицу лежащую на рогоже, окутанную в лохмотье. Она с стыдливостию и с видом робкой застенчивости освободила руку свою от нищенского рубища, хотела ее ко мне протянуть, но рука упала мертвая, ослабевшая, на бедный покров. Мне показалось, что ета несчастная была в гнилой горячке. Я приказал снять с головы ее серебряные монеты - обыкновенной головной убор Албанских женщин: тяжесть металла [143] и нескольких кос, в которые заплетены были ее волосы, соединяли в голове ее теплоту. У меня в кармане было несколько канфоры, которою запасся я для предохранения себя от заразы - я поделился етим лекарством с больною. Ее кормили виноградом - я сказал, что ета пища будет ей полезна. Вместе с отцом прочитали мы несколько молитв Христу и Богоматери, и наконец я обещал, что больная будет здорова. Надежда воцарилась в етой обители страдания.

По выходе моем из хижины был я окружен всеми жителями деревни. Краси! Краси! вина! вина! кричали женщины. Они хотели изъявить мне свою благодарность, заставив меня пить вино. После етого важное достоинство Медика показалось мне несколько забавным. Но мысль, что в Мегаре имел я случай прибавить еще одного человека к числу тех, которые в разных странах мира, где я скитался, могут желать мне добра, веселила мое сердце: оставлять по себе много воспоминаний и жить в душе иностранца, увы! не редко долее нежели в душе друга, есть сладостная привиллегия путешественника.

Из Елевзиса выехали мы на рассвете дня. Окружив пролив Саламинский, [144] вступили мы в узкой дефиле, находящийся между горами Коридалусом и Икаром и примыкающий к равнине Афинской, у самого пригорка, именовавшегося некогда Пецилем. Вдруг представился глазам моим Акрополис - смесь капителей Пропилея, колонн Пантеона и Ерехтеева храма, амбразур стены, в которых стояли пушки, готических развалин века Герцогов и бедных Музульманских хижин. На север от цитадели возвышались пригорки Анхезм и Ликабет, а между ими являлись Афины. Плоские кровли домов, между которыми мелькали минареты, пальмы, развалины, высокие колонны и куполы мечетей с большими гнездами цапель, которые их как будто бы венчали - все ето при восходящем солнце составляло приятнейшую картину для взора. Но если путешественник по некоторым развалинам и узнавал древнее место Афин, то общий характер памятников и странная смесь зданий разнообразных уверяли его, что город Минервы уже не был обитаем ее народом. А.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие Шатобриана в Грецию // Вестник Европы, Часть 54. № 22. 1810

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.