Политические и статистические замечания о Турецкой Империи.

Ни одна земля не представляет столь различных в истории своей видов, как прекрасные области, управляемые ныне скипетром Султана Селима. Древняя Греция и нынешняя Турция; древние Греки, и Татарские орды, коих остатки и теперь еще держат первых под игом своим; Турки, некогда ужасавшие Европу, и всему свету грозившие порабощением, - и Турки, ныне робкие и слабые, не могущие обезопасить себя силою оружия, и одолженные бытием своим одному только снисхождению других держав: какая противоположность!

Изображение печального состояния подданных нынешнего Султана, сравнение народного могущества, образованности, и благоденствия их с обстоятельствами древних жителей земли их, даже с их собственными предками, изъяснение причин, которые произвели столь великие перемены, должны быть весьма поучительны. Все сие [129] может дать повод к размышлениям, очень важным по причине обстоятельств нынешнего времени.

Весьма удивительно, почему - когда владетели Европы употребляют могущество свое на отторжение областей у соседов, когда происходят великие перемены в правительствах, когда у старинных государств отъемлют независимость, когда старинные поколения свергаются с престолов, и на их места возводятся новые - почему Оттоманская Порта, обещающая богатую добычу для завоевателя, не могущая оборонить себя от нападения, еще стоит на ряду самоуправляющихся держав в Европе! Если чудо сие объяснять теми правилами которыми руководствуются дворы в отношении к Турции: то сравнение нынешнего состояния государства сего с тем, в каком оно быть могло бы, подаст случай к мыслям, несходным с упомянутыми правилами, от которых зависит бытие Турции. В сих мыслях, может быт, найдется способ прекратить несогласие, между просвещенными народами Европейскими ныне господствующее; не нарушая выгод победителей, удовлетворить требования государей, лишившихся своих владений; великую перемену, Французским оружием сделанную в Европе, заменить [130] некоторыми переменами в Турции, и тем положить основание для тишины и спокойствия в Европе, для вящшего распространения в мире счастия и просвещения.

Хочу испытать, не могу ли, смотря на предмет свой с этой точки, предложить здесь несколько таких замечаний, которые понравились бы читателям, и обратили бы на себя внимание правительств.

Многие писатели, выдавшие изображения Турции и жителей ее, весьма удалялись от истины; худое уменьшали, хорошее увеличивали. Они сочиняли по запискам тамошних жителей, привязанных любовию к своей родине; хотели расположить читателей к намерениям принятым некоторыми державами, кои охраняли Порту от предприятий других держав; или же хотели лучше приятными описаниями забавлять своих читателей, нежели поучать печальными истинами. Другие представляли Турцию в прекрасном виде единственно по склонности отличиться странностию. Християне, во времена кротости и суеверия, ненавидели мусульманов, как неверных. Но когда сии начали мучить первых и убивать за веру; тогда християне стали почитать их извергами и чудовищами. Явились писатели, которым вздумалось християн [131] представлять мучителями, а магометан образцами человеколюбия; первых к стати и не к стати обвиняли в гонительстве на иноверцов, а последним приписывали похвалы за терпимость.

При замечаниях о Турецком государстве и о состоянии жителей, во всем что относится до истинных происшествий, я руководствовался сочинением г-на Этона (A survey of- the turkich Empire, in which, are considered its government finances military and marine force, etc. by William Eton Esq. Many years Resident in Turkey and in Russia. The third edition. 1801), которого не льзя обвинят в пристрастных похвалах Турции. Некоторые может быт захотят упрекать его, что он предмет свой слишком унижает. Я с мнением сим несогласен по следующим причинам: Г. Этон много ездил по Турции, часто был очевидным свидетелем описываемых происшествий, и пользовался весьма благоприятными обстоятельствами, чтоб узнавать землю, жителей и правительство; встречающиеся исследования в делах сомнительных для открытия истины показывают, что он судит не легкомысленно, замечает не поверхностно, и не удовлетворяется простым только показанием даже там, где можно [132] бы положиться на его честность; описываемое им зло есть не что иное, как всем известные следствия веры и гражданского уложения в областях Турецких. Наконец скажу, что Г. Этон служил такому правительству, которое в неприятном положении Порты принимало великое участие, и следственно которому он не мог угодить, представляя Турецкой народ недостойным его покровительства; он видел несовместность описания своего с долгом по службе; но любовь к истине превозмогла сии неудобства.

1. Нынешнее состояние народа в Турецкой Империи.

Я уверен, что многие из читателей мысленно следовали за младшим Анахарсисом, в превосходном описании путешествия его по Греции от озера Меотического; обозревали прекраснейшие страны, для которых природа не щадила даров своих, и которые трудолюбием человеческим сделаны удобными для счастливого жительства; переносились из одного многолюдного города в другой, находящийся от первого в близком расстоянии; везде видели жизнь, деятельность, напряжение; вместе с младым Скифом удивлялись уму народа в прекрасных искуственных произведения; еще более удивлялись выспреннему уму, [133] образованности и величию его при беседовании с мужами знаменитыми, при обозрении судилищных и политических учреждений, при чтении поэтов, ораторов, философов. Не сомневаюсь, что многие читатели, познакомившись с путешествием младшего Анахарсиса, не один раз желали, чтобы древняя Греция возникла из магометанских своих развалин; еще сильнее пожелают они сего возрождения, когда после прелестной картины, которую теперь пробудил я в их памяти, представлю мрачное начертание Греции в нынешнем порабощенном ее состоянии.

Большая часть земли, на которой прежде находились многие поселения Греческих республик, превратилась в пустыню; многие плодоносные поля остаются в запустении; от многих знаменитых городов Греческих едва видны развалины; число жителей беспрестанно уменьшается; ущерб, а особливо в последние годы, превосходит вероятие. Так например Диарбкир, один из величайших городов в свете, в 1756 году имевший около 400,000 жителей, ныне вмещает в себе не более 50,000; в Багдаде некогда считалось 130,000, теперь не более 20,000. В Биал-суре число жителей изо 100,000 в двадцать лет уменьшилось до 10,000; [134] Галеб, лучший город по строению во всей Турецкой Империи, имевший прежде более 200,000 жителей, ныне содержит в себе менее 50,000. Берега Сирии почти совсем опустели. На пути от Белграда до Константинополя через Софию, Филипполь и Адрианополь едва изредка случается видеть лице человеческое. Некогда славный, богатый и роскошный Кипр ныне сделался почти необитаемым островом. По мнению г-на Этона, в Константинополе считается не более 200,000 жителей, а во всей Турецкой Империи немного чем более десяти миллионов.

Обыкновенно почитают моровую заразу одною из главных причин, опустошающих Турецкие области. Однакож в науке о хозяйстве государственном признано за достоверное, что временные несчастия, как-то заразительные болезни, войны, землетрясения, не столько пагубны для народонаселения, как праздность и недостаток в промыслах, отнимающий у людей способы доставать пропитание для семейства: сии причины свирепствуют в Турции не с меньшею жестокостию, как и моровая язва. Где ремесла процветают, где господствует благоустройство; там потеря в людях после кровопролитной войны или опустошительной заразы скоро вознаграждается. [135]

Притом же в Турции зараза тем пагубнее для жителей, что, по крайнему недостатку в предохранительных средствах, она часто появляется снова. Жители не могут постоянно наслаждаться выгодами спокойства; ибо каждой бояться должен, что страшная чума внезапно прекратит жизнь его. В Константинополе она свирепствует иногда по нескольку лет сряду; во многих Азийских областях появляется в каждые десять или двенадцать лет, и похищает десятую часть жителей, иногда осьмую, даже четвертую. Обыкновенно приходит она в Константинополь из Египта через Смирну. Думали, что она раждается в самой столице от худого воздуха и нечистоты на улицах; однакож известно, что воздух в Константинополе чист и здоров, и что моровая зараза, подобна оспе, не раждается от гнилого, испорченного воздуха, но распространяется единственно от прикосновения.

В большей части Турецкой Империи земля чрезвычайно плодородна; не смотря на то, хлебопашество находится в таком небрежении, что нет способа прокормить и малого, в сравнении с пространством земли, числа жителей. Только подвоз хлеба из Египта, Молдавии, Валлахии, [136] Крыма, Польши и Пруссии предотвращает голод. При обстоятельствах неблагоприятствующих подвозу, голод становится другим бичем после язвы для некоторых областей в Турецкой Империи. Промышленность и торговля находятся в таком же состоянии, как и землепашество. Вся торговля Турецкая состоит большею частию в обмене товаров между жителями разных провинций. Кредит, вексели, сношения, которые в других землях споспешествуют торговым оборотам, неизвестны Туркам. Все дела отправляются, хозяевами или приказчиками, способом весьма похожим на древнюю торговлю, производившуюся посредством обмена вещей.

Необходимые потребности торговли и вообще промыслов, для приведения их в цветущее состояние, суть: капиталы для предварительных издержек, деятельность и оборотливость жителей. В Турции недостает сих потребностей.

Никто не уверен в безопасности своего имущества; от того нет больших капиталов. Правительство не только не охраняет собственности граждан, но даже само не упускает случая грабить. Достаточные люди разоряются от податей и насильственных требований; умышленные [137] доносы и обвинения лишают их последнего имущества; ибо в сем случае гражданин теряет имение свое вместе с жизнию. Хотя природные Турки не взносят никаких податей; однакож и у них описывают и отнимают имущество. По законам Турецким Султан есть наследник всех чиновников, отправляющих должноСТИ общественные; и для того никому из сего многочисленного и достаточного сословия людей не можно накопленного капитала передать к своим детям для поддержания какого-нибудь полезного заведения. Но еслиб Турки и находились в обстоятельствах благоприятствующих исправлению сельского домостроительства и промышленности; то все они не воспользовались бы ими, по лености своей и неповоротливости. Греки более способны к предприимчивости; но притеснения и грабежи правительства, истребляющие всякую промышленность и благоустройство при самом начале, не дозволяют им ни на что отваживаться. Капитан-Паша с флотом своим ежегодно посещает острова Архипелага для собирания подати. При первом появлении корабля в какой-либо пристани все жители поспешно убегают в горы и в места внутренние; другие запираются в домах своих, не смея выдти за ворота. Солдаты и матросы грабят все, что ни увидят; [138] жители, по свидетельству г-на Этона, почитают себя весьма счастливыми, что не изрублены в куски или не застрелены из пистолета. Капитаны и офицеры под разными предлогами делают поборы для себя самих. Таким образом бедные Греки принуждены бывают платить двойную подать - одну флоту, другую Султану; и первая, по несчастию, тягостнее последней.

Турки, при лености своей и равнодушии, не чувствуют охоты к наукам. В них нет побуждения преодолевать бездействие свое, потому что дарования и сведения, как в просвещенных государствах Европы, не ведут к почестям и счастливой жизни: пронырства и милость возводят на высокие степени. Еслиб какой-либо молодой Турок и захотел просветиться, то не нашел бы средства удовлетворить свое желание; ибо Турция вообще так бедна учебными заведениями, что в высших школах едва можно там научиться тому, что в просвещенных землях почитается нужным только для людей низкого состояния.

В государствах Европейских искуство книгопечатания сделалось важным пособием просвещения, и множество книг о науках всех родов не только споспешествует устному преподаванию, но даже [139] некоторым образом заменяет недостаток оного. Турки в последние годы едва только слегка начали пользоваться сим искуством, и теперь еще имеют очень мало таких сочинений, из коих можно было бы почерпать истинные, спасительные сведения. Турецкой язык легче всех известных. В нем только одно спряжение глаголов, одно склонение имен; нет родов, нет никаких исключений, никаких глаголов или имен неправильных. Хотя, по свидетельству г-на Этона, язык Турецкой не богат словами, однакож он тверд, силен и приятен звуком. По причине недостатка в словах, а более чтобы хвастать ученостию, Турки мешают Арабские и Персидские слова и фразы, которых пестрота тем виднее, что не изменяются по Турецкой Грамматике. От того теряется первобытная простота языка, весьма важная для такого ленивого народа, каковы Турки,- простота, которая могла бы им облегчать способы учиться. Кроме того кудрявые, разнообразные буквы, употребляемые ими, делают крайнее затруднение в чтении письма Турецкого.

Турки вообще не только с высшими науками не знакомы, хотя и почитают себя весьма опытными людьми, имея самые нелепые о них понятия; но даже в [140] необходимых для жизни, равно как во всех изящных искуствах, далеко отстали от других народов. Механика так мало известна Туркам, что они еще до сих пор не умеют перевозить тягостей с помощию колес и телег; отправляют же оные из одного места в другое обыкновенно на мулах, лошадях и верблюдах. Хвалят уменье их проводить воду; однакож они не имеют понятия о вывеске по ватерпасу. До прибытия Российского флота в Средиземное море через пролив Гибралтарский министры Порты никак не хотели верить, чтобы к Константинополю можно было иначе подплыть, как не со стороны Черного моря. Капитан-Паша утверждал, что Русские плыли через Венецию!

Турки ни мало не заботятся о Греческих образцах в зодчестве, которое во всех частях переняли они у Арабов, и ничего от себя не прибавили. Беспечно смотрят на прекрасные остатки Греческих зданий; мраморные изделия пережигают на известь, из которой делают щекотурной раствор для крашения стен в домах своих. Имея перед глазами пышные образцы древнего искуства, не получили ниже малейшего понятая о соразмерности. Есть обычай у них изображать на стенах цветы и сельские виды; но и здесь [141] обнаруживается один только простой навык; не спрашивайте о правилах живописной науки; даже перспектива им вовсе неизвестна. Ковры и материи, делаемые в Турции, хороши по доброте; но рисунок их остается в прежнем несовершенстве.

Большую часть своей учености Турки почерпают из книг священных. В книгах сих заключается не только множество заблуждений, которые в головах читателей размножаются до бесконечности, но даже статьи, одобряющие отвращение от наук и знаний, и служащие ко вреду благонравия.

Между нелепостями, в Коране содержащимися, не последнее место занимает учение о всемирном здании. Турки полагают, что свет состоит из семи небес; что земля неподвижно висит на толстой цепи; что солнце есть огненной шар величиною с остров Кипр, и что оно сотворено только нагревать и освещать землю; что лунное затмение делает превеликой дракон, которой старается проглотить луну; что звезды прикреплены цепями к самому высшему небу.

Следуя главному правилу веры своей, Турки почитают себя единственными [142] любимцами Божиими; думают, что они только одни, за благочестие свое, награждены от Бога верховными преимуществами, и что все другие народы заслуживают быть ненавидимы, презираемы, гонимы.

Взявши себе в голову, что исповедание Магометовой веры дает право неоспоримое на степень высшую перед всеми смертными, они почитают за излишнее обработывать; душевные способности. Гордость и презрение ко всем другим народам не дозволяют им посещать чужие земли. Турки пренебрегают важные способы распространять круг познаний, получаемые просвещенными Европейцами от путешествий. Турок, даже в своей земле, начавши обходиться приятельски с иностранцом, навлек бы на себя общее негодование. Сколь ни нужно было Турецкому правительству держать дипломатических чиновников в чужих государствах; однакож нынешний только Султан отважился это сделать.

В Коране есть нелепая заповедь, удерживающая Турков от просвещения. Им запрещается не только делать искуственные подражания живым существам, но даже любоваться такими произведениями, потому что будто бы грешно и нечестиво [143] подражать делам Божиим. Выставленные изваяния и картины, в которых изображены лица славных мужей и великие подвиги их, не только заставляют зрителей удивляться искуству художника, но еще возбуждают охоту, а особливо в молодых людях, стремиться ко всему изящному и великому, возжигают в них любовь ко славе, и тем самим открывают поприще для душевных способностей: Турки, при лености своей и равнодушии, лишены и сего способа, которой пробуждал бы их к благородной деятельности. Недавно писали во Французских ведомостях, как хладнокровно и почти презрительно Турецкий посол смотрел, или, лучше сказать, прошел мимо сокровищь искуств и словесности в Париже, где показывали ему сии редкости, думая, что он изумят его.

Несносна Кораном одобряемая жестокость, которую Турки употребляют в обхождении с иноверцами. Каждой Турок, по закону своему, волен убить християнина, которой, доставшись в руки его, не соглашается принять магометанской виры. Они не всегда употребляют мнимое право сие только для того, чтобы пользоваться услугами своих невольников, или получать от них денежную подать, которую почитают ценою, платимою неверными за [144] дозволение носить на плечах голову. Отец нынешнего Султана при восшествии своем на престол вздумал-было умертвить всех християн, в Турецкой Империи находившихся; не Фетфа (грамата) Муфтиева, но представление, что не с кого будет требовать податей, удержало его от исполнения сего бесчеловечного намерения.

Подвластные християне платят подать Туркам только за дозволение жить на свете; вместо смертной казни, заслуженной мнимым неверием, они терпят самые оскорбительные, несносные поругания и притеснения. Християнин может носить только такое плате, какого Турки не употребляют; ибо сии, делая для себя чалмы светлого цвета, велят християнам носить темные шапки и головные уборы; Турки носят башмаки из красного сафьяна, а християне должны делать для себя из черной кожи, также домы своя красить черною или другою темною краскою. Осмелившиеся в чем-либо нарушить сии нелепые узаконения неминуемо подвергаются смертной казни. Случается, что християнину отсекают голову на улице, когда Султану ИЛИ Визирю, которые часто прохаживаются перерядившись, не понравится какая-либо излишность в платье. [145]

Магометанин, убивший християнина, обыкновенно платит денежную пеню; напротив того християнин, только ударивший магометанина, тотчас предается смертной казни, или же разоряют его вконец и бьют палками. Свидетельство християнина в суде почитается весьма неважным: два свидетеля равняются одному; но и тут показание магометанина более уважается, когда сей слывет честным человеком. Ни одному християнину не поверяют должностей общественных. Християнин, женившийся на Турчанке, подвергается смертной казни.

Ежели Турки не могут всех християн притеснять и бесчестить на-равне с теми, которые порабощены их игу; за то уже по возможности своей стараются оказать им презрение. Все, начиная от Султана до последнего носильщика, иначе не говорят об иноверце, иначе не разговаривают с ним, как прилагая бранное слово к имени его и роду. Кому не известно, каким высокомерным тоном правительство Турецкое говорит другими державами, и каким несносным обрядам должны подвергать себя послы, когда Султан допускает их пред лице свое.

К сему высокому мнению, которое Турки имеют о себе при всем невежестве [146] своем, при всей грубости, к сему презрению, к унижению, к притеснению людей достойнейших прибавить еще должно совершенной недостаток народного единодушия, и подлость, которую деспотизм соединяет с их гордостию; прибавить еще должно совершенную бесчувственность к утехам общественной жизни, к семейственным связям: все сии черты составляют такое изображение свойства народного, которое в каждом просвещенном человеке, в каждом, кто желает добра человеческому роду, произвести должно непреодолимое отвращение.

Люди, утесняемые игом деспотизма, не способны к чувствованиям благородным. Можно ли пылать ревностию, можно ли содействовать общему благу, когда самые лучшие намерения добрых и умных людей обращаются в ничто мгновенным мановением прихотливого тиранна?

Союз между мужем и женою - где обе стороны добровольно заключают договор жить в равенстве, во взаимной любви и почтении, взаимно друг другу доставлять удовольствия и взаимно быть благодарными - сей союз, где нежная любовь к другому существу возвышает любовь к самому себе, где муж и жена видят [147] отпечаток бытия своего, где каждая сторона, оказывая ласки другой, находит свое собственное блаженство , - сей союз достоин хвалы по собственной цене своей, и потому что возбуждает и совершенствует благородные чувствования. Но, увы! как мало между Турками найдется мущин и женщин, которые наслаждаются выгодами такого союза!

Коран дозволяет каждому Турку иметь четыре жены законные, с которыми заключается союз на всю жизнь; сверх того мусульманин может принимать на неопределенное время столько, сколько захочет их. Женщина, не имея права на родительское наследство, договаривается с мущиною о цене, которую получает от него при разводе, при смерти его, или по прошествии урочного времени. Муж всегда волен отпустить жену свою, но не иначе, как выдав ей деньги по договору. Равным образом жена имеет право развестись с мужем, отступившись от требования денег, означенных в условии. В таком случае она приходит к судье, и произносит следующие слова: "Я отрекаюсь от денег; следственно голова моя свободна."

Турчанка, купленная грубым, возросшим в невежестве мущиною единственно [148] для удовлетворения плотских его вожделений, оказывает ему ласки, так сказать, чувственные, наемные. Девушка, наперед зная будущую судьбу свою, не может ощущать никаких побуждений обработывать благородные свои способности; сделавшись супругою, будучи заключена в гареме своего повелителя и окружена глупыми женщинами и полумущинами, она становится час от часу более вялою, более тупою. Муж не имеет понятия о других совершенствах женщины, кроме чувственных; жена не знает других способов нравится, кроме низких уловок; между мужем и женою нет иной связи, кроме той, какая бывает между сластолюбцом и прелестницею, между господином и рабою. При таких обстоятельствах Турок не может горячо любить детей, рожденных женами его; при том же самовластие правительства, отнимающее возможность заботиться о будущем довольстве детей, еще более располагает его к равнодушию.

Турки, не способные наслаждаться благородными утехами домашнего общежития, притесняются еще политическим рабством. Где господствует самовластие; там страх и мучительное томление не дают ни на минуту покоя; там нет дружеской доверенности, нет взаимного [149] искреннего соучастия; там не умеют ощущать невинной радости, без которой никакая беседа не может быть приятною.

Порабощенные Греки превосходят властелинов своих в знаниях и оборотливости; не смотря на то что рабство теснит умы их, они вообще имеют такие свойства душевные, каких между Турками найти трудно. Будучи несравненно способнее к промышленности и торговым оборотам, они и в мореплавании гораздо искуснее Турков, так что сии высылают в море корабли военные не иначе, как под управлением Греков и с Греческими матросами. Турки суть ленивые подражатели во всех делах; напротив того Греки способны к изобретению. Турки важны, медленны, хладнокровны; Греки при пылком воображении одарены живостию и ловкостию, и сии качества с первого разу открываются в обоих полах, ибо и Греки и Гречанки говорят скоро. Чужестранец, приехавший из какой-либо просвещенной земли, начавши разговаривать с магометанином, тотчас примечает великое различие в понятиях, в мыслях, в способе выражаться, так что Турок покажется ему существом совершенно особливого рода; напротив того, разговаривая с Греком, находит во всем сходство, и забывает, что приехал в [150] страну далекую от своей родины. И не удивительно! Дикие орды высыпались из степей Скифских, и разрушили восточную империю; ревнуя одна другой в жестокости и утопая в сладострастии, провели все время свое в новых жилищах без малейшего побуждения просвещать умы науками; жили в совершенном отчуждении от других Европейских народов, которых презирали; даже не принимали никакого участия в успехах просвещения на западе.

Известно, что понятия народов и способ мыслить в течение столетий переходит от одного поколения к другому, даже без письменных памятников, посредством устных преданий. Таким образом и дух старинных Греков частию хранится еще в потомках, не смотря на долговременную их неволю. Сей дух знаменитых праотцов тем удобнее мог дойти до нынешних Греков, что сберегается в бессмертных сочинениях древних писателей. Дикое невежество варваров не столько еще распространилось между нынешними Грекам, чтобы они совсем были незнакомы с древними сочинениями, и не могли бы понимать их.

Народы западные из тех же самых книг почерпали начала своего просвещения, [151] теми же сочинениями руководствовались, достигая высшей степени образованности; вот почему новые успехи, не взирая на великие перемены в мире, не взирая на великое различие в обстоятельствах, не чужды нынешним Грекам. Многие книги, писанные на Европейских языках, переведены на новой Греческой. Многие молодые Греки ездят учиться в Германию и во Францию. Греция имеет ученых мужей, из коих многие разумеют древний язык, а некоторые даже говорят и пишут на нем не очень исправно и даже красно. Хотя нынешний язык Греческий претерпел великую перемену, однакож в нем все еще есть доброгласие мира. Пукевиль говорит, что слушая хорошего чтеца, можно получить достаточное понятие, каким образом древние витии Греческие управляли сердцами целого народа.

Любовь к вольности, сие главное свойство древних Греков, не совсем еще погасла в нынешних. ОНИ показали это в последнюю войну между Россиею и Турциею, когда надеялись получить прежнюю свою независимость. Принимая участие в подвигах Россиян, они показали, что сберегли еще тот дух, с которым праотцы их защищали свою свободу.

Около того же времени один ученой Грек вознамерился-было перевести на свой [152] язык Путешествие младшего Анахарсиса. Знакомство Греков с таким сочинением, в котором предки их выставлены со всем блеском древнего их величия, могло бы воспламенить в них дух предприимчивости и непреложную охоту хоть мало уподобиться знаменитым праотцам. В то самое время, когда начали книгу печатать, Венский двор выдал переводчика Дивану, которой велел отрубить ему голову.

Хорошие нравы искажаются от притеснения. Человек, терпящий обиды и принужденный скрывать огорчения, неизвестною силою побуждается мстить тайным образом с помощию коварства. Когда счастие, до которого человек может достигнуть, зависит от прихоти другого; тогда он не разбирает средств, ведущих к предположенной цели. Хитрость, обманы, ласкательство, притворство неразлучны с рабским состоянием. Должно признаться, что хорошие качества нынешних Греков, полученные ими от праотцев своих, отчасти помрачаются худыми, которые суть следствия рабства.

Нынешние Греки в телесных качествах еще более сохранили сходства с предками, нежели в душевных. Подите [153] на рынок - замечает Этон; увидите, что из разных лиц можно составить голову Аполлона и вообще прекраснейших древних изваяний. Образцы - говорит Пукевиль - которые воспламеняли способности в Фидиасе и в Апелле, и теперь еще находятся между Гречанками.

(Будет продолжение.)

Текст воспроизведен по изданию: Политические и статистические замечания о турецкой империи // Вестник Европы, Часть 34. № 14. 1807