СТАРКОВ Я. И.

(Продолжение. 1794-й год).

Шибко шли мы по дороге к Брест-Литовску. Солнце было уже при самом закате. Вечерело. Вдруг неожиданно со сторонней тропинки из леску явился отец наш Александр Васильевич и, поздоровавшись с полком, поехал при нашей роте, приветствовав гренадер и спросил ротного нашего начальника богатыря X.: «A что, Федор! где Миша-Огонь Огнев? где Сокол, где Орел?» — Здесь, В. С.! — И кликнул их. — Здравия желаем, В. С. отец наш Александр Васильевич! — сказали гренадеры, выступивши вперед. «Здорово, братцы! вы богатыри! вчера я видел, как вы быстро, славно кололи Полячков. Помилуй Бог, знатно! ... храбро! ... Один на десятерых. Ты, Михайло, будь — Огонь-Огнев; а ты (обращаясь к [334] Воронову) Сокол; а ты (Голубцову) Орел. Все вы, вся ваша рота, весь полк, все, все чудо богатыри! … Спаси Бог! Все вы молодцы! Все Русские!» … Проговоривши это, Александр Васильевич поскакал шибким галопом вперед. Надобно сказать, что он делал это не одном нашем полку, но по всех, и в артиллерии, исключая одного, в котором было им замечено несоблюдение нравственности и военной дисциплины. Данные в подобных случаях Суворовым имена гренадеры носили по свою смерть.

Во время отдыха, а по военному — привала, ночью было дано от Александра Васильевича приказание: «патроны не мочить». И только: более ни слова. — А! говорили солдаты, приготавливая всякой нужное, чем привязать суму сзади к шее. А! видно голубчики … за рекою, как при Крупчицах за болотом и топью. Блудливы как кошки, трусливы как зайцы. Не любя те начистоту по нашему. Посмотрим, спасет ли вас что-нибудь от нашего соколика штычка. Ведь долг платежем красен. И мы за страстную пятницу, за кровь наших тогда пролитую в Варшаве изменнически, заплатим вам все сполна по Русски. Всем вам безмозглым заплатим, и в долгу не останемся ². — Таков был дух во всем войске, во [335] всяком даже последнем солдате! И кто ж умел влить такую бодрость, храбрость во всех? — Отец наш Александр Васильевич!…Он!... И воины уверены были, что под его начальством они непобедимы. Никакая другая мысль не приходила никому в голову ³.

Рассвело, и мы двинулись шибким шагом с особенною тишиною. Часа чрез два корпус пехоты остановился вздохнуть. Тут увидели вдали Брест Литовск, и вместе с ним человек сто Польских кавалеристов, облитых кровью, изрубленных. Их гнали козаки в наш резерв. Чрез несколько минут вся масса пехоты двинулась удвоенным шагом но данному каждой колонии направленно.

Быстро двинулась вперед колонна наша и все полки. На минуту остановила река Буг. Надобно было переходить ее, и вмиг сумы с патронами каждым привязаны были сзади к шее. Неприятель стоял на другой стороне реки, устроенный в две линии; третья в колоннах составляла резерв. Он ожидал нас, целою третию превышая нас числом воинов. Он в это время из резерва двигал часть войска к правому своему флангу и делал прямой угол, направляя таким образом силы против нашей конницы, которая показалась вдали, и уже неслась к нему во фланг. Поляки открыли со всей своей линии сильной огонь из пушек, и готовились к отчаянной битве. — С [336] Богом! вперед! скомандовали у нас, и вся колонна наша во всем платье быстро двинулась в воду. Минуты чрез четыре пехота наша была уже на противоположной стороне, перешед реку в брод ⁴, которая в самом мелком месте была глубиною выше полутора аршина.

Шибко устроившись, вся наша пехота без выстрела ринулась на неприятельский фронт, и ударила в штыки, а конница вихрем понеслась в его фланги. Сильным беглым огнем неприятель осыпал наших. Картечь, гранаты, ядра, пули сеялись на нас. Наконец мы добрались до фронта и закипела штыковая распашная Русская молодецкая работа. Не прошло часа, как первая неприятельская линия пала; в тож время вторую линию смешала наша конница и рубила беспощадно на смерть. А между тем неприятельский резерв отступал поколонно беговым маршем. Конница наша, оставя вторую линию в добычу пехоте, понеслась за отступающими, и более двадцати верст преследуя отчаянно защищавшихся и в возможном порядке отступавших, поражала и всех истребила.

Неприятельский корпус состоял из пятнадцати тысяч человек, под командою Генерала Красинского. С ним был и Сираковский, разбитый при Крупчицах. Красинский и товарищ его спаслись, и от всего корпуса едва ли пять сот человек укрылось от всеобщего поражения.

Поляки дрались храбро, стойко, отчаянно, и потому убитых и раненых у них было множество; в плен взято одних здоровых до семи тысяч [337] человек. Пушки, знамена, штандарты и весь обоз достался победителям. Урон наш был выше тысячи человек, выбывших из строя.

Излишним считаю повторять, что Ал. Вас. был повсюду, и лично всем распоряжал, точно так же как при Крупчицах. Окончив поражение двух линий, он взял бывшую в резерве остальную конницу и все пушки конных полков. Приказавши быстро следовать за собою егерскому корпусу, он шибко полетел к нашей коннице, которая преследовала неприятельские резервы, и смел их с лица земли.

Так кончилось это знаменитое сражение! — В две битвы, в течение пятидесяти четырех часов уничтожить, истребить дочиста два корпуса, в которых было более тридцати тысяч человек отборного Польского войска, и потрясии оплот Калантаевских республиканцев мог лишь один великий Суворов! и с каким числом Русского войска! при Крупчицах было едва ли двенадцать тысяч человек, а при Брест-Литовске гораздо менее десяти тысяч. — Век Екатерины Великой был век чудес и славы!....

Дней чрез пять после этой славной битвы П. С. Потемкин сочинил песню, и, представляя ее Александру Васильевичу, докладывал, что солдаты жадничают ее петь. А. В., просмотревши песню, сказал: «Хорошо, помилуй Бог, хорошо! пусть поют. Они стоят того, Павел Сергеевич! они богатыри! они победители!» ...

Вот эта песня, но неполная. Понадеявшись на свою память, я не записал ее, потому что она долго была у всех на языке первою песнию. Теперь, сколько мог припомнить, написал хоть для того, чтобы порадовать свое сердце стариною, и воспоминанием обновить славные дела давно протекших лет, славные для России — полумировой Царицы. [338]

Тучи грозны засинели,
Ветр с полудня засвистел;
Вихри бурны заревели, —
Громовых ждать ярких стрел.
То не тучи громы мещут,
Сам Суворов гаут спешит;
От Немирова до Бреста,
Как на крыльях пролетал.
Нет ни ночи, нет ни места
Где б он с войском отдыхал;
Лишь достиг, везде карает,
Лишь увидел, победил;
Дивинь, Кобрин он срывает,
В Бресте всех их истребил,
Крупчиц громом будет в Польше,
Сираковский там разбит;
Войск отборных имел Польши
………………………………….
Тут-то конница врубилась,
И все пушки побрала,
Богатырством отличилась,
Вечну славу обрела.
Тут Буксгевден храбро строем
На штыках пехоту смял;
Там Исленьев славный воин
………………………………….
Поливанов, сквозь картечи
Врубясь, кровь свою тут льет;
Там Исаев сел на плечи
Гонит, колит, в плен берет.
………………………………….
………………………………….

Комментарии

1. Редакция не знает как поблагодарить достопочтенного ветерана-воина за сообщение Москвитянину драгоценных отрывков из его записок.

2. Поляки называли Русских: Москале, неоцчесане, неокршесане. Значение этих слов просто: Москвитяне, неотесанные, необделанные. Они ни как не хотелн называть нас Русскими. Взамен этого Русские служивые прозвали Поляков: Ляхами безмозглыми, — Полячками, — Полячишками безпутными, бритоголовыми. Часто случалось слышать от прелестных Полек тем офицерами, которые по образованно своему нравились этим госпожам, следующие слова: Запевне пан офицер есть Поляк? (Вы Г. офицер верно Поляк?) — Нет. — Конечне Курляндчик? (Конечно ж Курляндец?) — Нет. — Так пришинаимый Малороссиаюнчик? То една кровь. (Ну так по крайней мере Малороссиянин? Мы одной крови.) — Нет, я Русской. — С словом — Русской в глазах красавиц исчезали все достоинства офицеров. Даже маленькие дети чуждались. Слово Москаль означало тогда у них грубого, необразованного дикаря.

3. В последствии времени до 1827 года ни один из Главнокомандующих, ни один из Генералов не имел от солдат равной любви и безотчетной преданности к себе, как Александр Васильевич. Даже воевода Русских сил Михаил Иларионович Кутузов не достиг того. М. Л. был надежда Русских в бедственный и вместе славный для нас 1812 год. Солдаты чтили и любили Кутузова как спасителя России, но не в той мере как Александра Васильевича. Говорю это из опыта, по совести. Говорю, потому что знаю.

4. При каждой колонне было по нескольку человек из конницы, которые при переходе чрез реку помогали малорослым, давая им свои сеновязки — веревки, за которые по нескольку пехотинцев держась переходили реку.

Текст воспроизведен по изданию: Рассказы о Суворове. (Продолжение. 1794-й год) // Москвитянин, № 6. 1842