ПИСЬМА К ГРАФУ С. П. РУМЯНЦОВУ В ШВЕЦИЮ ОТ А. И. МОРКОВА. ¹

I.

Перевод.

Петербург 17 апр. 1794.

Я очень тронут, любезный родственник, тем доверием, которое вы выказали мне в вашем письме от 2 апреля. Я слишком умею ценить столь лестное чувство со стороны человека столь любимого и уважаемого мною, как вы, что-бы постараться его поддерживать всеми доступными мне средствами, и в особенности полнейшею взаимностию. Я с [872] удовольствием принимаю ваше предложение устранить между нами всякую формальность, которая повела-бы лишь к тому, что-бы затруднить нашу переписку. Я, однако-же, весьма далек от того, что бы принять в буквальном смысле то, что вы делаете мне честь писать о языке старшего, принимающего дипломатический тон. Такой язык вовсе не был бы уместен с моей стороны, ибо, независимо от того, что я вовсе не установленный истолкователь Императрицыной воли, мои два начальника, имеющие право подписывать депеши, не отправляют, как вам известно, ни одной, не обеспечив себя прямо выраженным одобрением. По этому прошу вас рассматривать все то, что я скажу вам и в том, и в прочих письмах, как простые советы не обязывающие и не уполномочивающие вас ни к чему, но доказывающие усердие и доброжелательство, искренно одушевляющие меня к успеху вашей карьеры. После этого маленького предисловия, приступаю к самому делу.

Я читаю все ваши депеши, и по ним приблизительно знаю, что у вас происходит. Главные события вашей драмы — переговоры между вашим Двором и Стокгольмским по поводу нейтралитета, процесс Армфельда и проэкт брака между молодым королем и одною из наших Великих Княжен.

Относительно первого пункта, ваши инструкции пространны и ясны. Начало, коих держится наш Двор, определены в них прочным и непреложным образом, и вам остается только прилагать их во всякому данному случаю. Вы увидите из депеши, посылаемой вам вице-канцлером, что он здесь сказал г-ну Стедингу и что прийдется вам говорить там. [873]

Остается вам только следить за действием ваших представлений на этот счет и давать о нем знать сюда. В этом деле не может бить уступок. Напрасно стали-бы настаивать на независимости государств, на праве договоров. Первая безгранична лишь на столько, на сколько она выражается в делах внутренних; как только она вырывается наружу. она должна подчиняться общему благу. Интересы всей Европы не должны быть принесены в жертву выгодам двух маленьких держав, которые вздумали извлечь пользу из всеобщих бедствий. Вторые, то есть права договоров, не могут быть приложены к настоящему случаю. В деле, подобном тому, о котором идет речь, нельзя оставаться нейтральным. Много, если можно остаться в бездействии, да и то лишь по совершенному отсутствию средств принять иное положение. Г. Стединг, что-бы разжалобить и примирит нас с маленьким планом своего двора обогатиться свободною торговлею с разбойниками, говорил нам, что ото единственное средство для того, что-бы улучшить состояние его страны, между тем как другие державы пользуются средством завоеваний и обширных приобретений. Все ото было-бы прекрасно, если-бы не было так настоятельно необходимо прекратить столь опасную борьбу. Если у вас не сдадутся на столь убедительные доводы, то навлекут на себя ответственность за все последствия могущие от того произойти.

Процесс Армфельда рано или поздно поведет к обличению тех, которые его возбудили, не смотря на коварство и злобу, и, которою они преследуют это дело. Правда, что завещание покойного короля, на котором единственно основывается [874] власть регента, не было уважено в многих из самых существенных его распоряжений. Нарушение этого завещания, коим новейшим примером служит удаление гувернера молодого короля, всегда будет служить поводом к смутам. Вы могли-бы, не оскорбляя регента, дать ему почувствовать, чему он подвергается, продолжая слушаться дурных советов, которые ему дают. Ваше дело усмотреть, что можете вы сделать для того, что-бы противодействовать дурному влиянию, которое старается произвести на молодого короля его попечитель.

Что касается до брака, то вот история этого дела от начала до настоящей минуты. О нем идет речь со времени посылки генерала Клингспора, приезжавшего сюда с извещением о вступлении на престол молодого короля. Он закинул об этом несколько слов. Граф Стакельберг получил приказание разработывать эту мысль, он постарался возбудить к тому желание в молодом короле через окружающих его. Граф Стакельберг говорил, что он вполне успел в этом. Регент в своих письмах к Императрице говорил об этом обиняками; но со временя прибытия графа Стенбока, дело приняло характер формальных переговоров. Регент писал в ясных выражениях. Вы увидите по приложениям к оффициальной депеше, отправляемой к вам сегодня, как отвечала Императрица. За тем от регента было получено новое письмо, в котором он говорил о своем желании, что-бы этот брачный проект стал поскорее гласным, для того что-бы закрыть рот тем, которые стараются распускать слух, будто между обоими государствами готовится совершенный разрыв. Императрица, [875] входя в его мысли, собиралась с своей стороны предложить свидание между королем и юною принцессою здесь в Петербурге, на будущее лето, по случаю путешествия, которое король мог бы сделать в Финляндии. Письмо, в котором заключалось это предложение, не только было приготовлено и подписано, но оно должно было отправиться на другой день после того, в который тут было получено извещение о прекрасной конвенции, заключенной в Копенгагене. Императрица велела уничтожить свое письмо, и вскоре получила письмо от регента на счет дела Армфельда, что и подало главным образом повод к посылке настоящего курьера. Это обстоятельство, если вы искусно доведете его до сведения регента, может произвести двоякое доброе действие: во-первых, оно даст регенту более правильное понятие о степени важности, которую Императрица придает этому браку; во вторых, оно удержит его от дальнейших неосторожностей, на которые он мог бы решиться в надежде на безнаказанность, льстясь постоянно укрощать гнев Императрицы приманкою этого брака. Действительно, она не видит в нем ничего столь привлекательного для своей внучки, что-бы она должна была бы для достижения этой цели пожертвовать иными соображениями, каковы возбуждаемые иностранными делами, теперь стоящими на очереди. Впрочем, все что вам известно о расположении Императрицы к королю, к регенту, ко всему Шведскому королевству, может лишь, сделавшись гласным, упрочить за Нею доверие Шведской нации и обнаружить несостоятельность теперешнего управления, в случае, если между двумя государствами возникнет слишком явное несогласие. И так, вы можете, как [876] мне кажется, пользоваться всеми случаями, которые представятся естественным образом для того, чтобы просвещать умы на счет всех обольщений, коими герцог и его сторонники хотели-бы их отуманить.

Обращаясь собственно к вашим личным делам, любезный родственник, скажу вам, как человек правдивый, что я ровно ничего не знаю о расположении графа Зубова относительно вас. Все что могу я вам сказать, это то, что я никогда не слыхал, что-бы он выражался о вас в невыгодном смысле. Я ничего не знал о ходатайствах, к коим вы постарались подвинуть его в вашу пользу: но хотя он и не показал на них готовности, посоветую вам (с вашего позволения) вступить с ним в переписку и в ней не унывать. Он холоден, иногда невнимателен, но в нем никогда нет недоброжелательства. Была при нем личность, которая быть может вредила как, но ее при нем уже нет, и я убежден, что всякое новое обращение к нему может лишь принести вам пользу. Место в Варшаве, не только не занятое до сих пор, но которое затрудняются заместить, конечно было-бы то, о котором вам следовало бы предпочтительно думать, если бы вам пришлось оставить то, которое вы занимаете теперь, что становится довольно вероятным при настоящих обстоятельствах. Все то, что могу я сделать с своей стороны, что-бы вам его доставить, искренно к вашим услугам. Судьба г-на Литвинова решена; остается только исполнить формальности. Что бы ни случилось, эта карьера, приняв в соображение его незначительное состояние, более пристала ему, чем теперешняя. Вообще, граф, прошу вас раз навсегда быть [877] вполне уверенным, что я сочту за особенное удовольствие доказать вам самыми действительными услугами всю степень моего уважения к вам и моего желания заслужить вашу дружбу самою искреннею и горячею привязанностию.

Морков.

II.

Перевод.

Петербург 29 июня 1794.

Граф.

Так как отъезд г-на Литвинова случался около Петрова дни, я не имею возможности писать к вам столь подробно, как того, быть может, требовали бы обстоятельства: но скажу вам, не отмаливая ни на один день, что на [878] поведение Двора, при котором вы находитесь, не взглянули здесь с точки зрения столь серьозной, как вы, и что по этому вам нечего лучшего делать, как с вашей стороны притворяться, во избежание какого либо скандала, который впрочем повел-бы лишь к тому, что вы лишились-бы места. Я знаю, что оно не достаточно привлекательно для того, что-бы вы особенно им дорожили, но это все-таки нечто, и как для вашего собственного интереса, так и для дел политических важно выиграть время. Вот все что оставляет мне время сказать вам г. Литвинов, спешащий отъездом; едва успеваю заключить уверением искренней и неизменной моей привязанности.

Морков. [879]

III.

Перевод.

Петербург 21 июля 1794.

Граф.

Так как ассесор Миттендорф едет сегодня к вам, то пользуюсь этим случаем, что-бы предупредить вас, что позволение оставить ват пост, о котором вы ходатайствовали, вскоре будет дано вам; само собою разумеется, что от вас зависит воспользоваться сим или пет. Какое-бы вы ни приняли решение, от того для вас не может проистечь неудобства; но того-же нельзя сказать о г-не Литвинове, ибо Императрица именно приказала, что-бы в вашем отсутствии, если таковое случится, поверенным в делах оставался Нотбек. Если вы хотите привезти с собою г-на Литвинова, прошу вас покрайней мере сделать это без шума; ибо, между нами будь сказано, я испытал большие затруднения при доставлении ему места, и я навлек-бы на себя упрек в том, что я создаю [880] ненужные должности, если-бы он вернулся тотчас после того, как он был назначен. Для устранения этой неловкости, я посоветовал-бы вам, граф, не упоминать при вашем отъезде, в оффициальных ваших депешах, ни о лицах, которые вы оставляете в Стокгольме, ни о тех, которые вы берете с собою, и если вы сочтете нужным взять с собою г-па Литвинова, вам будет не трудно получить на то одобрение от министерства иностранных дел по вашем приезде.

Я не имею, любезный родственник, сообщить вам ничего важного относительно вашего поста. Мы тут отрезаны от всяких сообщений с нашими посланниками на западе и на юге, и не получаем по пяти почт сряду отчасти по причине противных ветров, отчасти по милости Поляков. Еще раз свидетельствую вам об искренней и неизменной моей привязанности.

——

К Шведской поездке графа Руманцова относится также следующая, сохранившаяся в его бумагах собственноручная записка:

«1793. 28 октября гр. Румянцов отплыл из Ревеля на катере Меркурии.

7 ноября прибыл в Стокгольм.

Сего плавания имеет гр. Румянцов поденной морской журнал.

Возвращался же гр. Румянцов из Стокгольма в 1794 году на транспортном судне Анна Маргарита, под командою лейтенанта Криницына. Во время сего плавания крейцировала Российская эскадра: мера, которую присоветовал гр. Румянцов по случаю возмущения последовавшего тогда в Варшаве. Капитан г. Сиверс, [881] выполняя бодрственно данные ему наставления, требовал не взирая на фляг Российской, под которым судно шло, чтоб подчинилось оно строгому осмотрению. Лейтенант Криницын, не смотря на то, вынес два холостые выстрела; но когда пущено было уже одно ядро, то, собрав паруса, судно остановлюсь. Г. Румянцов приказал тогда призвать к себе присланного офицера на шлюбке и объявил ему, что сам он посол возвращается на сем судне в Россию. Тогда, по донесению о том г. Сиверсу, отданы были послу все почести учрежденные.

В бытность гр. Румянцова в Петербурге, недоброжелательствующие ему внушили Императрице, что удержал он властно в Стокгольме сие судно и причинил [882] казне тем большие издержки. Государыня собственноручную прислала тогда записку в Адмиралтейство, требующую объяснения. Фон-Дезин подал оное; но императрица, удостоверившись, что тут злоба одна действовала, сказала Трощинскому, что о посылке своей записки она не только жалеет, но и стыдится».

В сентябре 1795 г., граф Румянцов был уже в Петербурге, как видно по вышенапечатаному (VIII-му) письму его к отцу. Указом 24 октября 1793 он заменен в Стокгольме секунд-маиором Будбергом.

С той поры он уже не служил более по дипломатической части.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. Аркадий Иванов. Морков (позднее граф) служил тогда членом иностранной коллегии.

Текст воспроизведен по изданию: Письма к графу С. П. Румянцеву в Швецию от А. И. Моркова // Русский архив, № 5. 1869