Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

Этнографические материалы из рукописи дневника К. Мерка, начатого 16 августа 1789 г. в Охотске

Перевод с немецкого З. Д. Титовой

Дневник К. Г. Мерка начат им в Охотске 16 августа 1789 г. и доведен до 1792 г., хотя и не охватывает сухопутного перехода по Чукотке.

Первые десять страниц дневника полностью заполнены описанием животных, растений и минералов. Дальше наряду с этими сведениями появляются этнографические материалы, которые носят бессистемный, типично дневниковый характер. Этнографических данных много на полях рукописи, что свидетельствует о более позднем их добавлении, причём, часто эти данные переходят с одной страницы на другую.

Мы публикуем материал в той последовательности, как он занесен в дневник.


Камчадальские танцы (которые Мерк видел в Петропавловской гавани) 1 — похотливые движения, причем они особенно действуют плечами и бедрами и довольно свободно играют кожей лба. Они подражают вперемежку медведям, китам, гусям, как последние начинают свои любовные игры или как камчадалы пытаются их убить, что соответствует часто приглашению к собственным любовным играм.

Зимой ездят камчадалы на нартах только с деревянными полозьями, а к концу марта и в апреле обивают их спереди коротко китовым усом, а назад до конца — китовыми костями.

Новорожденным детям, если мать не может кормить ребенка, дают камчадалы для сосания кипрей и кусок тюленьего жира. При родах дают роженице вареные кедровые орехи и «морские репы», тонко размолотые, которые запивают теплой или холодной водой, а также пьют отвар из красноватой морской водоросли. Последний в горячем виде служит также средством против болезней горла. Когда послед остается слишком долго, то поят мать жидким тюленьим салом или рыбьим жиром. В качестве лекарства они пьют также отвар из Kutagarnik.a или натираются в бане его корнем.

Камчадалы убивают морских львов (сивучей), когда те спят и [60] человек может подойти близко. Убивают их при помощи гарпунов, толстый ремень от которых они привязывают к скале, а под ремень подкладывают парку, чтобы предотвратить при трении о скалу его разрыв. Таким же образом убивают морских львов и курильцы на 10-м острове, где они для этого часто употребляют маленькие копья. Морских львов убивают часто ради их горла, из которого изготовляется пара водонепроницаемых сапог, и ради их желудка, который камчадалы называют пузырем, как и у тюленя, и в котором сохраняют жир. Убивают морских львов, стреляя им в пасть.

На Чукотке встретил я женщину, примерно тридцати лет, которая страдала припадками, имеющими место вокруг Якутска и Колымы. Припадки эти определяют как порчу со стороны старых женщин. Бывает это, когда женщинам становятся поперек дороги в их любовных похождениях. Болезненная раздражительность, неполадки во время месячных, реже у девушек, чаще у замужних, которые может быть никогда не рожали или имели преждевременные роды. Этот припадок встречается в любое время года. За восемь дней женщина становится непригодна ни к чему, затем следует бессознательное состояние, которое продолжается до двух часов, пока она не заснет. Ее обрызгивают свежей водой, чтобы она проснулась, причем она ничего не помнит, что до этого было, но все у нее болит и в течение восьми дней она бродит, как расслабленная. Нужно ее во время этого припадка охранять, чтобы она, чего доброго, не бросилась в воду. Здесь верят, что женщины на Камчатке могут предотвратить такой припадок рядом непонятных слов. Лучше всего освобождает от этого, по их представлению, человек, который кому-либо нанес порчу, но он тогда умирает сам в тот же час.

Алеуты 2. Их жилища — продолговатый четырехугольник с несколько закругленными углами. Пол жилища ниже уровня земли на несколько футов, а по сторонам тянутся невысокие земляные насыпи. Внутри жилища по углам стоят четыре вбитых столба, а в более крупных жилищах еще четыре таких опоры, на которых положены другие менее толстые бревна в длину и ширину с косыми опорами, врытыми в земляную насыпь. Боковые стены образуются косо поставленными бревнами или более тонкими палками. Этот остов покрывают алеуты сухой травой или матами, сплетенными из травы, затем дерном и все сверху засыпают землей. От внутренних опорных столбов отделялись с помощью широких досок места для сиденья и спанья, пол которых несколько углублен и покрыт матами. Также ответвляются от земляного вала отдельные маленькие канавки для стока жидкости. В крыше имеются два отверстия, из которых меньшее служит для входа. К нему приставлено бревно, на одной стороне которого выдолблены неглубокие [61] ступени. Через второе отверстие они вносят свои лодки для просушки осенью.

Во время своих танцев освещают жилище стоящими у боковых стен несколькими жировыми лампами на подставках. Более молодые мужчины сидят вместе на травяных матах и каждый держит в руке бубен, а рядом с ними сидят девушки без бубнов. Бубен — Tschajan — состоит из обруча примерно 1 1/2 дюйма шириной, обтянутого кожей из китового пузыря, и рукоятки. Их колотушка — Tumhasch — спереди оклеена пухом чистика.

Сначала танцуют мужчины (их танцы называются Kahadot), причем мальчики голыми, а взрослые привязывают свои парки из птичьих перьев поперек вокруг бедер; затем они прыгают, ударяя в бубен, прыгают вверх обеими ногами одновременно, выдвинув несколько вперед колени, прыгают вперед или наискось к стене жилища и обратно. При этом остальные бьют в бубны и поют приятным образом. А девушки, прижав большой палец под подбородок, остальными пальцами делают движения перед ртом, испуская более тонкие звуки.

Затем танцуют женщины (их танцы называются Achalk) также в отдельности, в лучших парках, если можно так выразиться. Они прыгают, прижав к туловищу ноги, ноги вперед, поворачиваясь назад и прямо вперед, причем некоторые из них имеют в каждой руке надутый продолговатый пузырь морского льва, в котором положены камешки или зубы. Они их держат перед бедрами, как доказательство того, что их мужья ловки в охоте; хвалу мужьям воспевают остальные. Также танцуют они в масках.

Мужские танцы, которые приняты на Андриановских островах. Мужчина, который носил маску, попеременно то подпрыгивал вверх, то крутился на месте в такт ударам в бубен. В обеих руках он держал по два надутых желудка морских животных, которыми размахивал различным образом, но в такт; иногда бросал их прочь и вместо этого брал покрывало, сшитое из кишечной кожи с красными и белыми полосами на нем для подобной же игры. Этот танец толкуется как насмешка над старыми и ленивыми мужчинами в их работе. При этих танцах носят алеуты особые шапки, спереди высокие и обильно украшенные козьей длинной шерстью. Их песни вполне тождественны с таковыми на Уналашке.

О приеме чужеземцев у алеутов записал г-н Кребс во время зимовки в 1791-1792 гг. на острове Спиркина.

В феврале прибыло в гости пять одноместных каяков с острова Унальга, в которых находилось по одному мужчине с женой. (Когда алеуты в такого рода каяках берут с собой жену, то она лежит позади гребца и не имеет права повернуться до того времени, пока не пристанут к берегу. Делается это из-за тесноты в каяке и ради сохранения равновесия). Когда гости пристали и были приветствованы жителями, они отнесли свои каяки ближе к жилищу хозяев, сделали из них остов своего жилья, покрыли его выделанными кожами тюленей и улеглись [62] в последнем на сухой траве. Теперь хозяева сварили гостям тонкую морскую траву (водоросль), называемую у них Tschakalkag, с кусочками китового сала и подносили это гостям в деревянных чашках, а вместо ложек дали раковины более крупного размера и каждому еще в сыром виде кусок китовых плавников, которые составляют их лакомство.

После захода солнца пригласили гостей к обычным у них вечерним увеселениям. Так, стар и млад, мужчины и женщины отдельных жилищ выходили из последних большей частью поспешно и собирались позади них, чтобы вернее ввести в заблуждение гостей. Все были одеты чище и лучше, чем обычно, а красавицы носили еще на лбу ленту из голой черной кожи тюленя, к которой кругом было пришито десять белых ремешков. С переднего края лента была украшена торчащей длинной шерстью козы. Красавицы имели в правой руке стрелу довольно значительных размеров, к которой был прикреплен надутый тюлений пузырь, а в левой — пузырь без стрелы. За ними следовали мужчины, держа в левой руке бубен, а в правой колотушку для него. И так они прокрадывались позади маленького жилища гостей; затем мужчины ударяли в бубен с громким пением, которому вторили женщины и танцевали при этом. После чего они трижды повторяли на различный лад танцы и пение. Во время этого гости оставались тихо сидеть в своем жилище. Женщины вернулись в свои жилища, а мужчины пошли к гостям и пригласили их, после чего снова удалились.

Через несколько часов, когда алеуты все приготовили к увеселениям, старший пошел еще раз пригласить и привести гостей. Лестница, по которой они входили и выходили, тем временем была убрана. Вместо нее был натянут канат, сплетенный из китовых жил, между двумя из средних опор поблизости к выходу, к которому в середине было прикреплено по целой надутой коже тюленя. От одной кожи к другой тянулся шнур с четырьмя прикрепленными к нему пузырями, а от входа свисал канат в два локтя длиной, связанный в узел на нижнем конце. Как только гости оказались на крыше жилища, раздалось в жилище громкое пение, сопровождаемое ударами в бубен. Каждый из гостей бросал при входе сначала пузырь, затем мужчины сбросили свои парки и сапоги, затем старший показал им путь и они спустились один за другим по канату на кожу тюленя, притянули веревкой другую кожу к себе, на которую, хотя и с трудом, поставили другую ногу и, так слегка покачиваясь, спустились на землю и заняли на матах первое место. После этого опять установили лестницу. Иногда вместо каната употребляют шест. Пока гости спускались, все собравшиеся в жилище пели песни и били в бубны, чтобы напугать приходящих. Кто недостаточно ловко опустится на землю и упадет, высмеивается всеми присутствующими.

Когда гости заняли свои места, началось радостное пение и танцы, перемежающиеся беседой для отдыха. Затем выступают единичные танцоры обоего пола в масках, которые они надели в другом жилище. Каждый танец в масках сопровождался особым пением. Одна маска держала в руках деревянный сосуд с маленьким пламенем из сухой [63] травы и жира и бросила сосуд прочь, когда огонь потух. Толкование этого огня, а также песни при этом следующее: «Мой отец, который меня произвел на свет, дал мне этот огонь, как дневной свет». Конец песни сопровождается радостными возгласами, затем это сменяется другими сценами. Тут и подражание охоте на морских животных и птиц, когда один из танцующих, например, притащил целую надутую кожу тюленя и выражал своими телодвижениями радость нападения на след животного, несколько страха и наконец забой животного палкой. Затем под соответствующей маской предлагает свои услуги сват со многими поклонами. Также танцуют девушки с намазанными растертой медной рудой лицами, в отдельных случаях с копьем в руке. В соответствии с обычаем гости не принимают участия в танцах. Последние продолжались почти до самого утра. Каждый имеет свою собственную маску, которую прячут в начале весны, и алеуты никогда не сожгут своих масок, даже при полном отсутствии дров. Осенью мужчины вырезают опять себе новые маски с разными украшениями на них, как-то: веслами, маленькими закругленными кусочками дерева, которые символизируют каменистую почву, на которой они живут, и так далее. Каждый придумывал свои собственные украшения.

Рано утром привезли алеуты в своих каяках китовое мясо — Mangidak. Кита море пригнало к берегу на третий день после того, как один алеут попал стрелой под правый нагрудной плавник. Стрела обломалась и застряла в теле кита. Когда алеуты его разделывали, они набили себе в нос полынь и ангелику, которая на Камчатке называется Kutahsch. Кто первым ранит кита гарпуном, имеет право снять пленку с языка и печени, а также взять большую часть кишок и плавников и большую часть, чем другие, спинных жил, из которых они плетут пояса, канаты и веревки.

Алеутские женщины все работы выполняют медленно, особенно тонкую вышивку; над дождевиком — Tschigdak — женщина работает два месяца, а травяной мат — Schuettuk — плетет всю зиму напролет.

Во время беременности жены муж не имеет права убивать дубиной морских животных, лежащих на берегу или на подводных скалах, но он может их убивать гарпуном, в противном случае алеуты боятся, что ребенок родится мертвым. Также не имеют права ничего отрезать от выброшенного на берег кита. Если алеутка желает после тяжелых родов бесплодия, то она не закапывает послед в землю, а бросает его на землю, чтобы он стал добычей животных и птиц. Для грудных младенцев вешают к люльке кусочки тех животных, которых добывают в течение шести месяцев. При этом птиц вешают целиком, а от морских львов, медведей и тюленей только морды, а от рыб только куски. Это все делается ближайшими родственниками для питания матери и ребенка. Мальчики уже с юных лет приучаются к своему будущему занятию — охоте: они бросают дротики в насаженные мячики, и промахнувшийся платит круглыми костяными пластинками; или одни бросают соломенных кукол вверх, а другие стараются поймать их на дротик. [64]

Из посуды в их жилищах имеется четырехгранный, довольно высокий сосуд для воды — Tangak, в который накладывают листья «сладкой травы» — Uhujun 3, чашка из дощечек, в которую мочатся, а мочу употребляют вместо мыла для мытья рук; широкий железный нож — Olugak — с деревянной ручкой, которым они отрезают большие куски китового жира, держа его в зубах; этим ножом женщины осторожно раскалывают кости чаек — Schlukak, — из которых затем шлифуют иглы — Halluisch — на пемзе. Для более тонкого шитья (шить — Challuda) пользуются жилами лисиц, а обычно вместо ниток употребляют жилы, которые они вытягивают из спинной части кита. Жилы чаще красноватого цвета с пересекающимися белыми прожилками. Для добывания огня используют алеуты пропитанную натуральной серой — Schavan — скалистую породу. Они кладут на сухую траву сначала размельченные перья, натертые о серный камень, затем бьют камень о камень, пока перья не загорятся. Их светильники представляют собой выдолбленные камни, фитиль из сухой травы, которую они слегка разминают трением в руках, вместо сухой травы иногда употребляют корень ангелики 4, и с наступлением сумерек каждая семья зажигает в жилище свой светильник, который, правда, дает хорошее освещение, но много дыма.

Здесь неподалеку на холме имеется свежая могила женщины, не очень высокая, к середине несколько выше, два шага в длину и едва ли меньше в ширину, покрытая дерном и травой, а сверху к ней прикреплен с помощью деревянных гвоздей еще травяной мат.

Многие алеуты на Уналашке не едят никаких крабов — Illghakuk, — потому что крабы питаются трупами — Asschallaknak — утопленников.

Алеуты хоронят покойников в той одежде, в которой их застала смерть. С мужчинами они кладут в могилу лодки, дротики и удочки, несколько надломленные. Покойников связывают ремнями или шнурами, сплетенными из кишечных полос и кладут их в мешки или завертывают в травяные маты. В знак воспоминания о покойниках муж подвешивает труп своей жены над тем местом, где он спит, вынув предварительно из трупа внутренности и набив в него моху. Также подвешивают они трупы маленьких детей, которые висят до тех пор, пока жена не родит другого ребенка. Однако они начинают уже забывать этот свой обычай. Теперь трупы кладут на тюленью шкуру и покрывают такой же шкурой. Внутренности, вынутые из трупов, закапывают рядом с трупом в особой яме. [65]

Их детские люльки висят слегка наклонно, в них дети, сидя на мхе, прикреплены тремя ремнями, застегнутыми на пуговицы. Люлька представляет собой овальной формы, широкий обруч. Внизу с боков она обтянута выделанной кожей, которая наверху идет еще дальше ножек ребенка.

Одежда алеутов. У мужчин штаны из выделанной тюленьей кожи — Choschik. Они спускаются немного ниже колен, и до них доходят сапоги из шейной кожи морских котиков. Сапоги — Katschityk — легко натягиваются на ногу. На теле у некоторых мужчин надета сначала старая рубашка-парка из птичьих шкур, большей частью чистика, перьями внутрь; воротник окрашен красной краской. Поверх носят подобной формы рубашку, сшитую из кишок морских животных с капюшоном и без него. На голове носят шляпы без донышка (рис. 1). Некоторые мужчины носят конические тонкие деревянные шляпы средней высоты. Такая шляпа делается из проваренной в воде еловой дощечки, чтобы сделать ее более гибкой; сзади соединяется суживающимися сторонами. Снаружи головные уборы выкрашены в зеленый, красный, белый, черный цвета. На каждой стороне изображено большей частью подобие глаза. Верхний край шляпы с одной стороны или по всей окружности широко обсажен щетиной усов морских львов. Куски щетины или прикреплены в одиночку, или их несколько соединено вместе и они плотно прикреплены на значительном расстоянии друг от друга. Причем нижние концы щетины несколько срезаны. В этих щетинах иногда торчат отдельные бисерины или кораллы внизу, в середине и на макушке. Иногда украшают эти шляпы спереди еще фигурки, вырезанные из клыков моржей. В отдельных случаях сзади насажен пучок подрезанных перьев морских воронов, которые вырезаны в виде флага.

Старые мужчины имеют небольшую растительность только на подбородке и под носом. Молодые мужчины носят просунутое через носовую перегородку кольцо, на котором некоторые имеют еще бисер; на ушах носят одну или несколько подвесок из бисера; под нижней губой носят зубоподобный стержень, который они с легкостью могут выдавливать и опять вставлять языком.

Одежда женщин. Одежду женщин составляет парка, длиной до ступней, из шкур молодых котиков — Kagduk, шерстью наружу с круглым, твердостоящим воротником — Itchaschik; ее рукава спереди заканчиваются широкой обшивкой из того же меха, шерсть которого они коротко подрезают женским ножом вдоль длины обшивки — получаются полосы, похожие на бархат. Эта обшивка оторочена полоской из меха морских котиков — Ghaptschidak. Внизу парка имеет такую же оторочку. Воротник большей частью украшен чередующимися рядами белого и синего бисера, а поперек посажены еще отдельные бисерины в виде крестиков красного цвета. Спереди от воротника спускаются двух дюймов или несколько длиннее три или четыре ряда подвесок из белого бисера, в которые вплетены также трубочки из янтаря толщиной в ствол пера. Янтарь — Saedak — они выменивают у жителей острова Кадьяк. [66]

От плеча до локтя, а иногда и до самой кисти, на рукава парки нашиты в один ряд узкие ремешки — Akadak, расположенные вертикально на некотором расстоянии друг от друга. На запястьях и на голеностопных суставах носят они ленты из черноватых шкур молодых морских котиков, которые унизаны бисером — Tamigi — или соединены им же. Вокруг шеи подобная же лента, на которой спереди висит бисерина. В носу носят некоторые из женщин короткий закругленный кусочек алебастра или кость, от которой спереди с обеих сторон свисают три ряда низок бисера в два дюйма длиной. Прорез в носовой перегородке широкий, потому что при вставлении пропускают они совершенно свободно три ряда бисера. Ухо спереди вокруг украшено большей частью круглым же венчиком из бисера.

С обеих сторон нижней губы помещают они заостренный клык моржа удлиненной формы — Knighi, расположенный несколько поперек. Их черные волосы спереди до бровей подрезаны челкой, сзади они загнуты снизу и в середине завязаны лентой из тюленьей кожи или вместо этого обернуты травой; сверху они также связаны на некотором [67] протяжении шнуром из узкого ремня, а затем свисают свободно. Эта прическа называется Takkak.

На лице татуированы они различным образом черной краской на подбородке (рис. 2 а — д); от носа поперек к щекам (рис. 2 е, ж).

Отдельные, более красивые парки женщин, в которых они здесь танцевали, были из евражек, которых получают с дальних островов. Парки вокруг украшены четырьмя лентами — Ikandatt, — покрытыми изящной вышивкой, которые прикреплены одним концом к парке. На рукавах и на подоле парка заканчивается такими же лентами, а пониже еще ремешками из кож молодых морских котиков. С верхнего края первых четырех лент свисают короткие низки бисера, которые заканчиваются кольцами из кораллов. По нижнему краю этих лент наложены отдельные более узкие шнуры длиной в фут, заканчивающиеся спереди кораллом или кусочком железа. К этим шнурам подвешено несколько чистиковых клювов, в которые вставлена подрезанная козья шерсть; между шнурами вниз спускались тонкие ниткоподобные ремешки одинаковой длины из кожи молодых морских котиков, а на них по шесть штук чистиковых клювов. Эти ремешки зазубрены по одному краю. Таким же образом обвешаны и рукава. На плечах, на груди и наверху на спине имеются, кроме того, связки пришитых друг к другу колец из бисерных шнуров белого цвета; на спине и на груди по три таких не очень больших кольца, а на плечах по одному. Под нижним краем этих колец пришиты иногда маленькие пучки козьей шерсти. На спине и на груди эти пучки шерсти с двух сторон среднего кольца, а на плечах — только снаружи кольца. Таким же образом украшен стоячий воротник. Вокруг его нижнего края висят с рядами клювов чистика ряды шнуров бисера длиной в дюйм. От верхнего края воротника к нижнему краю [68] прикреплено несколько шнуров бисера двухдюймовой длины, а с нижнего края воротника до живота спускается лента бисера в несколько ниток, с которыми перемежаются кораллы.

В алеутских селениях на Уналашке — Иллюлек, Агамгик, Учуюг встретил я кроме женщин из мужчин только старых, болезненных и нескольких помоложе, но последних использовала тамошняя компания русских промышленников для гребли на байдарах из кож морских львов. Остальные из ловких мужчин частично были взяты, иногда с женами, так как алеуты утверждали, что они в них нуждаются, на необитаемые острова различными компаниями промышленников, а частично были посланы на другие острова для ловли чистиков. Изготовленные из шкурок чистиков парки русские распределяли затем словно свою собственность. Правда, что население этих островов (Алеутских) заметно уменьшается. Можно было бы туземцев назвать ленивыми, поскольку ими двигает только ежедневная забота о пище, что, правда, связано для них иногда с затруднениями. Если раньше они имели мало потребности, кроме своей одежды, которую они получали, собственно, уже при добывании пропитания, теперь они принуждаются к работе жаждой наживы так называемого культурного мира. Они должны, чтобы потворствовать лени и неловкости этих русских промышленников, жить в постоянном беспокойстве. Навязанные им новые потребности вызывают болезни, а также и голод, с которым в настоящее время они еще не умеют бороться, и опасности, которым они часто должны подвергаться. Все это уносит немало людей.

Их тойоны имеют мальчиков, которые содержат в исправности их лодки, обслуживают их и сопровождают при поездках. Если тойон умирает, то, согласно обычаям их предков, душили мальчика, чтобы похоронить с ним вместе. Русские промышленники утверждают, что они спасли несколько мальчиков от этого из рук алеутов.

Если можно верить рассказам, то, освобождаются старики алеутов сами от груза жизни, когда они в тягость себе и другим. Такой алеут обращается к молодым, которые едут или высылаются на рыбную ловлю, со словами: «Сегодня еду с вами» — и тогда едет вместе, удит, как остальные, только при возвращении назад задерживается у места, где скрытые подводные камни наплескивают волны. Другие, которых русские промышленники ждут на берегу, чтобы получить свою добычу, выходят из лодок — старик едет к самому опасному месту; русские промышленники, которые это видят, кричат тогда с берега: «Кричите, махайте старику, чтобы он избегал опасности», но остальные смотрят молча или улыбаясь в свои парки. Наконец иногда они говорят: «Он хочет утонуть», потому что при выезде еще они заметили его намерение, но не возражали и не показывали вида, что догадываются, а, наоборот, радовались этому предполагаемому ими мужеству. Старик подъезжает ближе, лодка опрокидывается, и он тонет, а остальные, которые за ним тайно наблюдали, одобрительно улыбаются ему вслед.

Островитяне носят во всякое время года одинаковую одежду. Зима, [69] говорят, у них мягкая, снег выпадает глубокий, и сильные землетрясения нередки.

В хижинах нельзя найти огня, чтобы согреться, особенно перед сном, а спят они на травяных матах и закрываются такими же матами. Женщины зажигают хорошую охапку сухой травы и стоят над таким огнем в своих парках. Когда муж возвращается после охоты или ловли в холодную погоду домой, то жена старается согреть его подобным же огнем, затем предлагает ему еду. Они едят в жилищах не все вместе, а каждому мужчине жена подает еду в его собственном отделении. Иногда они согреваются над огнем светильника. Вследствие их непривычки эти островитяне с трудом начинают переносить тепло внутреннего жилья.

Алеуты используют перья овсянок для своего более тонкого шитья.

Алеуты сушат мясо морских котиков впрок, а жир перетапливают.

Для лодок употребляют кожи больших тюленей, как наиболее мягкие.

Если островитянин находит на берегу тюленя или другое морское животное, которое другой подстрелил и которое прибило к берегу, то он имеет право сохранить за собой животное, но должен отдать охотнику гарпун, застрявший в теле животного, и тот оказывается этим очень доволен и делает на гарпуне маленькую зарубку или знак — Anetschin, — доказательство того, сколько животных он убил своим гарпуном. Охотник просит себе также при этом желчь, немного крови, мочевой пузырь и глаза животного и все это бросает в море, чтобы это не досталось воронам, так как они утверждают, что в противном случае не будут иметь счастья на охоте.

У подножия низкой горы в нескольких шагах от бухты 5 лежит куча маленьких камней, к которой каждая из женщин, показывающих нам узкую тропинку, прибавляла один камень. Эти кучи камней служат в качестве указателя дороги, чтобы не заблудиться при густом тумане. Знаки эти называются Auntschhun и устанавливаются также на торфяниках.

Птиц ловят алеуты на своих стоянках петлями из китового уса — Nygatt, которые прикреплены к палке. В эти петли птицы попадают головой или ногами.

Жилища жителей острова Кадьяк 6. Их жилища — Tzikluak — похожи на жилища алеутов, только углы несколько закруглены; более маленькие, большей частью четырехугольные, с одной дверью, в которую можно входить только согнувшись. Внутри хижины в середине четырехугольный очаг — Knehuik, несколько углубленный в землю. Стены ямы выложены камнями. В крыше над очагом имеется четырехугольное отверстие, к которому стены идут несколько наклонно. По бокам [70] хижины стоят их вспомогательные постройки — Ugloch, называемые у русских сараями. Смотря по величине хижины, приходится от пяти до шести таких построек на живущих одним хозяйством, или родственников, или знакомых. К этим сараям под несколько более низким земляным валом ведет наискось проход примерно для одного человека. Каждый сарай стоит недалеко от хижины. Боковые столбы сараев представляют собой поставленные четырехугольником бревна небольшой толщины и высотой несколько более 60 см. Точно такие же бревна образуют и стены, которые скошены кверху так, что наверху остается только маленькое квадратное окошко, обтянутое кишечной кожей. Иногда имеется еще окошко сбоку. Пол этих сараев на одном уровне с хижиной, на котором еще более узкая балка отделяет место для спанья. По наружному краю балки еще вставлены зубы морской выдры. Боковые сараи, как и хижины, покрыты снаружи сначала травой, затем землей или дерном. Эти сараи теплые, почти душные, и не лишены насекомых. Они служат им для спанья, также в них сидят большей частью днем, затем они служат банями, которыми пользуются очень часто. Для бани застилают пол свежей травой, нагревают камни перед хижиной и обливают их в сарае водой, где мужчины и женщины основательно потеют и натираются корнями.

Среди их хижин есть одна отдельная, более крупная, внутри без опор, сделанная из балок, по образцу их сараев, которая предназначается для вечерних увеселений — для танцев, которым они предаются всю ночь напролет до утра, с осени, в течение всей зимы, пока у них хватает продовольствия. Такая хижина называется у них Chasii.

Их мужские танцы — дикое беснование — Pilchkalaktut, как у кенайцев 7. Кадьякцы обмазывают для танцев свое лицо, наверху у глаз белой краской, под этим — черной краской или также от лба вниз к носу белой, затем красной; другие носили маски — Hajut, — сходные с таковыми у алеутов. Свои маленькие шляпы они украшают четырьмя положенными вокруг рядами смоченными белыми пушинками и одну помещают сверху, а то украшают пушинками свои распущенные волосы. Некоторые носят иногда с обеих сторон по косо стоящему назад качающемуся перу. Танцуют они большей частью голыми, только с набедренными повязками. Их меховая парка перекинута через плечо или повязана вокруг бедер; у других эта парка завернута кверху, а рукава засучены выше локтей. Один прыгал больше прямо кругом на месте, держа руку то на талии, то держа в ней свою меховую парку на некотором расстоянии, а в другой руке он держал ножик, которым махал то в одну сторону, то в другую, а также через плечо. Другие держали трещотки из клювов чистиков — Kaelchnait, в каждой руке одну или вместо этого пучки перьев. Они танцуют большей частью согнувшись, с выпяченной грудью, с расставленными ногами, часто также [71] согнутыми в коленях. Они приближались друг к другу, прыгая вперед, в стороны, держа голову то вверх, то вниз, при этом руки вытягивали несколько вперед. Руки с трещоткой выбрасывали быстро — одну вперед, другую назад, то обе прочь от себя в стороны, также и с перьями, которые они держали так, как будто целились во что-нибудь. Остальные при этом били в бубны и пели хвалу своим родственникам — в воспоминание о них.

Бубен называется у них Ttschaujak; колотушка к нему — Mumuk.

Затем эти танцы сменяются танцами женщин — Ujungut. При танцах мужчин женщины лишь медленно поют, а мужчины им в такт двигают бубнами с пением, напоминающим возгласы ликования. Теперь женщины, стоя в один ряд, взялись сначала за руки, или каждая, держа свою руку под рукой соседки, поворачивала ладонь то к себе, то от себя, затем они наклонялись несколько раз медленно то в одну сторону, то в другую, причем крайние держали свою нижнюю часть руки ладонью наружу, а верхняя часть руки была прижата, затем прыгали они, прижав руки к бокам, в том порядке, как они стояли, и наклонялись затем прямо вниз, потом они кланялись вперед, каждая крайняя положив руку на талию. Так как они думали, что достаточно удовлетворили наше любопытство, то теперь стали танцевать все вперемешку, причем каждый колотил в свой бубен, и на этом игра закончилась.

Одежда мужчин. Во всякое время года мужчины носят парку из птичьих шкур — Atkuk, которая надевается большей частью перьями внутрь, реже из евражки или тарбагана. До прихода русских они имели парки из меха морской выдры (калана) или лисицы. При теплой погоде ходят часто голыми, закрывая только чресла, привязывая к ним ремнями кожи морского котика, мех евражки или хвост морской выдры, а теперь иногда привязывают только траву. Штанов они не носят никогда, только носят легкие сапоги, доходящие до колен из шейной кожи морских львов или из меха тюленей — Wodschick. Они также имеют дождевые рубашки из тонкой кишечной кожи — Kerqachliak, которыми покрывают голое тело. Птичьи парки украшены пришитыми снаружи вокруг более или менее одинаковыми кусками из кож евражки, идущими рядами поперек ко шву, на плечах по одному, на груди такой кусок полностью прикреплен. Их шляпы маленькие, имеют форму короткого конуса со сплющенным дном и окрашены. Называются Nykwachtuk. Жены плетут их из корней ели — Aygynak, а некоторые носят шляпы, которые заканчиваются цилиндрами с несколькими уступами — Kaukchualik, или носят шляпы, сходные со шляпами алеутов, — Auiginak. На шляпах носят подрезанные перья морских воронов, обтянутые красной кожей голени чистиков, иногда с несколькими, бисеринами. В волосы бороды вставляют они маленькие кусочки чистиковых клювов.

Один тойон, который представил нам квитанцию об уплате ясака, имел вставленные под нижней губой с двух сторон у углов рта [72] заостренные, косо торчащие наружу моржовые зубы, по одному с каждой стороны, между которыми были довольно широкие нити из горла морских воронов, называемые у них Cootchak, и кольца из разноцветного бисера. К одному из волос его бороды, которая уже начала седеть, была прикреплена около середины синяя бисерина. У других мужчин были под нижней губой торчащие вперед до десяти плотно прилегающих друг к другу рядов из трех бисерин каждый. Одна бисерина была белая, две другие синие. Ухо снаружи украшают кругом крестики из бисера со спускающимися низками бисера.

Одежда женщин. Женщины носят парки (без воротника) из птичьих шкур и рыбьих кож, а также из выделанной кожи. Край оторочен местами обшивкой из коротких полос меха молодых морских котиков. Спереди вокруг груди и на рукавах, которые достигают половины предплечья, парки украшены полосами из меха морских котиков. Иногда эти парки сделаны из меха евражки, украшены вдоль шва кусочками меха одинаковой величины. У птичьих парок на груди, на спине, до локтя нашиты узкие куски кож евражки более свободно.

Волосы спереди обрезаны до бровей, поверх уха — несколько длиннее, сзади они сверху и снизу вдвойне свернуты и в середине завязаны. Сквозь носовую перегородку просунуты тонкие деревяшки в три плотных ряда, украшенные синим и белым бисером, а на концах деревяшек висит по одной белой или синей бисерине. Иногда украшает деревяшку еще продолговатый, плоскообразный кусок кожи, прикрепленный перед бисером. В середине, где деревяшки проходят сквозь носовую перегородку, они обернуты шелком. От перегородки деревяшки идут в обе стороны на 1/2 дюйма длины, несколько отгибаясь вниз. Это украшение называется Maidatt.

В нижней губе некоторые имеют от 6 до 7 колец или удлиненных подвесок из нанизанных синих бисерин, скрепленных внутри губы костяными штифтиками. Другие носят четыре ряда отдельных бисерин со спускающимися дальше шнурами бисера. Некоторые имеют шнуры бисера, свободно спускающиеся от нижней губы на 2 дюйма, другие — 15 деревяшек с прикрепленными к ним шнурами бисера в 1 дюйм длины. Шнуры плотно прилегают друг к другу. Украшение нижней губы называется Kukadshit.

Наружный край уха украшают шнурами из синего бисера, концы которых спускаются довольно низко. Вокруг одного уха бывает 6, а вокруг другого 8 таких шнуров. У некоторых ухо украшают 6 крестиков дюймовой длины из синих и белых бисерин, а от них еще несколько свисающих шнуров бисера синего цвета подлиннее, а также перемежающегося с белым или красным. Украшения, а также подвески вокруг ушей называются у них Akchlyditt. На шее носят женщины, как и отдельные мужчины помоложе, нитки нанизанного белого или синего бисера, иногда с перемежающимися кусочками янтаря — Amat, который они здесь не часто находят, а потому ценят.

Их татуировка — это выкалывание иглами из костей чаек, а затем [73] чернение углем. У женщин только на подбородке. Называется Tamlon. Когда девушки вступают в .половую зрелость, татуировка на подбородке протягивается дальше к ушам. На щеках имеются маленькие кругленькие пятна — Tup; от плечей вытатуированы зубчатыми линиями широкие ленты, которые соединяются между грудями; у более богатых и на спине; между грудями еще две одинаковые точки. Такая татуировка бывает также и у мужчин — у них Она называется Tschakjaul. Еще вытатуировывают они у девушек на наружной стороне предплечья свои лодки, а на внутренней части кисти руки две линии. Это называется Ihatt. Для раскрашивания лица пользуются они красной краской — Ktak, которая добывается из красной глины. Окраска в красный цвет называется у них Ktag; окраска белой краской — Kutclioak. Это белая известь. Обе земляные породы обжигают, растирают на камне в муку и сохраняют отдельно в мешочках, завязанных ремнем из очень мягкой кожи. Носят мешочки на такой же нитке какую употребляют для нанизывания бисера. Для окраски в черный цвет служит им, как и на Уналашке, черноватая медная руда — Achsek, которая после превращения в мельчайший порошок смешивается с жиром и завязывается в кусок кишки. Чтобы нравиться мужчинам, красавицы окрашивают себе лицо соответственно их желаниям, потому что это больше, чем что-либо другое, имеет власть над сердцем последних и способствует тому, чтобы нравиться. У одной лицо было окрашено в красный цвет со лба до верхней губы, наряду с черной полосой примерно в четыре линии шириной посредине через нос и с обеих сторон наискось вниз к ушам; наконец, от ушей по щекам шли две параллельные черные линии. У второй на чистое лицо начиная с правой стороны от переднего угла глаза вниз вдоль щек были нанесены четыре черные полосы, три из них шли через веки глаз. С левой стороны поперек шла неровная линия, начинающаяся под глазом и доходящая до нижней части носа. У третьей нос, а также под глазами и по направлению к щекам вниз — все было окрашено в красный цвет. На правой стороне две одинаковой ширины блестящие черноватые полосы, первая начинается от носа поперек, вторая под ней, в то время как слева две такие линии шли от глаза прямо вниз. У четвертой под носом до татуировки подбородка лицо красное с черноватой полосой через все щеки до ушей. У некоторых еще, начиная от бровей идут черноватые линии косо назад и наверх. Далее мы встретили еще у одной вертикальную красную полосу, начинающуюся под носом, идущую вдоль спинки носа через переносицу и между бровями, которая на лбу расширялась и обрывалась. Наконец, еще один вид татуировки из семи черных линий, спускающихся со лба до век косо по направлению к внешним углам глаз. В середине, между ними, лоб оставался чистым. Старые женщины имели только лоб окрашенным в красный цвет. У юноши были окрашены в красный цвет лоб, щеки и нос. Иногда их лица были раскрашены с обеих сторон лба широкими полосами на левой щеке до половины, а правая щека раскрашена полностью. [74]

Их женские мужчины — Ahanautschak — ходят одетыми подобно другому полу (женщинам), как и одинаково с ними разукрашены. Где в доме имеется несколько детей без девочек, то родители определяют одного мальчика на женские работы, который так свыкается с несвойственной ему одеждой и со своим женским положением, что глаз не может отличить его от женщины. Они никогда не женятся, однако иногда удовлетворяют свои половые потребности и, хотя не все, попеременно выступают в обоих полах. Они сопровождают мужчин на отдаленную охоту, причем у них всегда имеются нитки и иголки и все, что нужно для шитья.

Среди мужчин на Кадьяке оказалось несколько более значительного роста, чем жители о. Уналашки. Их нос более выступал вперед по сравнению с тем, что наблюдается у других туземцев Азии; их черные глаза не такие маленькие. Среди женщин можно встретить немало с приятными чертами лица, их превосходят в этом отношении только те жительницы о. Уналашки, которые имеют отцами русских промышленников. Только первые кажутся более ворчливыми, стыдливыми и сдержанными.

Как мужчины, так и женщины нюхают табак, если находят его готовым, так как они еще не умеют его растирать. Женщины нюхают табак с меньшей жадностью, чем мужчины. Женщины на Уналашке едва ли нюхают табак, так как там этот обычай довольно редок.

Занятия и образ жизни этих туземцев (кадьякцев). Зимой мужчины удят палтуса — Saik, делают дротики и лодки. Незадолго до этого они имели еще большие лодки на 20 человек — Angiak, теперь только одноместные — Chajak и двухместные — Chajachgak. Трехместными пользуются только ради удобства русские промышленники. Кожаные их каяки пошире и покороче, чем у алеутов; они на ходу менее быстры; весло у них короче, однолопастное наверху с короткой поперечной ручкой. В каяках сидят на коленях. На некоторых каяках установлено вертикальное приспособление для прицеливания, представляющее собой тонкую ветку, расщепленную вдоль, причем нижние концы этих двух половинок плотно связаны нитками, а верхние концы распираются специально вставленной поперечной деревяшкой. Еще возят они на своих каяках связку дротиков с коротким оперением, дощечки для метания дротиков, гарпун — Tochsytt, плавающий пузырь, для которого берется шнур — Aktschuk, из жил речной выдры — Punchpak, затем пузырь со свежей водой и приспособление для вытягивания воды из пузыря, сделанное из стебля водоросли или из несколько больших размеров зонтикового растения.

В феврале, марте до апреля идут они на юг на охоту на морских котиков — Atyk. С мая до июня следует охота на каланов (морских выдр) — Achna, в июне — июле охотятся на китов — Ahuk, морских львов — Adachluk, морских свиней 8 — Mangak, тюленей — Schuek и [75] ловят птиц. Китов убивают они с помощью гарпуна, короткая часть острия которого остается в теле животного. Наконечник гарпуна делается из шифера. Кита ремнями тянут к суше, однако он разбивает иногда слишком близко подошедший к нему каяк. Из жил кита, больше из жил хвоста и меньше из жил мяса, женщины делают нитки, как и из жил дельфинов, но не из жил морских львов. Жилы кита — Kihachluf; нитки из жил — Kluchkett; жилы дельфинов — Paiginak. Охотятся на морских львов, когда они находятся в спящем состоянии, и бьют их дубинками. Острие дротика иногда из раковины, в которой можно найти и жемчуг. Нитки из жил морских львов раньше употребляли они также для петель на лисиц. Что касается их дротиков, то концы последних различны:

1. Pektok — на морских котиков.

2. Kuguluvak — на каланов (морских выдр) и уток.

3. Как № 1 — на дельфинов.

4. Как № 1 — на морских котиков.

5. Tchauyk — на тюленей и морских выдр.

6. Kallugiak — на китов.

С мая по сентябрь появляется красная рыба, но не во всех речках, также белая рыба и горбуша; чавыча показывается только вначале в небольшом количестве. Они ловят рыбу вершами из тонких веревок из жильных ниток — Kuweschik. Сушат рыбу, разрезав ее пополам, — юколу — Tammu. На обработке рыбы работают женщины. С конца июня до 20 июля собирают клубни сараны; в сентябре — корни макарши 9; в августе до сентября — ягоды, а именно: шикшу 10, скорбутовые ягоды 11, красную смородину, голубику, чернику, тот вид малины, который растет на Уналашке, — ягоды продолговато-закругленные, большие и красные. Один вид щавеля мнут ногами, варят до густоты и с его помощью сохраняют в ямах пластами нарезанное китовое сало. Из кожи красной рыбы, очищенной от мяса и чешуи, варят клей — Apiitak, для чего якобы лучше всего использовать кожи отощавших к осени после икрометания рыб. Мясо морских львов варят всегда. Рыба, китовый жир для них безразлично — вареные или сырые. Их глиняные горшки для сала — закругленные, от середины вниз скошены, в самом низу тупые, поэтому наверху пошире. Их питье — только чистая вода. Их огниво по образцу камчадалов — Tutingak: два хорошо высушенных в дыму куска дерева, один широкий и плоский, снабженный в середине двумя круглыми углублениями, в которые они вкручивают с помощью ремня другой более длинный, заостренный на конце кусок дерева.

У них отсутствует всякое представление о каком-либо божестве, существе, которому все обязано своим существованием; любой образ, [76] служащий для того, чтобы вызвать в них понятие об этом, не послужил ни к чему, всякое допытывание оставалось бесплодным, также никакого названия высшей силы не могли они нам привести, и так как мы не раз говорили им об имени бога, то ответ их был: «Его нет, как же надо его называть?», разрушая нашу последнюю надежду достичь цели. Что касается злого существа, то они говорят, что их шаманы в экстазе видят дьяволов и что последние живут в земле. Их шаманы, к каковому ремеслу склонны также и женщины, — Kalahelik — не имеют никакой специальной одежды, только они раскрашивают себе лицо и украшают голову несколькими перьями; они соревнуются друг с другом ради жалкого дохода. Свои заклинания они направляют против болезней, против бурной погоды, если она препятствует выезду; затем они пытаются предсказывать будущее. Они думают, что в состоянии предусмотреть, на что следует надеяться в предстоящей охоте или какого исхода ждать от предпринимаемого спора. Если умирает большой шаман, то он иногда показывается ночью на земле в виде быстро проносящейся мимо огненной фигуры со скрещенными ногами, правая рука на затылке, левая на спине — Tschachaick.

Что касается их болезней, то это наружные нарывы, также и на лице, более в горле, как и в носу, боли в костях, разъедание костей так, что кости ломаются — сифилис уже с давних пор — Itungunachtak; затем страдают они также глазными болезнями, так что они часто слепнут; впрочем, они достигают глубокой старости и уже едва могут ходить. Они пользуются кровопусканием — Tackauk. Прибегают к нему при головных болях, прокалывая вены на верхней части кисти руки железным ножом. Железо они получают из обломков кораблей, прибитых морем, или выменивают его у какого-то далекого народа, живущего на суше.

Своих мертвых погребают они в круглых могилах глубиной в три фута вокруг своих хижин или же поодаль, где они думают, что место подходящее. Они надевают на них новую парку, раскрашивают лицо, кладут их украшения из кораллов, которые уже считаются нечистыми; на дно ямы настилают траву, на траву расстилают шкуру тюленя, на нее кладут труп на бок, пятки к заду и закрывают яму старыми балками, на которые у мужчин кладут каяк, гарпун и стрелы (все это в нескольких местах разрубают), натягивают поверх их сеть и все привязывают ремнями к балкам; с боков и сверху кладут тяжелые камни. Еще закапывают они рассыпанные кораллы в близком к могиле месте. Их могилы называются Kunguk. Трупы своих более любимых родственников они кладут в один из своих сараев на шкуру тюленя и закрывают такой же шкурой, причем вход туда хорошо закладывают. Если же вонь начинала распространяться в хижину, в которой они по-прежнему жили, то они обрушивают сарай на гниющий труп и укладывают снаружи сарая все, что обычно кладут на могилу.

При погребении стоят родственники и друзья, и оплакивают [77] покойника. Иногда оплакивают по нескольку дней. Из оставшихся обычно отец и мать, а если их нет, то ближайшие родственники остригают волосы и чернят лицо углем на некоторое время. (Их различное раскрашивание во время ли радости или когда они идут войной друг на друга я не мог определить с помощью расспросов). Волосы они потом опять отращивают. То и другое соблюдают дети после смерти своих родителей или супруги, если один из них умирает; если умирают более богатые или более почитаемые, то убивают еще раба или рабыню (в зависимости от их пола) чтобы похоронить вместе с покойником. О мертвых думают они, что отправляются они к дьяволу и сами становятся дьяволами; также при неожиданной смерти думают, что покойника задушил дьявол.

Эти островитяне берут от одной до трех жен, а в зависимости от благосостояния — до шести. Их брак является куплей — продажей, а когда имеется взаимная склонность, то идут обрученные сначала друг с другом в баню, без последующих затем обычаев. Однако жених дарит отцу невесты кое-что, что у них в значительной степени принято, а отец невесты дает ей кое-что из одежды, в результате получается как бы обмен. Большей частью муж приходит жить к молодой жене, однако, если нужно, она идёт вместе с ним. Кто берет в жены вдову, имеющую дочь, тот спит с обеими; также держит женщина двух мужей, которые мирно живут вместе в одной хижине. Если супруги оказываются недовольны друг другом, то они расстаются и берут себе других жен и мужей. От ревности мужчины не совсем свободны, но она становится тогда сильнее, когда женщина заводит себе любовника. Их маленькие дети сосут долго, так что бывает, что они уже при этом бегают. Часто появляется второй ребенок, и тогда мать кормит обоих, причем им дают и обычные блюда, которые им иногда еще пережевывают.

Самого ловкого и самого сильного из их поселения рассматривают они между собой как главного — Ngajokak, который, однако, никакой власти не имеет, так как каждый у них может распоряжаться только своими собственными родственниками.

Они не терпят воров, хотя воровство остается у них ненаказанным, потому что кража среди них является только позорным поступком, но не наказуемым. Что касается убийства, то стремятся родственники убитого отомстить убийцу тем же.

Их войны больше ради грабежа, когда одно поселение идет войной на другое. При этом пользуются они деревянным панцирем — Attchaat (в этом слове первое «а» едва слышно). Их рабы — это иногда сироты, которых воспитывают, иногда военнопленные, впоследствии их обменивают или выкупают родственники. Раба выменивают за двадцать кораллов на Аляске, а также и здесь.

Гостя они принимают так: несут его из каяка на плечах в хижину; затем сажают на мех тюленя или на мат, причем молодые женщины приветствуют его пением. Первое, чем они его угощают, это теплая [78] вода, затем ставят ему то, что у них есть из рыб, китового сала и нарезанных корней.

У них отсутствует предание об их происхождении. Сами они называют себя Kychtagmytt, жители Уналашки называют их Koniagi.

У них есть игра, называемая Kagonaudat, которую я не видел в исполнении и опишу только приблизительно. На земле на расстоянии двух сажен друг от друга лежат две выделанные тюленьи кожи.. На каждую кожу кладут плоскую круглую костяную пластинку величиной с пуговицу для платья. Каждый из играющих имеет пять одинаковых, деревянных игральных пластинок, которые они бросают, стоя у одной тюленьей кожи, на лежащую на другой коже пластинку. Расстояние, на которое одна пластинка упадет от другой, отмечают они двадцатью шестью короткими вбитыми в землю колышками, служащими в качестве знаков. Играет один против одного или два против двух, иногда играет один против двух. Они точно знают, как надо выиграть. Кто покроет вышеупомянутую костяную пластинку своей игральной пластинкой, получает два очка, если на костяную пластинку попадает с обеих сторон по игральной пластинке, то каждый получает три очка, а оба вместе шесть очков, если попадет на эти две игральные пластинки еще одна, то счет будет девять очков.

В шесть часов подъехали к нашему кораблю в Бобровой губе два американца в каяках, похожих на кадьякские. Они привезли в подарок речную выдру, молодую морскую выдру, морскую собаку и буревестника — по-видимому, все, что им в течение дня принесла охота. За все это они были вознаграждены бисером и нюхательным табаком. У одного была надета парка из евражек, у другого — из меха молодого медведя. У обоих поверх были надеты дождевые рубашки, спускающиеся немного ниже колен и локтей. Здешние обитатели суши называются чугачи (Schugatschi) 12. Они враждебно настроены к русским, но ради обмена иногда приходят к ним. Они не дают никаких заложников, как делают островитяне.

19 июля 1790 г. рано были мы у входа в Чугачскую бухту, в устье залива Нучек, против северной оконечности острова Цукли. К кораблю подъехало несколько чугачей, большей частью в двухместных, а частично в одноместных каяках. Свое мирное настроение они обнаруживали больше маханием рук, чем через переводчика. Однако сначала они опасались идти на корабль, пока наконец не решились на это. Первый приветствовал нашего начальника с вытянутыми руками, прижимаясь щекой к щеке, остальные кричали попеременно «Lali» — все равно что «сжалься». Некоторые носили белые жестяные полосы спереди вокруг предплечья. Под нижней губой имели они поперек широкий прорез, который представляется как двойная губа, причем у некоторых было там костяное украшение. Чугачи носили парки из шкур евражек, [79] тарбаганов, а в отдельных случаях птичьи парки; у некоторых эти парки были с одной стороны прорезаны под мышкой книзу. Верхнюю одежду носили из кожи оленя.

Их лодки такие же, как и на Кадьяке. Отдельные лодки видел я выдолбленными из цельного ствола, также есть у них большие кожаные лодки, на которых они часто переезжают с места на место в поисках хороших промыслов. Иногда они ночуют под этими лодками, а иногда ставят себе маленькие хижины из привезенных с собой досок некоего благоуханного дерева. Своих мертвецов они якобы сжигают. В обмен привезли они кожи морских выдр (каланов), черного медведя, рыси, евражек, а также свою утварь, в обработке которой замечается большое старание. Выменивают они охотнее всего на синий бисер, реже на белый и тех же цветов кораллы, из которых они умеют прекрасно выбирать одинаковые. Эти туземцы вспыльчивы, их расположение можно легко приобрести, но еще легче и скорее потерять. Их первое обращение было всегда, как и на Уналашке, — неистовый крик. Не получив о них сведений через переводчиков, едва ли можно было доверять их мирному настроению.

Из Чугачской бухты плыли к востоку до о. Каяк, а от него держали обратный путь к Камчатке. Весь переход занял время с июля по октябрь 1790 г.

26 декабря прибыли мы в корякский острожек, не доезжая Большерецкого острога. Местные жители здесь употребляют в пищу гриб березы и тополя, замороженный и очищенный от более твердой коры, с рыбьей икрой, также употребляют этот гриб отдельно мягким. Иногда служит он им в качестве фитиля в их лампах: после снятия коры из него делают ремешки в полдюйма ширины, потому что он легко впитывает жир и дольше горит. Живущие подальше от моря жгут больше медвежий жир, нарезанный в кубики.

В мае 1791 г вышли из Авачинской губы к Берингову острову. Шли мимо Андрияновских островов к о. Уналашка. 25 июня 1791 г. вошли снова в восточное предместье Капитанской гавани на о. Уналашка и стали на якорь против алеутского селения Иллюлюк.

Алеуты Уналашки употребляют корень с неприятным и резким запахом — Chogdoghag. Его алеуты привязывают к своим удочкам для большего счастья и чтобы рыба имела приманку. Для этой же цели пользуются еще другим корнем — Hamidok.

Варят и сохраняют на зиму в ямах или пузырях щавель — Alungajak, употребляют для еды корень Chanik, корень Sarana-Aliugach сохраняют летом в ящиках на зиму. На зиму сушат водоросль I-aku, варят ее в разрезанном виде со свежей или сушеной рыбой, а также с салом.

Вблизи небольшого водопада в направлении бухты алеуты делают запруду путем насыпания небольших камней, которая называется Tschungin, а между несколькими свободными протоками устанавливает верши — Tschajak; последние сделаны из ивовых прутьев, имеют [80] форму сахарной головы длиною в полтора фута с открытым концом. Укрепляются верши тремя колышками и перед самым передним обручем поперек устанавливается задержка с помощью китового уса. Между отдельными вершами устраивают «рыбодержатель» — Tschaghadak — из нескольких камней, чтобы сохранить наловленные рыбы свежими.

О своем происхождении рассказывают алеуты, что на эти острова (о. Уналашка и Умнак) пришла с запада собака, родила существо, спереди похожее на человека, сзади оно выглядело волосатым. От этого существа они и произошли. Согласно другим источникам, на западный выступ о. Умнак пришла с неба собака, сначала родила два человекообразных существа, потомки которых со временем все больше и больше принимали человеческий образ, и так как людей теперь стало много, то возникли между ними войны, почему они и переселились на другие острова и стали различать себя обозначениями: Kaualang, Sessignan, Negho. Это предание имеют также островитяне на Кадьяке. Жители Уналашки называют себя, как и жители Умнака, Kaualang, что означает местность морских львов; жители Андриановских островов называют себя Negho, что означает военнопленные; жители Крысиных островов называют себя Karho; жители следующих островов называют себя Sessignan, что означает таких, которые выгнаны с острова или из страха перед соседями, а также по другой причине сами по себе переправились на другой остров; жители Акуна и Кигалга называют себя Kignon; жители Унимака и Аляски называют себя Koatantajagon; жители Кадьяка — Koniagi; так же называются у них жители материка вокруг о. Кадьяк. Затем следуют Kinai, а дальше на юг — Tschuwatschi. На северной стороне Аляски живут сначала Koniagi, затем — Kinai и дальше — Tojojus. Острова с четырьмя вершинами называют они Akugun.

Они думают, что божество — Agugock, в существовании которого они убеждены, живет на далеком Востоке, откуда начинается возникновение земли. Им кажется, что на луне они видят лицо человека, но о ней, как и о звездах, не имеют никакого дальнейшего представления. Алеуты не думают, что являются единственными людьми, но считают, что и в более высоких областях (сферах) живут люди, которых они видят и слышат при молнии и громе, когда те ведут между собою войну. Дьявола называют Chagylykajak; алеуты верят тому, что говорят, их шаманы, которые называются у них, как и маски, которыми они пользуются во время танцев, — Kuhack. Они верят, что эти дьяволы живут в земле и на земле и что, если человек умрет, он никогда не может быть тем, чем он был раньше, а становится дьяволом и бродит в ночное время вокруг их жилищ; земля, которая содрогается при извержении огнедышащей горы, остается для них творением дьявола, так же толкуют они сны. Их тойоны называются Tukuck. Человека они называют Tajachu.

Их предводители не пользуются большим уважением, почему и на [81] их приказания не обращается большого внимания. В предводители алеуты выбирают самых зажиточных, причем сын наследует отцу, а если сына нет, то выбирают другого предводителя.

Солнце — Agadak — считают они божеством, потому что все пользуются его теплом; при буре, которая у них быстро вызывает недостаток пищи, приносят солнцу жертвы, бросая в его направлении куски черной медной руды. Также юноши и девушки после захода солнца, выходя крадучись из своей хижины, быстро разводят огонь с помощью захваченных с собою углей и сухой травы на небольшом расстоянии от хижины по направлению к морю. Тогда все, прыгая вокруг огня, так громко поют, как если бы они хотели этим пением внушить страх буре или сделать ей наперекор. Наступившее после бушевавших ветров затишье алеуты приписывают этому своему старанию.

Их летние хижины — Sakudaktschaluk; их зимние хижины — Kamuktschaluk, которые по сравнению с первыми несколько теплее. Около них иногда имеются маленькие кладовые — Ahajak — для запасов, с более узким и низким входом из хижины. В них сохраняют в желудках морских животных жир, сушеную рыбу, икру и другое. Снаружи эти кладовые вместе с входом покрыты дерном.

Занятия мужчин. Зимой, когда позволяет погода, удят палтуса — Tschagim — и треску — Atchida; идут на ловлю тюленей — Ischok — и морских львов — Kauak, хотя последних больше убивают весной, так как тогда алеуты обтягивают свои каяки тюленьей кожей. В июне ездят на ловлю китов — Allak. В некоторые здешние реки входят нерка и гольцы. Между Аляской и Унимаком входит кета — Anumchuda, ловлей которой они не совсем пренебрегают, хотя занимаются ею с меньшим увлечением.

На зиму из кеты они приготовляют юколу — Chudak. Часто алеуты весь свой запас кеты обменивают на табак. Осенью идут они на морских котиков. Их дротики умеют они бросать в цель при помощи метательной дощечки, так как у них нет луков. Различные дротики — Ajachkutag — с маленьким костяным острием применяют алеуты на добыче морских выдр — Tschugatuk; когда охотятся на морских львов, на первых порах пользуются дротиками с каменными наконечниками — Ogualok, еще пользуются костяными дротиками с тремя зубцами, последние употребляют они также и на китов. Для ловли птиц служит им дротик с четырьмя костяными остриями, которые снабжены еще зубцами, — Nugyn. Для ловли тюленей пользуются они гарпуном — Sakack — с каменным острием и пузырем из желудка тюленя или маленького морского льва. Если много человек выезжает в море на ловлю выдры, то собственником ее будет тот, кто первым попал в нее дротиком, хотя прикончили ее остальные; однако собственник не сохраняет ее для себя, а дарит одному из своих ближайших родственников, который затем, если ему выпадет такое же счастье, отвечает ему тем же. Чтобы сделать эту ловлю более благоприятной, суеверные алеуты берут на свои одноместные каяки вырезанные из дерева фигурки [82] морских выдр (каланов) — Tschaach. Вечером перед выездом на охоту на них едят слегка горький на вкус корень растения Lupinus («желтый корень» называется у промышленников), употребление которого якобы вызывает на несколько часов галлюцинации, а затем — более острое зрение. Леска их удочки — Kanahasch — состоит иногда из прикрепленных друг к другу тонких концов той водоросли — Microcystis pisitera Ag, которая находится у берегов Америки, а здесь только выбрасывается из моря. Леска называется Imagis, также Iwak и делается иногда из узких полос китового уса, связанных друг с другом. У алеутов это называется Kachsek, как у них называется и китовый ус вообще. Для рыбной ловли в маленьких речках используют алеуты кроме упомянутой выше запруды еще сачки из китовых жил, называемые Jugik.

Кожей большей частью трески и кеты пользуются они вместо клея: очищают кожу зубами от чешуи, и если что-нибудь хотят приклеить, то мелко ее разрезают и варят в раковине с водой; также они заматывают куски кожи в сухую траву, чтобы склеить что-либо наспех, и держат их под огнем для набухания. Клей называется у них Tschihijak.

Чтобы предохранить себя от заливания волнами, алеуты обвязываются в каяках с помощью кишечной кожи, пришитой к круглому отверстию каяка, причем веревку от этой кожи они прикрепляют спереди так, что она идет назад через левое плечо. Перед собой с левой стороны на каяках они помещают на поперек натянутом тонком пучке из китового уса свое двухлопастное весло — Chaschik. В результате такой гребли их коричневая рука становится внизу белой. Свое весло они закрепляют справа с помощью палки с несколькими зарубками; палка окрашена в красный цвет, а с боков большей частью снабжена тюленьей щетиной. Подобным же образом лежит еще перед ними метательная дощечка для дротиков, а сзади чаще с обеих сторон по пучку дротиков.

С рассветом они встают и первое, что они делают, — это моют руки и лицо, затем принимаются за завтрак — сырые рыбы и так далее.

Кто находит на берегу выброшенного кита, имеет право оставить себе язык и половину пленки печени, из чего они шьют себе дождевики; половину жира и мяса берет тойон населенного пункта, а другая половина честно делится между всеми остальными. Кто нашел кита первым, носит на голове повязку, вышитую пестро перышками и украшенную шерстью козы, и носят до тех пор, пока весь жир и мясо не будут съедены. Раньше убивали они морскую выдру (каланов) на суше дубинками, когда они встречались еще часто. О перьях сокола они думают, что тот, у кого такие перья прикреплены снаружи каяка, значительно счастливее в охоте на каланов. Однако только редко кто имеет такие перья, потому что, согласно их обычаям, они боятся убивать сокола. Они утверждают даже, что каланы не только не боятся таких украшенных перьями каяков, но даже очень близко к ним приближаются. [83]

Их дощатые шляпы — Tschachudak. Дощечки парят сначала камнями, чтобы они размякли для сгибания. В отдельных случаях носят алеуты шляпы, имеющие форму замкнутого конуса, который спереди несколько вытянут. Оба вида шляп обсаживают щетиной усов морских львов — Inglak. Также нравятся им для этого перья из хвоста наших петухов. Спереди для украшения имеются на них большей частью фигурки, похожие на морских животных и людей — Kadaung, вырезанные из клыков моржей, и фигурки, похожие на птичий клюв, — Tumhadat. Шляпы окрашивают в разные цвета, чаще вокруг, подобно полосатой ленте. Из красок пользуются черной — Kartschichtyschk, которую получают с Аляски; белой — Schwak; зеленой — Tschidgajak; красной — Olodak; желтой — охровой коры — Akungak и Badaraguak, которая покрывает дно некоторых прудов и ручьев. Эти виды находятся на Уналашке. Зеленый и черный стирают в синюю краску — Unukugtak (двухцветный). Чтобы покрыть шляпу этими красками, царапают они себе в носу до крови, и эта кровь служит в качестве связывающего средства, когда они стирают краски с водой на камнях.

Если алеуты подстреливают морского льва или морского котика покрупнее, то, случается нередко, что эти животные пробивают каяк. В целях предосторожности возят алеуты с собой две целых, пригодных для надувания кожи тюленя или вместо них два пузыря морских львов, которые они, если их каяк дает течь, надувают и помещают один спереди, а другой сзади каяка, чтобы спастись у ближайшего берега. Но если в открытом море каяк попадает в сильный шторм, то он потерян, потому что хотя волны его не могут покрыть и вода проникнуть в него, но всегда можно опасаться, что они его опрокинут. Однако, если несколько каяков, например пять или шесть, идут вместе, то есть еще надежда на спасение, а именно: они прикрепляют каяк к каяку поперек на расстоянии локтя друг от друга с помощью двух ремней, из которых каждый обвязывается вокруг каяка, и затем еще на носу каяка и на корме прикрепляется по надутой тюленьей коже, которая лежит на воде в виде пузыря. На крайнем каяке с той стороны, откуда дует ветер, не должно привязываться никакого пузыря, а на последнем каяке с противоположной стороны вместо одного пузыря устанавливается по два; те, кто едут посредине, не гребут, а только крепко держат руками один каяк на расстоянии от другого; сидящие же на обоих крайних каяках гребут с осторожностью, чтобы таким образом пробиться через бушующие волны к ближайшей земле.

Занятия женщин — шитье и забота о пище. Раньше они варили пищу в глиняных горшках, теперь некоторые имеют железные котлы. Однако, когда им очень хочется есть, употребляют они свою пищу в сыром виде. Рыбу сушат, а при сырой погоде покрывают на ночь матами. Жир олений они теперь растапливают в котлах, а потом сохраняют его в желудках тюленей. После ужина женщины занимаются шитьем или иным рукоделием, которое осенью большей частью состоит в заготовлении ниток. Тем временем мужчины развлекают своих [84] красавиц пением, причем они бьют в бубны, но больше занимают сказками, которые сменяются пением. Все это делается с целью вызвать в качестве одобрения женскую улыбку.

С поздней осени начинаются их увеселения, продолжающиеся всю зиму напролет. Затем жители разных населенных пунктов посещают друг друга. Изобилие самой по себе простой пищи является главным в их угощении, которое к ночи сменяется веселыми танцами. В своих песнях, которыми они сопровождают танцы, прославляют то, что они видели или сделали. Для танцев женщины мажут себя краской из черного порошка, смешанного с жиром. Раньше веселились они иногда на открытом воздухе, как мы видели еще теперь на Танаге. При этом они соревнуются в скакании вверх на большой коже, которую держат растянутой большое число стоящих вокруг, постоянно сменяясь, причем прыганью способствует единовременное подбрасывание кожи держащими. Это скакание под ликующее пение остальных повторяется до изнеможения. Если приходит сюда чужой с других островов и ходит, словно попрошайничая, от одной хижины к другой, то все уделяют ему кое-что из пищи.

Татуировка на подбородке — Tchebloat — производится, когда девушки вступают в половую зрелость, что у них, как говорят, происходит около 20 лет или позже, а то и просто для украшения у женщин — по щекам, на ноге, на руке и снаружи на передней части предплечья отдельными линиями или точками — Angatschok, на лбу и над носом — крестиками — Kuschpaejok и так далее.

Когда молодой алеут собрался жениться, он покупает невесту у ее родителей или родственников. Расплачиваются они каяками, предметами одежды, а также рабами, а родители невесты отплачивают частично приданым. Более богатые берут до 7 или 8 жен. Если же им жены не нравятся, особенно когда они проявляют ревность друг к другу, то их часто отсылают назад к родителям с детьми или без последних. Реже обладает женщина двумя мужьями. Родители стараются удерживать своих сыновей от женщин как можно дольше, до тех пор, пока они не станут зрелыми мужчинами. Здесь находим так же, хотя и реже, как и на Кадьяке, женских мужчин — Aijahnhuk, которые, однако, сами имеют жен. Во время месячных — Ajack — женщины не спят со своими мужьями, также не притрагиваются они ни к какой работе. При рождении детей женщинам помогают старухи, и для роженицы выбирают они более свежую пищу, которая прячется от других в хижине. Ребенок питается молоком матери до тех пор, пока у него не появляются зубы, а также кормят его кашей и поят любимыми их напитками. Имя новорожденному дают самые опытные люди поселка по тому, что им первое придет в голову — по птицам, морским животным и так далее.

Алеутки вообще стыдливы, но часто оказываются ворчливыми и упрямыми. Кажется, они не ощущают того сладострастия, которое камчадалка лелеет в себе, а скорее ждет алеутка ряд лет, чтобы [85] избежать в результате несчастного брака принуждения и бедности, тяжелой работы и лишений, а также для того, чтобы иметь возможность небольшой роскоши, так как для нее бисер, кораллы, козья шерсть, табак и парки являются непреодолимым соблазном. Это сделало их привлекательнейшими красавицами, и они могут почитать себя счастливыми, что их мужья далеки от того, чтобы смотреть косо на их любовные похождения, даже часто помогают им в этом, но всегда они должны для этого испрашивать согласие мужей и родителей, которое, правда, они весьма редко не получают.

Бань они до прихода русских промышленников не знали; а пользовались для этого иногда горячими источниками. В море, речках и стоячей воде купаются они также зимой, чтобы очистить и закалить тело и в бодром состоянии выходить на охоту. До прихода русских, по их утверждению, они доживали до 100 лет, однако теперь уносят их различные болезни.

Дряхлые старики часто топятся или просят друзей убить их.

Против болезней они, кроме кровопускания — Uchtosch, не имеют почти никаких средств, если не считать только таковыми действия их шаманов, которым они доверяют и предсказания которых принимают за определенное решение своей судьбы. Для, кровопускания служит им заостренный камень — Uchtosk; сам камень получают с острова Умнака, где он называется Igak, алеуты называют его Sadgydak и делают из него также наконечники для дротиков.

Болезни они рассматривают как внутреннее затвердение, которое на ощупь как камень. Корень Angelika употребляют они в вареном виде внутрь и натираются им при ранах, а корень и листья Saneraempf употребляют внутрь.

Беременная женщина — Ichtschelgetsch. При беременности жены. мужчина не должен ничего делать топором из опасения погубить ребенка. При родах уносят всю мужскую одежду в другую хижину или складывают ее в кучу и покрывают травяным матом, потому что в противном случае, по их утверждениям, они могли бы претерпеть всякие беды через очищение после родов — так, морской лев и самец морского котика могли бы погнаться за ними в море и разорвать зубами их каяк. Именно по этой причине женщины не имеют права во время месячных даже штопать мужскую одежду. Всякий сосуд для питья закрывается так же, как остатки пищи и все относящееся к мужскому полу. Стар и млад должны удалиться из хижины.

Когда ребенок родится, то его не трогают до того, пока не выйдет послед. Тогда только помогающая женщина перевязывает пуповину с помощью ниток из жил и отрезает ее острой раковиной или концом копья. Раковину и послед и копье зарывают все вместе. Новорожденный обмывается сначала мочой, а затем холодной свежей водой, после чего старуха, которая присутствовала при рождении, берет его на грудь и становится над лампой или маленьким костром из сухой тралы, пытаясь согреть таким образом ребенка. Когда роды прошли, то [86] все мужчины от мала до велика должны выкупаться в речке или озере, даже если бы это было и зимой. О матери в течение нескольких дней заботятся — кормят ее моллюсками и свежей рыбой, однако на третий день она обычно идет уже за водой. Если мать слишком слаба, чтобы кормить ребенка, то последний должен довольствоваться сосанием кусочка тюленьего жира, к которому поперек привязывается деревяшка, чтобы ребенок не мог проглотить его.

При болезнях алеуты очень воздерживаются от еды, особенно избегают они китового жира, также и при ранах, а беременные из страха. перед абортом. Женщины воздерживаются от еды и при месячных. Раны перевязывают кусочками кишок, что предохраняет раны от морской воды. Если больное место кажется подходящим для кровопускания, то колет его тот, кто ловок в этом искусстве, косо и довольно глубоко. Если вытекает много крови, то надеются они на выздоровление больного, если нет, то они опасаются его смерти. Часто они пускают кровь на груди между ребрами. Если они считают, что болит сердце или если страдают тошнотой или отсутствием аппетита, то царапают под языком для выпускания крови. Также парят больные места горячим камнем, обернутым травой. Если они получают раны венерического характера — Schiachsch, которые они знают лишь со времени первого прихода русских, то делают они для больного, как и при всякой болезни, маленькую хижину, и только мужчина, который умеет обходиться с больными, остается при нем; женщин они совсем к нему не допускают, во-первых, потому, что считают их нечистыми, а затем — не доверяют их наблюдению, так как думают, что больному от таких глаз станет только хуже.

Говорят, что зима 1789 г. была очень обильна бурями, а так как нужда заставляла жителей обоего пола добывать себе пищу независимо от погоды, то многие умирали от простудных болезней с покалыванием в боку и кровохарканьем. Их одежда не очень хорошо защищает от сильных бурь. Еще я встретил здесь больную женщину, довольно бледную, с остановившимся взглядом, которая была подвержена беспричинному смеху. Давали ей полынь — Amtemisia Vulgaris.

Их гробы — Kumunak — представляют собой дощатые ящики длиной 0,6 м, шириной и высотой в 0,45 м, которые стоят на прямоугольных опорах высотой в 1 1/2 фута. Сверху положены плахи равной длины и ширины, а на них травяные маты, на которых положены продольные плахи, иногда над травяными матами возвышается низкий холм из дерна. Еще из-под первого покрытия выступают вокруг ящика-гроба тонкие травяные маты, свисающий край которых украшен красно-пестрой каймой, с нее свисают, как на их меховых парках, с одной стороны зазубренные ремешки из кожи морского котика и кожаные полосы с прикрепленными к ним клювами чистиков. В отдельных случаях можно найти подобные же более объемистые гробницы, в которых хоронят до 10 трупов.

Для погребения надевают на покойника лучшие одежды, его руки [87] связывают крестообразно на груди плетеной веревкой из кишечных полосок, а также связываются ноги. Кладут покойника на спину или на бок, подложив под него травяной мат и закрыв его таким же. При погребении присутствуют родственники покойного. Снаружи кладут все, что покойнику оказывается уже ненужным — каяк, дротики, посуду для воды, все сломанное. Это называется у них Iikan. Раньше, когда умирали более богатые, убивали и рабов — Talak — или рабынь — Augak. Это были бедные жертвы, которые должны были следовать за своими повелителями, словно последние возражали против того, чтобы они их пережили. При смерти мужа, жены или более любимого родственника они прежде всего вынимали из трупа внутренности и набивали его травой, затем вешали в своих хижинах над спальными местами и держали там, пока он не начинал сильно пахнуть; внутренности, завернув в мех, зарывали. Теперь этот обычай они сохраняют только с трупами маленьких детей, которых они сохраняют в своих хижинах, пока не родится другой ребенок.

После смерти мужа остается вдова 30 дней и ночей в обвешанном травяными матами отделении хижины, где они раньше вместе спали, не выходя из него, и без того, чтобы кто-нибудь ее видел, потому что ее считают в это время нечистой. Ее родственники подают ей пищу и воду, а свою нужду отправляет она в яму. Если умирает жена, то муж также должен отсиживаться на упомянутом месте, но только 20 дней и ночей. Тот же обычай должны соблюдать и девушки при своих первых месячных. В знак траура по умершим женская родня покойного обрезает себе волосы на голове по кругу, оставляя немного только наверху. Теперь, когда они уже отказываются от своих обычаев, кладут нескольких покойников в одну могилу. Встречал я иногда на их могилах морды тюленей и пузыри морских животных, как доказательство того, что совершил покойник в своей жизни.

Говорят, что раньше многие алеуты имели собак — Ainkuk, но с того времени они у них вымерли от голода.

Вместо мыла для мытья пользуются женщины мочой. Здесь употребляют такое же деревянное огниво, как на Кадьяке.

Приведенное выше узнали мы с г-м Робеком с помощью переводчика Михаила Лаврентьевича Милкова, который раньше еще был с русскими промышленниками в Америке.

Во время месячных носят женщины повязку из ремня вокруг туловища и вторую между ногами, чтобы удерживать мелкий мох, который они меняют несколько раз в день; последняя сохраняется еще два дня после того, как месячные прошли. Тогда женщины сначала моются и после этого снова могут спать со своими мужьями. Если женщина из неосторожности по своей вине рождает преждевременно мертвого ребенка или, чтобы скрыть любовь на стороне, изгоняет свой плод выдавливанием, то это у алеутов имеет важное значение, потому что грозит бедой для семьи. Одежда, меховая парка такой женщины набивается травой и выставляется, а муж, брат, ближайший родственник или [88] старейший из населенного пункта пускает в одежду несколько стрел, чтобы показать толпе, что женщина сама застрелена, в то время как последняя тайно крадется к хижине. Это наказание налагается на бывшую беременную шаманом. Вечером набитая парка ставится между хижиной и костром. Сама женщина должна встать позади парки, так что видно только ее лицо. Тогда старейший указывает на нее пальцем и говорит: «Это — злодейка». После чего в парку опять стреляют, а женщина вместе с последней падает на землю, где стар и млад бьет по парке палками, в то время как женщина опять тайно крадется в хижину и остается там, спрятавшись, 24 часа, после чего она снова может взять свою одежду, которая столько же времени остается лежать вне хижины. Алеуты считают, что если бы они таким образом не наказывали это несчастье, то один из родственников утонул бы или погиб каким-либо другим способом, а другие не имели бы удачи на охоте или во время рыбной ловли.

Описание конягов мыса Родней 13. Их летние хижины по своему объему и высоте скорей маленькие. Это несколько конусообразно установленных длинных жердей, внутри, ближе к середине, к ним привязан обод более тонкого сечения для их поддержки. Снаружи они покрыты невыделанными шкурами тюленей, которые сверху перетянуты ремнями. Шкуры в некоторых местах — для проникновения света внутрь шалаша — заменены выделанными кишками или куском кожи. Для того чтобы защититься от дождя, так как хижина наверху оказывается несколько открытой, они подвязывают внутри сосуд из дерева, сделанный большей частью в форме морских животных или рыб, с украшениями, вырезанными из зубов моржей. Этот сосуд обвешан цепочками, изготовленными из куска моржового клыка. Пол хижины выстлан травяными матами, а по сторонам настланы доски. Они покрыты матами, на которых спят. При хорошей погоде они спят снаружи, на шкурах оленей.

Зимняя хижина более маленькая, а внутри к середине — на целую голову ниже человеческого роста. Она представляет собой несколько продолговатый четырехугольник из бревен, лежащих друг на друге по семи в ряд; только та сторона, где имеется входная дверь, сделана из косо стоящих одинакового размера бревен. Внутри хижина несколько ниже уровня земли и выложена толстыми досками, в каждом углу с бревенчатой опорой. В середине хижины в углублении — место, обложенное камнями для костра, а над ним находится квадратное отверстие в крыше. Крыша, будучи сооружена поверх горизонтальных балок, приподнимается под углом к этому отверстию. Вся хижина покрыта снаружи землей и илом. [89]

Волосы на голове мужчины носят низко подрезанными, только сзади около ушей и частично также спереди над лбом они оставляют волосы подлиннее. У углов рта они имеют по прорези, в которых некоторые носят с наружной стороны матово-прозрачную дощечку из зеленой яшмы двухдюймовой длины, но меньшей ширины, с тупыми, слегка закругленными концами и косо прилегающую ко рту. Эта дощечка закрепляется в прорези с помощью кнопки, вставленной в середине ее. С другой стороны в прорези имеется таким же образом закругленная кнопка из моржового клыка, в которую иногда бывает вставлен в середине синий коралл. Другие носили вставленными только подобные кнопки из темной яшмы, которые через всю середину имели паз.

Одежда мужчин. Их штаны доходят у некоторых до половины голени, а иногда они коротко спускаются ниже колен или идут до лодыжки. Теперь они носят штаны из мягкой оленьей кожи или из обработанных шкур тюленей, волосом наружу; наверху у них нет пояса, но штаны закрепляются на бедрах с помощью продернутой веревки, которую спереди закрывают небольшим, свисающим вниз куском меха. Их легкие сапоги с простыми тонкими подошвами из шкуры тюленя доходят до икр или до колен, где обвязаны вокруг и выше лодыжки тонкими ремешками. Еще носят они штаны из выделанной более легкой оленьей шкуры, волосами внутрь, с сапогами до колен из камуса оленей. У некоторых штаны и сапоги из одного куска выделанной тюленьей шкуры. Впрочем, у них есть еще цельная непромокаемая одежда из дубленой, пропитанной жиром кожи тюленя, с капюшоном, перчатками и сапогами вместе. Надев ее, стягивают вокруг шеи.

Два туземца, которые первыми вышли нам навстречу, были без сапог и без штанов и даже без набедренных повязок. Вообще, чтобы облегчить себе ходьбу, они большей частью ходят босиком. Что касается их нательной одежды, то они носят теперь одну, большей частью две меховые рубашки с капюшоном, перевязанные слегка поясом. Шьются рубашки из шкур молодых оленей, и одна из них носится волосом внутрь. Рубашки едва лишь достигают бедер и с боков имеют, хотя и реже, по закругленному вырезу. Некоторые носят парки из евражек, крыс и куниц, причем первые подбиты мехом молодых оленей а также снабжены внизу широкой бахромой. Капюшон заострен, к нему иногда бывает пришита полоска из меха оленя или меховая кисточка. Иногда парки оторочены мехом росомахи, волка, зайца или оленя. Парки имеют часто стоячий воротник. Их пояс — это кожаный ремень который пошире спереди, где в середине прикреплена морда оленя. Также имеют они иногда на поясе привязанный сбоку хвост лисицы шли волка. Поверх этой одежды надевают еще, большей частью когда погода кажется им не очень устойчивой, одинаковой длины с этой одеждой дождевую рубашку из кишок, с капюшоном, который они завязывают спереди продернутым шнурком из жил. К концам шнура которые свисают на грудь, у одного были прикреплены красные лапки [90] европейской морской ласточки. У других капюшоны дождевых рубашек были обшиты спереди небольшими пучками лосиной щетины. Некоторые носили вокруг головы ленты из тюленьей кожи, напоминающие венок, украшенные такими же пучками лосиной щетины. Теперь же они были с непокрытыми головами, и только у одного увидел я шляпу из дерева, подобную алеутской, которая была не выкрашена, но была украшена спереди тремя рядами изображений тюленьих голов, вырезанных из моржовых зубов, а по бокам украшена единичными изображениями рыб. Также носили они рукавицы из выделанной шкуры оленя.

Их оружие. С левой стороны носят они колчан из тюленьей шкуры, волосами наружу, состоящий из двух отделений, в одном находится лук, а в другом — стрелы. В правой руке они носят копье, острие которого в 1 1/2 фута из клыка моржа, с вставными с обеих сторон лезвиями выкованными ими самими из железа, которые довольно тонкие и заточены с одной стороны. У некоторых из них копья из Гижиги. Для безопасного натягивания лука носят мужчины с внутренней стороны правого предплечья овальную, несколько выпуклую костяную пластинку, которая с помощью тонкого ремня плотно прикрепляется к руке, или подобную же из жести или листовой меди. Ножей они не носят никаких, но имеют маленькие и, как у алеутов, широкие ножички. Чтобы их править, пользуются они удлиненным нешироким закругленным куском зеленой яшмы, который висит у них на груди и привязан вокруг шеи кожаным ремнем.

Волосы женщины заплетают в две косы с боков. Некоторые носят косы, заплетенные сзади. Косы, заплетенные сбоку, загнуты у них кверху на полфута длины и затем обернуты узкими ремнями из кожи речной выдры так, что загнутые концы их остаются открытыми.

От середины нижней губы наискось к подбородку женщины татуированы, а иногда по обеим сторонам подбородка нанесены еще отдельные линии. Реже украшает их от середины нижней губы только одна единственная прямая линия. Снаружи на предплечье недалеко от кисти вытатуировано у них разное число таких же линий. Другой татуировки они не знают.

Вокруг предплечья носят эти красавицы железные или медные браслеты, иногда по нескольку сразу. Эти браслеты, круглые или плоские, представляют собой не сплошные кольца, при надевании они растягиваются, причем на концах они тоньше. В ушах оба пола носят низки бисера в два дюйма длины, прикрепленные к ремешкам из кожи или к железным или костяным пластинкам. Иногда наряду с бисером нанизаны закругленные кусочки железа. У некоторых мальчиков были прикреплены к волосам спускающиеся на лоб ремешки с нанизанным бисером.

Обычный женский наряд составляет теперь меховая рубашка, иногда с капюшоном. С каждого бока она имеет закругленный вырез, спереди и сзади внизу она длиннее и также закруглена, причем не достигает колен. На рубашке бывает оторочка из меха росомахи, иногда [91] перед оторочкой внизу кругом нашита еще широкая лента из белого оленьего меха. У некоторых женщин были пришиты к рубашкам ремешки — по одному на груди, по три на спине наискось к бокам, причем средний еще двойной. Их кушак — кожаный ремень с нашитыми зубами оленя; спереди пряжка из двух кусков кости, из которых один входит в другой. Одежда их детей украшается еще иногда бубенчиками, вымененными у русских.

Их женщины жуют смолу лиственницы как будто для времяпрепровождения.

Что касается внешнего вида этих туземцев, то их волосы черные, лицо округлое, глаза и нос не такие маленькие, цвет кожи коричневый, и кажется, что они не очень любят мыться. Мужчины нередко достигают хорошего роста и ловки. Их действия, как это свойственно диким детям природы, всегда характеризуются быстротой. Женщины скорее маленького роста, похожи на тунгусок, а некоторых из них природа снабдила более мягкими чертами лица. В общем они стыдливы, так как, только покраснев, дали себя поцеловать за синий бисер или кораллы, на которые они очень падки. Живут они со своими мужьями в согласии, потому что эти ничего не выменивают, не получив согласия жен. Согласие и несогласие жен оказывает влияние на их торговые сделки. Если бы опыт еще подтвердил, что пока только казалось, а именно, что они боятся чужой навязчивости из любви к своим мужьям, то они были бы редкими экземплярами своего пола.

Эти туземцы отдаривают тех, кто подарил им что-нибудь, но эти подарки уступают по ценности вдвое тем, которые они получают сами.

Что касается домашней утвари, то их огниво устроено по образцу того, которое когда-то употреблялось камчадалами. Один держит кусок дерева, который имеет несколько ямочек, положив его на землю, а второй крутит вставленную в ямку палочку, после чего они раздувают искры в сухой мягкой траве. Так как они употребляют пищу большей частью в вареном виде, то имеют глиняные горшки с закругленным дном, украшенные кругом короткими надрезками. В целых, снятых чулком и надутых кожах тюленей, сделанных обработанной стороной внутрь, сохраняют мелко нарезанный жир морских животных, который затем в кожах расплавляется в сало, и его сливают через ласт тюленя, служащий в качестве отверстия, в деревянную чашку. Сало употребляют как добавление к мясным и рыбным блюдам.

Для рыбной ловли служат им довольно узкие, сделанные из жильных ниток сети. Наверху продернута более толстая веревка из жил, ж которой для удержания сети привязаны маленькие пузыри в качестве поплавков.

Из домашних животных имеют они собак, таких же, как камчадалы. Употребляют собак для езды, запрягая их в сани.

Их танцы. У мужчин — сходные с танцами, которые мы видели на Кадьяке. Они стоят несколько нагнувшись вперед, а иногда с согнутыми коленями. Сам танец представляет собой быстрое движение рук [92] к себе и от себя, а также различным образом в стороны, причем они попеременно прыгают на короткое расстояние в стороны. Некоторые только подпрыгивают, стоя на месте; те, которые помоложе, танцуют иногда с криком, причем толпа подпевает не очень громко и приятно, а один колотит деревянной колотушкой с внутренней стороны по ободу бубна, похожего на алеутский.

Затем танцуют женщины. Они остаются стоять на месте со сближенными ногами, затем медленно двигают руками то в одну, то в другую сторону, держа кисти ладонями вниз перед лицом. В такт движению рук поворачивают и голову. Казалось, что они увеселяются часто, потому что никакого бубна они нам поменять не пожелали, хотя все остальное они выменивали довольно легко, даже собственную одежду. Для обмена имеют они волчьи, росомашьи или лисьи шкуры, куньи парки или куньи меха, рысьи меха, парки из шкурок евражек, речной выдры, шкурки горностая, шкуры тюленей и оленей.

Вечером покинули мы также и этот населенный пункт и вернулись на корабль к ночи.

О камчадалах. Жир топят из горбуши, кижуча и нерки следующим образом в лодках: после того как позвоночник вынут, рыбу бросают в большом количестве в лодку, куда бросают также большое количество накаленных камней, чтобы все стало вариться, и если нужно, то добавляют камни еще раз. Когда все рыбы раскрошились, вынимают камни, наливают по усмотрению холодной воды и собирают всплывающий жир.

Не вполне зрелые орехи раздробляют камчадалы со скорлупой, смешивают с мукой, которую выменивают у русских, и варят кашу, в которую еще при еде подливают рыбий жир.

Для ловли диких баранов камчадалы надевают свою меховую кухлянку на шест и выставляют на такое расстояние, чтоб она была в поле зрения этих животных. Животные от нее не отрывают глаз, в то время как охотник подкрадывается и редко делает промах из ружья.

Мухомором пользуются главным образом коряки, употребляя его либо в свежем виде, так как он крепче, или засушенным в свернутом виде. Они жуют его недолго и потом проглатывают целиком. Сушеных они привыкают проглатывать до четырех штук сразу. Одурманенных коряки охраняют, во-первых, чтобы подобрать то, что эти безумцы выплевывают, во-вторых, чтобы взять их мочу, которая, по их утверждению, действует значительно лучше самих мухоморов. Олени, которые любят грибы и от этого жиреют, также пьянеют от мухоморов. Коряки называют еще второй вид грибов, подобных мухомору, у которых нет белых крапинок на шляпках — беловатый мухомор, употреблять который они, однако, избегают, потому что это вызывает якобы сильные приступы с болями в бедрах.

В августе 1791 г. экспедиция прибыла в губу Св. Лаврентия, откуда начала сухопутный, переход через Чукотку.

Алеутские обозначения месяцев на Уналашке

1. Зимние месяцы:

декабрь

Tigidynamuk

Месяц их увеселений.

январь

Anulgelak

февраль

Kadakissigunnak

2. Весенние месяцы:

март

Agallagok

Охота на морских львов и морских выдр (Myijas)

апрель

Suchuschangol

май

Amlitugida

3. Летние месяцы:

июнь

Igochtugida

Охота на маленьких тюленей и ловля птиц.

июль

Tschaghallichtugida

август

Sadigkachtugida

4. Осенние месяцы:

сентябрь

Ugnamtugida

Охота на маленьких тюленей и ловля птиц.

октябрь

Tschmullimtugida

Подготовка к охоте на морских котиков.

ноябрь

Kimingimtugida

Охота на морских котиков.

Комментарии

1. Из Охотска экспедиция направилась морем на Камчатку. Путь шел между Курильскими островами. Прибыли в Петропавловскую гавань, где недалеко находилось камчадальское селение на реке Паратунка. Позже, на пути в Большерецкий острог куда Мерк ездил с Биллингсом и Сарычевым, они проезжали мимо многих камчадальских селений.

2. Здесь речь идет об алеутах о. Уналашка, куда экспедиция прибыла от Авачинской губы (шли мимо Алеутских островов). Остановились в Бобровой губе.

3. Сладкая трава — борщевик зонтичный (Heracleum lanatum), стебли которого собирают в июле, очищают и сушат. Так как в них довольно значительное содержание сахара, они употребляются для придачи сладости в пищу (Якоби — Baessler Archiv, 1938, s. 118). Об этом растении упоминает С. П. Крашенинников в «Описании земли Камчатки» (1949, с. 230). У него «сладкая трава» — тоже борщевик зонтичный, достигает высоты 1-2 м, растет по опушкам прибрежных ивняков.

4. Ангелика — растение из сем. зонтичных, купырь, дягиль (Даль В. И. Указ. соч., т. 1).

5. Может быть, Мерк имел в виду Бобровую губу.

6. Речь идет об эскимосах, жителях о. Кадьяк, которых еще называют кадьякцы, или коняги.

7. Кенайцы — племя из Внутренней Америки. Они вместе с чугачами и конягами были зависимым населением Российско-Американской компании.

8. Морская свинья, морская свинка — дельфин (Даль В. И. Указ. раб., т. 4).

9. Макарша — растение змеин-корень (Даль В. И. Указ. раб., т. 2).

10. Шикша — ягода и растение водяница (Даль В. И. Указ. раб., т. 4).

11. Скорбут — цинга. Вероятно, какие-то ягоды, помогающие от цинги (Scharbooksbeer).

12. Чугачи — индейцы, были вместе с кенайцами и конягами зависимым населением Российско-Американской компании.

13. 29 июля 1791 г. доктор Мерк и его спутники высадились на Американском берегу недалеко от мыса Родней и встретили людей, которые не понимали по-алеутски, а один старик понял только казака из Гижиги, который заговорил по-чукотски, и отвечал ему. (Якоби называет этот народ коняги). Вероятно, это эскимосы Американского побережья Берингова пролива.

Текст воспроизведен по изданию: Этнографические материалы Северо-Восточной географической экспедиции 1785-1795. Магаданское книжное издательство. Магадан. 1978

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.