1725–1796.

Помещаемые здесь письма (первые два) относятся к самой блестящей эпохе в боевой жизни гр. П. А. Румянцова — ко времени первой турецкой войны России с Турцией, в царствование Екатерины П. В конце 1769 г. Румянцов очистил от неприятеля Валахию; 17-го июня 1770 г. обратил в бегство 20-ти т. турецкий корпус близ Рябой Могилы; 7-го июля — полная победа за рекою Ларгою, а 21-го июля 17 т. русских воинов, предводимые Румянцовым, разбили на-голову, близ озера Кагула, 150 т. мусульман. 11-го августа 1770 г. славный вождь получил от государыни высшую для военочальника награду: жезл фельдмаршала при самом лестном рескрипте ²⁶.

Далее приводим два письма Румянцева к Григорию Александровичу Потемкину, весьма любопытные для обрисовки отношений двух наиболее замечательных сподвижников Екатерины, и наконец одно письмо того же Румянцева к графу Валериану Зубову, брату любимца Екатерины II, князя Платона Зубова. — Ред.

_______________________________________

1.

Письмо к Екатерине II.

Всемилостивейшая государыня! Одинадцатого числа сего месяца (августа) прибывший в армию курьером лейб-гвардии поручик [718] Хотяинцов осчастливил меня вручением всемилостивейшего вашего императорского величества рескрипта. Еще вкушение в оном благ изощряло мои чувствования, еще привержены были уста и сердце мои достодолжным лобзанием и слов, и милостей монарших, — как с неожиданною и новою милостию на третий день, то есть, 13-го августа, подоспел ко мне подполковник Ламб, чрез которого удостоился я получить другое всевысочайшее вашего императорского величества, с наименованием и пожалованием меня всемилостивейше в свои генерал-фельдмаршалы. Не радость, но восхищение во мне подействовало, ощутив наивеличайшую милость, по сердцу вашему, всемилостивейшая государыня, а не по заслугам моим воздаваемую. Сие и первое останется блистательным залогом и цены неимущим во все дни мои и на все лета, доколе прейдет мой род, во мне теперь прославленный и обогащенный иролиянными щедротами вашими, великая монархиня!

Похвала, в премудрости слова и толиком снисхождении изображенная, моим делам и высочайшее благоволение вашего императорского величества возносят их, а не они сами собою. Се суть венцы лестные военные славы, которые ваша десница оружие держательная дарствует мне. Я овыми превышу многих вождей, которые судиями своих подвигов не имели подобной, как я, во бранех и тишине величеством и премудростию прославленной во все концы земные Героини.

Сколь ни лестно рабу быть осчастливлену изречением своей государыни, «что он займет в ее веке несомненно превосходное место предводителя искусного и усердного» ²⁷; но я не смею сего инако принять, как только за беспредельную к себе милость, а чту непреложно ту истину, что имя вашего величества дает великость и веку самому, и в чертоги славы и бессмертия вводит по себе и своих подданных, довольно прославленных и одним уже вашим в ним благоволением.

Всемилостивейшая государыня! Не соберу я слов на изъяснение чувствуемой благодарности, которую долг и усердие внушают: когда я украшаюсь знаком, священным высочайшей милости вашего императорского величества, возлежа на себя ныне присланный орден св. Георгия ²⁸; когда в одно время обрадован [719] неменьшею щедротою вашею в пожаловании мне недвижимого имения в Малой России, и когда, к сугубому удовольству в преклонении моего века, как уже ремесло долголетнее истощевает силы, — не только подкрепляют меня сии благодеяния монаршие, но и возведен я вашим величеством на степень верховную, которую за венец уже чтут своим подвигам военноначальники. Чего еще я могу желать, все сие имевши от вашего императорского величества? Сего одного, всемилостивейшая государыня: да продлит Всевышний драгоценный век вашего императорского величества за предел обыкновенный человечеству, для благоденствия нашего Отечества, которое посвятило вам имя своей Матери, и да воздаст его Промысл, как он один и может, по своим щедротам за таковы для меня явленные.

При повержении себя к стопам вашего императорского величества дозвольте, всемилостивейшая государыня, всеподданнейше лобзать ту священную руку и мысль на веки открыть к тому горящую, которая сотворила для меня и всего моего потомства великие, славные и богатые милости, которых учиниться достойным, естьли сие возможно, нигде я не уклонюсь и самою жизнию.

Есмь с глубочайшим благоговением вашего императорского величества всеподданнейший раб граф Петр Румянцев.

2.

Письмо к Екатерине II.

Всемилостивейшая государыня! Из Краиова от одного архимандрита, употребленного от меня для поднятия сербских и других христианских народов противу турков, получены гадавия и пророчества, деланные в Видине. Я осмеливаюсь вашему императорскому величеству их поднесть при сем, поелику князь Гика удостоверяет меня, что магометане имеют подлинно обычай прибегать к таким суеверствам и чтить предсказанное сим образом за непреложную свою судьбину.

Я счастие имею с глубочайшим благоговением пребыть и проч. Граф Петр Румянцев.

Гадания и пророчества турков.

1771 г.

Происходило 2-го марта в городе Видине от волхвов турецких пред глазами Мегмед-паши и всех агов, предузнавая, кто победу сего года одержит.

1) Смотрели в реку Дунай, полагая: ежели рыбы ходить начнут к Европе, то турки россов победят; но рыбы обратились к Азии, и то привело турков в смущение.

2) Волшебник определил принесть двух петухов и, назвав одного турком, другого — россом, сказал: когда одолеет первый последнего, то победительми быть туркам; но и сие не удалось, ибо русский петух превозмог турецкого. Тогда волшебник приметил собранию, что русской петух сбил турецкого от того, что он был жирен; то, напротив, назначил он первому представлять росса, а другому — турка, но и в сем разе вновь нареченнный россиянином одержал верх над носящим имя турка.

3) Наконец приговорил волшебник подложит по 21-му яйцу под двух куриц, и, нарекши одну русскою, а другую турецкою, предвозвещал: если первая выведет цыплят всех женского рода, то победу одержат турки. За сими курицами они толь прилежно надзирали, что и караул поставлен был при них; но, к унынию магометан, и тут гадание объявилось в пользу русских, когда русская курица вывела цыпленков всех мужеска, а турецкая — женского пола, потому, на страх туркам в Видине, теперь общим голосом говорят, что конец их уже пришел.

4) Сон, который рассказывал Муле или Кади Видинской явно пред всеми агами, яко он видел фельдмаршала графа Румянцева, приехавшего на белой лошади с двумя другими на реку Дунай и воспалившего огонь посреди вод, от коего выгорела вся река Дунай. За сие сновидение Кади изгнан из Видина.

Сообщ. Ив. Я. Андреевский.

3.

Письмо к Г. А. Потемкину.

19-го апреля 1774 г. Яссы.

Милостивый государь мой Григорий Александрович! ²⁹ Возвратившийся из С. П. Бурга сын мой вручил мне всеприятнейшее письмо ваше и не мог выхвалиться вашими милостями, ему оказанными. Знаю, мой дражайший друг, что он никогда не будет в силах заслужить оные; но я приписываю их свойственным душе твоей расположениям благодетельствовать всем, кому только можеш. Не нарекаю я: потому, ни на краткость письма твоего; приемля оное в прямой его цене по мере совершенно испытанной мною твоей дружбы, к которой благодарность и признание мои беспредельны: [721] ниже на невыполнение данного слова к нам возвратиться. Правда, что для меня собенно конечно ощущаю я великую тягость, не имея тебя, Любезный Друг, в том крае, в рассуждении коего был я спокоин, возложа на тебя все распоряжения, которых бреме теперь на меня падает. Но с другой стороны щедроты и милости государские тебе явленные сугубое и крайнее обрадование мне приносят, как по личным моим к особе твоей обязательствам, так и что ты в настоящем состоянии твоем, тончайше ведая положение и обстоятельства наши, может противу стоять всем тем, кои чужди пребывая всякой существительной тягости легко судят о всем на рамена других налагаемом; еще и нарекают на таких, которые жертвуют собою на службу Государю и Отечеству, и всю тягость Исполнителей на себе несут; и коим, ты сам, бывши соучастником трудов их, не отречешся подавать заступление и помощь. прошу тебя, мой дражайший друг, всеприлежно о благосостоянии твоем не оставлять приятнейшими уведомлениями человека сердцем и душою тебе преданного; приемлющего нелицемерное участие во всем до тебя касающемся, и который в найбольшее удовольствие поставляет пользоваться всегдашним твоим дружеством и благосклонностью, пребывая с непоколебимым усердием и почтением вашего Превосходительства покорнейшим слугою Румянцев.

На обороте: «Его высокопревосходительству, милостивому государю моему, Григорию Александровичу Потемкину в Петербурх». ³⁰

4.

Письмо к кн. Г. А. Потемкину.

29-го марта 1779 г. Парафеевка.

Милостивый Государь мой Князь Григорей Александрович! Сей день получил я из Константинополя от Господина Стахиева приятное известие, что 10-го числа текущего месяца мир там подтвержден во всей своей силе, и зделанные на некоторые артикулы обяснения по большой части внесены от слова в слово по точности [722] данного ему предписания, кроме малой в оных и в декларации татарам отмены, без которой не можно бы Господину Стахиеву совершить сие дело при тонком и силном содействии францусскаго Посла, руководствовавшего турецкое невежество. Турки, сколько образы поведения як мне известны, думают отнять у нас поспешное на подобные прежним случая пособие, и всякой род беспосредственного нашего с Татарами сообщения. Но сие являет меньше важности, коль свойственное Туркам кичливое и грубое мудрствование.

Пребывающий к вам с совершенным почтением и истинною преданностию вашей Светлости всепослушнейший и всепокорнейший слуга Граф Румянцев-Задунайский.

5.

Письмо к графу Валериану Александровичу Зубову.

16-го июля 1794 г.

Милостивой Государь мой Граф Валериан Александрович. Что вы не взяли Варшавы и не побили Костюшку, чем бы всю может быть уже давно кончилось и к чему ваши силы, соединенно стали, что находилися на левой стороне Вислы, были очень достаточные, учинилось уверительно не по нашим общественным желаниям, а по течению чрезвычайных вещей, коих не можно ни предвидеть, ни предназначить, и еще менее судить о них, а жалею между другими крайне о том, что я чрез сей нечаянной оборот буду лишен вместе способа и для меня в каждом разуме лестной и всеприятной переписки с вами. Водим сими расположениями и чувствами, я не могу упустить сего надежного случая, чтобы при пожелании вам всех лучших успехов во всех ваших предприятиях, (чтобы) вас не уверить о чистоте первых и о искренности другого и что я вам привязан сердцем и душей на все дни моей жизни. Вашего Сиятельства всепокорнейший слуга Г. Румянцев-Задунайский.

Сообщ. А. Ф. Бычков.

Комментарии

26. См. Бумаги Екатерины II в «Сборнике Русского Исторического Общества». Спб. 1872 г., т. X, стр. 425–431. Ред.

27. «Вы займете в моем веке несумненно превосходное место предводителя разумного, искусного и усердного. За долг почитаю вам отдать сию справедливость»…. так своеручно писала Екатерина ІІ-я Румянцеву в конце июля 1770 г. См. «Спб. Рус. Исторического Общ.» т. X, стр. 421. Ред.

28. Первой степени.

29. Оба письма (№№ 3 и 4) печатаются буквально. Ред.

30. Григорий Александрович Потемкин, в чине генерал-поручика, отправился в 1772 г. из армии Румянцева в Петербург и в 1774 г., приобрел особенное расположение Екатерины II, сделался самым приближенным к ней лицем. 28-го февраля 1774 г. он получил звание генерал-адъютанта, а вслед за тем орден св. Александра Невского. Любопытные сведения о Потемкине, записанные П. Ф. Карабановым, см. в «Русской Старине» изд. 1872 г., т. V, стр. 463–468. Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Сподвижники Екатерины II // Русская старина, № 11. 1873