А. Я. ПОЛЕНОВ РУССКИЙ ЗАКОНОВЕД XVIII ВЕКА

Выше у нас помещено на стр 285-316, «Рассуждение А. Я. Поленова об уничтожении крепостного состояния крестьян в России», и читатели конечно обратили внимание на эту статью, в которой, с такою верностью и самостоятельностью за сто лет почти предрешался вопрос крестьянский. Теперь предлагаем ученое жизнеописание этого замечательного человека, составленное из подлинных бумаг и благосклонно сообщенное нам родным внуком А. Я. Поленова, Дмитрием Васильевичем Поленовым. Находящиеся тут известия важны между прочим и для истории нашего просвещения. Ныне, когда правительство отправляет так много молодых людей в чужие края, любопытно взглянуть, как действовали и чему выучивались, в подобной же обстановке, Русские люди XVIII века. П. Б.

Алексей Яковлевич Поленов родился 1-го октября 1738 года. Он происходил из Костромских дворян. Предки его служили в разных походах в начале XVII столетия и за службу свою были награждаемы поместными окладами. Алексей Яковлевич 11 лет от роду поступил в бывшую при Академии наук Гимназию. Пройдя в ней первоначальное учение, он поступил в 1754 г. в учрежденный при Академии, но недолго существовавший, Университет с званием студента и здесь посвятил себя преимущественно изучению юриспруденции. Что он был в числе хороших студентов, это мы можем видеть из того, что, находясь в этом звании, он получил шпагу. Сверх того, по определению Сената, он был употреблен для перевода Лифляндских законов, под смотрением юстиц-коллегии [446] советника Волкова. Получив за труды свои чин переводчика, он был отправлен в чужие края для дальнейшего усовершенствования в избранном им предмете.

Ломоносов, в исторической записке об Академии наук, рассказывает об этом отправлении следующим образом: «Для учреждения Университета должно было иметь профессора юриспруденции, которое место после отрешения Штрубова ¹, что ныне канцелярским советником, было порожнее. Ломоносов по рекомендации г. Гольдбаха и после одобрения в профессорском собрании (кроме Миллера), представил обер-авдитора Федоровича, который кроме того, что в университетах обучался, был через много лет в статской службе при медицинской канцелярии и в адмиралтействе и сверх других изрядно научился Российскому и прав (sic), почему он принят его сиятельством ². Тауберт и Миллер его и по ныне ненавидят и гонят, за тем, что служит к учреждению Университета. Злоба ему оказана особенно в двух случаях: 1) Научили недоброхоты из старых студентов переводчика Поленова, который у Федоровича юридические лекции слушал, чтобы он просился за море для науки, объявляя, что у Федоровича ничего принять не может (сия была причина посылки двух студентов за море, [447] а не ради ученья). Сие Поленова доношение было так уважено, что не требуя от Федоровича (от профессора и учителя) никакова изъяснения и оправдания, сделано канцелярское определение мимо Ломоносова в поношение Федоровичу и удовольствие Поленову. А студент Лепехин послан с ним для виду».

При всем уважении к великой личности Ломоносова, едва ли можно принять рассказ его за безусловную истину. Найдутся, вероятно другие документы, которые покажут, что и переводчик Поленов и студент Лепехин посланы были именно ради ученья.

А. Я. Поленов с сопутником своим Лепехиным снабжены были от Академии инструкциею и отправились из Петербурга в сентябре месяце 1762 года ³. Они должны были ехать в Стразбург и в тамошнем университете слушать лекции, каждый по своему предмету.

После А. Я. Поленова сохранилась переписка, которую он вел в продолжение пребывания своего за границей. Она состоит из указов канцелярии Академии наук и ответных ей донесений, из писем к советнику канцелярии Тауберту, который оказывал А. Я. свое покровительство; к профессору Протасову, с которым Поленов и Лепехин отправились в чужие краи и которому они, как молодые люди, были поручены под ближайший надзор, и к некоему Заутерсгейму, с которым А. Я. находился в дружеских отношениях.

Письма эти показывают ход занятий Поленова, и сверх того в них хорошо изображается самый дух того времени. Мы проследим эту переписку в [448] возможной подробности, и некоторые из рапортов и писем, смотря по их занимательности, поместим вполне.

В первом своем письме к Тауберту от 22 января 1763 г. н. ст. Поленов описывает, впрочем довольно коротко, путь свой до Стразбурга и первое пребывание в нем. «Отправясь 13 сентября (по нов. ст.) из С. Петербурга, за противным ветром принуждены прожить 10 дней в Кронштадте, мы пустились уже в море на другой день коронации ее императорского величества ⁴ и чрез 8 дней, имея всегда благополучную погоду, приехали в Любек. В Амстердам также ехали водою, не смотря на неспособное время; но будучи уже в отдалении и видя ежеминутно обращающуюся пред глазами смерть, спаслись наконец чудным Божиим Провидением от очевидной погибели, которой другие не могли избежать. В Стразбург приехали мы 29 ноября по н. ст. Везде, где мы только были, жаловались на великую дороговизну сестных припасов, которую причинила нынешняя война ⁵, и для того должно было платить за пищу очень дорого. В Майнце не могли мы ни на ординарной, ни на экстраординарной почте найти себе места для ужасного множества едущих в свое отечество французских офицеров, которые все под себя захватили. Для сей причины принуждены мы были взять коляску у приватного человека с 3-мя лошадьми, что нам стало в 25 руб. Здесь также цена сестных припасов нарочито поднялась против прежнего, так что трудно найти за посредственную цену стол у мещанина, и за один обед должно дать около 3 руб. с ? и [449] свыше. А что касается до моего учения, то прослушав философию, древности и историю, приступлю к слушанию юриспруденции; только сожаления достойно, что здесь книги дороже еще, нежели у нас, за неимением довольного числа типографий; и для того должно довольствоваться привозимыми из других государств. Впрочем, м. г., сколько моих сил достанет, буду стараться моим прилежанием и поступками заслужить вашу милость, о продолжении которой впредь прошу с должною покорностию».

Вместе с этим письмом отправлен был от того же числа и репорт в академическую канцелярию. Отдавая в нем краткий отчет в израсходовании денег, полученных при отъезде из Петербурга, Поленов доносил также и о своем учении: «Приехал в Стразбург 29 ноября по н. ст., и спустя 6 дней, зачал ходить на латинские и исторические лекции к г. профессору Лоренцу, который читает Тацита, Цицероновы избранные речи и сокращенную историю Немецкой империи, не упуская также древности и французский язык; и сколь скоро возможно будет, зачну также слушать философические лекции. Аттестатов не могу я теперь никаких прислать для того, что как я моих учителей, так взаимно и они меня мало знают; но по прошествии сей трети не премину исполнить повеление канцелярии Академии наук».

По вступлении Поленова в университет ему дан был печатный лист, содержащий в себе правила об обязанностях студентов Стразбургского университета. Подобный лист, в конце которого вписывалось имя студента, выдавался, вероятно, всем, посещавшим университетские лекции.

Канцелярия Академии наук, при указе своем от 18 марта 1763 г., [450] послала к Поленову и Лепехину следующее им за одну треть жалованье, каждому по 66 руб. 66 коп. и в заключение присовокупила: «А дабы вы будучи тамо, по отбытии г. адъюнкта Протасова сюда ⁶, без присмотру не остались, и того ради препоручены вы в смотрение обретающемуся там академическому почетному члену г. Шепфлину, и для того ходить вам к нему почасту, и что до успехов в науках принадлежит, наставлении принимать и исполнение чинить со всяким прилежанием». Указ этот сопровождался письмом Тауберта от 21 марта: «Г. Поленов, при сем прилагаю к вам указ из канцелярии и вексель на одну треть вашего жалованья, по которому, приняв деньги, изволите оные разделить между собою пополам. О г. Лепехине слышу похвалы от г. профессора Шпильмана. Я бы желал тоже слышать и об вас от г. Шепфлина, почетного члена нашей Академии, которому вы поручаетесь в совершенную дирекцию в рассуждении ваших наук, и которому вы во всем должны отдавать отчет, ибо канцелярия академическая единственно полагается на его об вас засвидетельствования. Вы знаете, для какого намерения вы посланы в Стразбург, и для того старайтесь к будущему вашему благополучию исполнять оное с крайним усердием. При том учитесь также прилежно французскому языку, который вам со временем может принести великую пользу; и одним словом, не пренебрегайте ничего того, что к вящщему знанию вашему служить может. Советы г. Шепфлина при том для вас великою помощию будут, а особливо, когда вы добропорядочными своими поступками и прилежанием стараться будете заслужить его [451] благосклонность. Его усердие к России мне известно, и потому я уверен, что он во всем вам способствовать будет, если вы только не оставите своим к нему почтением и послушанием соответствовать добрым его намерениям».

Похвалы, сделанные Лепехину и выражение Тауберта, что он желал бы тоже слышать и об нем, Поленове, как кажется, затронули его самолюбие, и вот что он отвечал Тауберту от 2 июля 1763 г.

«Не иначе как за особливый знак вашей ко мне милости почесть должно, что вы удостоили меня вашим письмом, что меня также чрезмерно и беспокоит для изъявленного в оном неудовольствия в рассуждении моего учения. По чистой совести могу ваше высокородие уверить, что я всегда стараюсь всеми силами соответствовать данным мне от вас при отъезде моем увещаниям; только тем несчастлив, что не могу здесь надлежащим образом успевать в учении и удовольствовать моей к наукам охоте. Професор философии, единственно любя свой покой, не читает никаких лекций, без чего, как вы сами изволите знать, приняться мне за юриспруденцию никоим образом не можно: да и юристической факультет в немалом беспорядке. Слушать у троих или четверых профессоров лекции никоим образом не можно; потому что они не вдруг зачинают и не вдруг оканчивают. Честь здешнего университета содержит единственно г. Шпильман, человек в знании предостойной, в трудах неутомимой, но только жаль, что я его знанием и трудолюбием ни мало не могу пользоваться ⁷. И я, по справедливости сказать, [452] не мало завидую благополучию, в разсуждении сего моего товарища, который довольно имеет предметов к удовольствованию своего любопытства и охоты.

Г. Шепфлин призывал меня по вашему письму и между прочим позволил также мне ходить в свою библиотеку и пользоваться, сколько я могу; за что я вашему высокородию всепокорнейшее приношу благодарение и не примкну поступать по вашему предписанию.

Здесь также принимаю смелость просить ваше высокородие и о жалованьи. Везде так бывает, что с иностранных больше требуют, нежели с природных жителей, что и с нами случается; при том книги, лекции и утрата по векселю так же не мало в год составят. Впрочем ежели вы мне не изволите поверить, обстоятельнее о всем скажет вам г. доктор Протасов. Я полагаюсь на милость и на благорасуждение вашего высокородия, как в рассуждении первого, так и последнего, и остаюсь в твердой надежде, что вы, как мой благодетель и покровитель, которому я всем счастием должен, не приминете, в сем случае, иметь обо мне попечение и не попустите, чтоб я здесь шатался почти напрасно; за что не иным чем, как моим учением и честным житием воздавать вам благодарение должен».

В то же время и в академическую канцелярию послано было два рапорта. В одном Поленов уведомлял о получении векселя, посланного к нему при указе от 18 марта, и о ходе своего учения, заключавшемся в посещении исторических и латинских лекций профессора Лоренца, в окончании лекций о [453] Римских древностях и в занятиях французским языком. При этом он послал два свидетельства, данные ему тамошними професорами о успехах его занятий. Тут же он представлял счет издержкам. Другой рапорт был совокупный, т. е. от него и от Лепехина. Вот что оба они писали:

«При отправлении нашем в иностранные университеты определено от канцелярии Академии наук каждому из нас по 200 руб. в год жалованья, при том с таким предписанием, чтобы из оных денег платить за лекции и за другие к учению принадлежащие вещи и содержать так же себя, не входя в долги. Но понеже содержание, платеж профессорам за учение, книги, которых немалое число покупать должно, гораздо больше денег в год требуют, нежели сколько нам определено; то никоим образом, ежели канцелярия не окажет никакой милости, без долгов нам обойтись невозможно будет; ибо определенного нам жалованья достанет только на одно содержание, в чем ныне также против прежнего немалая перемена сделалась для недавно бывшей войны, которая особливо сию землю истощила. Что касается до книг, то цена оных за недостатком здесь типографий может почти сравниться с нашею. Того ради канцелярию Акад. наук всепокорнейше просим оказать нам милость и по рассмотрению определить столько жалованья, чтоб мы не имели нужды претерпевать, за недостатком денег, вред в нашем учении».

Ходатайство это было удовлетворено. Так как Поленов и Лепехин сослались в своем донесении на Протасова, то и в указе академической канцелярии от 18 сентября 1763 г. упомянуто, что «по представлению адъюнкта и доктора г. Протасова к прежде [454] производимому вам жалованью к 200 рублям учинено прибавки каждому по пятидесяти рублев в год…» «токмо сим вам наикрепчайше подтверждается, чтобы вы оное жалованье употребляли на свое содержание с умеренностию, дабы на заплату за учение и на покупку надобных книг не было недостатка и в долги ни под каким видом не входили; на что ж именно деньги держаны ваши будут, о том присылать точные репорты. Когда ж вы при прочих ваших науках в знании французского и немецкого языков покажете хорошие успехи, то впредь учинено будет об вас определение; а между тем в Стразбурге остаться имеете для предписанного намерения по 1 число маия будущего 1764 года».

В ответном донесении своем от 8 декабря 1763 г. Поленов уведомлял академическую канцелярию, что «историческую коллегию (курс) Римско-Германской империи окончил; метафизические лекции, которые я так же слушаю, г. профессором Гейсом равным образом, вскоре после нового года, окончаны будут. Сверх сего, читаемую на немецком языке г. профессором Лоренцом по Целляриеву сокращению универсальную историю не опускаю; а для латинского языка изъясняет он Тацита и Виргилия, присоединяя к тому исторические в латинском стиле упражнения; о чем, так как о французском языке, который немалую часть моих упражнений составляет, стараюсь по возможности». В заключение этого донесения, представлен счет издержкам.

Вместе с тем Поленов писал к Тауберту и к Протасову.

К Тауберту: «Вы даете столь ясные опыты всегдашнего вашего старания, что я бы за неблагодарнейшего из всех почесться мог, ежели бы за сие вновь [455] оказанное благодеяние упустил принесть вам искреннее мое благодарение. Я принимаю также смелость просить ваше высокородие и о том, чтоб мне позволено было отправиться из Стразбурга в другой университет прежде назначенного в указе времени, и ежели, как я думаю, канцелярия определит мне ехать в Лейпциг, то там обыкновенно, как мне сказывали, зачинают читать коллегии после Пасхи; и так, приедучи туда, заблаговременно могу, избрав нужные коллегии, слушать с начала и притом с великою моею пользою. Впрочем я оставляю на ваше благоразсуждение: что вы мне изволите приказать, то и буду исполнять с ревностию. О моем учении и житье имею честь уверить, что я точно поступаю в обеих сих вещах по вашему предписанию. Не сумневайтесь о сем, милостивый государь, я никогда не оставлю той дороги, которую вы мне показали, и которая, как я сам ясно вижу, ведет меня к чести и благополучию».

К Протасову: «Вы нас немало обрадовали вашим письмом, которого мы с такою нетерпеливостию дожидались, что сие медление наконец приписали вашей несчастливой езде. За употребленное вами старание в рассуждении наших дел, я наичувствительнейше благодарю и прошу без всякого сомнения продолжать то, что вы с такою блогосклонностию для нас начали. Я знаю мою должность, люблю отечество, честность и в других почитаю и сам наблюдаю; сверх сего имею некоторое понятие о превосходстве наук, что во мне к ним охоту возбуждает: одним словом честное житие и науки два для меня сокровища, и чтоб в первом еще больше утвердиться, а последнее со временем получить, то труда не жалею.

Уверьте его высокородие Ивана [456] Ивановича ⁸, что мы всегда стараемся соответствовать его об нас попечениям и то мнение и надежду, которые он имел, посылая нас сюда, не только что не уменьшить, но умножить. Присланный вексель был очень прибыточен, — только мы не знали как с ним поступить; а между тем у обоих у нас не было почти и рубля денег. Мы ходили к Франку, чтоб его продать, но не могли сбыть с рук, понеже он требовал 30 дней сроку; мы сыскали других банкиров, которые, приняв от нас вексель, чрез 14 дней обещались нам по оному заплатить деньги; но вместо 14 дней ждали слишком 6 недель, пока я, отложив излишнюю учтивость, прямо не потребовал денег. Хотя они извинялись, что вексель еще не пришел, однако принуждены были заплатить деньги, взяв за свой труд и за почты, и в сем то состоит весь наш убыток. В будущую посылку прошу покорнейше постараться, чтоб вексель или в Париж или на Франка написан был для избежания лишних хлопот и убытков. Я вам имею честь объявить, что дождливое лето испортило виноград, от чего вино ужасно теперь поднялось. Зимняя погода стоит очень тепла, только от дождей очень грязно, и дрова чрезмерно очень дороги. Я принимаю смелость просить вас еще о засвидетельствовании моего почтения Григорию Васильевичу ⁹ и Николаю Николаевичу ¹⁰. К Михайле Васильевичу ¹¹ писать хотя и чрезмерно желаю, но опасаюсь, чтоб не нажить чрез сие хлопот. По отъезде вашем из Стразбурга все было хорошо, и теперь так же живу. Письма другого, которое вы обещались прислать, мы не [457] получали, и я думаю, что оно на почте утратилось».

В рапорте от 20 Апреля 1764 года Поленов уведомлял академическую канцелярию, между прочим, что «читанные г. профессором Гейсом метафизические коллегии он выслушал». К г. профессору Лоренцу ходит «для универсальной истории, для латинского языка и для стиля»; а после Пасхи он намерен был приступить «к слушанию юристических коллегий»; сверх сего, присовокуплял Поленов, «упражняюсь во французском языке».

К Тауберту от того же числа. «Вы изволили дать мне знать чрез г. доктора и профессора Протасова, что я должен немедленно приступить к моему намерению и окончить надлежащим образом в Стразбурге мое учение. Послушание мое, которое по справедливости должен я иметь к моим командирам и блогодетелям, всегда согласно будет с вашим приказом; ибо я больше нежели уверен, что ваше высокородие ничего такого мне делать не прикажете, что к моему вреду может клониться».

К Протасову от того же числа. «Я имею честь вам сообщить порядок моего учения, не мною самим установленный, но моим учителем г. Лоренцом, у которого я просил в сем наставления, и на которого искусство, знание и благоприятство я несумненную надежду имею полагаться. Вы увидите, каким образом присоветовано мне зачать юристические коллегии. Я теперь хожу к г. Лоренцу для латинского языка и стиля, слушаю универсальную историю; а после Пасхи немедленно зачну слушать Jus naturae, что я и сделал; с следующей осени зачну Jus publicum, Instilutiones, политические истории г. Шепфлина, повторяю историю империи Германской, так же примусь за греческий язык, и если [458] все сие надлежащим образом выслушаю, то остальное немногого труда будет стоить. Что касается до французского языка, то я предупредил ваше письмо и довольно чувствую, какая мне от того происходит польза. С нового года переехал я к французскому шпрахмейстеру ¹²; теперь разумею я нарочито книгу, так же могу несколько писать, хотя и с ошибками, и болтаю всегда по французски.

Из письма вашего к г. Лепехину уведомился я, что вы награждены чином профессора Академии; я не могу преминуть, чтоб вас не поздравить, желая от искреннего сердца, чтоб за сим чином и другие не в дальнем расстоянии следовали. Другие обстоятельства, о которых вы изволили упомянуть, так же немало меня обрадовали. Я прошу Всевышнего Творца, чтоб он, для споспешествования желаний и намерений ваших и всех честных людей, не отвратил от вас сильной своей десницы и сохранил бы вас для всего того, чего от вас по справедливости можно надеяться и ожидать честным людям».

Донося канцелярии Академии наук от 17 октября 1764 г. о получении векселя в 250 руб., по которому выручено 1 146 ливров, По-ов уведомлял о ходе своих занятий. «В рассуждении моего учения поступаю я, как приказано; натуральное и общенародное право выслушал хотя не с начала у г. профессора Фрида, и ежели он в другой раз зачнет, как он сам обещался, то конечно не премину употребить сей случай в пользу. Наставления (Institutiones) Римского права слушаю у г. профессора Трейтлингера; универсальную историю и коллегию для латинского языка и стиля окончал; а вместо того г. [459] профессор Лоренц читает теперь историю Немецкой империи и церковную, поскольку сии две части истории имеют сообщение и свою пользу, — первая в публичном Немецкой империи праве, а другая в церковном. Я рассудил, что сии обе коллегии великой для меня важности и для того их не упустил. Я зачал так же учиться греческому языку у г. профессора Шерера, и действительно ходил в сию коллегию некоторое время, но как г. профессор Трейтлингер тот же самой час избрал для своих юристических лекций, то я принужден одно предпочесть другому и против моей воли оставить греческий язык, понеже иначе обойтись было не можно. В рассуждении французского я не иное сказать могу как только, что знаю его пользу, упражняюсь в нем, читая хороших французских авторов, сколько другие дела дозволяют». В конце донесения приложен, по обыкновению, счет издержкам.

К Тауберту от того же числа. Начало этого письма содержит изъявление благодарности за участие, которое Тауберт принимал во всем, что клонилось к пользе Поленова. Далее он продолжает: «Ваше высокородие усмотрите из моего в канцелярию репорта, каким образом мои лекции идут, и я бы конечно начал так же слушать публичное Римско-германской империи право, ежелиб г. профессор не отложил сию коллегиею, за недовольным числом слушателей, еще на некоторое время. Что касается до г. Шепфлина, то он чрез все лето по обыкновению своему ездил, и теперь пробыв здесь несколько дней, отехал на малое время в Мангейм. Возвратясь зачнет он, как я думаю, свои коллегии, которые без сумнения не упущу, довольно зная, что они для меня великой важности».

К Протасову от того же числа. [460] «Из письма вашего уразумел я к великому моему сожалению, что вы были сильно больны. Поверьте, что сие мне чрезмерно прискорбно было, и благодарю от искреннего сердца Всевышнего Творца, что вы от вашей болезни оправились… Я все то сделал, что от меня требовано, и по истине сказать, сие к не малому мне служит ободрению, что его высокородие г. статский советник Иван Иванович (Тауберт) так великое имеет об нас попечение. Я с удовольствием о сем помышляю, и стараюсь соответствовать по мере сил моих. О медалях справлялся я у г. Шепфлина, который, приняв меня очень учтиво, предлагал мне между прочим свои услуги и дал для пересылки к вам письмо. Ежели вы вознамеритесь что нибудь к нему писать, то я всегда за честь себе поставлю вручить ему ваше письмо, дабы таким образом ближайшее иметь с ним сообщение. Вы напоминаете стараться всячески о французском языке, я сие и делаю; говорю везде и со всеми, которые только сей язык знают; по-французски читаю не токмо исторические, но и догматические книги, и как мне кажется разумею».

В канцелярию Академии наук от 22 апреля 1765 года он доносил, что «выслушал прошедшею зимою наставления Римских прав (Jnstit.) у г. профессора Трейтлингера; общее Нем. империи право (Jus. publ. Germ) у г. профессора Ерлена, у которого так же слушаю еще и теперь естественное и обще народное право (Jus nat. et gent). Родословие и происхождение знаменитейших владетельных ныне немецких домов изъяснял нам г. профессор Шепфлин; немецкую историю, читаемую г. профессором Лоренцом, в скором времени окончу. Для наступающего лета, как скоро господа профессора юристического факультета согласятся меж собою о [461] коллегиях, приступлю к слушанию другой части Римских прав или духовнаго права, повторю наставления (Instit.), как для их трудности, так и для того, что они основанием служат и всем другим правам и без основательного и твердого оных познания почти ничего или очень мало можно успеть в юриспруденции. Мне чрезмерно нужно иметь хотя малое понятие о греческом языке, за который намерен я приняться как скоро случай будет и чрез лето, сколько можно, буду в нем упражняться. Французский язык принужден был я оставить, за недостатком времени; но теперь, избрав удобное время, стану стараться, чтоб привыкнуть несколько писать на оном. Сверх сего прилагаю данные мне от г. профессоров аттестаты, дабы канцелярия Академ. наук могла ясно усмотреть, что я не в праздности здесь живу и наблюдаю ее приказы по возможности сил моих».

К Тауберту от того же числа.

«Из сего усмотрите, в. в., что я прошедшую зиму не напрасно препроводил. Я имел пять коллегий, для которых должно было употребить 6-ть часов в день, и три действительно окончил; остальные так же не долго продолжатся. Для наступающего лета думаю я взять или вторую часть римских прав (Dig.), или духовное право (Jus canon.); но теперь не могу я ничего точно сказать; что мне господа профессора присоветуют, то я и буду делать. При том повторю я наставления римских прав под предводительством г. профессора Трейтлингера, как основание и ключ не только к римским, но ко всем вообще и других народов законам. Г. профессор, по особливой ко мне своей благосклонности, обещался пройти со мною еще сию первую часть и ежели я чего не разумею, изъяснить. Продолжая таким образом мои учения, надеюсь я несумненно [462] будущего года окончать юристической курс. Ваше высокородие изволите также приказывать мне упражняться во французском языке, чтобы не только говорить, но и писать сколько можно чисто я мог. Я не примину исполнить по вашему приказу, как скоро приищу такого учителя, который бы в состоянии был все то показать, что требуется к свойству французского языка и образу, как на оном писать. Я принимаю смелость утруждать ваше высокородие моим прошением и рассуждая по прежним оказанным мне от вас благодеяниям, которых цену я совершенно знаю, ласкаю себя надеждою, что вы и сие прошение благосклонно выслушаете. Я не хочу описывать мою бедность, которая довольно видна будет, ежели я упомяну некоторые только обстоятельства. Кому неизвестно, что время на время не придет; сверх того, чем больше где пробавляется народу, тем все дороже становится, не упоминая о двойных или тройных налогах, которые мещане принуждены теперь платить своему королю, а мы уже им платим по тому же. Теперь присоединить должно к сему дорогия коллегии и книги, утрату за пересылку денег, нравы и поведение здешних жителей и прочие малые обстоятельства, которые, будучи взяты вместе, составляют так же что нибудь, и притом не малое. Я по чистой совести могу сказать, что я прошу ваше высокородие о оказании мне сей милости не для наших бездельных и ребяческих причин, но имея законную нужду, которая заставляет меня против моей воли утруждать вас, и ежели бы сего не было, то конечно не посмел бы я преступить пределы благопристойности, чтоб не прослыть на последок бесстыдным».

К Протасову от того же числа. «Прошедшей зимы имели большую причину жаловаться на дождь, нежели на [463] снег. Пред Рождеством и в самую масляницу было очень студено, но все сие более двух недель не продолжалось. В самых последних числах февраля начали по малу приносить с полей цветы; в марте перестали топить, и дерева едва не все расцвели. Но после Пасхи так студено стало, что мы попеременно, то снег, то град, то дождь имели, и не топя не возможно было никоим образом пробыть в избе; но теперь, слава Богу, начинает опять быть тепло и ясно. Из письма вашего к г. Лепехину уведомился я, что вы женились. Я вас поздравляю и от искреннего сердца желаю, чтоб ваше благополучие и удовольствие со дня на день больше прирастало от сего нового союза.

P. S. Комиссия в рассуждении ваших хозяев отправлена, как приложенное письмо свидетельствует. Господа Шеины достойны всякой похвалы, как в рассуждении учения, так и поступков. Будущей зимы начнут учиться медицине. Они уведомлены уже о случившимся им несчастии. Старший так исправился, что теперь другим примером служить может в учении и поступках: только жаль, что они не знают по французски. Ст. Мецгер обучает их по рекомендации г. пр. Шпильмана, который и сам ничего не знает. Я не хочу говорить о произношении, которое немцам совсем непонятно».

К Протасову от 17 апр. по н. ст. 1765 г.

«Хотя я послал к вам письмо вместе с канцелярскими делами, но, как вы сами знаете, в сем письме не можно так изъясниться, как должно, и так я пользуясь благосклонностию г. барона Икскуля, которого я отменно имею честь знать, как такого человека, который заслуживает почтение и любовь всех честных людей, вознамерился [464] послать к вам сие письмо, которое хотя и прежде написано, но без сумнения после канцелярских писем придет. Все наши обстоятельства вам небезызвестны: как мы посланы, какое жалованье определено от президента и какое от канцелярии. Во всех присылаемых к нам указах упоминается, чтоб мы не упускали того, и того, но мы никогда не видим, чтоб смотря по сим наказам и денег столько же присылали. Вы сами были здесь долгое время и знаете как себя должно вести, не только в рассуждении поступок, но и одежды, чтоб можно было появиться между честными людьми без стыда себе и отечеству, а особливо для того, что мы присланы сюда на (казенном) коште. Мастеровым ученикам определяют по 500 р. без всяких лишних околичностей, а нам и определенного не хотят дать. Мастеровой и без жалованья может себя содержать получаемою уплатою за свою работу, как сие везде в обыкновении, а мы чем прилежнее будем трудиться, тем больше должно платить денег. Я не упоминаю о разности между студентом и работником, и происходящих от того последствий. На наш дальний путь, думаю я, довольно уже так же накоплено денег, и так не вижу я теперь причины, для коей бы можно было далее удерживать определенное нам жалованье. Мы оба в крайней бедности, в чужой земле и без помощи; занимать не смеем, чтоб иногда не засадили в тюрьму. Можно наперед предвидеть, что мы принуждены будем претерпевать крайнюю нужду за недостатком в деньгах, ибо прежде г. Леонтович одолжал нас по часту, а теперь готовится он ехать в Париж, и своим отъездом лишает нас немалой помощи. Вся наша надежда состоит в вас, и мы будучи уверены о непременной вашей к нам благосклонности [465] с покорностию просим приложить ваше старание и труд, чтоб нам определено было настоящее наше жалованье. Мы по справедливости должны сознаться, что многие одолжения и благодеяния от вас получили, и для оказания нашей блогодарности ничего больше для вас не остается как единственное признание и всегдашнее воспоминание всего того, что вы нам с такою благосклонностию оказали, которую я изъяснить не могу. Для уверения канцелярии, для отвращения всякого сумнения данные нам от господ профессоров аттестаты свидетельствуют ясно, что не можно ничего противного сказать ни о наших поступках, ниже о учении; и так я не вижу для чего бы канцелярия могла нам отказать в сем, а особливо ежели вы примете на себя сей труд представить надлежащим образом г. статскому советнику Ив. Ив. Тауберту, который, ежели я не обманываюсь, легко склонится на ваши представления, кои действительно имеют твердое основание и причины, так что они в состоянии произвести желаемое действие, ежели только с другой стороны со вниманием выслушаны будут».

К Протасову от 23 маия по н. ст. 1765 г. «Мы не имеем ничего нового вам теперь сказать, как только, что его сиятельства г-на президента дети прибыли в Стразбург маия 14 дна по н. ст. вместе с г. Легким, и мы имели честь их видеть неоднократно; а сам г. президент неизвестно когда приедет. Нам очень странно показалось, как мы увидели сих господ против нашего чаяния, ибо мы точно так думали, что они не прежде осени сюда приедут. Наше учение идет очень порядочно, особливо в юристическом факультете, где каждый из гг. профессоров должен в полгода окончить свою коллегию. Кажется, что многократные жалобы, дошедшие, как можно догадываться, и до [466] французского канцлера, принудили их приняться за сие мнение. Вы удивитесь, ежели вам сказать, что один профессор из юристического факультета прочитывает в час три или четыре книги, которых просто только читать будет слишком на полдня. Как бы то ни было, только теперь всегда можно надеяться продолжать порядочно и без остановки свое учение. Мы оба кончим, сколько можно предвидеть, будущего лета наше учение. Мы покорнейше просим вас, государь наш, напомянуть его высокородию о нашем деле; ибо мы точно надеемся получить желаемое, ежели вы только приложите ваше старание. Мы бы желали также, чтоб в пересылке денег не было долгих волокит и медления».

К Тауберту от того же числа.

«Я слушаю вторую часть римских прав и криминальное право у г. профессора Куглера. Г. профессор Ерлен продолжает читать нам натуральное и общенародное право и будущею осенью кончит. Он зачал так же читать публично первую часть римских прав, и я хожу в сию коллегию для повторения. Исторические г. профессора Лоренца лекции окончились. Вашему высокородию может быть странно покажется, что я за первыми письмами так скоро и сие посылаю, но сему причиною письмо г. Шепфлина, которое он мне хотел дать еще для пересылки с первыми письмами. Нечаянная в Мангейм поездка воспрепятствовала ему в сем; но возвратясь дал он мне приложенное здесь письмо, которое понудило меня несколько торопиться. При сем отваживаюсь я напомянуть еще вашему высокородию о моем покорнейшем прошении, надеясь, что вы усмотрев из прежнего письма мою настоящую бедность и нужду, не оставите меня без помощи и защиты; а особливо для того, что данные мне [467] свидетельства могут для меня у вас быть сильными заступниками, как в рассуждении житья, так и учения».

Рапорт в канцелярию Академии наук, от 13 сентября 1765 г., начинается по обыкновению уведомлением о получении векселя в 300 руб., присланного для обоих студентов и о размене этой суммы на тамошние деньги, которые составили 1 400 ливров.

«Что касается до моего учения, то немецкую историю, читанную г. профессором Лоренцом, также криминальное право и вторую часть римских прав, под предводительством г. профессора Куглера окончил. Натуральное и общенародное право выслушал у г. профессора Ерлена, у которого теперь также слушаю для повторения наставления римских прав. Сверх сего, имея уже довольное основание, упражняюсь собственным моим прилежанием во всем том, что до моей должности и знания касается, т. е. в свободных науках и языках, которые, как я сам довольно ведаю, к моему намерению неотменно нужны. В рассуждении будущих моих коллегий ничего совершенно известного сказать не могу; ибо никто из гг. профессоров юристического факультета не зачал читать новых коллегий, а как скоро зачнут, то возьму духовное и феодальное право (Jus canonicum et foеudale), так же политические коллегии о мирных трактатах у г. професора Шепфлина».

К Тауберту от того же числа: «Следуя вашему совету, разбираю я указы и уложения и кроме беспорядка, замешательства, недостатка и несправедливости ничего почти не нахожу. Я приметил столь знатные в наших правах погрешности, что оные могут иногда нанести великий вред и государю и народу; однако, несмотря на все сие, труд и [468] благоразумие все преодолеть могут. Из репорта моего в канцелярию усмотрите порядок и продолжение моего учения; в будущих письмах обстоятельно отпишу о всем; ибо теперь не могу я ничего подлинного сказать, как только, что хотя я и кончил вторую часть римских прав, но для ужасной поспешности г. профессора, который по 5 и по 6 книг прочитывал в час в угождение некоторым дворянам, мало мог успеть, и для того повторение сей части мне неотменно нужно. Коллегии г. профессора Шепфлина о мирных трактатах так же не упущу, и я с ним о сем уже говорил. Между прочим г. Шепфлин просил меня также напомнить вашему высокородию, что у него недостает двух частей из присланных ему наших коментарий ¹³; он много одолжен будет вам за сию благосклонность, ежели вы соизволите прислать желаемые им две части сих коментарий».

К Протасову от того же числа. «Письма ваши от 5 и 12 июля получил я исправно, из которых содержания о непременном о вас попечении наших благодетелей и доброжелателей чрезмерно радовался. Будьте уверены, что я иное уже исполнил по предложенным в сих письмах советам, а чего еще недостает не премину с надлежащею точностию произвести в действо так как мне предписано. Вы упоминаете о книгах, которые мне пересланы быть имеют при первом случае. Не позабудьте, я вас с покорностию прошу, присоединить так же небольшой печатный духовный устав, который мне нужен, и я надеюсь найти в нем что нибудь не посредственное. Я давно о сем думал, но не смел просить, зная [469] трудность в выписывании и пересылке сих книг; желание мое и без того исполнилось, тем более почитаю я себя обязанным воздавать мое благодарение и его высокородию и вам. Г-на Шепфлина, которого по возвращении его из Бадена часто вижу, благодарили мы за его благосклонность и данное об нас хорошее мнение. Сей почтенный муж великое старание прилагает о детях его сиятельства г-на президента и часто их сам экзаменует. Несколько раз писали вы о секретаре г. Шепфлина. Его здесь давно нет, ибо вскоре по вашем выезде из Стразбурга сделан он секретарем ученого Майнгеймского собрания, где и до сих пор обретается. Коллегии мои очень порядочно продолжаются, и господа профессора сим порядочным учреждением великое облегчение и услугу сделали иностранным. Что надлежит до наших прав, я их [470] по малу прочитываю, и о расположении оных говорил я с г. профессором Ерленом, на которого искусство совершенно положиться можно.

P. S. Шеины за учение и поступки похвалы достойны; теперь слушают они ботанику и физику, а будущей зимы зачнут они анатомию; каждый из них получает по 160 руб. жалованья, и они с покорностию вас просят постараться о приумножении оного. Я думаю, что уже время освободить их от опекунства и оставить такой дом, где они кроме пьянства и подлости ничего не видят, или по крайней мере отдать их в такие руки, где бы они могли получить истинное понятие о честном житье. От вас зависит напомнить о сем г. профессору Шпильману».

(До следующего выпуска).

Комментарии

1. Т. е. Струве де Пирмонт, бывший тоже профессором Академии.

2. Т. е. Президентом академии, гр. Разумовским, о детях которого, учившихся в Стразбурге, говорится ниже.

3. Т. е. вскоре по воцарении Екатерины II, от коего не оживилась ли и Академия? П. Б.

4. Коронация Екатерины II, была 22 сентября 1762 года.

5. Т. е. семилетняя, которая в самое это время оканчивалась. П. Б.

6. Протасов выехал из Страсбурга 5 июля 1763 по н. ст.

7. Для уяснения этого оправдания не лишним считаем прибавить, что Лепехин шел по естественным наукам, а Поленов по юриспруденции, следовательно лекции и профессора, которых слушал один, не могли быть полезны для другого.

8. Тауберта.

9. Козицкому.

10. Это лице нам неизвестно.

11. Ломоносову.

12. Т. е. учителю языка.

13. Известное издание наше? Академия на латинском языке.

Текст воспроизведен по изданию: А. Я. Поленов, русский законовед XVIII века // Русский архив, № 4. 1865