(Письма, заметки и прочее).

Рескрипт князю Трубецкому о коронации. — Сенатский указ, составленный Екатериною II. — Число явившихся депутатов в комиссию для составления Уложения. — Граф Андрей Шувалов. — А. А. Самборский в великий князь Александр Павлович. — Княгиня Е. Р. Дашкова и А. А. Нарышкин. — Поэт В. Петров и князь Потемкин-Таврический. — Цезарь Лагарп. — Великий князь Павел Петрович. — Георгий Конисский.

1.

Собственноручный рескрипт императрицы Екатерины II князю Н. Ю. Трубецкому. ¹

27 августа 1762 г.

Господин генерал-фельт-маршал. Письмо ваше от 22-го августа я тем с болшим удовольствием получила, чем боле вижу я из оного рачительное ваше попечение к приуготовлению к моей коронации всего потребного и приемля оное с особливым благоволением чрез сие подтверждаю, чтоб, конечно, все готово было для везде ² 9-го число сентября, а для коронации 22-го. А церемониял с своеручною апробацию квам присем возвращаю пребывая вам доброжелательною Екатерина. [448]

2.

Сенатский указ, составленный императрицею Екатериною II . ³

1765 г.

Указ этот, как частный, данный одной только провинции, не вошел в полное собрание законов; между тем он важен по существу, как касающийся вопроса о народном продовольствии, и особенно интересен для характеристики Екатерины, являющейся в роли сенатского секретаря.

В марте 1765 года, новгородский губернатор Я. Е. Сиверс прислал императрице представление о вздорожании хлеба всякого рода, особенно же в Великолуцкой провинции. Екатерина удивилась: какой-нибудь месяц назад, в январе, хлеба было так много, что согласно депеше русского посланника в Стокгольме, графа И. А. Остермана, разрешено было выслать хлеб в голодавшую тогда Швецию, «в счет недоимочных субсидий» ⁴; в марте же чувствуется уже недостаток хлеба в Новгороде и Пскове. Екатерина отправила бумагу Сиверса генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому при следующей записке: «Как можно скорее предложите сенату представление новгородского губернатора о недостатке хлеба в Великолуцкой провинции» ⁵. Императрица этим, однако, не удовольствовалась.

Что может сделать сенат? Как помочь насущной нужде? Как предотвратить подобное явление в будущем? Если в январе был свободный хлеб, его следовало отправить в Псков и Великия-Луки, а не в Швецию; хлеб решили послать в Швецию, вследствие недостаточных известий о положении хлебного рынка у себя дома. В распределении запасов хлеба есть очевидная несообразность. Сенат не в силах исправить ее — необходимо участие самого общества, не только торговцев, но и производителей хлеба. Руководствуясь этими соображениями, Екатерина сама пишет от имени сената следующий указ:

«Правительствующему сенату известно, что в Псковской и Великолуцкой провинциях на всякой хлеб цены весьма возвысились; и как от туда отвозят родившийся у них хлеб на продажу в Лифляндию и Эстляндию, где ныне цены весьма высоки, то из осторожности, дабы иногда вывозом хлеба из Псковской и Великолуцкой провинций в [449] Остзейские не сделался у самих недостаток, по указу ее императорского величества правительствующий сенат приказали: в означенных Псковской и Великолуцкой провинциях обнародовать печатными указами в городах и в селах для увещения жителей, чтоб продающие хлеб в том поступали осторожно, и оставляли бы во всяком месте столько, чтоб до будущей жатвы, которую дай Боже благоизобильну, не только стало, но чтоб и в случае недорода, которой Всевышний да отвратит, нужду претерпеть не могли; на казенную же помощь не надеялись бы таковые, кои собственною своею неосторожностью иногда недостаток претерпеть могут. О чем чрез сие и объявляется».

Ни слог, ни правописание этого указа ни мало не обличают руки Екатерины, и нужно было ее собственноручное свидетельство, чтоб удостоверить принадлежность указа императрице. Отправляя этот сенатский указ князю Вяземскому, Екатерина приписала на поле: «Сие переписано на чисто с моей безграмотной руки. Ваше сиятельство уже велите переписать по вашему» ⁶.

Екатерина, конечно, не остановилась на этом. Представлением Я. Е. Сиверса был поднят важный вопрос о продовольствии населения, и Екатерина никогда уже не упускала его из вида. 2-го февраля 1766 года был издан известный указ коллегии экономии о «заимообразной выдаче крестьянам хлеба во время неурожая на прокормление и посев» ⁷; 8-го апреля того же года новая просьба шведов об уплате недоимки хлебом была отклонена: «у нас у самих недостаток» ⁸, и затем, до самой своей смерти, Екатерина внимательно следила за этим вопросом, допуская возможность неурожая, но отвергая голод, как явление в России немыслимое при разумной организации продовольственного дела.

3.

К истории законодательной комиссии. ⁹

1767 г.

Присутственных же мест депутаты получают жалованье по своим местам.

4.

Письмо графа Андрея Шувалова — Я. А. Авдееву.

25-го июля 1778 г. Париж.

Государь мой Яков Андреевич!

Я слава Богу здоров, а что долго не писал, в том виноват, хотя при том несколько времени был болен подагрою. Всеми вашими распоряжениями крайне доволен и полагаюсь совершенно на вашу ко мне дружбу, на усердие, искусство и честность. Уверен, что дела мои не могут инаково как процветать в руках ваших. Сейчас еду из Парижа в Спа к целительным водам, где месяц пробуду, а там паки сюда возвращусь; дорога же отсюда до Спа пять дней. И сколь скоро в Спа приеду, то подробно на все ваши представления отвечать буду, а между тем уверен, что вы ничего не пропускаете к моей пользе. Итак я подробное и долгое письмо буду к вам из Спа писать.

Сын ваш здоров и вчерась был у меня в гостях. Я за ним смотрю истинно как за своим ближним и ровным; хочу вам сказать, что он учится так хорошо, что лучше желать нельзя, да и поведения весьма хорошего, так что одну похвалу заслуживает; и так сердце ваше отчее радоваться должно. Письмо от сына к вам здесь прилагаю.

Прощай, мой друг сердечный, будь уверен о моей к тебе и твоим преданности столько, сколько я уверен в твоей полной любви; остаюсь навсегда с моим почтением и проч. [451]

5.

Письмо графа Андрея Шувалова — Я. А. Авдееву.

14-го (25) июня 1779 г. Париж.

Друг мой Яков Андреевич!

Последнее мое письмо показалось тебе бредом, я хлопотал о деньгах и хотел занимать, а у меня, по старанию твоему, прошлогодского еще дохода должно быть наличных денег в Петербурге слишком тридцать две тысячи рублей. Ошибка сия с моей стороны, или лучше сказать странный обчет, от того происходит, что я перешел из одного флигиля здесь нанятого мною дома в другой, и бумаги мои в переноске в крайнюю конфузию приведены были. А тотчас после того что перешел, получил сильный подагрической припадок, от которого слишком две недели страдал, и вчерась только я мог бумаги мои сообразить и разобрать. Итак, не мысля более о займах, я велел Евсею перевести сюда двадцать пять тысяч рублей, а остальные беречь и никуда не употреблять, разве по моему приказу, или если ты, мой друг, в случае весчастия, на заводы востребуешь. Ему-ж, Евсею, я дал сто рублей в награждение. Он во время потопа в С.-Петербурге, когда вино мое разнесло, много трудился и сам в опасности был, а я ему ничего не дал. Я надеюсь, что ты им доволен и это тебе приятно покажется.

Впрочем с почтением моим и с искренною преданностию пребываю.

6.

Письмо А. А. Самборского — гр. Н. И. Салтыкову. ¹⁰

Сиятельнейший граф Николай Иванович!

Милостивейший государь! и дражайший отец!

Что я сим именем вас нарекаю не по единым словам, но по самочистейшему благоговению к вашим христианским добродетелям [452] и по горячайшей к вам любви, — в том да удостоверить вас Сам Бог, испытуяй сердца и утробы человеческие. Во все время моего служения под начальством вашим наиубедительнейшие имел я опыты, что и вы соответствуете мне прямою отеческою любовию, которая исторгнула меня из бедности, доставила мне покойное жилище и которая подкрепляет меня во многотрудном звании.

На сем священнейшем жертвеннике любви дерзаю принесть в жертву вам, дражайший отец, откровенность моей души, которою вы совершенно обладаете. — Но дабы вы были в сем случае спокойны, то я должен вас жизнию моею уверить, что не от каких либо совещателей взаимствовал я нижеследующие начертания, поелику я обращаюсь с людьми из единой точию благопристойности и провождаю сельскую и уединенную жизнь, и по настоящим темным обстоятельствам довольно осторожную; не вхожу ни в какой союз доверенности, но взаимствую начертания сии от народного гласа, которой можно слышать на стогнах, на распутиях, и на торжищах!

Вольноглаголание о власти самодержавной почти всеобщее и чувство, устремляющееся к необузданной вольности, воспалившееся примером Франции, предвещает нашему любезнейшему отечеству наиужаснейшее кровопролитие. К сему гибельному происшествию акибы насильно влечет народ угнетение и грабительство алчных судьей и властей, которые за единой токмо мзде продают свое правосудие. Беззаконную-ж мзду употребляют они на вящшее зло, яко то: на изобретение разнообразного сладострастия и роскоши, уловляющей непорочные нравы, расторгающей духовные обеты непорочного ложа и искореняющей всякое благонравие и благочестие. Главные сии потрясшиеся добродетели хотя и могли бы предохраниться евангельским законом, но и сей с одной стороны стеснен неверием, а с другой суеверием и лживотолками возникших вновь преопасных лжеучителей; а притом совсем есть поглощен оный важный закон, в корыстолюбии первосвященников и священнослужителей, которые Божии храмы превратили в торжища и которые пастырствуют более своего ради чрева и фарисейских почестей, нежели для человеческого спасения. Прочие же деяния, совершающиеся воочию вашею, прехожду молчанием. Прозорливость ваша и наиважнейшая доверенность в правлении более и подробнее могут постигнуть оные, нежели я объяснять.

От толикого ослабления и небрежения закона Божия, всякие разврат, неправды и неисчетные злоупотребления в общежитии усилилися до крайности. И любовь к ближнему толико иссякла, что редкие только сыны церкви и отечества, между которыми по истине вы, дражайший отец, первое место занимаете, служат общему благу из [453] прямого подвига. Редкие внемлют гласу обидимых и сирот, вопиющих к небесам, весьма редкие отирают льющиеся слезы вдовицы.

Сообразив все купно должно заключить со ужасом, что исполнилась уже мера Божия милосердия, место же его заступило правосудие, которого последствия суть весьма явны в продолжающейся войне. Всякая война есть, конечно, Божие наказание. Сему наказанию даже престольный град сей был недавно подвержен, претерпевая страх и трепет от неприятеля, от коего, по мнению моему, твердая ваша вера к Богу, горячая молитва и ваше неусыпное бдение избавили.

Сверх сего довольно известно вашему сиятельству, коль многим множеством юных россиян, разлученных от их жен, чад и домовства пожертвовано ненасытной Тавриде, и которыми жертвовать потребно всякой год. Внемлите, человеколюбивейший муж! Не сильно ли сие опустошает наше любезнейшее отечество, и не скоротечно ли влечется оное в крайнюю нищету, расстройку и бессилие? Правда, что победы на нашей стороне; но и сии единую токмо возбуждают зависть многих сильнейших держав. Зависть, сие адское и непримиримое порождение, если воздвигнет противу России брань, то неизбежно будет оная (Россия) низвергнута в глубочайшую пропасть бедствий. Кто же нас избавить от толиких бед, висящих над главами нашими? Всемогущий, премудрый и преблагий Бог, и помазанник его, которому однако-ж подобает быти зело благочестиву, миролюбиву и во всемн целомудренну. По долговременному испытанию всегда я находил сии высочайшие добродетели, блистающие в душе дражайшего нашего воспитанника его императорского высочества великого князя Александра Павловича. Сей воспитанник есть главным предметом моего толико откровенного с вами, дражайший отец, собеседования, и сей должен быть спасением нашего отечества.

Предвещая тако о сем юноше ни мало не уничижаю я великие добродетели, высокие душевные свойства и благотворительные подвиги его предков. Сим я верою и правдою служу и всегда готов служить до последней капли крови. Начало же сих несчастных обстоятельств, превосходящее постижение моего слабого ума, предоставляю неиспытанным Божиим судьбам. Да и на сии непорочные и законно нужные объяснения я никако-ж бы решился, если бы не имел участия в воспитании его высочества Александра Павловича, над которым вы, сиятельнейший граф, имеете начальство, и за которое воспитание вы, дражайший отец, и я должны будем воздать наистрожайший отчет пред отечеством и пред страшным Судиею в вечной жизни.

Восхищаясь доселе блистающими его добродетелями, принужден я теперь с горестнейшим прискорбием и возмущением моей души сказать, что оные добродетели начинают помрачаться пороками [454] превредными для государя и государства. С некоторого времени примечал я, что он, в своих мнениях, деяниях и даже прихотях, делается самовластным, в проступках своих хотя и винится, но по долговременном и упорном словопрении, и тогда только, когда в помощь призывается ваше имя и власть, к которым его высочество имеет по-видимому великое уважение, любовь и страх. Увещание ж и советы господ кавалеров приемлет он с насмешкою и негодованием. Отчего самым нечувствительным образом тихий и приятный его нрав превращается в сварливый и грубый!

Горькие грубости плоды, более всех по своей чувствительности, внушает его превосходительство Александр Яковлевич Протасов; от сея грубости Бог меня сохранил по сие время. Великий князь по дожности моей всегда оказывал мне послушание, охоту, почтение и любовь, и такое чистосердечие, что при первых моих увещаниях всегда, без словопрения, обнажал мне свою душу и преступления, в коих раскаивался нередко со слезами, и уверял меня самим Богом, что те преступления и оскорбления своим начальникам он соделал не по предразмышлению или жестокосердию, но по легкомыслию и скоропостижности. Известно вашему сиятельству, что я ни ласкательством ниже подлым каким снисходительством приобрел таковое его высочества благорасположение, но единообразным моим поведением, твердыми правилами, кроткими и проистекающими от глубины душевные советами.

Основываясь на сем очевидном опыте и других примерах, равно и на том всесовершенном подобострастии, которое Александр Павлович оказывает к вашему начальству — на той истинной любви, которую он имеет собственно к особе вашей, и на уважении ко всем вашим глаголам, которые он неинаково приемлет как священный закон, должен я сказать, что его высочество от природы одарен добрым сердцем, кротким и приятным нравом и склонностями к общему благу. Что же он к величайшему несчастию начал преображаться в противный характер, сему неоспоримо суть причиною окружающие его. — Но и нас окружающих винить совсем нельзя, ибо мы не так воспитаны, чтобы воспитывать великих князей; винить же нас надобно в том, что мы не часто и невнятно читаем инструкцию, данную премудрою Екатериною, и что мы не следуем вашему, дражайший отец, твердому, благоразумному и долготерпеливому примеру. Все сие не за новость или оглаголание я возвещаю вашему сиятельству, ибо почти ежедневно вы о сем слышите. — Винить тех из нас надобно, которые, препираясь о первоначальстве и личных достоинствах, чаятельно влагали во ушеса младых воспитанников предосудительные внушения о неспособности [455] других и которые, надеясь на остроумие и мнимую политику, шли своим путем до тех пор, покуда разрушили взаимное согласие и доверенность своих воспитанников, от чего точно родилось непослушание, распри и грубое обращение Александра Павловича.

Сверх сего, его высочество, не по летам возрастая телом, начинает уже сильно ощущать любопытство к любовной страсти; и если вы теперь, дражайший отец, не примете всевозможных мер к его спасению, то я весьма опасаюсь, что его состояние причинить вам несносное оскорбление.

Сложив теперь зело угнетавшее мою душу бремя, предаю вам совсем мою жизнь. Располагайте оною, яко же благоизволите. Я и прежде сего всегда был вам предан. Однако по нынешним критическим обстоятельствам более чувствую себя приверженным к особе вашей. Усугубляйте мне вяще ваши благоразумные советы, я же с сего времени усугубляю по должности моей всевозможнейшие усилия. Александру Яковлевичу Протасову так же весьма нужно подкрепление ваших советов, которые, уверяю я, он всегда с уважением принимал, да и впредь будет принимать; но признаюсь, что потерянная доверенность великого князя него нрав, который по временам бывает весьма чувствителен и ревностен, а по временам мягкий и снисходительный, не совсем обещает желаемые успехи, то как ему, так и всем нам необходимо нужно есть постороннее подкрепление, поелику и гг. кавалеры, потери в доверенность, никак не могут удержать своею властию Александра Павловича в добром порядке. Г. Протасову оплакивая предо мною неоднократно состояние его высочества и свое, не обинуясь сказывал, что он на гг. кавалеров по разным причинам не надеется, и что единое токмо средство может споспешествовать исправлению великого князя, то есть: обращение и собеседование в свободные часы благовоспитанных юнош, каковы суть ваши любезнейшие сыновья. В сем предложении г. Протасова я согласен потому, что сие простое и никому, даже самому Александру Павловичу не могущее подать подозрения средство, может его и учителей, поелику некоторые из них делают внушения, противные нашей церкви, нечувствительно исправить.

Сие-ли или другое средство почтете ваше сиятельство полезным, предоставляется вашей полной власти и благоразумию; мне же по долгу и ревности осталось сказать, что время и нужда настоят, дабы вы спасали великого князя Александра Павловича. Я давно уже той веры, что Божие провидение предъизбрало вас, дражайший отец, в сем случае спасти наше гибнущее отечество. По душевным его высочества свойствам вы можете сделать его весьма добрым государем и добрым отцом народа. Потому завременно надлежит ему [456] внушать сладчайшие плоды миролюбия, и первый источник благоденствия народного, на котором основывается истинная слава государей и государств. Благоденствие же народное основывается на внутреннем благоустройстве и изобилии во сем нужном для жития, которое изобилие непосредственно возрождается от земледелия. Если бы на сей час все умершие премудрые политики восстали, и если бы все благомыслящие живые соединились с ними, то все бы единогласно подтвердили, что благословенное земледелие есть первым и непоколебимым основанием благоденствия народов и государей. Если бы и все государства, некогда процветавшие, предстали теперь нашим глазам, то и те бы провозгласили, что оные до тех пор пребывали в полной славе и могуществе, пока процветало земледелие, всегда нераздельное с трудолюбием и благонравием.

Присем пришло мне теперь на память пожелание вашей благочестивой души, которое вы, дражайший отец, соизволили некогда изъявить мне в том, дабы вы могли принесть Богу жертву особым каким нибудь постановлением. Я уже и прежде осмелился вам подать мнение, что никакая жертва не может быть Богу приятнее как призрение сирот, ищущих всякие помощи; что нет способнее случая и места для удовлетворения вашего христианского желания как дача его высочества Александра Павловича. В оной несколько сирот могут научиться трудолюбию и благонравию. Пусть мы начнем сие богоугодное установление малым теперь числом, следственно и малым иждивением, которое число, современем умножаясь, может рассеяться по России и содеять общее благо. Не отлагайте, благочестивейший христианин, сего душеспасительного установления, ибо человеческая жизнь весьма кратка и неизвестна. Обратите-ж, прозорливый муж, особое свое внимание и на сей спасительный предмет, питайте сию пресчастливую склонность в своих государственных воспитанниках. Я же делом уже доказал вам, что я во всяких случаях также и в сем не жалею моей жизни, которая человеку столько же и мне драгоценна, сколько и самому государю. Деньгами ее купить нельзя, так когда я жизнию моею готов жертвовать общему благу, то сему же соблаговолите пожертвовать нужною казною. Употребленный на сей важный предмет издержки произвели уже в краткое время приятные забавы и пользу дражайшему вашему здравию. Впредь же, отвечаю моею жизнию, произведут пользу общественную. Но поспешая к своему служению, престаю писать и в полном удостоверении остаюсь, что вы, дражайщий мой отец, за всю мою откровенность более теперь меня возлюбите. Я же пребуду, пока жить буду, вашего сиятельства верно предданнейший слуга и всеусерднейший богомолец А. Самборский. [457]

7.

Донесение из Софийского нижнего земского суда в Управу Благочиния столичного и губернского города Святого Петра. ¹¹

17-го ноября 1788 г.

Сего ноября 3-го в оном суде, по предложению г. земского исправника и кавалера Панаева, производилось следственное дело о зарублении минувшего октября 28-го на даче ее сиятельства двора ее императорского величества штатс-дамы Академии Наук директора императорской российской Академии президента я кавалера княгини Екатерины Романовны Дашковой принадлежащих его высокопревосходительству ее императорского величества обер-шенку, сенатору, действительному камергеру и кавалеру Александру Александровичу Нарышкину, голландских борова и свиньи, о чем всем судом на месте исследовано и 16-го числа по прочему определено: как из оного дела явствует, что ее сиятельство княгиня Екатерина Романовна Дашкова зашедших на дачу ее, принадлежащих его высокопревосходительству Александру Александровичу Нарышкину, двух голландских свиней, усмотренных яко бы в потраве, не дав знать о том суду и не засвидетельствовав посторонними людьми потравы, приказала людям своим, загнав в конюшню, убить, которые тогда ж и убиты топорами. То на основании высочайших ее императорского величества об управлении губерний учреждений 243 ст. во удовлетворение обиженного, по силе уложения 10-й главы 208, 209 и 210-го пунктов, за тех убитых свиней взыскать с ее сиятельства княгини Екатерины Романовны Дашковой против узаконенной оценки сорока рублей — вдвое, т. е. восемьдесят рублей и по взыскании отдать его высокопревосходительства Александра Александровича Нарышкина поверенному служителю Кириле Сидорову с распискою. Причем ему, Сидорову, подтвердить, чтоб впредь на дачах их пастухи за пасомым скотом имели лучшее смотрение и оного по дорогам и соседним дачам ходить не допускали. И о том удовлетворении обиженного, в силу той же статьи высочайшего учреждения, дать знать Софийскому уездному суду рапортом. А что принадлежит до показания садовников, яко бы означенными свиньями на даче ее сиятельства потравлены посаженные в шести горшках разные цветы, стоющие шесть рублей, но сия потрава не только в то время через посторонних людей не засвидетельствована, но и когда был для следствия на месте г. земский исправник Панаев, и по свидетельству его [458] в саду и оранжереях никакой потравы и повреждения деревьям не оказалось. Да буде бы и заподлинно потрава была, то и за силою манифеста, состоявшегося 787 г. апреля в 21 день, 24-го пункта ее сиятельству учинить не можно, о чем от суда ей объявить. По отзыву ж ее сиятельства, учиненному г. земскому исправнику о бое свиней незнанием закона и что впредь зашедших коров или свиней также убить прикажет и отошлет в гошпиталь ¹², — то в предупреждение и отвращение такого предприятого намерения по силе высочайших учреждений 224 статьи, выписав приличные узаконения, благопристойным образом объявить ее сиятельству, дабы впредь в подобных случаях от управления собою изволила воздержаться и незнанием законов не отзывалась, в чем ее сиятельство обязать подпискою. По жительству ж ныне в Санкт-Петербурге так и истребовании от ее сиятельства означенных денег 80 р. об отдаче объявления и о взятьи по оному подписки сообщить в Управу Благочиния столичного и губернского города Святого Петра, с тем дабы благоволила, по истребовании, показанные деньги для отдачи поверенному его высокопревосходительства Александра Александровича Нарышкина и подписку доставить в сей суд в непродолжительном времени, о чем от того суда Управе Благочиния сим сообщается, а ее сиятельству объявление, запечатанное в конверте, приложено при сем. Подписал: Иван Нефнев.

8.

Собственноручное письмо поэта В. Петрова по поводу кончины князя Потемкина-Таврического. ¹³

31-го мая 1792 г. Москва.

Милостивый государь! Извините, что я на письмо ваше толь поздно ответствую. Я теперь только имел счастие его прочитать, возвратись из степной моей деревнишки, куда я удалился зимою один, разгулять грусть мою и горе. Вам, чаю, не безъизвестно, сколько покойный князь Григорий Александрович меня жаловал. Смерть сего мецената нанесла моей музе смертельный удар. Скорбя о нем и плача, я вовсе забыл, что я сочинитель, помнил только, что я пренесчастный человек в свете, лишившийся нежнейшего друга, который был мое богатство в [459] моих недостатках, мое утешение в печалях, мое здравие в болезнях. Я тужил о моем несчастье и плакал, как вдруг развернул ваше письмо и нашел в нем живое для меня утешение. Не сочинения мои и переводы нужны всемилостивейшей государыне, но сия великая сострадательная душа, веря, что я действительно поражен сим злоключением, как и есть, снисходить утешать меня, дая мне знать, что хотя я лишился отца, я не вовсе сирота. Есть у меня великая мать, которая сильна и готова помочь мне, сильна покрыть и защитить, ободрить и восставить меня. Я бы сочел за знаменитое от вас благодеяние, ежели бы вы, милостивый государь, при случае ее императорскому величеству объяснили, с каким чувствием благодарности приемлю я милостивое ее величества обо мне воспоминание. Сочинения мои и переводы я вам со временем представлю печатные и рукописные, сколько их собрать могу. Я сердечно рад такому представителю, как вы, испытав многократно души вашей добродетель, вашу к наукам любовь, и ко мне отменное благоволение, которому поручая меня (себя), имею честь быть навсегда ваш, милостивый государь, всепокорный слуга В. Петров.

9.

Письмо Лагарпа неизвестному лицу. ¹⁴

Царское Село. 24-го июня 1793 г.

Я должен начать с заявления вашему превосходительству, насколько был тронут обязательным и вежливым способом, при помощи которого вы исполнили возложенное на вас ее императорским величеством поручение, которое, если я вас хорошо понял, сводится [460] к трем следующим пунктам: 1) предложение быть включенным в число лиц, имеющих сопровождать ее императорское высочество принцессу Баденскую; 2) прошение о моем отпуске и отставке; 3) представление объяснений о том, какие желания могу я высказать.

Во избежание неясностей и недоразумений, я возьму на себя смелость отвечать письменно.

Первый пункт относительно путешествия. Я очень польщен честью, которую ее императорскому величеству угодно оказать мне, обратив свои взоры на мою особу. К сожалению, однако, положение моих дел является непреодолимым препятствием к тому, чтобы я мог воспользоваться предложением. Так как я женат и должен буду ликвидировать хозяйство и многие дела при незначительных моих средствах, то ваше превосходительство поймете, что мне, в самом деле, невозможно окончить мои приготовления к назначенному сроку, имея, в особенности, в виду, что тут идет дело не об отлучке на несколько месяцев, но об оставлении России навсегда и переселении в другую страну. Поэтому ваше превосходительство меня весьма обяжете, если, со свойственною вам предусмотрительностью, укажете на приводимые мною основания, дабы государыня не могла подумать, что я противлюсь ее ко мне благоволению и отказываюсь от почетной отставки, какую ее величество мне определяет.

Второй пункт. Когда 10-го мая всем кавалерам его императорского высочества государя великого князя Александра были оказаны милости, за исключением меня, бывшего кавалером и наставником его высочества, я должен был, конечно, заподозрить, что меня очернили в глазах ее императорского величества. Так как, однако, ничего на мой счет не высказывалось, я решил дождаться времени бракосочетания его высочества, дабы попросить тогда объяснения. Некоторые занятия еще, которые я должен был закончить с его высочеством, окончательно побудили меня к такому решению; но как ваше превосходительство дали мне понять в прошлый понедельник, что ее величеству угодно, дабы я подал прошение об отпуске, то я немедленно и исполнил это.

На основании этого приказании, я 24-го июня написал графу Салтыкову, прося его, в качестве моего непосредственного начальника, как по гражданскому, так и по военному ведомству, представить мое прошение на усмотрение ее императорского величества, от коего я и ожидаю повелений.

Третий пункт. Прибыв в Россию по приглашению ее императорского величества, именем которой мне было обещано приличное положение, я никогда не сомневался, что августейшая монархиня устроит подобное положение человеку, бывшему десять лет [461] наставником ее августейших внуков, и которому она столь долго благоволила оказывать свое доверие.

Небольшая библиотека и мебель, вот все, милостивый государь, чем я владею; ибо я никогда ни о чем не просил. Если ее императорское величество соблаговолит даровать мне какую-либо милость, я приму ее с почтением и признательностью; но я слишком убежден в том, что выполнил все свои обязанности, мое сердце слишком уязвлено, дабы предъявлять какие-либо требования или настаивать на исполнении прежних обещаний при нынешних обстоятельствах.

Никто лучше меня не знает, сколь ее императорское величество великодушна и, в особенности, сколь справедлива: я, с своей стороны, никогда не выказывал чувств корыстолюбца; может ли поэтому существовать во мне тревога за будущее?

Таковы, милостивый государь, размышления, вызванный во мне разговором, происходившим у меня с вашим превосходительством в прошлый понедельник; применение же их к делу я предоставляю на ваше благоусмотрение с полнейшим доверием.

С почтением остаюсь, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейшим и преданнейшим слугою.

Наставник их императорских высочеств Ф. Цезарь де-Лагарп.

10.

Собственноручное письмо Екатерины II графу В. П. Мусину-Пушкину. ¹⁵

14 сентября 1793 г.

Граф Валентин Платонович! При сем прилагаю копия с письма Григорья Кушелева к здешнему губернатору, в котором он говорит, что цесаревич указать изволил отдать более половина Александровской площади, как по присланному от него же к губернатору плану явствует, каким-то купцам. Приказание само по себя сумазбродное и приказание само по себя последней дерзости. Позовите Кушелева к себя и скажите ему моим именем, что есть-ли еще раз он дерзнет подобное писание куда ни есть послать, то я его сошлю, где ворон костей его не сыщет, а великому князю скажите, чтоб он впредь мимо вас никаких приказание по прошениям ничьих не посылал.

Осведомитесь наперед заподлинно ли писанно по приказанье великого князя. [462]

11.

Собственноручный рескрипт Екатерины II графу Н. И. Салтыкову. ¹⁶

5 мая 1795 г.

Граф Николай Иванович! Любезных внуков наших великого князя Александр Павловича и великого князя Константина Павловича заблагорассудили мы наименовать шефами: первого — Екатеринославского гренадерского, а второго — Санкт-Петербургского гренадерского полков.

12.

Эпитафия, сочиненная Георгием Конисским пред кончиною. ¹⁷

Град Нежин ¹⁸ колыбель, град Киев мой учитель,
Я в 38 лет соделался святитель ¹⁹.
Семнадцать лет потом боролся я с волками
И двадцать два провел в покое со овцами.
За претерпенные труды и непогоду
Архиепископом и членом стал Синоду ²⁰.
Георгий имя мне, я из Конисских дому
И в жизни был коню подобен почтовому.
Сия-то падали зарыты грешны кости
Семьсот от Рождества год пятый девяностый ²¹.

Комментарии

1. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

2. Въезда.

3. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

4. «Сборник Имп. истор. общества», LVII, 423. От императрицы скрыли о бывшем в это время голоде в Олонецком уезде («Архив Сената», 1765, дела № 1271).

5. «Смирдин», III, 489.

6. Из нашего архива.

7. «П. С. З.», № 12562.

8. «Сборник», LVII, 505.

9. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

10. Андрей Афонасьевич Самборский родился 1-го августа 1732 года я с отличием окончил курс в Киевской духовной академии. Рукоположенный 8-го сентября 1768 года во священники, он был отправлен в Лондон, где и оставался в течение нескольких лет. В 1782 г. протоиерей Самборский, в звании духовника, сопровождал цесаревича Павла Петровича и его супругу Марию Феодоровну в путешествии их по Европе, а в 1784 г. — был назначен законоучителем и преподавателем английского языка великим князьям Александру и Константину Павловичам. В собственноручном черновом подлиннике печатаемого письма не обозначены ни год, ни число, когда оно писано, но по своему содержанию должно быть отнесено к 1788 году. — Ред.

11. Печатается без сохранения орфографии подлинника.

12. Т. е. на порции больным.

13. К кому адресовано это письмо — нам неизвестно; но надо полагать, что или к В. С. Попову или Степ. Фед. Стрекалову. — Ред.

14. До вступления на престол императрицы Екатерины II вопрос о престолонаследии не был обусловлен никакими законоположениями, и царствующий государь имел право назначить своим наследником кого угодно, по своему выбору. Руководствуясь этим Екатерина решила передать престол своему внуку великому князю Александру Павловичу. Зная любовь и доверие Александра к своему воспитателю Лагарпу, императрица решилась посвятить его в свои виды. Но честный и неподкупный республиканец не разделял взгляда императрицы и не согласился быть ее орудием в разрешении этого вопроса. Тогда Екатерина решила уволить Лагарпа от занятий с внуком и отпустить его за границу под благовидным предлогом. Этот предлог изложен в помещаемом ниже письме, переведенном с французского. — Ред.

15. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

16. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

17. Сообщил профес. В. А. Бильбасов.

18. Род. 20-го ноября 1717 г.

19. Посвящен 20-го августа 1755 г.

20. 22-го сентября 1783 г.

21. Умер 13-го февраля 1795 г.

Текст воспроизведен по изданию: К истории царствования императрицы Екатерины II. (Письма, заметки и прочее) // Русская старина, № 11. 1896