В 1720—1722 ГГ.

7

Татищев предложил создать горное начальство, под ведением которого должны были находиться казенные и частные заводы на Урале и в Сибири. В донесении Берг-коллегии от 28 февраля 1721 г. он определил в общих чертах функции этого учреждения ⁹⁶. Постоянные столкновения с Демидовым, стремление крупнейшего заводчика всячески воспрепятствовать развитию на Урале казенной металлургии, его нежелание признать в лице Татищева и Блюера представителей центрального горного ведомства и выполнять их распоряжения, по-видимому, послужили одной из причин того, что Татищев рассмотрел в основном вопрос о надзоре со стороны горного начальства над деятельностью частных предпринимателей. В этом донесении Татищев по существу не касался обязанностей горной администрации по управлению казенными заводами.

Горному начальству, по мнению Татищева, следует предоставить право отводить промышленникам землю под заводы и заключать с ними договора с последующим утверждением Берг-коллегией, «понеже невозможно без того доброму порядку быть за таким отдалением». Условия договора, и в особенности льготы, предоставляемые промышленнику, должны определяться в каждом конкретном случае, смотря «по положению места и упованию прибытков» ⁹⁷.

В погоне за прибылью промышленники, писал Татищев, не считаются с интересами государства и хищнически пользуются природными богатствами. Горное начальство должно следить за разумным использованием естественных ресурсов, и прежде всего не допускать истребления лесов. Надо обследовать все частновладельческие заводы и установить, «в добром ли порядке и по достоинству ли оные размножены» и если необходимо, то даже [153] «принудить» заводчика сократить объем производства, так как «множество молотов и нехранение лесов государству не прибыток приносит, но вред». Исходя из наличия водных ресурсов и лесов, горное начальство должно определять число домен и молотов на вновь строящихся заводах с таким расчетом, чтобы заводы могли стоять на одном месте не 20—30 лет, а несколько столетий ⁹⁸.

Татищев предлагал назначить на частновладельческие заводы шихтмейстеров ^*32. В задачи этих представителей горного начальства входило: организовать точный учет производимой на заводе продукции; следить за тем, чтобы на частных и казенных заводах была установлена равная оплата труда; не допускать приема на работу людей, не имеющих отпускных писем, т. е. беглых и т. д.

Предлагая ввести строгий учет готовой продукции на частных заводах, Татищев исходил из фискальных соображений. Такая мера должна была исключить возможность обмана промышленниками казны при уплате десятины — налога, установленного государством с владельцев чугунолитейных и медеплавильных заводов.

В условиях острой нехватки квалифицированных кадров равная плата мастеровым и работным людям на казенных и частных заводах была, по мнению Татищева, одним из радикальных средств, затруднявшим переманивание специалистов с казенных заводов на частные и одними промышленниками у других. Шихтмейстеру предписывалось следить, чтобы на частновладельческих заводах мастеров и работных людей было «указное число», и не разрешать заводовладельцам принимать «мастеров с других заводов без отпуска» ⁹⁹.

В обязанности горного начальства входило и установление общей цены на железо и другую продукцию, причем она должна быть такова, чтобы все заводчики могли получать прибыль. Продажа железа ниже установленной цены запрещалась. Таким путем Татищев стремился избежать конкуренции между промышленниками и не допустить обогащения одних за счет разорения других. При сбыте товаров заводчики должны действовать заодно, так как это отвечает в целом интересам всех предпринимателей. «На ярмарках, у Макарья, и у города (Архангельска — А. Ю.) железу иметь общую цену и продажу, дабы один без другого продать не дерзал, но всем промышленникам вообще» ¹⁰⁰.

Итак, уже в начале 20-х годов XVIII в. Татищев высказался за регламентацию частной инициативы в промышленном строительстве. Различные стороны деятельности заводчиков: организация производства, оплата труда мастеровых и работных людей, сбыт готовой продукции и установление рыночной цены на нее, подлежали, по мнению Татищева, строгому контролю со стороны государственных органов власти. [154]

Н. И. Павленко опубликовал «Наказ шихтмейстеру», составленный в 1735 г. под руководством Татищева во время его второго пребывания на Урале ¹⁰¹. В результате изучения этого наказа Павленко пришел к выводу, что «В. Н. Татищев был сторонником жесткой регламентации частной инициативы промышленников и требовал активного вмешательства абсолютистского государства в их деятельность» ¹⁰². Анализ донесения Татищева от 28 февраля 1721 г. выявляет интересный факт, а именно: эти взгляды Татищева в значительной мере сложились ранее, еще в начале 20-х годов XVIII в. Сопоставление предложений Татищева 1721 г. с «Наказом шихтмейстеру» позволяет проследить эволюцию его взглядов по такому сложному вопросу, как взаимоотношение государства и его представителей в лице горных чиновников с частными предпринимателями. В последующий период (30—40-е годы XVIII в.) он выступил с еще более обширной программой вмешательства абсолютистского государства в деятельность промышленников. Н. И. Павленко отмечает, что эти взгляды Татищева исходили из его неверия в способность предпринимателей надлежащим образом организовать свое промышленное хозяйство. Замечание, несомненно, справедливое. Но мне представляется, что дело не только в этом. Главное заключается в том, что Татищев отводил абсолютистскому государству решающую роль в руководстве и политическим и экономическим развитием России. Из этого тезиса вытекала необходимость активного вторжения государственных органов власти во все сферы хозяйственной жизни. Вместе с тем, полагал Татищев, государство не может ограничиться лишь мерами принуждения, оно «должно широко опекать промышленников, оказывать им финансовую и техническую поддержку, помогать в обеспечении предприятий рабочей силой» ¹⁰³.

Берг-коллегия отклонила предложения Татищева, касающиеся регламентации деятельности промышленников. Но сделала это не по принципиальным соображениям, а потому, что для их реализации еще пока не созрели необходимые условия. Коллегия писала Татищеву, что не может принять его предложения, «понеже сие рудное дело еще заводитца вновь, а оное учинено будет впредь, смотря по размножению руд и заводов». Что же касается шихтмейстеров, то коллегия не располагает таким количеством их, чтобы послать на каждый завод. Лишь в отношении предложения об установлении общей цены на готовую продукцию коллегия мотивировала свое возражение опасением недовольства промышленников («дабы они оного не поставили себе в обиду») ¹⁰⁴.

Требование Татищева положить конец хищническому использованию природных ресурсов промышленниками имело положительное значение и открывало перспективу более рациональной [155] эксплуатации природных богатств Урала. Остальные же требования, направленные на усиление контроля бюрократических органов власти над деятельностью заводчиков, сковывали частную инициативу и предприимчивость и в случае их реализации мог ли отрицательно сказаться на развитии металлургической промышленности на Урале.

Вряд ли можно сомневаться в том, что принятие предложений Татищева вызвало бы протест промышленников. Впоследствии, в 1735 г., уральские заводчики выступили против попыток Татищева внедрить на частновладельческих предприятиях институт шихтмейстеров, которые должны были осуществить еще более широкую программу регламентации деятельности промышленников, чем это намечалось в 1721 г. ¹⁰⁵

Решением Берг-коллегии Сибирское горное начальство было создано осенью 1721 г. и размещалось на Уктусском заводе. В него входили Татищев, Блюер, Михаэлис. В связи с отъездом Татищева в Москву в январе 1722 г. в состав горного начальства был включен берг-фохт ^*33 Патрушев. Берг-коллегия обязала Михаэлиса обсуждать все дела совместно с Блюером и Патрушевым.

На Урале Татищев столкнулся с тем, что комиссары (управители) казенных заводов не имели ни необходимых знаний, ни административного опыта. И Татищев, и Геннин жаловались на недостаток «добрых управителей» и просили Берг-коллегию прислать их на Урал. Заводские комиссары нуждались в наказе, которым они могли бы руководствоваться в повседневной работе. У Берг-коллегии, решавшей общие вопросы развития металлургии в стране, не было времени заняться этим. Татищев решил составить такой наказ, потому что без него, как он писал, «каждому править свое дело не без труда». В наказе комиссару Уктусского завода Т. Бурцеву от 27 февраля 1721 г. он определил круг его обязанностей ¹⁰⁶.

Наказ состоял из 10 глав. Чтобы дать хотя бы краткое представление о его содержании, перечислим названия глав. Первая — «О содержании канцелярии и канцелярских порядков», вторая — «О сборе денег» (имеются в виду платежи с приписных крестьян), третья — «О расходе денег и о строениях», четвертая — «О содержании мастеров и их должности», пятая — «О хранении лесов», шестая — «О работниках слобоцких и вольных», седьмая — «О школах», восьмая — «О содержании драгун», девятая — «О богадельнях» и, наконец, десятая — «О профосе» ¹⁰⁷.

Наказ 1721 г. был одобрен Берг-коллегией. Спустя два с лишним года, Татищев значительно переработал и дополнил этот наказ с учетом опыта управления казенными заводами, приобретенного за это время. Новый наказ комиссару Екатеринбургского [156] завода Федору Неклюдову ^*34 от 15 октября 1723 г. состоит из 15 глав, занимающих 60 страниц, написанных убористым почерком ¹⁰⁸. Наказ подписан Генниным, но, как убедительно доказал Чупин ¹⁰⁹ автором его является Татищев. Во-первых, в него вошла почти без всяких изменений значительная часть текста некоторых глав наказа 1721 г.; во-вторых, черновик наказа 1723 г. носит следы собственноручной редакционной правки Татищева, и, в-третьих, в одном из документов, представленных Петру в феврале 1724 г., Татищев прямо указывает, что наказ составлен им и лишь подписан Генниным ¹¹⁰. В новых главах наказа 1723 г. рассматриваются вопросы, связанные с покупкой припасов, расходом и продажей заводской продукции, составлением отчетной документации (ведомостей), охраной завода, торговлей съестными припасами, контролем за проезжающими и т. д.

Подробный анализ наказов 1721 и 1723 гг., сопоставление их между собой и Заводским уставом 1735 г., составленным под руководством Татищева, может быть предметом специальной работы. Желательна и публикация наказов 1721 и 1723 гг., так как они представляют интерес для изучения организации управления уральских казенных заводов и социально-экономических взглядов Татищева. В настоящей статье мы ограничимся лишь несколькими замечаниями.

Главное внимание в наказах уделяется обязанностям заводских комиссаров в административно-управленческой и финансовой сферах. Вопросы, производственно-технические мало затрагивались в них. Большой интерес представляют главы наказов, посвященные разумной эксплуатации природных богатств и подготовке кадров для заводов. В наказах разработана система мер по охране леса, за выполнением которой должны были следить комиссар и специально назначаемые для этой цели лесные объездчики или надсмотрщики. За нарушение правил пользования лесом устанавливался штраф. Обстоятельно рассмотрен в наказах также вопрос о создании школ на казенных заводах и в приписных слободах и обучении детей заводских жителей (подробнее об этом см. ниже).

Все комиссары казенных заводов в своей деятельности руководствовались наказом 1723 г. вплоть до 1735 г., когда был составлен Заводской устав. Наказы 1721 г. и 1723 г. послужили одним из источников для Горного и Заводского устава и «Наказа шихтмейстеру», составленных в 1735 г. под руководством Татищева.

8

В советской исторической литературе давно установлен тот факт, что в первые два десятилетия XVIII в. мануфактурная промышленность и в центре страны и на Урале была сравнительно [157] обеспечена «вольными работниками» ¹¹¹. Рынок вольнонаемной рабочей силы вербовался главным образом за счет беглых крестьян и отходников. Что касается горнозаводской промышленности Урала, то здесь использовался принудительный труд приписных крестьян и вольнонаемная рабочая сила. Так, по переписи 1721 г. за тремя казенными заводами — Уктусским, Алапаевским и Каменским значились 2441 двор с 8302 душами м. п. ¹¹² Управители заводов до приезда Татищева на Урал и он в первое время (1720—1721 гг.) не жаловались на недостаток «вольных наемщиков». Более того, Татищев указывал на относительно недорогой рынок труда вследствие дешевизны «харчей и протчих потребностей». «Работников здесь охотных, особливо для обучения, достать возможно довольно с малейшим жалованьем», — писал он в январе 1721 г. ¹¹³

Положение коренным образом изменилось в начале 20-х годов. Самовольный уход крестьян, являвшийся следствием роста феодальной эксплуатации, вызвал протест господствующего класса. Дворянство, для которого бегство крестьян означало утрату возможности их эксплуатации, а, следовательно, извлечения прибавочного продукта, требовало от правительства Петра I принятия срочных мер. Борьба с бегством крестьян отвечала интересам и абсолютистского государства, стремившегося сохранить налогоплательщиков и людские резервы для армии.

Подушная перепись, законодательство 1721—1724 гг., направленное против самовольного ухода населения и, прежде всего крестьянства, жестокое преследование беглых, а также суровые меры против их приема и держания ограничили возможность отхода крестьян, резко сократили приток рабочей силы из более населенных районов Европейской России на Урал. В этих условиях проблема обеспечения заводов рабочей силой встала очень остро. Уже указ 19 февраля 1721 г., требовавший возвращения беглых на старые места и уплаты прежним владельцам «зажилых денег» за каждый год держания, начиная с 1678 г., по 20 руб. за семью и устанавливающий впредь еще более высокий штраф за прием беглых ¹¹⁴, поставил горную администрацию Урала в тупик. Буквальное выполнение указа не только должно было уменьшить предложение вольнонаемного труда, но и грозило вообще оставить уральскую промышленность без рабочей силы. Дело в том, что, по словам Татищева, слободы, приписанные к казенным заводам, возникли не более как 40 лет назад, т. е. после 1678 г. и, следовательно, согласно указу 1721 г. все поселение их подлежало высылке на прежние места жительства. Но в этом случае заводы останутся без работников, писал Татищев, потому что других слобод ближе 100 верст нет. Кроме того, в слободах «собралось немалое число» жителей, которые платят без доимок подати — по 6 руб. 50 коп со двора, и если их [158] выслать, то казне будет убыток. «Того ради,— доносил он в Берг-коллегию в июле 1721 г., — мы в великом страхе: выслать всех — весьма заводы остановить, не высылать — опасаемся, дабы не причли нам в презрение указа» ¹¹⁵.

Берг-коллегия самостоятельно не могла решить этот вопрос и поэтому предписала Татищеву провести перепись крестьян в слободах, прислать тотчас же списки в Петербург и ждать указа. Во время переписи крестьяне должны были ответить на следующие вопросы: кто они, откуда и в каком году пришли (до 1678 г. или после) и кому принадлежали. «И об этом,— отмечала Берг-коллегия, — велеть спрашивать их с пристрастием». Крестьян предупредили, что если они скажут правду, то коллегия предпримет попытку оставить их при заводах, а «буде кто скажет неправду, а сыщетца про то допряма» и такие будут жестоко наказаны и высланы на прежние места жительства к их владельцам. В переписи следовало указать кто из жителей слобод имеет «в рудном деле какое мастерство». Заводское население также подлежало переписи ¹¹⁶.

Итак, центральное горное ведомство, чтобы не остановить заводы, решило задержать беглых. Одновременно коллегия подтвердила: на заводы без отпускных писем никаких людей не принимать. Между тем Строгановы и другие вотчинники добивались от Берг-коллегии возвращения своих беглых крестьян, осевших на казенных и частновладельческих заводах. Крестьяне бегут, писали Строгановы, «от несносного тягла и смертного правежу». «А за оных беглых оставшие крестьяне всякие государевы запросы платят с великою тягостию» ¹¹⁷. Весьма характерно, что в росте государственных податей и жестоких способах взыскания недоимок душевладельцы видели главную причину ухода крестьян. В значительной мере это соответствовало действительности. Но крестьяне бежали не только от гнета абсолютистского государства, но и от произвола и эксплуатации помещиков. Разумеется, последние даже не упоминали об этом.

Берг-коллегия, опасаясь жалоб вотчинников в Сенат и царю, потребовала от Татищева и заводчика Демидова (на заводах которого было много беглых людей), чтобы они в отношении беглых поступали по указу 19 февраля 1721 г. Получив этот указ Берг-коллегии, Татищев вновь повторил, что если выслать всех беглых, «то заводов не токмо размножить, но и содержать невозможно». Он предложил компромиссное решение: всех беглых крестьян, принадлежащих Строгановым и другим помещикам, выслать, а дворцовых и монастырских — оставить ¹¹⁸.

Итак, Татищев выступил как сторонник известных послаблений в крепостнической политике, в частности в вопросе о возврате беглых, потому что без этого невозможно было обеспечить заводы рабочей силой и развивать промышленность. Однако эти [159] послабления не должны были проводиться за счет дворянства. Защита интересов шляхетства — характерная черта социальных взглядов Татищева.

Берг-коллегия согласилась с предложением Татищева, с той лишь поправкой, что стремилась под равными предлогами задержать, хотя бы временно, высылку на прежние места жительства и помещичьих крестьян. Так, когда выяснилось, что в слободах, приписанных к Уктусскому заводу, имеется 103 двора, владельцы которых являются крестьянами Строгановых, коллегия обратилась в Сенат с просьбой о вывозе не всех сразу, а по 10 или 20 дворов в год. Отправка такого количества людей со всем их имуществом в вотчины Строгановых, отдаленные на 1 тыс. верст, может повлечь за собой остановку работ на Уктусском заводе и принесет большой ущерб хозяйству остальных жителей слобод. Берг-коллегия внесла и другие предложения: заплатить владельцам согласно Уложению 1649 г. по 50 руб. за двор и не высылать крестьян, или обменять их на беглых государственных крестьян, если таковые имеются в вотчинах Строгановых, или отдать им взамен то же число государственных крестьян ¹¹⁹. Состоялось ли решение Сената на это доношение Берг-коллегии — неизвестно.

В сложившихся условиях, когда высылка всех беглых грозила остановить предприятия, правительство вынуждено было пойти на некоторые отступления от февральского указа 1721 г. В апреле следующего года было разрешено беглых, занятых на производстве, оставить при заводах ¹²⁰. Одновременно правительство подтвердило указ 1721 г. о сыске и возврате беглых и вновь потребовало, чтобы без отпускных писем крестьян на работу не принимали ¹²¹. Однако решение вопроса о невысылке дворцовых и монастырских крестьян из приписанных к заводам слобод затянулось.

До сих пор речь шла об отношении Татищева к указу 1721 г., требовавшему возврата беглых крестьян с заводов. Но как быть впредь? На местное население рассчитывать не приходилось; ибо как убедился Татищев, оно весьма неохотно шло на заводы. Как типичный представитель господствующего класса, он объяснял это «леностью жителей». Однако причины нежелания коренных жителей работать в металлургической промышленности крылись в другом. И мнение Берг-коллегии на этот счет, несомненно, было ближе к истине. «В Сибири,— отмечала она,— вольных работников толикого числа, сколько на те заводы требуют, мнится, сыскать невозможно, понеже по тамошнему, как известно, плодородию, крестьяне, видя себе довольство, в работу нанимаются весьма неохотно» ¹²².

В частности, это относилось и к населению заводских поселений при Уктусском, Алапаевском и Каменском заводах. [160] В 1721 г. в первом из них было 140 дворов, в начале 30-х годов XVIII в. во втором насчитывалось около 100, в третьем — свыше 120 дворов ¹²³. Только часть жителей этих заводских поселений работала на заводах, остальные занимались ремеслом, торговлей, работали по найму, в том числе у зажиточных крестьян в приписных слободах и т д. Многие из них были пришлыми людьми и никаких податей в казну не платили. По-видимому, население неохотно бралось за выполнение заводских работ из-за низких расценок. Татищев писал, что жители Уктусского завода не хотят наниматься на работу «за надлежащую цену», т. е. установленную казной, которая была ниже рыночной. В этой ситуации следовало попытаться повысить расценки (хотя, разумеется, это было крайне трудно) и тем самым привлечь население к заводским работам. Но Татищев избрал другой, типичный для представителя абсолютистского государства метод. Чтобы «принудить» жителей к более интенсивной заводской работе, Татищев решил обложить их денежными поборами. «Ежели положить на них оброк, то нужда позовет их в работу наниматься, а пока нанять их неможно, понеже нужды в деньгах не имеют», — писал он ¹²⁴. Татищев решил взыскивать с населения Уктусского завода денежный оброк в размере 200 руб. в год, который они должны были обрабатывать, заготовляя дрова для заводских нужд, или платить деньгами. Примерно такой же оброк (1,5 руб. со двора) был установлен с жителей Алапаевского завода ¹²⁵.

Как отнеслось население этого завода к попытке взимать с них указанный налог, неизвестно. Но жители Уктусского завода, вопреки мнению Татищева, считавшего, что они могут выплачивать 200 руб. «без всякой тягости», прямо заявили ему о своем отказе выполнять новую повинность, так как «на других заводах никто ничего не платит». Хотя Татищев и был возмущен «упрямством и непокорностью» заводских жителей, но, не имея санкции Берг-коллегии, вынужден был отказаться от своего намерения главным образом из-за опасения, «дабы не сошли к Демидову, откуда выдачи не бывает».

Сообщая об этом Берг-коллегии, Татищев предложил «против швецкого порядка» обложить оброком всех заводских жителей «по дворовому числу или по головам». При наличии такого налога они прилежнее станут работать «и никто никуда сходить не будет, понеже нигде без платежа не пробудет, також государю и промышленник немалый прибыток явится», — писал он ¹²⁶. Таким образом, в экономическом принуждении, применяемом в равной мере на казенных и частновладельческих заводах, Татищев видел одно из средств обеспечения предприятий рабочей силой. Такую же задачу он преследовал, когда предложил обложить рублевым сбором «прибылые дворы» после переписи 1710 г. [161] во всех слободах, приписанных к казенным заводам. В целом это должно было составить, по-видимому, немалую сумму, потому что только в слободах, приписанных к Уктусскому заводу, в 1721 г. по сравнению с 1710 г. число дворов увеличилось на 372 ¹²⁷.

Берг-коллегия довольно сдержанно отнеслась к предложениям Татищева, согласившись на их осуществление с рядом оговорок. Она разрешила собирать рублевый сбор «с прибылых дворов», но при условии, что остальным крестьянам «прежний оклад не в тягость». Если же на них числится недоимка, то дополнительно ничего не брать, «дабы тем крестьян не тяготить». Что касается обложения денежным оброком заводских жителей, то решение Берг-коллегии было таково: с мастеровых согласно пункту 10 Горной привилегии 1719 г. никаких денег не собирать, с немастеровых, если они «по крепостям крепки» к заводам, брать такой же оброк, как с приписных крестьян; с пришлыми людьми, не имеющими мастерства, поступать по февральскому указу 1721 г. ¹²⁸

Население заводских поселений могло лишь частично удовлетворить потребности горнозаводской промышленности в работниках. Татищеву было ясно, что без «пришлых людей», т. е. без притока рабочей силы из Европейской России, «в таких пустынях заводов размножить невозможно» ¹²⁹. Какие же меры, по его мнению, следовало принять, чтобы обеспечить развивающуюся металлургическую промышленность работниками? Прежде всего надо разрешить добровольное поселение при вновь строящихся заводах «вольных пришельцев, которых довольно сыскаться может». Под «вольными пришельцами» Татищев, по-видимому, имел в виду государственных крестьян. Вряд ли, замечал он, можно признать основательными опасения, что многие крестьяне, не желая платить податей, «оставят свои тягла» и пойдут работать на заводы. Во-первых, не трудно точно определить число работников, требующихся заводам. Во-вторых, после того, как льготные годы, предоставленные вновь поселившимся при заводах, истекут, их можно будет обложить таким же денежным окладом, как и крестьян приписных слобод, и казна, следователь но, не понесет убытка.

Однако даже при наличии «довольства крестьян» при заводах нельзя обойтись без вольных работников, так как «крестьянин, имея жену, детей и дом, не всегда к работе способен». А главное, будучи занят в своем хозяйстве, «не без вреда... собственного и государственного в работы заводские принужден быть может». К тому же поселение крестьян близ заводов ведет к уничтожению лесов (под пашни и угодья, на строения и т. д.). Так же, как и ранее Татищев был убежден в том, что заводы без вольных работников содержать невозможно». Примечательно, что при этом он ссылался на пример европейских государств, [162] где в промышленности работает множество «вольно пришедших людей... отчего заводы так размножены и размножаются непрестанно» ¹³⁰.

Дальнейшее развитие промышленности потребует дополнительных рабочих рук, поэтому, считал Татищев, надо точно определить условия отхода крестьян на работу. Указом 1721 г. подтверждено, чтобы без отпускных писем «никого на заводы в работу не принимать». Но далеко не все крестьяне, приходящие на заводы, будут иметь отпускные письма, так как неизвестно, опубликованы ли во всем государстве указы, чтобы «никому без писем для прокормления своего не ходить».

Кроме того, следует установить форму отпускных писем («письменные или печатные, за чьими руками и печатьми имеют быть»), чтобы можно было без труда отличить подлинные от поддельных, фальшивых.

Все пришлые люди должны являться в канцелярию горного начальства, которая после проверки их документов и выдачи им специальных писем направляла бы их в слободы и на заводы. «А без писем таких на всех заводах никого не держать», — писал Татищев. Такое ограничение предоставляло возможность Горному начальству контролировать в интересах прежде всего казенной промышленности распределение пришлых людей между казенными и частновладельческими заводами. Татищев предложил обложить вольных работников поголовным сбором в размере 1 руб. или больше для того, чтобы более «принудить» их к работе ¹³¹.

Татищев высказывался также за прием на заводы беглых солдат. При этом он ссылался на Горную привилегию 1719 г., которая предусматривала освобождение заводских работников от уплаты податей, солдатской или матросской службы. К тому же именным указом Петра I некоторым солдатам и матросам, изъявившим желание перейти на заводы, было дано такое разрешение. Татищев пытался обосновать свое предложение также тем, что если беглых солдат и матросов не будут принимать на заводы, то они станут заниматься грабежом и разбоем, т. е. превратятся в социально опасные для абсолютистского государства элементы.

Подобной точки зрения Татищев придерживался не всегда. До февральского указа 1721 г., когда горнозаводская промышленность Урала не испытывала нужды в рабочей силе вследствие относительно большого предложения вольнонаемного труда, Татищев выступал против приема беглых солдат и матросов на предприятия. Так, буквально накануне получения февральского указа 1721 г. он писал: «Вольных, шатающихся работников, которые без отпусков из слобод, на работы не принимать, но, брав за караул, посылать в губернию (т. е. в Тобольскую губернскую [163] канцелярию — А. Ю.), понеже оные наиболее воры и беглые солдаты, от которых кроме вреда и пакости нет» ¹³².

Прошел год после указа 1721 г., положение с рабочей силой ухудшилось, приток вольных работников сократился, и взгляды Татищева в отношении приема на заводы беглых солдат круто изменились.

Итак, Татищев, руководствуясь потребностями горнозаводской промышленности, высказался за некоторое ограничение крепостнической политики. Его предложения о невозврате беглых дворцовых и монастырских крестьян из приписных слобод, о добровольном поселении при заводах всех категорий крестьян, кроме помещичьих, об издании закона, точно определяющего условия отхода крестьян на заработки, об использовании вольнонаемного труда в горнозаводской промышленности ставили своей задачей обеспечение заводов рабочей силой. Важное значение намечаемых Татищевым мер для развития металлургии на востоке страны очевидно, особенно, если учесть слабую заселенность Урала в первой половине XVIII в. Но все эти меры не должны были, по мнению Татищева, затрагивать интересы дворянства.

Вопросы, поставленные Татищевым в 1721—1722 гг., в после дующие годы решались правительством. Каковы были эти решения и в какой мере они соответствовали предложениям Татищева?

Прежде всего следует отметить, что его предложения в части, касающейся невысылки беглых из приписных слобод, поселения при заводах крестьян и использования вольнонаемного труда, были энергично поддержаны Генниным, сменившим его на посту руководителя уральской промышленности, и Берг-коллегией. В конце декабря 1722 г. Геннин в связи со строительством крупнейшего в стране Исетского (впоследствии Екатеринбургского) завода просил Петра I перевести 30 тыс. руб., приписать к новому заводу пять слобод из Верхотурского уезда, прислать полк солдат для постройки крепости и различных укреплений. Одновременно он сообщал царю, что в Башкирии неподалеку от заводов после высылки пришлых людей осталось «многое число русских крестьян» и что высланные из сибирских городов беглые крестьяне с семьями просят принять их и поселить близ заводов в удобных местах.

Геннин высказался за прием всех этих людей, потому что их трудом «заводы размножатся и великую прибыль принесут», приписные крестьяне дальних слобод будут освобождены от заводской работы; заводские лошади будут обеспечены кормами, которых зимой «пустоты ради» достать невозможно, «в чем великая помеха». Главное же заключается в том, что в случае отказа этим крестьянам в приеме, они уйдут к башкирам и казна потеряет плательщиков податей. Если среди беглых обнаружатся [164] помещичьи крестьяне, то их владельцам следует выплатить деньги или отдать такое же число государственных крестьян. Геннин выступил также против высылки крестьян из приписанных к заводам слобод. Свои предложения он обосновывал буквально теми же доводами, что и Татищев ¹³³.

На донесение Геннина Сенат принял в мае 1723 г. следующее решение. Всех дворцовых крестьян, находившихся в Башкирии и высланных из Сибири, было разрешено принимать и селить при казенных заводах, «дабы теми поселенными дальние приписные слободы от работ освободить». Что касается беглых помещичьих крестьян и жителей приписных слобод, то вопрос о них остался открытым. Сенат потребовал от Геннина присылки подробной ведомости о тех и других с тем, чтобы доложить о них Петру I. «А покамест о тех пришлых указ учинен будет, на прежния жилища их не высылать». Как и в прежних указах, вновь подчеркивалось, чтобы в дальнейшем беглые крестьяне (независимо от категории) ни на заводы, ни в приписные слободы не принимались ¹³⁴.

Указ Петра I на это определение Сената мне неизвестен. Но на основании последующего законодательства можно утверждать, что беглых крестьян, кроме помещичьих, поселившихся в приписных слободах до указов 1721—1722 гг., было решено не высылать. Так, в сенатском указе Геннину от 14 июня 1725 г. было сказано: «Заводы содержать ему приписными слободами» и людей из Казанской и Сибирской губерний, а также провинций не требовать; «понеже к заводам для работ приписано слобод довольное число», в которых насчитывается 25 тыс. душ м. п. (Из этого числа крестьян, записанных в подушный оклад, трудоспособных было в несколько раз меньше. Геннин не намного преувеличивал, когда писал в 1727 г. Екатерине I: «А хотя иным кажется, что ко всем заводам приписано крестьян многое число, и по исчислению з 25 тысяч душ, токмо из оных годных в работу наберетца при всех заводах с 6 тысяч душ, а протчие за старостию и дряхлостию и малолетством в работе негодны, а из оных же взяты и рекруты и в горные заводские ученики» (Павленко Н.И. Развитие металлургической промышленности России..., с. 475— 476) – примеч. авт.)). Беглые же помещичьи крестьяне надлежали высылке на «прежния жилища без всякого замедления» ¹³⁵.

Спустя год, однако, правительство вновь пошло на отступление от прежних указов о неприеме беглых на заводы. Сенатским указом от 26 июля 1726 г. было разрешено поселить в приписанных к заводам слободах дворцовых и монастырских пришлых крестьян, которые явились по переписи 1722 г., если они не положены в подушный оклад на прежних жилищах. Горное ведомство должно было вносить за них подушный сбор в казну, а вместо помещичьего дохода «четырехгривенные деньги» [165] в Главную дворцовую канцелярию и Синодальную команду. Эти сборы крестьяне должны были отрабатывать на заводах, наряду с другими жителями приписных слобод. По требованию Сената, Берг-коллегии предписывалось тщательно следить за тем, чтобы помещичьи крестьяне не выдавали себя за дворцовых и монастырских. «И таких крестьян, также и пришлых, кои в той губернии явились после переписи Сонцова ^*35, или впредь явятся, хотя б оные были дворцовые и монастырские, отнюдь не принимать, а отсылать в те места, откуда они пришли» ¹³⁶. Виновным за прием беглых в приписные слободы указ 17 сентября 1726 г. предписывал «чинить публичное наказание, бить плетьми или батожьем, а иных и кнутьем, дабы на то смотря другие имели страх». С них же следовало взимать деньги на отправку беглых на прежние места жительства ¹³⁷.

Объяснение причины появления цитированного указа 26 июля 1726 г. содержится в донесении Горного ведомства, на основании которого Сенат и принял решение. «По указам вольных работников к заводам бес пашпортов принимать не велено. А при заводах работные люди весьма потребны, ибо за недовольством оных перед прежним меди и железа умножить неможно», — писала Берг-коллегия ¹³⁸.

Насколько известно, указ 1726 г. был последним, разрешавшим поселение в приписанных к заводам слободах беглых дворцовых и монастырских крестьян. Однако нужда в рабочей силе была так велика, что, несмотря на все суровые предписания, случаи поселения «пришлых людей» и беглых в приписных слободах и приема их на казенные и частновладельческие заводы имели место. Об этом свидетельствуют материалы переписи Толбузина ^*36 1732—1734 гг. и донесение Сибирского обер-берг-амта ^*37 1734 г. Более того, правительство в 1732 и 1736 гг. разрешило оставить на частновладельческих предприятиях пришлых и беглых, которые работали на них ко времени опубликования указов ¹³⁹.

Анализ законодательных актов 1723—1726 гг. показывает, что в политике правительства, касающейся возвращения прежним владельцам беглых крестьян, занятых в горнозаводской промышленности, и приема их вновь на работу, четко обнаруживаются два подхода в зависимости от того, кому принадлежали эти крестьяне. Один, когда речь шла о крестьянах государственных, дворцовых и монастырских. Другой, когда решался вопрос о беглых помещичьих крестьянах. Потребности экономического развития, понимание роли отечественной промышленности, настойчивые требования горной администрации вынуждали правительство пойти на ряд уступок и разрешить прием на уральские казенные заводы и поселение при них беглых государственных, дворцовых и монастырских крестьян. Но позиция правительства не была последовательной: оно то разрешало, то запрещало селить [166] в приписных слободах эти категории крестьян. В отношении же беглых помещичьих крестьян политика правительства была неизменной: их категорически запрещалось принимать на работу под угрозой штрафа и жестоких наказаний. Следовательно, в вопросах защиты интересов дворянства взгляды Татищева полностью соответствовали позиции правительства.

Итак, первые два пункта программы Татищева были реализованы правительством: первый — о невысылке пришлых людей из приписанных к заводам слобод — полностью, второй — о поселении при заводах государственных, дворцовых и монастырских крестьян — частично, так как после указа 1726 г. горной администрации было запрещено принимать их в приписные слободы. Но фактически это предписание последовательно не осуществлялось.

Запрещение добровольного поселения крестьян при казенных заводах отвечало общему курсу крепостнической политики правительства, которая проводилась в интересах абсолютистского государства и дворянства. Но эта политика наносила ущерб развитию промышленности, потому что создавала трудности в обеспечении ее рабочей силой. Исследователь истории металлургии отмечает, что уже к началу 30-х годов XVIII в. недостаток рабочей силы не позволял полностью использовать производственные возможности горнозаводской промышленности Урала и особенно лимитировал строительство новых заводов ¹⁴⁰. Между тем добровольное поселение при заводах крестьян явилось бы одним из источников пополнения людских ресурсов уральской промышленности. Не случайно, что во время второго пребывания на Урале Татищев вновь вернулся к своему предложению.

Условия отхода крестьян на заработки, о необходимости определения которых писал Татищев, были установлены плакатом 26 июня 1724 г. о сборе подушных денег ¹⁴¹. При найме на работу в своем уезде крестьянину достаточно было иметь отпускное письмо за подписью помещика, приказчика или священника. В случае отхода за пределы уезда отходник предъявлял такое письмо земскому комиссару, который, записав его в книгу, должен был выдать другое письмо за своей подписью и печатью. Отпускное письмо выдавалось не более, как на три года, на отход без семьи, и в нем указывались внешние приметы отходника (В феврале 1726 г. указом Сената для отходников, уходящих на работу в другие уезды, были введены печатные отпускные письма или паспорта. Эта мера была вызвана тем, что появилось множество фальшивых, воровских» паспортов (ПСЗ, т. VII, № 4827) – прим. авт.). Прием на работу беглых и не имеющих паспортов запрещался. Крестьянин, обучившийся мастерству, мог быть оставлен на заводе, но с условием выплаты 50 руб. помещику горной администрацией или промышленником. [167]

Несмотря на официальное разрешение временного отхода на заработки, рынок вольнонаемного труда во всей стране, и на Урале в особенности, был незначителен. Горная администрация и заводчики с тревогой сообщали об исчезновении вольнонаемного труда. Геннин писал в 1726 г., что раньше «вольных работников было множество», теперь же они совсем не приходят на заводы ¹⁴². В последующие два десятилетия положение не изменилось, отовсюду продолжали поступать жалобы на недостаток наемных работников ¹⁴³. Таков был результат систематической борьбы против бегства и жестокого преследования беглых. Суровые наказания, установленные и для тех, кто самовольно уходил, и для тех, кто принимал беглых людей, рассчитанные на то, чтобы внушить им, по выражению Татищева, «великий страх» в известной мере возымели свое действие и сократили применение вольнонаемного труда.

Это не означает, конечно, что бегство крестьян прекратилось. Нет, оно продолжалось, особенно на окраины страны — в Башкирию и в Сибирь. Геннин сообщал Сенату в 1725 г.: беглые, зная, что их не примут на заводы, проходят мимо них и сибирских городов «в башкиры и прочия дальние места и тамо селятся». Сенат, стремясь пресечь пути для побегов крестьян, во-первых, рекомендовал Геннину «как возможно стараться», чтобы не принимать на заводы наемных работников даже с паспортами, так как под этим видом могут укрываться беглые и обходиться («исправляться») приписными слободами; во-вторых, усилить борьбу с беглыми, и с этой целью по согласованию с сибирским губернатором «поставить в пристойных местах крепкие заставы» ¹⁴⁴.

Указ 14 июня 1725 г. не остался только на бумаге, как подтверждают источники, он выполнялся горнозаводской администрацией и, следовательно, тоже способствовал сокращению применения вольнонаемного труда на казенных заводах Урала. Приведу всего лишь два свидетельства. Одно относится к 1726 г. и принадлежит Геннину: «Вольные работники по нынешним указам на заводы не принимаются и не приходят, как в прежние лета приходили» ¹⁴⁵. Другое принадлежит оберцегентнеру ^*38 С. Неелову ^*39 и относится к 1731 г.: «Всякие заводские работы исправляются приписными крестьянами, а наемщиков не бывает, и взять их неоткуда, а пришлых и с паспортами принимать не велено» ¹⁴⁶.

Итак, предложение Татищева об использовании вольнонаемного труда находилось в противоречии с общим курсом закрепостительной политики, проводимой правительством, и не было реализовано. Результаты этой политики сказались сравнительно быстро. К середине XVIII в. на казенных заводах Урала принудительный труд стал господствующим ¹⁴⁷. Вместе с тем горная администрация использовала подрядную систему для обеспечения заводов рудой и другим сырьем, перевозки готовой продукции к [168] пристаням и т. д. Эти вспомогательные работы обычно выполнялись посредством найма государственных, приписных и ясашных крестьян ^*40, отчасти населения заводских поселков ¹⁴⁸.

Наконец, нам остается сказать еще об одном предложении Татищева, а именно о приеме на заводы беглых солдат и матросов. Однако оно настолько противоречило общему духу правительственной политики, что не могло быть и речи о его осуществлении. Характерно, что Геннин и Берг-коллегия не решились поддержать Татищева в этом вопросе. Но правительство, учитывая нехватку рабочей силы на казенных заводах и идя навстречу просьбам горной администрации, разрешило не брать рекрут в армию с заводов и приписных слобод, а определять их «в заводские работы и обучать всякому мастерству» и использовать для охранения заводов, а также пограничных слобод. Причем, эта льгота была предоставлена только уральским заводам («точию оное определение о рекрутах прочим никаким заводам не в образец») ¹⁴⁹.

9

С именем Татищева связано основание профессиональных школ и развитие просвещения на Урале. С первых шагов своей деятельности он столкнулся с нехваткой мастеров и вообще квалифицированных специалистов по всем основным горнозаводским профессиям. Мало было просто грамотных людей. Опыт показывал, что не следует возлагать больших надежд на присылку их из центра, необходимо было готовить кадры на месте и создать для этой цели школы. По мнению Татищева, школы должны были в первую очередь готовить административно-управленческий и технический персонал, без которого нельзя было помышлять об успешном развитии металлургической промышленности («заводы … в лучшее состояние и размножение привести»).

Сначала Татищев предполагал организовать только арифметические школы, в которых должны были обучать детей арифметике, геометрии, тригонометрии, черчению и рисованию, основам горного дела. Однако вскоре ему пришлось отказаться от этой мысли, ибо грамотных ребят оказалось весьма мало. Поэтому на ряду с арифметическими, он решил создать и словесные школы для обучения детей чтению и письму. Словесные школы должны были служить как бы подготовительной ступенью для арифметических. Школы были основаны в 1721 г. в Кунгуре, на Уктусском и Алапаевском заводах. В Кунгуре существовала арифметическая школа: в январе 1722 г. в ней было 16 учеников, в марте того же года 21, из них 18 — обучалось арифметике, 3 — чтению и письму. Преподавателем в этой школе был ученик московской артиллерийской школы Дмитрий Одинцов ^*41, посланный [169] на Урал осенью 1721 г. На Уктусском заводе в апреле 1722г. в словесной школе было 29 человек (преподаватель — церковный дьячок Петр Грамотчиков), в арифметической — 25 (учитель — шихтмейстер Степан Братцев). На Алапаевском заводе имелась словесная школа. Сколько в ней было учеников, неизвестно ¹⁵⁰.

Татищев был намерен обучать в первую очередь сыновей дворян и детей боярских, ибо рассчитывал, что они обучены грамоте и их сразу можно будет определить в арифметические школы. Но главным для него было не это обстоятельство. Исходя из своих взглядов на роль дворянства, как господствующей политической силы в абсолютистском государстве, Татищев считал, что на административные посты в горнозаводской промышленности следует готовить детей из этого сословия. «Ежели таких обучать, то б весьма лутчее желание и услугу от оных, нежели от подлости (недворян — А. Ю.) получить можно», — писал он в Берг-коллегию ¹⁵¹. Однако дворян в Сибири было мало, к тому же дворянские дети были в ведении Военной коллегии и для зачисления их в школы или на службу в горное ведомство надо было спрашивать разрешения Сената и других учреждений.

Основной контингент учащихся на Урале составляли дети заводских людей (мастеров, подмастерьев, заводских учеников), духовенства и подьячих. Состав учащихся зависел в значительной мере от того, где находилась школа. В Кунгуре — старом уездном центре — крупных металлургических предприятий не было, по этому в здешней школе преобладали ученики из духовенства, подьячих и посадских людей. В школах на Уктусском заводе, а впоследствии в Екатеринбурге, крупнейшем промышленном центре Урала, основную массу учеников составляли дети заводских людей ¹⁵².

В принципе Татищев считал возможным обучение в заводских школах и крестьянских ребят. Берг-коллегия полностью поддержала его в этом вопросе. В резолюции на донесение Татищева от 27 мая 1721 г. коллегия писала: «Обучать грамоте, цыфири и геометрии також из крестьянских ребят, кои к Уктусскому заводу приписаны, кои придут волею, а скудных и маломощных хотя неволею» ¹⁵³. Но практически Татищеву не удалось осуществить свое намерение: дети крестьян в заводских школах были редким исключением. Н. К. Чупин пишет, что в Екатеринбургской словесной школе обучалось всего несколько крестьянских мальчиков ¹⁵⁴.

В период пребывания Татищева на Урале в школах насчитывалось около 100 учеников. Учитывая большие потребности заводов просто в грамотных людях, следует признать, что число учащихся было невелико. Духовенство, подьячие, да и многие заводские жители, по словам Татищева, не хотели отдавать учиться своих детей, «не разумея их в том пользы». Более того, отцы взятых [170] в Школу детей открыто высказывали свое возмущение Татищеву («с великою злобою и яко бунтом на меня собрався приходили») ¹⁵⁵. Представители духовенства и приказных, по-видимому, считали горную службу менее выгодной и более трудной и тяжелой по сравнению со своими занятиями, и поэтому противились обучению своих детей в заводских школах. Что же касается заводских жителей, то их нежелание отдавать детей в школы отчасти объяснялось невежеством, главным же образом недоверием к горной администрации, отсутствием уверенности в том, что ее распоряжения не принесут новых тягот. Как известно, подобная реакция на действия представителей власти феодально-крепостнического государства была вообще свойственна народным массам той эпохи.

Чтобы привлечь детей в школы, Татищев приказал объявить населению о следующем: 1) все обучившиеся грамоте, никогда не будут отданы в солдаты, матросы «и в другия невольныя службы»; 2) ученики, показавшие успехи в учебе, будут в первую очередь назначаться на освободившиеся должности («хотя б безграмотной у дела и старее их был») и получат большее жалование по сравнению с другими; 3) нуждающиеся школьники будут обеспечены за счет казны.

В конце декабря 1721 г. Татищев распорядился, чтобы сиротам и детям бедных родителей, а также тех, чье годовое жалованье не превышает 10 руб., давать ежемесячно по 1,5 пуда ржаной муки (или деньгами вместо муки «против покупной цены») и 1 руб. в год на одежду. На таком же содержании должны были находиться ученики арифметической школы, как только они начнут учить тройное правило, хотя бы их отцы и получали жалование более 12 руб. в год ¹⁵⁶.

Татищев внимательно следил за созданием школ, за ходом занятий в них, руководил подбором учителей. В первое время, пока из Петербурга и Москвы не были присланы буквари, различные учебники по математике и чертежные инструменты, он приобрел на свои средства все, что было необходимо для начала занятий в уктусских школах, передал им часть своей библиотеки ¹⁵⁷. В наказах комиссарам (управляющим) Уктусского завода (февраль 1721 г.) — Тимофею Бурцеву и Екатеринбургского завода (октябрь 1723 г.) — Федору Неклюдову и в инструкции учителю арифметической школы Кунгура — Дмитрию Одинцову (сентябрь 1721 г.), составленных Татищевым, большое внимание уделялось таким вопросам, как создание школ на заводах и в крестьянских слободах, организация учебного процесса, воспитание и материальное обеспечение учеников, обязанности учителей и т. д. ¹⁵⁸ Некоторые из этих вопросов: учебный процесс, задачи учителей, особенно программа и методика обучения школьников, получили дальнейшее развитие в подробной инструкции для учителей, составленной [171] Татищевым в 1736 г., — «Учреждение, коим порядком учители русских школ имеют поступать» ¹⁵⁹. Эта инструкция бесспорно является одним из замечательных памятников педагоги ческой мысли России в первой половине XVIII в.

Перед школами Татищев ставил задачу не только дать образование ученикам, но и воспитать их в духе, отвечающем интересам феодально-крепостнического государства. «Учителям ребят обучать не токмо грамоте, но в начале страха Божия, почитания властям и всякому честному и порядочному обхождению», — писал он в наказе 1721 г. ¹⁶⁰ Каждую субботу священнику следовало читать в школе евангелие и катехизис, разъясняя их смысл ученикам, и добиваться, что они крепко усвоили, что «запрещаетца и что позволяетца» ¹⁶¹.

Потребность в грамотных людях была так велика, что школьники, достигшие определенных успехов, отрывались от учебы для выполнения срочных заданий, связанных чаще всего с составлением отчетных данных, ведомостей, перепиской многочисленных бумаг. «Писали в разных конторах», — такова наиболее распространенная формула, объясняющая причину отсутствия учащихся. По всей вероятности, часть школьников еще до окончания полного курса обучения направлялась на работу. Так, в 1723 г. в Уктусской арифметической школе числилось 38 человек, из них 23 обучались, а остальные были определены «к разным горным делам» (доменному, плотинному, медеплавильному, меховому, токарному, в канцелярию горного начальства) ¹⁶².

Школы на Урале уже в первые годы своего существования подготовили некоторое число специалистов. И Татищев осенью 1726 г. мог с полным правом сказать, что многие ученики основанных им школ, «обучась арифметики и геометрии, искусными мастерами стали и немалую пользу заводам приносят» ¹⁶³.

Татищев пытался распространить грамотность в крестьянских слободах, приписанных к заводам. Он требовал построить избы для школ, в которых дьячки, священники обучали бы детей чтению и письму, и предложил установить за их труд определенное вознаграждение ¹⁶⁴. Крестьянам, жаловавшимся на обиды, причиненные им приказчиками и подьячими, Татищев старался внушить, что избавиться от обмана со стороны приказных можно лишь в том случае, если они будут грамотными и сумеют сами проверять все расчеты, связанные с выполнением различных повинностей и денежных сборов. 26 июня 1721 г. Татищев приказал: «Велеть лучшим мужикам детей своих грамоте обучать, хотя б читать умели, дабы их подьячие не так могли обманывать. И в том их обнадежить, что оные обученные в солдаты и в заводскую службу никогда взяты не будут, но всегда останутся в слободском управлении» ¹⁶⁵. Скорее всего, распоряжение Татищева не было выполнено. Иначе он не стал бы повторять его. [172] В январе 1722 г. перед отъездом с Урала Татищев в инструкции управителю Уктусского завода Т. Бурцеву вновь потребовал, чтобы в приписных слободах попы «крестьянских детей по нескольку учить начали». Бурцев должен был проследить, чтобы к каждой церкви было куплено «на мирские деньги» по 10 букварей и часословов, и предупредить священников, что за отказ обучать детей они понесут наказание от архиерея. Однако сельские священники не проявили особого рвения в обучении крестьянских детей грамоте, а после отъезда Татищева никто не побуждал их к этому. В результате попытки Татищева организовать школы в слободах остались только благими намерениями.

Как видно из наказа 1723 г., на базе уктусской школы было решено создать в Екатеринбурге — новом экономическом и административном центре горнозаводского Урала — математическую школу высшей ступени, на других же заводах предполагалось обучать детей только чтению, письму и арифметике. Занятия по геометрии, черчению, рисованию и основам горного дела они должны были продолжать в Екатеринбурге ¹⁶⁶. Объяснялось это, по-видимому, недостатком учителей, учебных пособий, а также стремлением регулярно следить за подготовкой квалифицированных кадров. Однако после отъезда Татищева в конце ноября 1723 г. в столицу словесные школы на Уктусском и Алапаевском заводах закрылись, а на других заводах не были основаны. В течение 10 лет (1724— 1734) при Геннине действовали лишь школы в Екатеринбурге.

10

В конце сентября 1721 г. Татищев обратился в Берг-коллегию с просьбой разрешить ему поездку зимой 1722 г. в Петербург для решения «нужных дел», так как письменно о всем доложить трудно. Однако эта просьба была оставлена без внимания. Узнав в конце декабря о приезде в Кунгур берг-советника Михаэлиса, Татищев выехал из Уктуса туда же. В течение двух недель (с 7 по 22 января) он знакомил Михаэлиса с делами, обсуждал с ним некоторые насущные задачи развития уральской металлургии. О наиболее неотложных он написал два представления от 11 и 18 января 1722 г. (они публикуются в приложении к данной статье) в Сибирское горное начальство с тем, что бы рассмотреть их, принять коллективное решение и сообщить о нем в центр. В первом представлении ставились вопросы о строительстве на Урале крупных железоделательных заводов, об обеспечении горнозаводской промышленности рабочей силой, о привлечении частного капитала к развитию металлургии, о более удобном и коротком пути сообщения из Европейской части России в Сибирь и обратно, об устройстве регулярной почты и т. д. Во втором Татищев предлагал наряду с металлургическими построить [173] также металлообрабатывающие предприятия и организовать на них производство проволоки, жести, мелких железных изделий, часов. Кроме того, он считал необходимым основать мануфактуры для изготовления стеклянной посуды и бумаги. Татищев писал, что перечисленные мануфактуры «пристойнее и прибыточнее» строить на Урале и в Сибири, нежели в других районах страны. Обоснованию этой мысли посвящена большая часть второй записки.

В Горном начальстве были заслушаны представления Татищева, но никакой резолюции по существу поставленных в них вопросов не было принято. Оно высказалось лишь за его поездку в столицу с тем, чтобы он добивался решения всех неотложных дел в Берг-коллегии и Сенате ¹⁶⁷. В Кунгуре Татищеву стало известно, что в Москве ожидается прибытие Петра I, при котором, как он полагал, будет и президент коллегии Брюс. Не дожидаясь разрешения Берг-коллегии, Татищев 22 января 1722 г. выехал в Москву. Царя он, правда, не застал (Петр I 6 февраля выехал из Москвы на Марциальные воды и вернулся обратно 13 марта), но Я. В. Брюс, А. К. Зыбин ^*42 и другие члены коллегии были в Москве. Здесь Татищев передал свои представления от 11 и 18 января 1722 г. в Берг-коллегию, в делах которой они и сохранились. Стремление Татищева попасть в Москву объяснялось еще и тем, что он узнал о жалобе, точнее доносе, на него Демидова. Вполне возможно, что об этом сообщил ему Брюс.

Напряженные отношения между Татищевым и Н.Демидовым установились фактически вскоре после приезда первого на Урал. Впоследствии они переросли в открыто враждебные. Конечно, конфликт между ними нельзя объяснить только личной неприязнью, причины его были более глубокими. И это, между прочим, хорошо понимали современники, имевшие возможность по роду своей службы вникнуть в суть дела. В этом отношении характерны свидетельства Геннина, которому Петр I поручил расследовать дело между Демидовым и Татищевым, и Блюера, работавшего вместе с Татищевым.

Демидов — крупнейший промышленник в стране и единственный в то время владелец заводов на Урале — стремился сохранить свое монопольное положение. Разумеется, не в его интересах было развитие казенной металлургии на Урале, которая до приезда Татищева находилась в состоянии упадка. Попытки Татищева увеличить производство железа на казенных заводах, его проект постройки крупного железоделательного завода на Исети, грозили подорвать монопольное положение Демидова и вызвали с его стороны противодействие. Вот что писал Петру I по этому поводу Геннин, объясняя причины конфликта между Демидовым и Татищевым. Демидову было «не очень мило», что государевы заводы «станут здесь цвесть для того, что он мог больше своего железа [174] продавать и цену положить, как хотел, и работники б вольные все к нему на заводы шли», а не на казенные ¹⁶⁸. Блюер также указывает, что Демидов всячески стремился вредить казенным за водам и «искал их под свою власть взять» для того, чтобы все производство железа сосредоточить «в своих одних руках» ¹⁶⁹.

До приезда Татищева Демидов чувствовал себя полновластным хозяином. Управители казенных заводов боялись его и ни в чем ему «от них помешательства не было». Губернские власти были далеко, «и никто не смел, бояся ево, слово выговорить, и он здесь поворачивал, как хотел», — писал Геннин ¹⁷⁰. Татищев решил покончить с таким положением. Руководствуясь данной ему инструкцией, согласно которой он должен был ведать не только казенными заводами, но и осуществлять надзор над деятельностью промышленников, он потребовал от Демидова выполнения указов Берг-коллегии и распоряжений Горного начальства. Татищев потребовал от Демидова: регулярно платить десятину, вернуть всех мастеровых и работных людей, которых он сманил с казенных заводов и не делать этого впредь, не принимать беглых солдат и рекрутов, не рубить лес в приписных к казенным заводам слободах, оказывать помощь Горному начальству кадрами и различными материалами и т. д.

Демидов, который не реагировал даже на указы Берг-коллегии, и, по свидетельству Геннина, признавал только царские указы за собственноручной подписью Петра I, конечно, и не думал выполнять требования Татищева. Как правило, он отмалчивался, когда же отвечал, то писал в оскорбительном, издевательско-ироническом тоне, давая понять Татищеву, что совершенно его не опасается и не намерен с ним считаться. Так, когда Татищев и Блюер потребовали от Демидова уплаты десятины, то «получили ответ с бранью». Указы Татищева и Блюера к Демидову, он в своих ответных письмах именовал «доношениями или отписками», стремясь тем самым подчеркнуть, что рассматривает Татищева и Блюера как своих подчиненных. А нам, сообщали они в Берг-коллегию, так и «воеводы писать не дерзают» ¹⁷¹. Блюер позже жаловался Геннину, что он и Татищев терпели от Демидова «многие противности в делах е. и. в. и страмные на письмах и словах поношения и обиды» ¹⁷².

Не отставали от хозяина, а еще более нагло вели себя приказчики уральского заводчика. Подьячий А. Гобов был послан Татищевым на Невьянский завод для допроса приказчика Феоклистова, по приказу которого люди Демидова силой захватили казенный рудник и стали копать там медную руду. Феоклистов отказался отвечать на вопросы и заявил: «Мы де господину артиллерии капитану ни в чем не послушны, и дела до нас ему, господину, никакова нет»; пусть приезжает на завод сам, а не шлет указы. Впредь, если будет посылать людей с указами «и таких де [175] посыльщяков будем за то содержать скованными, до хозяина своего Демидова, в тюрьме» ¹⁷³.

Но дело не ограничивалось только отказом выполнять предписания горной администрации и оскорблением ее представителей. Демидов и его люди предприняли ряд действий, которые нельзя рассматривать иначе, как попытку сорвать нормальную работу казенных заводов и отправку готовой продукции в Петербург ¹⁷⁴. Вот некоторые факты. Демидов поставил по многим дорогам заставы и не пропускал в Уктус рудоискателей с образцами руд. Если будете объявлять руду на Уктусе, угрожал он рудоискателям, «то де мы вас бить станем кнутом и в домны помечем» ¹⁷⁵. По приказу Феоклистова люди Демидова силой захватили горновой камень, наломанный работниками казенных заводов, и часть его спрятали на Невьянском заводе, а часть «разметали» по лесу. В результате, по словам Татищева, из-за нехватки камня на Уктусском и Алапаевском заводах «домны простояли немалое время». Конечно, сообщал Татищев Берг-коллегии, можно было отобрать захваченный камень, но он не сделал этого, «опасаясь убийства» ¹⁷⁶.

В апреле 1721 г. солдаты Демидова схватили на Курьинской пристани двух крестьян Уткинской слободы — Е. Пономарева и И. Шостака, которые помогали провести караван коломенок с казенным железом. Пономарева привели на двор Демидова, где «били плетью и кнутом смертно», а Шостака на берегу для назидания другим били «батожьем и дубьем смертно же». Солдаты били Пономарева и приговаривали: «Не наймовайся впредь на государевы коломенки, а плавай на демидовских». Жестоким истязаниям подвергся и отец Пономарева (во время расследования на его спине было обнаружено 8 ран). Кормщика В. Коростылева хотели тоже избить, но он откупился от солдат, дав им полтину. Демидов запретил работным людям коломенок заготавливать дрова, а жителям Уткинской слободы не разрешил продавать им всякие продукты (хлеб, квас и др.) и пускать на подворье. «И ныне на то смотря, — писал Татищев в Берг-коллегию, — за таким великим страхом иные до той Сулемской слободы наймоваться не смеют, а нанятые за болезнью плыть не могут». Подрядчик С. Белопашинцев заявил Татищеву, что если Демидов не прекратит подобных действий, то он опасается, удастся ли ему отправить вовремя караван с железом и медью в Петербург ¹⁷⁷.

Все эти примеры, а число их можно увеличить, свидетельствуют о произволе и жестокости Демидова и его приказчиков. О «противностях» уральского заводчика Татищев и Блюер многократно писали в Берг-коллегию, требуя положить конец его своеволию и беззаконным действиям, которые препятствуют развитию казенной металлургии и установлению «доброго порядка». Татищев считал, что Демидову предоставлены слишком большие привилегии. [176] «Чрезвычайная и многовредная вольность» промышленника причиняет ущерб интересам казны. Надо ограничить его привилегии и установить контроль горного начальства над его деятельностью. Одновременно Татищев просил Берг-коллегию «оборонить» его от обид и оскорблений «оного мужика» ¹⁷⁸.

Татищев не исключал даже возможности нападения на него людей Демидова. В апреле 1721. г. он писал в Берг-коллегию: «Ежели же не увижу обороны, то ездить больше для осмотру рудных мест близ его области и присматривать строения и отпуск судов не смею, дабы весьма не погибнуть, понеже я солдат при себе добрых и надежных не имею, а хотя б имел, толикого людства всегда с собою, как он имеет, данных из Адмиралтейства, брать не смею» ¹⁷⁹. По всей вероятности, это преувеличение, поскольку Демидов вряд ли отважился бы на подобный шаг. Татищев, очевидно, прибег к гиперболизации для того, что бы понудить Берг-коллегию принять строгие меры против Демидова. Но сам факт такой жалобы весьма характерен. Он показывает, насколько накалилась обстановка и какой остроты достигли отношения между Татищевым и уральским заводчиком.

Берг-коллегия на донесения Татищева и Блюера принимала грозные решения, требовала от заводчика выполнения своих указов и предписаний горной администрации. Но этим дело и ограничивалось. Демидов, видя, что его действия остаются безнаказанными, вел себя по-прежнему и, по словам Блюера, еще «более поносил» его и Татищева ¹⁸⁰.

Впоследствии Татищев вполне справедливо обвинял Берг-коллегию в том, что она не предприняла реальных мер по привлечению Демидова к ответственности и фактически ничего не сделала, чтобы оградить своих представителей (Татищева и Блюера) от обид и оскорблений со стороны уральского заводчика.

В. И. Рожков писал: «Все действия Татищева в столкновениях с Демидовым были строго законны и справедливы, в них не видно никаких своевольных притязаний. Татищев охранял только интересы казны, хотел ввести порядок в крае, обуздать своеволие и произвол» ¹⁸¹. Мнение это в основном верное, хотя и не совсем точное. Некоторые действия Татищева были продиктованы личной неприязнью к Демидову. Так, он был против того, чтобы Демидов имел собственную пристань на Чусовой, запретил ему строить пильную мельницу на государственной земле и т. д. Для Татищева характерно было стремление усилить контроль горной администрации над деятельностью заводчика. Естественно, что эти попытки, направленные на ограничение инициативы заводчика, Встречались Демидовым в штыки. Но в главном и основном требования Татищева были законными. Не случайно, что впоследствии Геннин и Высший суд при Сенате признали жалобу Демидова на Татищева необоснованной и полностью оправдали последнего. [177]

По-видимому, Демидов намеревался уладить все обостряющийся конфликт с Татищевым. При этом он решил прибегнуть к обычному для той эпохи способу — подкупу. Он, кажется, пытался дать взятку Татищеву. Об этом со всей определенностью пишет Геннин. Татищев в общей форме, не называя Демидова, также указывает, что ему сулили деньги лишь бы он не вмешивался, закрыл глаза на нарушения законов, короче говоря, молчал. Сообщая Берг-коллегии о злоупотреблениях Демидова, Татищев в одном из доношений писал: «Обаче не ища моего собственного, но государственного прибытка, и видя непорядок, терпеть не могу. Ежели же бы я хотел себе прибытка, то не потребно более, чтоб умолчать, за которое видел и слышал себе довольные обещания» ¹⁸².

Однако попытка подкупить Татищева не имела успеха. И тогда Демидов решил избавиться от Татищева, выжить его с Урала. В феврале 1.723 г. Геннин писал Петру I, что Демидов, убедившись в твердом намерении Татищева развивать казенную металлургию на Урале и защищать интересы казны, «не залюбил с таким соседом жить и искал, как бы ево от своего рубежа выжить, понеже и деньгами он не мог Татищева укупить, чтоб вашего величества заводам не быть» ¹⁸³.

Брюс еще до приезда Татищева в Москву пытался воздействовать на Демидова, уладить конфликт между ним и Татищевым, не допустить того, чтобы расследование вышло за пределы Берг-коллегии. Обращаясь к Демидову, Брюс 24 января 1722 г. писал «Известен я, что вы жалобу приносите на капитана Татищева, будто он вам некоторыя обиды кажет. И вы в том оберегитеся, чтоб было не напрасно. А паче как ныне ты будешь здесь, то мы вас можем развести» (т. е. рассудить и помирить) ¹⁸⁴. Призыв Брюса пойти на мировую с Татищевым не встретил отклика у Демидова. Он решил пожаловаться самому царю, чтобы добиться отзыва Татищева с Урала. На этот шаг Демидов отважился, потому что рассчитывал на поддержку и покровительство таких влиятельных людей, как А.Д.Меншиков и Ф.М.Апраксин. Хорошо известно, сколь жаден и охоч до денег был «светлейший князь», президент Военной коллегии, всесильный Меньшиков. Видимо, и генерал-адмирал, глава Адмиралтейской коллегии Апраксин благоволил Демидову не бескорыстно.

В Москве Татищев доложил Брюсу о положении дел на Урале и передал на рассмотрение в Берг-коллегию свои представления от 11 и 18 января 1722 г. По некоторым частным вопросам коллегия 7 марта приняла решение. Что же касается наиболее важных: о рабочей силе, о строительстве крупных железоделательных, металлообрабатывающих и других мануфактур, о путях сообщения в Сибирь и т. д., то коллегия определила передать их на рассмотрение Сената. Во время пребывания Татищева в Москве [178] коллегия неоднократно обращалась к нему с различными вопросами. Так, его просили сообщить, какое количество железа будет отправлено в текущем году в Петербург, составить штаты для Высшего горного начальства на Урале, высказать свое мнение о возможности эксплуатации залежей медной руды на Полевой и вообще об увеличении производства меди и т. д.

Из письма Брюса кабинет-секретарю А. В. Макарову от 19 марта 1722 г. видно, что Петр I дал указание задержать Татищева в Москве до своего приезда. Царь приехал в Москву 13 марта и, по-видимому, в ближайшие дни состоялась его встреча с Татищевым. Содержание беседы неизвестно. Вероятнее всего, Петру I стало известно о жалобе Демидова, и он хотел выслушать Татищева.

Берг-коллегия, опасаясь, что Михаэлис без помощи Татищева не справится с делами (тем более, что он не умел даже говорить по-русски), стремилась как можно быстрее отправить Татищева на Урал. Коллегия прежде всего была озабочена тем, чтобы с первой вешней водой отправить караваны уральского железа в Петербург, так как полагала, что без Татищева это сделать будет некому. Брюс в упомянутом письме просил Макарова узнать у Петра I, может ли Берг-коллегия отпустить Татищева на Урал, и сообщал, что если он в ближайшие дни не уедет, то придется «ему воды ждать, ибо сухим путем ехать уже невозможно будет». Задержка же отправки железа с Урала может причинить казне «немалой убыток» ¹⁸⁵. Что ответил Макаров Брюсу, неизвестно. Но Татищев в марте Москву не покинул.

В апреле 1722 г. во время встречи с Петром I, Демидов выдвинул против Татищева ряд серьезных обвинений. Татищев был отстранен от руководства уральской промышленностью. На Урал был послан Геннин, который до этого ведал Олонецкими заводами. Царь поставил перед ним следующие задачи: увеличить производство меди и железа, наладить на уральских заводах литье пушек, выпуск уклада ^*43 и стали, жести и дощатого кровельного железа. Одновременно он поручил ему расследовать дело между Демидовым и Татищевым, «также и о всем деле Татищева, не маня ни для кого», т. е. не делая никому поблажки ¹⁸⁶.

Вместе с Генниным на Урал для очной ставки с Демидовым поехал и Татищев.

Итак, весной 1722 г. закончился период самостоятельного управления Татищевым уральской промышленностью. Демидову не удалось доказать обоснованность своих обвинений против него. Более того, во время следствия выяснилось, что жалоба Демидова на Татищева была ничем иным как клеветой. Татищев был полностью оправдан и до конца ноября 1723 г оставался на Урале, являясь фактически правой рукой Геннина. Но анализ следственного [179] дела Татищева и его последующей деятельности на Урале выходит за рамки настоящей статьи и требует специально го рассмотрения.

Подведем краткие итоги. Для Татищева уже на первом этапе административной деятельности был характерен широкий государственный подход к проблемам промышленного развития страны. Эти проблемы он рассматривал не изолированно, а в комплексе с другими, имевшими народно-хозяйственное значение. Он придавал исключительно большое значение эксплуатации природных богатств Урала и Сибири, подчеркивая, что развитие производительных сил этого обширного края будет способствовать экономическому подъему всей страны в целом, принесет России «великое богатство». Татищев первый среди русских экономистов обосновал экономическую целесообразность развития здесь не только горнозаводской, но и других отраслей промышленности. Планы Татищева были обширны и предусматривали строительство крупных железоделательных заводов, эксплуатацию новых месторождений медной руды, развитие металлообрабатывающей и легкой промышленности, внутренней и внешней торговли, водных и сухопутных путей сообщения и т. д.

Программа экономического развития Урала и Сибири, рассчитанная на длительный промежуток времени, была лишь отчасти осуществлена Татищевым. Слишком недолгим был период его самостоятельного управления уральской промышленностью. Но дело не только в этом. Татищев не был наделен широкими полномочиями, какие были предоставлены Геннину в 1722 г. Петром I. Он был скован в своих действиях мелочной опекой центрального горного ведомства. Берг-коллегия отвергла его предложение о строительстве крупного металлургического завода на Исети, не поддержала его и в ряде других вопросов. В распоряжении Татищева не было квалифицированных специалистов, ему не хватало технического опыта, каким обладал Геннин, длительное время руководивший Олонецкими заводами.

Однако Татищев сумел добиться и определенных практических результатов. При нем увеличилось производство железа на казенных заводах и его отпуск в Петербург. Он создал школы для подготовки административно-технического персонала, составил документацию, определявшую основы организации и управления уральской крупной промышленностью, определил права и обязанности горной администрации, ее отношения с частными предпринимателями, короче говоря, много сделал для разработки горного законодательства.

Программа экономического развития Урала, разработанная Татищевым, была воспринята Генниным, который по существу следовал ей в период управления уральской промышленностью (1722— 1734 гг.). [180]

Первая поездка Татищева на Урал, как отмечалось, представляет большой интерес и с точки зрения изучения формирования его экономических и социальных взглядов. Эти взгляды складывались под воздействием развивающихся буржуазных отношений в стране, законодательства и практики петровской эпохи, распространенной в то время в Европе теории развитого меркантилизма.

В развитии промышленности, внутренней и внешней торговли Татищев видел основу экономического процветания абсолютистского государства. Уже в это время он выступает как сторонник роста не только добывающей, но и обрабатывающей промышленности. С позиций развитого меркантилизма Татищев указывал на невыгодность привоза промышленных товаров из-за границы, на необходимость развития обрабатывающих отраслей промышленности с тем, чтобы «удовольствовать» внутренний рынок и обеспечить экспорт не только сырья и полуфабрикатов, но и в первую очередь промышленных товаров. Результатом такой экономической политики будет «великий государственный прибыток».

Большое значение Татищев придавал улучшению водных и сухопутных путей сообщения, без чего, как правильно полагал он, невозможно развитие внутренней и внешней торговли и всей экономики в целом. В этом отношении заслуживает внимания его предложение о постройке канала для соединения бассейнов Камы и Северной Двины с целью вывоза уральского железа в Европу через Архангельск, так как доставка его туда обойдется дешевле, чем в Петербург. Татищев настойчиво добивался отмены обязательного пути в Сибирь и обратно через Верхотурье и легализации более удобных и коротких дорог из Европейской России в Сибирь.

Абсолютистскому государству Татищев отводил решающую роль в руководстве экономической жизнью страны. Исходя из этого, он полагал, что от характера экономической политики правительства во многом зависят успехи хозяйственного развития. Будучи сторонником привлечения частного капитала в промышленность и предоставления предпринимателям различной помощи и льгот, Татищев в то же время считал, что государство должно не только опекать промышленников, но и регламентировать их деятельность. Эта регламентация отвечала прежде всего фискальным целям казны, так как позволяла извлекать большие доходы от промышленности. Но абсолютистское государство являлось диктатурой дворян. Поэтому усиление его контроля за деятельностью заводчиков, в роли которых чаще всего выступали представители купечества, в конечном счете, отвечало интересам господствующего класса, ибо означало укрепление его политического влияния, открывало возможность оказывать воздействие на экономическое развитие страны. Можно полагать, что Татищев как выразитель интересов дворянства имел в виду и эти соображения, когда выступал [181] с требованиями жесткой регламентации деятельности промышленников.

Отводя казне большую роль в развитии металлургической промышленности, Татищев в то же время подчеркивал, что без широкого участия частного капитала невозможно освоение природных богатств Урала и Сибири. Он предложил правительству покончить с монопольным положением Н.Демидова на Урале, так как это невыгодно государству. Подрыв монополии Демидова и привлечение к строительству заводов других промышленников, утверждал он, приведет к росту производства железа и меди, снижению цен на эти товары, позволит увеличить экспорт железа за границу и, следовательно, повысит доходы казны (за счет взимания десятинного налога и пошлины). Весьма характерно, что восемь лет спустя (в 1730 г.) члены Сибирского обер-берг-амта по тем же мотивам, что и Татищев, высказались за ликвидацию монопольного положения Демидова и привлечение в уральскую металлургию новых промышленников.

Для Татищева было ясно, что наличие свободных рабочих рук — одна из основных причин успехов в промышленном развитии европейских стран. Но как быть в России, где господствует крепостное право, и где промышленность испытывает недостаток в вольнонаемной рабочей силе? Могут ли заводы обходиться только принудительным трудом? На последний вопрос Татищев отвечал отрицательно. Он полагал, что рост промышленного производства невозможен без применения вольнонаемного труда. В России, утверждал Татищев, необходимым условием развития горнозаводской промышленности является использование обеих форм труда — и принудительного и вольнонаемного.

Проблему обеспечения металлургической промышленности рабочей силой Татищев пытался решить в рамках феодально-крепостного строя путем лишь некоторого ограничения крепостнической политики правительства. Причем эти ограничения не должны были затрагивать интересов дворянства. Предложения Татищева в целом не соответствовали общему курсу закрепостительной политики, но, учитывая потребности заводов в рабочей силе, правительство временно пошло на осуществление некоторых из них.

Деятельность Татищева на Урале в начале 20-х годов XVIII в. является важным этапом в формировании его экономических и социальных взглядов. Изучение этого этапа имеет существенное значение для понимания эволюции его взглядов в последующий период.

Комментарии

96. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, пл. 75—82.

97. Там же, л. 76.

98. Там же, лл. 76 об.—77.

99. Там же.

100. Там же.

101. Там же, л. 77 об.

102. Павленко Н. И. «Наказ шихтмейстеру». Предисловие.— «Исторический архив». М.—Л., 1951, т. VI с. 201.

103. Там же, с. 201—202.

104. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, лл. 89—90 об.

105. Павленко Н. И. «Наказ шихтмейстеру», с. 202—205.

106. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, лл. 126—155.

107. Профос — полицейский. Ему поручалось следить за чистотой на заводе, улицах, дворах жителей.

108. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 795, лл. 30—60.

109. Чупин Н. К. Указ. соч., с. 82.

110. Юхт А. И. Проекты В. Н. Татищева 1721—1726 гг..., Приложение, с. 328.

111. См. Заозерская Е. И. Развитие легкой промышленности в Москве в первой четверти ХУIII в. М., 1953, с. 441—442; Павленко Н. И. Развитие металлургической промышленности России..., с. 216, 235.

112. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 611, л. 62.

113. Там же, кн. 616, л. 136 об.

114. ПСЗ, т. V, № 3743.

115. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, лл. 216 об.— 217; кн. 616, л. 9.

116. Там же, кн. 618, лл. 216 об.— 217.

117. Там же, л. З и об.

118. Там же, кн. 616, лл. 9—10, 112 об.— 113.

119. Там же, лл. 228 об.— 229.

120. ПСЗ, т. VI, № 3919, с. 510.

121. Там же, № 3939.

122. Павленко Н. И. Развитие металлургической промышленности в России..., с. 216—217.

123. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, л. 79; Черкасова А. С. Горнозаводская мануфактура и процесс городообразования в России XVIII в.— «Исторические записки», т. 93, с. 295 (табл. 1).

124. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, лл. 120 об.— 121.

125. Там же, пл. 79, 120 об.— 121; кн. 616, л. 104 и об.

126. Там же, л. 79 об.

127. Там же, лл. 120 об.— 121.

128. Там же, л. 91, 121.

129. Там же, кн. 616, л. 141 об.

130. Там же, лл. 114—115.

131. Там же.

132. Там же, кн. 618, л. 76 об.

133. Там же, кн. 640, лл. 103—105.

134. ПСЗ, т. VII, № 4237.

135. Там же, № 4736.

136. Там же, № 4931.

137. Указ 17 сентября 1726 г. в ПСЗ не опубликован. Упоминание о нем имеется в донесении Сибирского обер-берг-амта от 23 марта 1734, опубликованном А. С. Черкасовой (Уральский археографический ежегодник за 1972 г. Пермь, 1974, с. 149—150).

138. ПСЗ, т. VII, № 4931.

139. См. ПСЗ, т. VIII, № 6255; т. IХ, № 6858.

140. Павленко Н. И. Развитие металлургической промышленности России..., с. 223.

141. ПСЗ, т. VII, № 4533.

142. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 750, л. 343.

143. Заозерская Е. И. Рабочая сила и классовая борьба на текстильных мануфактурах России в 20—60-х гг. XVIII в. М., 1960, с. 182—184.

144. ПСЗ, т. VII, № 4736.

145. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 750, л. 339 об.

146. Павленко Н. И. Развитие металлургической промышленности России..., с. 217.

147. Там же, с. 225—235.

148. Кривоногов В. Я. Наемный труд в горнозаводской промышленности Урала в XVIII в. Свердловск, 1959, гл. IV и V.

149. ПСЗ, т. VII, № 4736.

150. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 620, лл. 217—220, 430—434; Нечаев Н. В. Школы при горных заводах Урала в первой половине XVIII столетия (К истории профессионального образования в России). М., 1944, с. 39—40, 56—57.

151. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 616, лл. 5 об.— 6.

152. Нечаев Н. В. Указ. соч., с. 52, 56— 58; ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 620, лл. 430—434; кн. 638, лл. 40— 42 об., 45 и об.

153. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618. л. 117 об.

154. Чупин Н. К. Указ. соч., с. 61.

155. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. I кн. 84. л. 197 об.

156. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, л. 150 об.; Нечаев Н. В. Указ. соч., с. 61. В наказе от 15 октября 1723 г. Татищев писал: «Ученикам, которые убогия и отцы их работают поденщиною, или годовое имеют жалование меньше 12 руб., также которые будут взяты з других заводов и из слобод пономарские, дьяковы, молодых подьячих и подмастерьев и протчих нижайших дети, оным давать хлеба против солдата, да по прошествии года рубль на платье и смотреть, чтобы они едой и одеждой содержаны были бесскудно» (ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 795, л, 52 об.).

157. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 84, л. 197 об.

158. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, лл. 149 об.—151 об. (наказ 1721 г., гл. 7 «О школах»); кн. 795, лл. 51— 53 об. (наказ 1723 г. гл. 11 «О школах и учении детей»). Инструкция Татищева Одинцову опубликована А. М. Сафоновой («Уральский археографический ежегодник за 1973 год». Свердловск, 1975, с. 95—98).

159. Инструкция 1736 г. опубликована Н. Ф. Демидовой («Исторический архив», М.— Л., т. V, 1950, с. 166— 178).

160. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, л. 150 об.

161. Там же, кн. 795, л. 51.

162. Там же, кн. 638, лл. 43—44; Нечаев Н. В. Указ. соч., с. 84—85.

163. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 84, л. 197 об.

164. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 621, л. 150.

165. Там же, кн. 618, лл. 241 об.— 242; Чупин Н. К. Указ. соч., с. 61—62.

166. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 795, л. 51.

167. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 616, л. 10; кн. 620, л. 141 об.

168. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 62, л. 986; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. IX, М., 1963, с. 484.

169. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 640, л. 146.

170. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 62, л. 986 об.

171. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, л. 214.

172. Там же, кн. 640, л. 145.

173. Там же, кн. 621, л. 98—98 об.

174. Подробнее об этом см. Рожков В. И. Указ. соч., с. 38—47.

175. Там же, с. 42.

176. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, л. 78—78 об.

177. Там же, кн. 619, лл. 13—16; Рожков В. И. Указ. соч., с. 41—42.

178. ЦГАДА, ф Берг-коллегия, кн. 618, лл. 75 об., 77 об.

179. Там же, кн. 619, л. 11 об.

180. Там же, кн. 640, л. 145.

181. Рожков В. И. Указ. соч., с. 38.

182. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 618, л. 80.

183. Там же, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 62, л. 987 об.

184. Чупин Н. К. Указ. соч., с. 70.

185. ЦГАДА, Кабинет Петра I, отд. II, кн. 59, л. 108—108 об.

186. ЦГАДА, ф. Берг-коллегия, кн. 640, л. 26—26 об.

Текст воспроизведен по изданию: Деятельность В. Н. Татищева на Урале в 1720-1722 гг. // Исторические записки, Том 97. 1976