№ 60

1769 г. августа 4. – РЕЛЯЦИЯ П. А. РУМЯНЦЕВА ЕКАТЕРИНЕ II О РИСКОВАННОСТИ ДЛЯ 2-й АРМИИ НАСТУПЛЕНИЯ К БЕНДЕРАМ В СВЯЗИ С ОТХОДОМ АРМИИ А. М. ГОЛИЦЫНА ОТ ХОТИНА

№ 11

Крепость св. Елизаветы.

По отправлении всеподданнейшей моей [реляции] к вашему императорскому величеству от 27-го прошедшего июля я по уведомлениям командующего первою армиею генерала князя Голицына, а паче по последнему [письму] от 24-го того ж месяца, которым дал мне знать, что третьего дня перед тем, то-есть 22-го числа, приходивший корпус неприятельской в двадцати пяти тысячах человек при самом хане Крымском на помощь Хотину не только не допущен до сообщения с сим городом, но и прогнат с уроном вдаль от оного, и что гарнизон тамошний не воспользовался ни мало подвезенным было запасом и своею вылазкою, в то самое время из города учиненною, ожидал с часа на час взятия Хотина, к чему предвидевши надежду, и предуверял меня сам генерал князь Голицын. Но вчера приехавший ко мне от его, князя Голицына, посыланный задолго пред сим мною в турецкую область шпионом, Нежинский грек Анастасий объявил, что он сам видел, как в 26-й день, при бытности его в первой армии, сераскир Молдованжи-паша с немалым числом войска подошел к Хотину и по отступлении наших передовых войск сообщился с городом. Недолго я оставался в сомнении, верить ли сему известию, о котором в письме, чрез сего ж грека писанном, ничего не упомянул князь Голицын, ибо вслед за тем полученное уведомление от его, князя Голицына, подтвердило в самом деле предварительное от грека мне в том объявление, что неприятель показанного числа приступил к Хотину, что он, князь Голицын, принужденным нашелся для блокады отделенные корпуса в лагерь из-под крепости взять, имевши уже больше попечения о целости армии, нежели о покорении города ², что силы неприятельские подлинно велики и что главная забота теперь настоит, чтоб он не бросился по множеству своей конницы, а особливо татар на ту сторону Днестра и не принудил бы его, князя Голицына, туда с армиею итти по опасности для тамошних магазейнов. Я уже имел честь вашему императорскому величеству в предыдущих всеподданнейших моих доносить, что я всегда оставался в неизвестности о [114] расположении предприятий князя Голицына для того по поводу неоднократных предложений от него, чтоб я со вверенною себе армиею принимал движение к Бугу, я у него просил изъяснения, куда он за лучше и полезнее признает быть моему вдаль движению, на что в сем же письме получил его ответ, что ему теперь нужно и полезно кажется, чтоб я, по переходе за Буг, предприял свой поход к Бендерам, следственно на самого визиря.

Я приемлю дерзновение, всемилостивейшая государыня, вашему императорскому величеству на всевысочайшее и премудрейшее благопризнание представить сию сделанную пропозицию, могу ли я предлагаемое исполнить и отважиться на дело, превосходящее силы мои, чтоб пойти на визирскую армию с малым числом, в содействие больше определенным, тогда, когда сам князь Голицын с усиленною, несравненно против вверенной мне, армиею уступает некоторым только отделениям на помощь Хотину, от визиря деташированным, и считает уже их в превосходных пред собою силах. Соответствует ли сие видимому положению дел и пользе высочайших интересов вашего императорского величества, чтоб мне в ту пору удалиться от границ собственных и наступать на многолюдство самых лучших сил неприятеля, когда сам князь Голицын предполагает отступление свое необходимым на ту сторону Днестра, не считая, повидимому, себя в состоянии удержать переход неприятеля в Польшу чрез сию реку. Я бы таковым движением не только открыл границы и все позади себя оставшее ворвавшемуся неприятелю в Польшу, но утратил бы в то же самое время и всякое сообщение с первою армиею, которая, по предположению командующего ею, должна была б перейти обратно за Днестр, не говоря о том, что в ту пору больше прежнего в своей помощи отказал бы мне князь Голицын потому, что в рассуждении отдаленности, в самом деле не в состоянии была бы его армия сикурсовать меня, изнурив, без сомнения, при предприятиях на Хотин долговременным употреблением лошадей, и по изнеможению самих людей. Ваше императорское величество всемилостивейше соизволите из предыдущей моей всеподданнейшей реляции от 26-го июня ³ теперь признать, коль я не обманулся в моем предгадании, что по сделанным тогда вверх Днестра движениям по времени найдет себя князь Голицын в таких трудностях, каковы он сам теперь предполагает, не могши заградить путь неприятелю к проходу в Польшу. Таковым образом, держась я моих мер и правил и не упуская из примечания границ собственных и Польши, в которую неприятель больше метит, нежели на Дикую Степь, которую проходя изнурять только себя может, нахожу себя щастливым, что чрез все время сохранил целость границ вашего императорского величества безвредно, [115] к коим никогда неприятельская [рука] коснуться не имела, и уповаю с божиею помощию, что к щастию и впредь моему, толь же полезно по своему рабскому усердию в том должность возложенную на себя соблюду. По сим обстоятельствам я веду мое примечание столько осмотрительно, что неприятель, конечно, не выиграет ничего на моей стороне ни внезапностию, ни маскированием. И для того принужден я ныне сохранять такую позицию, чтоб мне не удалиться расстоянием от неприятеля, в которую бы он сторону от Бендер ни обратился, наджидая между тем к руководству своему дальнейших от вашего императорского величества повелений, и что при том князь Голицын от своей стороны против его предпримет. Как по моему слабому мнению воображаю, два только средства, оставшие ему к предприятию, то-есть, чтоб вскоре атаковать и разбить неприятеля, защищающего Хотин, доколе он не усилится, тем более от вспоможений, к себе ожидаемых, и возобновит формальную осаду городу, или же по превосходству его над собою не могучи в виду противной армии переходить реки, надобно будет отступить вверх оные.

Я, имевши все уже свои легкие войска впереди и при самом Буге, хотя усматриваю удобность маскировать Очаков, но как в той стороне никаких неприятельских войск, кроме городового гарнизона, по известиям не находится, то и тщетно вовсе было бы такое мое предприятие, для которого и употребил я уже запорожское войско, как о том имел честь донесть последнею моею всеподданнейшею. А сверх сего в ту сторону моим движением при отступлении первой армии вверх Днестра или же и за реку открыл бы я границы вашего императорского величества от стороны Новороссии и Киева, против коих мест позиция лежит и самого визиря, ибо на сих днях дошли известия, что неприятельские партии впали в Польшу к Саврани и Бершаду и подосланный от них шпион для разведывания о наших войсках пойман, против чего из корпуса генерала-майора Зорича тотчас отправлены две партии под командою майоров де-Ковача и Увалова, для поисков над ними и до самих Бендер. Сей неприятель в Польшу вступил, как шпион показывает, после того как наши партии назад возвращались от Дубассар, не нашедши нигде тогда неприятельского войска.

Хотя я ко всякому движению армии другие все имею приготовности, однакоже самонужнейшие к тому понтоны, без коих в безлесные места нельзя двинуться, еще ко мне не прибыли, но и оных уже ожидаю непременно на сих днях.

Сим я осмеливаюсь вашему императорскому величеству и о том донесть, что сближающееся осенное время требует попечения завременного о будущем расположении всех войск на винтер-квартиры и паче о приготовлениях провиантских, прося всеподданнейше удостоить меня всевысочайшим наставлением, как воля вашего императорского величества есть, за окончанием кампании расположить свои армии, разумея сим положение обще [116] всех войск, чтоб по крайней мере идею о том имевши мог я исподволь приготовлять все надобное, а особливо фураж.

От генерала-порутчика Берга полученный полный журнал экспедиции, им деланной на Крым, при сем подношу. Он притом меня рапортует, что теперь отобрал достоверное известие от самих владельцев калмыцкого войска, что оными взято скота неприятельского в добычу: овец до осьмидесяти тысяч, лошадей двенадцать тысяч, рогатого четыре тысячи, верблюдов шестьсот, кроме того, что переправляя чрез Сиваш против Женичек взятого с половину потонуло. В своем рапорте рекомендует он владельцев поведение, которые всемерно стараются приводить в порядок калмык и удерживать от побегов и представляет в пользу настоящего и будущего времени, чтоб владельцы больше поощрены были к службе испросить мне у вашего императорского величества высочайшую к ним монаршую милость в пожаловании им каких-нибудь знаков чести. Я по поводу сего представления приемлю дерзновение всеподданнейше предстательствовать к вашему императорскому величеству о явлении в том для всех четырех калмыцких владельцев высочайшей милости и купно просить равного благоволения и пожалования медали находящемуся с Донским войском, при армии, мне вверенной, походовому атаману Грекову, который прошедшей зимы при нападении неприятеля к Бахмуту рекомендован был мне за свою отличную храбрость, оказанную при том случае командовавшим тамо генералом-майором Романусом, а и теперь порученную должность в службе вашего императорского величества исполняет наиусерднейше и заслуживает ту вашего величества монаршую милость, которою ощастливлены, подобно ему, вернослужащие ваши рабы.

При сем же и сказку взятую от вышеписанного грека имею честь представить...

Граф Петр Румянцов.

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1826, л. 325-335. Подлинник.

Комментарии

1. Не публикуется (см. ф. ВУА, д. 1826).

2. Настоящее (вторичное) отступление от Хотина имело следствием усиление Хотинского гарнизона. К концу августа под Хотином под командованием Молдаванчи-паши собралось до 100 тыс. турецких войск с сильной артиллерией.

3. См. документ № 52.