Письмо В. В. Неронова П. П. Головину, 1755 г.

Весной 1755 г. внутри Монетной канцелярии произошел случай, свидетельствующий о довольно широких рамках свободы слова, существовавших тогда в Российской империи вообще и в правительственных учреждениях в частности. Член московской конторы канцелярии, статский советник Василий Васильевич Неронов написал в Санкт-Петербург прокурору канцелярии Прокофию Прокофьевичу Головину официальное письмо с просьбой довести до сведения генерал-прокурора Сената Никиты [255] Юрьевича Трубецкого претензии, которые Неронов имел по отношению к главному командиру ведомства — статскому советнику Ивану Андреевичу Шлатеру.

Чем же был недоволен автор письма. Судя по тексту, шеф нанес ему обиду, какую ни Сенат, ни сам монарх никогда не делали. Правда, ничего конкретного о поступке Шлатера не сообщалось. Зато Неронов не стеснялся в выражениях и, похоже, сочинительствуя, не заметил, как достаточно чувствительно оскорбил самолюбие адресата, осыпав упреками и его. Головин просьбу коллеги исполнил, 3 июля переслал князю привезенные с курьером бумаги, в том числе и подлинник публикуемого ниже послания, не преминув при этом пожаловаться Трубецкому на незаслуженные им обвинения. Генерал-прокурор принял обращение Головина только к сведению, ибо уже знал подоплеку происшествия, по итогам которого Сенат 8 июня 1755 г. вынес Неронову строгий выговор («реприманд»).

Так из-за чего же поссорился Василий Васильевич с Иваном Андреевичем? Оказывается, 7 февраля 1755 г. Неронов выступил с тремя инициативами сугубо профессионального характера. Товарищ статского советника по конторе, коллежский советник Граве, не спешил с обнародованием собственного мнения по ним, почему Неронов в апреле отправил все предложения на суд высшей инстанции — канцелярии. Ответ из Санкт-Петербурга в Москве прочитали 11 мая. Шлатер известил Неронова, что члены канцелярии на заседании из трех инициатив одну забраковали, а две другие одобрили еще до того, как Неронов их выдвинул. Венчало документ настоятельное пожелание, чтобы он в дальнейшем официальную корреспонденцию «жестокими и чувствителными речми не писал... но... вежливыми и почтителными». Процитированные слова московский чиновник и посчитал несправедливой для себя обидой, после чего затребовал у Сената сатисфакции. Сенат ему в таковой отказал и побудил к письменному «совершенному извинению» (в рапорте от 6 июля 1755 г.). Письмо Неронова хранится вместе с прочими материалами этого происшествия в РГАДА, в фонде Сената (ф. 248, оп. 1/39, д. 2646, л. 530-531).

Государь мой Прокофей Прокофьевич,

Я на прошедшей понеделничной почте, то есть от 5-го числа июня, в Манетную канцелярию послал доношение с прописанием от статского советника Шлаттера учиненных мне многих обид, ибо я в жизнь мою от государей и от Правителствующаго Сената никогда так не трактован, как от сего немчина. Чего ради с того моего доношения Его Высококняжеской Светлости, генерал-прокурору, милостивому государю князю Никите Юрьевичю для разсмотрения, конечно, изволте сообщить (в противном же случае я принужден буду на Вас протестовать) и для того о сыскании моей сатисфакции о позволении ехать мне в Санкт-Петербург буду от Сената просить, ибо Вы оного господина Шлаттера до такой власти допустили, что не толко не по законам бранит, но о полезном представлять и думать не велит и запрещает.

Знаю, что Вы человек новой и к манетному делу, может быть, еще не обыкновенны. А при том по слабости Вашего здоровья всего усмотреть или вразумитца не можете. Однакож совершенно, как бранят неповинно и повреждают за добрыя к ползе казенной старани[и], оное видить могли б. Да, может быть, всем [256] Вам опетит пришол меня одного бранить, а сов[е]тника Грави, яко по всем видимым делам виновнаго, защищать. Точию я не такой скот, чтоб мог то терпеть и сносить. Господин Шлаттер пусть философ, физик, математик, машинист и все знает, а я глуп и ничего не знаю, да толко он не брат [у] меня, и я у него учитца ево философии не хоч[ю], а что до должности моей касаетца, то совершенно не менея ево знаю.

Вы ж, яко око в смотрении твердого изволте посмотреть светлыми глазами, какия он, Шлаттер, повелении делает и по своей власти пустыя и негодныя иньенци[и] затевает и чинить повелевает. Которыя и имянным[и] указами отрешены. А Вы, государь мой, в том ему дозволяете. Чрез что толко казна несет невинной убыток. Однакож до будущаго времяни я все то оставляю.

Может бы[ть], что Вы и сами изволите усмотреть. Толко теперь одного прошу. С посланного моего доношения пожаловать Его Светлости сообщить, ибо я в Правителствующий Сенат на того Шлаттера о защищении прошение послал краткое. А при том и то припаметовать Вашему Высокоблагородию не оставлю, что о деле полуполтинной манеты в здешную кантору представлено от меня февраля 7-го ч[исла], а не после. И каким бы то образом прежде моего или сообщения от советника Грави канцелярия то со мною согласно разсудила и прежде моего доношения в Сенат представила. Я в том очень сумнителен и чюжой труд таит [257] грех. Ежели ж то в канцелярии разсуждено прежде 15 числа февраля, то сей труд и честь отдаю канцелярии. Буде ж после, то верно не оставлю обличить. Ибо журналы в канцелярии видны, и живое доказателство. В чем прошу Вас, государь мой, осмотритца и прежде для Вас же отозватца, куда надлежит. Понеже я для господина Шлаттера не осел.

В протчем же остаюсь с моим почтением Ваш, государь мой,
покорны[й] слуга Василей Неронов.

Ч[исла] 8 июня 1755