КОЗЛОВ П. К.

Тянь-шань, Лоб-нор и Нань-шань

Глава четвертая

ОТ КЫЗЫЛ-СЫНЫРА ЧЕРЕЗ ЛОБ-НОР В СА-ЧЖОУ

Быстро минуло время, назначенное на отдых и кормление животных в Кызыл-сыныре. Утром (16 декабря) караван выступил в дальнейший путь. Добрые мусульмане проводили нас «хлебом-солью». Проводником на реку Конче-дарью остался тот же Абду-Рем.

Курс нашего движения лежал на юго-юго-запад. Справа стоял высокий хребет, слева — целый ряд меньших. Мы следовали вверх междугорной долиной, по которой, пестрела все та же пустынная растительность. В недалеком расстоянии резко выделялись своими вершинами две горы. Восточная из них называется Диндиосен, западная — Мухурсейн. Та и другая возвышаются на плоском Курук-таге и имеют около 5000 футов абсолютной высоты. Относительная же высота обеих гор примерно, на глаз, более 3000 футов.

На меридиане горы Диндиосен мы уклонились к югу и пересекли весьма плоский Курук-таг; дальнейший путь пролегал по местности, круто ниспадавшей к стороне пустыни, но по-прежнему хранившей горный характер. Оставив за собою несколько горных гряд, виденных на западе во время экскурсии на Кум-дарью, мы на третий день выступления из Кызыл-сыны-ра приблизились снова к этому мертвому ложу.

Урочище Эмпень. Более отрадное местечко находится севернее, в урочище Эмпень. Здесь до сих пор сохранился живой рукав реки, поддерживаемый в летнее время временными потоками с Курук-тага, но, кажется, главным образом находящимися неподалеку родниками. Растительная и животная жизнь урочища Эмпеня напомнили долину Тарима. Вблизи воды тянулся сплошной лесок тополя, за ним холмы гребенщика; там и сям стлался от ветра высокий камыш. Вместе с растительностью появились антилопы и кабаны. Из птиц в тот же день мы заметили дятла и таримскую сойку, которая звонко затрещала и переместилась из кустов на одинокое дерево тограка; там же на вершине пел сорокопут. При остановке на бивуак [188] из ближайших камышей раздалось несколько трелей усатой синицы. Упомянутый рукав мы пересекли в западной его части, тогда как более прямая тропинка пролегает через него в восточной, по урочищу Баш-тограк.

В 5 верстах к северо-западу от нашего бивуака стопят развалины старинного города Эмпень. Стены крепости и многих фанз уцелели. Позднейшие раскопки туземцев, жаждущих скрытых богатств, не увенчались успехом. Каких времен этот город и кто в нем жил — туземцам неизвестно.

Опять на древнем русле Конче-дарьи. Покинув урочище Эмпень, мы вскоре достигли древнего ложа реки Конче-дарьи. Оно мертво, вид его печальный; уцелевшие берега наполовину низменные, наполовину возвышенные. По всему бывшему течению разбросаны сухие стволы тополей; многие еще продолжают стоять, будучи наполовину занесены песком, залегающим по обоим берегам древнего русла, в виде невысоких (10—15 футов) барханов. Форма последних дугообразная, напоминающая французское S. Преобладающее направление барханов простирается с северо-запада на юго-восток. Северо-восточные склоны (наветренные) покаты и плотны, противоположные же (подветренные) круты и рыхлы. Пьедесталом барханов служит песчано-глинистый слой, местами солончаки. Песок заполняет собою мертвую котловину, достигая наибольшей мощности в дюнах, расположенных по соседству с полосой прибрежной растительности. По этим пескам, вдавшимся коротким клином на северо-запад, а на восток-юго-восток — скрывавшимся за горизонт, мы сделали около 10 верст, двигаясь по-черепашьи. Наши «корабли пустыни», как на море, то опускались с гребня одной песчаной волны, то поднимались на соседние вершины. Монотонность, однообразие вскоре надоедают. Расстояние понемногу сокращается, желание же добраться до остановки увеличивается. Наконец, с окраинных, более высоких барханов мы заметили долину реки Конче-дарьи. Густые заросли ее тянулись на северо-запад и юго-восток. Тут же, невдалеке, мы пересекли массу следов кабанов, растрепавших труп осла; по кабаньей тропе пролегал совершенно свежий след царственного зверя — тигра, который здесь, вероятно, охотился за ними. Вступив в долину по изрытым кабанами, местам, мы вспугнули фазанов; отличный экземпляр местного вида тотчас же попал в нашу коллекцию.

Следующий небольшой переход пролегал по знакомой дороге до селения Тыккэлика. Наш путь опоясывал болотистые разливы Конче-дарьи с запада. Границей необъятных камышей служили более возвышенные площади, на которых кое-где росли тополевые леса и виднелись холмы, покрытые гребенщиком; на менее возвышенных местах залегали солончаки с кустами ягодного хвойника. Через 12 верст мы пришли на реку Кюк-ала-дарью, имеющую одинаковый характер с первой. Могучая растительность сопровождала этот большой рукав Тарима, через который мы теперь переправились выше того места, где в минувший раз находилось селение Чапал. Ныне оно заброшено, и только высокие тополи, осенявшие когда-то камышовые хижины, стоят неизменно до сего времени. Вблизи, на большой дороге из Дурала в Курля, расположен китайский лянгер (постоялый двор) на манер турпан-корульского. По этой дороге мы и направились в Тыккэлик, где вскоре были встречены старым приятелем Курваном, или Кургуй-Палганом (В переводе «сокол-охотник»). «Сокол-охотник», как все туземцы величают нашего прежнего спутника, был видимо рад. На мое предложение следовать вниз по Кунчикаш-тариму (крайний восточный рукав Конче-дарьи) старик дал полное согласие, говоря: «Я ожидаю вас давно; об этом знает и моя семья». Отказаться на приглашение доброго старика остановиться под его кровом я не мог.

Селение Тыккэлик. Ныне селение Тыккэлик переместилось с правого берега реки на левый. Поводом к такого рода перекочевке послужили: близость большой дороги и приказание китайского амбаня заменить прежние жилища более приличными.

Желая пополнить продовольственные запасы, а также познакомиться с новым городом Дуралом, я устроил в Тыккэлике дневку. Она была необходима и для снаряжения Курвана, обязавшегося следовать с нами до озера Лоб-нора.

День, проведенный в Тыккэлике, был ясный, единственный в течение второй половины декабря. Хребет Курук-таг виднелся отлично в прозрачной атмосфере. На солнце было очень тепло и снег быстро таял. Щебетание полевых воробьев и пение камышовых стренаток было чисто весеннее. В ближайших зарослях изредка слышались крики фазанов. [190]

К вечеру возвратился Баинов из Дурала, быстро исполнив возложенные на него поручения. Представители мусульман встретили Баинова гостеприимно, оказав ему со своей стороны просимое содействие. Что же касается чиновников, то эти господа пытались учинить придирки, но безуспешно. Таким образом, на следующее утро (22 декабря) мы были готовы выступить в дальнейшую дорогу. Тем временем обитатели Тыккэлика успели перебывать у нас все до одного. Многие приводили больных, прося оказать помощь. Уступая просьбам мусульман, я роздал им значительную часть лекарств нашей походной аптечки. Больные страдали большею частью общим расслаблением организма, желудком, опухолью конечностей, лишаями и пр. В день отъезда из Тыккэлика нас провожали многие туземцы, среди которых была и дочь Курвана, 16-летняя красавица.

Миновав селение, перерезанное глубокими арыками, мы довольно быстро шли вперед, следуя вниз по течению реки. На север далеко убегали высокие камыши болот Конче-дарьи, которая здесь впадает в виде больших и малых ручьев, сливающихся в Кок-ала-дарью каскадами.

Новый город Дурал. На противоположном, правом, берегу, при впадении небольшого рукава Чокуллук-дарья, расположен китайский город Дурал. Весть о том, что китайцы хотят основать где-нибудь на нижнем Тариме город, нам была передаваема туземцами еще в минувшее путешествие генерала М. В. Певцова. Тогда же для устройства города было избрано селение Ени-су, но затем вскоре заброшено.

В 1891 г. прибыл военный отряд из г. Урумчи к означенному месту и принялся за сооружение города (Годом раньше Гаид-бек из Турфана на месте ныне стоящего города Дурала, или, как называют китайцы, Синь-чена (новый город), поселил 10 семейств мусульман. Урочище издавна носило название Дурал, которое и удержалось до сего времени у мусульман). В помощь войскам были призваны туземцы до Чархалыка включительно. Первьие вели исполнительную работу, вторые — подготовительную. Постройка продолжалась два года. Ныне город почти окончен и кажется таким же, как и все китайские города в Восточном Туркестане.

Город делится на две части: китайскую, обнесенную глинобитными стенами, и чантуйскую, или мусульманскую, лежащую отдельно. Крепость представляет квадрат, фасы которого равняются 400 саженям; высота стен 4 сажени, ширина 3 сажени; по углам фланкирующие башни; стены с бойницами. Кругом стен тянется ров, ширина и глубина которого достигают 2 сажен. Снаружи к крепости примыкают два ряда плотно сколоченных сакель, составляющих мусульманскую часть города.

Неподалеку от крепости, на берегу протока, вновь сооружалась тюрьма. Управление сосредоточено в китайском городе. Гражданскою частью ведает амбань, а войсками управляет его помощник — офицер. По окончании постройки города две лянцзы были командированы на Памир. В наше там пребывание находилось менее 1 лянцзы; притом 2/3 нижних чинов были [191] мусульмане и только 1/3 китайцы. Вооружение этого отряда составляли три старые пушки и всевозможные пистонные ружья, содержимые крайне небрежно. Помещаются солдаты в небольших фанзах по 3—5 человек. Общей казармы не существует. По слухам, местный гарнизон учений никогда не производит. Солдат трудно отличить от земледельцев, так как все полевые работы исполняются ими; починка дорог и мостов, лежит также на их обязанности. По отзывам всех туземцев, гарнизон ведет себя отлично. Кроме войск, внутри крепости живут еще купцы-китайцы, имеющие около 30 лавок с товарами из Внутреннего Китая.

В составе населения мусульманского города заключаются выходцы Турфана, Люкчюна и Курли. Других пришельцев мало. Наши андижанцы, или, как здесь их называют,— анджавлыки, постоянного жительства не имеют: бывают только наездами. Ближайшим начальством мусульман значатся два бека. Один, Гаид-бек, управляет турфанцами; второй, Сабит-бек,— люкчюнцами. Мусульманская часть представляет почти сплошной базар (70 лавок). Привозные товары, главным образом ситцы, исключительно русские. Деньги металлические: ямбовое серебро, тенги и медные чохи.

Вблизи города лежат пашни, на которых сеют пшеницу, сорго и кукурузу; успешно произрастают дыни и арбузы. Поля поливаются посредством арыков (оросительных канав). Дождей падает очень мало.

Как китайцы, так и мусульмане, занимаются рыболовством (На пути к селению Тыккэлику мы видели довольно значительный арык, успевший зарасти камышом. Протяжение этой безводной канавы около 50 верст. Памятник тщетных трудов тех же войск). Для этой цели у рыболовов имеются сети, остроги и удочки. Китайцы сетей не имеют. Рыбы в Кунчикаш-тариме много. Ловят ее большею частью летом, хотя на базаре можно найти и зимой.

С образованием г. Дурала по нижнему Тариму установилось большое движение. Устроены уртены (станции); на некоторых поселились одинокие китайцы. Цены на жизненные продукты, баранов, хлеб и пр. поднялись значительно.

Река Кунчикаш-тарим имеет около 30 сажен ширины, при глубине в 15—20 футов. Течение скорое и довольно ровное. Берега то возвышенные, то низменные. Возвышенные берега покрыты тополем и зарослями колючки; там и сям разбросаны холмы, поросшие тамариском, реже встречаются деревья джигды. Низменные берега покрыты сплошными зарослями камышей. В перемежку с теми и другими произрастают: кендырь, солодка, чернобыльник, сугак; по солончакам — ягодный хвойник и солянки. Изредка в долине встречались замечательно красивые места. На возвышенном берегу реки темнел лес; низменный же был изрезан затейливыми извилинами; открытые полыньи реки, осененные камышом, убегали вдаль.

Знакомство с новыми озерами. Через два дня (58 верст) по выходе из Тыккэлика мы достигли того места реки, где она разделилась [192] 9—11 лет (По данным М. В. Певцова — 15—17 лет) тому назад на два рукава. Песчано-глинистые берега ее, в особенности та часть левого берега, которая противостояла мощному напору реки, подмывались водой и постепенно разрушались. Наконец, берег рухнул и грозный поток устремился со всей силой в сторону общего понижения, образовав новую артерию. В начале вода полилась узкой лентой, затем, постепенно расширяясь, через 10 верст достигла солончаковой, впадины Чивел-лик. Наполнив ее и скрыв солончаки, река, под названием. Илэк, собралась в русло прежних размеров и, пройдя около 15 верст, снова разделилась на две ветви (Обе по 15 сажен шириною). Новое место разветвления реки известно под именем Арывак-кан. Отсюда правая ветвь, стремящаяся на юго-запад, через 8 верст соединяется со старым руслом Кунчикаш-тарим (Имевшим так мало воды, что даже дно не везде было прикрыто ею), который, в свою очередь, пройдя еще две версты, вливается в реку Тарим при урочище Айрылтан. Левая же ветвь, держась юго-восточного направления, заполняет глубокие промежутки песков, образуя озеро Согот. Далее, совершенно обезсилив, Илэк впадает в реку Тарим в 20 верстах ниже Айрылгана. Перехожу теперь к описанию виденных мною озер.

Первое из них, Чивеллик-куль, удержало прежнее название, принадлежавшее солончаковой впадине. Означенное озеро имеет порядочные размеры: в длину 15, в ширину около 10 верст. Глубина, по словам проводника, простирается от 1 до 3 сажен. Вода прозрачная, пресная. Рыбы очень много. Границей озера на востоке служат песчаные холмы, одетые камышом и тамариском; на западе — равнинные солончаки, густо покрытые той же кустарной зарослью. Тополевый лес еще не успел осенить вод этого озера. Вообще окрестности его унылые; еще печальнее представляются уходящие вдаль песчаные барханы.

Озеро Согот красиво изрезано заливами. Вершины песчаных холмов, составляющих его берега, круто падают к воде. Направление этого озера, как и Чивеллик-куля, юго-юго-восточное. Длина едва достигает 10 верст, при наибольшей ширине в две версты. Берега немного поросли камышом и отчасти тамариском. Прилежащая местность, питаемая подпочвенной влагой, также покрывается зарослями (джангал). В них уже скрываются кабаны и маралы.

Последние в Кашгарии наблюдались нередко, в особенности в минувшее, М. В. Певцова, путешествие. Здесь будет уместным сказать о них несколько слов.

Марал-олень. Благородное, красивое животное, представляющее собою высокий интерес вообще для охотников по причине дорого ценимых рогов, издавна манит к поголовному его истреблению не только местных звероловов, но даже и русских, живущих близ китайской границы.

После всего этот нисколько, конечно, не удивительно, что марал представляется столь осмотрительным и крайне робким животным.

Туземцы Кашгарии зовут его двояко: лобнорцы — «марал», западные же кошгарцы — «бугу» (название звукоподражательное).

Кроме описанного марала, на берегах озера Согота очень часто попадались следы выдры. Этот зверь, как говорят туземцы, здесь довольно обыкновенен. На него ставятся капканы, но поймать выдру даже опытному охотнику не так легко. На месте шкура выдры продается за 7—10 лан (15—20 рублей) серебра. На незамерзающих местах держались зимующие утки, а по соседству пролетали орланы. Воображаю, сколько здесь бывает водяных и голенастых пернатых во время пролетов. Вероятно, часть странников, из Индии находит здесь для себя приют, в котором проводит свой брачный период. [194]

Поселение туземцев. Со времени образования озер туземцы стали понемногу селиться на новых местах. Озеро Согот представляет больше удобств, и берега его обитаемы в течение круглого года. Здесь мы нашли шесть камышовых хижин (сатм) жителей селения Тыккэлика и три хижины выходцев из Кара-хошуна (Лоб-нора). Те и другие встретили нас радушно. Первые из них проводят только зиму на Соготе, и а лето же уезжают восвояси. Последние живут на нем постоянно. Найти местных обитателей весьма трудно. Зимою к ним ведет одна узенькая тропинка, едва заметной змейкой вьющаяся по льду озера. Летом они совершенно изолированы. Сообщение с соседями происходит на лодках, для которых нет препятствий на всем протяжении Кунчикаш-тарима. Ближайший берег озера Чивеллик-куля занимают хижины из селения Каюнэ, лежащего в 10 верстах к западу. а северный берег — жители селения Ениеу. Озеро Чивеллик-куль летом представляет, таким образом, обитаемый угол. Временные жители его водворяются в камышовых сатмах.

Тарим. Познакомившись с озерами, образуемыми рекою Кунчикаш-таримом, мы направились вниз, следуя правым берегам Яркенд-тарима. Порою то приближались к реке, то от нее удалялись. Ледяной покров образовался не везде: широкие полыньи встречались довольно часто. Характер долины, или, вернее, прибрежной полосы, остался неизменным. Высокий тополевый лес чередовался с площадями, покрытыми более низким, кустарником или камышом, а чаще тем и другим вместе. Растительная полоса то расплывается вширь, то идет узкой лентой, будучи сдавливаема подошедшими с запаса песчаными холмами. Притом более дикие заросли лежали поблизости воды. По мере же удаления к стороне пустыни растительность становилась беднее и беднее. Подобное явление всего резче видно на кустах тамариска, посыпанных песком. На расстоянии 3—5 верст мы прошли три главные полосы растительности: здоровой, чахлой и погибшей. Жизнь и смерть здесь стоят лицом к лицу.

Когда присмотришься к местности, она кажется однообразной. Облачное небо и снег еще более придавали долине Тарима монотонности. Лишь изредка по утрам бывали минуты, когда виднелся хребет Алтын-таг и в прозрачной синеве воздуха резко выделялись его вершины и главные ущелья. Одно из таких утр сильно запечатлелось в памяти. Мы выступили в путь; на востоке зажглась алая полоса зари и синей дымкой разлилась по скату гор. Вскоре она превратилась в огненно-золотистую полосу, которая быстро охватила фиолетово-красный небосклон. Облака красовались причудливыми линиями, тихо плывя в пространстве. Но чуть только мелькнули лучи показавшегося солнца, картина стала обыкновенной. Дивная по красоте завеса, переливаясь цветами радуги, понемногу исчезла. Еще несколько минут, и кучевые облака заволокли все небо.

Камышовые жилища здешних обитателей, разбросанные в зарослях, незаметны и узнаются только по лаю собак и струйкам выходящего из них [195] дыма. Постоянных селений на нижнем Тариме весьма немного. С изменением условий природы туземцы переносят свои жилища с места на место.

Животное царство бедно. Долго идешь при полном безмолвии. Только иногда просвистит здешняя сойка, или с вершин кустов пронесутся тонкие, нежные звуки, издаваемые красивым вьюрком или синицами, спрятавшимися в камышах. Затем опять тишина. Вблизи селения Чегелика, отстоящего в 90 верстах от Айрыглана, мы видели совершенно свежий след огромного тигра.

Покинув Чегелик, близ которого Тарим впадает в озеро Кара-буран, мы направились к востоку. Вначале путь пролегал по густым зарослям, затем, через 10 верст, мы вступили в пустыню, простирающуюся далеко на северо-северо-восток. На юге тянулась темно-голубая полоса открытой воды упомянутого Кара-бурана. В виду его мы сделали большой переход, прежде чем достигнуть рукава Тарима. Здесь, в высоких камышах, паслись стада рогатого скота, принадлежащие лобнорцам.

Сердечная встреча с лобнорцами. Часом позднее мы увидели и самих обитателей озера, ехавших к нам навстречу. То были наши старые знакомые абдальцы, во главе со своим правителем — Кунчикан-беком. К немалому удивлению, абдальцы представляли стройную кавалькаду. Я с первого же взгляда узнал многих, не говоря уже про Кунчикан-бека и его сыновей. Неудержимо посыпались приветствия, расспросы, воспоминания. «Хлеб-соль» была скрепою выражаемых чувств. «В последнее время,— говорил Кунчикан-бек,— такие люди (европейцы вообще) стали появляться нередко. Мы часто их видим; но они нам далеки и чужды; к ним наши сердца не лежат. Вспоминая же вас (русских — экспедиционную семью Н. М. Пржевальского), нам всегда становится приятно, но жалко-грустно, что долгое время не видимся. Приятная весть о вашем следовании нас обрадовала, и вот, вы видите, мы все перед вами». Не хуже меня они помнили имена и фамилии прежних казаков-спутников, о каждом расспрашивали. До поздней ночи наш лагерь был шумным, оживленным. В нескольких местах пылали костры, то тускло, то ярко освещая фигуры беседующих лобнорцев. Ночь прошла быстро, незаметно. Поздним утром мы выступили: в путь к селению Абдал. Переход был короток — 15 верст; еще короче показался он в сообществе приветливых туземцев.

Под кровом Кунчикан-бека. В селении Баш-Абдал снова нас встретили с «хлебом-солью». Рядом с этим селением (в 4 верстах) расположено другое — Абдал — резиденция Кунчикан-бека. Вблизи мазара, на правом берегу Тарима, резко выдается возвышенное местечко, служившее бивуаком наших экспедиций. На юге и западе широко раскинулись озерки с высоким камышом — приют пролетных пернатых. На северо-запад и юго-восток уходит Тарим; на севере лежит «Орус-арал» — Русский остров. Все прошлое оживилось в памяти. Постояв несколько минут на прежнем пепелище, мы направились в тростниковое жилище правителя Лоб-нора. Нам [196] была отведена лучшая часть княжеского жилища. Караванные животные были отправлены на остров Русский.

Теперь нам осталось пройти в Са-чжоу по дикой пустыне. Будучи, в общих чертах, знаком с лежащей впереди местностью, я смело решил остаться на Лоб-норе пять дней. Срок этот был крайне необходим, чтобы предоставить, во-первых, отдых усталым животным, во-вторых, запастись продовольствием сроком на месяц, и, в-третьих, дать возможность проводникам собраться в дорогу. Последними на этот раз были два лучших охотника (Один из них, по имени Архей-Джан, состоял в той же роли при H. M. Пржевальском в его первое пребывание на берегах Лоб-нора) с Лоб-нора.

Приход наш в селение Абдал совпал с последним днем 1893 г. Новый 1894 год пришлось встретить под кровом Кунчикан-бека. Сама собой рисовалась картина далекой родины, и в воображении проносились живые образы родных и знакомых.

Погода декабря. Придерживаясь прежнего порядка изложения, скажу несколько слов о погоде истекшего месяца. Две трети декабря были проведены в области гор Курук-таг на 3—5000 футов абсолютной высоты, последняя же треть — на нижнем Тариме и озере Лоб-норе на высоте 2700—3000 футов. В общем погода характеризовалась постоянною облачностью, умеренной температурой и утренней прозрачностью воздуха.

Дни первой трети месяца стояли большею частью тихие, ясные. Дважды шел снег, который быстро таял. Земля только слегка покрывалась белой пеленой; к полдню снеговой покров исчезал и на следующий день снова пыльная мгла насыщала атмосферу. Днем главным образом господствовали северо-восточные и юго-западные ветры. Ночью замечались легкие ветры вблизи ущелий и совершенная тишина вдали от них. Ясность преобладала по вечерам, когда луна нередко была опоясана красивым кольцом.

Утром при ясной и тихой погоде ртуть спускалась ниже нуля до —24,5° С; с восходом солнца температура быстро повышалась; к 1 часу дня поднималась до —2,8°, а однажды (на Алтмыш-булаке) даже до +3,0° С.

Современное положение лобнорцев. Озеро Лоб-нор и его обитатели настолько живо описаны Н. М. Пржевальским (H. M. Пржевальский. От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор. СПб., 1878. Его же: От Кяхты на истоки реки Желтой. Четвертое путешествие по Центральной Азии. СПб., 1888) и М. В. Певцовым (М. В. Певцов. Труды Тибетской экспедиции. 1889—1890 гг. Части 1—3. СПб., 1892—1896), что говорить об этом много уже не приходится. Можно лишь заметить о тех изменениях в населении, которые произошли за недавний период времени, и отчасти пополнить прежние исследования этого водоема.

Как известно, кроме двух селений, Баш-Абдал и Абдал, лежащих на западной, или, вернее, юго-западной оконечности Лоб-нора, существовали и многие другие на его берегах. Притом облик абдальцев значительно разнился от карахошунцев. Ныне же из шести селений, о которых говорит H. M. Пржевальский, уцелело только одно Кум-чапкан, состоящее из восьми семейств, остальные пять заброшены. Обитатели этих селений частью перебрались в долину нижнего Тарима, частью в селение Чархалык; многие вымерли от оспы, и, наконец, три семьи (карахошун) ушли на озеро Согот. Только там мы и видели настоящий тип прежних лобнорцев. Действительно, соготцы строго следуют примеру своих предков, исключительно занимаясь рыболовством и ловлей пролетных птиц, чем и поддерживают свое жалкое существование.

Обитатели Кум-чапкана ничем не отличаются от абдальцев. Последние живут на берегу своего родного озера до весны; по окончании же пролета птиц направляются в Чархалык, где имеют глиняные фанзы, а при них сады и пашни. Обработка полей и уход за виноградниками удерживают лобнорцев в Чархалыке до осени, когда они снова возвращаются в покинутые камышовые хижины. Кроме земледелия, лобнорцы. занимаются скотоводством; как первое, так и второе занятия принимают более широкие размеры. Помимо многочисленных стад баранов, держат рогатый скот, лошадей и даже верблюдов. За исключением первых, пасущихся круглый год на берегах озера Лоб-нора, остальные животные все лето проводят в ущельях северного склона Алтын-тага.

Лобнорцы со времени возникновения г. Дурала подпали под управление амбаня этого нового города. Последним нововведением туземцы весьма довольны, так как с них уже третий год никаких податей не взимают.

Озеро Лоб-нор. После обитателей Лоб-нора перейдем к самому озеру. Общий характер этого последнего остается тот же, что и прежде, т. е. согласный с описаниями Н. М. Пржевальского, М. В. Певцова и др. Сократились лишь размеры открытых вод, на счет которых расширились камышовые или тростниковые заросли: по-прежнему вода Лоб-нора нередко перемещается с места на место, в особенности в западной части озера, где лобнорцы устраивают временные озера и озерки для ловли рыбы и орошения известных площадей с целью улучшения растительности, потребной многочисленным стадам баранов.

Во время моего пребывания Лоб-нор представлялся следующим. Ниже селения Абдал Тарим делится на три рукава, образуя среди высоких тростников много больших и малых озер. Направление рукавов, как и всего водоема, простирается с юго-запада к северо-востоку. Длина северного и южного в отдельности достигает 60 верст; между ними извивается третий (средний) рукав, который убегает вдаль на 85 верст — предел последних вод Тарима (Ширина современных разливов Лоб-нора около 25 верст). За ним вскоре заканчивается и растительная жизнь. Кругом облегают солончаки, которые тянутся верст на 300 к северо-востоку от последних вод Лоб-нора. Границу этих солончаков составляют: на севере песчаная пустыня, а на юге пески Кум-таг, не имеющие никакой связи (как показывали на картах) с первой.

Зимняя картина Лоб-нора весьма печальная. Долго смотришь по сторонам и не можешь ни на чем остановиться, глаз устает созерцать дремлющую равнину. Снежная зима наложила еще более тяжелую печать. Вершины соседнего хребта Алтын-тага, открывающегося по временам, ярко блестят на солнце. Снеговой покров значительной толщей залегает на всех подгорных каменистых осыпях, тогда как на солончаковой поверхности он быстро тает. Через 1 1/2 месяца картина окрестной местности будет неузнаваемой. Живительный луч тепла пробудит тишину природы: озерки вскроются; тысячи, даже десятки тысяч пернатых странников найдут себе временный приют и отдых, прежде нежели последуют далее на север.

*

15 же октября 1897 г., в обыкновенном собрании, Русского географического общества г. Свен Гедин сделал интересное сообщение о своем путешествии на Памир, в Кашгарию, на нагорье Тибета и на Лоб-нор. Это озеро на эскизной карте, предложенной шведским путешественником вниманию публики (Карта эта представляла увеличенную и дополненную по данным докладчика копию карты, приложенной к английскому переводу сочинения H. M. Пржевальского: «От Куль-джи эа Тянь-шань и на Лоб-нор», сделанному действительным членом Русск. геогр. об-ва Delmar Morgan'ом под заглавием: «From Kulja across the Tianschan to Lob-nor. By Col. Prjevalsky», London, 1879. Карта эта, составленная бароном Рихтгофеном по данным Пржевальского и на основании китайской карты, изданной в 1863 г. на китайском языке в Ву-чанг-фу, представляет карту Пржевальского, наложенную на карту китайскую, отпечатанную краскою другого цвета, чем первая. Градусная сеть общая), было показано на один градус севернее того положения, которое, как известно, установил своими точными астрономическими наблюдениями первый европейский исследователь бассейна Тарима H. M. Пржевальский.

На помянутой карте, изображавшей два Лоб-нора, тому из них, который нанесен по китайским данным, отведено на ней среди песков обширное пространство, тогда как другому, Лоб-нору Пржевальского, занимающему наиболее глубокую и далеко протянувшуюся на северо-восток солончаковую впадину, отведено ничтожное, мало заметное и, в довершение всего, сдавленное сплошными сыпучими песками место.

Так как я лично трижды посетил Лоб-нор и в третий раз в зиму 1893—1894 г., моя маршрутная съемка охватила страну «Лоб» с севера, запада и юга, оставляя на северо-востоке небольшой сравнительно промежуток, то естественно, что после сообщения г. Свен Гедина у меня завязался с докладчиком живой обмен мыслей по поводу исследованных нами обоими мест.

Здесь мы ограничимся только некоторым извлечением из моей статьи о Лоб-норе.

Обратимся к разбору возражений барона Рихтгофена.

Разбор возражений барона Рихтгофена. Кара-кошун-куль не есть исторический Лоб-нор, говорит барон Рихтгофен, потому что это озеро пресное, тогда как исторический Лоб-нор — озеро- соленое.

Кара-кошун-куль, действительно, заключает в себе пресную воду, но, заметим мы, там только, где в нем проходит струя Тарима — Яркенд-дарьи. По окраинам же озера, в тихих заводях, словом всюду, где вода застаивается, она солоноватая, а далее к востоку соленая, даже горько-соленая. На это указывают и Пржевальский, и Певцов, и принц Орлеанский, и Свен Гедин; то же могу подтвердить и я; чем дальше от места впадения Яркенд-дарьи в Кара-кошун-куль, тем солонее вода, и, наконец, даже верблюды отказываются ее пить. Отсыхающее дно озера пропитано солью, солончаки окружают его на далекое расстояние. Все это согласуется и с данными истории, и с требованиями теории. Следовательно, с этой стороны нет препятствий считать Кара-кошун-куль историческим Лоб-нором.

Лоб-нор показан на китайской карте и в китайском сочинении Си-юй-шуй-дао-цзи на целый градус севернее Кара-кошун-куля. Да, но это ошибка, и вот почему.

Географические координаты урочища Айрылган, близ слияния Конче-дарьи с Таримом, определены теми же иезуитами Галлерштейном и д'Эспиньей, которые определили таковые для Курля и Кара-шара. По этому определению, Айрылган лежит под 40°2' с. ш. и 87°23' в. д. от Гринвича (по определению же М. В. Певцова под 40°8,7' с. ш. и 88°20,0' в. д. от Гринвича), т. е. всего лишь на 6,7' южнее, чем в действительности, что несомненно говорит в пользу тождественности Айрылгана иезуитов, и Айрылгана Певцова. Иными словами, место слияния Конче-дарьи (Хайду-гол китайской карты) и Тарима (Яркенд-дарьи) находилось и во времена [201] иезуитов, определивших его положение, много южее того места, где на китайской карте показан Лоб-нор. Между тем этот пункт лежит значительно севернее современного устья Тарима, которое лет 90 тому назад находилось всего лишь на 4 версты западнее нынешнего, а лет 200 тому назад Яркенд-дарья текла по руслу, именуемому ныне Ширга-чапкан, начинающемуся от урочища того же имени, в 25 верстах выше Чегелика, но южнее Айрылгана верст на 40. Следовательно, уже во время посещения вышеупомянутыми иезуитами Айрылгана Лоб-нор находился на месте Кара-кошун-куля. Очевидно, составитель китайской карты, которую барон Рихтгофен кладет в основу своих возражений, упустил из виду определенное иезуитами положение Айрылгана.

Далее барон Рихтгофен говорит, что к югу от Лоб-нора на китайской карте показана лишь равнина, горы же, по мнению барона Рихггофена, соответствующие Алтын-тагу, показаны южнее озера Khas-nur.

На приложенной китайской карте, повторяю, той самой, которая послужила Рихтгофену для его возражений, мы южнее Лоб-нора видим надпись «Nukitu-claban»; «claban» значит «перевал». Следовательно, в этом месте находится перевал. Ничего ведь такого, чего нет в действительности, нет и на китайских картах, утверждает барон Рихтгофен. Значит между озерами Лоб-нор и Khas-nur лежат горы. И действительно, мы находим тому подтверждение в статье В. М. Успенского «Страна Кукэ-нор и Цин-хай», составленной по китайским, источникам. В этой статье («Записки Русского геогр. об-ва по отдел. этнографии», т. VI, СПб., 1880 г., стр. 57—196) читаем: «От Кара-нора до Лоб-нора ведут две дороги — южная и северная; по южной дороге от Баянь-булак, полагаемого в 150 ли к юго-западу от Ша-чжоу (Са-чжоу), идут к западу 200 ли до Добугоу; потом к юго-западу 150 ли до Хулусутай, снова к западу 730 ли до Чаган-чолоту, 300 ли до Улань-тологой, далее до Касы-нор, которое обходят по восточному берегу; идут к северу до местности Ку-бу, а далее по южной подошве хребта Нуциту: поворачивают к западу до Нуциту-сэцинь и потом до прохода (Быть может, что Таш-дабан, в 25 верстах к западу от которого прорезает Алтынтаг река Илбе-чимен, называемая севернее Джахан-сай. На китайской карте у Нукиту-дабан показана река, имени которой не дается на карте. Может быть, однако, проход этот и не Таш-дабан, а Курган-дабан, лежащий верст на сто восточнее первого и которым перешел Алтын-таг Пржевальский во время четвертого своего путешествия. Этот перевал удобнее Таш-дабана и, пожалуй, более подходит к китайскому описанию пути с Гас-нора на Лоб-нор. Вблизи Курган-дабана есть тоже речка — Курган-булак, верстах в 15 восточнее перевала) в горах Нуциту, всего 300 с лишком ли. Далее к западу по южному берегу Лоб-нора доходят до Икэ-кашунь, Бахань-кашунь и Тарима у Габань-акжань».

Несколько строк выше мы имеем указание на горы Нуциту, лежащие [202] между озерами Касы-нор и Лоб-нор. Из этого ясно следует, что озеро Касы-нор или Khas-omo ни в каком случае не может быть отождествлено с Кара-кошун-кулем, а так как Лоб-нор лежит, как явствует из приведенного описания и из карты, у северного подножья гор Нуциту, то Кара-кошун-куль, признанный Пржевальским за Лоб-нор, действительно и есть исторический Лоб-нор.

Что же касается озера Khas-omo Рихтгофена или Khas-nur китайской карты, то оно, несомненно, соответствует озеру Гас Пржевальского, как на то указал г. Свену Гедину на другой день после доклада его в Русском географическом обществе начальник Военно-Топографического отдела Главного Штаба, генерал Штубендорф. Правда, это озеро лежит южнее, чем оно показано на китайской карте, а именно под 38°7' с. ш., тогда как на китайской карте оно показано под 39°50' с. ш. Положим, что координаты Гас-нора взяты нами с карты, приложенной к описанию четвертого путешествия H. M. Пржевальского, но пересечение реки Уту-мурень с дорогою, которою Пржевальский пришел из Цайдама к Лоб-нору в 1885 г., следующее: широта 36°55,8', долгота от Гринвича 93°13', на китайской же карте широта 38°30', а долгота примерно 90°27'. Сделав соответствующие перемещения реки Уту-мурени, озер Гас-нора и Лоб-нора на китайской карте и поставив на места города Корла (Курля) и Шах-яр, урочище Айрылган, т. е. место слияния Конче-дарьи с Яркенд-дарьей, а также среднее течение Яркенд-дарьи, мы получим на карте всю ту кривую нижнего Тарима, которая в верхних двух третях своих, несомненно, вопреки показанию китайской карты, существует, как явствует из местных преданий, приводимых М. В. Певцовым, по крайней мере за 200 лет.

Таким образом, оказывается несостоятельным и то возражение барона Рихтгофена и г. Свена Гедина, которое построено на данных китайской карты, а вместе с тем и остроумная гипотеза г. Свена Гедина, развитая им на страницах 201—205 тома 42-го (за 1896 г) «D-r Petermanns Mitteijungen» под заглавием «Ein Versuch zur Darstellung der Wanderung des Lop-Beckens in neuerer Zeit» и воспроизведенная на страницах целого ряда повременных изданий русских и иностранных.

Что касается другого, безымянного озера, показанного на китайской карте лежащим западнее Khas-nur, то это — или озеро Незамерзающее (Аяг-кум-куль) или, быть может, Чон-кум-куль; впрочем, для наших целей отождествление его с которым-либо из известных озер не имеет значения. Во всяком случае, это не Кара-буран (Кара-боён), потому что на восточном крае этого озера показаны на китайской карте горы, которых нет по восточную сторону Кара-бурана.

Кара-буран, равно как и впадающая в него Черчен-дарья, имеющая около 600 верст длины, очевидно, не были известны составителям китайской карты, как были неизвестны им и оазисы Черчен и Ния.

Разбор гипотезы г. Свена Гедина. Нам остается [203] рассмотреть доводы, приводимые г. Свеном Гедином в пользу отождествления открытых (Правильнее — описанных, потому что об этих озерах упоминает М. В. Певцов. См. «Труды Тибетской экспедиции», ч. 1, стр. 317) им озер с древним Лоб-нором.

Оставляя в стороне аргументы, выставляемые г. Свеном Гедином на основании китайской карты, которою, как мы видели, нельзя в настоящее время пользоваться для установления географических координат того или другого пункта, на ней означенного, обратимся к рассмотрению других доводов, выставляемых г. Свеном Гедином в пользу гипотезы, что открытые им озера должны быть остатками древнего Лоб-нора.

Предварительно считаю, однако, необходимым сказать несколько слов о реке Конче-дарье, так как в ней, по моему мнению, кроется разгадка явлений, наблюдавшихся г. Свеном Гедином вдоль по Илэку.

Реку Конче-дарью я посетил дважды в той части ее течения, которая лежит к северу от Тыккэлика.

В первый раз я был на ней в октябре 1890 г., когда М. В. Певцов, в составе экспедиции которого я тогда находился, командировал меня осмотреть реку Конче-дарью от Тыккэлика до пикета Чиглык на протяжении около 200 верст.

Река Конче-дарья течет с северо-запада на юго-восток. До урочища Гэрелгана она часто меняет свое направление, пока не встретит на пути более возвышенной и покатой от хребта Курук-тага равнины, которая и заставляет ее изменить свое общее направление на юго-восточное. Конче-дарья несет свои пресные воды, подобно Тариму, в извилистом корытообразном русле. Ширина ее от 12 до 15 сажен и в редких местах до 20. Глубина у самого берега вообще немногим меньше, чем на середине реки, где достигает 4 сажен; такова, по крайней мере, глубина у места нашей переправы на урочище Турпан-корул. Течение довольно скорое. Рыбы те же, что и в Тариме. Берега наполовину низменны, наполовину же поднимаются до 3 сажен над уровнем воды. На низменных берегах встречались озерки, служившие пристанищем для пролетных пернатых; кругом озер растут высокий камыш и куга (Typha). На возвышенном берегу камыш покрывает только узкую полосу, а дальше от реки растут: тополь, колючка и тамариск. В некоторых местах, где река делает большие излучины, ею промыты новые прямые русла, а старые, кружные, покинуты. Подобных стариц мы встречали немало. Одни из них, более древние, совершенно сухи и бесплодны, другие же, сравнительно недавние, представляют болота, поросшие высоким тростником, в котором живут кабаны. В более свежих старицах во время половодья реки возобновляется слабое течение. Кроме того, нами прослежена одна старица, посредством которой в половодье затопляется довольно обширное низменное береговое пространство, напоминающее солончаковое болото. По спадении воды в реке, приток ее в болото [204] прекращается, и временное озеро быстро высыхает. Обнаженное волнистое его дно, вследствие сухости воздуха, превращается в твердую, как камень, поверхность.

На всем протяжении Конче-дарья принимает только один приток Ин-чике-дарью справа, но и тот только в половодье доставляет ей незначительное количество воды, затопляя собою на пути открытую солончаковую впадину, а в остальное время не доходит до Конче-дарьи.

Средняя ширина береговой растительной полосы по обоим берегам реки простирается до 10 верст. Более всего выделялся тополевый (Populus diversifolia и P. pruinosa) лес, который вблизи реки высок и густ, вдали же редок, а местами состоит из отдельных куп и мертвых деревьев. К тополю примешивается в небольшом количестве джигда (Elaeagnus). Остальная растительность главным образом состоит из камыша, кендыря, солодки и астрагала. На влажных местах встречаются солянки, сухие же солончаковые площади покрыты колючками (Halimodendron argenteum), a на буграх растет гребенщик (Tamarix).

На третий день пути вверх по реке Конче мы увидели на северо-востоке, верстах в 40, хребет Куруг-таг, но в неясных очертаниях. Между ним и рекою Конче залегает унылая безжизненная равнина, сначала песчаная, даже солончаковая и, наконец, близ подножья хребта, щебне-дресвяная. Хребет, как нам казалось, простирается с северо-запада на юго-восток. На урочище Гэрелган, где река делает крутой поворот, хребет Курук-таг находился от нас только в 10 верстах и от него простирались в реку сухие русла.

О двух последующих пребываниях на Конче-дарье мною изложено выше; но особенно важно для настоящей цели мое пересечение этой реки на пути от Эмпеня до Турпан-корула. Тут яснее заметны стадии отступления и характер мертвого ложа Конче-дарьи.

Итак, Конче-дарья текла некогда в ином, более восточном, направлении, чем теперь. С течением времени ложе реки все более склонялось к югу. О том свидетельствуют остатки древних русел к югу от Кум-дарьи — между нею и современной Конче-дарьей. Наконец, уклонившись на 40--45° от первоначального направления, Конче-дарья легла в то русло, в котором она ныне течет до Айрылгана, где сливается с Таримом. Во всяком случае, Конче-дарья неизменно направлялась и в то отдаленное время, как направляется и теперь, в сторону наиболее низкой части орошаемой ею пустыни — в озеро Лоб-нор.

В былое время, когда Лоб-нор был, без сомнения, больше и простирался гораздо далее к северу, западная оконечность его лежала на линии Уртэн — Абдалы — Айрылган, как то свидетельствуют единственные во всей Кашгарии древние дюны (см. в брошюре «Лоб-нор» выписки из труда К. И. Богдановича); южный же берег Лоб-нора занимал примерно то же место, как и ныне, и вдоль него пролегала та же древияя дорога [205] с Лоб-нора в Са-чжоу, по которой 600 лет ранее меня прошел Марко Поло.

В своем верхнем течении, от Гэрелгана до Турпан-корула, исключая второстепенные старицы (илэки), Конче-дарья имеет одно живое русло. В болотах же, примыкающих к Тыккэлику, в этом передаточном резервуаре происходит первое перемещение вод из Конче в Тарим, к его восточному притоку Кунчикаш-тариму, соединяющемуся с Яркенд-таримом у Айрылгана, который поэтому вполне справедливо назвали Пржевальскому Конче-дарьей. По изысканиям, произведенным г. Свеном Гедином весною, оказывается, что две трети всего количества воды Конче-дарьи вливается каскадами в Кок-ала, и только одна треть продолжает двигаться в прежнем направлении по глубокому ложу, круто склоняясь в нижней своей половине к югу. От этой замечательно длинной старицы — Илэка — отходит сравнительно небольшая ветвь к Кунчикаш-тариму, выше Айрылгана, и еще меньшая, пониже Айрылгана,— к Яркенд-тариму. Такова, представляется мне, в общих чертах схема Конче-дарьи до образования новых, открытых г. Свеном Гедином, озер.

Уровень воды в Конче-дарье был тогда несколько выше уровня воды в Тариме, как это мы видим и теперь вблизи Тыккэлика, где Конче-дарья образует при впадении в Кок-ала каскады. Несколько же (9—15) лет тому назад воды Конче-дарьи, отступая к западу и приближаясь к Тариму, понизились почти до общего с ним уровня. В это время как раз в середине Кунчикаш-тарима, где так невысоки и непрочны берега, по словам туземцев, произошел прорыв — вода полилась обратно к Илэку, затопила песчано-солончаковую котловину Чивеллик, оживила и погибавшую озеровидную долину Илэка, которую туземцы стали именовать Авуллю-куль, Кара-куль, Согот (Арка-куль) и пр. Значительная часть воды снова возвращается по ближайшей старице в Яркенд-тарим, а очень незначительное количество ее проносится далее по южной, удаленной части старицы, где уже большая половина лагун была безводна. Такое уклонение вод к востоку я считаю временным, песок и ветер, действуя рука об руку, не преминут поднять постель реки, а тем самым дадут воде ее надлежащее направление к западу. Тогда вновь настанет неизбежное осыхание озеровидной старицы, которая по-прежнему будет освобождаться от воды последовательно с юга к северу, а пока это не случится, Кара-кошун-куль — истинный Лоб-нор — будет все более и более сокращаться. Многочисленные водные артерии сольются с главной, Чон-таримом, хотя, конечно, до этого времени могут произойти некоторые изменения в современной сети описываемых артерий.

Более серьезные изменения последуют, вероятно, в будущем, когда Тарим вплоть до меридиана Курля сольется с Конче-дарьей и в своем низовье направится по древнему ложу Кетэк-тарим, современный же бассейн Лоб-нора переместится также к юго-западу, образуя общее с нынешним [206] Кара-бураном озеро, разольется к северу и к востоку, но едва ли когда покинет ту солончаковую впадину, в которой издревле покоились воды Лоб-нора.

Берега Конче-дарьи и в ту эпоху, когда она текла еще по древнейшему своему руслу — по Кум-дарье, имели тот же характер, какой они сохранили между Тыккэликом и Гэрелганом или вдоль Илэка и образуемых им разливов-озер. Возвышенная часть берега ближе к урезу воды занята тополем, низины — камышом, а подальше от реки растет тамариск, который своими длинными корнями способен извлекать потребную им влагу с глубины 20—25 футов (Поэтому и Свен Гедин после своего крушения в песчаной пустыне, к востоку от Хотан-дарьи, первым из растительности встретил живой куст тамариска, побегами которого он утолил свою крайнюю жажду; но до реки все еще было довольно далеко). По мере того как река уклонялась от первоначального своего направления, перемещалась за нею и растительность, ее сопровождавшая, а так как река отступала к западу, то естественно, что на восточной ее стороне растительность была старше, и в этой только стороне могут существовать старые русла и «доны», погребающие тополи и кусты тамариска.

В песках засыпанные тополи значительно ниже, корявее и достигают 5—6 футов толщины; обремененные толстыми и тяжелыми сучьями, они часто разрываются и расстилаются по земле, обнаруживая резкую свиловатость коры и древесины. Господствующие ветры значительно наклоняют деревья в сторону своего движения. Обильно опадающие листва, кора и сучья, заносимые песком и пылью, постепенно подымают почву над деревьями и образуют значительные холмы, из которых выдаются лишь верхние ветви заживо погребенных деревьев. Преобладающие ветры, нанося на эти холмы минеральные частицы и органическую пыль, способствуют их росту и погребению деревьев. Те же ветры, действуя с наибольшей силой в промежутках между холмами, выдувают в них почву. Таким образом, от двоякого действия воздушных токов, приращающих холмы и в то же время понижающих уровень почвы в промежутках между ними, относительная высота этих холмов постепенно увеличивается и погребаемые ими деревья гибнут совершенно.

Доны, созидаемые тамарисковыми кустами, достигают такой же значительной высоты; с прекращением влаги доны погибают: потеряв лиственную шапку, их венчавшую, они не могут долее противиться разрушительному действию ветров, которые начинают постепенно выдувать и уносить песчано-илистые частицы для образования новых холмов по-прежнему в ближайшее соседство долины реки. От дона остается лишь низкий столб первобытной почвы с плоскою поверхностью, на которой лежит куча обдутых сучьев и корни мертвого куста.

Менее видное влияние в данном случае оказывают камыши, которые, [207] покрывая собою солончаковые низменности долин (Где дольше всего сохраняется влага, по исчезновении которой остается издалека заметный блестяще-беловатый пояс соли), от времени уничтожаются окончательно, оставляя почти навсегда оголенные площади, по которым быстро скользит песок, задерживаемый только стоящею поодаль кустарною и древесною растительностью. Особенно богатые солью и сравнительно обширные мертвые лагуны могут служить нам: миниатюрным примером в изучении главного водоема озера Лоб-нора. На последнем, как и в разбираемом нами случае, еще труднее остановиться быстро несущимся песчинкам; характерные солончаки, залегающие по дну всего древнего водоема, местами отвердевшие, как горные породы, и стоящие уродливыми волнами, местами плоские, влажные, пресыщенные горько-соленым раствором, не могут дать места иной растительности, кроме солянок, в особенности древесной; на большей части обширных солончаков Лоб-нора она может возродиться только в местах, обильно орошаемых пресной водой, да и то вначале лишь травянистая и кустарная.

Подчеркнем еще раз следующее.

Река Конче-дарья от времен, значительно отдаленных до наших дней, переместилась на большое пространство, но крайней мере, ниже урочища Гэрелган, на всем протяжении от этого урочища до озера Токум-куля, образуемого ныне ее крайним восточным рукавом. В более поздний период Конче-дарья оказывала влияние на колебания нижнего Тарима; и всякий раз водные возмущения происходили при увеличении вод ее в западной ветви, в ущерб осыхавшей восточной (Илэка). Всегда за постепенно отступавшей водой отступала и растительная жизнь, а за этой последней надвигались, как и теперь, продолжают надвигаться, сыпучие пески, отвоевывая для пустыни все большее пространство и устилая свой путь мертвыми стволами погибших деревьев. Более возвышенные доны размещены на границе жизни и смерти, а затем у лесов тополя и кустов тамариска до их окончательной гибели. На влажных, иногда довольно обширных пространствах кое-где видны солончаки и очень незначительные участки признаков камышей.

Из всего вышесказанного следует, что наблюденные г. Свен Гедином факты объясняются иначе: мертвую страну к востоку от открытых им озер образовал не Лоб-нор, отстоящий на градус южнее, а река Конче-дарья в своем непрерывном стремлении к западу, озеровидная же местами старица Илэк и сопровождающий ее вдоль восточного ее берега «пояс соляных лагун» и болот представляют жалкие остатки вод опять-таки не Лоб-нора, а уклонившейся странницы-реки.

Этими данными и объяснениями опровергаются доказательства, приводимые г. Свеном Гедином в пользу его гипотезы о существовании когда-то другого Лоб-нора. [208]

Почему Марко Поло не упоминает об озере Лоб-норе, предоставляю решить более компетентным лицам.

Заключение. Единственный же вывод, который я могу сделать из всего предыдущего наложения о лобнорском вопросе, тот, что Кара-ко-шун-куль есть не только Лоб-нор незабвенного моего учителя H. M. Пржевальского, но и древний, исторический, настоящий Лоб-нор китайских географов (Впоследствии П. К. Козлов несколько уточнил свое объяснение. См. в наст. томе его статью «Кочующие реки Центральной Азии»; о Лоб-норе см. также предисловие к книге H. M. Пржевальского «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-нор» (1947 г), написанное Э. М. Мурзаевым).

*

Дороги в Са-чжоу. Время пребывания на озере Лоб-норе прошло незаметно. Кунчикан-бек искренне заботился о нашем снаряжении. С этим добрым стариком мы по вечерам, засиживались долго. От него узнали, что весною 1893 г. прошел Литтльдэль с женою из Лоб-нора в Са-чжоу. Англичане направились горной дорогой, хотя энергично протестовали Кунчикан-беку против этого пути, намереваясь следовать по пескам Кум-тага, и с этой целью везли массу резиновых мешков для запасов воды. Правитель Лоб-нора категорически отказал в людях, так как в марте месяце, когда отправлялись супруги Литтльдэль, дикая пустыня недоступна для движения.

Из Лоб-вора в Са-чжоу ведут две дороги: Наньху-юл, или горная, пролегающая через Галичан-булак (Откуда вернулся H. M. Пржевальский — «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-нор», стр. 39); этим путем движение происходит с весны до осени; Шиху-юл (нижняя дорога, которую удалось мне исследовать) проходима только зимой. До предпоследнего магометанского восстания дунгане имели сношение с Лоб-нором по Шиху-юл. Из Са-чжоу шли караваны, нагруженные предметами первой необходимости, как то: чугунными чашами, ковшами, чаем и пр. Обратно те же караваны увозили рыбу. Вообще дунгане вели с лобнорцами оживленную меновую торговлю.

Известно также, что в древности через Лоб-нор пролегал караванный путь из Китая в Хотан. Этою же дорогою в 1272 г. по р. X. шел в Китай Марко Поло, а 150 лет спустя возвращалось из Китая в Герат посольство Шаха-Рока, сына знаменитого Тимура.

В позднейшее время, три года тому назад, проехал китайский чиновник с Лоб-нора в Са-чжоу горной дорогой и вернулся обратно нижней. Цель [209] этой поездки заключалась, по словам Кунчикан-бека, в осмотре кратчайших путей, ведущих из Восточного Туркестана в Западный Китай.

6 января мы покинули селение Абдал и приветливого Кунчикан-бека. Последний, вместе со своими сыновьями и частью подчиненных, провожал нас несколько верст. На этот раз правитель Лоб-нора заметил на прощанье: «Дружба, с которой вы относитесь ко мне, да перейдет на моих сыновей! Сам я близок к смерти». Внешний вид Кунчикан-бека говорит обратное. В общем он ничуть не изменился за те девять лет, в которые я его знаю. Он так же бодр и энергичен, каким казался и в 1885 г.

Следование южным берегом Лоб-нора. Три дня по времени, или 70 верст по протяжению, наш путь шел на восток и северо-восток южным берегом озера Лоб-нора. Почти на всем означенном протяжении вблизи нас была открытая (свободная от тростника) полоса воды; местами она расширялась, местами суживалась. По мере обеднения водою рукава, камыш значительно мельчал. Наконец, вблизи урочища Лачин вода иссякла: борьба с пустыней окончилась. Далее к северо-востоку потянулась растительность среднего рукава, теряющегося в тех же солончаках.

Кое-где по этим зарослям мы встречали следы кабанов и дзеренов. Вечером, при полном безмолвии вокруг, слышались стройные, мелодичные звуки лебяжьего полета. Фон желтого камыша резко выделял матовую белизну птиц. Зимующие лебеди держатся на открытых болотах восточной оконечности Лоб-нора. По утрам эти красивые птицы наблюдались сидящими на поверхности льда. Около полудня лебеди перемещались на озеро Кара-буран, куда их манили широкие полыньи и обилие корма.

В урочище Лачин мы оставили озеро Лоб-нор. На юге к нему примыкала солончаковая площадь, всхолмленная точно застывшие волны, и только у воды тянулась ровная мягкая полоска, удобная для движения. Изредка на влажных площадках стелется низкая солянка, служащая кормом пролетным пернатым; следы крупных голенастых сохраняются на ней отлично. Ширина солончаков на юге, где они граничат с холмами, простирается до 10 и более верст; на восток же они уходят за горизонт. По этой местности мы двигались без тропинки, а затем вступили в пояс береговых дюн. Направление последних было с юго-запада на северо-восток, параллельное берегу Лоб-нора; высота их колебалась от 10 до 40 футов. Пьедесталом им служит песчано-глинистая почва. К югу от полосы; холмов простирается каменистая возвышенность, посыпанная галькой. За ней поднимается хребет Алтын-таг. Параллельно ему простирается отдельный кряж Такин-таг, между сухими руслами Курган-булак на западе и Джаскансай на востоке. Обращенный к нам склон был посыпан песком; означенные пески служат западной окраиной Кум-тага.

Пески Кум-таг. Пески Кум-таг залегают на каменистой покатой равнине. Южной границей их служит хребет Алтын-таг, а северной — [210] обширные солончаки, представляющие как бы продолжение Лоб-нора (В наибольшей западной половине; тогда как в восточной — долина низовья Булун-цзира или Сулей-хэ). Эти пески простираются в северо-восточном направлении почти до оазиса Са-чжоу. К востоку от русла Джаскансай (Есть две речки этого имени, одна к западу, другая к востоку от Курган-булака. Здесь идет речь о второй) ширина песков Кум-таг увеличивается и на меридиане урочища Туя (Здесь, у северного подножия Кум-тага, залегают песчаники ханхайской свиты (отложения последнего, внутреннего моря)) уже достигает 80—100 верст. Такой полосой реки тянутся до урочища Ачик-худук (120 верст), откуда граница их уклоняется к юго-востоку. Высота довольно правильных гряд Кум-тага, направляющихся повсюду с юго-запада на северо-восток, простирается от 200 до 300 футов. Северо-западные склоны их пологи и тверды, а юго-восточные круче и рыхлее. Растительности в этих песках, по словам проводников, нет; воды также не имеется.

Вступив в полосу холмов, мы следовали на северо-восток. Местами, на каменистой равиине (Обнаруживались невысокие гривы биотитового гранита (зеленовато-белый мелкозернистый)), прекрасно сохранились следы древней дороги, по которой некогда проходил Марко Поло; остались также и ее указатели, сложенные из камней. К северу от дороги лежал сплошной солончак, свободный от снега, тогда как на юге снеговой покров достигал до 1/2 фута глубины. Наш путь пролегал древним берегом Лоб-нора, который резко изменяется от урочища Чиндэйлик. Здесь каменистая полоса круто ниспадает к сопредельному солончаковому пространству. Высота пеочано-глинистых обрывов простирается от 70 до 100 и более футов. Подножье этих обрывов и начало солончаков представляет самое отрадное место в этой дикой пустыне. Здесь тянется растительная полоса камыша, тамариска и ягодного хвойника. Кое-где разбросаны лужи горько-соленой воды.

Солончак. Чтобы избежать береговых извилин, дорога на следующем от Чиндэйлика, переходе (44 версты) пролегает по сплошным влажным солончакам. В середине перехода, там где берег далеко уходит на юг, путешественник чувствует себя, точно в море. Могильная тишина и безотрадная картина по сторонам; на глади солончаков валялись скелеты павших животных: верблюдов, лошадей и ослов. Других указателей дороги тут нет, да их и не нужно, так много костей устилает трудный путь. Там и сям проносятся вихри; на сухих местах они имели вид высоких столбов. Вихри сменяются миражами, «злыми духами», строющими фантастические здания из ряда каменистых обрывов. Как было не вспомнить здесь начертанную Марко Поло картину ужасов перехода через пустыню Лоб!

Горы Курук-таг. На седьмом переходе у Пянжа-булака мы заметили на севере горы. В воздухе стояла пыльная мгла, но сквозь нее все-таки довольно ясно обрисовывался силуэт плоского хребта Курук-тага, [211] протянувшегося с северо-запада на юго-восток. Из урочища Корот-булака этот хребет виден уже отчетливо. Отсюда он принимает более величественный вид и меняет прежнее направление на восточное, но отличается совершенно пустынным характером. Южный склон его, обращенный к нашему пути, был свободен от снегового покрова. В общем восточный Курук-таг представляет такое же плоское поднятие, как и западный, но в восточной половине насажденные на нем горы и кряжи многочисленнее и массивнее, чем в западной. На меридиане озера Хала-чи этот хребет оканчивается в Хамийской пустыне.

От урочища Корот-булака на западе до Ачик-худука на востоке, на протяжении около 150 верст, описываемая пустыня отличается уже иным характером: солончаки оканчиваются, взамен их между Курук-тагом и песками Кум-таг простирается обширная долина, покрытая растительностью, свойственной берегам Лоб-нора. Эта долина окаймлена с севера крутыми обрывами предгорья Курук-тага. Такие же обрывы окаймляют ее местами на юге. В урочище Ачик-худук, до которого, по всей вероятности, простиралась восточная окраина Лоб-нора (залив), долина суживается до десяти верст. Здесь Кум-таг выделяет от себя несколько языкообразных гряд, достигающих своими северо-восточными оконечностями предгорий северных гор. Эти песчаные гряды как бы замыкают или преграждают долину с востока. Дно последней посыпано довольно крупным песком, который по мере удаления к западу становится мельче и, наконец, исчезает. Водоносный горизонт здесь, судя по глубине колодцев, находится в одной сажени от поверхности. Вот почему этот угол пустыни, удаленный от человека, изобилующий кормом, а зимой и питьем (снег), дает приют тому интересному животному, которое издавна манит к себе европейцев-исследователей. Я говорю о диком верблюде.

Охота на диких верблюдов. С самого раннего утра 15 января, при следовании от Корот-булака в местность Туя, мы стали замечать свежие следы диких верблюдов. Около полудня проводник своим удивительно острым зрением открыл трех животных, пасшихся впереди нас. Верблюды шли от пустынных солончаков в сторону нашего следования. Звери изредка останавливались, срывали корм, но все-таки подавались вперед быстрее нашего каравана. Достигнув обильного корма, дикие верблюды остановились. По прибытии на ночлежное место, я тотчас же с урядником Баиновым и проводником направился к ним. Соображаясь с характером местности и с крайней осторожностью верблюда, нам приходилось бежать, ползти, стоять, сидеть. Сердце билось сильно; руки крепко сжимали винтовку. Спины верблюдов и их бока казались на солнце окрашенными в ярко-песочный цвет. Так и думалось: а вот увидят, почуют и исчезнут в пустыне. Но такая осторожность была излишней: животные, видимо, были спокойны, не пуганы, а главное, не видели и не чуяли нашего приближения. Наконец, расстояние сократилось до 300 с небольшим шагов. Покажись мы [212] немного, и труд пропал. Поэтому мм решились стрелять, грянули два выстрела, звери понеслись, но вскоре на минуту приостановились. Следующие выстрелы были сделаны на 600—700 шагов вдогонку убегавшим верблюдам. Счастливый выстрел заставил осесть одного верблюда, тяжело покачнулся он и медленню зашагал по направлению убегавших товарищей. Через несколько десятков саженей он уже залег. По следу снег был обагрен кровью; в местах остановки виднелись значительные красные пятна. Тем не менее животное, завидя нас, встало и тихо потащилось за товарищами, но через 1/4 часа снова залегло. Солнце клонилось к горизонту. Проводник заметил: «Надо оставить до завтра; верблюд помрет на месте; иначе, т. е. если преследовать зверя, то он сгоряча может уйти далеко в Кум-таг». Мы так и сделали: вернулись на бивуак, откуда остававшиеся люди зорко следили за нашей охотой. В бинокль отлично были видны животные. Из двух уходивших верблюдов один также залег, но он был легче ранен; вскоре встал и потащился за товарищем на откос Кум-тага. Поздними сумерками верблюды скрылись. Я нетерпеливо ждал утра. С восходом солнца мы отыскали убитого верблюда. Радости моей не было конца.

Шкура и полный скелет убитого верблюда (самка) взяты в коллекцию; кроме того, внутри животного находился большой детеныш, шкурой которого мы также воспользовались. Проводники особенно были рады обилию мяса, которое они считают самым вкусным. В этом они правы: мы, также ели его с большим удовольствием.

Два дня спустя, на переходе к урочищу Татлык-худуку, в виду нашего каравана пробежало стадо (7 штук) диких верблюдов. Сначала оно паслось на открытой долине. Заметив караван, звери быстро побежали наперерез нашего пути. Порядок движения был таков: шесть животных мчались друг за другом, гусем, и меняли свой аллюр, согласуясь с вожаком стада, бывшим все время сажен на сто впереди. Звери бежали и рысью, и галопом, с замечательной быстротой; порою останавливались, оборачивались головами к каравану, снова пускались в бегство, нередко чередуясь на пути, и, наконец, скрылись в песках Кум-тага. По откосу песков, убеленному снежным покровом, красиво тянулась вереница этик интересных гигантов.

На мое сетование — верблюды ушли — проводники заметили: «Завтра увидим непременно». Действительно, мы попали в гнездо диких верблюдов. На следующий день, во время следования каравана к Тограк-худуку, видели массу следов, лежек и в разных местах самих животных. Вблизи же указанного урочища эти животные так спокойно паслись, что я, не долго думая, направился к ним. Со мною по-прежнему находились неизменный товарищ по охоте, Баинов, и проводник. Местность была слегка пересеченная. На этот раз мы подошли несравненно скорее и даже ближе, нежели прежде. Несмотря на это, первые выстрелы оказались неудачными. Но зато как красиво были скошены те же два гиганта следующими двумя пулями. [213] Одновременно пали свободные «корабли пустыни» (Оба верблюда лежали на расстоянии пяти сажен). Памятен для меня этот счастливый день, украсивший коллекцию прекрасными шкурами диких верблюдов. Сам собою припомнился страстный, увлекающийся образ наблюдателя-охотника, каким всегда был незабвенный H. M. Пржевальский. Как бы он порадовался такой заманчивой добыче, и с каким; бы восторгом занес он это событие на страницы своего дневника...

Общие заметки о «корабле пустыни». По словам проводников, дикие верблюды всегда зимою держатся в описываемой долине в большом количестве. Поздней же весной и летом, углубляются в недра Кум-тага; другие же поднимаются в предгорья Алтын-тага или находят себе приют на севере в ущельях Курук-тага.

На невысоком нагорье, к югу от Алтын-тага, дикие верблюды также обыкновенны. В. И. Роборовский, во время своей весенней экскурсии из Са-чжоу, стрелял в этих животных вблизи озера Хуйтуи-нора, но, к сожалению, безуспешно.

Сыртынские монголы неоднократно говорили нам, что в любовный период дикие верблюдьи нередко забегают в стадо домашних собратов, как, в свою очередь, иногда приближаются и домашние верблюды к диким. Оплодотворенная диким кавалером домашняя самка дает слабое потомство; результат метисации наглядно выражается в более тонком позвоночном столбе, этой характерной особенности дикого верблюда, лишенного возможности развивать спину путем перевозки вьюков, на что обречен его домашний собрат, порабощенный человеком. Интересно также, что домашние верблюды, ушедшие к диким, всегда бывают изловлены человеком-охотником; несмотря на долгое пребывание в обществе диких верблюдов, домашни редко бежит от своего владельца: мало того, подобные беглецы способствуют охотнику успешнее подкрасться к общему смешанному стаду верблюдов.

В минувшее путешествие по Кашгарии, или северной окраине Тибетского нагорья и Чжунгарии, нам лично не удалось близко познакомиться с этим животным, тем не менее собранные попутно сведения настолько интересны, в особенности о его распространении к западу от Лоб-нора, что, говоря вообще о диком верблюде, я решил присоединить сюда и эти заметки.

По словам кашгарцев-охотников, дикий верблюд не редок в пустынной местности между хребтом Алтын-тагом, и нижними течением Черчен-дарьи, близ селения Ваш-шари, преимущественно западнее. В прежнее время это животное водилось здесь во множестве. Нередко встречались стада в несколько десятков, а иногда до сотни и более особей. Еще сохранился до сих пор старожил-охотник, который в молодости видел стадо на Таш-сае до 50 голов. В настоящее время в описываемой местности диких верблюдов не так много, вероятно, вследствие увеличения населения и большего преследования охотниками. [214]

По сведениям местных охотников, верблюды держатся по каменистому саю, покрытому низкорослыми растениями, служащими пищей этим животным. На водопой ходят изредка по протоптанным узким дорожкам. Ночуют они в песках, куда тотчас же исчезают с сая, заметив какую-нибудь опасность. Держась открытых мест, имея возможность поднимать голову довольно высоко и обладая чрезвычайно острым зрением, тонким слухом и обонянием, верблюды, будучи притом крайне осмотрительными, подпускают редко к себе даже опытных охотников. Последние специально за ними почти и не охотятся, но с тем большим интересом пытаются добыть зверя при неожиданной встрече с животным. Одеваясь в костюм цвета окружающей местности, охотник, низко припав к земле, зорко наблюдает за животным. В то время, когда верблюд срывает пищу, охотник насколько может торопливо подается вперед; но как только верблюд поднимает голову, охотник «замирает» на месте (Такая охота отчасти напоминает весеннюю охоту на глухаря), оставаясь до следующей счастливой минуты совершенно неподвижным. Так замирает туземец много-много раз. Редко, но случается подкрасться незамеченным к зверю; убить же его возможно даже из малокалиберного фитильного ружья, с которым, охотятся вообще все здешние туземцы. Шкура верблюда ценится дешево. Главным же образом привлекает туземцев мясо, в особенности осенью, когда верблюды довольно сыты, так как оно очень вкусно, а для женщин, как уверяют, даже полезно, ибо тело приобретает белизну и нежность. Сало верблюда напоминает по вкусу сливки.

Западнее г. Черчена, по нижней дороге в Нию, близ урочища Андэре также встречаются дикие верблюды. Они приходят туда из пустынь Такла-макан осенью по уборке хлеба и возвращении туземцев, в свои селения. Любимым местопребыванием их на старых пашнях служат оросительные канавы, обросшие растением Chondrilla paucifolia, называемым туземцами ишак-камыш, которое охотно поедается верблюдами.

Таким образом, географическое распространение дикого верблюда не ограничивается только Таримской котловиной, но они водятся также на соседних южных нагорьях небольшой высоты. На севере же эти интересные животные обитают только в песках Чжунгарии. Наиболее же диких верблюдов водится в песках Кум-таг, в той местности, где их впервые наблюдал европеец Марко Поло, поведавший образованному миру о свободных «кораблях пустыни».

Перехожу к прерванному рассказу.

Кроме верблюдов, в описываемой долине изредка встречались: антилопы, волки, лисицы, зайцы и мелкие грызуны. Из птиц чаще всего — таримская сойка, сокол-пустельга, больдурук, ворон; реже — камышовая стренатка и однажды замечены два вида хищников (больших).

Тограк-булак. Следуя далее уже в восточном направлении, мы достигли прекрасного ключа Тограк-булака. Означенный ключ скрывается в довольно глубокой балке и течет на протяжении десяти верст. Берега его густо поросли тростником, солодкой, чернобыльником; на более высоких местах стоят холмы, покрытые тамариском. По дну долины красиво выделяются одинокие деревья тополя (Populus). Словом, это был первый приятный ночлег после утомительно-однообразной пустынной местности. Отсюда мы снова увидели хребет Алтын-таг, так долго скрываемый от наших взоров Кум-тагом. На юго-востоке вдали вздымалась снеговая группа Анэм-бар-ула, ярко блестевшая на солнце.

Улучшение местности. По мере движения к востоку, долина становилась плодороднее, наши караванные животные шли бодрее, так как ежедневно на ночлежных местах могли есть и пить досыта. Усталость была сильно заметная лишь на лошадях. (В середине пустыни одну лошадь пришлось бросить) Верблюды же шли все время хорошо; только с ними и можно пускаться в такую пустыню.

К востоку от источника Тограк-булака описываемая, долина покрыта плоскими галечными высотами восточно-западного направления, между которыми залетают широкие балки. Эти балки, орошенные источниками и малыми озерками, почти повсюду покрыты хорошей растительностью. Дорога пролегает большею частью по упомянутым плоским высотам, на которых стоят кое-где полуразвалившиеся путевые башни, и только местами спускается в балки.

В описываемой долине, в 40 верстах к северо-западу от Са-чжоу, находится соленое озеро Хала-чи, простирающееся до 30 верст в окружности.

Отсутствие людей. Во время нашего движения по описанной местности мы вовсе не встречали людей, хотя колесных дорог, перерезывающих растительную полосу по всем направлениям, довольного много. Это следы китайских телег, приезжавших за дровами.

Теперь пришлось и нам запастись топливом на три перехода к Са-чжоу. Накануне выступления из богатой дровами местности у нас был последний большой костер, которым нередко освещался наш бивуак в обширной необитаемой пустыне. Только одно это обстоятельство и спасало нас, в особенности моих молодцов-спутников, спавших под пологом неба, от сильной ночной стужи. [216]

Рядом с глубокими колеями дорог часто встречались следы марала, кабана, антилопы, рыси, волка, лисицы и мелких грызунов. Птиц было значительно меньше. Таримская сойка здесь исчезает, тогда как появляется сачжоуский фазан (Phasianus satscheuensis).

Приближение к оазису. Южнее озера Хала-чи мы покинули растительную полосу. Последний переход к оазису Са-чжоу на юго-восток мы сделали по каменистой щебне-галечной пустыне. В воздухе висела влажная мгла. Жилые места ощущались обонянием: встречный ветер приносил городской дым. Позднее стали обрисовываться силуэты деревьев; в 1 час пополудни мы вошли в окраину оазиса. Как на всем переходе, так и в оазисе, лежал сплошной снег, хотя солнце уже горело по-весеннему; на дорогах образовались проталины, китайцы усердно работали на полях, рассыпая по ним удобрение. Здесь же расхаживали фазаны, ничуть не стесняясь присутствием людей.

Свидание с экспедицией. Переправившись через реку Дан-хэ, которая была еще прочно скована льдом, мы достигли крепости, где от китайцев узнали о месте бивуака нашей экспедиции, расположившейся ниже города. К своим сотоварищам (Прибывшим в Са-чжоу ровно на 20 дней раньше нас, т. е. 8 января) мы дотащились в 5 часов пополудни. Расспросам и обмену впечатлениями не было конца. Теплая юрта благотворно подействовала на организм. Все минувшие трудности были забыты, и мы с отрадою вспоминали о законченной экскурсии.

Погода января. Январь, проведенный нами на высотах от 2650 до 3740 футов, приближался к концу. Этот месяц характеризовался бедностью атмосферных осадков, ясностью неба и довольно низкой температурой, особенно по ночам.

Преобладающие ветры были прежние — юго-западные и северо-восточные. Последние трижды достигали напряжения бури, причем несли снежную крупу; температура при этом значительно понижалась. Дни бывали облачные, но вечера и ночи почти всегда ясные. Перед рассветом небо заволакивалось облаками. Слоисто-кучевые облака приносились с запада-северо-запада. Больше всего таких облаков скоплялось над хребтом; Алтынтагом, и они нередко разрешались там снегом. В то же самое время на севере и северо-востоке, над равниной, небосклон был совершенно прозрачен.

Всего в январе насчитывалось ясных дней 8, полуясных 12, остальные были сплошь облачные. Дважды падал снег. Во второй трети месяца несколько раз по утрам был туман. Кустарники покрывались инеем. Взошедшее солнце поднимало туман, а северо-восточный ветер его уносил в противоположную сторону; но на юге туманная пелена еще продолжала окутывать горы в продолжение часа.

26 января впервые северо-восточный ветер принес пыльную мглу. Это [217] явление значительно отразилось на показаниях термометра. Накануне, в 1 час дня, в тени, он показал —4,5° С, тогда как в то же время 26 января +1,5° С. Средняя температура ночи была —17,8°, наименьшая (20 января) —25,6°, наибольшая (27 января) —7,0° С.

Наша, экскурсия продолжалась два с половиной месяца, в течение которых пройдено 1750 верст; из них снято глазомерною съемкою 1500 верст.

В зоологическую коллекцию поступило четыре шкуры диких верблюдов; при них один полностью скелет и три отдельных черепа; кроме того, несколько чучел мелких грызунов, и более полусотни птиц.

Геологическая коллекция обогатилась 50 образчиками горных пород и почв.

Состояние дороги с Лоб-нора в Са-чжоу. В заключение настоящей главы считаю необходимым сообщить некоторые сведения о состоянии дороги от озера Лоб-нора до оазиса Са-чжоу.

Из селения Абдал, расположенного близ впадения Яркенд-дарьи (Тарим) в Лоб-нор, дорога первые три станции *, до урочища Лачин, на протяжении 70 верст пролегает по южному берегу озера Лоб-нора. Движение каравана на этом протяжении кое-где затрудняется высокими солончаковыми кочками, причиняющими ступням, верблюдов ощутительную боль. На ночлегах имеется корм и довольно порядочная (почти пресная) вода, добываемая или из родников, бьющих по берегу Лоб-нора, или из самого озера. Дровами путешественник должен запастись, так как на первых двух переходах их не имеется.