Глава десятая

СЛЕДОВАНИЕ К РОДНЫМ ПРЕДЕЛАМ

(От Курлыка до Зайсана)

От Курлыка до Са-чжоу. После вторичного двухмесячного пребывания в Курлыке, экспедиция 1 июня направилась к западо-северо-западу, держась южной окраины Нань-шаня. Миновав соленые озера Бага-Цайдамин-нор и Ихэ-Цайдамин-нор (Бага — малое; ихэ — большое) и устроив двухнедельную стоянку на [325] лучшем пастбище Бомын-гола, караван последовал дальше. Достигнув высокого Сыртына и выждав в прохладном месте период крайней жары в Са-чжоу-хамийской пустыне, экспедиция в конце июля оставила Нань-шань, спустившись в знакомый оазис Са-чжоу. Более года прошло с тех пор, как мы его покинули; теперь снова приходилось увеличивать багаж, следуя к родным пределам. Свой бивуак мы разбили на прежнем месте — севернее города, на правом берегу Дань-хэ. С китайскими властями встретились радушно и получили от них свои коллекции в полной исправности.

Оазис Са-чжоу в это время казался наряднее: серый, грустный колорит сменился мягкою, ласкавшею глаз путника зеленью, пышная растительность скрывала жалкие постройки китайцев. Пернатые обитатели находили себе прекрасный приют в чаще зарослей, и охота за ними далеко не вознаграждалась успехом. Погода стояла ясная, но в воздухе висела пыльная дымка и солнце жгло немилосердно, в особенности около полудня, когда все погружалось в молчание. Только по утрам и вечерам дышалось свободнее и кругом раздавались звуки живых существ.

Грозные дунгане. Китайцы энергично убирали хлеб и обмолоченные зерна свозили в город-крепость. Ветхие стены с бойницами ремонтировались; боевые принадлежности приводились в порядок; амбань и офицеры составляли план обороны от надвигавшихся с востока инсургентов. Везде китайцы только и говорили о дунганах, прошлый, ужасный погром которых еще свеж в памяти многих сынов Небесной империи. Горные номады официально уже не допускались в оазис; свои торговые операции они вели тайком от начальства. Китайские чиновники совершенно откровенно говорили нам, что они очень трусят воинственных магометан, и убедительно просили у нас советов в ведении обороны.

Са-чжоу-хамийская пустыня. 6 августа мы покинули Са-чжоу. Напрасно оглядывались назад, хорошо знакомый соседний Нань-шань не открывался взору... Теперь нам предстояло перейти через Хамийскую пустыню. Откормленные караванные животные подавали большую надежду на успешное движение. Радостно мы посматривали на своих испытанных гигантов, которые уже не один раз выручали экспедицию в ее тяжелых предприятиях.

Река Сулей-хэ, в долину которой мы вступили на другой день, широко разливалась от дождевых вод Нань-шаня. Разыскивая брод и ожидая спадение воды, мы потратили лишний день в этих местах. Как ни бедна сама по себе означенная долина, а все-таки среди мертвой пустыни и она кажется приветлвой. Ее зеленые камыши далеко виднеются по сторонам и ласкают взор путника. Над отрадным фоном растительности порою проносятся плавающие и голенастые пернатые. Красивее прочих выделяются белые цапли, матовая белизна которых гармонирует с волнующимся камышом.

Благополучно переправившись через Сулей-хэ, экспедиция быстро подвигалась вперед. Вставали мы очень рано и вместе с зарей покидали свой [326] ночлег. Пройдя около 20 верст, караван останавливался, устраивался часовой привал. В это время наскоро пили чай и съедали по чашке дзамбы (Мука из поджаренной пшеницы — род толокна); вьючные животные лежали под вьюками. Затем снова в путь до бедного ключика, где караван располагался на ночлег. Почти на всем пустынном пути от Са-чжоу до Хами, встречаются лишь горьковато-соленые воды, которые охотно пьют только «корабли пустыни». При таких ключах имеется и подходящая растительность. Опытом дознано, что и людям и животным гораздо легче осилить трудности путешествий по пустыне в возможно меньший срок; но зато в первом хорошем месте необходим отдых на несколько дней для восстановления потраченных сил. Такой системы мы всегда придерживались в подобных случаях.

В южной части Хамийской пустыни путешественник, следуя к северу, встречает на пути горы Бей-сянь, о которых первые сведения находим у H. M. Пржевальского. Эти невысокие горы, протянувшиеся двумя кряжами, разделены широкою долиной. На своих окраинах Бей-сянь имеет более правильные и более возвышенные гряды, нежели в средине общего вздутия, где он состоит из ряда больших и малых холмов. Проходя в лабиринте последних, мы встретили небольшое стадо диких верблюдов. Осторожные звери были испуганы караванными собаками, которые, кстати сказать, почти всегда служили помехой в наших охотах.

Спускаясь с гор Бей-сяня и следуя к станции Куфи, мы любовались отличным видом на крайний Тянь-шань (Точно так же с южной окраины Бей-сяня, через Булунцзирскую (Сулей-хэ) впадину видны громады Нянь-шаня). Могучие снеговые шапки Карлык-тага, сквозь тонкую пыльную мглу, висевшую в воздухе, напоминали облака. Со станции же Цан-люфи, где выпал порядочный дождь, Хамийские горы (Под названием «Хамийские горы» автор понимает самую восточную часть Китайского Тянь-Шаня — горы Курлык-таг и Баркуль-таг) предстали дивно нарядными. В прозрачной атмосфере венцы Небесных гор блестели величественно. Снеговые поля сплошной пеленой окутывали главные вершины. От линии вечного снега сбегал темный, словно выжженный скат гор, испещренный узкими, глубокими ущельями. Казалось, до этих привлекавших взор снеговых венцов было не более 5—7 верст расстояния, а на самом деле раз в десять больше.

Бивуак в Бугасе. 18 августа экспедиция прибыла, в Хамийский оазис и расположилась бивуаком на его юго-западной окраине. Отличнейшее, привольное местечко, с хорошим кормом для животных и добродушными туземцами, приютило экспедицию без малого на месяц. Такая продолжительная остановка была очень полезна. Караванные животные поправились настолько, что мы затем смело могли направиться по дикой пустыне к Люкчюну. Больной В. И. Роборовский отдохнул, а я мог совершить поездку к восточной оконечности Тянь-шаня. [327]

Поездка в Хами. Стоя бивуаком вблизи большого административного пункта, необходимо было повидаться с местными чиновниками, чтобы гарантировать себя от всяких случайностей. Для этой цели наскоро снарядившись в разъезд, мы в числе четырех человек направились в г. Хами. На этот раз со мною следовали В. Ф. Ладыгин и два старших урядника, Баинов и Жаркой. Ладыгин и Жаркой, по окончании дел в Хами, должны были вернуться обратно на главный бивуак.

Свидание с властями. В г. Хами мы остановились в довольно грязной гостинице, и в самый день приезда успели побывать с визитом у местных властей. И китайский амбань и ван, заведующий мусульманами, встретили нас особенно радушно. Оба много расспрашивали о нашем далеком странствовании. К встрече дунган здесь также готовились усиленно, а потому на первых порах интересовались узнать, что нам известно об их действиях. Здесь же мы почерпнули, более или менее достоверные сведения о японо-китайской войне. Китайский амбань не скрывал неудач своих соотечественников и с гордостью заявил, «что если бы Россия не протянула руку помощи Богдохану, то китайцам было бы плохо. Теперь русские и китайцы стали еще большими друзьями»,— говорил тот же амбань, приехав на другой день ко мне с ответным визитом. На мое желание съездить в горы местные власти выразили полное согласие и впервые добросовестно поторопились своими распоряжениями. Лично мне дали из управления хорошего небольшого чиновника и снабдили бумагами.

Хами, или Комул,— стратегический пункт: схождение северной и южной дорог, ведущих из Чжунгарии и Восточного Туркестана в Собственный Китай. Будучи не один раз разрушаем, Хами, занимая выгодное положение, снова восставал из груды развалин. Еще и теперь видны следы последнего дунганского разгрома, невольно увеличивающие ужас при одной только мысли о появлении инсургентов. Город делится на две части: китайскую и мусульманскую; та и другая обнесены стенами. Население города составляют чанту, китайцы и дунгане, последних насчитывают около 300 семейств. Войска прибывали эшелонами из Урумчи и других городов.

Проведя сутки внутри города, где все время нас осаждала толпа зрителей, я с урядником Баиновым и местным чиновником направились в путь. Вьючными животными нам служили два верблюда, верховыми — три лошади. На северо-восточной окраине оазиса мы свободно поместились своим маленьким бивуаком. Теперь можно было привольнее вздохнуть и в виду снеговых вершин Тянь-шаня обстоятельнее выяснить маршрут своей поездки.

Горы Карлык-таг. Восточная оконечность Тянь-шаня, пересекаемая Хамийско-Баркульской дорогой по перевалу Кошеты-дабан, простирается с северо-запада на юго-восток. Занимая около 150 верст по длине, эта часть гор в середине поднимается за линию вечного снега. Могучие [328] снеговые горы тянутся на 50 верст; проходов между ними не существует. У туземцев эта часть хребта известна под именем Карлык-тага, т. е. снегового хребта. Оба склона означенных гор весьма круты; общая ширина их около 40 верст. На северном склоне граница вечного снега, измеренная на урочище Яшиль-куль, оказалась на высоте более 12 500 футов над уровнем моря. Снеговые поля — замечательной белизны. Посещенный ледник обставлен остроконечными вершинами, которые, вероятно, имеют свыше 15 500 футов абсолютной высоты. Крутизна ледника ужасная; нижний край его падает вертикально, на нем виднелись каскады. От снеговой части хребта, стоящей как бы изолированно, выходит несколько ущелий. Ледниковые потоки северного склона при выходе из главных гор соединяются в одно значительное ложе. Прозрачные воды Карлык-тага катятся в глубокой балке, образуя р. Ар-Тугюрюк. Прорвав горы Мэчин-ола, эта река стремительно несется к северу и, пробежав 30 верст по открытой равнине, исчезает в оазисе Номе. Точно так же воды южного склона описываемых гор, собравшись в Нарынское ущелье, питают Хамийский оазис. От восточной снеговой вершины хребет Карлык-таг расплывается полудугой лучами. На меридиане Бая Тянь-шань оканчивается пустынной, узкой и низкой грядой, но немного восточнее из ряда невысоких скалистых кряжей поднимается группа Эмир-таг. От этой, крайней на востоке, командующей группы уже простирается волнистая и каменистая пустыня, уходящая за горизонт.

Геологическое строение описываемых гор, по пройденному мною пути, таково: гребень главного хребта состоит из гранита (роговообманковый); северный склон на восточной окраине богат порфиритовым туфом и кварцевым сланцем, тогда как на западной — песчаником (известково-глинистый); южный же склон главным образом обнаруживает сланец (кремнисто-глинистый).

Только северный склон Тянь-шаня покрыт растительностью и притом богатой. Особенно прекрасный вид на лесную зону представляется со стороны Баркульской равнины. Густой смешанный лес уходит к востоку до Карлык-тага, миновав который, снова покрывает последние лощины гор в окрестностях селений Тал и Шополы. Верхняя граница лесной зоны лежит на высоте 9350 футов, выше следуют альпы. Лес составляют: сибирская лиственница (Larix sibirica) и ель (Abies Schrenkiana); в долинах, кроме того,— тополь, или, как называют туземцы, ак-дарак.

Кустарники: жимолость (Lonicera microphylla, L. Sieversiana, L. hispida), желтоцветный шиповник (Rosa pimpinellifolia), таволга (Spiraea hypericifoliа), лоза (Salix sp), реже крыжовник (Ribes aciculare) и черная смородина (Ribes nigrum), кроме того, в лесах растут: оябина (Sorbus aucuparia), шомпольник (Cotoneaster vulgaris), вьюнец (Atragenaalpina var. sibirica), обыкновенный можжевельник (Juniperus communis) и на открытых площадях можжевельник казачий (Juniperus Sabina). Травянистая флора весьма [329] разнообразна; украшением лесных лужаек служат: желтый касатик (Iris Bloudowi), голубой прострел (Pulsatilla vulgaris), мелкая голубая фиалка (Viola sylvestris var. rupestris) и незабудка (Myosotis sp); на влажных местах — первоцвет (Primula sibirica), водосбор (Aquilegia sibirica), желтоголовник (Trollius asiaticus), анемон (Anemone sylvestris) и пионы (Paeonia anomala); в альпийской области добавляются:, лютик (Ranunculus affinis), тюльпан (Tulipa unijlora), голубой прострел (Pulsatilla vulgaris) и многие другие.

Южный склон Тянь-шаня выжжен горячими лучами южного солнца. Здесь растительность ютится, вместе с человеком, по дну высоких ущелий, где путнику открываются очаровательные картины. Растительная жизнь этих ущелий составляет резкий контраст с соседними горами, на которых спорадически встречаются только пустынные растительные формы.

Животная жизнь в описываемых горах беднее, нежели вообще в Тянь-шане. Здесь уже не встречаются медведи, косули; марал очень редок. К более обыкновенным представителям, животного царства можно отнести аргали (Ovis Polii), тэкэ (Capra sibirca), волка, лисицу и пищуху (Lagomys rutilus). Из птиц, не замеченных раньше в Тянь-шане, нами здесь добыты: сибирский поползень (Sitta europea amurensis) синица (Periparus mfipectus). Общий же список орнитологической фауны Тянь-шаня применим и к описываемой части этой системы.

Теперь остается сказать несколько слов о народе, населяющем рассматриваемые горы. Хамийские чанту, или тагчи, как их называют в горах, здесь живут постоянно. Общая численность горных чанту — около 500 семейств, разбросанных в лучших местах. Ими управляют местные беки и другие мусульманские чиновники. Занимаясь скотоводством и в то же время земледелием, тагчи представляют собою полуномадов. В горных ущельях до 7 800 футов над уровнем моря ютятся их селения, состоящие из одного или нескольких десятков глинобитных домов. Около селений находятся пашни, где сеют голосемянный ячмень и пшеницу; в устьях ущелий встречается лен. К обработке полей приступают в апреле; в августе снимают жатву. По мере развития растительности в горах, тагчи поднимаются вверх со своими стадами. Селения оставляют пустыми, если не считать нескольких человек, наблюдающих за полями. Все горные обитатели имеют хорошие юрты и располагают их в красивых местах, более или менее сосредоточенно. Места для походных жилищ всегда выравниваются, очищаются; словом, тагчи живут довольно опрятно. Внутренность юрты очень часто представляет хорошенькое помещение: пол застлан чистыми войлоками и коврами. Сами тагчи одеваются также прилично, в особенности сидящие дома женщины. Ведя полукочевую жизнь и сталкиваясь с монголами, приходящими с севера, многие тагчи усвоили себе некоторые обычаи этих кочевников, заимствовали у них сбрую и внесли в свою речь немало чужих слов. [330]

Благодаря отличным пастбищам, скотоводство у них процветает. Они держат многочисленные стада баранов, порядочные табуны лошадей, значительно меньше разводят рогатого скота; ишаков содержат только для езды в город. Домашний як встречается как редкость. Подле юрт кричат и копаются в пыли куры; в их соседстве лежат большие собаки, чаще, впрочем, сопровождающие стада скота на пастбищах.

Такова, в общих чертах, характеристика крайнего Тянь-шаня.

В области крайнего Тянь-шаня. Теперь приступим к рассказу о путешествии. 22 августа, оставив Хамийский оазис, мы направились к горам. Тотчас за оазисом залегает пустынная равнина, покрытая мелкой галькой. По мере приближения к горам кое-где встречался низкорослый кустарник, и в нем паслись робкие газели. Держа курс к северо-востоку и следуя вблизи р. Едир-гола, мы через 20 с лишком верст достигли южных предгорий Тянь-шаня. Отдохнув в сел. Кара-капчин, разъезд в тот же день поднялся вверх еще столько же. С трудом переваливая боковые каменистые отроги, за невозможностью двигаться по ущелью реки, нам было приятно вступить в отрадный уголок селения Едир. Оно как бы спрятано на дне глубокого ущелья. Дома тонули в зелени. Созревшие хлеба на полях золотисто блестели и красиво волновались на ветру. В гущине садов пели птички; на журчащих ручейках резвились бабочки. Здесь нас, видимо, ожидали, так как на окраине селения мы были встречены туземцами с букетами цветов и поместились в доме местного старшины.

На другой день, оставив р. Едир-гол (Она берет начало из юго-западных снеговых вершин Карлык-тага), отошедшую к востоку, наш маленький караван направился к перевалу, узкое, извилистое каменистое ущелье падало круто. Изредка на нем залегали лужайки и тихо журчал ручеек. На таких местах были заметны следы пастухов, не знавших иного крова, как нависшие скалы или пещеры. Еще выше в альпах, где пастухи проводят лучшую часть лета, на склонах грив, обращенных к северу, показались площади хвойного леса. Перевал Хамыр, или Тэмырты-дабан, поднимается до 10610 футов над уровнем моря. Представляя плоскую луговую вершину, он долго бывает покрыт снегом. К востоку с общим поднятием местности увеличивалась и толща снега. Оттуда подувал холодный ветер. На севере тянулась следующая цепь гор. Между ними темнело глубокое ущелье от западных снегов Карлык-тага. Описывая вверху крутую дугу и приняв второстепенные ущелья, оно направляется к юго-западу. Спускаться с перевала было гораздо труднее, нежели подниматься. Северный склон гор очень крут, и на нем лежал снег, особенно замедлявший движение в лесу по скользким тропинкам. К вечеру мы прибыли в сел. Тэмырты и расположились под густой сенью высоких тополей.

Селение Тэмырты. Означенное селение приютилось в глубоком тесном ущелье, при слиянии двух речек. Абсолютная высота его около [331] 7800 футов. Прозрачные воды р. Чон-гола шумно бурлили по каменистому крутому ложу. Судя по обмытым утесам, в период дождей вода поднимается до двух сажен над осенним уровнем. Грозно бушует тогда, как говорят туземцы, горный поток: его пенистые, мутные волны срывают на пути большие деревья, по дну грохочут валуны и дрожат береговые террасы. Описываемая река одного общего названия не имеет, но известна у тагчи под именами селений, которые раскинуты в ее долине. Место нашей стоянки было замечательно красиво. Хвойный лес сползал вниз по северным склонам, по дну темнели высокие мешаные рощи. Монотонный шум реки и журчанье ручьев слышали повсюду. Там и сям открывались отличные луговые площади. Высоко по скалам гор паслись большие стада баранов, а внизу по ковру цветов порхали бабочки. Для большего ознакомления с местностью и сбора коллекций мы устроили дневку. Соседи-туземцы являлись с поклоном и предложением услуг. Словом, мы себя чувствовали хорошо, благодаря спутнику-чиновнику и добросовестному предписанию городских властей.

Днем в тени было очень тепло, а на солнце даже жарко. Воздух тих и прозрачен. Небо было ярко-синее; по его красивому фону резкими и слабыми точками носились грифы. Ночи отличались свежестью.

Наутро с зарей мы стали подниматься к следующему перевалу, продолжая держать прежний северо-восточный курс. Подъем хотя и крутой, но прекрасно разделан; камней сравнительно мало. Абсолютная высота Бэлю-дабана 11260 футов. Здесь уже осень предъявляла свои права: растительность отливала золотым колоритом, полевые цветы осыпались, цветы склонили свои головки. Означенный перевал, как и пройденный, представляет плоскую луговую вершину. На нем лежал еще толстый слой снега, в котором торчали вехи для обозначения пути. Источники были скованы льдом. Вид с перевала обширный: на юге виден был главный хребет Тянь-шаня, Карлык-таг, отделяющий к северо-западу на 50 верст отрог, на котором мы находились, к северу вдали не совсем ясно обрисовывались пустынные горы Мэчин-ола, вблизи — на дне долины — виднелись воды озера Тур-куля, куда мы и направились, измерив высоту перевала. Спуск с последнего был очень крут. Двигаясь по змееобразной тропинке, мы вспугивали больших бабочек — аполлонов. К полдню наш маленький бивуак уже стоял на топких берегах помянутого озера.

Озеро Тур-куль. Оз. Тур, или правильнее Туз-куль (Говорят Тур-куль, но понимается как Туз-куль), лежит на высоте около 6 200 футов над уровнем моря и содержит соленую воду. Простираясь до 10 верст в длину и до трех в ширину, оно тянется, согласно общему направлению гор, с северо-запада на юго-восток. Вода прозрачная. Цвет водной поверхности меняется в зависимости от освещения. Озеро не замерзает всю зиму. Глубина его, как говорят туземцы, изрядная. Низменные берега, в особенности восточный, поросли низкорослым тальником и [332] густыми травами. Здесь при ключевых источниках живут чанту в юртах, как номады. Туземцы нас встретили приветливо. Старшине сдали своих усталых лошадей, которые после горных каменистых дорог, охотно вступили в луговое пространство. Неизменные верблюды шли молодцами. Отсюда мы уже совершали свой путь на новых верховых животных, сменяемых на каждом ночлеге. Точно так же ежедневно менялись и проводники.

Первый очень большой переход от Тур-куля нас привел в селение Адак. Пройденные горы Мэчин-ола залегают на нашем пути тремя грядами. Они состоят из сланца (метаморфический хлоритово-тальковый), диорита (среднезернистый), розоватого аплита (средняя гряда) и глинистого сланца (северная и южная). Между ними залегают долины, покрытые редким пустынным кустарником. Животная жизнь их точно так же отличалась пустынными формами; из зверей попадались антилопа (Gazella subgutturosa) и заяц (Lepus tolai), а из птиц замечены были только саксаульная сойка (Podoces Hendersoni) и соловый чекан (Saxicola isabellina).

Пышный Адак. Селение Адак расположено в живописном ущелье реки Ар-Тугюрюка, где эта река прорывает северную гряду Мэчин-ола. Пышная растительность покрывает его дно, обрамленное голыми утесами. Небольшие фанзы туземцев севершенно скрыты густой листвой садовых деревьев. В воздухе не смолкало жужжание насекомых. Словом, полный контраст с покинутой пустыней.

В Адаке мы были приветливо встречены молодым муллой. По установке же бивуака к нам собралось все население и с любопытством смотрело на нас до поздних сумерок. Толпа держала себя крайне вежливо, многие прислуживали у нашего очага и наивно заявляли, что подобных людей никогда не видели.

Пребывание в Номе. Еще один переход вниз по р. Ар-Тугюрюку и мы в оазисе Номе — северном пределе нашей экскурсии и самой низкой точке пути, лежащей на 1 430 футов над морем. Описываемый оазис простирается с северо-запада на юго-восток, занимая в этом направлении до 50 верст. Обитатели, его размещены в средней части по двум арыкам. В летний период воды здесь довольно; около 50 домов чанту орошают свои поля привольно. Здесь сеют ячмень, пшеницу, просо; ближе к домам расположены бахчи с дынями и арбузами. В садах успешно разводят абрикосы, подле домов красуются цветники. Вне селения культурная полоса покрыта тополем, тамариском; из трав более характерными являются камыш, солянки и касатик. Число жителей оазиса обусловливается количеством воды, доставляемой ему рекой, разведенной на арыки. Свободные от культуры места служат пастбищами для скота, в особенности для многочисленных стад баранов; верблюдов здесь также порядочно.

В оазисе Номе мы встретили около 10 юрт монголов. Номады пришли с севера; все кочевники очень бедны и служат пастухами у чанту; по временам, однако, сюда являются из Алтая и люди с достатком, ведущие [333] меновую торговлю. Местные номады легко объясняются с чанту на их наречии; точно так же многие мусульмане свободно говорят по-монгольски.

К северу и востоку далеко простирается каменистая пустыня. Вначале она представляет волнообразную поверхность, уходящую до горизонта, который ограничивают порядочные горы. Расстояние до них определяют в 3—4 дня пути. В горах, расположенных к северу, кочует хошун монголов, подведомственных Мазасыгин-хоту. Хребет же Ингиз-ола, отстоящий к востоко-юго-востоку от Нома, необитаем: туда пробираются лишь охотники за дикими верблюдами.

В оазисе Номе для большего ознакомления с местностью мы провели лишний день. Местные жители устроили по случаю нашего прихода праздник, на котором присутствовало вечером всё население. На празднике были и монголы. Вообще номады, живя среди пустыни, в стороне от больших дорог, рады появлению нового человека, в особенности русского — столь редкого гостя в этих местах (Сюда хамийский ван высылает преступников на исправление).

Обратное следование. Незаметно мелькнули два дня, проведенные в Номе. С зарею третьего мы уже были готовы к выступлению в путь. Стаи пролетных уток направлялись к югу. На льдах крайнего Тянь-шаня играли серебристые лучи, как бриллианты в диадеме. Теперь мы уже двигались обратно к горам знакомой дорогой. Каменистый, подъем казался еще труднее. Солнце после полудня стало сильно жечь, но караван уже вступил под сень Адака, где нас встретил знакомый мулла. Зайдя в его прекрасный сад и отведав приготовленного для нас угощения, мы направились к прежнему местечку и там расположили свой бивуак. Красивый уголок — селение Адак. Опять глаз приятно отдыхал на мягкой зелени оазиса и любовался блеском могучих льдов Небесных гор.

Оставив Адак и следуя на юго-восток, мы в один день достигли селения Бая. На этом пустынном переходе мы покинули горы Мэчин-ола, немного не достигающие оазиса Бая. Они теряются в пустыне и нигде на всем нашем пути не имеют прочной связи с Тянь-шанем. Селение Бай — около 70 домов — расположено на ключевых водах. Оно вытянулось с юго-запада на северо-восток вдоль каменистого русла. Вблизи южной окраины оазиса находится глинобитное укрепление Калмак-шари, принадлежавшее монголам. После упорной борьбы с мусульманами, как говорит предание, номады бежали. На востоко-юго-востоке видны скалистые пустынные горы Эмир-таг. Познакомившись с Баем, мы направились к юго-западу по пустынной, круто падающей от южных гор равнине. На пути пересекли вьючную дорогу, ведущую из Су-чжоу в Баркуль. По направлению к последнему открывалась обширная долина. Вскоре затем мы вступили в предгорье. Устроив временный привал при урочище Могой, мы, держа прежний курс, довольно поздно прибыли в местность Шополы. Означенное урочище уже расположе [334] но на южном склоне пониженного Тянь-шаня. Здесь проживают обитатели сел. Тала до уборки хлебов. Отсюда мы снова повернули к северу, пересекли три значительных отрога и следовали по превосходным пастбищам. С перевалов видна была на северных склонах гор лиственница, красиво отливавшая издали золотой хвоей. Выше белели снега. Обратный путь направлялся через перевалы Ак-таш-дабан (9 630 футов абс. высоты) и Юлюту-дабан (9 750 футов абс. высоты). Оба эти перевала мягкие, луговые, с весьма крутыми склонами. Вид с первого на обе стороны прекрасный. Пустыня Гоби казалась покрытою высокими волнами каменистых гряд, тянущихся по открытой равнине. Между перевалами в глубокой долине стоит отдельными участками сел. Тал. Юлюту-дабан не открывает широких горизонтов. Спустившись с него и перевалив через множество увалов и каменистых узких ущелий, вступили, наконец, в теснину реки Дарькюнты-гола.

Ущелье Дарькюнты-гол. Эта река берет начало из восточных снегов Карлык-тага. Змееобразное ущелье каменисто и круто падает к северу, вследствие чего река по временам скрывается под землей. Нависшие скалы и мрачные гроты придают ущелью особенную дикость. Смягчающе действуют луговые площади или густые тополевые заросли. Между ними и у подножий скал ютятся колючие розы. Прозрачные темно-голубые воды катились, то мелькая, то скрываясь под густою сенью листвы ак-дараков. Местами встречались чудные уголки, которые так и просились на снимок. Приятное бурление вод мешалось с мелодией голубых синиц. Вверху, по ярко-синему небу, плавали могучие пернатые. В скалах громко перекликались клушицы; пониже трещали завирушки (Accentor fulvescens), красные снегири (Carpodacus erythrinus) и горихвостки (Ruticila). Зверей мы не встречали, хотя, по словам проводника, здесь обитают тэке. Поздним вечером мы раскинули свой бивуак на последних водах Дарькюнты-гола. Обилие дров дало возможность развести большой костер, который фантастически освещал угрюмо нависшие скалы и развесистые тополи. Позднее обугленные бревна только дымились и слабо мерцали в глубокой темноте. Ночь была теплая; кругом стояла абсолютная тишина. Таинственно пролетел филин-пугач и легко уселся на ближайший утес. Его оригинальное гуканье громким эхом пронеслось в воздухе; испуганно насторожились лошади, где-то прокричал заяц, и затем снова полная тишина...

Ледник Яшиль-куль. Ночь прошла быстро. Взошедшая луна светила ярко; на землю падала тень. Лишь только зарделась на востоке алая полоса зари, как мы уже снялись с бивуака и направились в дальнейший путь. Вскоре оставили ущелье, поднявшись на левый берег балки. Отсюда открылся хороший вид. На юге стоит стена вечных снегов, на севере ряд параллельных кряжей Мэчин-ола. Между первой и вторыми тянется долина, по которой мы и направились к западу. Невдалеке скрывалась глубокая балка реки Ар-Тугюрюка. Мягкая густая зелень красиво убирала дно долины, по которой повсюду виднелись жилища чанту. Здесь мы узнали, что [335] местный бек проживает западнее — на урочище Ургэ, там, где проходит большая дорога на Адак и Ном. С сожалением покинув балку Ар-Тугюрюка, мы направились в местопребывание бека. Симпатичный старик встретил нас приветливо. В ответ на выраженное мною желание съездить в Карлык-таг, бек тотчас же сделал соответствующее распоряжение, и мы в тот же день, налегке, направились к снеговым полям Тянь-шаня. Со мною были чиновник и проводник. Расстояние до снеговой линии было около 25 верст, которые мы на хороших лошадях быстро проехали. Наш путь пролегал сначала по пустынной долине, затем по скалистому предгорью. Последнее окаймлено с севера низким кряжем, за которым начинается альпийская зона, простирающаяся до вечного снега. Ледник, к которому мы подъехали, туземцы называют Яшиль-куль, по имени маленького озерка, расположенного у его подножья. Вид с высоты прекрасный. К северу открывается широкий горизонт, заслоняемый вдали тонкой пылью. В верхней части альпийской зоны растительность уже поблекла: все отцвело, завяло, осыпалось. Бабочек не было. Только аргали спокойно паслись по луговым увалам, да в соседстве с ними бродили табуны лошадей. В нижнем же поясе лугов было значительно теплее: порхали бабочки и неслись песни птичек Leptopoecile, Carpodacus, Ruticilla, Emberiza и др. На вечерней заре мы вернулись на свой бивуак. На следующее утро была сделана дневка. В открытой долине постоянно дул ветер — днем восточный, ночью западный. Высокие же снеговые горы притягивали к себе тучи, слышались тяжелые раскаты грома.

Дальнейшее следование. 4 сентября, держа западно-северо-западный курс, мы направились по той же долине к озеру Тур-кулю. На середине пути заметна вершина плоской возвышенности. Отсюда открывается вид на обе стороны, в особенности на проход в Баркульскую равнину. Ярко блестящие ледяные венцы Карлык-тага невольно приковывают внимание путника. От подножья гор сбегает луговая покатость, на которой темнел Толюдун — роща ак-дарака. Вскоре затем показалось оз. Тур-куль. Его поверхность играла всевозможными тонами красок, хотя преобладающим все-таки был фиолетовый. Придя к знакомому старшине Тур-куля, мы отчасти связали свой маршрут. Остававшиеся лошади успели немного отдохнуть и набраться сил; поэтому обратное движение к главному бивуаку мы уже совершали опять на своих животных.

Желая больше ознакомиться с восточным Тянь-шанем, мы избрали другой путь для возвращения в Хами. Он шел в прежнем направлении, к возвышенности, примыкающей к горам Мэчин-ола. Долина в этом месте поднимается около 7 500 футов над уровнем моря. Вблизи, на юго-востоке, низко сползает с гор хвойный лес, вдали, к юго-западу, тянулась белая скалистая стена Тянь-шаня, а к западу уходила за горизонт Баркульская равнина. Мы остановились ночевать в южных предгорьях Мэчин-ола, на урочище Нарин-кирэ. На всем пройденном расстоянии ютились туземцы со [336] своими стадами животных. Здесь, как и в долине туркульской, паслось много верблюдов.

На следующем переходе мы коснулись западной окраины отрога Карлык-тага. С конечной его вершинки можно было хорошо обозревать окрестности. На северо-западе тянулись горы Мэчин-ола, скрывавшиеся в туманной дали. К юго-востоку выклинивалась долина между главным хребтом и его высоким отрогом, покрытая пышной растительностью.

Дальнейший наш путь лежал на юго-восток через главный хребет. Здесь приходилось все время любоваться лесным убранством. В высшей степени привлекателен северный склон главного хребта, где тянулась густая полоса ели и лиственницы. Первая преобладает, резко выделяясь своею золотистой хвоей. На дне же долины этой разницы не замечалось. Здесь еще стлалась сплошная зелень. Смолистый аромат наполнял воздух, который жадно вдыхался полной грудью. Наши степные лошади, непривычные к лесам, боязливо озирались кругом; приятный для нас шум леса на них нагонял страх.

Подъем на седловину гор со стороны Баркуля очень пологий, но спуск к сел. Тошю страшно крутой. Только наши горные верблюды и могли здесь благополучно пройти. Еще с вершины плоской возвышенности открылся вид на это глубокое, извилистое ущелье. Его боковые лощины покрыты сплошными зарослями кустарников, из которых красиво выделялись темные скалы с серебристыми каскадами. Подле них, на открытых лужайках, резвились бабочки; из кустов доносились звуки горихвостки, завирушки, дубоноса и др. Словом, нам этот уголок очень понравился.

Сэрвен-дабан. Селение Тошю, как и вообще все виденные нами в горах, очень красиво. Отсюда вниз по ущелью спуститься нельзя; нужно было подниматься на следующую седловину, что мы и сделали на другой день. Подъем на перевал Сэрвен-дабан тянется 8 верст в юго-восточном направлении. Вертикальное поднятие простирается до версты. Сэрвен-дабан лежит на высоте около 9 120 футов над уровнем моря. Он представляет мягкую луговую возвышенность. Отсюда к югу в туманной атмосфере слабо виднелся оазис Хами. На востоке ослепительно блестели вершины Карлык-тага. От них направлялась масса ущелий, сливавших свои воды в одно общее ложе — Тэмыртын-гол. Вблизи, в том же направлении, стоит высокая гора Цзурке. Ее столовидная вершина поднимается кверху над перевалом еще до 1000 футов. Весь северный скат этой горы густо одет лиственницей, тогда как ниже перевала нам пришлось видеть большие, оголенные пожаром площади. Там унылая картина: мрачные остовы исполинов стоят одиноко, общий вид опаленных гор серый, пустынный, безжизненный.

Окраина гор. Миновав гору Цзурке, мы повернули к юго-западу и в этом, направлении двигались среди отрогов гор. Дыхание горячей пустыни все больше и больше давало себя чувствовать. Горы становились беднее растительным покровом. Зеленый колорит исчез, его сменил непривлекательный серый, свойственный пустынной растительности. Вскоре затем [337] открылась и самая пустыня. Наш последний ночлег приходился среди предгорий, при слиянии рек Тошю и Нарын. Здесь стоит небольшое селение Нарын. Обитатели его, видимо, спешили с уборкой хлебов. Наутро мы снова шли по широкому предгорью, оставив долину реки восточнее. Там она стремительно несется в ущелье, из которого выходит ниже на простор. Берега ее в пустыне покрыты узкой полосой тальниковой заросли. Вода даже осенью добегает до Хамийского оазиса. Наши животные по ровной дороге шли быстро. Жара и длинный переход утомляли их. Глаз уставал обозревать дремлющую равнину. Редко, редко здесь прокричит саксаульная сойка или звучно рассекут воздух своими крыльями бульдуруки. Из зверей один только джепрак свободно носится на своих изящных ногах! К вечеру мы прибыли в оазис Хами и недалеко от города остановились бивуаком.

Приход на главный бивуак. Еще один переход, и мы заканчиваем свою экскурсию. Желание скорее увидеться с товарищами не дает засидеться на бивуаке. Выступаем в темноте и следуем наиболее населенной частью города. Всюду тихо, все спят. Одна лишь базарная часть пробудилась и видны сквозь щели досчатых лавок огни и силуэты торговцев. Запах подле китайских кухмистерских ужасный, в особенности после горного воздуха. Сторожей на базаре не было, и мы прошли прекрасно. Радостно покинули город, а еще радостнее вступили под сень густой растительности оазиса. По сторонам журчали ручейки оросительных канав. На востоке показалась алая полоса зари, и дневное светило рассыпало свои лучи по высоким тополям. На окраине оазиса стаи голенастых пролетных птиц отдыхали у воды, прежде нежели пуститься на юг... А вот показался и наш родной бивуак. Животные прибавили шагу...

Настоящая моя экскурсия совершена в 20 дней, в которые пройдено маршрутно-глазомерной съемкой 650 верст. По-прежнему производились сборы естественноисторических коллекций. На этот раз более других отделов обогатился ботанический.

Пролет птиц в августе. Осенний пролет птиц, который пришлось наблюдать частью на пути через Са-чжоу-хамийскую пустыню, частью в богатом растительностью южном продолжении Хамийского оазиса — Бунасе, не может считаться полным. Пернатые странники, как и человек, несутся чрез пустыню быстро, останавливаясь только на ее редких ключах; на окраинах же пустыни в лучших и обширных оазисах пролетные птицы делают продолжительный отдых, порою скопляясь в значительные массы. В первой трети августа на берегах Дан-хэ и в оазисе Са-чжоу замечалось некоторое беспокойство со стороны пернатых. Кое-где на горизонте по утрам и вечерам показывались стаи уток в пролетном порядке. 7-го правильно неслись к югу черные аисты (Ciconia nigra); 10-го периодически небольшими стайками тянули жаворонки (Calandrella brachydactyla) и деревенские ласточки (Hirundo ruslica), хотя последние два вида еще наблюдались не только во второй, но и в последней трети описываемого месяца. [338] 12-го летели желтые плисицы (Budytes citreola); 14-го удод-пустошка (Upupa epops); 16-го в Чан-лю-фи прослежены мородунка (Terekia cinerea), песочники (Tringa Temminckii, T. subarquata), овсянка (Emberiza arcola), Corydalla Richardi, улит фифи (Totanus glareola); 18-го, уже в Бугасе, одновременно замечены: орлан долгохвост (Haliaetus leucoryphus), утки-кряквы (Anas boshas), улиты — большой и черныш (Totanus glottis и T. ochropus), утка-шилохвост (Dafila acuta), чирок-свистунок (Querquedula crecca), береговик серый (Actitis hypoleucos), плисица (Budytes melanope), камышевка (Acrocephalus orientalis); 19-го — стриж башенный (Cypselus apus), полуночник (Caprimulgus europaeus), скворец (Sturnus vulgaris), 20-го — чекан (Saxicola vittata). 21-ro — колпица лопатень (Platalea leucorodia); 22-ro — дрозд черногорлый (Merula atrigularis), лунь камышовый (Circtis rufus); 25-го — ястреб-перепелятник (Accipiter nisus); 21-то — скопа речная (Pandion Haliaetus); 28-ro — (Chelidon urbica); 29-ro — кроншнеп (Numenius arquatus), турпан (Casarca rutila), зуек приморский (Aegialites canuanus) и плисица (Motacilla baicalensis).

Путь через пустыню и характер последней. 12 сентября экспедиция оставила Хамийский оазис и направилась в полном составе в Люкчюн. Туда ведут две дороги: большая подгорная и пустынная, проклятая китайцами. Мы решились следовать по последней. Вместе с тем экспедицию сильно интересовал вопрос о границах Люкчюнской котловины. Желательно было узнать наверно: составляет ли оз. Шоно-нор отдельную отрицательную низменность, или же это есть восточная окраина общей Люкчюнской? Поэтому было решено, придя в урочище Кара-тюбе, отстоящее в трех переходах от Бугаса, выделить легкий разъезд внутрь пустыни. Так мы и сделали. В Кара-тюбе экспедиция остановилась на дневку. Отсюда главный караван с В. И. Роборовским последовал прежним путем. Я же с проводником Ходжамед-Палганом рискнул пуститься к югу до Чоль-тага. Включив в свой маршрут оз. Шоно-нор и северную окраину пустынного хребта, мы должны были прибыть на ключ Сарык-камыш, где было условлено соединиться с главным караваном. Таким образом, мой путь направлялся по дуге, по хорде которой должен был следовать главный караван.

Эта экскурсия была выполнена при самом скромном снаряжении. Нас было двое, и столько же верблюдов. Животные, везшие нас, везли в то же время и все наши продовольственные запасы. Последние заключались главным образом в воде: с нами было два резиновых мешка, наполненных чаем и кипяченой водой. Движение происходило в таком порядке: вставали очень рано и по направлению, определенному буссолью накануне, следовали вперед. Около полудня останавливались на час; за это время слегка подогревали чай, ели дзамбай; затем снова пускались в путь до поздней зари. Такой дневной переход был более 50 верст (Весь же маршрут пустынной поездки вышел в 170 верст). Выбрав в пустыне уютное [339] местечко, мы быстро располагались бивуаком. Корабли пустыни тотчас же укладывались на песок подле наших постелей. Вечером мы давали им по чашке воды промочить горло; то же самое делали и по утрам. Потом верблюды отлично знали это время и с жадностью бросались к нам, услыша плеск воды, когда наполнялся чайник. Ночью усталые жвотные покойно отдыхали; с вечера вытягивали свои шеи и клали их на землю. Трехдневное пребывание в пустыне животные выдержали отлично. Они, как и люди, томились только полдневной жарой. На четвертый день утром, когда проводник Ходжамед-Палган уже начал скучать не на шутку, мы вдруг заметили на линии нашего движения белые палатки нашего каравана. То был колодец Сарык-камыш! Радостно закричал проводник, произнося благодарственные молитвы Аллаху. «А все-таки вы худой человек»,— продолжал говорить туземец,— «вы знаетесь с духом». Компас, который я часто брал в руки и направлял по нему движение, проводник считал волшебным талисманом, в котором хранилась сила злого гения. «Не мы должны вам служить проводниками, а вы, русские, всех нас и везде, как меня теперь, проведете». Часто впоследствии этот старик вспоминал нашу поездку и не мог равнодушно смотреть на компас.

Общий характер осмотренной части пустыни таков. От южного подножья Тянь-шаня простирается значительно покатая песчано-камениетая равнина до самого Чоль-тага. Приблизительно на меридиане Отр-кэма, где она особенно сильно выдута ветрами и богата столовидными высотами, описываемая пустыня вздувается, и от этого вздутия направляются к юго-западу в Люкчюнскую котловину и к юго-востоку в Шоно-норскую многие лощины. Абсолютная высота этого поднятия около 1000 футов. К западу и к востоку от него простираются плоские холмы, гряды и столовые возвышенности, сложенные по большей части из красных отложений (ханхайский песчаник). Характерные выдутия на моем пути замечены в двух местах. Первые, принадлежащие Шоно-норской впадине, известны у туземцев под названием Сулгассар, т. е. фантастического города. Действительно, там находится правильное дефиле, обставленное вертикальными стенками с карнизами и выемками. В 40 верстах к северо-западу от него мы встретили другое, еще более замечательное выдутие.

Проблуждав слишком час в лабиринте плоских высот, где вдоволь насмотрелись на затейливо обточенные стены (На стенах их выдуты словно фигуры домов, животных, людей, китайских драконов и пр) их, мы направились к югу и вышли на древнюю люкчюнскую дорогу, по которой следовали около 25 верст. Она сохранилась прекрасно. Во многих местах видны обо. С вершин седловин открывался вид на пустынный Чоль-таг. Этот хребет слагается из анамезитового выветрелого базальта, по крайней мере, в северной окраине. Близ подножья хребта выдутые ложбины оканчивались [340] замкнутыми котловинами, на дне которых дождями образованы ровные, блестящие на солнце площади.

По этой пустынной дороге во время минувшего дунганского восстания бежали туземцы из Хами в Люкчюн. Мой проводник, тогда еще молодой человек, также принимал участие в бегстве и не может до сего времени забыть бедствий пути. Несчастные томились жаждой; женщины, и дети погибали сотнями. Песчано-каменистая пустыня поглотила много жертв. Памятник печального события скрыт песками, хотя бури пустыни по временам открывают и показывают путникам скелеты людей, части одежд и седел.

Условившись соединиться на колодце Сарык-камыш, мы принуждены были оставить люкчюнскую дорогу, изменив западное направление на северо-западное.

Растительная и животная жизнь описываемой пустыни наблюдались только в первый переход до озера Шоно-нора. Характерными представителями ее были: тамариск, камыш, а из зверей — антилопа харасульта; (Gazella subgutturosa), довольствующаяся влагой сочных растений. В крайние же весенний и осенний периоды, когда растительность суха, антилопе необходимо питье, тогда джепрак бегает на водопой к хамийской реке (Автор подразумевает речки, протекающие через Хамийский оазис) или держится вблизи временных луж в окрестностях озера Шоно-нора. Что же касается птиц, то последние подразделяются на: оседлых — саксаульная сойка (Podoces Hendersoni) — и пролетных — славка пустынная (Sylvia nana) и чекан (Saxicola deserti). К последним можно добавить еще плавающих и голенастых, издали виденных на тихой зеркальной поверхности озера Шоно-нора. Там красиво освещались последними лучами солнца группы птиц, сидевших по берегу или плававших по озеру и перелетавших с одного берега на другой. Поздними сумерками кружились летучие мыши и доносились голоса уток-крякв и турпанов. На остальном же стодвадцативерстном расстоянии мы не видели ни одного растения и не встретили никакого живого существа. Мертвое безмолвие царило кругом. И только на утро последнего дня заслышали крик журавлей, высоко пролетавших над нами на юг.

Приход в Люкчюн. В Сарык-камыше мы провели сутки. Отсюда В. И. Роборовский направился с тем же спутником-туземцем в глубину пустыни — докончить исследование котловины. Он обогнул люкчюнские пески с юга, прошел через селение Дыгай и вошел в Люкчюн, куда я с главным караваном прибыл днем позже. Радостно мы встретились со своим отшельником — урядником Шестаковым, прожившим в одиночестве среди туземцев два года. Шестаков добросовестно исполнял свои обязанности как наблюдатель метеорологической станции, как собиратель этнографических сведений, естественноисторических коллекций и, как порядочный человек вообще, он сумел отлично поддержать престиж русского имени. Благодаря последнему обстоятельству он скоро после нашего отсутствия [341] подружился с хозяином квартиры, вошел в доверие его семьи и жил, как член ее, вполне спокойно. Аттестация Бишир-ахуна (Так звали квартирного хозяина метеорологической станции, пользующегося большим авторитетом у своего народа) расположила к Шестакову и прочих туземцев. Даже местный правитель чанту, «ван» Мамуд-султан, относился к нашему отшельнику дружески, а не надменно. Словом, Шестаков был известен многим люкчюнцам, и все знавшие его относились к нему прекрасно. В дружбе с туземцами и исполнении своей задачи русский человек старался найти некоторое удовлетворение за ту неизвестность ни об экспедиции, ни о родине, которая по временам его угнетала. Можно представить себе, как он обрадовался нашему приходу! Вторично прибывшую экспедицию люкчюнцы встретили особенно радушно и поднесли ей хлеб-соль.

Оставленные коллекции, как и вообще все имущество экспедиции, сохранено образцово. Продовольственные запасы для обратного движения заготовлены. Два проводника приисканы. Наша поездка в Турфан для свидания с местным начальством, повторительная нивелировка люкчюнской котловины, разбор метеорологической станции и переснаряжение каравана заняли три недели. Перед выступлением из Люкчюна экспедиция, в знак благодарности туземцам, устроила для них «томашу» — праздник. Народа набралось масса; престарелая местная балерина, игравшая видную роль в развлечениях еще Якуб-бека кашгарского, превосходно танцевала и теперь; туземцы остались очень довольны.

Дикий жеребенок. Будучи с визитом у люкчюнского вана, мне пришлось видеть жеребенка лошади Пржевальского (Equus Przewalskii), которого заботливо содержали при его дворе. Жеребенок, только что появившийся на свет в апреле, был пойман охотником в окрестностях Гучена и доставлен вану. Первое время его поили только молоком; когда же я его видел, уже полугодовым,— жеребенок ел кукурузу и печеный хлеб. Лошадка — самец, очень кротка, прекрасно ходит на уздечке и свободно поднимается по гранитной лестнице во второй этаж — в покои дворца. Она позволяет садиться себе на спину 7—8-летнему наследнику «вала».

Пролет в сентябре. В сентябре, наполовину проведенном нами в пустынной местности, пролетных птиц насчитывалось гораздо меньше, нежели в предыдущем месяце. 2-го летели горные гуси (Anser indicus); 5-го — гуси серые (Anser cinereus), 6-го — журавли (Grus cinerea); 9-го — пеночка (Phylloscopus tristis), ржанки (Charadrius fulvus), шеврицы (Anthus spinoletta); 11-го — плисица белоголовая (Motacilia personata); 15-го — чекан пустынный (Saxicoladeserti), славки (Sylvia curruca, S. nana), бекас (Gallinagо); 16-го — горихвостка (Ruticilla).

В конце описываемого месяца наблюдались: крахаль большой (Mergus merganser), улит настоящий (Totanus calidris), нырок-гоголь (Fuligula clangula) и баклан большой (Phalacrocorax carbo). [342]

Последнее движение отдельными отрядами. Из Люкчюна экспедиция выступила 18 октября двумя отрядами. В. И. Роборовский с главным караваном направился на Урумчи, Манас и урочище Кобук в Зайсан. Я с урядником Шестаковым и местным проводником пошел восточнее — на Гучен, в долину р. Урунчу, через хребет Саур в тот же пограничный город. Наш небольшой караван состоял из трех вьючных верблюдов и стольких же верховых лошадей. Расставаясь надолго с товарищами, мы утешали себя радостью увидеться в родной стране.

По причине снежных завалов в Тянь-шане, мы принуждены были двинуться на Гучен кружным путем, по большой чиктымской дороге. Первоначальный наш путь пролегал среди люкчюнских высот и песков Кум-таг по ущелью, которым мы уже следовали от Пичана. Западнее означенного города мы слегка уклонились к северу и на окраине Пичанского оазиса расположились бивуаком. К востоко-юго-востоку от Якка-кэриза тянулась культурная полоса, занятая чанту и дунганами. Сел. Чиктым и китайская цитадель отстояли в том же направлении.

Осень уже предъявила свои права; в воздухе стало прохладно, в особенности по ночам. Ветры начали дуть преимущественно от северо-востока; листья с тополей с шумом падали на землю, или покрывали собою поверхность прудов. Галки собирались в многочисленные стаи и высоко носились в воздухе, или садились на деревья, на которых по временам отдыхали. Мелкие птички — черный дрозд (Merula maxima), королек (Regulus), голубая синица (Cyanistes cyanus) и маленькая синичка (Leptopoecile Sophiae) — спустились с гор, разместись в полосе оазисов.

Впереди в синеющей дымке рисовался силуэт Тянь-шаня, от главного хребта которого отделялись к югу второстепенные отроги темных гор. Между этими последними и полосой оазисов лежала пустынная, круто падающая к югу равнина.

Перевал Гочан. Оставив за собою печальную пустыню, мы вступили в горы. Южный склон, по которому двигались вначале, был мало привлекателен. В геологическом отношении на полуденной стороне Тянь-шаня обнаруживается сланец; на противоположной — очень твердый песчаник. Ширина описываемых гор в этой пониженной части около 50 верст. Абсолютная высота перевала Гочан простирается до 7260 футов. Подъем и спуск довольно крутые, но тем не менее здесь проложена колесная дорога. Во время нашего движения перевал был завален сугробами снега, плотно сбитыми в узких местах. Поднявшийся буран обдавал снежною пылью. Двигаться было очень утомительно, но благодаря сильным животным мы благополучно перешли через хребет. Северный склон его в растительном отношении был отраднее. Здесь много кустарников, и в нижнем поясе гор уже встречались значительные площади дэрисуна (Lasiagrostis splendens). Подле ключевых вод располагались небольшие участки пашен. [343]

Северная дорога. По выходе из гор мы вступили на большую северную долину и шли по ней до г. Гучена. К северу далеко расстилалась Чжунгарская пустыня, убеленная снеговым покровом. Точно так же блестели и выдающиеся вершины Байтык-Богдо вдали на северо-востоке. На юге стоял Тянь-шань, луговые скаты которого изрезаны ручьями и речками. На более многоводных приютились китайские селения с большим или меньшим количеством китайцев и чанту. По большой дороге тянулись китайские телеги и двигались пешие и конные мусульмане. В долине было значительно теплее. Днем снег таял, по дороге бежали ручьи; в селениях — невылазная грязь. Над горами часто собирались густые тучи. По ночам стояли морозы. Лучшая погода была по утрам, когда мы снимались с бивуака. На востоке рдела заря. Огненно-фиолетовый цвет разливался по небу и красиво играл на ледяных венцах Тянь-шаня. В это время особенно эффектна была гора Богдо-ола, которая первая освещалась восходящим дневным светилом. Неподражаемо величественна и хороша она на фоне синеющей лазури неба.

26 октября, в полдень, мы прибыли в Тучен, где остановились под кровом нашего подданного сарта Ехрам-бая.

Гучен. Город Гучен расположен у северного подножья Тянь-шаня, на большой северной дороге. Абсолютная высота его 2580 футов. Главная, китайская, часть обнесена стеною, постройка которой еще не совсем закончена. Крепость снабжена тремя десятками пушек. Незначительный гарнизон помещается в цитадели. Вооружение китайских солдат: пистонные ружья, сабли, пики и трезубцы. В мирное время ученье почти не производится,

Всего в городе около 2500 жителей, притом население главным образом (4/5) китайское, и только малая (1/5) часть — дунганы и чанту. Городом и уездом управляет амбань; при нем состоит помощник. Военная часть состоит отдельно — в ведении офицера. Гучен — торговый, меновой город. Окрестности изобилуют пашнями, дающими отличный урожай. Фруктовых деревьев нет; но дыни и арбузы вызревают. Торговля сосредоточена в руках китайцев. Их солидные магазины наполнены товарами из Внутреннего Китая. Среди китайских магазинов разбросаны лавки дунган, чанту и наших подданных сартов. Последние торгуют исключительно русскими мануфактурами. С 1 октября по 1 декабря в Гучене открывается ярмарка. Сюда на это время съезжаются киргизы и монголы из Алтая. Номады пригоняют стада скота и привозят сырье. С кочевниками наши сарты ведут обширную торговлю. По их отзыву, Гученский округ очень хороший для ведения торговых операций, но люди, с которыми приходится иметь дело, не честны: «печально то обстоятельство»,— как говорят наши купцы,— «что причиною тому сами чиновники-китайцы, у которых своеобразный взгляд на управление. Без взяточничества не обходится ни одно дело». Даже с нас потребовалась взятка в виде исправления штуцера Винчестера. Возвращенное ружье неисправленным послужило причиною невыдачи нашему проводнику [344] заготовленной бумаги. Чиновник в ямыне (Присутственное место) откровенно сказал: «ружье не починено — нет бумаги!». Положим, мы и без нее обошлись, а все-таки подобное обстоятельство нужно принять к сведению.

Пригученский Тянь-шань. Пригученский Тянь-шань величаво тянется на юге. Его вечноснеговые поля и блестящие на солнце льды, отстоящие на 40—50 и вдвое более верст от города, придают много прелести. В это время весь обращенный к нам склон был покрыт снегом. Пояс древесной растительности выделялся темной лентой. На юго-западе высоко вздымалась Богдо-ола. Описываемые горы населены китайцами и чанту. Первые группируются на запад от меридиана Мория, вторые — на восток. И те, и другие занимаются земледелием и скотоводством. Земледельцы живут оседло; скотоводы, по обыкновению, ведут бродячую жизнь. Первые, будучи привязанными к земле, располагаются ниже лесной зоны, в полосе предгорий, а то и совсем спускаются к равнине. Скотоводы же, наоборот, стремятся вверх. Гученцы имеют право пасти скот до верхней границы древесной растительности. Попасть же в альпы даже своего северного склона не могут, так как они принадлежат Турфанскому округу.

В Гучене мы пробыли три дня, в которые познакомились с городом и снарядились в пустыню. Теперь нам предстоял последний рейс к родным пределам.

Путь по Чжунгарии. Впереди лежала травянистая равнина, которая в недалеком протяжении к северу преграждается длинным рукавом песков; к западу же она уходит на большее расстояние, скрывая в своих высоких камышах кабанов и даже тигров. Песчаная гряда протянулась с запада на восток около 200 верст, занимая в ширину до 50-ти. Пьедесталом гряды служит солончаковая глина. В южной части песчаные холмы более возвышенные, нежели в северной. В первой западные склоны песков пологи и плотны; во второй же круты и рыхлы. Водоносный горизонт лежит неглубоко. Пески богато одеты кустарниками и травами. Туземцы добывают в них саксаульные дрова. Из животной жизни можно указать на мелких грызунов, за которыми охотятся лисицы. В северной же части песков, куда никто кроме охотников не заглядывает, водятся дикие верблюды. Что же касается птиц, то мы их видели очень мало. Мимо каравана пронеслась только одна парочка голубых синиц. Впрочем, в наблюдении пернатых обитателей могла повредить сильная буря с юго-востока, которая продолжалась целые сутки. При ее порывах мы с большим трудом разбили бивуак на северной окраине песков у колодца Новалы-худук.

Здесь мы совершенно неожиданно встретились с нашим подданным татарином, который шел с небольшим караваном чая прямым путем через пустыню, оставляя китайскую таможню восточнее. Вначале киргизы сильно испугались и ухватились было, за ружья, но затем, узнав кто мы, [345] успокоились, а позднее изъявили желание примкнуть к нашему каравану и идти вместе до долины р. Урунгу. Отчасти и я был доволен встречей с контрабандистами. Они уверяли меня в том, что без снега и без опытного проводника (Каким далеко не был наш гученский проводник, взявший, однако, очень высокую плату) пройти на «Хан-обо» (Высокая башня-маяк в песках, устроенная монголами в давнишние времена. Она стоит на пути, пройденном H. M. Пржевальским) нельзя. Рискнуть же пройти от ключа Карамай-ли по меридиану к Урунгу было смело, но интересно. Таким образом, отсюда мы двинулись в сообществе киргиз и в два перехода прибыли к источнику Карамайли. Характер пройденного пути был таков: тотчас за песчаной грядой начиналась каменистая равнина, по которой мы быстро двигались на северо-запад. Скоро вереди пустыня заволновалась невысокими грядами, переходящими на северо-востоке в высоты и небольшие горы. Среди высот лежали или оголенные глинистые площади, или покрытые дресвой и гравием. Приблизительно на середине пути находится небольшое солончаковое болото — Ашты-су, где звери, голенастые и плавающие птицы находят приют. Отсюда местность еще пересеченнее. На запад тянутся обширные пески, простирающиеся до реки Урунгу. С юго-востока приближается хребет Карамаил-таг, состоящий из известковистого песчаника. У границы песков, среди каменистых высот, находится ключ Карамайли, или Кок-бостау. Здесь решено было дневать для подкрепления животных и взяты запасы воды на предстоящий трехдневный безводный путь.

Вблизи означенного источника мы заметили следы людей. По словам наших спутников, это бродячие шайки грабителей, которые зимой периодически являются в окрестностях Гучена. Воровские разъезды следуют из Алтая или Тарбагатая. По дороге номады занимаются охотой; при первой же встрече открыто, с оружием в руках, нападают на караван. Сильно струсили наши киргизы и просили не покидать их.

Оставив Кок-бостау, мы направились прямо к северу, куда вела маленькая тропинка. Два усиленных и третий небольшой переходы привели нас в долину реки Урунгу. На всем этом пространстве залегает слегка волнистая пустыня. Песчано-глинистая почва покрыта гравием. Возвышенные увалы каменисты, а заключенные между ними котловины обнажены. Волнистая поверхность пустыни уходит на восток за горизонт. Показываемых на наших картах высот я не видел, несмотря на прозрачность воздуха. Вблизи на западе все время тянулись знаменитые пески Коббэ, которые пересекал H. M. Пржевальский в свое второе путешествие по Центральной Азии. Они заполняют собой значительную (около 5000 кв. верст) площадь Чжунгарской пустыни. Пески Коббэ представляют возвышенные холмы и длинные увалы, протянувшиеся в различных направлениях. Северо-восточные скаты барханов рыхлы и круты; противоположные — плотны и пологи. Окраинные [346] высокие барханы стоят одиноко и не имеют никакой растительности, тогда как узкие гряды, пересеченные нами, богаты не только пустынными формами растений, но даже и степными, как, например, типец. В этих безлюдных, но обильных подножным кормом песках живут: дикий верблюд, лошадь Пржевальского и хуланы, за которыми охотятся зимой торгоуты и киргизы, углубляясь далеко внутрь пустыни. К указанным зверям можно прибавить: волка, лисицу, зайца и мелких грызунов. Из птиц мы заметили только три вида: саксаульную сойку, сокола-дербника и черного ворона.

В пересеченной нами части Чжунгарской пустыни ежегодно появляются пастухи-киргизы с многочисленными стадами баранов: и табунами лошадей. Вода заменяется снегом, который держится в течение трех зимних месяцев. Жилищами пастухам: служат коши. Для, ориентировки характерные места кочевок имеют названия. На нашем пути мы отметили два урочища. Юргекты и Уй-тал. Эти места дают возможность кочевникам не только поддержать животных во время зимы, но даже и хорошо откормить их. Сюда же приезжают и охотники, оставляющие свои запасы у пастухов.

Теперь несколько слов о погоде. Дни стояли холодные, в особенности когда дули северные ветры, которые давали себя чувствовать, пронизывая до костей. Ночи были ясные, морозные: температура понижалась до —18° С. По утрам на кустарниках красовался серебристый иней и при слабом дуновении ветра взвивался вверх, облепляя путника и животных. Атмосфера была прозрачна. На второй день движения (От Карамайли) мы уже увидели и высокие горы Алтая. Тянь-шань с его массивом Богдо-ола терялся в синеющей дымке, тогда как Алтай с каждым днем рельефнее выделял свои белые, блестящие вершины.

Река Урунгу. 5 ноября утром мы, наконец, достигли берегов Урунгу. Бедное однообразие пустынного ландшафта сменилось богатой речной долиной.

Урочище Кара-булгун, где мы вступили в означенную долину, имеет около 2000 футов абс. высоты. Верхнее и среднее течение р. Урунгу остались к востоку, нижнее — к западу. Пройдя по последнему около 90 верст, мы должны были расстаться с этой долиной. Прослеженная нами часть ее имеет западно-северо-западное направление. Общий характер означенной местности следующий: долина представляет глубокую ложбину, занимающую в ширину до 10 и более верст. Края ложбины служат пьедесталом для каменистых высот, сопровождающих течение Урунгу. Отсюда, с каменистых гряд путешественнику открывается вьющаяся лента реки, обрамленная древесною, кустарною и травянистою зарослями. На высоких тополях далеко виднелись гнезда речных скоп и аистов. Вблизи, по широко открытым луговым площадям стояли стога сена. Там и сям по долине ютились киргизские жилища. Ширина реки около 50 сажен. Дно галечное; падение значительно, [347] а потому и течение скорое. В то время наиболее тихие места реки были покрыты льдом, позволяющим перебираться с одного берега ее на другой.

Оставив долину Урунгу, мы направились к озеру Ботоган-кулю, лежащему западнее, по пересеченной местности с довольно сносной растительностью, в которой встречались аргали и впервые виденные мною антилопы-сайги (Antilope saiga). Эти звери с опущенными головами часто перебегали большими и малыми стадами вблизи нашего каравана. За сайгой охотятся волки. Мы сами были очевидцами такой охоты. Ранним утром, в стороне от дороги, бежавшее стадо газелей неожиданно остановилось; звери слегка подняли головы, затем тотчас же рванулись высокими прыжками в сторону. В двух-трех местах выскочившие волки быстро бросились на растерявшихся антилоп. Картина была интересна, в особенности в самом начале, когда испуганная сайга спасалась бегством, а волки бросались то за той, то за другой из них. Позднее к трем первым волкам прибавилось еще несколько лежавших поодаль и направлявших стадо на засаду. На этот раз антилопы счастливо избавились от опасности. Это обстоятельство мне напомнило монголов-охотников в северной Монголии. Там точно так же охотятся за дзеренами волки и люди. Интересно знать, кто у кого заимствовал способ облавы, т. е. человек ли у волка, или наоборот?..

Озеро Ботоган-куль. Ботоган-куль отстоит к югу от обширного озера Улюнгура, с которым соединено рекой (По словам проводника, в недавнее время устроена отводная канава из реки Урун-ху. По этому сооружению устремились воды, заполнив впадину Ботоган-куля). Форма описываемого озера — неправильный круг, диаметр которого более 30 верст. Южный и восточный берега более возвышенные и более изрезанные, нежели остальные. Глубина этого пресного озера значительная. Дно его песчано-галечное, чистое. По словам туземцев, в нем есть рыба. Раковин на берегу немного. В наше пребывание у западного берега уже был толстый лед. Ночью и утром над открытою водною поверхностью висел густой туман. Прибрежные пески одеты пустынными формами кустарных и травянистых растений. С юга к Ботоган-кулю примыкают горы, в которых ютились туземцы со стадами баранов. На северном берегу виднелись ночью также огоньки номадов. В общем тихо и безжизненно на берегах Ботоган-куля. Вблизи нашего бивуака молчаливо пронеслась чайка; на поверхности озера одиноко держалась утка-нырок, часто погружаясь за добычей; позднее стайка нырков быстро пролетела к северу.

Горы Салбурты. Утром следующего дня проводника на бивуаке не оказалось: он бежал ночью. Завьючив свой караван, мы вдвоем с Шестаковым направились к западу — к горам Салбурты. Означенный хребет тянется с северо-востока на юго-запад, на 80 верст. Восточная его оконечность — у южного берега оз. Улюнгура; западная — подходит к отпрыскам гор Семиз-тау. Там, где мы его пересекали (В 30 верстах от восточной оконечности), хребет имеет 12 верст ширины. [348] Северный склон короче и круче, южный — наоборот. Выдающихся вершин на всем хребте не имеется. Абс. высота около 3300 футов. Гребень описываемых гор несет разрушенный характер; массивные выходы пород встречаются преимущественно на склонах: на южном — песчаник, а на северном — базальт. Кочевников со стадами было много. Их манят затишье в горах и обилие травянистых и кустарных зарослей.

На хребет Салбурты мы поднялись в 3 часа дня при отличной ясной погоде. К югу простирается пустынная равнина, на которой горизонт преграждается небольшими отдельными горами: Делеун, Аргальты и далеко к юго-западу высоким отрогом Тарбагатая Джаиром. На севере же вдали картина была дивно очаровательная. Там высоко поднимался Алтай, который, несмотря на далекое (200 верст) расстояние, был виден очень ясно.

Саур. Спустившись с хребта в долину, мы остановились на урочище Салбурты, где кочевал монгольский старшина. От него мы получили проводника и направились через хребет Саур. Восточная часть последнего разветвляется на несколько невысоких кряжей, упирающихся в оз. Улюнгур. Эти кряжи состоят из мелафира, северное же подножье Саура, на меридиане снеговой горы Мус-тау, богато порфиритовым туфом, тогда как средний пояс в бассейне р. Кендерлыка слагается из мелафира и мелафировой брекчии. Все долины были покрыты травянистой растительностью. Изредка встречались родники. Кочевников здесь было много; везде бродил их скот и часто попадались навстречу конные киргизы с «батиками» у седла.

Между тем зима надвигалась все ближе и ближе. По ночам стало довольно холодно, в особенности под кровом нашей старой палатки. Теперь мы нетерпеливо стали отсчитывать последние дни страннической жизни. Каждый казак уже знал, сколько раз оставалось поставить палатку, заседлать лошадей, отстоять ночных дежурств под открытым небом. Действительно, никогда так медленно не тянется время в путешествии, как в течение последней недели. Теперь люди чаще и чаще говорят о родине. Несмотря на дневную усталось, ночью долго слышатся их разговоры о родине.

Утром 11 ноября мы шли по северному предгорью Саура к западу. На следующий день нам попадались навстречу киргизы-подводчики, транспортировавшие кладь из Зайсана. Для них мы уже не представляли «особенных людей», но зато как приятно было нам слышать их приветливое по-русски «здравствуй»!

Отечественная граница, конец странствованию. Снеговые шапки Саура приближались; приближался и перевал Сар-тологой. У его восточного подножья мы переступили государственную границу. На родном рубеже мы с Шестаковым обменялись радостным приветствием. Отсюда нас уже сопровождал русскоподданный киргиз. На перевалах Сар-тологой и Ак-кизень мы любовались уже видами русской земли. Кучевые облака неслись к югу и у снегов Саура сбивались в свинцовые тучи. Под ними на северном склоне мрачно стоял густой еловый лес. Альпы были засыпаны снегом. [349]

Распрощавшись с горами Саура, мы 13 ноября радостно вступили в русский поселок Кендерлык. Родная речь, родные лица, родная обстановка. В эту минуту мы оба с Шестаковым были обрадованы, как дети. Вечером прибыл из Зайсана чиновник г. Власенко, с которым мы на следующий день уже ехали на тройке в Зайсан. Вблизи города заслышали благовест: то был первый привет дорогой родины...

___________________

Заключение. Так закончилось мое третье путешествие по Центральной Азии. Суммируя все пережитое, виденное, запечатленное в трехлетнем странствовании, казалось, вспоминаешь продолжительный сон. Действительно, сколько всевозможных картин пронеслось или промелькнуло перед глазами путешественника; его воображению рисуются то высокие хребты с ярко блестящими снеговыми вершинами, то широко расстилающиеся равнины с изредка встречающимися на них номадами; вспоминаются крайние жары и холода, а также высокое Тибетское нагорье, где непривычному человеку недостает воздуха, а между тем вокруг свободно бродят сотенные и тысячные стада млекопитающих... Общее мирное впечатление нарушается лишь диким обликом разбойника-голыка, гнездящегося в труднодоступных ущельях «седого дедушки» (Амнэ-мачин)...

Экспедиционная семья, тесно сплоченная дружбой в силу одного общего интереса и принципов, представляла высокую нравственную силу. Ей не были страшны ни суровое нагорье Тибета, ни его обитатели — тангуты. Несмотря на отчужденность от дорогой родины, маленький кружок соотечественников, согреваемый еще живо сохранившимися в памяти примерами своих прежних вождей — Н. М. Пржевальского и М. В. Певцова, всегда был готов на преодоление невзгод и лишений, в какой бы мере они ни представлялись, лишь бы только выполнить свою задачу. Исключительно безвыходное положение — острая болезнь начальника экспедиции — заставило путешественников примириться с мыслью о преждевременном повороте экспедиции и крутом изменении ее дальнейшего плана действий. Таким образом, от исследования Восточного Тибета экспедиция принуждена была отказаться, занявшись более подробным изучением страны, лежащей севернее, по соседству с Курлыком.

С окончанием путешествия пришлось расстаться и с большинством спутников, быть может, навсегда. Каждый из членов экспедиции уехал к себе на родину и зажил по-прежнему. Центральная Азия осталась далеко. Но тем не менее всякий путешественник невольно много и много раз вспомнит свою странническую жизнь. Независимо от его воли, картины природы посещенных мест неоднократно восстанут в памяти и перенесут мыслью в покинутый край; и тем сильнее будет чувствоваться обаяние подобного воспоминания, чем путешественник ближе стоит к природе и ближе к окончанию описания истории своего странствования. [350]

В заключение я считаю своим нравственным долгом выразить безграничную благодарность и признательность руководителю экспедиции — моему дорогому другу и сотоварищу по трем путешествиям в Центральной Азии — В. И. Роборовскому, который внимательно откликался на все мои стремления к самостоятельным поездкам и охотно помогал вырабатывать их планы.

С сердечной благодарностью вспоминаю также усердного члена экспедиции и Незаменимого, как человека-товарища, В. Ф. Ладыгина, блестяще зарекомендовавшего себя в качестве помощника руководителя и сумевшего с тактом держать себя в кругу военном.

Нижним чинам экспедиционного конвоя, среди которого выдавались русские самородки — Иванов, Баинов, Жаркой и Шестаков — приношу большую благодарность за их безграничную привязанность и заботливость обо мне, в особенности во время моих отдельных и подчас рискованных поездок. Чувство святого долга службы и геройство наших спутников в самые критические минуты и в наиболее негостеприимных местах Нагорной Азии не один раз удивляли меня и моего товарища.

Тянь-Шань, Лоб-нор и Нань-Шань.— Впервые опубликовано под названием «Отчет помощника начальника экспедиции П. К. Козлова».— Труды экспедиции Русского географического общества но Центральной Азии, совершенной в 1893—1895 гг. под начальством В. И. Роборовского, ч. II, СПб., 1899.