Н. М. ПРЖЕВАЛЬСКИЙ

ОТ КЯХТЫ НА ИСТОКИ ЖЕЛТОЙ РЕКИ

ИССЛЕДОВАНИЕ

СЕВЕРНОЙ ОКРАИНЫ ТИБЕТА

И

ПУТЬ ЧЕРЕЗ ЛОБ-НОР ПО БАССЕЙНУ ТАРИМА

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПУТЬ ПО ЮЖНОМУ и ЗАПАДНОМУ ЦАЙДАМУ

[26 августа / 7 сентября — 18 / 30 ноября 1884 г.]

Второй период путешествия. — Сборы и выступления на дальнейший путь. — Неожиданная задержка на р. Номохун-гол. — Климат августа. — Общий характер южного Цайдама. — Переход до р. Найджин-гол. — Осенний пролет птиц. — Тайджинерский хошун. — Легенда о происхождении русских. — Следование к р. Уту-мурень. — Урочище Улан-гаджир. — Бесплодный район к северо-западу от него. — Наш здесь путь. — Погода за сентябрь и октябрь. — Таинственное урочище Гас. — Наще в нем пребывание. — Разъезд к Лоб-нору.

Второй период путешествия. Исследованием северо-восточного угла Тибета закончился первый акт нынешнего нашего путешествия ¹⁶⁵. Дальнейший путь намечался теперь к западу в таинственное урочище Гас, о котором мы часто слышали в прежние свои странствования. Минувшей весной добавились новые сведения от дунган д. Бамба, сообщивших нам, что до последнего магометанского восстания их торговцы нередко ездили из Синина на Лоб-нор и далее. Часть предстоящего пути, именно по южному Цайдаму от хырмы Дзун-засак до р. Найджин-гол, мы прошли в 1880 г. при возвращении из Тибета. Теперь решено было дойти до Гаса, устроить там новый склад и в течение зимы заняться исследованием окрестных местностей, к весне же перекочевать на Лоб-нор ¹⁶⁶.

Сборы и выступление в дальнейший путь. Покинув долгую стоянку на р. Хату-гол, мы перешли к хырме Барун-засак и верстах в четырех от нее раскинули свой бивуак на хорошем, кормном для верблюдов месте, обильном ключевой водой. Сюда перевезен был весь остававшийся летом на складе багаж, и мы занялись новой его сортировкой по вьюкам. Работа эта продолжалась несколько дней. В особенности много было возни с разными мелочами и с окончательной укладкой собранных коллекций. Теперь нам приходилось таскать эти коллекции с собой до самого окончания путешествия.

Вскоре возвратился урядник Иринчинов и привел 13 верблюдов, купленных им с большим трудом, местами чуть не силою, ибо монголы боялись продавать. Теперь, за исключением издохших и [130] брошенных верблюдов, налицо у нас имелось 75 этих животных; из них 64 были очень хорошими, вполне надежными для дальнего пути.

Относительно продовольствия мы также были обеспечены по крайней мере на полгода, за исключением лишь мяса, которое в жилых местах можно было добыть покупкой баранов, в безлюдных же — охотою. Только для корма предстоящей зимой лошадей едва-едва могли купить 8 пудов ячменя. Мы предлагали Барун-засаку и его подданным, у которых имелись запасы этого зерна, променять нам на лишнюю дзамбу, привезенную еще весной из г. Донкыра, по два мешка дзамбы на один мешок зерна. Однако здешние выжиги-монголы, привыкшие драть с богомольцев, не соглашались на такое условие, ни на продажу ячменя, рассчитывая даром попользоваться запасом, который мы не могли весь забрать с собой. Тогда, чтобы не давать потачки, я приказал высыпать лишнюю дзамбу в ближайшее болото. На другой день те же монголы охали и ахали, что упустили столь выгодную для себя сделку.

26 августа двинулись мы в новый путь. Сначала прошли мимо хырмы Дзун-засак, а затем направились к западному Номохун-голу. До этой реки расстояние от Дзун-засака равняется 60 верстам. Торная тропинка вьется по зарослям тамариска и хармыка; иногда выдаются болотистые, образуемые подземными ключами, площади, поросшие мелким тростником и довольно сносным подножным кормом. За исключением таких мест, почва всюду — лёссовая глина пополам с солью, притом высохшая словно камень, так что даже звенит под ногами. Для животных беда ходить по такой земле, тем более во время летней жары. Теперь же еще стояла таковая, несмотря на порядочные (до -7,5°), впрочем случайные, как нам говорили туземцы, ночные морозы.

Неожиданная задержка на р. Номохун-гол. Быть может, от сказанных причин, а быть может, и от чего другого, наши верблюды по пути к Номохун-голу вдруг начали заболевать особенной болезнью, известной монголам под именем хаса [ящур]. Ей подвержены здесь и в Монголии, кроме верблюдов, рогатый скот и бараны, но лошади так не заболевают. Наружным образом названная болезнь выражается в опухоли ступни и нижней части голени всех четырех ног животного; внутри у него в это время жар; аппетит однако не совсем пропадает, разве при сильной степени заболевания; в таком случае изо рта иногда идет пена. Болезненный период продолжается от одной до двух или трех недель, смотря по напряженности болезни, возрасту и силе животного; притом в жаркую погоду хаса вообще бывает упорнее. Проходит эта болезнь или без всяких последствий, кроме временной слабости или, при сильной степени развития, у болевшего верблюда сходят подошвы лап, а у баранов и рогатого скота копыта; изредка животное даже издыхает. Сама болезнь, как говорят, заразительна. Рациональных способов лечения хасы монголы не знают. Нам советовали прокалывать опухшие ступни и выпускать оттуда кровь; держать верблюдов больными ногами по нескольку часов в холодной воде; поить и кормить тех же верблюдов через трое суток; давать больным животным отвар заячьего мяса или гороховой муки; наконец, окуривать их дымом сушеной рыбы. По нашему же опыту всего лучше предоставить болезнь ее собственному течению, только не вьючить в это время верблюдов и пасти их на мягкой почве. К счастью, таковая именно и нашлась на Номохун-голе.

Здесь нежданно-негаданно нам пришлось провести 18 суток, ибо после первого появления хасы в течение нескольких дней в нашем [131] караване заболели 54 верблюда. Нечего и говорить, насколько это перепугало нас, тем более, что новых верблюдов достать было негде; следовательно, от того или другого исхода верблюжьей болезни вполне зависело наше дальнейшее путешествие. Почти одновременно с нами та же болезнь постигла большой тангутский караван, который на 2 000 яках шел из Тибета в Синин. Теперь этот караван стоял близ Дулан-кита и в Дабасун-гоби, ожидая, пока выздоровеют вьючные яки. Кроме того, по сообщению монголов, хаса появилась и в хошунах восточного Цайдама. Однако от всего этого нам становилось не легче. Даже при благоприятном исходе болезни верблюдов мы все-таки теряли более полумесяца лучшего для путешествия осеннего времени и вместе с тем опаздывали своим приходом в Гас. Но иного исхода не было — приходилось покориться необходимости и терпеливо ждать. Местность, где мы теперь бивуакировали, была та самая, которую мы посетили почти в ту же пору года в 1879 г. ¹⁶⁷. Как тогда, так и теперь мы встретили здесь засеянные монголами поля ячменя, всего около 20 десятин. Обработка земли отвратительная, но ячмень, благодаря прекрасной лёссовой почве, намытой Номохун-голом, и обильному орошению арыками из той же реки, родится очень хороший — высокий, густой и с крупным колосом. Эти пашни расположены вблизи глиняных стен пустой хырмы Номохун-хото. По новым сведениям, названная хырма была выстроена здесь для китайского гарнизона, который, однако, не мог долго удержаться против нападений голыков. По уходе китайцев монголам достались поля, довольно обширные и хорошо обработанные, но теперь до крайности запущенные.

Благодаря достаточному орошению в описываемой местности, т. е. на нижнем Номохун-голе, развивается несколько лучшая, по крайней мере для Цайдама, растительность. Тамариск (Tamarix Pallasii) является здесь деревом от 20 до 25 футов высотой — при толщине у корня своего корявого ствола от 1 до 1½ футов; кроме того, здесь же обилен хармык (Nitraria Schoberi) и три вида сугака (Lycium chinense, L. ruthenicum, L. turccmanicum). Ближе к наружной окраине этих сопровождающих реку зарослей, на более соленой почве, в изобилии растут: белолозник (Eurotia ceratoides), чагеран (Hedysarum multijugum) и ломонос (Chmatis orientalis var.); из трав же — Saussurea crassifolia [соссюрея], Korhia mollis, Kochia seoparia var. [кохия], Salicornia herbacea [солерос], Suaeda salsa [шведка солончаковая], Salsola kali ¹⁶⁸ и еще четыре или пять видов солянок. На засеянных ячменем полях, в особенности по арыкам, роскошно развиваются те же, что и у нас, сорные для хлеба травы ¹⁶⁹: костер (Bromus japonicum), острица (Asperugo procumbens), осот (Sonchus oleraceus), лебеда (Ghenopodium album), воловик (Lycopsis sp.), ежесемянка (Echinospermuia sp.), Acroptilon Picris, лактук (Lacluca tatarica), крестовник (Senecio resedifolius), спорыш (Polygonum aviculare), жеруха (Lepidium latifolium), крестовый корень (Cnicus sp.) и полынка (Artemisia maritima?, A. Sieversiana); четыре последние вида растут преимущественно по старым пашням. Кое-что из названной флоры попало в наш гербарий, который мы теперь и закончили для нынешнего года. В этом гербарии считалось 542 растительных вида.

Ввиду продолжительной стоянки на Номохун-голе бивуак наш был устроен здесь более тщательно. Палатки помещались, первый раз за все [132] нынешнее лето, в тени высоких кустов тамариска, багаж уложен был в порядке, кухня отведена поодаль. Чтобы иметь воду не столь грязную, какая текла в ближайших арыках, иногда же вовсе в них пропадала, когда поливали дальние поля, казаки выкопали несколько ям, глубиной около сажени. Эти ямы наполнялись из тех же арыков водой, которая здесь хорошо отстаивалась, хотя обыкновенно держалась не дольше суток, вследствие просачивания в почву. Лишь спустя немного, когда осевшая лёссовая муть покрыла стенки и дно наших импровизированных колодцев, вода в них стала держаться подольше.

Охотничьи экскурсии в ближайших окрестностях бивуака мало доставляли добычи для зоологической коллекции. Из оседлых и гнездящихся птиц достаточно было лишь саксаульных соек (Podoces hendersoni), сорокопутов (Lanius isabellinus), славок (Sylvia minuscula), Rhopophilus deserti [кустарница], полевых воробьев (Passer montanus) да фазанов (Phasianus vlangalii) на полях ячменя. Этих фазанов мы били специально для еды, ибо они, как и другие местные птицы, находились еще в сильном линянии и на чучела не годились. Осенний пролет, несмотря на горячую его пору, был весьма бедный. В значительном лишь количестве летели, в первой трети сентября, те же птицы, что и в августе — удоды (Upupa epops), белые плисицы (Motacilla baikalensis) и жавороночки (Galandrella brachydactyla); водяные породы вовсе не показывались; другие же пернатые являлись обыкновенно лишь единичными особями. Удачно только мы добыли теперь целый десяток экземпляров красивого маленького голубка (Turtus humilis), очень редкого в Центральной Гоби. Рыбы в нижнем Номохун-голе не было вовсе. Из пресмыкающихся же найден здесь только один вид ящерицы — Phrynocephalus roborowskii n. sp., общий для всего южного Цайдама.

Сюда пришли теперь по ежегодному своему обычаю медведи (Ursus lagomyiarius) из Тибета, специально на ягоды хармыка. Косолапый зверь объедается этими ягодами в продолжение двух осенних месяцев и затем возвращается на зимнюю спячку в Тибет; вероятно, также залегает и в окрайних к Цайдаму тибетских горах. Монголы сильно боятся этих медведей, иногда даже укочевывают от их близкого соседства, или угоняют зверя верхами в другое место; стрелять же не решаются. Во время нынешней нашей стоянки на одного из солдат, пасших верблюдов, монголы нагнали, таким образом, медведя на несколько шагов, и зверь был убит из берданки. За неделю перед этим казаки убили еще одного медведя, до того занявшегося ягодами хармыка, что охотники подошли к нему близко вовсе незамеченными. Однако в нынешнем году медведи в Цайдаме пробыли недолго, только до конца сентября, ибо ягоды хармыка рано осыпались вследствие августовских морозов.

Свободное от экскурсии, охоты и других занятий время посвящалось чтению, которое, как я уже говорил, доставляет здесь большое наслаждение; да притом мы заметили, что память, напряженно не работающая в пустынях, отличается особенной впечатлительностью. Среди однообразно протекавших дней, большим праздником для нас был приезд посланца сининского амбаня с письмами, высланными из Пекина еще 19 мая; из России же эти письма были отправлены семь-восемь месяцев тому назад. Вместе с тем мы получили от пекинского посольства немного газет. К сожалению, из них мы узнали, что мало доброго творится на белом свете.

Томительное пребывание наше на р. Номохун-гол продолжалось, как выше сказано, 18 суток. Заболевшие верблюды через неделю начали [133] выздоравливать и наконец поправились настолько, что можно было продолжать путь. У семерых сошли подошвы лап, и мы променяли монголам этих верблюдов на лошадей. Последних теперь имелось в нашем караване 19, верблюдов же 67. Однако большую часть наших верблюдов еще нельзя было вьючить, пока они не окрепнут после болезни. Ввиду этого мы наняли у монголов Дзун-засака 45 лошадей, чтобы перевезти на них часть вьюков (главным образом продовольствие) в урочище Галмык, лежащее в 145 верстах к западу от Номохун-гола.

Погода во все время нашего здесь пребывания стояла отличная — ясная и очень теплая. Кстати вспомним и о погоде минувшего августа.

Климат августа. Первая половина этого месяца (до 18-го числа) проведена была нами в северной окраине Бурхан-Будды, на абсолютной высоте 11 тыс. футов; вторая — в котловине Цайдама, при абсолютной высоте около 2 тыс. футов ниже. Отсутствие атмосферных осадков, почти постоянно ясная погода, резкие контрасты между морозами ночью и жарами днем, частые затишья и огромная сухость воздуха — вот характерные черты климата описываемого месяца. Действительно, погода сразу круто изменилась, лишь только 1 августа мы перевалили с плато Тибета через Бурхан-Будду к Цайдаму. Вместо прежних каждодневных дождей или снега теперь, в течение всего августа, дождь только моросил три раза, да и то лишь в северной окраине Бурхан-Будды ¹⁷⁰; в цайдамской же равнине дождя не падало вовсе. Его не было здесь ни разу в течение всего лета, по словам казаков, карауливших наш склад. Между тем не только на весьма близком Цайдаму плато Тибета, но даже и на более удаленном Куку-норе, летом падают обильные дожди, приносимые, как показали наши настоящие и прежние наблюдения, юго-западным муссоном Индийского океана. В Цайдаме, именно в восточной его части ¹⁷¹, эта влага осадиться не может вследствие сильного нагревания обширных солончаковых или песчано-галечных равнин.

Результатом отсутствия атмосферных осадков во всем Цайдаме является летом крайняя сухость воздуха и постоянно почти безоблачное небо, хотя атмосфера всегда более или менее бывает наполнена лёссовой пылью, поднятой довольно частыми и сильными (как сообщали караульные казаки) ветрами. Жара здесь также в это время очень велика, и солончаковые болота (за исключением ключевых) к началу осени совершенно высыхают.

В августе, при тихой и ясной погоде, днем также всегда было жарко на солнце, хотя при наблюдениях в 1 час пополудни термометр в тени ни разу не показывал выше +23°. В тихие, ясные ночи постоянно случались морозы до -3° в первой и до -7,5° в последней трети описываемого месяца. Словом, климат является вполне континентальным. Ветры дули слабые, преимущественно с запада и северо-запада ¹⁷²; четыре раза случались ветры более сильные и однажды была буря; затишье стояло нередко. Гроз в продолжение августа не замечено. Сухость воздуха постоянно была очень велика. Ясных дней в течение описываемого месяца считалось 22, да кроме того три дня были ясны наполовину; по ночам же облачность случалась чаще. [134]

Общий характер южного Цайдама. Южный Цайдам, по которому лежал теперь наш путь, представляет собой обширную солончаковую котловину, протянувшуюся верст на 400 от востока к западу при средней ширине около сотни верст ¹⁷³. Вся эта площадь несомненно бывшая, притом сравнительно недавно, дном обширного озера, поднята на одинаковую абсолютную высоту, около 9 тыс. футов. Ее окаймляют на юге окрайние горы Северного Тибета; на востоке западные продолжения некоторых хребтов верхней Хуан-хэ; на севере и западе обширный пустынный район того же Цайдама. С пограничных южных и частью восточных хребтов сбегают речки, обыкновенно теряющиеся в почве при выходе из гор. Только три из них, более значительные — Баян-гол, Найджин-гол и Уту-мурень — протекают внутрь описываемой котловины и образуют на своих устьях небольшие соленые озера. Впрочем, местные монголы ныне говорили нам, что три названные речки образуют посредине южноцайдамских солончаков общее довольно обширное оз. Дабасун-нор, которое увеличивается и уменьшается в своих размерах, смотря по притоку воды ¹⁷⁴, зимой же не замерзает вследствие большой солености. Насколько это сведение верно, сказать трудно.

Но и терявшиеся при выходе из гор речки не пропадают для Цайдама бесследно. Пробравшись под землей через покатую равнину, сопровождающую, как обыкновенно в Центральной Азии, подножие горных хребтов, эти речки выходят снова на поверхность почвы в виде ключей более или менее значительных и частых. Такие ключи, промывая излишнюю соль и доставляя влагу окружающей почве, образуют сравнительно лучшие болотистые площади ¹⁷⁵, поросшие, как уже было говорено, тростником, колосником (Elymus), осокой, местами злаком (Alopecurus longiaristatus), вообще сносным подножным кормом. На этих только болотах и возможно пасти свои стада местным монголам. Изредка те же ключи располагаются вдоль по сухим речным руслам, которые летом, при сильных в горах дождях, временно превращаются в настоящие реки ¹⁷⁶.

Орошенная подземной водой небольшая часть южноцайдамской котловины обозначается, помимо ключевых болот, зарослями кустарников, главным образом тамариска и хармыка; реже встречаются здесь кендырь и сугак; травы между этими кустами нет вовсе, кроме мелкого тростника, да и то не везде. Такая сравнительно лучшая в Цайдаме площадь тянется вдоль покатой от южных гор бесплодной глинисто-песчаной и галечной равнины лентой верст на 10-15-20 в ширину. К северу от нее залегают голые солончаки, наполняющие собой все остальное пространство цайдамской котловины. В большей части этих солончаков, вероятно, никогда [135] не ступала нога человека. Поперечные пути имеются лишь в крайней восточной и крайней западной части описываемой котловины. Западный путь ведет с р. Уту-мурени в ур. Сыртын. По словам монголов, здесь приходится итти два дня (60-70 верст) поперек голых сильно взъерошенных солончаков; воду и дрова необходимо брать с собой; местами соль стоит на пути кубами в 5-6 футов высотой. Вообще весь Цайдам богат так солью, как ни одна из других местностей Центральной Азии ¹⁷⁷.

Переход до р. Найджин-гол. Наняв, как было выше сказано, у монголов Дзун-засака 45 лошадей под вьюк до р. Найджин-гол, мы отправили туда утром 15 сентября этот караван. В конвой было назначено шесть казаков. В тот же день после полудня выступили сами, завьючив не болевших верблюдов и более сильных из выздоровевших. Как обыкновенно после долгой стоянки, сначала вьюки не ладились, так что мы прошли в первый день только пять верст до главного русла Номохун-гола. Здесь воды не оказалось, но поздно вечером она пришла из гор. В ту же ночь поднялась сильная западная буря, наполнившая воздух тучами пыли и песка. После недавних жаров сразу стало прохладно, даже холодно, ибо на следующий день несколько раз моросил снег; на горах же Бурхан-Будды этот снег выпал до самого их подножия. Вообще осень, видимо, наступала, о чем свидетельствовали также пожелтевшие листья кустарников и засохший тростник на болотах.

Подвигаясь весьма тихо, чтобы не утруждать слабых еще верблюдов, мы употребили девять суток на переход до Найджин-гола. Местность по всему пути была отвратительная: сплошная равнина, поросшая тамариском и кое-где хармыком; иногда выдаются здесь непокрытые кустарником площади, на них часто растет мелкий тростник, реже кендырь; изредка встречаются ключи, вода которых почти всегда более или менее соленая. Почва — сплошь солончаковая глина, твердая как камень; кое-где соль залегает и в чистом виде среди голых солончаков. По всему пути вьется узкая тропинка, довольно хорошо наезженная. Без такой тропинки пройти здесь невозможно; трудно также и без вожака, ибо поперечные, ведущие к кочевьям, тропинки нередко пересекают главную. Жителей по нашему пути нигде не было. Они откочевали в стороны из боязни разбойников, которые грабят в Цайдаме всего более осенью.

На четвертые сутки после бури, круто переменившей ясную и жаркую летнюю погоду на прохладную и (сначала) облачную осеннюю, нам пришлось испытать большую в Цайдаме редкость, именно сильный дождь, который шел с полуночи до рассвета. Этот дождь так размочил солончаковую глину, что итти сделалось весьма трудно — верблюды скользили и падали, к нашим же сапогам липли тяжелые куски грязи. Едва доползли мы до Найджин-гола, куда казаки с караваном лошадей пришли тремя сутками ранее. Общий наш бивуак был устроен теперь на р. Дульцин-гол, составляющей рукав Найджин-гола и теряющейся в солончаках. Долина этого рукава, там, где мы стояли, имела с полверсты ширины, поросла кустарником балга-мото и изобиловала ключами. Кроме фазанов (Phasianus vlangalii), здесь в изобилии водились зайцы (Lepus sp.); в лёссовых же обрывах (20-30 футов высотой), обставляющих бока названной долины, держались филины (Bubo sp.). Сама река Найджин-гол ¹⁷⁸ протекает двумя, вскоре, впрочем, соединяющимися рукавами; первый из них [136] лежит западнее Дульцин-гола в расстоянии одной версты, а второй верстах в трех еще далее. Оба эти рукава по величине почти равны и имели при средней воде от 10 до 12 сажен ширины, глубину же на бродах в 2 фута. Судя по береговым наносам вода во время прибыли повышается здесь на 3-4 фута. Кустарников на описываемых рукавах нет. Рыбы в них много, так что западный рукав носит местное название «Загасун-гол», т. е. рыбья река. Впрочем, мы нашли здесь лишь один вид расщепохвоста (Schizopygopsis eckloni n. sp.), встреченный при третьем путешествии в р. Шуга на плато Тибета; в ключах же добыли два вида гольца (Nemachilus stoliczkai, N. chondrostoma n. sp.) и два вида губача (Diplophysa dispar n. sp., D. scleroptera n. sp.). На левом берегу обоих рукавов Найджин-гола находятся небольшие пашни монголов тайджинерского хошуна. Эти монголы живут также в урочище Галмык, которое лежит на западной стороне вышеописанной реки и представляет собой обширную, более 30 верст от востока к западу, болотисто-солончаковую площадь, изобилующую ключами и поросшую мелким тростником.

Осенний пролет птиц. С прибытием на р. Найджин-гол, т. е. в конце сентября, уже почти окончился осенний пролет птиц для здешних местностей. Этот пролет, как выше было говорено, отличался большой своей бедностью. То же самое наблюдалось нами в Цайдаме и в 1879 г. Тогда, в августе, замечено было 28 пролетных видов, в сентябре 10 ¹⁷⁹. Ныне в августе наблюдалось на пролете 18 видов пернатых, а в сентябре 15. Из этого общего числа только пять видов — жавороночки (Galandrella brachydactyla), удоды (Upupa epops), белые плисицы (Motacilla baikalensis), серые и малые журавли (Grus cinerea, Grus virgo) — летели в большем количестве; остальные же являлись в ничтожном числе или даже единичными, быть может, заблудившимися экземплярами. Пролетных гусей и лебедей вовсе не было видно; утки показывались как редкость, в одиночку, или маленькими стайками на немногих речках и на более обширных ключевых болотах. Из голенастых несколько чаще замечены ржанки (Charadrius xanthocheilus) да вышеназванные журавли, которые с 18 по 25 сентября большими стадами высоко, не останавливаясь, неслись к югу и, вероятно, за один мах перелетали через весь Тибет ¹⁸⁰.

Впрочем, не для одних только журавлей, но вообщее поспешность составляет в Центральной Азии характерную черту пролета как весеннего, так даже и осеннего. Притом пролет осенью начинается рано — с первых чисел августа. Обусловливается все это невыгодными физико-географическими условиями здешних пустынь, где очень мало, часто вовсе нет мест, удобных для покормки и отдыха, а климат также крайне неблагоприятен. С другой стороны, ничтожный пролет в Цайдаме зависит от невыгодного положения этой страны в глубине Центральной Азии. Сюда птицам, проводящим лето в нашей Сибири, вовсе не дорога, ибо они должны лететь поперек самых диких частей Гоби и Тибета. Вот почему, за немногими исключениями, пернатые странники направляются, как показали наблюдения наших путешествий, или восточнее на Ордос и Ала-шань, или далеко западнее — частью (водяные) на Лоб-нор, гораздо же более к верховьям Тарима. Средина Гоби и прилежащие к ней с юга также [137] средние части Тибетского нагорья остаются для пролетных птиц запретной страной, куда в общем попадают или сильные летуны (хищники, журавли, турпаны), или неопытные и заблудившиеся экземпляры ¹⁸¹.

Тайджинерский хошун. Тайджинерский хошун, о котором было упомянуто выше, занимает большую часть Цайдама и весь Цай-дам западный ¹⁸² с урочищем Гас, даже несколько далее. Словом, этот хошун своей площадью превосходит остальные четыре цайдамских хошуна, вместе взятых. Однако число жителей в нем незначительно, всего около 500 семейств. Хотя эти монголы, равно как и прочие цайдамцы и куку-норцы, по своему происхождению принадлежат к племени олютов, но по наружному типу отличаются от своих собратий. Тайджинерцы нередко напоминают тюркский тип, в особенности те индивидуумы, у которых хорошо растут усы и борода. Такая закваска тюркской крови могла произойти от помеси с лобнорцами или другими туркестанцами; с ними до дунганского восстания сношения здесь были частые.

Сами тайджинерцы объясняли нам, что их предки жили на Куку-норе, откуда ушли под начальством восставшего против китайцев Дан-джин-хун-тайджи или просто хун-тайджи ¹⁸³. Этот последний направился начала через Курлык и Сыртын в Са-чжеу, взял и разграбил названный город. Затем через Гас пошел на Лоб-нор и далее к Турфану, в котором поселилась часть его сподвижников. Они приняли магометанство, равно как и сам хун-тайджи; о дальнейшей судьбе его неизвестно. Во время движения к Лоб-нору около сотни спутников того же хун-тайджи остались на жительство в западном Цайдаме и были вновь приняты в китайское подданство. Их начальник получил титул засака, а хошун стал называться по имени хун-тайджи — Тайджинерский.

Однажды мы купили здесь масла и, когда упрекнули продавцов в том, что это масло полно шерсти и грязи, то они не задумавшись отвечали: «нужно жить, как велит бог: он посылает грязь, ее следует и принимать. Хороший, праведный кочевник должен в течение года съесть фунта три шерсти от своих стад, а земледелец-китаец столько же земли со своего поля». Женщины тайджинерцев далеко не целомудренны, в особенности пастушки, которые нередко делаются матерями, имея лишь 13 или 14 лет от роду.

В тот же хошун, лет 30 тому назад, пришли из Тибета около 30 семейств длинноволосых тангутов. Они стали кочевать в горах на верховьях Уту-мурени, держали стада яков и баранов, вели себя мирно. Прожив лет десять, ушли обратно в Тибет. По другим сведениям, восемь палаток этих тангутов живут на занятых местах и поныне. Так, в глубине Азии, до сих пор еще шляются мелкие орды с одного места на другое.

Легенда о происхождении русских. Интересную сообщили нам тайджинерские монголы легенду о происхождении русских. Впрочем, под этим именем, быть может, разумелись все вообще европейцы. Из них монголы знают только русских, как своих пограничных соседей. Поэтому людей разных европейских национальностей те же номады зовут общим именем «орос-хун», т. е. русский человек. «В давние времена, — говорили теперь нам, — жил где-то в Центральной Азии, [138] отшельником в пещере, добродетельный лама, проводивший, вдали от людей, все свое время в молитвах к богу. Случайно к тому же месту прикочевала семья номадов, состоявшая из старухи-матери и ее дочери. Дочь эта, пасши свой скот, наткнулась на пещеру, в которой жил святой лама, бывший в это время больным. Сострадательная девушка принесла больному кислого молока, но лама не хотел вкусить подобной пищи. Наконец, уступая просьбам девицы, съел принесенное молоко и продолжал питаться им каждый день, пока не выздоровел. Затем, в благодарность за свое спасение, лама женился на доброй девушке. Когда об этом узнал царь той страны, то послал войско убить ламу, совершившего для своего звания великий грех женитьбы. Лишь только войско начало приближаться к жилищу ламы, этот последний нарвал метелок тростника и обтыкал ими вокруг своей юрты. Затем, помолившись богу, превратил все эти метелки в воинов, которые побили царское войско. Разгневанный царь послал другую рать, а за ней и третью, но все они также были побиты, ибо сотворенные молитвами ламы воины в свою очередь ломали метелки тростника и превращали их в людей, так что в непродолжительном времени у святого ламы составилось войско многочисленное. После побития третьей рати царь оставил в покое ламу; но этот последний не пожелал более жить на земле и улетел на небо в верхнее отверстие своей юрты с дымом очага. Оставшейся жене своей лама предоставил править сотворенным из тростника народом, от которого и произошли русские. У них, поясняли рассказчики, тело белое и волосы нередко русые, потому что стебли тростника желтоватые, а метелки лишь немного темнее».

Следование к р. Уту-мурень. Нанятые у Дзун-засака монголы с вьючными лошадьми были отпущены обратно по приходе нашем к Найджин-голу. Оставил я лишь на время при себе того переводчика, который недавно привез нам письма из Синина. Этот переводчик, родом дунганин, был весьма услужлив и полезен при сношениях с туземцами. От своего амбаня он имел поручение, помимо доставки писем, съездить на р. Ды-чю в кумирню Ням-цу и разузнать там, кто именно нападал на нас в Тибете. Вероятно, сининский амбань опасался официальной жалобы с моей стороны и желал подробно разузнать дело, чтобы впоследствии «отписаться».

Названный переводчик отправлен был теперь вперед на р. Уту-мурень заготовить там для нас вожака на дальнейший путь и купить на продовольствие баранов. Вслед за тем двинулись и мы, завьючив своих верблюдов, которые почти совсем оправились после недавней болезни. Только еще у семерых стали сходить подошвы лап, и эти верблюды пресмешно шлепали своими ногами, словно шли в калошах. Экспедиционные казаки ехали теперь на лошадях, за исключением лишь головного вожака каравана, каковым при всех экспедициях был у меня старший урядник Иринчинов. Много, очень много услуг оказал этот человек делу наших путешествии и, как бурят родом, незаменим был при сношениях с монголами.

Пройдя по южной окраине болотистого урочища Галмык, мы снова вошли в полосу кустарников, по которым и лежал наш путь до р. Уту-мурень. Расстояние здесь 177 верст. Общий характер местности тот же, что и прежде, почва та же. Только хармык и тамариск еще хуже — корявее и реже рассажены. Зато попутные ключи были обильнее водой, правда, солоноватой, но на вкус не противной. Местами по этим ключам рос тростник, в котором во множестве держались фазаны. Охотились мы за ними весьма усердно, и мне случалось убивать в продолжение нескольких часов, [139] притом без лягавой собаки, до пятидесяти экземпляров. Старые самцы были очень жирны, но еще не вполне вылиняли. Фазанами продовольствовался теперь весь наш отряд.

Общее восточно-западное направление нашего пути изменилось с Найджин-гола на северо-западное или, правильнее, западо-северо-западное. Окрайние горы с юга попрежнему стояли высокой крутой стеной; только расстояние до этих гор теперь несколько увеличилось. На этой расширенной площади ближе к р. Уту-мурень высилась небольшая горная группа Хоргоин-ула, с запада много занесенная песком.

Погода во время нашего пути стояла довольно хорошая — в конце сентября облачная, в начале же октября ясная. Дневное тепло доходило до +15,2° в тени; ночные морозы до-12,9°. Пыль более или менее наполняла атмосферу. В особенности в конце сентября эта пыль бывала так густа, что высокие окрайние горы иногда чуть виднелись. Как эта пыль, так и общий равнинный характер местности сильно затрудняли съемку, ибо не на что было ориентироваться. Приходилось орудовать компасом и иногда довольствоваться только направлением собственной тени; буссолью же делались засечки гор и их выдающихся мысов.

1 октября мы заменили свою палатку войлочной юртой, уцелевшей еще от прошлой зимы. В юрте гораздо теплее и удобнее во время холодов; несносно только ежедневно ставить и разбирать это жилье во время пути. Для казаков на Уту-мурени была куплена также юрта, но весьма плохая; притом в ней могла помещаться лишь половина экспедиционного отряда; остальные казаки провели зиму в палатке.

Наконец, 7 октября, мы пришли к р. Уту-мурень, которая по новым сведениям, сколько кажется, более достоверным, вытекает из снеговой группы Харза в хребте Марко Поло на Тибетском нагорье ¹⁸⁴. По пути в горах и у подножия их в цайдамской равнине Уту-мурень пополняется водой многих ключей, а затем в северо-восточной части урочища Улан-гаджир принимает слева р. Батыганту. Эта последняя берет свое начало также в окрайних тибетских горах на обширной, залегающей между двумя параллельными хребтами, высокой долине Цаган-тохой. Здесь, как нам говорили, много ключей и прекрасные пастбища, на которых летом пасется монгольский скот из Улан-гаджира.

В среднем своем течении Уту-мурень, там, где мы ее переходили ¹⁸⁵, гораздо меньше Найджин-гола. Она имеет всего от 2 до 3 сажен ширины и, при малой воде, глубину 1-2 фута; течение очень быстрое, вода светлая; ложе реки врезано в почву на сажень, иногда более. Летом, во время дождей в горах, вода в описываемой речке много прибывает и, по словам монголов, делается красной от размываемой глины. По тем же сведениям, Уту-мурень течет от Улан-гаджира еще верст 50-60 к северо-востоку и затем впадает в оз. Дабасун-нор.

Из рыб в описываемой реке мы добыли только один вид губача (Diplophysa dispar n. sp.), а в ключах Улан-гаджира нашли два вида гольца (Nemachilus stoliczkai, N. chondrostoma n. sp.).

Урочище Улан-гаджир. Не один раз вышеупоминавшееся урочище Улан-гаджир лежит на левом берегу той же Уту-мурени и протягивается от юго-востока к северо-западу верст на 50. Название его в [140] переводе означает «красный гриб» и дано описываемому урочищу потому, что на южной стороне часто встречаются невысокие, по мнению монголов, на грибы похожие, бугры из песка и лёссовой глины ¹⁸⁶. По своему характеру Улан-гаджир совершенно походит на Галмык, подобно которому образуется подземной водой, вероятно отделяющейся от Уту-мурени и ее притока Батыганту. Вся площадь описываемого урочища изобилует ключами, обыкновенно глубоко (от 5 до 7 футов) бьющими из-под земли, и имеет болотисто-солончаковую почву, поросшую всего более низким тростником; возле же ключей, вода которых большей частью солоноватая, этот тростник выше и гуще. Абсолютная высота местности почти одинакова, как и для всего южного Цайдама, именно 8 800 футов. Пастбища в Улан-гаджире довольно хороши, в особенности вблизи Уту-мурени; поэтому здесь всегда живут монголы. Есть даже две небольшие глиняные хырмы, но они лежали в стороне от нашего пути. По дальности расстояния разбойники оронгыны приезжают грабить в Улан-гаджир лишь изредка и перед нашим сюда приходом три года сряду не появлялись.

От близко лежащих при выходе из гор ущелий рр. Уту-мурень и Батыганту, вплоть до Улан-гаджира, следовательно верст на 25, расстилается совершенно бесплодная равнина с почвой из лёссовой глины, песка и гальки. Летом, во время сильных дождей, в горах вода бежит по всей этой равнине; тогда пути здесь нет. Нельзя также пройти с караваном и по самому Улан-гаджиру, пока болота не замерзнут. Вообще поздняя осень, которая теперь уже наступила, может считаться единственным лучшим временем для путешествия по всему южному Цайдаму. Весной и летом пройти с верблюдами здесь почти невозможно — болота топки, жарко, гибель мучающих насекомых; зимою вьючным животным также трудно, ибо корм на ночлегах уже съеден местным скотом.

Из Улан-гаджира ведут два пути: один путь в урочище Гас, другой в урочище Сыртын. Этот последний, о котором было упомянуто выше направляется, как говорили нам монголы, вниз по Уту-мурени до ее устья, затем обходит оз. Дабасун-нор и пересекает урочище Махай.

В Улан-гаджире мы провели пять суток. Местные монголы, сведав о скором прибытии к ним нашей экспедиции, откочевали в стороны и попрятались со своими стадами так что их едва можно было разыскать. Однако, видя, что мы дурного не делаем, вскоре возвратились на прежние свои места. С помощью сининского переводчика мы купили у тех же монголов 60 баранов, юрту для казаков, немного масла и променяли трех усталых лошадей на свежих. Гораздо затруднительнее было отыскать проводника на дальнейший путь в Гас. Однако и это самое важное для нас дело уладилось, после настоятельных с нашей стороны требований и при содействии того же сининского переводчика. Последний был вознагражден за свои услуги и отправлен обратно.

В Улан-гаджире (на берегу Уту-мурени) удалось сделать астрономическое определение широты и долготы, так что место это хорошо теперь установлено по географическим координатам. Широта получилась равной 36°55,8'; долгота же вышла 93°13' от Гринвича.

В ближайших к нашему бивуаку тростниках водилось множество фазанов (Phasianus vlangalii) — тот самый вид, что и для всего Цайдама. Охота за ним была так добычлива, что я брал с собой казака, иногда же двух, с мешками, собирать убитых; притом еще довольно часто подстреленные убегали в тростник. Кроме фазанов, по болотам держались в небольшом числе пролетные, быть может даже оставшиеся на зимовку, утки, главным [141] образом кряквы (Anas boschas) и нередко попадались водяные коростели (Rallus aquaticus).

13 октября, в сопровождении нового вожака и другого монгола, назначенного ему в товарищи, выступили мы с Уту-мурени в Гас. По самому Улан-гаджиру, еще не совсем замерзшему, с верблюдами итти нельзя было; поэтому мы направились южной окраиной той же болотистой площади. Прошли здесь 47 верст. Затем ключевые болота заменились голыми солончаками и такими же залежами лёссовой глины; на севере еще ранее почва начала волноваться невысокими увалами и холмами. Наконец, еще через полсотни верст мы вступили в бесплодный район, по которому следовали до самого урочища Гас.

Бесплодный район к северо-западу от него. Этот район простирается к северо-западу и северу до окрайних гор системы Алтын-тага и охватывает широкой полосой с севера болотисто-солончаковые равнины южного Цайдама ¹⁸⁷. Столь обширная площадь характеризуется крайним безводием и бесплодием, так что монголы называют ее общим именем «шала», т. е. глина ¹⁸⁸. Почва состоит здесь из лёсса, песка и мелкой гальки выступающих наружу горных пород мы не видали.

Абсолютная высота колеблется от 9½ до 11½ тыс. футов, иногда может быть и более. Форма поверхности в общем волнистая и холмистая, нередко равнинная, всегда изборожденная частыми бурями. Даже слабый ветер поднимает здесь более или менее густую пыль. При постоянном господстве западных ветров эта пыль уносится далеко к востоку и образует лёссовые толщи в ближайших частях собственно Китая или, осаждаясь там на горах и смачиваемая дождями летнего муссона, обусловливает обильную растительность этих гор. В описываемый же район периодические дожди не заходят, поэтому здесь является совершенная пустыня. Ее поверхность почти вовсе лишена растительности и только кое-где можно встретить одинокие кустики белолозника, бударганы и Reaumuria [реамюрия], изредка, впрочем, скученные узкой полосой вдоль сухих русел, намечающих сбег воды при крайне редком здесь дожде. Зато разрушающее действие ветров видно на каждом шагу. Они изрыли рыхлую почву пустыни неширокими долинами, ущельями и оврагами; местами насыпали массы песка, местами обделали лёссовую глину в форму башен или кубов, то в одиночку, то кучами разбросанных.

Летом здесь страшные жары, зимой сильные морозы, крайняя же сухость воздуха господствует круглый год.

Из живых существ в описываемой пустыне бродят лишь дикие верблюды да изредка залетают вороны и грифы. Но и среди столь ужасной местности кое-где выдаются, как бы оазисами, небольшие площади, на которых выступает в виде ключей подземная вода, сбегающая со снеговых вершин окрайних северных и южных гор. Таким путем образовались лежавшие по нашему пути урочища Гансы и Гас. В более удаленных от гор частях той же пустыни, вероятно, нет и подобных оазисов; там могильное царство в полном смысле этого слова.

Наш путь по урочищу Гансы. От небольшого соленого озерка Гашун-нор, встреченного в крайнем западном углу южноцайдамских солончаков, нам предстоял безводный переход, как оказалось потом в 67 верст. Запасшись водой, мы прошли это расстояние в три приёма: [142] с места вышли в полдень и ночевали, сделав 25 верст; на следующий день, пройдя еще 25 верст, отдыхали часа два и, наконец, в поздние сумерки добрались в довольно плодородное урочище Гансы. Верблюды все время оставались без корма, лошадям трижды дали по три пригоршни ячменя. Итти каравану было очень хорошо. Так и везде в Центральной Азии — чем хуже и бесплоднее местность, тем лучше по ней путь с верблюдами и наоборот. Однако дорогой теперь немало встречалось костей баранов и рогатого скота. Те и другие гибнут здесь от безводия во время перекочевок тайджинерских монголов на нестравленный корм в урочище Гансы.

Это урочище лежит на абсолютной высоте 9300 футов среди бесплодной пустыни и представляет собой впадину, имеющую около 50 верст в окружности и, вероятно, некогда бывшую днем озера. Теперь здесь находится только в юго-восточной части небольшое соленое озерко, вода которого пополняется маленькой речкой, образующейся из ключей. Ключи находятся также и в западной части описываемой котловины. Почва здесь всюду солончаковая; местами чистая соль занимает порядочные площади. Растительность возле ключей и там, где соли поменьше, довольно хорошая для Цайдама. Кроме тростника, здесь растет колосник (Elymus), несколько видов мелких злаков и сложноцветных, кое-где попадается хармык, но тамариска нет. Из птиц мы встретили небольшие стада запоздалых пролетных уток (Anas beschas, А. acuta, Querquedula circia, Fuligula cristata) и пару, вероятно заблудившихся, лебедей (Cygnus bewickii?); среди местных пернатых найдены были саксаульная сойка (Podoces hendersoni) и два вида жавороночков (Alauda arvensis?, А. cheleensis?); фазанов здесь нет вовсе. Из млекопитающих в Гансы держатся хара-сульты (Antilope sutgutturcsa); кроме того, встречаются мелкие полевки — Arvicola sp., А. blythyi; первые живут по болотам, последние в норах на сухих лугах возле ключей.

На другой день прихода в описываемое урочище, именно 19 октября, мы праздновали годовщину своего путешествия. Со дня выхода из Кяхты пройдено было до сих пор караванного пути 3 980 верст. В общем дело экспедиции шло удачно, да и шансы на успех в будущем теперь наметились уже довольно рельефно.

От ключей западной окраины урочища Гансы до восточного угла урочища Гас нам опять предстоял безводный переход в 57 верст. Местность здесь также совершенная пустыня, вздутая почти в средине указанного расстояния до 11½ тыс. футов абсолютной высоты. Подъем со стороны Гансы весьма пологий и ровный; спуск же к Гасу во второй своей половине несколько хуже, ибо почва становится рыхлее и появляются бугры. Выступив из Гансы перед полуднем, мы сначала немного заблудились, но проводники вскоре заметили свою ошибку и по небольшим обо, поставленным как приметы пути, отыскали истинную дорогу. Последняя местами здесь заметна, местами совершенно задута ветрами. Таким образом, обычай буддистов ставить обо по дорогам и на перевалах теперь много пригодился. До вечера того же дня мы прошли почти половину всего безводного расстояния и ночевали с запасной водой, но без корма для животных; в особенности худо было лошадям, ибо ночью поднялся снежный буран и сделалось очень холодно ¹⁸⁹. На следующий день вторая половина пути была благополучно пройдена, и после полудня мы поставили свой бивуак в восточной окраине урочища Гас. [143]

Погода за сентябрь и октябрь. Между тем уже близился конец октября, первая половина которого, равно как и весь сентябрь, проведены были нами в солончаковых равнинах южного Цайдама; вторую половину октября мы пробыли в бесплодном районе Цайдама западного и в урочище Гас.

Начнем с сентября. В общем в первой половине этого месяца погода стояла ясная и днем жаркая; во второй же половине, наоборот, было облачно и прохладно.

После ночных морозов (до -7,5°), случившихся в последней трети августа, в продолжение всего сентября ночная температура не падала ниже -6,5°; чаще же (19 раз) стояла выше точки замерзания. При том дневное тепло в сентябре достигало, при наблюдении в тени в 1 час пополудни, большей цифры (+25,4°), нежели в августе ¹⁹⁰.

В первой, ясной половине сентября, обыкновенно после нескольких почти безоблачных жарких дней, задувал довольно сильный западный ветер и не надолго небо покрывалось облаками. На окрайних тибетских горах и, вероятно, на самом плато Тибета в это время падал снег, который, однако, стаивал даже в верхнем поясе ближайших гор. Но после ночной бури с 17-го на 18-е число наступила серия непогоды, продолжавшаяся около двух недель. В это время в Цайдаме почти постоянно было облачно и воздух наполнен пылью; на тибетских же горах каждодневно падал снег. В Цайдаме ночью с 21-го на 22-е число шел проливной дождь; помимо этого небольшой дождь падал дважды в описываемом месяце да трижды только крапал; утром 18-го числа моросил снег. При всем том сухость воздуха, в особенности в ясную погоду, была очень велика. Ветры в сентябре преобладали западные, иногда (6 раз) довольно сильные; настоящая буря случилась только одна; затишья стояли часто; гроз не было вовсе, но над Тибетом дважды по вечерам замечена сверкавшая молния.

По словам местных монголов осень в нынешнем году наступила в Цайдаме рано, что, по приметам тех же номадов, предвещает теплую зиму и раннюю весну.

В октябре ночные морозы, постепенно увеличиваясь, достигли во второй половине этого месяца до -22,3° на восходе солнца. Дневное тепло падало несколько быстрее: после +15,2° в тени в 1 час пополудни 3-го числа в тот же час наблюдения в первой половине октября термометр понижался до +5,0°, во второй же половине октября, именно 24-го числа, в первый раз в 1 час дня замечено ниже нуля (-0,7°) и затем эта полдневная температура упала в конце описываемого месяца до -3°. Впрочем, солнце грело довольно сильно и при тихой погоде днем было тепло, но становилось холодно, лишь только поднимался хотя бы незначительный ветерок. Болота замерзли окончательно около 20-го числа; оз. Гас, вода которого очень солона было совершенно свободно от льда даже в начале ноября. В общем погода в октябре стояла почти исключительно ясная (ясных дней 23, полу ясных пять, облачных три), но нередко атмосфера была наполнена, словно дымом, пылью, которую поднимал даже слабый ветер. Облачность случалась всего чаще к вечеру или во второй половине ночи. На окрайних тибетских горах в это время падал снег, иногда до самой их подошвы, но обыкновенно небольшой. Днем сильно преобладали затишья, [144] по ночам же часто дул слабый западный ветер; то же западное направление ветра почти исключительно замечено и днем; бурь наблюдалось только две. Атмосферных осадков собственно в Цайдаме за весь октябрь было крайне мало; только однажды ночью случился снежный буран, да в другой раз утром моросил снег.

Таинственное урочище Гас. Урочище Гас ¹⁹¹, куда мы теперь пришли и о котором часто слышали в прежние путешествия на Лоб-норе и в Цайдаме, лежит в северо-западном углу этого последнего, там, где северные и южные окрайние горы, т. е. Алтын-таг и главный кряж среднего Куэн-люня, значительно сближены между собой. Подобно Гансы, Гас представляет солончаковую равнину, или, вернее, впадину с абсолютной высотой около 9 тыс. футов. Только площадь, занимаемая солончаками, здесь обширнее. Она протягивается верст на 70 с востока на запад, при ширине верст в 20 или около того. В северной части и почти в средине общего протяжения этих солончаков лежит оз. Гас, имеющее до 45 верст в окружности и своей формой напоминающее зерно фасоли. Это озеро очень мелко, так что у берега, по крайней мере южного, где мы проходили, на расстоянии нескольких сажен глубина не превосходит 2-3 дюймов. Притом вода чрезвычайно соленая, ради чего не замерзает и зимой. Большие отложения соли находятся на дне самого озера и разбросаны по его берегам. Последние везде представляют голый солончак, и лишь на юго-западном берегу лежат небольшие тростниковые болота, сопровождающие низовье единственной, в оз. Гас впадающей, речки, образуемой подземными ключами, верстах в 30 западнее. Эта-то речка, пополняя притоком своей воды сильное летнее испарение, поддерживает существование описываемого озера, которое в прежние времена, вероятно, было гораздо обширнее и занимало все окрестные солончаки. Ныне по этим солончакам много ключей, образуемых подземной водой, сбегающей как с ближайших, так и значительно к западу удаленных снеговых вершин Чамен-тага и окрайних тибетских гор ¹⁹². На северной же стороне оз. Гас, где снеговых вершин нет, площадь солончаков весьма узкая, и за нею тотчас лежит совершенно бесплодная пустыня. Отсюда, т. е. с северной окраины Гаса, существует путь в Курлык-цайдам. Путь этот, по словам нашего вожака-монгола, весьма трудный, ибо пролегает по бесплодной пустыне, в которой лишь изредка встречаются небольшие солончаковые площади с ключевой водой. В самом Гасе, там, где соль сплошь лежит на поверхности почвы иногда толстым слоем, подобные места, конечно, совершенно бесплодны и издали кажутся покрытыми снегом или льдом. Там же, где соли поменьше и в особенности возле ключей, или на небольших болотах, ими образуемых, растет в изобилии хармык, а из трав, кроме тростника, колосник, иногда дырисун, кое-какие другие злаки и сложноцветные, так что пастбища в подобных местах довольно хороши.

Из зверей в описываемом урочище водятся в большом числе хулан (Asinus kiarig) и зайцы; довольно много также хара-сульт и волков; изредка попадаются лисицы; осенью на ягоды хармыка являются из Тибета медведи (Ursus lagomyiarius), которые залегают на зимнюю спячку в норах, выкапываемых в лёссовых буграх близ юго-западного берега большого озера. Здесь же летом держатся в тростниках кабаны, ежегодно весной [145] приходящие с Лоб-нора и на зиму отправляющиеся обратно. Среди мелких грызунов попадаются в большом числе оба вида полевок, найденных в урочище Гансы; кроме того, встречены два новых вида грызунов — Gerbillus roborowskii n. sp. и осторожный Gerbillus przewalskii n. sp. [песчанки].

Птиц в Гасе вообще мало. Найдены здесь были: саксаульная сойка (Podoces hendersoni) и жаворонки (Otocoris longirostris?, Galandrella cheleensis, изредка Alauda arvensis? и Melanocorypha maxima); в кустах хармыка попадались зимующие сорокопуты (Lanius sphaenocercus?), а на незамерзающих ключах также зимующие: водяной пастушок (Rallus aquaticus) ¹⁹³, бекас-отшельник (Scolopax solitaria), водяная щеврица (Anthus öquaticus) и утки (всего более Anas boschas), за которыми охотятся соколы (Falco hendersoni); кроме того, здесь встречены вероятно случайно залетевшие: стайка (5 экз.) обыкновенных скворцов (Sturnus Vulgaris) и пара пестрозобых песочников (Pelidna cinclus), одинокий бекас (Scolopax gallinago) и одинокие дрозды — рябинник (Turdus pilaris) и большой черный (Merula maxima). На покормку семенами ситника (Scirpus maritimus), растущего по берегам западной речки, прилетали довольно большие стада больдуруков (Syrrhaptes paradoxus). Фазанов в Гасе нет вовсе; они не могли пробраться сюда через пустыни — ни с Лоб-нора, ни из Улан-гаджира. Не нашли мы также в здешних ключах и рыбы; не было также гольцов (Nemachilus), которые повсеместно встречаются в ключах Цайдама и Тибета; впрочем, быть может, они запрятались по случаю наступавшей зимы.

Климат Гаса тот же, что и в соседней пустыне, т. е. сухой и крайне континентальный. Зима здесь бесснежная, но с большими ночными морозами. Летом, по словам нашего вожака, некогда прожившего в Гасе два года сряду, дожди здесь случаются, как большая редкость. Таким образом, эта местность, равно как и весь западный Цайдам, да вероятно и прилегающие части Тибета, лежат вне области юго-западного индийского муссона, проливающего столько влаги на Тибет Северо-восточный. С другой стороны, выпадению в Гасе летом хотя бы слабых дождей, вероятно, препятствует, как и во всем Цайдаме, сильное нагревание почвы на окрестных обширных бесплодных площадях.

В административном отношении Гас принадлежит Цайдаму, именно Тайджинерскому хошуну, но монголы живут здесь лишь изредка и временно. Объясняли они нам это отдаленностью местности и большим затруднением, в особенности для мелкого скота, перейти через обширные безводные и бесплодные пространства. Кроме того, в период дунганской смуты те же монголы опасались нападений магометан, которые, действительно, вырезали несколько монгольских семейств, живших тогда в Гасе. Ныне здесь нет постоянных жителей. На ключевых же истоках западной реки ¹⁹⁴ видны развалины древней хырмы и следы прежних пашен. Летом в горах, окаймляющих обширную, к западу от Гаса лежащую долину, появляются тайком из Восточного Туркестана золотокопатели. В самый Гас, как сообщал нам монгол-вожак, осенью приходят охотники с Лоб-нора и из оазиса Черчен; изредка они остаются здесь зимовать; охотятся специально на хуланов, шкурами которых платят подать китайцам. Наконец, по тем же сведениям, лет 25 назад в Гасе несколько времени [146] кочевали тангуты, в числе около 20 палаток; явились они сюда из Тибета, куда и ушли обратно.

Хотя сам по себе Гас ничуть не лучше других местностей Цайдама, например, урочищ Галмык или Улан-гаджир, но цайдамские монголы почему-то особенно им восхищаются. У них даже существует про это место песня, восхваляющая подвиги вышеупомянутого Данджин-хун-тайджи и, как говорят, им самим сочиненная перед походом на Лоб-нор. Песня эта в переводе следующая:

«Белый гасынский дырисун колышется ветром. Один маленький данджин отправляется отсюда к северу. Ветер, сбрасывающий верхние юрточные войлоки, он за ветер не считает. Дождь, промачивающий шубу, дождем не считает. Обширную безводную глину, на которой устает хулан, глиной не считает. Лебедь блудит в пыльном тумане — туманом не считает. Сининские ворота саблей рубил, сам виноват стал и убежал. Бурю бурею не считаю. Мороз, в который щеки отмерзают, морозом не считаю. О, господи! помилуй и прости мою душу!».

Наше пребывание в урочище Гас. Перекочевав из восточной окраины урочища Гас ближе к большому озеру на ключ Ихын-дырисун-намык, где в изобилии встречались подножный корм, хорошая вода и хармык для топлива, я послал урядника Иринчинова, переводчика Абдула и вожака монгола вдоль по тому же Гасу разыскать кого-либо из людей, если таковые здесь имелись. Сам же с двумя казаками поехал в окрайние, к югу лежащие горы, до подошвы которых от нас теперь было лишь около 20 верст. На этом хребте, названном мною впоследствии Цайдамским, высилась в том же южном направлении вечноснеговая группа, известная монголам под именем Ихын-гасын-хоргу, т. е. «вершина Гаса сальная». Такое имя дано потому, что речка, сбегающая с этих снеговых гор, доставляет подземным путем свою воду в урочище Гас; ледники же, по мнению монголов, издали блестят, как застывшее сало. Другая снеговая вершина того же хребта, называемая Ихын-гансын-хоргу (вершина Гансы сальная), лежит восточнее и подземной водой питает урочище Гансы.

Мы отправились в ущелье, образуемое речкой, сбегающей с западной снеговой группы. Путь лежал по покатой от гор совершенно бесплодной равнине. Ну, и поработали же здесь ветры! Все решительно попадавшиеся нам камни, крупные и мелкие, притом, нужно заметить, гранитные, были исковерканы и представляли собою формы блюд, чашек, башмаков, раковин и т. п. Сами горы в нижнем и среднем поясе совершенно бесплодны и засыпаны лёссом, из которого наружу выдаются отдельные гранитные скалы. По дну же ущелья возле быстрой речки, которая тотчас пропадает вне гор, растут: дырисун, изредка колосник и в небольшом количестве кустарники — балга-мото, белолозник(Р), Reaumuria, бударгана и хармык. Из зверей в тех же горах водятся куку-яманы, аргали и дикие яки. Из птиц мы встретили кэкликов (Caccabis magna), стенолазов (Tichodroma muraria), завирушек (Accentor fulvescens); конечно есть ягнятники и бурые грифы; снежный же гриф держится на плато Тибета и только изредка залетает в Цайдам.

Переночевав в горах, мы возвратились на следующий день к своему бивуаку. Вернулись также и посланные разыскивать людей. Они никого не нашли, но встречали следы весьма недавних стойбищ. Как оказалось впоследствии, то были охотники и золотоискатели из оазисов Черчен и Чархалык. Большей частью они ушли из Гаса ранее нашего туда прихода; [147] оставшиеся же заметили по дыму наш бивуак и удрали, не зная, какие появились здесь люди.

Пройдя затем по южному берегу оз. Гас, мы остановились верстах в пяти от юго-западной оконечности этого озера на ключах Айхын. Название это в переводе означает «страшный», но чем страшны описываемые ключи, проводник объяснить нам не мог, хотя уверял, что их боятся даже звери и никогда здесь не пьют воды. Собственно Айхын — два ключа в расстоянии около 400 шагов один от другого. Оба они сильно бьют из-под земли и образуют, вокруг себя порядочные и довольно глубокие озерки. Притом западный ключ, вероятно, минеральный, так как пахнет сернистым водородом; его температура в полдень 2 ноября была +11,2°; восточного же ключа +5,1°. На обоих ключах мы встретили водяных пастушков (Rallus aquaticus) и довольно много зимующих уток, главным образом крякв; они попадались нам и потом на ключах и речках западной части Гаса. Вблизи нашей стоянки по низовью расплывшейся здесь речки рос большой тростник. В нем летом держатся кабаны. Теперь же В. И. Роборовский встретил в этом тростнике медведицу с пятью медвежатами и убил одного из них; желудок этого медвежонка был набит мелкими семенами ситника (Scirpus maritimus), в изобилии здесь растущего. Медведи, как выше было сказано, приходят в Гас осенью на ягоды хармыка и остаются здесь на зимнюю спячку. Мы видели теперь несколько десятков нор, выкопанных этими зверями в лёссовых буграх невдалеке от ключей Айхын. Однако эти норы оказались пустыми, ибо медведи ложатся в них несколько позднее, во второй половине ноября; кроме того, ягоды хармыка в нынешнем году рано осыпались, так что медведи ушли обратно в Тибет, где, вероятно, и залегли на зиму.

В окрестностях тех же тростниковых болот держались большие табуны хуланов, которых вообще очень много в Гасе. По словам нашего вожака эти звери съедают к весне здешний корм дочиста.

От ключей Айхын мы пошли далее к западу в урочище Балгын-баши, откуда, сделав еще 9 верст, добрались в урочище Чон-яр, лежащее на ключевом истоке речки Ногын-гол. Место это отличное — обильно кормом, водой и хармыком для топлива; в окрестностях много антилоп хара-сульт, которых можно бить на продовольствие, словом — удобно во всех отношениях для продолжительной стоянки. Здесь и решено было устроить новый наш склад на время зимней экскурсии к Тибету.

Разъезд к Лоб-нору. Но предварительно отправления на такую экскурсию необходимо было разведать дорогу к Лоб-нору. До него, судя по проложенному на карте новому нашему пути, оставалось сравнительно недалеко, по крайней мере до тех местностей Алтынтага, которые посещены были мною в 1877 г. ¹⁹⁵. Во всяком случае разъезд предстоял гигантский, ибо необходимо было ощупью разыскать удобный для вьючных верблюдов переход через Алтын-таг, словом — тот заброшенный калмыцкий путь в Тибет, о котором я слышал во время лобнорского путешествия. Верный мой сподвижник урядник Иринчинов и казак Хлебников назначены были на такое важное для нашей экспедиции дело; к ним придан был улан-гаджирский вожак-монгол, который хотя и искусился хорошей платой, но, как потом оказалось, служил только лишней обузой. Посланные отправились на верблюдах и взяли с собой продовольствия на две недели; ночевать должны были под открытым небом. [148]

Одновременно урядник Телешов и еще один казак посланы были в другой разъезд — к западу, в направлении предстоящего нам пути. Им велено было проехать на два-три перехода вперед и настрелять для еды антилоп, ибо теперь мы должны были экономить своих баранов на предстоящую зимнюю экскурсию. Этот разъезд вернулся через трое суток. Посланные осмотрели местность верст на 70 от нашей стоянки, убили семь антилоп оронго, часть мяса которых и четыре отличные для коллекции шкуры привезли с собой. Только с одним из казаков, именно Телешовым, чуть было не приключилась беда: на него неожиданно бросился смертельно раненный самец оронго и пробил своими острыми рогами шубу на высоте ляжки левой ноги, так что даже эта нога застряла между рог. Ударь зверь немного повыше в живот, и Телешов был бы ранен смертельно ¹⁹⁶.

В ожидании возвращения посланных отыскивать дорогу на Лоб-нор мы занимались на складе сортировкой багажа, отбирая из него лишь самое необходимое на новый путь; затем производили небольшие экскурсии и охотились в окрестностях своего бивуака. От прежнего склада у Барун-засака мы находились теперь на расстоянии 723 верст. Погода стояла почти постоянно ясная и днем довольно теплая; ночные же морозы прибывали с каждым днем и достигали в первой половине ноября -29,2° на восходе солнца; затишья выпадали часто; дважды случилась сильная буря от севера и северо-запада. Животные наши, как верблюды, так и лошади, отлично теперь отдыхали на прекрасном подножном корме.

На двенадцатые сутки после отправления вернулись люди из дальнего разъезда и принесли радостную весть, что путь к Лоб-нору найден. Большим трудом был куплен такой успех. На протяжении около 50 верст по гребню Алтын-тага казаки лазили во все ущелья, нередко спускались по ним на другую сторону хребта и, встретив здесь непроходимую местность, возвращались обратно, пока наконец, не напали на истинный путь. По нему посланные проехали верст 60 до выхода из Алтын-тага. Судя ло приметам, этот путь лежал ущельем р. Курган-сай, где я проходил в 1877 г., что и действительно подтвердилось впоследствии ¹⁹⁷.

Таким образом, счастие вновь послужило нам как нельзя лучше. Случайно найденная тропа через Алтын-таг отворяла теперь для нас двери в бассейн Тарима, да притом в ту его часть, где еще не бывали европейцы от времени знаменитого Марко Поло. [149]

Комментарии

165. Переход от Кяхты в Цайдам по местностям, ранее нами посещенным, можно считать как бы вступлением к четвертому путешествию.

166. Пржевальский решил не тратить времени, сил и средств для достижения Лхасы. Гораздо разумнее было с пользой для науки заняться исследованием Куэнь-луня. «От посещения Лхасы отказываюсь ввиду важности намеченных исследований и возможности того, что нас опять не пустят в столицу Далай-ламы, в особенности после духкратного побития тангутов на Желтой реке» (из письма к И. Л. Фатееву от 8 августа 1884 г.).

167. «Третье путешествие», стр. 199 и 200.

168. Видимо, другой вид солянки, а не Salsola kali, так как эта солянка отсутствует в Центральной Азии.

169. Сорной же травой растет здесь по ячменю обыкновенный овес.

170. Ближе к гребню этого хребта дождь падал сильнее и чаще; иногда заменялся снегом; то же самое было и летом, по словам остававшихся при верблюдах казаков.

171. Западный Цайдам не лежит в районе названного муссона.

172. Отмеченное в нашем метеорологическом журнале направление ветров для первой половины августа, почти постоянно северное днем и южное ночью, обусловливалось, положением ущелья р. Хату-гол в северной окраине Бурхан-Будды, где мы тогда бивуакировали.

173. Если принять административные границы Цайдама и отнести к нему урочище Гае к югу от Лоб-нора, равно как урочище Сыртын к югу от Са-чжеу, то протяжение всей этой страны с востока на запад выйдет более 700 верст, с севера же на юг до 300 верст. Подробнее о Цайдаме см. «Третье путешествие», гл. VIII, а также стр. 303 и 304.

174. По словам тех же монголов, цайдамский Дабасун-нор имеет во время большой воды слишком сотню верст в длину при ширине от 15 до 20 верст.

175. Подобным способом образования цайдамских ключевых болот можно объяснить факт, приведенный в конце II главы настоящей книги, именно, что вода в этих болотах без всякой видимой причины прибывает в мае и июне, с середины же лета уменьшается. В первом случае прибыль воды обусловливается сначала таянием снега, а потом обилием дождей в горах; убыль же зависит от излишнего испарения на летних жарах самого Цайдама при уменьшенном сравнительно притоке воды с гор, где снег стаял, дожди же к концу лета уменьшились.

176. Таковыми по нашему пути от Найджин-гола до Уту-мурени были ключи: Торай, Дзуха, Хоргоин и Нарин-дзуха.

177. Действительно, Цайдам представляет гигантский солончак, самый большой из всех известных в Центральной Азии. Солончак носит название Цай+дам, т. е. соленая грязь. Цайдамами монголы называют вообще солончаки, особенно топкие. Существует также термин «гуджир», что также значит — солончак. И этот термин встречается в географических названиях, упоминаемых Пржевальским. Скопление солей в Цайдаме легко объясняется, если учесть, что Цайдам представляет большую и высоко расположенную замкнутую котловину, куда стекает много рек, речек и временных потоков, приносящих с водой и много солей. Вода испаряется здесь быстро, лето жаркое, а соль остается и с течением времени скапливается в громадном количестве. В геологическом прошлом цайдамская котловина была, видимо, занята обширным озером.

178. О верхнем и среднем течении этой реки см. «Третье путешествие», стр. 291-302.

179. Вторую половину сентября мы провели тогда на соседнем южному Цайдаму Тибетском нагорье.

180. Почти в те же самые дни, т. е. во второй половине сентября, мы наблюдали в 1872 г. в горах Гань-су, а в 1879 г. в юго-восточном Цайдаме и ближайшей к нему части Тибета, пролетные стаи журавлей, высоко в облаках несшиеся на юг.

181. Как дополнение сказанного см. «Третье путешествие», стр. 444-446.

182. Восточной границей Тайджинерского хошуна служит западный Номохун-гол и хошун Курлык-бейсе.

183. Быть может, один из князей олютов, господствовавших на Куку-норе в XVII в. н. э.

184. А не из оз. Хыйтун-нор, лежащего в горах немного севернее названной группы («Третье путешествие», стр. 293). По добытым ныне сведениям, оз. Хыйтун-нор на указанном месте нет вовсе.

185. Немного выше слияния с р. Батыганту.

186. Название «Улан-гуджир» Пржевальский переводит как будто неправильно. Такие названия обычны в землях, населенных монголами, и улан-гуджир значит — «красный солончак».

187. Протягиваясь мимо Сыртына через Курлык до болота Иргыцык и равнины Сырхэ к югу от Дулан-кита.

188. «Шала» в переводе с монгольского — пол. Глинистые площадки, такыры, монголы часто называют шала.

189. На восходе солнца-17,8°.

190. Максимум температуры в августе в 1 час пополудни в тени равнялся +23°. Однако следует помнить, что первую половину названного месяца мы провели в северной окраине Бурхан-Будды при абсолютной высоте почти на 2 тыс. футов большей, чем в Цайдаме.

191. А не Гаст, как называли нам прежде.

192. Об этих горах будет рассказано подробно в следующей главе.

193. Вероятно, живет здесь оседло.

194. В 6-7 верстах к северу от урочища Чон-яр.

195. См. «От Кульджи за Тянь-шань и на Лоб-нор», стр. 38, также на карте, приложенной к этой брошюре [стр. 61 в издании 1947 г.].

196. За все мои путешествия это был единственный случай нападения раненого оронго на охотника.

197. Хребет Алтын-таг был впервые открыт Пржевальским во время второго его центральноазиатского путешествия (Лоб-нор и Алтын-таг). Естественно, что исследование этого хребта и Куэнь-луня привлекало нашего путешественника.