Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЧЕРЕВКОВ В. Д.

ПО КИТАЙСКОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ

(Продолжение. См. "Исторический вестник", т. LXXIII, стр. 617)

VII.

Город Амой.

В числе первых пяти портов, открытие которых Китаем для иностранной торговли явилось следствием требования Англии, по окончании так называемой войны из-за опиума в 1842 году, находился и Амой. Небольшой уездный город Фокиенской области был таким образом поставлен на одну доску с Кантоном, Фу-чжоу, Нин-по и Шангаем, что уже само по себе достаточно свидетельствует, какую важность придавал ему тогда английский торговый мир. Здесь сказалось влияние старых исторических и торговых традиций Амоя и то обстоятельство, что он был первым портом, где некогда Англии удалось вступить в прямые, непосредственные сношения со Срединной империей. Память о блеске былой славы округа, к которому принадлежит Амой, также сыграла здесь свою роль. К северо-востоку от Амоя есть бухта Чиммо, откуда недалеко до Чинчью, или Тсиенчау-фу, древнего города, описанного еще Марко-Поло. Знаменитый венецианский путешественник XIII века добрался до него после пятидневного странствования из Фу-чжоу по дороге, представлявшей тогда ряд постоянно сменяющихся цветущих городов и селений. «У этого города, [294] говорит он, между прочим, есть гавань Зейтон, посещаемая всеми судами из Индии... сюда ввозятся поразительные количества разных товаров, драгоценных камней и жемчуга». Из Зейтона же Кублай-ханом отправлены были известные экспедиции на Яву и в Японию для покорения их власти монгольского завоевателя. Тсиенчау-фу до сих пор известен торговой предприимчивостью своих обитателей; но он и его гавань с течением времени потеряли свое прежнее значение: центр тяжести торговли округа переместился в Амой, рейд которого оказался более удобным для туземных джонок. Верстах в пятидесяти к западу от Амоя находится другой важный и старый город, Чанчау, или Чанчу. Прежде он производил много шелка и бархата, пользовавшегося очень широкой известностью. И доныне еще из Чанчау посылается ежегодно ко двору в Пекин, в виде дани, небольшое количество бархата, приготовляемого здесь специально для этой цели.

____________________

Город Амой лежит в юго-западном углу острова Амоя, или Хеймуна, при устье реки Люн-чиан, под 24°40' северной широты и 118°20' восточной долготы. Река Люн-чиан, имеющая в длину около 400 верст, орошает южные округа Фокиенской области. Близ впадения ее в море находится масса островов, из которых самыми большими являются Амой и Квеммой. Остров Ашой имеет в окружности около 70 верст; кроме города того же имени, на нем имеется значительное количество деревень. Городского населения насчитывают до 100.000 душ, да по деревням на острове живет еще столько же.

Рейд Амоя — один из лучших на всем побережье Китая. Западная часть этого рейда образована островом Кулансу, имеющим около двух верст в длину и верст пять в окружности. На нем главным образом и расположились дома местной европейской колонии, вернее будет сказать — разбросались вдоль узкой береговой полосы между заливом и огромными гранитными глыбами, составляющими главную массу поверхности острова. По ту сторону залива, куда ни посмотришь, подымаются тоже острые пики гранитных скал. Масса маленьких островов причудливых очертаний окаймляют рейд. Там и сям торчат из воды отдельные скалы мрачного гранита. На Кулансу только зелень садиков европейских резиденций смягчает немного общий суровый вид острова. Кроме европейского местечка, здесь есть еще несколько бедных, жалких китайских селений. Часть рейда заполнена туземными джонками и европейскими судами. Около версты водного пространства отделяют Кулансу от острова Хеймуна, или Амоя. Здесь, по соседству с берегом, тоже имеются европейские [295] здания, — торговые и другие деловые конторы, затерянные среди китайских домов грязного предместья. Самый город, то есть застенный Амой, отделен от своего пригорода грядою скал, по вершине которых вьется крепостная стена. Амой, вероятно, самый грязный город в Китае; особенно отвратительны его пригороды. На многих туземных домах, на каждом конце верхушки крыши, находится еще по добавочной кривизне, открытой кверху, — архитектурное украшение, совершенно чуждое остальному югу Китая. Храм и памятник в честь Коксинги, знаменитого китайского пирата, составляют единственную достопримечательность города. Женщины одеты в платья ярких цветов, между которыми преобладает красный; в других местах собственного Китая одежда таких цветов считается неприличной для порядочной женщины. Многие горные склоны за городом покрыты кладбищами: это — ряды могил на поверхности земли в виде тесно прижавшихся друг к другу холмиков, залитых белой плотной массой, похожей на цемент. Нигде в другом месте не приходилось встречать такого устройства могил и такого колоссального количества их, как здесь. Кроме могил, одну из достопримечательностей ближайших окрестностей Амоя составляет громадный кусок гранита, опирающийся на другой камень, гораздо меньших размеров таким образом, что эту массу в несколько тысяч пудов можно привести в движение усилием руки; один из поразительнейших примеров устойчивого равновесия; в ущелье под этим камнем расположилось несколько домов. Глыбы гранита рассеяны везде в изобилии; но на острове Амое его все-таки не так много, как на маленьком Кулансу.

Остров Кулансу представляет типическую береговую формацию южного Китая. Идя к северу от Гонконга до Чифу через Амой, Фу-чжоу, Нин-по и Шангай, мы переходим от более старых геологических формаций к более молодым. Граниты и диориты Гонконга суть древнейшие скалы Китая, — геологический скелет его, на который отложились новейшие пласты, занимающие гораздо большую поверхность страны. Эти граниты снова можно видеть в Амое и Фу-Чжоу. У Нин-по они скрываются под новейшими вулканическими породами; одна такая порода, — прекрасный крапчатый агломерат, — дает великолепный строительный камень, из которого, между прочим, сложены многие здания в Шангае. От Нин-по почва понижается к широкой равнине Янтсе; граниты сменяются затем древними кристаллическими скалами, вероятно, Лаврентьевской эпохи; они тянутся по всему пути до Чифу на Печилийском заливе, северные берега которого в Чжили и Манчжурии образованы пластами, принадлежащими к угольной системе. Идя от морского побережья внутрь страны, находим [296] граниты, над ними — кристаллические сланцы, гнейсы и кварциты, над которыми опять лежат угольные пласты с клочками вулканических пород между ними («Across Shantung», by Sidney R. I. Scertchly.).

_________________

Годовые колебания температуры в Амое совершаются в пределах от 40 до 96 градусов стоградусного термометра. Жара здесь сухая, умеряемая свежим морским бризом, начинающимся обыкновенно с приливом в дополуденное время и прекращающимся вечером. Ночи большей частью томительно душны.

Здесь существуют три гранитных дока, которыми владеют и распоряжаются иностранцы. Самый большой из них имеет 310 фут длины и 60 фут ширины. Иностранная колония Амоя насчитывает до 300 членов; из них около 70 человек миссионеров.

Римско-католические миссионеры из Манилы посетили впервые Южный Фокиен в 1589 году, но им не позволили остаться здесь. Вторая попытка в этом направлении, сделанная в 1631 году, оказалось более удачной: испанские доминиканцы из той же Манилы положили прочное начало католической пропаганде в Фокиенской области. Пятьдесят лет спустя, когда во главе местной католической миссии стоял епископ Григорий Ло, первый и, кажется, единственный епископ из туземцев на китайской почве, испанские миссионеры, по распоряжению китайских властей, были изгнаны из страны. Вскоре, впрочем, они опять вернулись сюда. Власти не раз воздвигали гонения на здешних христиан. Самое большое такое гонение было в 1747 году, когда епископ и четыре испанских священника были замучены до смерти.

В 1892 году, личный персонал католической миссии южного Фокиена составляли: один епископ, резиденцией которого служит г. Амой, семь испанских и двадцать туземных священников. В ведении епископа находятся 22 церкви и часовни, одна семинария, 4 школы для мальчиков и 8 школ для девочек, два воспитательных дома, где находят приют до 600 брошенных детей. Всех христиан-католиков считается здесь 2.620 человек.

Первые протестантские миссионеры явились в Амой в 1842 году, когда город находился еще во власти английских войск, овладевших им в сентябре 1841 года. В настоящее время в Южном Фокиене существуют три протестантские миссионерские общества: два английские и одно американское. Миссионеров — 20, из них 6 врачей; миссионерок — 27; священников-туземцев — 35, христиан до 3.500 душ. Церквей, часовен и так называемых зал для собраний верующих — 127. Число разных [297] учебных и благотворительных учреждений для туземцев доходит до 58; распределяются они таким образом: пять госпиталей, один сиротский приют, где воспитываются 115 детей, два колледжа с 34 студентами, три школы для полных пансионеров с 57 учениками, 6 таких же школ для девочек с 172 воспитанницами, 34 школы для приходящих мальчиков с 474 учениками, три таких же школы для девочек с 27 ученицами, наконец, четыре учебных заведения для взрослых девушек и женщин, приготовляемых к роли школьных учительниц и проповедниц, где обучаются 136 женщин.

1867 год был критическим годом в новейшей истории деятельности местных иностранных миссий: народ, подстрекаемый учеными и властями, восстал в разных частях Южного Фокиена против миссионеров. Особенно пострадала католическая миссия: все церкви и часовни ее были уничтожены, а миссионеры спаслись только тем, что бежали в горы.

_____________________

Амой поддерживает правильное пароходное сообщение с Гонконгом, Сватау и Фу-чжоу и находится в деятельных сношениях с Формозой, Манилой и Сингапуром.

Стоимость одной лишь иностранной торговли порта равняется 13 миллионам тэль.

Главные предметы иностранного ввоза составляют: керосин, спички, опиум, американская мука и индейская хлопчатобумажная пряжа: керосину ввозится больше миллиона галлонов, спичек (преимущественно японских) до 320.000 гросс, хлопчатобумажной пряжи до 60.000 пикулей. Ввозится сюда также много риса из Сайгона и пшеницы из Японии.

Важнейшими предметами ввоза из других китайских портов являются: бобы и бобовые жмыхи из Ньючуана (больше миллиона пикулей), хлопок-сырец, рис и пшеница из Шангая.

Главные предметы экспорта за границу: чай, которого в 1896 году было вывезено 50.000 пикулей (Пикуль около 3,5 пудов.), и сахар — 234.000 пикулей. В другие китайские порта идут отсюда: табак, киноварь, травяные и хлопчатобумажные ткани, железные сковороды, сосновый лес, разные лекарственные снадобья, между которыми так называемый лечебный чай и пирожки из Чинчью пользуются большой известностью во всей стране. Амойские железные сковороды не так давно чуть не вызвали серьезного столкновения между Китаем и... Германией! В 1881 году, две фирмы, одна германская, другая английская, открыли в Амое фабрикацию железных тазов, на которые давно уже существовал здесь большой спрос. [298] Местные китайские власти сразу же заявили свой протест против такой выделки: торговля железом и изделиями из него в этой части Китая предоставляется только лицам, имеющим на то специальное правительственное разрешение, так как данный продукт считается военной контрабандой по обычаю, дошедшему от времен первобытного ведения войны. Протест китайских чиновников не остановил, однако, иностранных предпринимателей. Тогда туземные власти наложили арест на тазы, сфабрикованные германской фирмой. Недель через шесть после этого происшествия, на рейд Амоя явился германский военный корабль; корабль тотчас же свез на берег десант; десант отправился в китайскую таможню, силою взял находившиеся там под арестом тазы германской фабрикации и доставил их в германское консульство. Возникла, конечно, дипломатическая переписка, и результатом инцидента явилось запрещение китайским правительством вывоза из своих портов железных тазов, фабрикуемых здесь иностранцами, — курьезное постановление, в высшей степени характерное для китайской администрации: производство иностранцам в стране не запрещено, но вывоз из нее продуктов такого производства в свои же собственные порты запрещен совершенно. Вывоз чая, этого важнейшего местного продукта, за последние годы резко упал: в 1877 году, например, было вывезено отсюда 90.000 пикулей чая, а в 1896 году уже только 50.000 пикулей. За границу из Южного Фокиена идут главным образом так называемые улонги, высшие сорта зеленых чаев. Главный рынок Амойских улонгов — Северная Америка. До 1881 года они находили себе здесь очень хороший сбыт; но когда культивировка таких же чаев развилась в Японии и на Формозе, амойские стали терять почву на американском рынке: новые плантации, особенно формозские, давали продукт, гораздо более нежный и ароматичный, чем старые, истощенные почвы Южного Фокиена; а бедность местных китайских крестьян не позволяла им делать новые затраты на улучшение своего продукта; и в конце концов получилось то, что знаменитые некогда улонги Амоя едва оплачивают теперь стоимость своей перевозки. Первобытные пути сообщения в стране, высокие вывозные пошлины и другие накладные расходы доводят издержки доставки до 34% первоначальной стоимости продукта; немудрено, поэтому, что в то время, как экспорт в Америку чаев из Японии, где налоги на чай гораздо меньше, чем в Китае, а дороги не оставляют желать ничего лучшего, за последнее десятилетие удвоился, — вывоз амойских чаев упал на 50% («Doceunial Reports».). [299]

_____________________

Туземных банков в Амое очень много. Их — два сорта: одни принадлежат местным банкирам, другие — уроженцам провинции Шаньси. Шаньсийская губерния, изрезанная горами, весьма бедна местными произведениями. Зато она весьма богата тем благом, что ее жители отличаются пред всеми остальными китайцами необыкновенной способностью к торговле. Главные принципы в их торговой деятельности: пользоваться малым барышом; жить без всяких излишеств; не принимать ни компаньонов, ни приказчиков, ни даже работников не земляков своих, не шаньсийцев; вести дела своей фирмы во всегдашнем секрете. Шаньсийцы никогда не торгуют в одиночку, а непременно в товариществах; новых к себе товарищей принимают только из среды приказчиков своей фирмы, после продолжительных услуг, часто тяжких и голодных. Многие их товарищества организованы в колоссальных размерах; так, нередко встречаются между ними фирмы с сотнями, даже около тысячи товарищей, с капиталами в несколько десятков миллионов рублей. Есть фирмы, существующие до триста, четыреста лет. Сильные своими средствами, их фирмы, кроме того, и могущественны, благодаря влиянию извне, главным образом из Пекина, где у каждой непременно есть несколько высокопоставленных, тайных покровителей, лично заинтересованных в прибылях фирмы. Пользуясь возможностью покупать в Китае чины, сами товарищи фирмы часто приобретают высшие ранги чинов (без связанных с ними служебных обязанностей) и тем еще тверже упрочивают свое влияние. Борьба с такими титулованными становится неравной; в полиции и в суде она причиняет много забот. Так, недавно, исправник одного из уездов Шаньсийской губернии, жалуясь губернатору на самоуправство жителей его уезда, рапортовал: «Дайте мне звание по крайней мере генерал-губернатора, чтоб я мог справляться с местными богачами, накупившими себе звания генералов, областных правителей и т. п.». Эти шаньсийские фирмы суть главнейшие представители богатства и движения капиталов во всей Китайской империи. В их руках находится масса банкирских контор, рассеянных по всему государству; они монополисты чуть ли не всех контор для заклада движимостей, без помощи чего не обходится ни один китаец... Кредит в Китае развит на самых широких началах; между шаньсийскими торговцами разных фирм деньги редко переходят из рук в руки; платежи исполняются простыми памятными записками, которые, подобно векселям, принимаются и дисконтируются в банках во всей империи. Банкротства между ними весьма редки, при поддержке одной фирмы другою или несколькими вместе» (Скачков «Очерки Китая».). [300]

Очень оригинальны некоторые обычаи этого своеобразного торгового братства, пользующегося в Китае таким большим значением и влиянием. Они ведут свое начало, вероятно, от времен глубокой древности. Банкиры Шаньси выбирают доверенных лиц для заведования филиальными отделениями своих банков исключительно только из собственного родного селения или города. Когда такой доверенный получает назначение в одну из банкирских контор, банк берет его семью на свое попечение и держит ее в виде залога честности и хорошего поведения этого лица. Всякое письмо, посылаемое им своей семье, вскрывается хозяином; сам доверенный не получает никакой денежной платы, пока находится на своем посту; все, что ему нужно, покупается банком, который ведет точный счет таким расходам. Через три года доверенный возвращается на родину, в дом патрона, привозит с собой счет денег, издержанных на него за все время, и подвергается здесь самому тщательному обыску. Если после рассмотрения отчетов будет найдено, что он вел свои дела аккуратно, и операции банка шли хорошо за время его управления, то он получает щедрое вознаграждение и разрешение отправиться к своей семье, которая немедленно освобождается. В противном же случае, платье и все, что было на нем, конфискуется, а семья его держится в неволе до тех пор, пока не будет выплачен им соответственный штраф, или сам он не будет заключен в тюрьму.

У амойских купцов существует обычай усыновлять доверенного, когда они посылают его куда-нибудь торговать за их счет. Иногда таким доверенным бывает усыновленный раб.

Рабство в Китае представляет явление очень распространенное, имеющее свою длинную историю и пользующееся санкцией закона и общественного мнения. В стране, где личность сама по себе, как таковая, прав не имеет и пользуется ими только в качестве члена семьи, где семья составляет альфу и омегу общественного строя, а сохранение ее в целях непрерывности культа предков — верховный нравственный закон, — там рабство явилось, между прочим, одним из средств поддержания рода. Всякий китаец должен иметь сына для принесения жертв и молений у табличек предков и на отцовской могиле. Если у него нет собственного сына, он усыновляет чужого ребенка. При невозможности почему-либо такого прямого усыновления, он прибегает к покупке мальчика, которого затем усыновляет. Иногда богатые, бездетные люди покупают не только мальчиков, но и девочек. Такие рабы делаются просто членами купивших их семей, и положение их ничем не отличается от положения настоящих сыновей и дочерей в семьях.

Вторую категорию рабов, уже не членов семьи, а [301] действительных рабов, представляют дети, проданные в рабство своими родителями, которых побуждает к этому крайняя нужда, или лицами, сделавшими себе промысел из похищения и продажи малолетних ребят. Участь мальчиков при этом бывает гораздо хуже, чем девочек: большей частью они остаются рабами на всю жизнь; девушка-рабыня может выйти замуж, и с замужеством ее рабство кончается. Девочки продаются в возрасте от 3-х до 15-ти лет, но чаще — 7-ми, 8-ми или 10-ти лет. Они стоят от 10 до 100 рублей на наши деньги и ценятся вообще дороже мальчиков; за красивых платят больше, так как при выдаче их впоследствии замуж они приносят в семью, откуда их берут, столько подарков, что сумма денег, заплаченная за них при покупке, покрывается иногда в несколько раз; собственник рабыни никогда, впрочем, не остается в накладе, пользуясь даровым трудом ее в течение многих лет.

Обыкновенно купля-продажа маленьких рабов совершается при участии третьего лица, играющего роль посредника между обеими сторонами. Иногда родители выговаривают себе право приходить навещать проданного ребенка. Если дело идет о девочке, то в письменный договор очень часто включается пункт, которым покупщик обязывается не продавать впоследствии девушку-рабыню в дом терпимости.

D. Ball говорит, что в Гонконге, Кантоне и Макао все молодые служанки или няньки при детях в богатых китайских семьях принадлежат к классу рабынь; незамужняя, свободная, молодая китаянка сама не идет в прислуги; идут в услужение только старые женщины. Почти все молодые обитательницы китайских домов терпимости — рабыни, составляющие полную собственность их хозяев. Главный контингент таких девушек составляют дети, похищенные и потом проданные в рабство, и сироты, которых заманили в такие дома обманом, обещанием какой-нибудь работы, большей частью швейной. В древние времена в Китае были государственные рабы, но теперь рабство заменяется изгнанием, то есть ссылкой в места более или менее отдаленные. В некоторых случаях, впрочем, отдача в рабство и доныне практикуется правительством. Так, например, монахини, основывающие новые монастыри без разрешения правительства, становятся государственными рабынями; жены, дети и ближайшие родственники мятежников отдаются в рабство правительственным чиновникам (D. Ball, «Things Chinese».). [302]

_________________

Амой славится выделкой искусственных бумажных цветов, в особенности белых и желтых нарциссов и Enkyanthus reticulatus. Цветами этими в Китае украшают комнаты на новый год, и на юге страны считается особенно счастливым знаком, если живой, конечно, цветок, например, нарцисса раскроет свою первую почку в первый день Нового года.

Из других местных производств интересны резные изделия из дерева, оливковых косточек, серебра, так называемого мыльного камня, выделка туши, белил и румян.

Резьба на твердых, как камень, оливковых косточках поражает чрезвычайной мелкостью работы.

Китайские серебряные изделия представляют вещи, большей частью, довольно грубые на европейский вкус, но некоторые из них бывают удивительно тонки и изящны.

Серебро на Дальнем Востоке в таком же почете, как у нас золото. Для китайского артиста, ученого, коллекционера оно — царь всех драгоценных металлов. Здесь играет роль не столько дешевизна, — так как нефрит, например, который у туземцев пользуется такой же симпатией, как серебро, ценится гораздо дороже золота, — сколько вековая привычка, обычай, мода своего рода; быть может, известное значение имеет и то обстоятельство, что цвет золота составляет императорский цвет, и никто, за исключением лиц, непосредственно стоящих у трона, не смеет употреблять его ни для платья, ни для других целей. Серебряные драгоценности в Китае имеют самое широкое распространение: их носят там все, — у жены бедного кули, или лодочника, есть обыкновенно серебряные браслеты и серьги. Самый большой центр серебряных изделий — Кантон, но Амой, Фу-чжоу, Нанкин и Пекин имеют тоже своих замечательных серебряных дел мастеров, славящихся своим искусством во всей империи. Изделия мастеров Амоя можно разделить на следующие четыре разряда. Один из них составляют миниатюрные воспроизведения различных предметов обыденной жизни, людей, животных и мифологических существ. Они употребляются для ушных серег и как украшения для часов. Наиболее любимыми такими предметами являются: пагоды, джонки, носилки, женские башмачки, богиня милосердия, сидящий Будда, дракон, молящийся бонза, тигр, лев, лошадь, свинья, буйвол, слон, черепаха, обезьяна, кошка и собака. Самые большие из этих изображений не достигают и двух дюймов в длину, маленькие — величиною в кукурузное зерно. Другой сорт образуют подражания канатам, веревкам а шнуркам. Иногда эти изделия тонки, как шелковая нить. Серебряные шнурки употребляются для браслетов, замков у ожерелий, поясов, украшений сабель и конской сбруи. Они очень крепки и в то же время могут быть согнуты в [303] любом направлении. Третий сорт составляют предметы домашнего обихода: спичечные коробки, пепельницы, блюда для опийных трубок и так далее. Наконец, четвертый — филигранные вещи и инкрустации, сделанные из тончайшей серебряной проволоки, — высший сорт этого рода художественных произведений. В течение многих веков лучшие туземные артисты изощряли свое искусство именно над такого рода изделиями. Нет сомнения, что Марко Поло привез образчики подобных вещей в Европу из Китая и таким образом поспособствовал развитию знаменитых гильдий серебряных дел мастеров Италии и Франции.

Обработка так называемого мыльного камня представляет горный промысел, очень распространенный на всем побережье Китая от Венчоу до Амоя. Несколько лет тому назад английский консул в Венчоу посетил копи этого минерала, находящиеся от города в расстоянии 70-ти верст, при чем около 60-ти верст ему пришлось сделать по реке, поднявшись вверх по течению, а верст 12 сухопутьем по очень тяжелой дороге. То, что он говорит о тамошних копях, приложимо и к другим местностям в Китае, где добывается стеатит, то есть жировик, или мыльный камень. Холмы близ Венчоу, содержащие стеатит, находятся во владении 20 — 30 семей; одни из них разрабатывают копи сами, другие нанимают для этого посторонних рабочих. Галереи вырыты по склонам холмов и часто простираются в длину почти на две версты. Почва мягкая, и галереи шахт поддерживаются деревянными подпорками; на полу их — грязь и тина; рабочие носят специальное платье, сделанное из грубой травяной ткани. Живут они очень бедно в соломенных хижинах на склонах холмов. Камень, только что вынутый, мягок, но на воздухе быстро твердеет. Его выносят из копей лопатами и продают тут же на месте резчикам по одной цене, — приблизительно две копейки за фут, если покупатель берет все оптом, не делая никакого выбора; но стоимость добытого продукта очень разнится, смотря по размерам глыбы, ее виду и, главное, цвету. Цвета минерала следующие: пурпурно-красный, дымчато-красный, черный, темно-голубой, светло-голубой, серый, беловатый, белый, как яичный белок, восковой, нефритовый и ледяной, то есть похожий на кусок льда. Из них белая разновидность нефритового и ледяной сорта — наиболее ценные, особенно последний: хорошие экземпляры ледяного жировика стоят значительно дороже даже самого нефрита. Копи близ Венчоу дают заработок 2.000 рабочих и резчиков. [304]

_________________

Страна лака, шелка, бархата и чая, родина многих полезнейших изобретений и производств, Китай является и родиной производства туши. Говорят, впрочем, что изобрели тушь собственно корейцы; китайцам же принадлежит только усовершенствование этого производства. Рассказывают именно, что в 620 году нашей эры король Кореи вместе с обычной ежегодной данью китайскому императору прислал несколько кусков великолепной туши: она была приготовлена из копоти, добытой при жжении отборных старых сосен, срубленных в горах. С того времени китайцы стали также приготовлять тушь, но высокого совершенства в этом деле они достигли только около 900 года. Лет пятьдесят тому назад, один из наших соотечественников, Гошкевич, в «Трудах русской духовной миссии в Пекине» сообщил о способе приготовления туши, заимствованном им из книжки, которую написал в 1398 году некий Шэнь-цзи-сунь. Книга эта, рассмотренная в конце прошлого столетия особой комиссией, назначенной указом царствовавшего тогда в Китае императора, вошла в состав собрания лучших сочинений, известного под именем Сыку-циоань-шу.

«Я, говорит китайский автор, перепробовал все способы приготовления туши; но чем больше употреблял разных выхваляемых веществ, тем хуже выходила тушь. Наконец, когда по совету одного знаменитого делателя туши бросил все эти вещества, а только хорошенько перемешал сажу с клеем, распарил эту смесь и перемял, — тушь вышла черная и блестящая, словно глазки у ребенка. Впоследствии я узнал еще способ приготовления туши от одного монаха, и теперь, соединивши тот и другой вместе, думаю, что сделанная по моему способу тушь близко подойдет к древней. В древности делали тушь из сосновой сажи, но ныне для этого добывают сажу из разных масел, и в особенности из масла Тун-ю. Разумеется, для этого годится и всякое другое масло, и действительно одни употребляют масло конопляное, кунжутное, другие — деревянное, капустное и так далее. Только из масла Тун-ю и сажи получается больше, и тушь выходит черная, блестящая, которая день ото дня все более чернеет; напротив, из всякого другого масла и сажи добывается меньше, и тушь бывает бледная, тусклая, и чем дольше лежит, тем бледнее становится».

Очень важен выбор хорошей светильни для горения масла, копоть которого является одним из главнейших веществ при выделке туши. Светильни у китайцев делаются из сердцевины одного растения, называемого у них поэтому ламповым растением, — дэн-цао. Для добывания сажи автор советует приготовлять светильни таким образом: отобравши сердцевины дэн-цао, довольно толстых и плотных, желтоватого цвета, надобно [305] обрезать их, чтобы они имели в длину девять дюймов, и, связавши 12 штук в один пучок, раскатывать его на доске до тех пор, пока не образуется из всего круглая, ровная палочка; палочки эти надобно поварить немного в отваре из красного сандала и, высушивши, хранить до употребления, защищая от пыли и сырости.

Жжение масла производится в тихую погоду, в особой комнате, которой окна и двери должны быть плотно закрыты, чтобы воздух внутри имел как можно меньше движения. Каждый час снимают одну за другою крышечки, что установлены над светильнями, горящими в чашечках с маслом, и осевшая на них копоть, или сажа сметается пером в небольшие посудины. Из 100 частей масла получается средним числом 8 частей сажи. Перед тем как делать тушь, сажу просеивают.

Кроме сажи, в состав туши входят еще чернила, составляемые из различных красильных веществ. Такими веществами служат: гранатовая корка, цинь-пи, то есть кора дерева цинь, красный сандал, Anchusa tinctoria, железный и медный купорос, гуммигут, киноварь, драконова кровь и листовое золото, мускус, яичный белок и ву-тоу. Автор не говорит, в какой пропорции и как употреблять все эти средства; видно только, что первые шесть веществ варятся, и в процеженный отвар их прибавляются в порошке следующие четыре. Чернила, говорить автор, употребляются не только для того, чтобы тушь имела надлежащий цвет, отличный блеск и запах, но главным образом для того, чтобы она могла сохраняться долгое время, чтобы клей от давности не портился, цвет не менялся, плотность всегда равнялась рогу носорога и камню, словом, чтобы тушь, по тонкости и плотности, способна была принять и сохранить самые тонкие рисунки формы. Вот для чего употребляются разные вещества с древнейших времен. Некоторые из этих веществ, действительно, имеют приписываемые им хорошие качества, а другие вовсе не отвечают цели, с какой их употребляют. Так, например, железный и медный купорос портят тушь, мускус и яичный белок притягивают сырость, гранатовая корка и гуммигут уменьшают черноту; напротив, цинь-пи не дает изменяться цвету туши на бумаге, ву-тоу не дозволяет ослабевать силе клея, Anchusa, сандал, драконова кровь, киноварь и листовое золото усиливают черноту. Но никакие составы не сделают тушь хорошей, если главные материалы не надлежащего качества и не обработаны надлежащим образом. Чтобы тушь была хороша, требуется, во-первых, чистая сажа, во-вторых, лучшего качества клей и, наконец, в-третьих, приготовленное из сажи и клея тесто необходимо толочь, как можно дольше. Клей для туши берется мяздринный в смеси с рыбьим. В продаже есть два [306] рода туши: одна называется тушью на горячем, другая — тушью на холодном клею. Тушь первого рода приготовляется таким образом: когда клей достаточно разварится, к нему приливают понемногу определенное количество чернил, не снимая с огня: потом всю эту жидкость вливают в сажу, полученную массу хорошо переминают и, пока она еще не простыла, раскладывают в формы. Тушь второго рода делается еще проще: разваривши клей, вливают его в чернила, прибавляют сажу, мешают и раскладывают в формы. Понятно, как несовершенна будет тушь этого рода; но и так называемая тушь на горячем клею далеко уступает хорошей. Для доброты туши недостаточно одних хороших материалов, нужно еще соединить эти материалы надлежащим образом, и приготовленное из них тесто растереть руками, распарить, затем толочь пестами и колотить молотками до тех пор, пока оно не сделается мягко, как воск, на что требуется не мало часов времени (чем больше, тем лучше). Каждый кусок такого теста передается затем главному рабочему, который раскатывает его, прибавляет каких-нибудь душистых веществ и вытискивает в форму. По вынутии из формы, каждая палочка туши завертывается в пропускную бумагу и сушится в золе.

Главными местами производства туши в Китае являются: Пекин, Кантон, Фу-чжоу и Амой.

_________________

Тушь, кисточка, небольшой четырехугольный кусок полированного мрамора, с выемкой на одном конце, и бумага составляют вместе то, что китайцы на своем языке зовут ссе-пау, — четыре драгоценных вещи. Кусок мрамора в этом ассортименте письменных принадлежностей играет роль нашей чернильницы: в выемку, сделанную на одном его конце, перед тем как хотят писать, наливают немного воды, необходимой для смачивания туши; слегка смоченная тушь растирается затем на сухом, гладко отполированном конце мрамора, откуда писец и набирает ее кистью. Кисти делаются из волос различных животных: дорогие — из волос соболя и лисицы, материал для дешевых дают волосы козы, кошки, волка и кролика. От кисти требуется, чтобы она была нежна и эластична. Когда китайцы пишут, они не держат кисть косо или наклонно, как это делают художники, а совершенно вертикально, будто собираются колоть бумагу.

В древности китайцы не знали бумаги н писали на маленьких кусках бамбука, употребляя вместо пера или кисти тонкий железный резец. Чтобы сделать твердый бамбук более податливым, они слегка обжигают его на огне, не снимая коры. Такие маленькие дощечки, связанные вместе, составляли тома их сочинений. [307]

Легко представить себе, как тяжелы и неудобны были подобные книги. Затем, уже во времена Цинской династии, они стали писать на шелке и других тканях. Бумага в Китай была, вероятно, введена впервые из Индии, где она выделывалась из хлопчатника лет за 100 до Рождества Христова.

В год, соответствующий 95 году нашей эры, один китайский придворный сановник, по имени Тсеи-Лун, изобрел собственный способ выделки бумаги. Путем продолжительной варки, выпаривания и разминания, Тсей-Лун обращал кору различных деревьев, куски шелка и старого пенькового платья сначала в жидкую, затем в тестообразную массу и приготовлял из нее различные сорта бумаги (A Description of the Empire of China etc. from the French of P. J. R. Du Halde, jesuit, London. MDCCXXXVIII.).

Китайцы приготовляют теперь бумагу из бамбука, хлопчатника, шелковицы, эльма и др. растений, причем у бамбука и хлопчатника идут в дело все части ствола, а у остальных растений только кора, то есть собственно нижняя наружная кожица, как более нежная. Больше всего в Китае делается бумаги из бамбука. На старых бамбуках выбирают ветви, имеющие возраст одного года, снимают с них наружную зеленую кожицу и раскалывают вдоль на узкие куски в несколько фут длиною: ствол бамбука, будучи составлен из длинных, тонких волокон, легко раскалывается вдоль и очень трудно режется поперек. Расколотые таким образом куски погружают в тинистый пруд, чтобы они размякли. Через две недели их вынимают из тины, обмывают чистой водой, раскладывают в большие, сухие канавы и покрывают сверху известкой. Через несколько дней их опять вынимают, обмывают, расщепляют на нити и выставляют на солнце для просушки и побелки. Потом эти нити кладут в большие катки, где их варят до тех пор, пока они не превратятся в жидкую массу, которую пестами уплотняют в тесто. Тестообразные массы тонким слоем разливают в формы, и бумага готова.

Чтобы тушь не могла расплываться по бумаге, последнюю обрабатывают квасцами. Бумага из хлопчатника белее и нежнее бамбуковой бумаги. Употребление бумаги в Китае колоссально, ибо, кроме огромных количеств ее, поглощаемых ученым классом и учащимися, она массами идет на оклейку стен, потолков, вместо стекол в домах и проч., — и на печатание книг.

Сочинения китайских классиков дали первый толчок и китайскому книгопечатанию. Они были выгравированы на камне в 177 году нашей эры, и с них тогда же сделали оттиски. Печатание с деревянных досок стало известно уже в конце VI века; [308] но китайские классики были отпечатаны впервые с таких досок только в 952 году по особому указу императора (Du Halde, op. cit.).

Так как наш алфавит состоит из очень небольшого числа букв, которые своими различными сочетаниями могут производить бесконечное множество слов, то мы не имеем надобности в большом количестве знаков для печатания: те, которые были употреблены для первого листа, могут пойти для второго, третьего и т. д. Число китайских знаков колоссально громадно; отлить их все было бы почти невозможно, и если бы они были отлиты, то большая часть их употреблялась бы очень редко. Китайцы при печатании своих книг поступают следующим образом: сочинение переписывается тщательно искусным писцом на хорошей бумаге; гравер кладет каждый лист его лицевой стороной на доску, сделанную из апельсинового, грушевого, или сливового дерева и гладко обтесанную; пальцами, смоченными в воде, он растирает бумагу, и знаки, изображенные на ней, отпечатываются на доске; затем, действуя различными резцами я куском дерева, как колотушкой, гравер вырезывает, до глубины в 0,25 дюйма, всю поверхность дерева, которая не покрыта письменами, оставляя их таким образом выпуклыми. Доска, толщина которой около 0,75 дюйма, иногда вырезывается и на нижней стороне. Каждая поверхность доски содержит обыкновенно две страницы печатаемой книги. Значит, число различных досок, какие должен приготовить мастер, равно одной четверти, или половине числа страниц данного сочинения. После того, как были сделаны 16.000 оттисков, доски требуют известной подправки, после чего можно бывает приготовить еще 10.000 оттисков; затем доски окончательно изнашиваются. Хороший мастер получает приблизительно один рубль за тысячу вырезанных знаков. Чернила для печатания выделываются из древесной сажи, смешанной с растительным маслом.

Честь изобретения подвижного шрифта для печатания принадлежит одному китайскому кузнецу, по имени Пи-Шину, жившему около 1000 года нашей эры. Свои шрифты он делал из пластической, фарфоровой глины. Фарфоровые шрифты, по обжигании их в печи, клались в железную форму, куда наливалась масса из воска, камеди и извести для их укрепления. Сделав известное число оттисков, массу эту расплавляли, а шрифты употребляли для следующей серии оттисков. Этот способ не получил, однако, широкого распространения и не заменил печатания с досок, то есть неподвижным шрифтом.

Иностранные миссионеры, в целях более широкого распространения среди китайцев переводов священных христианских [309] книг и других сочинений религиозного содержания, ввели много усовершенствований в тамошнем книгопечатании; особенно потрудились над этим делом протестантские миссионеры.

Книги в Китае печатаются всех размеров от маленьких, так называемых рукавных изданий, до томов величиною в 12 — 14 квадр. дюймов (доски больших размеров приготовить трудно). Цена варьирует от одной копейки за брошюру в 25 — 30 страниц до 1,5 рубля за том в 100 листов. В Фу-Чжоу или Кантоне «История трех царств», — сочинение в 21 том в 12-ю долю листа, напечатанное на белой бумаге, продается обыкновенно за 75 коп. или 1 рубль экземпляр. Словарь императора Канхи в 21 том в 8-ю долю листа, напечатанный на желтой бумаге, стоит 4 рубля; а все девять классиков можно купить меньше, чем за два рубля (W.Wiliams, «The Middle Kingdom»).

В Китае запрещено только писать что-либо о нынешней династии. Никаких других цензурных правил или законов тамошняя пресса не знает. Авторские права также не ограждены законами страны.

В Амойском округе, как и во многих других местностях Китая, выделываются значительные количества румян и белил, имеющих такое широкое распространение среди женской половины китайского человечества.

Китайские белила не что иное, как крахмал из сарацинского пшена, а румяна добываются китайцами из сафлора (carthamus tinctorius).

В. Черевков.

(Окончание в следующей книжке)

Текст воспроизведен по изданию: По китайскому побережью // Исторический вестник, № 10. 1898

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.