Путешествие по Манчжурии миссионера Де-ла-Брюньера

В Nouvelles Annales des Voyages напечатано недавно письмо миссионера де-ла-Брюньера с берегов Уссури, от 5 апреля 1846 г. Это, впрочем, его первое и последнее письмо, дошедшее в Европу. Будучи коадьютором ляо-дунского викария и отыскивая новой пищи для своей деятельности, он предпринял поездку внутрь Манчжурии, в места, где еще никогда не была нога европейца, и которые [180] известны только по старинным китайским описаниям. Извлекаем из этого письма несколько новых известий о пограничном с Россией крае, в котором странствовал католический миссионер.

Из местопребывания своего Ба-цзя-цзы (Pa-Kia-tze) [известно, что западные ориенталисты передают нам собственные китайские и монгольские имена по южному, а наши русские синологи (китаесловы) по северному произношению, между которыми существует большая разница. Здесь, как и вообще в статьях, касающихся до Небесной империи, которые нам случается помещать в Современнике, мы будем следовать пекинскому, или северному произношению, принятому нашими синологами. Но так как большая часть таких статей извлекается из западных источников, а западные ориенталисты придерживаются, как мы сказали, кантонскому произношению, то в тех местах, где будет необходимо, мы прибавим, в скобках, транскрипцию тех же имен по южному говору] де-ла Брюньер отправился 15 июля 1845 г. на северо-восток, в сопровождении двух новообращенных туземцев. По прошествии недели, они прибыли в А-е-хо (A-je-ho), город, недавно только основанный китайскими выходцами, наводняющими ныне Манчжурию и Монголию, но уже имеющий до 60000 жителей, число которых беспрерывно увеличивается. Несмотря на такое многолюдство, верст на 30 или 35 далее густое население неожиданно сменяется пустыней, простирающейся до берегов Восточного океана и прорезываемой единственной дорогой, идущей в Сан-Син (San-Sim), небольшой городок на правом берегу Сунгари в сотне верст от ее впадения в Амур. По сторонам этой дороги растет густая трава в человеческий рост, свидетельствующая о первобытном плодородии здешней почвы, а на горизонте стелются необозримые леса дубовых, вязовых и еловых деревьев. По дороге устроены род станций или постоялых дворов верстах в 40 друг от друга; они предназначены собственно для чиновников и курьеров, проезжающих по поручению правительства, но в них позволяют останавливаться и частным лицам, путешествующим по собственной надобности. Тут не ищи лакомого блюда китайских и манчжурских гастрономов – цветов желтой лилии, так изобильно растущей в горах Манчжурии: на этих станциях можно найти только одно вареное в воде просо. Но не на эту скудную пищу преимущественно жаловались наши путешественники: они страдали от несметного изобилия мошек, комаров, мух и слепней, которые нападали не только на лошадей, но даже и на людей, так что странники принуждены были ехать только ночью, а днем отдыхать. Это для них тем более было неприятно, что дорога перерезывалась местами то глубоким рвом, наполненным водой, то обширной лужей, заставлявшей делать обход в несколько верст [181]. Пробираться вброд через такие лужи весьма опасно, и де-ла-Брюньер раз чуть не поплатился жизнью за такую попытку.

Путь от А-е-хо со Сан-Сина продолжался семь дней. Последний город имеет 10000 жителей и служит местопребыванием второклассного манчжурского мандарина, который заведывает не только берегами Усури, но и всем правым берегом Амура до Океана. Сан-Син замечателен в двух отношениях: 1) в нем главная улица вымощена деревянной торцевой мостовой, и 2) будучи крайним северо-восточным постом Небесной империи, где пребывает правительственная власть, он составляет крайний предел, до которого дозволяется проникать китайским и манчжурским путешественникам. Если бы кто из них вздумал забраться далее, то рискует, в случае поимки, не только лишиться багажа и платья, но еще получить сотню-другую палок. Впрочем, ежегодно около десятка купцов, заплатив значительную пошлину, снабжаются императорскими паспортами, с которыми имеют право спускаться по Сунгари, входить в Амур и плавать по Уссури, по берегам которого, в девственных лесах, растет знаменитый корень жинь-шень. Сан-синский мандарин ежегодно снаряжает для плавания по упомянутым трем рекам три военные лодки, на которых, впрочем, нет ни пушек, ни другого огнестрельного оружия, а малочисленный экипаж вооружен только саблями. Первая из этих лодок отправляется в Му-чжень (Moutschem) [на правом берегу Амура, под 49?30? сев.широты]: так называется одинокая хижина, служащая в течение трех месяцев в году убежищем для чиновников, посылаемых на упомянутом судне, для собирания меховой подати с тунгузского поколения шан-мяо-тзы (Cham-mao-tze) [шан-мяо-тзы значит собственно длинноволосый инородец, они названы так потому, что, в противность китайскому обычаю, не бреют головы]. Вторая лодка назначается для собирания подобной же подати с племени юй-пхи-та-цы (ju-pi-ta-tze) [рыбокожие инородцы, так названные по своим одеждам, сшитым из рыбьих кож]; а третья собирает ясак с бедного, почти вымершего, тунгузского поколения эль-яо-цы (ell-iao-tze) [красноволосые инородцы, цвет их волос ярко-рыжий], живущего в береженных портах по притокам Уссури. При сборах этих податей, за которые, впрочем, китайский богдыхан отдаривает холстом, не обходится без значительных злоупотреблений со стороны отряженных чиновников и их конвоя. Многие семьи оставляют свои жилища и бегут в горы не от подати, а от ее сборщиков [182].

Миссионер отправил из Сан-Сина одного из своих неофитов обратно; потом, отдохнув несколько дней и собрав необходимые сведения, он с другим спутником, без провожатого и несмотря на существующее запрещение, пустился вперед к значительному тунгузскому племени су-су, обитающему (как он узнал по слухам) на берегу Сунгари, верстах в полутораста за Сан-Сином. На этом пути миссионер счастливо избежал большой опасности. Они встретился с китайским военным отрядом и уже опасался за целость своей одежды и спины; но офицер, начальствовавший отрядом, принял миссионера, неизвестно почему, за секретного ревизора, посланного китайским правительством, и потому осыпал странников всевозможными вежливостями.

Пробыв несколько дней в Су-Су, миссионер принужден был опять возвратится в Сан-Син, по причине прибытия в первое из этих мест лодки с китайскими сборщиками податей. На этот раз он остановился в Сан-Сине в доме одного мухамеданина из Туркестана. Должно заметить, что почти треть населения Сан-Сина состоит из мухамедан, вышедших из Туркестана: они имеют здесь свою мечеть и имама, исправляющего также должности школьного учителя и мясника для своих единоверцев.

Подозрительность китайских властей не надолго оставила в покое отца де-ля Брюньера, и он должен был поспешно удалиться из Сан-Сина. Он отправился на в.-ю.-в., тропинкой, по которой ходят на Усури искатели жинь-шеня, и которая, по слухам, тянется на 500 верст до главного поселения рыбокожих инородцев. Этот путь пролегает степью, пересекаемой низменными дубовыми рощами; осенние дожди затрудняли путешествие, и только через две недели наши странники прибыли к берегу Усури. Тут, в полутораста верстах к северу от озера Хинкай, они нашли пустую хижину, выстроенную искателями жинь-шеня, и в которой они остановились; но не прошло двух дней, как туда явился один их таких искателей, и, по его приглашению, миссионер поплыл с ним вниз верст на 300 и остановился в бедном шалаше, поставленном в 40 верстах от слияния Усури с Амуром. Здесь он провел всю зиму и следующую за тем весну 1846 года, проповедывая туземным тунгусам и промышленникам жинь-шеня евангелие и собирая этнографические и другие любопытные сведения об этой почти совершенно неизвестной в Европе стране.

Население берегов Усури и его притоков, по мнению де-ла Брюньера, никак не превосходит 800 душ обоего пола и состоит из тунгусов и китайцев: первые втрое многочисленнее последних [183]. В числе китайцев находятся только двое купцов; все же прочие составляют сборную братию самого низшего класса. Этот сброд людей променял свою родину на пустыню Усури; жизнь их самая жалкая, и единственное их занятие состоит в отыскании жинь-шеня. Упомянутый корень растет только в Маньчжурии и Корее и до того сделался теперь там редок, что иной искатель бродит по несколько лет, ни разу не встретив драгоценного растения. Зато если кому посчастливиться найти корешок в палец толщиной, то он может продать свою находку за такую сумму, что делается в тамошнем крае человеком с независимым состоянием.

Племя рыбокожих тунгусов было некогда чрезвычайно многочисленным; но теперь оно едва не истребилось, и на всем пространстве от Хинкая до Амура встречается не более 70 или много что 80 семейств. Хижины их самые жалкие, а все промыслы и искусства ограничиваются летом – рыбной ловлей, а зимой – охотой. Религия их есть род шаманизма: они поклоняются духам оленя, лисицы и ласточки, и имеют у себя шаманов, как и наши сибирские инородцы.

Усури и ее притоки изобилуют рыбой в баснословном количестве. Примечательнее прочих рыб – илуям-ю, неизвестная европейским натуралистам и отличающаяся своими исполинскими размерами. Де-ла-Брюньер сам видел одну из таких рыб в 30 пудов весом; а его уверяли, что в озере Хинкай попадаются иногда илуям-ю вдвое больше той, которую он видел. Еще весьма важная для туземцев рыба – тамаря, весом от 10 до 15 фунтов, и по виду и вкусу весьма подходящая к лососю. С наступлением холодов она появляется в Амуре и Усури несметными стадами, и улов ее для бродячих инородцев также важен, как жатва для земледельца: в те годы, когда улов тамари скуден, голод грозит бедным тунгусам. Замечательно, что здешние туземцы почти всегда едят эту рыбу сырую, к чему скоро привык и наш миссионер. По его мнению, она чрезвычайно здорова в холодное, зимнее время, и, питаясь ею да просовым зерном, он легче переносил холод от 45^o до 54^o (по стоградусному термометру), чем в южной Манчжурии, при обыкновенной и обильной пище, температуру в 20^o ниже нуля. Впрочем, как благодельно употребление этой рыбы в пищу зимой, так вредно оно в теплое весеннее время, порождая и усиливая многие накожные болезни и особенно оспу (?). Опустошения, производимые здесь последней болезнью, поистине ужасны: дети, юноши и осьмидесятилетние [184] старики одинаково ей подвержены, и были примеры, что иной человек имел ее до пяти раз в течении жизни.

Илуям-ю не только служит для туземцев пищей, но еще может доставлять им одежду и обувь; такая одежда и сапоги легки, не пропускают сырости и хорошо предохраняют от влияния страшного зимнего холода.

В мае месяц здешние пустыни оживляются многочисленным пернатым населением: сюда налетают бесчисленные стада аистов, лебедей, гусей, уток и др.; но туземцы, по какому-то странному предрассудку, вовсе не охотятся за ними и едят их мясо только в случае крайнего голода.

Зимняя охота производится на лыжах. Здесь ездят и на собаках, и для этого каждое семейство держит их от 15 до 20 штук.

Проведя зиму на берегу Усури, в одинокой юрте, среди всякого рода лишений, почтенный миссионер отпустил в начале апреля своего спутника на родину, а сам собирался купить маленькую лодку и пуститься в ней, после половины мая, по Амуру вниз, для проповедывания Евангелия длинноволосым тунгусам, которых русские обыкновенно называют гиляками, и которых посетил наш ученый академик А. Ф. Миддендорф.

Присовокупим, что о дальнейшей участи отца де-ла-Брюньера нет покуда никаких известий, и не только неизвестно, возвратился ли он из своей опасной экспедиции, но даже не уверены, жив он или нет. Так как мы следим за ходом географических и этнографических открытий, то не преминем довести до сведениям наших читателей, если нам попадутся какие-либо новые известия о смелом путешественнике по диким пустыням Манчжурии.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие по Манчжурии миссионера Де-ла-Брюньера // Современник, Том 18, 2. № ?. 1849