Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ДОБЕЛЬ П. В.

ПУТЕШЕСТВИЯ И НОВЕЙШИЕ НАБЛЮДЕНИЯ В КИТАЕ, МАНИЛЕ, И ИНДО-КИТАЙСКОМ АРХИПЕЛАГЕ

ГЛАВА VIII

Худое состояние нравственности в Китае. — Понятия их о религии. — Многоразличное употребление бамбуковых тростей. — Слава Конфуция. — Недостаток богоугодных заведений. — Подкидывание младенцев. — Воспитание между низшим классом народа. — Разность языка и обычаев в разных областях. — Общая страсть любознания. — Праздники. — Праздник Нового года. — Предание о десяти святых днях

Из описанного выше китайского пиршества нетрудно увериться, что китайцы часто доходят до крайнего излишества в пище. Желал бы я не иметь надобности писать, что они преданы другим более порочным излишествам, по коим они стоят на самой низшей ступени рода человеческого; но в стране, где нравственность дошла до последней крайности и где религия, не имея ничего духовного, состоит из одних наружных форм, церемоний и старинных обычаев, там плотские похоти не удерживаются чувством духовного и нравственного долга.

Несмотря на малую привязанность китайцев к своему богослужению, их неприязненность и отвращение от всякого другого вероисповедания, не согласного с свободным многобожием и с правилами Конфуция, весьма замечательны, так что можно смело нетерпимость китайского правительства поставить наряду с японским и некоторых магометанских правительств; хотя, впрочем, поверхностному наблюдателю равнодушие китайцев ко всему, относящемуся до религии, может показаться веротерпимостью.

Многие излишества китайцев наказываются приспособленною бамбуковою тростью, природным произведением Китая, весьма важным для приведения в исполнение законов и в то же время весьма полезным для разных потреб. Весьма было бы непростительно с моей стороны пройти молчанием или пренебречь объяснением читателям достоинства и качества сего прозябаемого (растения. — В. М.). Выходя из земли, растение [95] сие совершенно мягко, употребляется в пищу вареное, и из оного приготовляются разные салаты. Достигши совершенного возраста, оно употребляется на строение домов и покрышку оных, на делание корзин, рогож, лодок, веревок, канатов, бумаги, мачт для ботов, перекладин и рей для парусов всех малых и больших судов; стульев, столов и другой мебели; для насосов, труб, водопроводов, всякого рода посуды, как то: ушатов, корыт, чаш, бочек, стаканов и проч.

Бамбук же есть исполнительный инструмент для передачи действий богдыханского гнева его министрам; бамбук есть страх нации, есть привилегия отцов, друг мужей, помощник учительский, и следовательно, к оному имеют столько же почтения, сколько и к царствующему богдыхану. Самые знаменитые и заслуженные государственные мужи подвергались действию сего неучтивого посланца царской воли, не теряя чрез то ни чести, ни уважения. В руках местных начальств, в руках отцов семейств и хозяев, разных промышленников бамбук есть хранитель общественной тишины и благоденствия, главная подпора государственной полиции; ибо удар из рук богдыхана по спине первого министра постепенно сходит, отражаясь до последнего подданного империи.

Где таковой инструмент исполнительной власти в действии, там не может существовать честь, сия принадлежность, сей символ благородной души, ибо там, где нет отличительного знака бесчестия, дух человеческий упадает и подвергает себя всякого рода унижениям. Потому нечему удивляться, что лихоимство и пороки всякого рода столь обыкновенны в Китае.

Всеобщее право употреблять, по предписанным законами правилам, бамбуковые трости для наказания доказывает, что деспотизм в Китае доведен до высочайшей степени; не потому, что государством сим управляет самовластный правитель, как то доселе многие полагали, но потому, что и сам богдыхан есть первый раб неизменных обычаев страны, коею он по наружности управляет. Он достигает престола или по праву первородства, или по выбору отца своего; но во всяком случае при восшествии его особый закон предписывает ему поступать известным образом и возлагает на него известные обязанности, коих точное и непрестанное исполнение совершенно необходимо и не может быть отменено или даже изменено, не [96] помрачив Его Срединного величества. Посему при восшествии на престол он дает торжественную клятву поддерживать и сохранять неизменно древнюю веру, законы, обряды, обычаи и нравы государства под опасением лишиться короны. Следовательно, сколь ни должен казаться могущественным самовластный богдыхан 150 миллионов подданных, имеющий три миллиона войска, на деле же он есть только автомат или, лучше сказать, разодетая в богатую одежду, для ослепления народа блеском своим, кукла, коей все движения совершенно зависят от сложного механизма, употребляемого при представлении оной, так что богдыхан должен ходить, сидеть, пить, спать или просыпаться, одним словом, делать все согласно с положительными правилами и церемониями, коих он нарушить или изменить не смеет; да если бы и хотел, то не мог бы, потому что он, так сказать, не имеет собственной воли, будучи непрестанно окружен целою толпою придворных чиновников, сменяющихся в определенное время и коих обязанность состоит в непрестанном наблюдении, дабы все правила и придворные церемонии не были ни на волос нарушаемы; в сем они должны отвечать перед другими высшими чиновниками, так что едва ли может даже случиться малейшее изменение.

Китайский богдыхан во всякое время богдыхан, не имея свободы действовать как частный человек. Всякое награждение или наказание, от него исходящее, должно необходимо пройти известным законным путем; равно и все сведения и донесения таковым же путем до него доходят. По уголовному уложению, законы, не предоставив ему почти никакого права наказывать, дозволили в иных случаях миловать, но взамен того снабдили обширною патриархальною властью начальников племен и отцов семейств. Во многих случаях они имеют право жизни и смерти и во всяком случае могут жестоко наказывать бамбуковою тростию. Властью сею пользуется последний мелкий чиновник, коему предоставляется наказывать за известные проступки согласно с законом, в коем со всею подробностью изложены число уларов бамбука и части тела, по коим оные должны быть произведены; тут же объяснены роды пытки и мук, коим подвергаются в уголовных преступлениях. Из сего можно заключить, что управление Китая есть род патриархального, ибо главы семейств и все начальники, разделяя власть государственных чиновников [97] или правителей, составляют неразрывные звенья цепи деспотичной власти во всех классах и состояниях китайцев. Посему нельзя в некотором отношении не назвать законов их мудрыми, ибо оные придают силу правительству и содержат в покорности все общественные и частные власти.

Читая о сем предмете, я часто был в великом недоумении, каким образом столь порочное правительство могло удержаться в продолжение одного столетия, не только что нескольких тысячелетий, но личные ближайшие наблюдения мои разрешили мне сию проблему. Цепь причин и действий ясно обозначается их языком, религией, законами, обычаями и нравами. Одна из главнейших причин, по коим настоящее правительство Китая приняло форму общего деспотизма, может быть приписана политическому и нравственному составу тех кочующих орд34, коими Срединное царство было порабощено. Начальники орд, или племен, пользовавшиеся почти равною властью, не соглашались основать государство на иной системе, кроме патриархальной: ибо каждый из них мог при сем сохранить большую часть власти над своею ордой или семейством и тем уменьшить власть главного начальника, т. е. богдыхана, сделав его таким образом зависимым от их верности.

Я должен бы китайское семейство всегда называть кланом, или ордою, потому что там, где многоженство существует и где один человек имеет детей от многих жен, семейство скоро умножится и обратится в целую орду. Китайцы же женятся в молодых летах; я знал многих, кои были уже давно прадедами, не имея еще и 50 лет от роду, и коих потомство состояло из 50 или 60 душ. Из сего читатель может заключить, что учреждения полуобразованных китайцев произошли от первоначального характера тех, кои, покорив Китай, старались соединить свои варварские уложения с более образованными уставами древних китайцев. Как бы то ни было, но несходная, из разных частей составленная масса китайского законоположения представляет собою довольно мудрости и должна быть делом многих веков; несмотря на то, большая часть оной удобна только в теории; опыт же доказал недостаток оной для народа, столь расположенного к приобретению просвещения.

Один утонченный деспотизм и мысль привести оный в действие не только во всех малейших ветвях правительства, но [98] даже в управлении каждым семейством, могли составить уголовное уложение, подобное китайскому. Какое ужасное воображение и какую жестокую мысль о возмездии должны были иметь люди, кои могли изобрести многоразличные мучения для наказания всех возможных степеней и оттенков преступлений, в кои род человеческий мог впасть! Сообразив все сие и приняв в рассуждение, что китайцы, находясь под тяжестью всех сих затруднений, могли достигнуть до высшей степени образованности в ремеслах и художествах в сравнении со всеми другими азиатскими государствами, мы не можем не отдать дани удивления народу, коего предприимчивость, деятельность и прилежание могли противостоять такой сильной массе несправедливых, вредных и угнетающих учреждений.

Ныне, кажется, образованность китайцев, как я уже прежде заметил, остановилась; однако же невозможно, чтобы оная оставалась долго в сем положении: непрестанные коммерческие сношения их, начавшиеся в последние годы с Европою и Америкою, должны скоро ввести туда наши улучшения, если не в чем другом, то по крайней мере в ремеслах и художествах. Китайцы обладают значительной коммерческой предприимчивостью; они сметливы и любят порядок: если бы честность, праводушие и справедливость могли быть привиты к упомянутым качествам, то каким удивительным народом они бы соделались! Без сомнения, не одно название правления делает народ счастливым: все различные роды управлений, если только справедливость, честь и правосудие руководствуют оными, равно хороши и равномерно могут приобрести любовь и почтение народов и будут ими поддерживаемы и сохраняемы. Посему мы должны отдать справедливость китайцам, сказав, что они, несмотря на все отвращение, питаемое ими к своему порочному правительству, оставались верными подданными и лучше соглашались переносить терпеливо злоупотребления, которые от времени до времени скоплялись, нежели непослушанием своим подкопать основание древних учреждений, к коим они весьма привязаны.

Религия их, как читатель впоследствии увидит, тесно соединенная с их другими и священными родственными воспоминаниями, составляет одну из главнейших причин их привязанности к настоящему порядку вещей. Внимание, которое [99] оказывает правительство к самомалейшим частям, относящимся до религии, достойно примечания и показывает мудрую политику оного. Впрочем, сие внимание относится только к своим подданным и к господствующему в государстве исповеданию. Еще обстоятельство, весьма достойное похвалы в китайцах, есть весьма почтительное поведение в храмах и кумирнях, или местах, молитве посвященных: они полагают, что приходят туда единственно для молитвы, и потому никогда не видно, чтоб они там разговаривали, улыбались, оглядывались на стороны или оказывали малейшую непочтительность; напротив того, они стоят с благоговением и в торжественном молчании. Поведение сие достойно не только похвалы, но и подражания. При сем случае я могу сказать, что и каждый частный дом имеет свою молельню, куда хозяин со всею семьею приходит на утреннюю и вечернюю молитвы.

Патриархальному или почти феодальному правительству, каково китайское, составленному из отдельных семейств, недостает наследственного дворянства, сего краеугольного камня в политическом составе благоустроенной монархии.

Китаец, если исполняет известные обряды и церемонии, если послушен родителям, если по смерти их отдает должное ежегодное почтение их гробницам, считает все прочие грехи и пороки свои ничтожными в сравнении с пренебрежением сих священных обязанностей и полагает, что все может быть заглажено молением к низшим божествам, дабы сии за него заступились. Он не имеет понятия о нравственных обязанностях, и сохраняемые им обряды исполняются единственно для соблюдения древних обычаев, хотя он не знает или не обращает внимания на правила, на коих сии обязанности основаны. Самые безнравственные люди, коих мне случалось видеть, были великими почитателями Конфуция и могли пересказать все его поучения наизусть.

Правила сего славного философа совершенно приспособлены к нестрогой добродетели его соотечественников; они же к тому употребляют особую логику, коею славятся, для объяснения сих правил согласно с своими выгодами. Ученые законники и правоведцы в стране сей толкуют оные сим же образом и называют правое неправым, а белое черным, когда только им вздумается употребить свое красноречие. [100]

Но легко догадаться, что есть другая сильнейшая причина, кроме желания выказывать свое красноречие, заставляющая судей кривить своим мнением.

Я старался посредством некоторых замечаний моих доказать, что мы в Европе имеем весьма неправильное понятие о китайском правительстве и народе и что они не столь образованны, мудры и добры, как представляют нам их панегиристы, но что они несравненно уступают нам в политике, знаниях, нравственности, свободных художествах и в тех благородных и великих народных заведениях, коими христианские державы достойно славятся.

В Китае нет ни одного богоугодного, благотворительного заведения, о коем бы мне удалось слышать, исключая казенных магазинов, из коих продают рис в недостаточные годы бедным людям по обыкновенным ценам. Но и сии учреждены единственно для предупреждения бунтов и возмущений, кои и без того часто в голодное время случаются; ибо лихоимство лишило и сии необходимые учреждения их народной пользы. Подкупные мандарины, пользуясь своею властью, обогащаются на счет неимущих, и хотя подобные поступки всегда без изъятия производят возмущения, во время коих они лишаются голов своих, но сие, кажется, мало устрашает прочих от последования их худому примеру.

Многие из бедного класса народа в Кантоне от чрезвычайной нищеты оставляют детей своих, коль скоро они родятся, на улицах, и хотя есть люди, коим поручено таковых подбирать, но, несмотря на то, они часто поедаются собаками, прежде чем их найдут.

Бедные люди воспитывают мальчиков, чтобы сделать из них комедиантов, а девочек отдают в распутство: два самые выгодные ремесла в сей стране. Я слышал от китайцев, что прежде было обыкновение, даже между богатыми, удушать младенцев женского пола при самом рождении, ибо считалось бесчестным иметь много дочерей. Что сие обыкновение было во всеобщем употреблении, хотя и не во всем Китае, а в провинции Фокиен, в том нет сомнения.

Нравы, обычаи и язык или произношение оного различны в разных областях империи, так что житель Кантона не может разуметь жителя области Чингу без переводчика, разве только [101] на бумаге, ибо письменный язык везде одинаков. В кантонских улицах легко отличить в толпе обитателей Нанкина, Куанси и Фокиена по их одежде. Часто можно видеть их целыми толпами, шатающихся по улицам около европейских факторий, дабы взглянуть на Фан-куей, или европейца; и если они встретят его на улице, то расступаются и дают проход, глядя на него как бы на дикого зверя; но если у них достанет храбрости приблизиться к нему, то они рассматривают его с любопытством, весьма похожим на наглость. Мне случилось видеть однажды фокиенца, который схватил англичанина за ухо и дернул, дабы посмотреть, как оно к голове приделано.

Китайцы вообще до крайности любопытны и любят более, чем англичане или французы, если это возможно только, смотреть на публичные казни. Они даже до того простирают сию страсть, что на своих театрах представляют все ужаснейшие наказания, изобретенные плодовитым умом, писавшим их уголовное уложение. Зрелища сии всегда, кажется, доставляют великое удовольствие присутствующим. Мне случилось видеть, когда представляли опущенного в котел с кипящим маслом человека, коего тело было обтянуто веществом, удобно отстававшим, подобно тому, как бы кожа слезала с человека, подвергнутого сему ужасному наказанию. Все сие было сделано так искусно, что весьма походило на действительность: я не мог не чувствовать глубочайшего отвращения к сему представлению и к варварскому вкусу китайцев.

Буддайское (буддийское. — В. М.) вероисповедание, называемое в Кантоне Будда-фо, дозволено; оно состоит из особого многобожия, что и сам читатель заметит из следующего описания празднеств храмов, богов и пр., которое, как я надеюсь, будет хотя несколько занимательно; ибо мне немалого труда стоило собрать материалы сии и привести оные в порядок, дабы сделать ясными. Все сведения сии почерпнуты из разных источников, ибо я доселе не видал ни одного из знакомых мне китайцев, который бы мог дать полное о сем предмете понятие, и мне не случалось встретить китайца, коего поступки управлялись бы постоянными правилами веры, подобно тому, как правила веры христианской, проистекающие из уверенности в известных божественных истинах, действуют на ум и душу европейцев. Китаец, как я уже прежде сказал, чувствует некоторое суеверное почтение к известным церемониям, обрядам и [102] древним обычаям, не имея ни малейшего понятия о правилах и догматах, на коих они основаны. Хотя многобожие их и произошло, как думают, из Индии, но, конечно, оно несравненно терпимее, чем там, будучи, без сомнения, изменено сообразно с духом народа; ибо строгие обряды многих индийских каст едва ли обрели бы последователей в Китае. Религия китайцев может уподобиться их одежде, нестесняющей, легкой и с наружным блеском, прельщающей глаза и прикрывающей широкими складками все недостатки и неопрятность.

Так как исчисления времени они делают по Луне, то хотя год их состоит из 12 месяцев, но счет никогда ровно не выходит; почему они весь недостаток наполняют ежегодно праздниками, а по прошествии 19 лет в каждом из семи годов считают по 13 месяцев.

Едва заключится старый год, как все бедные, богатые, знатные и низкие ни о чем более, кроме удовольствий, не помышляют, попеременно посещая храмы, театры и пиры. Все дела прежнего года, казенные и частные, должны быть окончены ко взаимному между всеми удовольствию перед первым днем Нового года. Власть мандаринов на несколько дней останавливается, что производит иногда беспорядки, ибо частным людям предоставляется заключать свои счеты и дела, как им угодно, согласно с древними обычаями.

Часто сие весьма неудобно как для заимодавца, так и для должника; но, вероятно, менее и, без сомнения, не столь разорительно, как искать судебным порядком перед мандарином. Однако ж справедливость требует сказать, что они, будучи предоставлены самим себе, оканчивают дела гораздо миролюбивее, чем можно было бы предполагать. Если должник не может всего заплатить, то кредитор довольствуется частью, а на остальное берет вексель с платою процентов по условию. Если же денег не случится и должник откажется от сделки, заимодавец приступает к насилию, посылает постояльцев в дом должника, ломает его мебели и самого его бьет, когда успеет поймать; разве, как иногда и случается, партия должника, будучи сильнее, прогоняет заимодавца с поля сражения. Беспорядок и частые нападения продолжаются, доколь не истек последний день старого года; тогда заимодавец перестает беспокоить должника, отлагая свои нападки опять до конца другого года. [103] Иногда заимодавец нанимает нищих, прокаженных и других отвратительных бродяг садиться у дверей должникова дома, дабы сею неприятностью понудить его к какой-либо сделке. От них он может избавиться, только подкупив мандарина над нищими, высшею суммою противо заимодавца; ибо закон строго запрещает бить или обижать нищего, хотя сей мандарин часто и за безделицу их наказывает, если того потребуют.

Торжества Нового года называют Сун-нин и празднуются на четырех концах города в следующих храмах: Шинг-сай-пак-тай, т. е. западный храм великого бога севера; Сайло-ям-тай-вонг, т. е великий храм китайского эскулапа; Пау-чен-ци-сай-кайль-шиинг-вонг, или храм бога, покровителя Кантона; Сай-вонг-кай-иок-вонг-маиен, или храм, посвященный врачебному искусству. Говорят, что земля сих храмов имеет свойство сохранять мертвые тела так, что все мягкие части оного обращаются в прах, а кожа и кости остаются целыми. При каждом из сих храмов на случай празднества воздвигают из бамбука большие театры, в коих в честь божества и для забавы народа дают представления. В сей день в каждом доме приготовляют новые фонари, а двери и передний угол дома, где помещаются домашние боги (пенаты), оклеиваются красной бумагой, и все члены семейства надевают новое платье — одним словом, возобновляется все, исключая мебелей и других постоянных предметов, не требующих перемены.

Китаец, как бы беден ни был, старается во что бы ни стало купить себе обнову в сей счастливый день, ибо старинное суеверие научило его верить, что от неисполнения сего он будет во весь год несчастлив. Если нет средства выпросить или занять, то он скорее украдет, нежели решится пренебречь сей обряд. Едва пробьет 12 часов последнего дня года, как каждый хозяин дома или старший в семье пускает несколько ракет, хлопушек и пр. перед дверьми своими, дабы тем показать, что он счастливо заключил дела свои, и поклониться пришествию Нового года. В сию ночь во всем Кантоне, и, можно сказать, в целом Китае, раздается ужаснейший шум от хлопушек и потешных огней. У дома каждого мандарина огромная цепь хлопушек и бураков (Бурак (из чуваш. purak — бурдюк; цилиндрический сосуд, туесок из бересты) — бумажная трубка, набитая горючим составом, зарядом пороха, для потешных огней [по В. И. Далю]. — Прим. В. М.), [104] привязанных к длинному красному шесту, пускается в сию минуту и производит стук, иногда продолжающийся минут десять или четверть часа, если цепь длинна.

В Китае при всяком случае пускают хлопушки, дабы угодить богам или поздравить приятелей по случаю приезда, отбытия, свадьбы, рождения и пр. В день Нового года считают долгом посетить всех знакомых, друзей и родных с церемонией, в новых праздничных одеждах. Зажиточный человек принимает в сей день гостей во вновь убранной гостиной; все стулья выполированы и завешены новым красным сукном, слуги в новых ливреях и пр. Хозяин сидит в переднем углу на софе, а по сторонам поставлено два ряда кресел для посетителей, кои вводятся чрез большие откидные двери при звуке гонгов, или медных тазов, в кои бьют палочками с суконными на концах шариками. Они производят громкий, продолжительный и неприятный звук. Коль скоро гость приближается, слуги сильно бьют в гонги, двери настежь отворяются, и он входит; хозяин встает и ускоренным шагом встречает его. Тут начинаются церемонные поклоны, ужимки и комплименты, и таким образом они тихо приближаются к креслам, и если посетитель человек важный, то по крайней мере проходит десять минут, доколе он не усядется; хозяин садится сбоку на софе; если же это посетитель обыкновенный, то хозяин помешается подле него в кресле. Пред каждым креслом поставлен маленький стол черного дерева, выложенный мрамором, на который тотчас ставят чай и сладкие закуски. Гостю и хозяину в одну и ту же минуту подносят чай; первый, поклонившись хозяину, прихлебывает из чашки за его здравие. При прощании те же церемонии повторяются и с тою же музыкой; хозяин провожает гостя до его носилок и не прежде оставляет, как когда слуги унесут его. Иногда хозяин кричит гостю еще по дороге несколько учтивостей, а гость, высовываясь из носилок, откланивается. Празднества Нового года по закону продолжаются десять дней, но по древнему обычаю у многих праздник продолжается до пятнадцати дней, а ленивые и целый месяц гуляют.

Первый день сих празднеств называется Кай и Кай-ять, т. е. птичий день, означая, что птица есть одна из главнейших яств человека, но как он сначала питался одними растениями, то в сей день строгие исполнители обрядов никакой животной [105] пищи не употребляют, а иные даже и вовсе ничего не едят до полуночи. Китайцы считают, что в сей день весьма несчастливо употреблять метлы и колокольчики, и потому всегда стараются, чтобы все выметено было накануне; а те из китайцев, кои живут в услужении у европейцев, либо прячут господские колокольчики, либо вынимают из сих последних язычки, дабы нельзя было зазвонить.

Второй день, называемый Коу-ять, или собачий день: он празднуется в воспоминание собаки, которую держал у себя один из китайских великих мужей древности и который был помещен в боги по смерти своей за свою добродетель. Он был весьма богат; один из знакомых, желая завладеть его богатством, хотел отравить его, но, зная что у него есть верная собака, сначала хотел отравить ее; верное животное, почуяв яд в кушанье, не только не стало есть оного, но в ярости бросилось на изменника и на месте его загрызло. Услышав сию сказку, я весьма удивлялся, что китайцы столь охотно едят собачье мясо. В Кантоне до собак падки особенно плотники и столяры.

Третий день называется Чью-ять, т. е. свиной день, в честь свиньи, вскормленной одним жрецом, хранившим священную книгу обрядов. В храме, в коем он жил, сделался пожар, и книга бы непременно сгорела, если бы ученая свинья, почувствовав всю важность потери, не положила оною в безопасное место. В день сей не едят свинины, но в другие дни это есть блюдо sine qua non (Непременное условие (лат. букв. «без которого нет»). — Прим. В. М.) китайского обеда. При всем почтении к свинье, сохранившей священную книгу, они без милосердия пожирают всю ее братию; по мнению моему, в Китае больше едят свинины, чем во всем остальном свете. Особа, рассказавшая мне историю сей свиньи, спросила меня, знаю ли я, каким образом европейцам достались их 24 буквы. Получив отрицательный ответ, она мне рассказала, что о сем предмете гласят их летописи: китаец, любивший прогуливаться с книгой, однажды, зашедши в лес, лег отдохнуть, а книгу положил на земле, прикрыв оную камнем. Встав потом, он пошел домой, забыв книгу, которая оставалась там несколько лет, доколе вся сгнила, исключая 24 букв, камнем накрытых. Обезьяна нашла сии буквы и, не могши разобрать оных, передала европейцам, которые и [106] составили из сего свою азбуку. Сказка сия сколь ни глупа, но показывает все самолюбие и гордость китайцев и их презрение к европейцам. Мой китайский приятель чрезвычайно рассердился, когда я, захохотав, сказал ему: может ли он верить такому вздору? «Почему и не так?! — отвечал он. — В нашей земле есть весьма древние книги, писанные самыми мудрейшими в свете людьми, и притом столь давно, что я не могу сомневаться в их истине. Да, кстати, знаете ли вы, — продолжал он, — что обезьяны могут говорить, да только боятся, чтобы люди не вздумали их поработить?»

По расспросам узнал я после, что это простонародное общее мнение в Китае, равно как и множество других подобных сказок. Некоторые из китайских знакомцев моих, казавшиеся во всем другом умными людьми, безусловно верили всем подобным бестолковым сказкам, слишком глупым и не стоящим повторения. Все наши сказки о духах, ведьмах и мертвецах ничто в сравнении с китайскими преданиями, кои столь же странны и невероятны, как и воображение их. Если ребенок болен оспою, посылают, для умилостивления богов, живую свинью в храм, где таковые животные часто содержатся, доколе не издохнут естественной смертью.

Четвертый день именуется Яонг-ять (бараний день) в честь Пун-кву-вонга, впервые открывшего пользу овцы. Его представляют бедным человеком, питавшимся сырыми овощами и одевавшимся рогожами. Ему воздвигнут храм, где конфеты, вино и плоды суть единственные приношения на его жертвеннике.

 

Ню-ять, или коровий день, есть имя пятого дня. Вот что гласит о сей корове китайская летопись: была корова в бедной семье, все члены оной померли, исключая грудного ребенка; корова, почувствовав сожаление к беззащитному сироте, приходила в известные часы и, ложась подле ребенка, кормила его молоком. Ребенок вырос и, отличась силою и проворством, был, наконец, сделан мандарином; в счастии своем он никогда не забывал коровы, вздоившей его, сам своеручно всегда кормил ее и, наконец, установил в честь нее сей праздник. Многие из китайцев, по суеверию своему, не едят говядины; другие же в сорок лет перестают употреблять оную, полагая, что если они не воздержатся от сего мяса, то не попадут в небеса. Здесь кстати упомянуть, что в сорок лет китайцы отращивают усы, а в [107] пятьдесят — бороды, хотя некоторые начинают сие и ранее, а особливо те, кои, женясь в молодых летах, имеют уже взрослых сыновей. Если кто не носит усов в 40 или бороды в 50 лет, то над ним смеются и говорят, что хочет казаться молодым. Все китайцы неумеренно курят табак, и того, кто отказывается курить, считают педантом, чудаком: они полагают, что всякому человеку должно обращать рот свой в дымную трубу.

Шестой день называется Ма-ять, т. е. конский день; оный установлен для того, чтоб научить китайцев уважать сие полезное для человека животное.

В седьмой день бывает праздник Янь-ять, или день человека, в честь славного мудреца Пон-цо, коего обоготворили, воздвигнув ему храм. Он научил китайцев употреблению риса и других растений и животных в пищу. Дотоле он, по словам их, питался травою. В храме его приносят в жертву только вино, воду и плоды.

Восьмой день именуется Ко-ять, или день зерен, в честь того же Пон-цо, за открытие употребления хлебных зерен.

Ему же посвящен девятый день, называемый Мо-ять — льняной день, в честь открытия сего полезного растения. Все, гоняющиеся за счастьем или имевшие удачу в ремеслах, приносят ему жертвы.

Десятый день, называемый То-ять, или день гороха и бобов, посвящен сему же Пон-цо как первому, начавшему сеять сие прозябаемое (растение. — В. М.). Его описывают умнейшим человеком, соединявшим ум Соломона с долговечностью Мафусаила. Все полезные открытия полагают происшедшими из обильного мозга сего знаменитого мудреца.


Комментарии

34. Здесь разумеются маньчжуры или татары, покорители Китая.

Текст воспроизведен по изданию: П. В. Добель. Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо-Китайском архипелаге. M. Восточный дом. 2002

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.