ВЕСНЫ И ОСЕНИ ГОСПОДИНА ЛЮЯ

ЛЮЙШИ ЧУНЬЦЮ

КНИГА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Как бы следуя / Сы шунь

Многие дела таковы, что как будто не идут, а в действительности идут своим чередом; а многие как будто идут нормальным образом, а на самом деле — все к худшему. Если бы некто познал, как может быть так, что идущее по видимости нормальным путем на самом деле может вести к деградации и как по видимости попятное движение может быть на самом деле нормальным, — с ним можно было бы поговорить и об изменениях-переходах. Ибо слишком длинное переходит в короткое, а слишком короткое — в длинное; таков уж путь-искусство неба-природы.

Чуский Чжуан-ван вознамерился покарать Чэнь и послал человека на разведку. Посланный доложил: «На Чэнь нападать нельзя». Чжуан-ван спросил: «Отчего [404] так?» Тот ответил: «Стольный град и местные укрепления с высокими валами, рвы глубокие, запасов много». Нин Го тогда сказал: «С Чэнь можно воевать. Это Чэнь — небольшое государство, а запасов там много — значит, налоги там тяжелы, и народ настроен против высших. А то, что у них высокие стены и глубокие рвы, — так это значит, что народ истощил силы на их строительстве. Поднимайте войско и смело нападайте — Чэнь можно взять!» Чжуан-ван его послушал, и Чэнь было завоевано.

Тянь Чэн-цзы приобрел и до сих пор сохраняет свое царство благодаря тому, что у него был старший брат по имени Вань-цзы, который был человеколюбив и храбр. Когда юэсцы подняли войско, чтобы покарать Тянь Чэн-цзы, они говорили: «На каком основании был убит правитель и захвачена страна?» Тянь Чэн-цзы страдал от этого. Тогда Вань-цзы попросил разрешения выступить во главе мужей и дафу навстречу юэскому войску, непременно с ними сразиться, в сражении непременно потерпеть поражение, а после поражения принять смерть. Тянь Чэн-цзы сказал: «То, что вы непременно хотите сразиться с юэсцами, можно понять. Но почему необходимо проиграть сражение, а после поражения принять смерть, мне, несчастному, непонятно». Вань-цзы сказал: «Вы, правитель, обладаете царством, в котором народ ненавидит высших, а достойные и добрые готовы идти на смерть ради долга; мне, вашему слуге, стыдно на это смотреть. На мой, ван, взгляд, страна уже и так под угрозой. И если юэсцы начали против нас войну, то это, может, и к лучшему. Сразившись с ними и потерпев в битве поражение, все достойные и добрые люди погибнут, а кто не погибнет, не захочет возвращаться в наше государство. Так что вы, правитель, останетесь в вашем царстве с одними сиротами, и, на взгляд вашего слуги, государство тогда будет в безопасности». Вань-цзы отправился в поход, Тянь Чэн-цзы провожал его весь в слезах.

Смерть и поражение — людям это ненавистно, но вот ведь оказалось, что они могут послужить средством обеспечения безопасности, так что разве может быть единственным путь — искусство-дао? Поэтому то, чему внимает властитель, и то, чему учится муж, не может не быть многообразным.

Инь До из Цзиньяна, собираясь вернуться в столицу Цзян, спросил у Чжао Цзянь-цзы, что ему делать. Чжао Цзянь-цзы сказал: «Когда вернешься, сровняй с землей городские стены. Я тоже скоро туда поеду, а для меня видеть их все равно что видеть Чжунхан Иня и Фань [405] Цзишэ, которым я проиграл сражение. Однако Инь До, возвратившись, стены надстроил. Когда Цзянь-цзы приехал в Цзиньян, он, еще издалека завидев эти стены, впал в гнев и сказал: «Ха! Так До решил обмануть меня?!» Он поселился в предместье, не входя в крепость, и послал было людей казнить До. Но вмешался Сунь Мин и сказал: «По моему личному мнению, До должен получить награду. Ведь До этим хотел сказать, конечно же, следующее: «Видеть радостное напоминание о радостном событии значит расслабляться и распускаться. Напротив, встреча с напоминанием о горьком мобилизует и заставляет собраться: так уж устроен человек! Вот вы, правитель, увидели стены и опечалились — не тем более ли почувствуют то же подданные и народ? Стало быть, полезное для страны и выгодное властителю дело До совершил, не страшась даже быть обвиненным в преступлении. Слушаться указаний, чтобы вызвать одобрение правителя, — на это способен любой из толпы. А вот До оказался способен на нечто большее, не так ли? Прошу вас, правитель, рассмотреть дело еще раз». Цзянь-цзы тогда сказал: «Если бы не ваши слова, я, несчастный, мог бы совершить большую ошибку». Затем он повелел наградить Инь До как спасителя отечества.

Для властителя самое главное качество — уметь радоваться и гневаться в строгом согласии с рассудком. Менее ценно, если он, даже сам будучи не в ладу с рассудком, все же может изменить свое мнение в соответствии с его требованиями. Хотя такой и не достигает высшего достоинства, все же в состоянии справиться с низменным миром, его окружающим. Цзянь-цзы соответствовал именно этому типу правителя. От чего страдает властитель нашего века? Стыдится признаться, что не обладает знаниями, и стремится все решать единолично, поэтому и ошибается без конца, но увещеваний не слушает, так что в конце концов оказывается в опасности! А ведь нет большего позора, чем самого себя ввергнуть в погибель.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Различение разрядов / Бе лэй

Самое высшее — знать, что не знаешь. Горе всех заблуждающихся в том, что они не знают, но думают, что знают. Многие вещи-события таковы, что они только кажутся таковыми, на самом деле таковыми не являясь. По этой-то причине и не переводятся погибшие царства [406] и исчезнувшие народы. Есть такие травы — синь и лэй. По отдельности они смертельно ядовиты, но если принимать вместе, то действуют как лекарство для достижения долголетия. Крапива и трава цзинь ядовиты, но из них составляют противоядие. Лак и вода по отдельности текучи, но вместе отвердевают. Если же лак смочить, он растрескается. Золото и цинк мягки, но если их соединить в сплаве, они станут твердыми, [как сталь ]. Если потом сплав нагреть, металл вновь станет текучим. Если одно вещество, когда его смачивают, трескается, а другое, когда его нагревают, становится текучим, — значит, разряды вещей твердо не определены, и по одному состоянию судить о них нельзя.

Маленький квадрат обладает теми же свойствами, что и большой; маленький конь обладает всеми свойствами большого. Но маленький ум не то же, что большой.

Среди лусцев был некто по имени Гунсунь Чо, заявлявший: «Я могу поднять мертвого!» Когда его спросили, как это возможно, он ответил: «Я умею лечить односторонний паралич, поэтому, если я удвою количество лекарства, употребляемого для лечения одностороннего паралича, я смогу оживить мертвого человека!» Так что среди вещей есть такие, с помощью которых можно добиться малого эффекта, но невозможно добиться большого; можно достичь половинного успеха, но нельзя достичь полного.

Один знаток мечей сказал: «Белый металл придает [мечу] твердость, желтый металл придает [мечу] гибкость, так что если смешать желтый и белый металлы, меч будет твердым и гибким, что и нужно для хорошего меча». Однако некто, желая поставить его в затруднение, сказал: «Белый металл — это то, что делает [меч] негибким; желтый — это то, что делает [меч] нетвердым. Следовательно, смешение желтого и белого сделают [меч] нетвердым и негибким. К тому же мягкое гнется, а твердое ломается; если же меч будет гнуться и ломаться, разве можно его считать хорошим мечом?»

Меч по своему составу тот же, но один счел его хорошим, а другой — плохим, в зависимости от способа рассуждения. Поэтому, если при рассмотрении вещей применять слух и зрение, праздные болтуны прекратят свои речи. Если же не пользоваться слухом и зрением, то Яо станет невозможно отличить от Цзе. Вот этим-то и озабочены верные слуги и подданные, этот способ рассуждения и отвергают достойные.

Моральное сознание таково, что когда им руководствуются в малых делах, приобретают мало счастья; когда [407] же им руководствуются во всем, и эффект бывает великий. С несчастьем не так — здесь даже малое хуже, чем ничего. Когда стреляют в цель, чем меньше мишень, тем интереснее; на охоте же — чем крупнее зверь, тем лучше. Одни и те же вещи бывают разными в зависимости от условий, как же можно все выводить путем рассуждений?

Гаоян Ин собирался построить себе дом, но плотник ему сказал: «Надо подождать, а то не получится: дерево еще сырое, если положить на него штукатурку, его поведет. Если строить из сырого материала, то поначалу, может, и будет красиво, но потом все равно все развалится». Гаоян Ин сказал: «Если судить по твоим же словам, то дом не может развалиться. Чем дерево суше, тем оно крепче; а чем известь суше, тем она легче. Если на то, что постепенно становится прочнее, наложить то, что постепенно становится легче — конечно же, он не развалится!» Плотник не знал, что ответить, подчинился приказу и сделал, как тот сказал. Дом после окончания работ выглядел прекрасно, но впоследствии действительно развалился. Этот Гаоян Ин любил малую мудрость, но понимание больших закономерностей ему было недоступно.

Скакуны Цзиао и Люэр, если повернутся спиной к солнцу и помчатся на запад, к закату все равно обнаружат солнце перед собой. Есть нечто, что глаз не может увидеть, а ум не в состоянии познать, — то, что не поддается никаким расчетам! Поэтому, встречаясь с тем, что невозможно познать, мудрец проявляет сдержанность и не утруждает чрезмерно свой ум.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Имея меру / Ю ду

Достойный правитель имеет меру, которую прилагает к тому, что ему говорят, поэтому он не ошибается. Когда имеют меру, которую прилагают к тому, что говорится, становится невозможным ввести слушающего в заблуждение, сбить с толку, запугать или прельстить. Ум заурядного человека устроен так, что его влечет не то, что уже известно, а то, что еще неизвестно, поэтому другим легко его ввести в заблуждение, сбить с толку, запугать или прельстить. Это значит, что его рассудок не утвержден на прочном основании.

Некто из пришлых гостей спросил у Цзи-цзы: «Откуда могло быть известно заранее, что Шунь окажется [408] способным правителем?» Цзи-цзы ответил: «Яо безусловно уже знал, как установить порядок в Поднебесной, и когда Шунь заговорил о наведении в мире порядка, это совпало с его собственным представлением, как совпадают две половинки верительной бирки. Поэтому-то он и узнал, что тот обладает способностями». «Пусть он узнал это, но как можно было быть уверенным, что он не употребит эти способности своекорыстно?» Цзи-цзы сказал: «Тот, кто способен управлять миром, конечно, должен обладать и полным пониманием того, как на самом деле устроены жизнь и судьба. Если летом не носят шуб, так это не потому, что не любят шубы, а потому, что в них слишком жарко; и если зимой не обмахиваются веером, то не от нелюбви к веерам вообще — просто и так достаточно прохладно. Так и мудрец не служит своим частным интересам не потому, что у него нет частных нужд, а потому, что он не желает тратить себя на пустяки. Тут сдержанность в отношении себя настолько разумна, что даже те, у кого алчный ум, знают, когда нужно остановиться; не тем более ли мудрец?»

Сюй Ю не был так уж силен физически, но было нечто, что было ему доступно. А для того, кому это нечто доступно, не существует стремления к выгоде, приобретаемой алчностью и похотью.

Ученики Куна и Мо и их последователи ныне заполнили весь мир. Все они учат человеколюбию, моральному сознанию и этим своим искусством наставляют весь мир, однако нигде не преуспели в этом. Неудивительно: если учителя не сумели применить свое искусство, то уж тем более ученики неспособны на такое. Отчего так? Потому что учение о человеколюбии и моральном сознании — искусство внешнее. А с помощью внешнего стремиться победить внутреннее — не получится даже с простыми мужиками, не говоря уж о властителях! Зато если есть понимание того, как на самом деле устроены жизнь и судьба, учение о человеколюбии и моральном долге усваивается как бы само собой.

Прежние ваны не могли знать всего, поэтому придерживались одного, а все существующее приводилось в порядок как бы само собой. Если человеку не удается держаться единого, причиной тому — смущение вещами-событиями. Поэтому и говорится: «Нужно отказаться от сумятицы порывов-побуждений, избавиться от смущений-борений в сердце, сбросить путы, сковывающие силу характера, убрать преграды для дао-пути познания». [409] Знатность, богатство, известность, почет, слава, выгода — эти шесть вызывают сумятицу в помыслах. Внешность, поведение, красота, принципы-законы, настроение, размышления — эти шесть возмущают сердце. Ненависть, желание-похоть, радость, гнев, скорбь, удовольствие-наслаждение — эти шесть налагают бремя на силу характера. Знания, способности, приобретение и отказ от приобретения, дача и отдача — эти шесть загромождают правильный путь. Когда эти четыре группы по шесть не клокочут в груди, человек устроен правильно. Правилен — значит, спокоен, спокоен — значит, чист и ясен умом, чист и ясен умом — значит, свободен от похотей, свободен от похотей — значит, не деятелен, но все совершает.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Распределение должностей / Фэнь чжи

Прежние ваны пользовались тем, что им не принадлежало, так как, если бы это было их имущество, это и было проникновение в суть пути-искусства властвовать. Чтобы властвовать, нужно быть скромным, сохранять простоту и не иметь ума — тогда можно использовать все умы земли. Ум должен заключаться в том, чтобы не быть способным к чему-то одному — тогда все способные в чем-то одном будут у него на службе. Нужно быть способным к недеянию, тогда все дела будут сделаны. Неимение ума, неспособность к чему-то конкретному, недеяние — вот чего должен держаться правитель! То же, что, напротив, вводит властителя в смущение, этому противоположно. Если предельно напрягать ум, совершенствовать частные умения и самому всем заниматься, окажешься в положении подданного. Тот же, кто, оказавшись в роли подданного, желает избежать препятствий и трудностей, не понимает, что тут бы и Шунь ничего не смог поделать.

У-ван имел пятерых помощников, и он ничего не умел делать из того, чем занимались эти пятеро. Между тем все говорят: «Мир завоеван У-ваном». Так что У-ван пользовался тем, что не имел, как если бы он этим обладал, — это и есть понимание искусства-дао правителя. Владея искусством правления, можно заставить умных думать, смелых — воевать, красноречивых — произносить прекрасные речи. Возьмем, к примеру, коней: Бо Лэ в них разбирается, Цзао Фу их объезжает, а мудрый [410] властитель едет в запряженном экипаже, проделывая за день тысячу ли, не трудясь над отбором и дрессировкой, но пользуясь их результатами, поскольку знает, как получить славный выезд.

Или, к примеру, прием гостей: пьют вино, внимают музыке и любуются танцорами, слушают игру на цитрах и флейтах, но на другой день благодарят не тех, кто доставлял им удовольствие непосредственно, а хозяина, который все это устроил. То, как прежние ваны добивались эффекта и приобретали славу, подобно этому. Ведь они использовали способности и достоинства многих, слава об их делах гремела по всему миру, современники славили их, а не их помощников, потому что управляли всем они. Это можно сравнить с архитектурой: нанимают ведь умелых мастеров, а почему? Как говорится, «если плотник неумел, то и дворец некрасив».

Государство — важная вещь, и если оно плохо выглядит, то это хуже, чем с одним-единственным дворцом. Когда умелый плотник строит дом, ему не сделать окружности без циркуля, прямого угла без наугольника, точно вертикального и горизонтального без отвеса и уровня. Но когда работа готова, никто уже не думает о циркуле, наугольнике и отбивном шнуре — награждают мастера за умение. Когда же дворец готов, никто уже не помнит об умелом плотнике, все говорят: «Великолепно! Это дворец такого-то правителя или такого-то вана». Этого нельзя не понимать.

Властитель же, не постигший искусства властвовать, не таков. Себя он считает более способным, чем другие, поэтому, когда у него служит достойный, он его не любит и обсуждает его с недостойными. От этого его делам и имени один ущерб, а стране — опасности.

Жужубы, собственно, принадлежит этому растению, а мех, из которого делают шубы, — лисам. Однако же мы едим жужубы и одеваемся в лисий мех. Точно так же прежние ваны пользовались тем, что им не принадлежало, и тем самым это делали своим. Тан, У в один день присвоили народ Ся и Шан, присвоили земли Ся и Шан, присвоили достояние Ся и Шан, а народ при этом обрел покой, и никто в мире не смел им угрожать. Они раздали эти земли в наделы, и никто в мире не посмел не принять! Они раздали эти богатства в награду, и все в мире наперебой их брали. Когда же они не стали отказываться от Вэй и Цичжоу, весь мир счел это великим человеколюбием и верностью моральному долгу! Вот что значит уметь использовать не принадлежащее тебе самому! [411]

Бо-гун Шэн встал во главе царства Чу, но не сумел разделить содержимое своих сокровищниц с другими. Уже на седьмой день Ши Ци ему сказал: «Быть беде! Если вы не можете разделить с другими то, что в кладовых, лучше сожгите, пока другие не использовали это против вас». Бо-гун все же не сумел справиться с собой. Через девять дней Е-гун вошел в столицу; он раздал то, что было в хранилищах, народу, а оружием, которое хранилось в Гаоку, вооружил людей, чтобы они могли выступить против Бо-гуна. Через девятнадцать дней Бо-гун был мертв. Страна ему даже не принадлежала, а он желал все присвоить сам — это можно назвать величайшей алчностью. Не будучи в состоянии присвоить богатства, он не желал и раздать их другим — это можно назвать величайшей глупостью. Поистине скупость Бо-гуна подобна любви совы к своим чадам!

Вэйский Лин-гун задумал выкопать пруд в плохую погоду, когда трещал мороз. Вань Чунь стал его увещевать: «Начинать эти работы в такую холодную погоду! Боюсь, не повредило бы это народу!» Гун спросил: «А что, холодно разве?» Вань Чунь сказал: «Вы, господин, сидите в лисьей шубе на медвежьей подстилке, а в каждом углу у вас по жаровне, вот вам и не холодно. А народ одет в лохмотья, которые и залатать нечем, и обут в рваные сандалии, которые нечем подвязать. Так что то, что вам не холод, народу очень даже холод!» Гун сказал: «Хорошо!» — и велел прекратить работы. Тогда окружающие стали его уговаривать: «Когда вы, правитель, велели копать пруд, вы не знали, что погода стоит холодная, а этот Чунь знал. Если вы из-за него прекратите сейчас работы, то свое счастье народ припишет Чуню, а свои несчастья — вам, правитель». На это гун сказал: «Нет, это не так. Кто такой Чунь? Луский мужик, которого я взял на службу, и народ его еще и не видел в деле! А вот теперь этим делом я и дам народу случай увидеть, каков он есть. Кроме того, добрые дела Вань Чуня как бы все равно что мои собственные, так что его доброта — это моя доброта!» О Лин-гуне можно сказать, что он постиг искусство властвовать.

Правитель не должен нести ответственность ни за что в отдельности. Назначая на должности, он передает назначенным и всю ответственность. Искусность или неловкость исполнителей зависит от них самих; получат ли они награду или будут наказаны — зависит от законов. Зачем же правителю всем этим заниматься лично? Награда тогда не будет поводом для раздумий о собственной [412] доблести, а наказание — для помыслов о мести. Каждый будет думать, что сам виноват, вот и все. Вот высший порядок

ГЛАВА ПЯТАЯ

Устроение прямоугольного / Чу фан

Наведению порядка должно предшествовать распределение функций. Правитель и подданный, отец и сын, супруг и супруга — когда эти шесть позиций заняты как должно, низшие не смеют переступать границы, а высшие — не смеют относиться к своим обязанностям легкомысленно. Младшие тогда не проявляют строптивости, а старшие — пренебрежительности.

У металла и у дерева разные задачи; у воды и огня специфические функции. Инь и ян не тождественны в своих делах, но польза, приносимая ими народу, едина. Следовательно, различное может быть подобным в том, что покой, а подобное может нести угрозу различными способами. Различение подобного и различного, разница между благородством и низостью, моральное сознание, свойственное старшим и младшим, — ко всему этому прежние ваны относились с осторожностью, ибо здесь пролегает граница между порядком и смутой.

Стрелок видит кончик осенней паутинки, но не замечает стены, на которой висит мишень. Художник замечает каждый волосок, но ему безразличен общий вид изображаемого. Это называется — «внимание к главному». Если не сконцентрироваться на главном — даже будучи Яо или Шунем, порядка не установить. Потому что всякая смута начинается вблизи, а простирается далеко; начинается у корня, а достигает верхушки. То же и порядок. Потому и случилось так, что Байли Си находился в Юй, и Юй погибло; когда же он находился в Цинь, это царство стало ба-гегемоном. Когда Сян Цзи обитал в Шан, Шан погибло, но когда он оказался в Чжоу, это царство стало властвовать над миром. Когда Байли Си был в Юй, рассудок его не был слаб; кода Сян Цзи находился в Шан, его советы не были плохи. Просто не было там самого главного. Когда один переселился в Цинь, его ум не стал сильнее, и когда другой переселился в Чжоу, его постановления не стали совершеннее, просто у них появился корень. Этот корень и есть то, что называется ясным разграничением функций. [413]

Циский правитель повелел Чжан-цзы вместе с Ханъ и Вэй напасть на Чу. Чусцы послали Тан Ме во главе войска преградить им путь. Армии противостояли друг другу в течение шести месяцев без решающего сражения, и тогда циский правитель послал Чжоу Цзуя, чтобы он подвигнул Чжан-цзы на бой. Его послание было очень резким. Отвечая ему, Чжан-цзы сказал Чжоу Цзую: «Убить меня, лишить должности, уничтожить мою семью — это наш царь может. Но заставить меня начать сражение, когда нельзя его начинать, или не начинать, когда начать сражение необходимо, — этого царь не может добиться от меня, подданного». Тем временем чусцы продвинулись к реке Бишуй и стали там лагерем, а Чжан-цзы послал узнать, можно ли в этом месте отвести воды реки, но чусцы стреляли в него, и он не сумел приблизиться к реке. Но там же на берегу некто косил сено, и он объяснил циским дозорным: «Глубину реки легко установить: те места, которые чусцы тщательно охраняют, мелкие; те же, где охрана небрежна, — глубокие». Дозорные взяли этого косца в колесницу и доставили его к Чжан-цзы. Тот был очень доволен и стал готовить своих солдат к ночному штурму в месте, которое чусцы охраняли особенно тщательно. В итоге Тан Ме был убит. О Чжан-цзы можно сказать, что он понимал суть ремесла полководца.

Ханьский Чжаоли-хоу отправился стрелять птицу привязной стрелой. Один повод у его колесницы оказался неровен и слаб. По этому случаю Чжаоли-хоу обратился к слуге: «Разве этот повод не слаб и не неровен?» Слуга ответил: «Точно». Когда прибыли на место, Чжаоли-хоу принялся стрелять птиц, а правый ездовой пока вытянул и подровнял поводья. После охоты Чжаоли-хоу собрался в обратный путь и взошел на колесницу. Через некоторое время он спросил: «Почему этот повод, который был короток и слаб, теперь ровный?» Правый ездовой сзади сказал: «Я, ваш слуга, сегодня его выровнял». Чжаоли-хоу вернулся и выбранил колесничего, а затем заменил обоих. Ибо достойный правитель не держит на службе ни тех, кто пренебрегает своими обязанностями, ни тех, кто занимается не своим делом.

Если, положим, некто способен и без высочайшего повеления спасти страну своими действиями, если кто-то может определить вес точнее весов, если кто-то чертит круги и квадраты, как по циркулю и угольнику, — все равно это всего лишь частное умение или расчет, из этого невозможно сделать правило для всех. Подражать следует только тому, на чем все сходятся, к чему можно [414] побудить всех — и достойных, и недостойных. Планы столь мудреные, что их невозможно выполнить, предприятия столь далеко идущие, что в них никто не в силах участвовать, — от этих вещей прежние ваны отказываюсь.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Внимание к малому / Шэнь сяо

Высшие уважаемы, низшие презираемы. То, что презираемо, не может взирать на высшее иначе как с ограниченных позиций, поэтому у него нет способа это высшее узнать. Уважаемое же чревато заносчивостью, а заносчивость побуждает легкомысленно относиться к малым делам. Когда же с небрежностью относятся к малым делам, высшие тогда не имеют средства узнать низших. Когда же высшие и низшие не понимают друг друга, тогда высшие клевещут на низших, а низшие ропщут на высших. Поскольку же подданные устроены так, что не могут служить тому, что ненавистно, а властители не в силах любить то, что презирают, — и высшие, и низшие оказываются полностью лишенными своих особых умений. Поэтому достойный властитель внимателен ко всем мелочам, чтобы даже в них отличать хорошее от плохого.

Когда в огромной плотине заводятся муравьи, прорвавшаяся вода смывает целые города и уносит жизни множества людей. Когда из очага вылетает одна искра, сгорает дом, и в огне пропадает все имущество. Когда полководец ошибается в одном-единственном приказе, армия терпит поражение, и сам он погибает. Когда правитель ошибается в одном слове, царство его гибнет, имя покрывается позором, а последующим поколениям он служит посмешищем.

Вэйский Сянь-гун пригласил к обеду Сунь Линьфу и Нин Чжи. В парк его в это время прилетели дикие гуси, и слуга ему сообщил об этом. Тогда гун отправился в парк стрелять гусей, а те двое остались его дожидаться. Был уже вечер, а гун все не возвращался; когда же он наконец пришел, он даже не снял меховую шапку, перед тем как предстать перед двумя мужами. Это мужам не понравилось, и они в скором времени свергли Сянь-гуна и посадили на его место Гунцзы Цяня. Вэйский Чжуан-гун встал у власти и хотел прогнать Ши Пу. Как-то он поднялся на башню, чтобы полюбоваться оттуда видом, увидел землю жунов — Жунчжоу — и спросил о ней: «Что [415] это там такое?» Слуга ответил: «Жунчжоу». Чжуан-гун спросил: «Как жуны смеют селиться в моем царстве, когда я принадлежу к царской фамилии Цзи?» И он велел захватить их поселения и уничтожить их область. А в это время цзиньцы уже подошли с войском, чтобы напасть на Вэй. Воспользовавшись этим, жуны из Жунчжоу сговорились с Ши Пу, убили Чжуан-гуна и поставили у власти Гунцзы Ци. Вот что значит пренебречь мелочью. Человек уж так устроен, что спотыкается не о гору, а о муравьиную кучу.

Когда циский Хуань-гун взошел на трон, он за три года сказал только три слова, но весь мир счел его достойным, подданные были ему рады. А ведь он всего-то разрешил охотиться на хищных зверей, ловить птиц, склевывающих зерно, и расставлять силки на зайцев.

У Ци правил в Сихэ [к западу от Хуанхэ], он хотел как-нибудь показать, что народ может ему верить. Поэтому он велел как-то поутру установить у южных ворот столб и объявить в городе: «Кто к завтрашнему утру уберет столб, стоящий у южных ворот, будет пожалован титулом старшего дафу». На следующее утро, когда встало солнце, столб был на месте, а в народе говорили: «Кто же может в такое поверить?» Но один человек сказал: «Попробую его убрать! Ну не получу награды, и все. Чем мне это грозит?» И он убрал столб, а потом пошел доложить об этом У Ци. У Ци сам вышел ему навстречу и пожаловал его чином старшего дафу. На следующее утро столб снова был выставлен, и опять было объявлено по городу то же самое. Тогда горожане ринулись к воротам и стали наперебой тащить столб, но столб на этот раз был вкопан глубже, и награду получить никому не удалось. С тех пор народ поверил в обещания наград и наказаний, исходящие от У Ци. А когда народ уверен в наградах и наказаниях, с ним можно не только воевать — ему все под силу.

(пер. Г. А. Ткаченко)
Текст воспроизведен по изданию: Люйши Чуньцю. Весны и осени господина Люя. М. Мысль. 2001