ВЕСНЫ И ОСЕНИ ГОСПОДИНА ЛЮЯ

ЛЮЙШИ ЧУНЬЦЮ

КНИГА ПЯТНАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Опасение большого / Шэнь да

Чем более велик мудрый властитель, тем больше он настороже, чем он сильнее, тем более он начеку. Великие всегда стараются принизить соседние государства, сильные вечно стремятся одержать верх над возможными соперниками. Но победы над соперниками несут массу забот, принижение соседей приносит много неприятностей, а когда забот и неприятностей хватает, каким бы сильным ни было государство, невозможно не быть настороже, нельзя не быть начеку. Поэтому мудрый властитель думает об опасности, даже когда все спокойно, думает о возможных поражениях, даже когда ему сопутствует успех, думает о гибели государства, даже приобретая новые территории. В «Чжоу шу» об этом говорится:

Как на краю пучины стоя,
Как по тонкому льду ступая, —
В делах осмотрителен будь!

Цзе, утратив дао, стал наглым и алчным злодеем и насильником. Вся Поднебесная дрожала от ужаса, страдая от него. Однако сетования были самого разного характера и содержания, так что трудно было понять их природу, и тогда министр Гань Синь прибегнул к устрашению и обрушился со всей силой на чжухоу, дабы предостеречь народ. Мудрые и добрые пребывали в растерянности и печали. Тогда он убил Лун Пана, чтобы все злодеи покорились, а народ зароптал, и у многих появилось [218] желание отправиться подальше. Никто не смел больше говорить открыто, не был уверен, доживет ли до завтра. Крупные сановники пребывали в скорби или тайно возмущались. Тем не менее сам Цзе полагал себя весьма и весьма мудрым, он восхищался своими ошибками и превозносил свои бесчинства. Дао правителя, таким образом, оказалось под угрозой, а подданные государства были охвачены великой смутой.

Тогда Тана охватило беспокойство и тревога по поводу неурядиц в Поднебесной, и он повелел И Иню отправиться в Ся, чтобы наблюдать там за ходом дел. Однако, опасаясь, что ему там не поверят, Тан собственноручно выстрелил в И Иня. И Инь бежал в Ся и через три года вернулся в Го, столицу Тана, с докладом: «Цзе совершенно потерял голову от Мо Си. Он увлечен яшмой вань и тань. Он совершенно не заботится о своем народе, и народ не намерен больше сохранять ему верность. Высшие и низшие терпеть не могут друг друга, в сердце народном накопилась скорбь. Все говорят: «Небеса отвернулись от нас, правление дома Ся пришло к концу!»

Тан тогда сказал И Иню: «Я никогда не забуду то, что ты сообщил мне о делах в Ся!»

После этого Тан вступил в союз с И Инем с целью непременно сокрушить Ся. И Инь тогда вновь отправился в Ся, чтобы дальше наблюдать за обстановкой там, и услышал там от самой Мо Си следующее: «Сегодня ночью сыну неба приснился сон, что с западной стороны взошло солнце и с восточной стороны взошло солнце, они встретились и вступили в схватку. Западное солнце одержало победу, восточное не могло его осилить». И Инь сообщил об этом Тану. В царстве Шан в это время была засуха, но Тан все же послал войска, чтобы подтвердить верность своему союзу с И Инем, и при этом повелел войскам выйти из пределов царства на западе, чтобы наступление совершалось с восточного направления. Его войско не скрестило еще клинки с противником, как Цзе бежал, и он гнал его до самых Великих песков Даша, тело его было расчленено и на виду у всего мира обезглавлено. Тот, кто не в состоянии выслушать честное увещевание, хоть и будет потом сожалеть об этом, да будет уже поздно!

Так Тан стал сыном неба, и народ Ся очень этому обрадовался. Все равно что получил любящего отца. Двор остался на месте, крестьяне не покинули своих наделов, торговцы продолжали заниматься своим делом, как обычно, в своих лавках. Они любили И Иня так же, как прежде любили Ся. [219]

Вот это и называется высшая справедливость, высший порядок, высшая верность, — когда он пришел на помощь И Иню, не стремясь уклониться под предлогом такого несчастья, как засуха. Он почтил И Иня в ряду предков и из поколения в поколение приносил ему жертвы, пока существовал дом Шан.

Когда У-ван одержал верх над Инь, то, не сойдя еще с боевой колесницы, он повелел отвести потомкам Хуан-ди земли Чжунь, отдать во владение потомкам Яо местность Ли, а потомкам Шуня — земли Чэнь. Сойдя с колесницы, он повелел отдать во владение потомкам династии Ся земли в Ци, потомкам Чэн Тана — земли в Сун и оставил за ними право приносить жертвы в Санлине.

После этого У-ван впал в мрачное состояние духа и со слезами на глазах стал просить Чжоу-гун Даня, чтобы он отправился к оставшимся старейшинам Инь и спросил их о причинах гибели Инь, а также о том, что любит их народ и чего бы он желал от новой власти.

Старейшины Инь отвечали на это: «Народ желает восстановления режима правления времен Пань Гэна».

Тогда У-ван восстановил для них порядки, существовавшие при Пань Гэне. Он также роздал зерно из государственного хранилища Цзюйцяо и деньги из казны Лутай, чтобы убедить народ в собственном бескорыстии. Он выпустил заключенных, амнистировал обвиненных в преступлениях, произвел раздачи и простил долги, чтобы тем поддержать нуждающихся и оказавшихся в стесненных обстоятельствах. Он привел в порядок могилу Би Ганя, украсил дворец Цзи-цзы и вывесил на воротах Шан Юна повеление всем, кто двигается пешком, проходить ворота церемониальным шагом, а тем, кто двигается в повозках, сходить на землю.

В течение трех дней он произвел всех мужей, принимавших участие в разработке плана кампании, в звание чжухоу, всех дафу наградил пособием в размере дохода двадцати пяти семейств, а рядовых дружинников, если ими исправлялась должность, освободил от уплаты податей. После этого он переправился через Хуанхэ и направился на запад, с тем чтобы представить благодарственный доклад в храме предков, а затем отпустил боевых коней пастись на горе Хуашань, а рабочих волов — на пастбища в Таолине, чтобы кони никогда больше не участвовали в походах, а волы — в работах. Барабаны, знамена, панцири и секиры были обмазаны кровью жертвенных животных и отправлены на хранение в дворцовые арсеналы, чтобы никогда более не применяться в бою. [220]

Такова была добродетель У-вана. Вот почему в Минтане рода Чжоу двери никогда не закрывались, чтобы показать всему миру, что в нем ничего не скрывают. Ибо только ничего не скрывая, можно сохранить истинно сокровенное — дэ.

Когда У победил на поле боя, он спросил двух иньцев, взятых в плен: «Не было ли в вашем государстве дурных предзнаменований?» Один из пленных ответил: «Да, были дурные предзнаменования! Среди бела дня на небе видны были звезды, с неба шел кровавый дождь — такой ужас!»

Второй пленный сказал: «Да, ничего не скажешь — это были дурные знаки. Но самым страшным предзнаменованием было то, что сыновья не слушали отцов, младшие братья не слушались старших, приказы правителя никто не выполнял — вот это действительно было ужасно!»

У-ван тогда встал со своей циновки и низко им поклонился, конечно, не в знак почтения к пленным, а в знак почтения к сказанному.

Поэтому в «И цзине» говорится:

С трепетом душевным,
Словно ступая по хвосту тигра, —
Быть в конце счастью!

Чжаоский Сян-цзы пошел карательным походом на И и взял города Лаожэнь и Чжунжэнь. Когда нарочный явился с сообщением об этом, Сян-цзы как раз обедал. Он отложил в сторону рис и принял скорбный вид. Советники справа и слева заговорили: «За одно утро захвачены два города — разве не повод для радости?! Отчего же у вас, правитель, скорбный вид?» Сян-цзы ответил: «Даже паводок в Хуанхэ и Янцзы не держится дольше трех дней. Утренние ураган и ливень не продлятся и мига. А теперь доблесть-дэ Чжао такова, что нечего к ней и прибавить — в одно утро присоединены сразу два города! Уж не к собственному ли упадку мы движемся?» Услышав об этом, Конфуций сказал: «Род Чжао будет велик в процветании! Известно, печаль приводит к процветанию, а радость ведет к гибели! Победу одержать нетрудно, трудно удержаться на гребне побед!»

Мудрый властитель и старается удержаться на гребне побед, и поэтому его счастье передается последующим поколениям. Ци, Чу, У, Юэ — все эти царства в свое время одерживали победы, но в конце концов их настигала гибель, ибо они не постигли искусства удерживаться на гребне. Только мудрый властитель способен на то, чтобы удерживаться на гребне побед! [221]

Конфуций был столь силен, что в одиночку мог поднять запор главных городских ворот, но не стремился прославиться своей силой. Мо-цзы так владел искусством нападения и защиты, что Гуншу Бань вынужден был ему уступить, но он никогда не стал бы пускать в ход оружие с целью прославиться. Тот, кто умеет удержаться на гребне побед, сознательно ограничивает свою силу!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Власть и заслуги / Цюань сюнь

Невозможно одновременно получить две выгоды. Верным можно быть только кому-нибудь одному. Если не отказаться от маленьких выгод, никогда не получишь большие. Если не отказаться от верности малому, никогда не придешь к верности большому. Поэтому самый большой враг большой выгоды — малая выгода и препятствие верности великому в верности малому. Поэтому мудрец отвергает малое и берется за большое.

Некогда царь Гуан из Чу сражался с цзиньским Ли-гуном при горной гряде Янь. Чуские войска потерпели поражение, сам царь Гуан получил ранение. Участвовавший в сражении военачальник Цзы Фань, почувствовав жажду, потребовал питье. Его слуга Ян Гу схватил просовое вино и подал ему. Цзы Фань тогда выругал его: «Ух, забери. Это же вино!» Ян Гу ответил: «Да нет, это не вино». Цзы Фань заорал: «Говорю, убери! Вино это!» «Да нет, не вино», — настаивал Ян Ту. Цзы Фань тогда опять взял у него кувшин и стал пить, а поскольку он по характеру был большим любителем выпить, почуяв вкус вина, он уже не мог оторваться от кувшина, пока не напился пьяным. Когда сражение уже подходило к концу, Гуан решил попытаться атаковать еще раз и собрал военный совет. Послали за Цзы Фанем, но тот отговорился тем, что у него плохо с сердцем.

Тогда Гуан сам вскочил в колесницу, чтобы лично проведать его. Когда он вошел в шатер, он почувствовал сильный запах вина и, отвернувшись, сказал: «В сегодняшнем сражении сам я, несчастный, был ранен, поэтому все мы полагались на приказы военачальника, а он, оказывается, был в таком виде. Это означает забыть алтари земли и проса царства Чу и не думать о его войске. Поэтому мне, несчастному, и не удалось повернуть ход сражения!» И он повелел отвести войска с поля боя, а Цзы Фаня казнить и голову его выставить на всеобщее обозрение. [222]

Когда слуга Ян Гу подавал вино Цзы Фаню, он конечно же и не думал напоить его пьяным, его действия были продиктованы верностью, но сложилось так, что верность эта обернулась для его господина погибелью. Потому говорится: малая верность — враг большой.

Некогда Сянь-гун из Цзинь послал Сюнь Си попросить у царства Юй разрешения на проход через его территорию, чтобы нанести удар по царству Го. Сюнь Си сказал: «Прошу вас разрешить мне одарить юйского гуна яшмой из Чуйцзи и упряжкой лошадей из Цюйчань, чтобы можно было обратиться к нему с просьбой о предоставлении права прохода — тогда уж мы точно добьемся необходимого согласия». Сянь-гун сказал: «Между прочим, яшма из Чуйцзи — сокровище, доставшееся мне в наследство от прежних правителей нашего дома, а цюйчаньский выезд — самый лучший у меня, несчастного. Что будет, если там примут наши дары, а права прохода войскам не предоставят?» Сюнь Си отвечал: «О нет, думаю, если они откажут нам в проходе, то они не примут и наши дары. Если же возьмут и разрешат проход, то это будет все равно что из одной сокровищницы переложить в другую, что из одного стойла переставить в другое, так что вам не стоит ни о чем беспокоиться».

Сянь-гун согласился на это и послал Сюнь Си с упряжкой коней из Цюйчанъ для вручения дара царству Юй, а также яшму из Чуйцзи с просьбой о проходе для нападения на Го.

Юй-гун принял сокровище и коней и хотел дать разрешение, когда Гун Чжицзи стал его увещевать: «Нельзя давать разрешение. Царства Юй и Го зависят друг от друга, как колеса зависят от повозки — колеса присоединены к повозке, но и повозка опирается на колеса — в этом и заключается сила Юй и Го. В старину говорили: «Если отрезать губы, то будут стыть зубы». Так вот, гарантия от гибели Го заключена в существовании Юй, как и гарантия от гибели Юй заключена в существовании Го. Если предоставить право прохода, то утром погибнет Го, а вечером за ним последует и Юй, каким же образом можно предоставлять им это право?»

Но юйский гун не послушал его и право прохода предоставил. Сюнь Си уничтожил в ходе кампании Го, а на обратном пути предпринял поход на Юй и также его покорил. С яшмой в руке и ведя в поводу коней он явился для доклада. Сянь-гун весело сказал: «Яшма как прежняя, только зубы у коней стали несколько длиннее». [223]

Поэтому и говорится: малая выгода препятствует большой выгоде.

Государство Чжуншань владело областью Су Ю. Чжи Бо хотел пойти на эту область походом, но к ней трудно было подступиться. Тогда он отлил огромный колокол, так что перевозить его можно было только на повозке с двойной шириной оси. Тогда правитель Су Ю решил срыть горные кряжи и засыпать глубокие распадки, чтобы колокол могли к нему доставить. Тогда Чичжан Маньчжи стал его увещевать: «В «Ши цзине» говорится: «Держись единого принципа, тогда лишь упрочишь царство!» На основании какого же принципа мы должны принимать подарки от Чжи Бо? Что он за человек? Алчный и вероломный. Он конечно же собрался на нас напасть, да не может пройти по существующим дорогам. Поэтому он и сделал огромный колокол, который только на повозке двойной ширины может быть доставлен вам в дар. Ныне вы хотите срыть горные кряжи и засыпать распадки, чтобы заполучить этот колокол, но вслед за ним придет их войско». Его не послушали, и через некоторое время он вновь стал увещевать. Тогда правитель сказал: «Крупная держава хочет сделать нам приятное, а ты противишься этому. Это плохой знак, лучше оставь меня в покое». Чичжан Маньчжи сказал: «Для подданного отказаться от верности и преданности — преступление. Но если честного и преданного не слушают, то он имеет право удалиться». Потом он сузил колесную ось на своей колеснице и пустился в путь. На седьмой день после его прибытия в Вэй царство Су Ю пало.

Здесь взяло верх желание обладать необыкновенным колоколом, поэтому речи, направленные на сохранение безопасности царства Су Ю, не были услышаны. Невозможно оставить без внимания вопрос о том, что побеждает при слушании различных советов, ибо самое главное — это чтобы побеждали лучшие из советов.

Чан Гоцзюнь повел войска пяти царств на борьбу с Ци. Ци тогда послало военачальника Чу-цзы, чтобы он встретил войска всей Поднебесной на реке Цзи. Циский ван желал начать сражение немедленно и послал человека, чтобы тот пристыдил и унизил Чу-цзы в таких словах: «Если не вступишь в сражение немедленно, будет конфисковано все твое имущество, а могилы предков разрыты». Чу-цзы был огорчен этим известием и возжелал поражения войск Ци. Он направил свои войска на войска всех держав Поднебесной, а когда они вошли в соприкосновение, дал сигнал к отбою и повелел войскам отойти, [224] и они бежали с поля боя. Войска Поднебесной нанесли им поражение, а сам Чу-цзы бежал на одной-единственной колеснице неизвестно куда, и больше никто о нем ничего не слыхал.

Все же Да-цзы повел остатки разбитых войск, и ему удалось их собрать у [ворот] Цинь-Чжоу, столицы Ци. Однако ему нечем было их наградить, и он послал нарочного, чтобы тот попросил золота у циского вана. Циский царь пришел в негодование: «Ах он ничтожество! Откуда я возьму ему золото!» Когда же началась война с племенами Янь, он потерпел большое поражение. Да-цзы был убит, циский царь бежал в Цзюй, а яньцы на плечах бегущих ворвались в столицу и переругались из-за золота, которым полна была сокровищница в Мэйтане. Вот так: пожалеешь малое, потеряешь большое!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Отстранение добродетельных / Ся сянь

Мужи, владеющие дао ¹⁰⁸, часто гордятся этим перед властителями. Но и неразумные властители также гордятся перед мужами, владеющими дао. Они постоянно гордятся друг перед другом, и неизвестно, смогут ли когда-нибудь прийти к согласию? Это все напоминает споры сторонников Конфуция и Мо-цзы и соперничество между государствами Ци и Чу. Добродетельный правитель так поступать не станет. Даже если некий государственный муж и заважничает перед ним, он все равно будет относиться к нему со всей церемонностью и тем самым завоюет еще большее расположение. А к тем, к кому идут мудрые, затем обращается и вся Поднебесная как к своему предку-властителю. Предок-властитель — это тот, в ком чувствуют хозяина Поднебесной. Царь — это тот, к кому стекаются со всех концов Поднебесной. Владеющий дао таков, что, будь он и знатным, как сын неба, он не загордится и не зазнается, будь он обладателем богатства размером с Поднебесную, он не станет заносчивым и хвастливым. Если он будет ничтожен, как обладатель холщовых одежд, он не станет проклинать судьбу и жаловаться, и даже если ему нечего будет есть и не во что одеться, он не опечалится и не устрашится. Он доволен тем, что сознает, в чем его истинное достояние, он удовлетворен тем, что не сомневается в наличии у него подлинно ценного, он чувствует, что отличается тем, что не станет меняться и метаться, он сознает, что вращается [225] вместе с превращениями инь-ян, он упивается тем, как непреклонно и твердо его сознание, он восторгается тем, что далек от лицемерия и фальши, он любуется тем, как далеко простирается его воля, восхищается тем, как он глубок и непредсказуем, радуется тому, как ничто не препятствует его целомудрию, доволен, что ему удается не считать себя во всем правым, рад тому, как он осторожен в пользовании своим интеллектом и мыслью, как он беспечен по отношению к пошлым хуле и хвале. Небо служит ему образцом, сила дэ — средством, дао — ориентиром-предком. Он вращается и превращается вместе с вещами и не бывает, чтобы он полностью исчерпал себя. Разумом он проникает небо и землю, но не истощается, духом он обнимает пространство и время и не достигает нигде их предела. Никто не знает, где его начало и где его конец. Никто не знает, где его врата и где его край. Никто не знает, откуда он истекает. Он настолько велик, что не имеет внешнего, настолько мал, что не имеет внутреннего. Вот это и называется — высшее сокровище. Когда муж достигает такой степени совершенства, пять предков-царей ¹⁰⁹ не в состоянии заполучить его в друзья, три царя не в состоянии заполучить его в учителя. Только скинув с себя внешние признаки царского достоинства, способны они приблизиться к такому, чтобы заполучить его к себе на службу.

Яо никогда не показывал своего достоинства ди-предка, когда принимал Шань Цзюаня напротив, он отворачивался, когда задавал вопрос, будто говоря с высшим. Яо был сыном неба, а Шань Цзюань — простолюдином в холщовой одежде. Почему же он оказывал ему такие непомерные почести? Потому что Шань Цзюань был мужем, постигшим дао, а перед тем, кто познал дао, нечего гордиться. Яо понимал, что в добродетельном действии и по уровню ума он ему не ровня, и поэтому обращался к нему, отвернув лицо. Вот это-то и называется высшая справедливость. Кто еще может относиться с высочайшей церемонностью к мудрецу, как не постигший высшую справедливость. Чжоуский гун Дань был сыном Вэнь-вана, младшим братом У-вана и дядей Чэн-вана, однако резиденция его находилась в маленьком проулке, где под дырявой крышей с битой черепицей жили семьдесят его приближенных. Вэнь-ван положил начало делу, но не завершил его, У-ван продолжил его, но не укрепил, и вот чжоуский гун Дань с малолетним правителем на руках закрепил итоги победы. Потому его подопечного и назвали Чэн-ваном. Поэтому и говорится: [226] чтобы стать царем, необходимо поставить себя ниже добродетельного человека.

Циский Хуань-гун встречался с мелким чином по имени Цзи в течение одного дня трижды, и тот его ни разу не заметил. Тогда свита стала ему говорить: «Когда властитель десяти тысяч колесниц встречается с мужем в холщовой одежде трижды на дню, а тот его даже не замечает, то не пора ли положить этому конец, уволив его от должности?» Хуань-гун отвечал: «Да нет, этот муж просто легко относится к жалованью и званию, поэтому не склонен расстилаться перед властителем, [который все это ему дает]. Только властитель, который пренебрегает званием гегемона-ба, которое все так и стремятся заполучить, и позволит себе пренебрегать своими служилыми людьми. Так что, если ему и можно позволить себе пренебрегать званием и должностью, то мне едва ли можно пренебрегать званием гегемона-ба!» И он не велел увольнять того от должности. Люди впоследствии много говорили о порядках в доме Хуань-гуна, однако если бы что-либо в его доме было не в порядке, разве сумел бы он оставаться гегемоном-ба? Если он мог постичь эту теорию и воплотить ее в жизнь в своем домашнем обиходе, то осуществлять царскую власть вовне в Поднебесной было для него уже совсем простым делом.

Когда Цзычань был первым министром в царстве Чжэн и отправлялся повидаться с Хуцю-цзы Линем, он садился среди его учеников, соблюдая их старшинство, а свое высокое положение оставляя за дверями. Конечно, только такой уникальный человек, как Цзычань, и мог быть первым министром в государстве с десятью тысячами колесниц и, забывая об этом, обо всех государственных делах, искренне учиться у простых людей. Именно поэтому он и правил в Чжэн восемнадцать лет и за это время приговорил только троих, а казнил всего двух. При нем персики и сливы свисали над дорогами, и никто их не рвал, а золотую монету можно было потерять на дороге, и никто бы ее не поднял.

Вэйский Вэнь-хоу встретился с Дуань Ганьму и остановился как вкопанный, не решаясь даже вздохнуть. На обратном пути он увиделся с Чжай Хуаном, присел с ним в зале и спокойно разговаривал. Чжай Хуану это не понравилось. Тогда Вэнь-хоу сказал ему: «Дуань Ганьму на службу не идет, от жалованья отказывается, а ты, если идешь на службу, то домогаешься места первого министра, а если берешь жалованье, то по высшей ставке. Получаешь от меня материальное вознаграждение, [227] да еще требуешь и соблюдения церемоний — не слишком ли?»

Посему в обращении с людьми мудрый властитель придерживается того правила, что почтение оказывается тем, кто отказывается от вознаграждения. А в почтительном обращении лучше всего сдерживать свои эмоции, ведь если эмоции сдерживаются, указы успешнее проводятся в жизнь. Вэнь-хоу, можно сказать, умел почитать мужей совета. И оттого, что он умел почитать мужей совета, на юге он одержал победу над Чу при Ляньти, а на востоке — победу над Ци при Чанчэн, пленил циского хоу и передал во власть сына неба, за что сын неба наградил его титулом шанвэня.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вознаграждение / Бао гун

Даже если государство маленькое, в нем все же достаточно продовольствия, чтобы прокормить всех мудрецов Поднебесной, его повозок достаточно, чтобы перевезти всех мудрецов Поднебесной, его золота достаточно, чтобы вознаградить всех мудрецов Поднебесной.

Быть же в одной компании с мудрецами Поднебесной — это означает обладать тем, благодаря чему Вэнь-ван стал царствовать. Если же даже это не приведет к царству, то разве плохо иметь помощь в таком нелегком деле, как сохранение спокойствия в своем государстве? Ведь именно благодаря этому чжаоский Сюань Мэн избежал гибели, правитель Чжао Вэнь из Чжоу стал известен, а Мэнчанский правитель справился с войском Чу. Так что те, кто в старину свершал великие деяния и прославился тем, что сумел утвердить в стране покой и уберечь свою жизнь от опасности, искусство свое черпали не в чем ином, как именно в этом. Так что к способному государственному мужу невозможно относиться с высокомерием или небрежностью.

Как-то чжаоский Сюань Мэн вел войска в Цзюань и увидал под тутовым деревом истощенного голодом человека, который лежал на земле и не мог самостоятельно подняться. Сюань Мэн остановил тогда повозку, сошел на землю и накормил его тем, что у него было. Тот дважды глотнул и открыл глаза. Сюань Мэн спросил у него: «Как же это ты так оголодал?» Тот ответил: «Я малый чин в Цзюань и отправился домой, но по дороге у меня кончились припасы. Попрошайничать мне было [228] стыдно, а отобрать у кого-нибудь мне показалось отвратительным. Так вот и очутился я в таком положении». Сюань Мэн дал ему два куска сушеного мяса. Он принял и поблагодарил, но есть тут же не решился. Когда его спросили, отчего так, он сказал: «У меня есть мать-старушка, и это я отнесу ей в дар». Сюань Мэн сказал тогда: «Ешь это мясо, я тебе еще дам», — и одарил его еще двумя связками сушеного мяса и сотней монет, а затем проводил его в путь.

Через два года цзиньский Лин-гун задумал казнить Сюань Мэна. Он спрятал у себя в комнатах убийц, а Сюань Мэну выставил вино в угощение. Однако Сюань Мэн догадался о его намерениях и среди пира вышел и убежал. Тогда Лин-гун велел убийцам, которые прятались в его комнатах, догнать Сюань Мэна и убить его. Но некий человек обогнал всех его убийц и, когда поравнялся с ним, взглянул ему в лицо и сказал: «Сойдите с колесницы, я желаю умереть за вас». Сюань Мэн спросил: «Как твое имя?» Тот развернул колесницу и сказал: «Что в моем имени? Я — тот умирающий от голода под кривым тутом». Он поехал назад, принял бой и погиб. Сюань Мэн же остался жив.

Вот именно об этом и говорится в «Шу цзине»: «Не бывает в добродетельном поведении ничего не важного». Сюань Мэн приобрел всего одного мужа, но это спасло его собственную жизнь, что же говорить, когда речь идет о приобретении расположения десяти тысяч. Поэтому в «Ши цзине» и поется:

Крепкие воины, верные мужи
Щитами и стенами властителям быть должны.

И еще:

Вон сколько войска идет,
Покой Вэнь-вану несет.

Кто же из властителей может обойтись без любви и заботы о дружинниках. И как трудно все же распознать истинного мужа. Тут только одно возможно — искать как можно шире, ибо только при широком поиске можно никого не упустить.

Чжан И происходил из побочной линии дома Вэй. Он собрался пропутешествовать на запад в Цинь и проезжал через восточную область Чжоу. Один из кэ-гостей рассказал о нем правителю Чжао Вэню в следующих выражениях: «Этот человек из рода Вэй по имени Чжан И — весьма способный муж. Сейчас он намеревается добраться до [229] царства Цинь, путешествуя в западном направлении. Хотелось бы, чтобы вы оказали ему почет и уважение». Чжао Вэнь принял того и заговорил с ним: «Я слышал, что мой гость направляется в Цинь. Мое государство, увы, невелико и, конечно, ничем не может привлечь странника. Однако и в путешествии бывает всякое, может, вам и не удастся достичь цели. Если вам не удастся добиться успеха, я бы просил вас вернуться прямо ко мне. Мое царство хоть и невелико, но нам двоим места хватит». Когда же Чжан И откланялся и пустился в путь, Чжао Вэнь дважды ему поклонился, повернувшись лицом к северу, да еще отправил с ним сопровождающих и взял на себя путевые расходы вплоть до границы Цинь. Прошло некоторое время, и Хуэй-ван полюбил его и сделал премьером. И самым уважаемым правителем в Поднебесной при нем был правитель Чжао Вэнь. А ведь Чжоу имело всего тысячу колесниц, но по тому, как к нему относились, превосходило и царства с десятью тысячами колесниц. Чжан И заставил Хуэй-вана относиться к Чжао как к учителю. На ассамблеях, на озере Фэнцзэ царь Вэй должен был возить его на колеснице, а царь Хань сидеть справа от него, [как подчиненный]. Слава его и имя не забыты и по сей день, такова была власть Чжан И.

Мэнчанский правитель владел пограничной областью Сюэ. Когда на нее напали чусцы, Шунь Юйкунь был посланником от Ци в Чу. На обратном пути он проездом остановился в Сюэ. Мэнчанский правитель велел людям относиться к нему с полным уважением и лично проводил его до околицы, где, обращаясь к Юйкуню, сказал: «Чусцы напали на Сюэ, но вы не должны быть этим опечалены. Вот только вряд ли я смогу вновь вас принять в будущем». Шунь Юйкунь сказал: «С почтением понял ваше повеление». И он отправился дальше в Ци, где представил доклад о своей миссии. Циский царь спросил: «Что ты видел в Чу?» Шунь отвечал: «Чу очень сильное царство, но Сюэ делает все, что в его силах, и больше». Царь спросил: «Что вы имеете в виду?» Он отвечал: «Сюэ, не считаясь с затратами, построило для ваших предков храм Цинмяо. Чу сильно и напало на Сюэ, так что храм Цинмяо в Сюэ ныне в большой опасности. Поэтому я и говорю: «Сюэ не жалеет сил, но царство Чу слишком сильно для него». Циский царь тогда сделал умное лицо и сказал: «Хм! Так там же храм предков наших! Немедленно поднять войска и послать туда для его охраны!»

Вот так и сохранилась область Сюэ. А ведь даже если бы Сюэ молило на коленях и униженно кланялось, ему не удалось бы получить такую мощную поддержку. Посему: [230] кто умеет хорошо говорить, тем самым увеличивает свою силу. И кто умеет высказаться таким образом, что слушающий воспринимает беду говорящего, как если бы сам в нее попал, тому ни к чему использовать грубую силу.

Кто пользуется грубой силой, тот в конце концов проиграет. Если же тот, кто говорит, не овладевает вниманием того, кто слушает, последствия сказываются не только на том, кому говорят, но и на том, кто говорит.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Слушание речей / Шунь шо

Кто умеет говорить, тот подобен искусному борцу, который обращает силу соперника на усиление себя самого тем, что когда тот наступает, он дает ему наступать, когда тот отступает, он помогает ему отступать. Он не занимает никакой постоянной позиции — но как бы идет вместе с жизнью, откликается, как эхо на крик, он вместе с соперником переживает расцвет и упадок, чтобы таким образом привести его к поражению. И пусть даже противник его очень силен, а ресурсы у него огромны, он держит жизнь врага в своей руке.

Ибо если кричишь по ветру, не надо усиливать голос — и так будет слышно; когда смотришь с высокой горы, не надо напрягать зрение — и так будет видно. Это происходит потому, что используется благоприятный фактор.

Хуэй Ан встретился с сунским Кан-ваном. Кан-ван топнул ногой, откашлялся и громовым голосом произнес: «Чему гость может меня научить? Я не люблю проповедников милосердия и справедливости. Мне нравятся храбрецы и удальцы». Хуэй Ан отвечал: «Я владею дао вот в чем. Даже сильного мое учение может заставить колоть и не попасть, даже храброго — рубить и не поранить. Великого государя это случайно не заинтересует?» Царь сказал: «Прекрасно! Об этом мне нравится слушать!» Хуэй Ан сказал: «Но когда колют и не попадают, бьют клинком и промахиваются — это позорно. Так вот, я владею дао вот еще в чем: могу заставить человека даже храброго отказаться от попытки колоть, могу заставить даже сильного отказаться от того, чтобы бить. Это великого государя не заинтересует?» Царь сказал: «Прекрасно! Это мне как раз хотелось бы знать». Хуэй Ан сказал: «Ясно, что когда отказываются от того, чтобы колоть, не решаются бить — это не оттого, что нет такого [231] намерения. И вот я владею дао еще и в том, чтобы у человека вообще не возникало такого намерения. Это великого государя не заинтересует?» Царь сказал: «Прекрасно, это как раз то, чего бы я желал».

Хуэй Ан сказал: «Но не иметь такого намерения означает отказаться от мыслей о выгоде. А я вот владею дао еще и в том, чтобы все мужья и жены в Поднебесной полюбили одну-единственную выгоду. И это будет умнее, чем храбрость и сила, выше всех четырех рангов. Это великого государя не заинтересует?» Царь сказал: «Да я к этому и стремлюсь». Хуэй Ан тогда сказал: «Но ведь это и есть учение Куна и Мо. Конфуций и Мо Ди стали правителями, не имея земли, стали начальниками, не имея подчиненных. В Поднебесной не найти таких мужей и жен, которые не вытягивали бы шеи и не становились бы на цыпочки в чаянии покоя и достатка. И если ныне великий государь, властитель десяти тысяч колесниц, действительно имеет подобные намерения, то все в пределах четырех границ обретут свою выгоду. Тогда даже Конфуцию и Мо-цзы будет далеко до него в мудрости!»

Сунский царь не знал, что ответить. Хуэй Ан мелкими шажками вышел. Тогда царь обратился к советникам слева и справа: «Вот это красноречие! Гость сумел меня убедить!» Сунский царь был из числа заурядных правителей, но все же ход его мыслей оказалось возможным изменить в желательном направлении. Но произошло так только благодаря следованию ходу его собственных мыслей. Ибо такое следование даже бедному и незнатному дает возможность одержать верх над богатым и родовитым, а малому и слабому — победить большого и сильного.

Тянь Цзань в залатанной одежде предстал перед царем Чу. Тот спросил: «Отчего одежда преждерожденного являет столь жалкий вид?» Тянь Цзань отвечал: «Бывает одежда и похуже той, что надета на мне». Царь сказал: «Интересно было бы послушать об этом». Тогда Тянь сказал: «Латы хуже этой одежды». Царь удивился: «Как так?» Тянь сказал: «Зимой в них холодно, летом жарко. Так что нет одежды хуже, чем латы. Я, Цзань, человек бедный, поэтому плохо одет. А вот государь — повелитель десяти тысяч колесниц, богат и знатен, как никто, а любит одевать свой народ в латы, даже когда никто не угрожает. Мне это непонятно. Царь, очевидно, думает, что действует по необходимости? Но латы ведь идут в ход, кода перерубают шею и вспарывают брюхо врагу, когда разрушают города и поселения и несут смерть [232] отцам и братьям противника. Всеми этими деяниями мудрено прославиться. Или царь думает, что такие действия принесут ему реальную выгоду? Но когда задумываются над тем, как бы навредить другому, следует ожидать, что и тот, другой, будет думать о том, как бы навредить тебе. Кто стремится поставить другого в опасное положение, должен ждать, что и его попытаются подставить под удар. Поэтому в действительности от всего этого проистекают одни неприятности. Так что и второй довод государя я не одобряю». Чуский царь не знал, как ответить.

Хотя эти взгляды и не получили широкого распространения, Тянь Цзань, можно сказать, умел применять свои умения. Просто он не постиг еще, в чем сила увещевания личным примером.

Гуань-цзы был пленен в Лу. Лусцы его связали и посадили в клетку, а потом велели слугам поставить клетку на повозку и отправить в Ци. Те затянули песню и взялись за тяжи. Тогда Гуань-цзы испугался, что лусцы передумают и казнят его, так что ему захотелось как можно скорее попасть в Ци. Поэтому он обратился к слугам: «Я лучше буду вам петь, а вы подстраивайте свой шаг под мой темп». Пел он так, что идти им было легко и удобно, и поэтому они не уставали и проделали свой путь очень быстро.

Гуань-цзы, можно сказать, умел воспользоваться удобными обстоятельствами, так что и служки получили то, что хотели, и он добился того, чего и сам желал. Конечно, одного этого искусства недостаточно, чтобы привести к гегемонии властителя десяти тысяч колесниц, но надо сказать, что Хуань-гуна трудно было сделать истинным властителем, идя только по этому пути.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Не стоит распространяться / Бу гуан

Тот, кто обладает разумом, в ведении дел старается сообразовываться с моментом. Момент не обязательно приводит к успеху. Так что в делах человеческих не следует на него чрезмерно полагаться. Хорошо, если удастся, но если не удастся — тоже не беда. Тому, что способно на нечто одно, нельзя поручать то, на что оно неспособно, как нельзя от лодки ожидать, что она будет как повозка. На Севере водится зверь под названием цзюэ. Передняя часть у него как у крысы, а задняя — как у зайца. Когда [233] он бежит, он часто спотыкается, а когда идет — падает. И вот этот зверь постоянно собирает сладкую сочную траву для зверя цюнцюнцзюйся и кормит его этой травой. Так вот, когда цзюэ попадает в беду, цюнцюнцзюйся непременно уносит его на себе. Так этот цзюэ тем, что умеет, восполняет то, чего не умеет.

Баошу, Гуань Чжун и Шао Ху были дружны между собой и решили сообща привести к порядку царство Ци, для чего им нужно было возвести на престол царевича Цзю. Шао Ху тогда сказал: «Мы трое в царстве Ци подобны трем опорам треножника: если одну из них убрать, он рухнет. И чтобы ни в коем случае не допустить Сяо Бая на трон, не лучше ли нам всем втроем поддержать царевича Цзю?» Но Гуань Чжун заметил: «Это невозможно. Люди в нашей стране ненавидят мать царевича Цзю, и эта ненависть распространяется и на него. Царевич Сяо Бай потерял мать в младенчестве, поэтому народ его жалеет. Как пойдут дела, узнать заранее невозможно. Поэтому лучше послать одного из нас, чтобы он служил царевичу Сяо Баю. В конце концов царство Ци достанется одному из этих двух царевичей».

Поэтому они послали Баошу, чтобы он во всем помогал царевичу Сяо Баю, а Гуань-цзы и Шао Ху остались с царевичем Цзю. Поскольку царевич Цзю был в отъезде, трудно было сказать, как пойдут дела. Поэтому хотя Гуань Чжун и был во многом прав, тем не менее план его удался не вполне так, как он предполагал. Такова судьба, хотя он и сделал все, что было в человеческих силах.

Циньцы пошли походом на Линьцю. Тогда чжаосцы послали отборные войска Кун Цина на выручку, и те вступили в бой с циньцами. Те потерпели сокрушительное поражение. Циньский полководец пал на поле боя, было захвачено две тысячи повозок и тридцать тысяч тел, из которых хотели сложить две пирамиды. Но Нин Юэ сказал тогда Кун Цину: «Позор! Лучше вернуть тела погибших, чтобы сокрушить царство Ци изнутри. Я слышал, что в старину те, кто умел воевать, не преследовали даже отчаянно сопротивлявшегося противника больше чем на тридцать ли, а затем возвращались, чтобы передать ему тела погибших. Противник забирал тела погибших и расставался с казной. А когда боевые колесницы и панцири пропадают на поле боя, а сокровищницы и закрома пустеют из-за похорон — это и называется подрывом изнутри». Кун Цин спросил: «А если циньцы не захотят принять тела погибших?» Нин Юэ сказал: «Биться и не победить — это преступление единожды. Уйти [234] в поход с людьми и не привести их назад — это преступно вдвойне. Отказаться забрать тела, когда противник тебе это предлагает, — это преступление втройне. Из-за этого тройного преступления подданные будут ненавидеть правителей. Тогда высшие не смогут управлять низшими, а низшие не станут слушать высших — это и называется большое нападение изнутри».

Нин Юэ, можно сказать, умел пользоваться и мирными, и военными средствами — военными, чтобы одерживать победы с помощью грубой силы, мирными — чтобы одерживать победы с помощью добродетели. А когда полностью используются и военные, и невоенные средства, разве не покорится любой враг? Цзиньский Вэнь-гун собирал чжухоу на ассамблею. Цзю Фань тогда сказал: «Это невозможно. Поднебесной неизвестно о вашей приверженности долгу». Вэнь-гун спросил: «Как же быть?» Цзю Фань сказал: «Сын неба, уходя от опасности, причиненной Шу Даем, бежал в царство Чжэн. Не хотите ли вернуть его с тем, чтобы восстановить великую справедливость и этим прославиться в мире?» Вэнь-гун сказал: «Но как же мне это совершить?» Цзю Фань ответил: «Совершив это дело, вы продолжите деяния Вэнь-вана и закрепите успех, подобный достигнутому У-ваном. Это даст нам возможность расширить земли и обезопасить свои границы. Если же дело успехом не завершится, то мы, по крайней мере, приобретем славу мужей, залатавших прореху в доме Чжоу и потрудившихся с целью помочь попавшему в беду сыну неба. Нас будут и в этом случае считать просвещенным царством. Не сомневайтесь, правитель!»

Вэнь-гун послушал его и впоследствии с помощью равнинных жунов из Цаочжуна и горных ди из Литу утвердил род Чжоу в его наследственных владениях. Сын неба даровал ему впоследствии область Наньян, он потом стал гегемоном над чжухоу. Служа долгу и получая вдобавок существенную выгоду, он свершил великие деяния.

Поистине Вэнь-гуна можно назвать разумным! Однако замысел всего этого принадлежал Цзю Фаню. Он жил семнадцать лет в изгнании, а когда вернулся в свою страну, сделал ее гегемоном через четыре года. Вот что значит слушать советы таких людей, как Цзю Фань!

Когда Гуань-цзы и Баошу состояли на службе при циском Хуань-гуне, среди жителей восточных областей Ци было немало таких, кто отдавал все силы общему делу. Когда же Гуань-цзы умер и ему на смену явились [235] деятели вроде Шу Дао и И Я, народ страны частенько трудился без старания. Не то чтобы он не понимал, что упорный труд в конце концов сослужит хорошую службу царству Ци и пойдет на благо их детям и внукам, просто они понимали, что есть высшая верность долгу. Когда же думают о высшем долге и ради него забывают о стране, это не так уж страшно.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ценить момент / Гуй инь

Три династии больше всего ценили момент. Кто этим владеет, для того нет соперника. Когда Юй прокладывал русла трех рек и ложа пяти озер, он проложил русло и для рек бассейна гор Ицюэ, чтобы они, обтекая материк, впадали в Восточное море. При этом он пользовался силой воды. Там, где останавливался в пути Шунь, возникало поселение, на следующей стоянке — город, на третьей — основывалось государство. Тогда-то Яо и вручил ему бразды правления, поскольку хотел воспользоваться настроем народа.

Тан и У всего с тысячью боевых колесниц покорили Ся и Шан, опираясь на поддержку всего народа. Если кто-то решит отправиться в Цюнь, он поедет стоя в повозке; если же кому-то захочется отправиться в Юэ, он поплывет, сидя в лодке. И до того, и до другого царства путь неблизкий. Однако до них возможно добраться, спокойно стоя или тихо сидя, поскольку используются подходящие орудия передвижения.

Царь У-ван послал одного человека, чтобы он следил за Инь. Когда тот вернулся, он сказал в своем докладе в Цичжоу: «Инь в состоянии смуты!» У-ван сказал: «До какого предела дошла там смута?» Тот ответил: «Льстецы и плуты одержали верх над честными». У-ван сказал: «Еще рано», и вновь отправил его. Когда тот вернулся с докладом, сообщил: «Смута усиливается». У-ван сказал: «До чего дошло теперь?» Тот отвечал: «Мудрые уезжают и бегут». У-ван сказал: «Еще рано», и опять послал его, а когда тот вернулся и доложил: «Смута стала еще более глубокой», поинтересовался: «До какой же степени?» Тот сказал: «Народ не смеет роптать и жаловаться». У-ван сказал: «Вот как! Пойду расскажу Тай-гуну!» Тай-гун на все это сказал: «Когда льстецы и плуты одерживают верх над честными и прямыми — это беда. Когда мудрые покидают двор — это трагедия. Но когда простой народ не смеет роптать и жаловаться — это [236] катастрофа. Значит, смута достигла предела и хуже быть уже не может!»

И он отобрал три сотни боевых колесниц и три тысячи бойцов, которые называли себя тиграми, назначил при дворе день цзя-цзы как крайний срок и захватил в этот день Чжоу в полон. Так что У-ван точно знал, когда у него не осталось в мире противника. Да и может ли быть противник у того, кто использует благоприятный момент?

У-ван отправился в поход и достиг реки Вэй, когда иньский властитель послал Цзяо Гэ навстречу чжоуским войскам. У-ван встретился с ним. Цзяо Гэ сказал: «Куда направляется Си-бо, властитель западных земель? Не обманывай меня!» У-ван ответил: «Тебя не стану обманывать. Иду на Инь». Цзяо Гэ сказал: «И когда же придешь?» У-ван сказал: «В день цзя-цзы достигну пригорода столицы Инь. Можешь об этом донести». Цзяо Гэ пустился в путь. Начался такой дождь, что не прекращался ни днем, ни ночью. У-ван продвигался тем не менее быстро, нигде не задержавшись. Советники в войсках при каждом удобном случае наперебой уговаривали У-вана: «Солдаты заболеют. Просим вас остановиться». Но У-ван отвечал: «Я уже сказал Цзяо Гэ, чтобы он сообщил своему властелину о дне цзя-цзы, не так ли? И если мы в этот день не будем на месте, это породит у царя сомнения в честности Цзяо Гэ. Если же царь не поверит Цзяо Гэ, он, конечно, предаст его смерти. Поэтому я должен двигаться быстро, чтобы спасти от смерти Цзяо Гэ».

У-ван в конце концов достиг предместий столицы Инь в день цзя-цзы. Иньские войска были уже там выстроены. Как только У-ван достиг Инь, он тут же дал сражение и одержал в нем полную победу. Такова была правота У-вана. Если кто-то являет собой то, что желанно народу, а ты — то, что народу ненавистно, что толку в том, чтобы выстраивать войска заранее? Поэтому-то У-ван и сумел пожать плоды с поля, которое не им было обработано.

Когда У-ван вошел в столицу Инь, он узнал, что есть там некий знатный муж, и отправился на встречу с ним. Он спросил, как тот думает, отчего погиб дом Инь? Тот знатный инец ответил ему так: «Если царь желает узнать об этом, прошу сроку до завтра до полудня». На следующий день У-ван в сопровождении Чжоу-гун Даня хотели встретиться с ним в назначенный срок, но не застали. У-ван был этим весьма удивлен, Чжоу-гун же сказал: [237] «Я знаю, в чем дело. Этот почтенный человек — он не мог осуждать своего властелина, и сообщать о его пороках тебе, царь, было для него непереносимо. Поэтому он назначил нам срок, который сам и нарушил, то есть вел речи, не заслуживающие доверия. Вот это-то, хотел он этим сказать тебе, царь, и было причиной гибели Инь».

Те, кто наблюдает за небесной сферой, изучают расположение звезд и так узнают о том, каковы будут четыре времени года. Это вытекает из положения светил. Те, кто следит за календарем, наблюдают эволюции луны и узнают, когда народится и когда пойдет на ущерб месяц. Это вытекает из положения и фаз луны.

Когда Юй прибыл в страну нагих, он разделся, прежде чем вступить в ее пределы, и оделся, только когда покинул их. Так там было принято. Мо-цзы увиделся с царем Чу, будучи одетым в парчу и со свирелью, на которой он играл. Так было необходимо. Конфуций общался с Ми Цзыся, чтобы иметь возможность через него увидеться с госпожой Ли. Так было надо. Тан и У в мире, охваченном смутой, сумели понять страдания народа, проявить свою правоту у всех на виду, свершить свои подвиги, пользуясь обстоятельствами. Потому что, кто правильно оценивает обстановку, побеждает, кто субъективен — погибает. Тот, кто правильно использует сложившуюся обстановку, непобедим. Сколько бы ни было земли у его противника, как бы многочисленно ни было население, проку от этого никакого.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Изучая современность / Ча цзинь

Почему высшие не заимствуют целиком законы прежних царей? Это не неразумие! Дело в том, что их невозможно просто взять и провести в жизнь! Законы прежних царей дошли до нас в передаче предыдущих поколений. Что-то было добавлено, что-то утрачено. Поэтому как можно целиком их брать в употребление! Но даже если бы к ним ничего не добавляли и ничего бы из них не изымали, все равно было бы невозможно просто взять и использовать их. Ведь и указы времен Восточной Ся, и законы древности и современности отличаются как по форме выражения, так и по лежащим в основе их принципам. Поэтому древние указы по большей части не вписываются в современную речь, точно так же, как нынешние законы по большей части не подошли бы к законам древности. [238] Это можно уподобить как бы народам разных племен. Стремятся все они к одному, но добиваются этого различными способами. Неясным языком выраженные, повеления не достигают слуха подданных. Когда много видов лодок, повозок, одежды и головных уборов, вкусов яств, звуков и цветов — люди приобретают определенные пристрастия и считают только себя правыми, поэтому они обращаются друг против друга и начинают друг друга осуждать. Ученые Поднебесной не жалеют изощренных речей и острых слов, и все же им не удается схватить суть вещей — оттого, что они поглощены взаимоуничтожением, их больше всего занимает стремление одержать победу над оппонентом. Поэтому как можно прямо брать на вооружение законы древних царей. Если бы даже и возможно было их получить в их подлинном виде, все равно невозможно было бы употребить их на практике.

Все законы прежних царей создавались к определенному случаю, если же эта ситуация не появляется одновременно с законом, то если бы даже это и был закон к данному моменту, он был бы все равно неприменим, как если бы его не было вовсе. Поэтому следует отбросить готовые законы прежних царей, но подражать тому, чем они руководствовались при выработке законов.

Чем же руководствовались при выработке законов прежние цари? Они ориентировались на людей. Но ведь и мы такие же люди. Поэтому, зная себя, можно узнать и другого человека. Изучая современность, можно узнать и древность. Древность и современность едины. Разве другой не таков же, как я? Те, кто овладел дао, более всего ценят способность по близкому судить о далеком, по современности судить о древности, по видимому судить о невидимом. Так, следя за тенью на ступенях зала, узнают о эволюции инь и ян, как она проявляется в движениях солнца и луны. Наблюдая за льдом в сосуде, познают, как погружаются в спячку рыбы и черепахи. Так по кусочку мяса узнают, как приготовлено все блюдо, как приправлен весь таганок с похлебкой.

Чусцы желали пойти войной на Сун и послали человека, чтобы отметил броды на реке Юн. Река Юн из-за паводка поднялась, но чусцы не знали об этом и по вешкам, обозначавшим брод, начали ночью переправляться через нее. В результате утонуло более тысячи человек. В армии началась паника, палаточный лагерь был разрушен. А между тем вехи в момент их постановки обозначали действительные броды. Просто в некий момент уровень воды изменился, и глубина стала больше. [239] Чусцы же следовали при переходе вброд точно указанному пути, что и послужило причиной их поражения. Если властители нынешнего века стали бы слепо копировать законы властителей минувших времен, то получилось бы то же самое. Время теперь уже не то, что было во времена, когда устанавливали свои законы прежние государи, и если кто-нибудь скажет: «Но ведь это законы прежних государей!», и станет им подражать в надежде на то, что ему удастся навести порядок, это будет настоящей трагедией. Поэтому если править страной без закона, начнется смута, если же соблюдать закон, но никогда не изменять его, это будет безумием. Ни в условиях смуты, ни когда правитель безумен, управлять государством невозможно. Происходит смена поколений, меняются и времена, отсюда вытекает необходимость изменения и законов. Уподобим это действиям искусного врача. При всяком изменении хода болезни, он меняет и предписываемое лекарство. Если же при изменении течения заболевания оставить лекарство неизменным, то, что должно было продлить жизнь пациента, приведет к его преждевременной смерти. Поэтому во всех предприятиях необходимо действовать в соответствии с законом. Однако следует следить за тем, чтобы законы менялись в зависимости от требований момента. Именно такой взгляд на вещи позволяет избежать ошибок.

Ясно, что народные массы не имеют права судить о законе, а власть предержащие не должны охранять закон даже под угрозой смерти. Те, кто изменяет закон в соответствии с велением времени, — мудрые властители. В Поднебесной был семьдесят один мудрец, и законы у каждого были свои — это происходило не оттого, что они умышленно противоречили друг другу, а оттого, что времена, в которые они жили, были различны. Поэтому и говорится: «Если хочешь найти добрый меч, смотри, как он рубит, а не смотри, чтобы он непременно звался Мосе; ищешь доброго скакуна, смотри, как он пробежит тысячу ли, а не зовется ли он Цзи или Ао». Все, что вело к успеху и славе, и считалось у древних царей добрым скакуном. Некий чусец переправлялся через Янцзы, когда меч его упал с лодки в воду. Он тогда быстро сделал зарубку на своей лодке, говоря при этом: «Вот отсюда свалился в воду мой меч!» Лодку остановили, и он с того места, где была зарубка, прыгнул в воду, чтобы найти меч. Однако лодка уже продвинулась вперед, а меч продолжал лежать на дне. Если искать меч таким образом, произойдет сплошное недоразумение. Но когда древние [240] законы так же точно пытаются применить в своем государстве, получается то же самое. Время уже ушло, а закон ходить не может. Не слишком ли трудно навести порядок таким образом?

Некий прохожий шел берегом реки Янцзы и увидел, как некто тащит мальчишку, намереваясь бросить его прямо в реку. Мальчишка голосил, и прохожий поинтересовался отчего. Ему сказали: «Его отец был отличным пловцом!» Но если отец был отличным пловцом, то неужели и сын в один момент станет столь же искусен? Так подходить к вещам крайне недальновидно. Между тем в царстве Чу в порядке правления есть нечто напоминающее этот случай.

Комментарии

108. В данной главе имеется в виду, что мужи, владеющие дао (ю дао чжи ши), и, <ниже,> мудрые, или мудрецы (шэнжэнь), — представители служилого люда, среди которого правители должны находить себе достойных советников. Поэтому далее в переводе эти люди называются также «мужами государственными». В эпоху Чжаньго, которая описывается в «Люйши чуньцю», таких служилых мужей называли также «гостями» (бинькэ), и авторы текста, если следовать Сыма Цяню, сами относились к этому сословию.

109. Пять предков (или «пять государей»)... — В «Люй-ши чуньцю» к ним относятся Тай-хао, Янь-ди, Хуан-ди, Шао-хао и Чжуань-сюй, что не совпадает с принятым традиционной китайской историографией перечислением: Хуан-ди, Чжуань-сюй, Ди Ку, Яо и Шунь.

(пер. Г. А. Ткаченко)
Текст воспроизведен по изданию: Люйши Чуньцю. Весны и осени господина Люя. М. Мысль. 2001